Деликатесы Декстера

Глава 19

Когда я вошел в лабораторию, Винс Мацуока уже развил бурную деятельность.

— Эй, — поприветствовал он меня, — я провел свой анализ на экстази. С образцом той дряни из Эверглейдс.

— Прекрасно, — ответил я, — именно это я и хотел тебе предложить.

— В общем он положительный, но там явно есть еще что-то. И много. — Он пожал плечами и беспомощно опустил руки. — Оно органического происхождения, но это все, что я могу сказать.

— Не бойся, настойчивость поможет нам в поисках, топ frére[14].

— Это французский? — спросил он. — Опять? Ты долго собираешься строить из себя француза?

— Пока сюда не доберутся пончики, — ответил я с надеждой.

— Они сегодня никуда не собирались, так что zoot alours, — сказал Винс, вероятно не подозревая, что сказанное не имело смысла ни на каком языке, не говоря уж о французском. Но в мои обязанности не входило поучать его, поэтому я оставил без внимания его замечание и мы вернулись к работе над образцом каннибальского пунша.

К обеду мы провели все анализы, которые позволяло оборудование нашей маленькой лаборатории, и выяснили пару бесполезных вещей. Во-первых, основой для напитка послужил один из популярных энергетиков. Во-вторых, жидкость действительно содержала кровь, и, несмотря на ее маленький объем и сильное повреждение образца, с некоторой долей вероятности можно сказать, что кровь принадлежала нескольким людям. Однако последний ингредиент — неопознанная органическая субстанция — так и остался загадочным.

— Ладно, — сказал я, — давай сделаем по-другому.

— Как? — отозвался Винс. — Попробуем вызвать духов?

— Примерно. Как насчет метода индукции?

— Ладно, Шерлок, — ответил он, — в любом случае это интереснее, чем работать на хроматографе.

— Есть себе подобных противоестественно, — проговорил я, пытаясь заставить себя думать как участник вечеринки, но Винс помешал мне войти в транс.

— Что? — спросил он. — Ты шутишь? Ты что, не учил историю в школе? Каннибализм — это самая что ни на есть естественная вещь.

— Не в двадцать первом веке и не в Майами, — не согласился я. — Что бы по этому поводу ни писали в «Инквайер».

— И тем не менее это вопрос культуры.

— Разумеется. И у нас есть очень сильный культурный запрет на поедание себе подобных, который им нужно было как-то преодолеть.

— Ну. Они уже пьют кровь, и перейти к следующему этапу им вряд ли так уж трудно.

— Итак, мы имеем толпу, — продолжал я, пытаясь заткнуть Винса и представить себе картину в деталях. — И эта толпа накачана энергетическим напитком, экстази и совершенно ошалела от зрелища. Кроме того, вероятно, играет какая-нибудь вводящая в транс музыка… — Я остановился, услышав себя.

— Что? — переспросил Винс.

— Вводящая в транс. Чего не хватает, так это средства ввести толпу в состояние восприимчивости. Того, что в сочетании с музыкой и всем остальным поможет преодолеть им все культурные запреты.

— Марихуана, — предложил Винс, — меня всегда после нее пробивает на хавчик.

— Вот дерьмо, — сказал я, кое-что вспомнив.

— Нет, от дерьма такого не будет. Да и на вкус оно не очень.

— Не хочу даже думать о том, откуда ты знаешь его вкус, — перебил я Винса. — Где та книжка с бюллетенями Агентства по борьбе с наркотиками?

Я нашел ее, это была большая тетрадь на стальных кольцах, в которую мы собирали интересную информацию, присланную агентством. Полистав ее несколько минут, я добрался до нужной страницы.

— Вот оно!

Винс посмотрел на строчку, которую я указывал.

— Salvia divinorum[15], — произнес он. — Ты уверен?

— Уверен, — ответил я, — если говорить с позиций чистой индуктивной логики.

Винс задумчиво кивнул.

— Может, тебе следовало сказать «элементарно!»?

— Это относительно новая штука, — сказал я Деборе.

Она сидела за своим столом в штабе оперативной группы, а Винс, Дик и я стояли позади нее. Я наклонился и постучал пальцем по странице.

— В графстве Дейд сальвия объявлена вне закона только пару лет назад.

— Я знаю, что за хрень эта сальвия, — огрызнулась она, — и никогда не слышала, чтобы она имела какой-то другой эффект, помимо того, что лишала людей способности соображать минут на пять.

Я кивнул:

— Именно. Но мы не знаем, что она может делать в больших дозах и особенно в смеси со всем прочим.

— Насколько нам известно, — добавил Винс, — она ничего не делает. Может быть, кто-то просто решил для крутизны подмешать ее.

Дебора пристально посмотрела на Винса.

— Ты хоть примерно представляешь, какой фигней это звучит?

— Один парень в Сиракьюзе курил ее, — встрял Дик. — Так он попытался смыть себя. — Он заметил, что мы удивленно уставились на него, и пожал плечами. — Ну, в унитаз.

— Если бы я жила в Сиракьюзе, я бы тоже себя смыла, — заметила Дебора.

Дик поднял обе руки, пытаясь дать понять, что мы можем реагировать как угодно, но он сделал все от него зависящее.

— Эмм… — сказал я в мужественной попытке вернуть нас к теме обсуждения, — смысл не в том, зачем они использовали сальвию, а в том, что ее все-таки использовали. Принимая во внимание размер толпы, они использовали прорву сальвии. И, вероятно, не один раз. А если кто-то закупает ее в таких количествах…

— Мы легко найдем дилера, — напомнил о себе Дик.

— Я в состоянии догадаться, — злобно ответила Дебора. — Дик, иди в отдел нравов и возьми у сержанта Файна список дилеров, торгующих сальвией.

— Уже иду, — ответил Дик и подмигнул мне. — Иногда надо проявлять инициативу, да? — Он наставил на меня палец и сделал вид, что нажимает на курок. — Бум, — произнес он с улыбкой и поплелся к двери, где едва не налетел на Худа.

Тот увернулся и подошел к нашей небольшой компании, широко и малопривлекательно ухмыляясь.

— Ты стоишь лицом к лицу с великим человеком, — сказал он Деб.

— Я стою лицом к лицу с двумя задротами и одним недоумком, — ответила она.

— Мы не задроты, — возмутился Винс, — мы в худшем случае ботаники.

— Сейчас оценишь, — заметил Худ.

— Что оценю, Ричард? — кисло поинтересовалась Дебора.

— Я привез тех парней с Гаити. Они гарантированно поднимут тебе настроение.

Худ открыл дверь и помахал стоявшим в коридоре.

— Сюда, — крикнул он и придержал дверь, пропуская мимо себя группу людей.

Первые двое вошедших были чернокожими и очень худыми. Руки у них оказались скованы наручниками за спиной, и их подталкивал коп в форме. Один из них слегка хромал, а другой мог похвастаться опухшим глазом, который почти не открывался. Коп осторожно подвел их к Деборе. Худ опять высунулся в коридор и крикнул:

— Эй, Ник! Сюда!

Спустя несколько секунд вошел еще один человек.

— Николь, — сказал человек Худу, — не Ник. — Худ ухмыльнулся, и человек покачал головой, приводя в движение гриву блестящих темных волос. — Строго говоря, для тебя я мисс Рикман. — Она посмотрела ему в глаза, но Худ просто продолжал ухмыляться. В итоге она сдалась и подошла к нам. Это была высокая, стильно одетая женщина. В одной руке она держала большой альбом для набросков, в другой — несколько карандашей.

Я узнал в ней художника-криминалиста. Дебора приветственно кивнула:

— Привет, Николь. Как дела?

— Сержант Морган, — ответила она, — приятно будет рисовать кого-нибудь живого. — Она подняла бровь. — Он все еще жив, не правда ли?

— Надеюсь, — сказала Дебора. — Он моя единственная надежда спасти девочку.

— Хорошо, — кивнула Николь, — тогда попробуем. — Она положила свой альбом и карандаши на стол, скользнула в кресло и принялась готовиться к работе.

Тем временем Дебора пристально рассматривала пленников Худа.

— Что с ними произошло? — поинтересовалась она.

Худ с невинным видом пожал плечами.

— Ты о чем? — спросил он.

Дебора уставилась на Худа. Он пожал плечами еще раз и привалился к стене. Ей ничего не оставалось, кроме как вновь обратить внимание на пленников.

— Bonjour[16], — сказала она.

Никто ей не ответил: они продолжали созерцать свои ноги, пока не услышали покашливание Худа. В этот момент тот из них, у которого заплыл глаз, резко поднял голову и взглянул на него, явно нервничая. Худ кивнул на Дебору, и пленник повернулся к ней, пытаясь что-то очень быстро говорить на креольском.

Из каких-то непонятных романтических соображений Дебора в школе учила французский, и теперь в течение нескольких секунд это давало ей надежду, что она сможет понять парня. Он успел протараторить довольно длинный текст, когда она наконец покачала головой и взмолилась:

— Je nais comprends[17]… Я не помню, как это по-французски. Декстер, найди переводчика.

Второй парень, тот, который хромал, наконец поднял голову.

— Не нужно, — произнес он. У него был сильный акцент, но его оказалось понять проще, чем Дебору, когда она пыталась говорить по-французски.

— Хорошо, — ответила Дебора, — а что насчет твоего друга?

Больная Нога пожал плечами:

— Я могу говорить и за своего двоюродного брата.

— Ладно. Мы хотим, чтобы вы описали парня, который продал вам «порше». Это был парень?

Он пожал плечами еще раз.

— Мальчик.

— Хорошо, — сказала Дебора, — мальчик. Как он выглядел?

И снова он пожал плечами.

— Blanc[18]. Молодой…

— Насколько молодой? — перебила его Дебора.

— Не могу сказать. Но достаточно взрослый, чтобы бриться, поскольку он этого не делал три-четыре дня…

— Хорошо, — повторила Дебора и нахмурилась.

Николь наклонилась к ней.

— Давайте я, сержант.

Деб задумчиво посмотрела на нее и кивнула.

Николь улыбнулась ребятам с Гаити.

— У вас очень хороший английский, — заговорила она. — Я задам вам несколько простых вопросов, хорошо?

Больная Нога с подозрением посмотрел на нее, но она продолжала улыбаться и он пожал плечами:

— Ладно.

Николь начала задавать вопросы, которые казались мне, мягко говоря, расплывчатыми. Я наблюдал за ней с интересом, поскольку слышал, будто она хороша в своем деле. Сначала мне показалось, что слухи о ее профессионализме сильно преувеличены. Она задавала вопросы вроде «Что в его внешности вам запомнилось?», и когда Больная Нога отвечал, она кивала, царапала что-то в альбоме и произносила: «Ага, правильно». Она заставила его дать полное описание визита неизвестного в их гараж с «порше» Тайлер, о чем они говорили с ним, и так далее во всех деталях. Я совершенно не мог понять, как на основании всего этого можно нарисовать чей-то портрет, и, судя по всему, Дебора была того же мнения. Она почти сразу же начала нервно ерзать, а по мере развития беседы все чаще покашливала, будто собиралась вставить слово. И каждый раз при этом покашливании оба свидетеля начинали нервничать.

Но Николь не обращала на нее никакого внимания и продолжала задавать свои безнадежно общие вопросы. Постепенно я начал осознавать, что у нее получилось добыть очень неплохое описание. В этот момент она перешла к более частным вопросам.

— А какой у него был овал лица? — спросила она.

Свидетель посмотрел на нее непонимающим взглядом.

— Овал… что?

— Отвечай, — сказал ему Худ.

— Я не знаю, — смутился тот, и Николь злобно посмотрела на Худа. Он ухмыльнулся и вновь прислонился к стене. Она повернулась к Больной Ноге.

— Давайте я покажу вам несколько примеров. — Она достала большой лист, на котором были нарисованы несколько овалов. — Какой-нибудь из них напоминает вам форму его лица? — опять спросила она, и арестованные наклонились, чтобы повнимательнее изучить лист.

Брат Больной Ноги что-то тихо сказал ему. Тот кивнул и указал:

— Этот. Наверху.

— Этот? — переспросила Николь, указывая на один из овалов карандашом.

— Да, — подтвердил он, — этот.

Она кивнула и начала рисовать быстрыми и уверенными штрихами, прерываясь только на то, чтобы задать вопрос и показать картинку: какой у него был рот, уши, их форма. И так далее, пока на бумаге не начало проступать вполне определенное лицо. Дебора притихла и позволила Николь спокойно расспрашивать обоих мужчин. После каждого вопроса они тихо совещались на креольском, тот, который говорил по-английски, отвечал, а его брат подтверждал правильность сказанного кивком. Все это: двое в наручниках, тихо переговаривающиеся на креольском, и как по волшебству проступающее лицо — было поразительным зрелищем, и мне стало грустно, когда оно закончилось.

Но все же оно подошло к концу. Николь подняла альбом так, чтобы арестованные могли изучить получившийся портрет, и тот из них, который не говорил по-английски, согласно закивал.

— Это он, — сказал его брат и внезапно широко улыбнулся Николь. — Как магия. — Он произнес «мажия», но смысл был ясен.

Дебора до этого момента сидела в кресле, предоставив Николь возможность спокойно работать. Теперь она поднялась со своего места, обошла стол и заглянула в альбом.

— Сукин сын, — сказала она и подняла взгляд на Худа, который все еще прохлаждался поблизости с мерзкой ухмылочкой на лице. — Дай мне ту папку. Вон ту, с фотографиями.

Худ подошел к дальнему краю стола, где рядом с телефоном грудой были сложены папки. Он успел просмотреть первые пять или шесть, когда Дебора начала терять терпение:

— Быстрее, черт бы тебя побрал.

Худ кивнул, поднял одну из папок и принес ей.

Дебора рассыпала стопку фотографий по столу, быстро просмотрела их и, вытащив одну, протянула ее Николь.

— Неплохо, — сказала она, наблюдая, как художница сравнивает фото со своим наброском. Николь кивнула.

— Да, неплохо, — согласилась художница и посмотрела на Дебору с улыбкой. — Я молодец, черт побери. — Она кинула фото Деборе, которая схватила его и показала арестованным.

— Этот человек продал вам «порше»?

Парень с заплывшим глазом кивнул и сказал «Oui»[19] еще до того, как она успела задать вопрос. Зато его брат устроил целое представление: он пристально рассматривал фотографию, наклоняя ее для более детального изучения. В конце концов и он тоже сказал:

— Да. Точно. Это он.

Дебора посмотрела на них и еще раз спросила:

— Вы уверены? Оба?

И они оба решительно кивнули.

— Воп, — сказала Деб, — trés beaucoup bon[20].

Ее собеседники улыбнулись, и тот, у которого заплыл глаз, сказал что-то по-креольски.

Дебора посмотрела на его брата в ожидании перевода.

— Он просит вас говорить по-английски, чтобы он мог вас понять, — перевел он, улыбаясь еще шире.

Винс с Худом сдавленно фыркнули.

Однако Дебора слишком радовалась успеху, чтобы позволить такой мелочи испортить ей настроение.

— Это Бобби Акоста, — сказала она, глядя на меня. — Попался, маленькая сволочь.