Деликатесы Декстера

Глава 24

Хорошо известна истина, гласящая, что копы быстро черствеют душой. Истина настолько избитая, что ее можно услышать даже по телевизору. Копы каждый день сталкиваются с жестокостью, с чудовищными и дикими явлениями; в этой ситуации ни один человек не сможет работать и оставаться в своем уме. Поэтому им приходится учиться ничего не чувствовать и с непроницаемым лицом взирать на все те удивительные вещи, которые люди творят друг с другом. Все копы пользуются подобным приемом, но, вероятно, копы Майами преуспели в этом больше всех в Штатах, принимая во внимание, сколько у них возможностей для практики.

Из-за этого особенно странно приезжать на место преступления и видеть мрачные и потрясенные лица полицейских, стоящих по периметру. Еще хуже пролезть под ленту и увидеть, как асы-криминалисты — Винс Мацуока и Эйнджел Батиста-не-родственник — молча стоят в стороне и смотрятся бледно. Обычно они считали извлеченную на свет человеческую печень хорошим поводом посмеяться, и то, что перекрыло поток их шуточек, должно было выглядеть действительно чудовищным.

Между каждым копом и смертью лежит толстая броня бесчувственности, однако, если жертвой оказывается другой коп, этот толстый мозолистый слой прорывается и чувства выплескиваются наружу, как древесный сок весной. Даже если это коп, на которого всем было плевать, вроде Дика Слейтера.

Его тело выбросили позади небольшого театра на Линкольн-роуд, среди груды старых досок, холста и бочки, доверху набитой пакетами с мусором. Он лежал на спине в довольно театральной позе, на нем не было рубашки, а его руки сжимали деревянный кол, торчавший из груди в районе сердца.

На его лице застыла маска боли, вероятно вызванной процессом забивания кола, но это совершенно точно был Дик. Его оказалось легко узнать, хотя лицо и руки были частотно съедены, а следы зубов оставались видны даже с расстояния в десять футов. Стоя над тем, что еще недавно являлось весьма надоедливым и до смешного привлекательным напарником моей сестры, даже я почувствовал укол жалости.

— Мы нашли это, — сказала неожиданно появившаяся за моим плечом Деб. В руках она держала пакет для вещественных доказательств, в котором лежал лист обычной белой бумаги. Угол листа оказался испачкан уже запекшейся кровью. Я взял у нее пакет и посмотрел внимательнее. На бумаге крупным затейливым шрифтом было напечатано: «Он плохо себя вел, и его съели». Этот лист мог выйти из любого принтера.

— Не знал, что людоеды отличаются таким умом, — произнес я. Дебора уставилась на меня, и тихое отчаяние, с которым она боролась все это время, сумело пробиться на ее лицо.

— Ага, — ответила она, — это очень смешно. Особенно для кого-то вроде тебя, кто увлекается подобными вещами.

— Деб, — сказал я, оглядываясь, чтобы понять, не подслушал ли нас кто-нибудь. В пределах слышимости не было никого, но, судя по выражению ее лица, это вряд ли взволновало бы ее.

— Именно поэтому ты мне и нужен, Декстер, — продолжила она, повысив голос, и в ее интонациях слышались громы и молнии. — У меня закончилось терпение, опять нет напарника, у Саманты Альдовар истекает время, и я должна понять, твою мать, что здесь происходит. — Она сделала паузу, вздохнула и сказала: — И что же наконец надо сделать, чтобы поймать этих уродов и посадить их за решетку. — Она ткнула меня пальцем в грудь и добавила уже спокойнее, но ничуть не менее убедительно: — Сейчас твой выход, ты, — она ткнула меня в грудь еще пару раз, — должен войти в свой транс, поговорить со своим духом-проводником, достать свою доску для спиритизма — в общем, сделать то, что делаешь обычно. — С каждым слогом она продолжала тыкать в меня пальцем. — И-ты-должен-сделать-это-сейчас.

— Дебора, — возразил я, — честно говоря, это не так просто.

Моя сестра была вторым после Гарри человеком, кому я рассказал о Темном Пассажире, и, думаю, она мало что поняла из моего неуклюжего описания чего-то похожего на шепот, общающегося со мной из подсознания. Да, он не раз подкидывал мне неплохие идеи, но Деб, вероятно, представляла его кем-то вроде темного Шерлока Холмса, которого я мог вызывать по собственному желанию.

— Сделай так, чтобы оказалось просто, — сказала она и направилась к территории, огороженной желтой лентой.

Совсем недавно я считал, что мне очень повезло иметь семью. И вот в течение одного только вечера я наткнулся на пренебрежение со стороны моей жены и детей, на попытку моего брата занять мое место, и, наконец, моя сестра выдернула меня среди ночи из дома для того, чтобы я оправдывал ее невероятные ожидания. Мое дорогое семейство, я с удовольствием отказался бы от тебя за хороший пончик с джемом.

Тем не менее, раз уж я все равно здесь, надо попробовать. Я глубоко вздохнул и попытался избавиться от всех новоприобретенных эмоций. Положив сумку с инструментами на землю, я опустился на колени рядом с изуродованным телом Дика Слейтера, чтобы внимательно рассмотреть раны, которые почти наверняка были нанесены человеческими зубами. На них запеклась кровь — это говорило о том, что куски плоти вырывали, пока его сердце еще билось. То есть его съели заживо.

Полосы запекшейся крови пересекали его обнаженную грудь, начинаясь в том месте, где торчал кол, — значит, он был жив, когда его вбивали. Вероятно, кровь пропитала его рубашку, и поэтому они избавились от нее. Или, может быть, им просто понравились мышцы его пресса. Это объясняло, почему они оказались несколько раз надкушены.

Вокруг укусов на животе виднелись коричневые следы — это не было похоже на кровь, — и я сразу вспомнил то, что мы нашли в Эверглейдс, — коктейль из экстази и сальвии. Я дотянулся до своей сумки, достал инструменты для сбора образцов и соскоблил немного коричневого вещества.

После этого я перешел к осмотру раны на груди и рук, вцепившихся в деревянный кол. Рассматривать было почти нечего: кусок дерева, который мог взяться откуда угодно. На руках под несколькими ногтями виднелось какое-то темное вещество, вероятно, попавшее туда во время драки.

Пока я пытался понять, что это, просто разглядывая, я действительно вел себя как темный Шерлок Холмс и попусту терял время. Остальные члены команды криминалистов разберутся с этим гораздо лучше, чем я, вооруженный одними глазами. В чем я действительно нуждался, так это в одном из моих озарений, позволявших мне проникнуть в извращенный разум тех, кто мог убить Дика подобным образом. И Дебора ожидала от меня именно этого. Раньше мне всегда удавалось увидеть больше, чем другим криминалистам, поскольку мой разум сам был вполне извращенным.

Но теперь? Когда я так изменился, превратившись в Декса-папочку? Начал игнорировать Пассажира и даже посмел сделать ему выговор? Способен ли я на это по-прежнему?

Я не знал и, честно говоря, не особо хотел выяснять, однако сестра не оставила мне выбора — почему-то во всем, что связано с семьей, мне приходится выбирать между невозможным и неприятным.

Поэтому я закрыл глаза и прислушался в ожидании того, что голос прошепчет мне какой-нибудь намек.

Ничего: ни шелеста кожистых крыльев, ни оскорбленного презрения, ни даже требования отстать. Пассажир молчал, будто его вообще не существовало.

«Ну давай, — сказал я про себя, обращаясь в сторону его логова, — хватит дуться».

Наконец я услышал шорох — от меня отмахнулись как от чего-то не стоящего внимания.

«Пожалуйста…» — подумал я.

Некоторое время ответа не было, потом я услышал такой звук, будто змея презрительно фыркнула, затем — шорох складываемых крыльев и эхо собственного голоса: «Держись от меня подальше».

После этого вновь наступила тишина, точно он повесил трубку.

Я открыл глаза. Мертвый Дик по-прежнему лежал на своем месте, а у меня оказалось не больше соображений, как и почему это произошло, чем до начала моего спиритического мини-сеанса. И стало совершенно ясно: если я хочу что-то придумать, мне придется потрудиться.

Я оглянулся. Дебора стояла примерно в тридцати футах позади меня и зло смотрела мне в спину, явно ожидая чуда. Мне нечего было сказать ей. Я не знал, что меня ожидает, но моя беспомощность явно заслуживала чего-то более мучительного, чем обычный тычок в плечо.

Что ж, научными исследованиями займутся другие, осматривать каждый сантиметр территории не было времени, а Пассажир решил обидеться на меня и взять отпуск. Оставалось надеяться только на удачу. Я огляделся. Вокруг тела не нашлось отпечатков обуви, сделанной на заказ дня левши, никто не уронил коробок спичек с редкой символикой или визитку, и Дик, по всей видимости, нигде не записал кровью имя своего убийцы. Я перевел взгляд дальше и наконец увидел нечто привлекшее мое внимание: груда мешков с мусором состояла сплошь из полупрозрачных желтых пакетов для строительного мусора, однако один из них, в середине, оказался белого цвета.

Скорее всего это ничего не значило. Возможно, у уборщиков закончились другие пакеты или кто-то принес сюда свой мусор из дома. Тем не менее, раз уж я решил полагаться на удачу, мне следовало рискнуть. Я поднялся на ноги, пытаясь вспомнить имя римской богини удачи. Фортуна? Впрочем, не важно, скорее всего она говорит только на латыни.

Осторожно, не желая повредить улики, которые, возможно, оставались на земле, я приблизился к мусорной куче и снова опустился на корточки рядом с пакетом. Он оказался меньше других в груде — обычный пакет для кухонного мусора, такими пользуются все. К тому же он был практически пустым. Зачем кому-то пришло в голову выбрасывать пакет, в котором так мало мусора? Если бы в конце рабочего дня — это понятно, но поверх него лежали еще три или четыре. Вероятно, его выкинули одновременно с ними или кто-то засунул его сюда позже. Но почему бы просто не бросить пакет сверху? Не потому ли, что его пытались спрятать и впопыхах сделали это небрежно?

Я достал из кармана ручку и осторожно ткнул ею в пакет. Что бы там ни лежало, оно легко поддавалось нажатию. Ткань? Я нажал сильнее и увидел темно-красные пятна на том, что лежало внутри. Я вздрогнул. Это совершенно точно была кровь. И несмотря на продолжающееся молчание Пассажира, я понял: она не принадлежала работнику театра, порезавшемуся машиной для приготовления поп-корна.

Я поднялся на ноги и посмотрел по сторонам в поисках сестры, и обнаружил ее на прежнем месте, она не оставила попыток просверлить меня взглядом.

— Дебора, посмотри на это.

Она быстро подошла ко мне, и мы оба опустились на корточки рядом с грудой пакетов.

— Смотри, — сказал я, — этот пакет отличается от остальных.

— Охренеть, — ответила она. — Ничего лучшего ты не придумал?

— Нет. — Я еще раз ткнул ручкой в пакет, и вновь сквозь белый пластик стали видны жуткие красные пятна. — Что ж, вероятно, это случайность.

— Твою мать, — произнесла она с большим чувством. Затем встала на ноги и крикнула поверх мусорной баррикады: — Мацуока, иди сюда! — Винс ответил ей взглядом оленя, выбежавшего на дорогу перед машиной, и она еще громче крикнула: — Шевелись!

Он наконец-то сдвинулся с места и подошел к нам.

Стандартные процедуры не так уж принципиально отличаются от ритуалов, поэтому я всегда находил их умиротворяющими. Я люблю занятия, у которых есть определенные правила и установленный порядок. Тогда мне не нужно готовить набор фальшивых реакций для всякого рода неожиданностей. Я могу просто расслабиться и идти проверенным путем. Но в этот раз обычные действия казались унылыми и бессмысленными. Мне хотелось разорвать пакет, и неожиданно для себя я обнаружил, что меня невероятно раздражает неторопливая методичность, с которой Винс наносит порошок для снятия отпечатков пальцев на весь мусорный ящик, на стену за ним и на каждый пакет, лежащий поверх белого. Нам пришлось осторожно поднимать эти пакеты руками в перчатках, покрывать их порошком, исследовать под обычным и ультрафиолетовым светом. Потом мы их осторожно открывали и осматривали содержимое. Мусор, отходы, всякая дрянь. К тому времени, когда мы добрались до белого пакета, мне хотелось закричать и бросить чем-нибудь в голову Винсу.

Но мы все же добрались до него, и разница стала очевидной, как только Винс посыпал его своим порошком.

— Чисто, — сказал он, удивленно таращась на меня. Все другие пакеты были покрыты мозаикой из смазанных отпечатков. Этот же оказался чист, будто его только что достали из коробки.

— Резиновые перчатки, — проговорил я, и мое терпение закончилось. — Давай открывай его.

Винс взглянул на меня так, будто я сделал ему не очень пристойное предложение.

— Открывай его! — повторил я.

Он пожал плечами и принялся осторожно развязывать пакет.

— Ты такой нетерпеливый, Кузнечик. Тебе нужно научиться ждать. Все дается тому, кто…

— Просто открой этот чертов пакет, — сказал я. И удивился сам себе еще больше, чем Винс, который просто пожал плечами еще раз и положил завязку в пакет для вещественных доказательств. Обнаружив, что наклоняюсь над ним чуть больше, чем следовало бы, я выпрямился и наткнулся на голову Деборы, смотревшей через мое плечо. Она даже не моргнула, только автоматически встала так же, как я.

— Давай быстрее, — сказала она.

— Ребята, вы, часом, не родственники? — поинтересовался Винс. Но, прежде чем я успел его пнуть, он открыл пакет и осторожно сунул руку внутрь. С ужасающей медлительностью он вытащил на свет то, что там лежало.

— Это рубашка Дика, — сказала Дебора, — вчера днем он был в ней.

Она повернулась ко мне, и я кивнул. Это действительно была его рубашка — бежевая гуайабера с принтом из светло-зеленых пальм. Но сейчас на ней был новый узор — жуткие впитавшиеся завитки крови, которая, будучи извлеченной из закрытого пакета, все еще оставалась влажной.

Медленно и осторожно Винс вытянул окровавленную рубашку из пакета, и что-то со звоном упало на землю и укатилось в направлении задней двери здания. Дебора выругалась и прыгнула, чтобы поймать предмет, который остановился в нескольких футах от нас. Я последовал за ней и, поскольку на мне были перчатки, поднял его.

— Покажи, — потребовала Дебора, и я протянул ей ладонь с предметом.

Он не представлял собой ничего такого уж особенного и напоминал фишку из казино — круглую со слегка вырезанными, как у шестеренки, краями, только черного цвета, с выгравированным на одной стороне символом. Символ напоминал цифру 7, длинное плечо которой пересекала линия.

— Что это за хрень? — спросила Деб, непонимающе уставившись на символ.

— Так иногда рисуют семерки в Европе, — предположил я.

— Ладно, — согласилась она, — и какого черта эта твоя европейская семерка значит?

— Это не семерка, — сказал Винс. Он почти прижался к нам сзади и сейчас смотрел через плечо Деборы. Мы оба обернулись к нему. — Это «Эф» курсивом, — продолжил он таким тоном, будто озвучивал совершенно очевидную вещь.

— Откуда ты знаешь? — сурово спросила Деб.

— Я видел его раньше. Когда ходил поразвлечься.

— Поразвлечься? — переспросила Дебора.

— Ну это, — ответил Винс, — ночная жизнь на Саут-Бич. Там я видел такие штуки.

Он посмотрел на черный жетон и, протянув руку между нами, ткнул в символ затянутым в резиновую перчатку пальцем.

— Это буква «Эф».

— Винс, — начал я, в силу врожденной вежливости удерживаясь от того, чтобы осторожно взять его обеими руками за шею и сдавливать, пока глаза не вылезут из орбит, — если ты знаешь, что это такое, прошу, скажи нам до того, как Дебора тебя застрелит.

Он нахмурился и поднял обе руки ладонями вверх.

— Ладно-ладно. Господи… — Он еще раз постучал пальцем по черному кружку. — Это входной жетон клуба «Фэнг». — Он поднял глаза и улыбнулся. — Знаете такой клуб?

Название вызвало в моей памяти какой-то смутный образ, но, прежде чем я понял, что это, Винс опять начал говорить:

— Без этой штуки внутрь не попасть. А получить их очень трудно. Это закрытый клуб. Он работает всю ночь, когда остальные закрываются, и я слышал, будто там проходят действительно дикие вечеринки.

Дебора посмотрела на жетон, точно хотела заставить его заговорить.

— И как эта штука попала к Дику? — задумчиво спросила она.

— Может, он часто бывал на вечеринках, — предположил Винс.

Деб посмотрела на него и перевела взгляд на тело.

— Ага, — сказала она, — похоже, последняя была действительно прикольной. — Она повернулась к Винсу. — До какого часа это место работает?

Винс пожал плечами:

— Вроде всю ночь. Это вампирский клуб, ну, «Фэнг». И он закрытый, только для членов клуба. Поэтому они могут работать всю ночь.

Дебора кивнула и схватила меня за руку.

— Пошли, — позвала она.

— Куда пошли?

— А ты как думаешь? — огрызнулась она.

— Нет, погоди, — запротестовал я. Это казалось бессмыслицей.

— Как жетон попал в рубашку Дика?

— Что ты имеешь в виду?

— У этой рубашки нет карманов, и это не совсем та вещь, которую сжимают в руке, избавляясь от трупа. Значит, кто-то положил его в пакет. Нарочно.

Дебора застыла на месте. Кажется, она даже не дышала.

— Он мог просто упасть… — начала она, но не договорила, осознав, насколько глупо это звучит.

— Не мог, — сказал я. — Ты сама в это не веришь. Кто-то хочет, чтобы мы пришли в этот клуб.

— Хорошо, — отозвалась она, — тогда пойдем.

Я покачал головой.

— Деб, не сходи с ума. Это ловушка.

Она стиснула зубы, и ее лицо приобрело упрямое выражение.

— Саманта Альдовар находится в этом клубе, — сказала Дебора. — Я должна вызволить ее оттуда.

— Ты не знаешь, где она.

— Она там, — проговорила Деб сквозь зубы, — я знаю.

— Дебора…

— Твою мать, Декстер. Это единственная ниточка, которая у нас есть.

Опять я оказался единственным, кто видел несущийся на нас поезд, у которого отказали тормоза.

— Ради Бога, Деб. Это слишком опасно. Кто-то положил эту штуку в пакет для того, чтобы затащить нас в клуб. Это либо ловушка, либо попытка запутать следы.

Но Дебора просто тряхнула головой и потащила меня к выходу из огороженной зоны.

— Мне плевать. Других следов у нас нет.