Дело о благих намерениях

Глава 3 в которой мы узнаем кое-что о волшебных портретах

Из записок Бальтазара Вилька, капитана Ночной стражи

Припой, припой, припой, припой, припой…

Отшвыривал пробирку за пробиркой, уже загнав себя за грань изнеможения, но каждый раз память жертвы показывала мне, что преступник я сам. Это мои руки задушили маленькую девочку и начали задирать ей юбки. Это я вырвал последние гроши из рук умирающего старика. Я пинал закатившего глаза студента на задворках таверны. Даже попавшей под колёса экипажа собаке, наступил на горло, с наслаждением вслушиваясь в хруст костей, тоже я…

Подскочив на кровати, я затравленно огляделся. Я это я? Или…

Морок начал потихоньку расходиться. Залез в грязные канавы вдоль городских улиц и утёк в море, оставив меня со стучащим в груди сердцем и мечущимся в душе ужасом. Эта гадость снилась мне много лет, но последнее время почти забыла дорогу в мои кошмары. По крайней мере, так ярко и натурально не являлась уже давно.

Перевернув мокрую подушку, я с тоской зажмурился, но ложиться не стал. Всё равно теперь не усну. Слишком ясно помню, как упрямо повторяется опасная жуть, если окончательно не выгнать её из головы. А от моего навязчивого кошмара так просто не избавиться. Принимая припой, всегда приходится идти по самой грани, ведь в какой-то момент полностью теряешь себя и забываешь кто ты есть на самом деле.

Ну а раз уж поднялся ни свет ни заря, то стоит заняться делами. Несмотря на мучительный прошлый день, отказываться от нового правила: «Искать плюсы во всём», я не собирался. Поэтому тихонько выскользнул из постели, с нежностью взглянул на укутавшуюся в одеяло живописку, сдёрнул со спинки кресла свой старый халат, влез в безразмерные тапки и пошлёпал на кухню. Это раньше, можно было позволить себе бдить ночью и отсыпаться днём. Гоняться по крышам за чудищами и посылать подальше членов городского совета. Капитану така роскошью заказана. Он вообще не должен спать — никогда. Не имеет права расслабиться и забыться. Капитан стоит на страже Ночной стражи, как бы глупо это не звучало. У капитана больше дел, чем куць способен сосчитать грехов.

— Пронька!

Кричать пришлось шепотом, чтобы не разбудить Алану. Если бы у изголовья кровати прошёл парад оркестров, она вряд ли повела бы ухом, но стоило мне в прошлый раз закашляться, длительное курение трубки давало о себе знать, как она тут же подскочила, затравленно озираясь по сторонам.

— Спал бы лучше, Бальтазарушка, как все нормальные люди, — сонно донеслось из-за печки.

— Ненормальный я, стоило бы уже запомнить!

— Забудешь тут, когда всё время напоминают, — вздохнул домовой. — Что пожелает, гроза кипелленских беззаконников и ночных тварей? Гриба чайного от изжоги заварить, мандаринов со шпинатом запарить, чтобы желчь избыть, али чаго для силы мужской…

— Прибью!

— Не сплю, уже не сплю.

Из-под веника на мгновенье зыркнул озорной глаз.

— Когда пана Алана проснётся, накорми, напои и вызови ей экипаж до Школы Высших Искусств. И передай, что её там будет ждать Марек. Им ещё портреты лжеалхимиков рисовать.

— Писать, — поправил Пронька. — Панне не нравится, когда...

— Не перепутай чего, а то…

— Хозяин гневаться будет?

Я только с досады рукой махнул и полез в ящик за трубкой. Вывел же окаянник бесстыжий. Довёл до греха. Не моя вина в том, что хочется набить трубку и как следует затянуться, то всё противный домовой. Если Алана будет укоризненно смотреть на мои пожелтевшие усы, так ей и скажу. Тем более, с дымом думается лучше...

Обернувшись на подозрительный скрип в спальне, я шмыгнул носом и быстро сунул трубку в карман висящего у печки камзола. Пронька оставил сушиться после чистки. Надо ещё табак с кресалом прихватить. Давно пора их отнести на службу, там им самое место.

Глотнув сваренную домовым каву, я поморщился и начал одеваться. Вечно он что-то переложит, будто нарочно. Такая горечь, словно торфяную кочку сосёшь. Собравшись, напоследок взглянул на спящую живописку и выскользнул из дома.

Несмотря на ветер и мерзкую морось, решил пройтись пешком. Надо всё снова разложить по полочкам и понять какая осталась пустой, а с которой улики и подозрения уже свисают. Особенно напрягали совпадения. Там, где появлялись столичные гастролёры сразу же начинался магический кавардак, хотя, судя по тому, что удалось разглядеть во время припоя, магией они не обладали. Иначе почуяли бы ловушки в Редзяновом поместье и остались целы. Если только, кто-то из них, кто наверняка ещё жив, пока не торопится раскрывать свои способности и готов жертвовать подручными для достижения цели. Вот только какова она, эта цель?

Всю дорогу пытался навести тень на плетень, но добился лишь томительной, тянущей боли в затылке. Правильно говорят янские мудрецы: «Много ума — много печали!». Думы так заволокли глаза, что даже споткнулся, едва не въехав носом в коляску городского головы, перегородившую парадную лестницу в Управление Ночной стражи.

Я вздохнул. Этому-то чего не спится? Вот и поработал. Думал за трубкой в тишине, а выходит... Хорошие дни так не начинаются. Отогнав мерзкие предчувствия, бодро поднялся по ступеням, поздоровался со стражей и двинулся к кабинету, застав главу города в длинном полутёмном коридоре. Обрюзгшее тело, слишком сильно привыкшее сидеть и полностью забывшее, что надо двигаться, застыло, уставив рожу в потолок. Дорогой камзол так натянулся на спине, что готов был лопнуть. Городской голова бычил шею, будто пытался заглянуть куда-то за побелку, за перегородки, крышу или даже небо. Его обычно мрачные, тёмные глаза светились какой-то безумной идеей, а круглые ладони с толстыми пальцами, подрагивали в предвкушении.

Я едва сдержался, чтобы не осенить себя защитным знаком Пресветлых. Или того хуже, поплевать через левое плечо, чтобы отогнать подальше невидимых куцьих прихвостней, вселяющихся в тела нерадивых людей. Но вместо этого, собрал волю в кулак и громко поприветствовал:

— Доброго утра, пан Куцевич! Меньше всего ожидал в столь ранний час увидеть именно вас.

Он не сразу оторвался от созерцания потолка. Медленно повернул тяжелую голову на толстой шее. Камзол затрещал, сбился и оголил потную рубаху на объёмном пузе.

— Сразу всё понял, — продолжая смотреть куда-то вдаль, заявил городской голова. — Ты один можешь мне его вернуть.

— Кого? — напряженно переспросил я, пока Куцевич недоуменно хлопал осоловевшими глазами.

Он подошёл ближе и долго смотрел снизу-вверх.

— Ты смог понять, что приключилось с моим Кузькой. Ты мне его и вернёшь, — толстая короткая рука взлетела к моему лицу, отметая все возражения. — Ты пробрался в его память, нашёл его тогда на самом краю бездны. Найдёшь и сейчас. Найдёшь и вернёшь. Я всё понял. Не дурак. Понимаю, когда просто так, а когда всё само проясняется и объясняет, как надо.

Пока он путано рассказывал о своём небывалом прозрении, я сплёл чары и проверил его от жёлтых ногтей толстых мизинцев до одиноко торчащего на макушке седого волоса. Ни одного проклятья, ни единого заговора. Нет даже тончайших токов энергии, остающихся после применения магических артефактов. Выходило, что Куцевича никто не заколдовывал, и он просто сбрендил.

— Вчера на площади у ратуши чернявый чужестранец показывал небывалое представление. Он пробирался в самые затаённые закрома человеческих душ, — городской голова облизал пересохшие губы. — Меня впечатлила его сила, смелость и обширные знания. А уж толпа и вовсе готова была таскать его на руках, но не позволять же ему тратить на них своё драгоценное время. Что у них может быть такого, что они… да и он… и...

Я вздохнул. Пора было отправлять посыльного в лекарню. Врачевание не по моей части. Для того чтобы лечить души, людей надо хоть немного любить.

— Забрал его с собой, — продолжал шептать Куцевич. — Он сразу увидел мои страдания и прочёл в моих глазах муку. Поклялся, что даже такое невыполнимое дело можно сделать, если найти то, что скрыто. Даже зелье специальное продал, сказал, пить по ложке еженощно для пущего прозрения. Тогда-то всё стало понятно. Лучше всех это сделаешь именно ты! Ты всегда находишь! Всегда.

— Конечно, конечно, — не стал спорить я, продолжая раздумывать над состоянием городского головы.

А что если это не магия, а алхимия. Может его не заколдовали, а опоили?

— Пан Куцевич, — нависая над тяжело дышащим коротышкой, проговорил я. — Вы правы. Искать моя прямая обязанность. Расскажите, что именно, и всё оно будет ваше. А пока, скажите, вы то зелье пили? И покажите мне ваш язык.

— Искать надо деГЫэй лЫкиир…

Его рот распахнулся, глотая недосказанные слова. Внутри за жёлтыми кривыми зубами разросся махровый зелёный налёт совершенно неестественного происхождения.

— Вы кого-то ещё видели? Кроме чернявого чужестранца? — уточнил я.

Городской голова задумчиво кивнул, распахнутый рот дёрнулся и челюсти прикусили высунутый язык. Но несмотря на показавшиеся капли крови, Куцевич даже не вздрогнул.

— Кого? — продолжал допрашивать я.

Грех было не воспользоваться его состоянием, когда придёт в себя, он уже не будет так непринуждённо каяться.

— Делегасия алхимиков, — причмокивая пробормотал он. — Ходили всё выспрасивали про каких-то грызунов. Мол где их достать. Мозет для опытов каких. Делегасия из самой столисы. Скасал им сегодня зайти в городскую управу если не найдут. Сразу видно мастера своего дела.

Я нахмурился. Снова они!

— Марек! Марек!

— Нет его, ваше капитанство, — отчитался испуганный стражник, прибежавший на крик.

— Как появится, немедленно ко мне. А сам мчись в лекарню. Голове плохо. Пусть алхимика прихватят, дело серьёзное.

— Так точно, — козырнул стражник и унёсся прочь по коридору, а я медленно, увещевая как малолетнего дитятю, повёл Куцевича в свой кабинет.

Из рассказа Аланы де Керси, хозяйки книжной лавки «У моста»

Утро… как же я ненавижу утро. Нужно продирать глаза, шевелиться, вылезать из теплой постели в промозглую серь, снова месить ногами раскисшую снежную кашу. После переезда в лавку, проблема ежедневного путешествия на работу решилась сама собой, и получилось облегченно выдохнуть — не нужно было больше мерзнуть на промозглом ветру, пробегая ранним утром по сонным, пасмурным улицам, и запасаться зонтом, который все равно выдирало из рук. Помнится, мне частенько приходилось гоняться за ним по набережной, а то и по мосту. Пока однажды особенно коварный порыв ветра не унес зонтик в Чистинку, а я, пытаясь его поймать, не полетела через перила следом. Выбралась, конечно, точнее Румпель выловил. Воды нахлебалась по самое не балуйся, насквозь пропахла тиной и, что самое обидное, утопила новый пенал с кистями. После этого, плюнув на все, выпросила у тролля бесформенный моряцкий плащ, решив, что лучше быть огородным пугалом, зато сухим, чем убиться, гоняясь за куцьим зонтом!

Сегодня утро началось так же, как и сотни до него — проснулась от того, что замерзла. За окном было серо, но без тяжелых хмурых туч. А это означало только одно — на улице подморозило. Вчерашний вечер смутно выплывал в голове паром горячей воды, колючим шерстяным пледом и какой-то терпкой горчащей гадостью, которой меня напоил домовой.

Я завозилась на кровати пытаясь выпутаться из пледа, одеяла и чужой пижамы не по размеру. Интересно, Вильк давно ушел? Который вообще час? Мне же ещё сегодня в Школу ехать, портреты рисовать! Думала не заезжать в лавку, а отправиться сразу туда… но одежда моя после вчерашних перипетий, по едкому замечанию Проньки, годилась только чаек в заливе пугать. Выбравшись наконец из коварного одеяла, я дико заозиралась. Мои вещи, чистые и отутюженные, аккуратно лежали на стуле. Все-таки молодец у нас домовой, надо бы как-то отблагодарить его, за то, что с нами возится, а не ушел к более нормальным хозяевам.

Когда доползла до кухни, тщетно пытаясь пригладить торчащие после сна волосы, Пронька уже хозяйничал возле плиты, видно получив указания от Балта.

— Смолу свою сама сваришь, — вместо приветствия ехидно осведомился нечистик.

— Что, опять Вильку не угодил? — хмыкнула я.

— Вот ещё! — насупился домовой. — Все равно окромя тебя никто эту дрянь так варить не умеет, чтоб ему нравилось!

По чести сказать, с кавой у Проньки не ладилось, уж не знаю почему. Пришлось самой становиться у плиты, глядя, как домовой колдует над сковородой и на тарелке растет горка блинов. Фу… Терпеть их не могу! Но из уважения к Пронькиным стараниям один съела.

— Давно пан капитан уехал?

— Дык, почитай час уж как… — домовой ловко перевернул очередной блин, — приказал тебя напоить, накормить — тока ты же ничего с утра не лопаешь окромя смолы этой поганой. Вот уж спелись на мою голову, с ложкой за вами бегай! И экипаж вызвать до Школы…

— Ещё что говорил?

— Что тебя в Школе энтот рыжий обормот ждать будет, Марек, вот!

Я машинально кивнула, допивая каву. В общем-то Вильк и вчера не должен был ехать в Школу, но Ремиц поднял хай... кстати, о птичках! Ремиц, Ремиц… во что нас хочет втравить куцев алхимик? Если уже не втравил. Нужно срочно осмотреть ту штуковину, которую он мне отдал… И зачем фею понесло колдовать в лавке?

Домовой брякнул сковородой о плиту, привлекая мое внимание.

— Экипаж-то вызывать?

— Вызывай! — тряхнула я головой.

Портреты сами собой не нарисуются. Да и лавку надо открывать. Вчера и так простой был из-за проклятущего Тролльего рынка. …и нужно что-то делать с Кукусильдой, будь она неладна! Эта гадина не успокоится. А мне всё же хотелось получить назад свои деньги и книги, которые отобрала противная купчиха. Да и к Адель стоит наведаться — письмо старухи Скворцонни не шутка. Вот уж не было печали. Да, и не забыть бы найти подарок для Балта к дню Конца года. До Праздничной недели всего-то ничего осталось.

Экипаж подкатил к Школьным воротам, когда призрачное солнце уже изрядно выбралось из-за подернутого зимним маревом горизонта. На пороге привратницкой, шмыгая покрасневшим носом, топтался Марек, сжимая под мышкой растрепанную папку, из которой торчали желтоватые уголки бумаги.

«Даже инвентарем для художника озаботился, молодец какой», — с легким сарказмом подумала я, спрыгивая из кареты на землю. Брр, холодно! И скользко! Ноги поехали на обледенелой брусчатке, так что пришлось вцепиться в дверцу обеими руками.

— Панна, панна! — Марек замахал руками, едва не выронив папку, и поспешил ко мне.

— Доброго утра, пан дознаватель, — хмыкнула ваша покорная слуга, выравниваясь, и делая осторожный шажок в сторону крыльца. — За глинтвейном не сбегаете? Холодно нынче — жуть. Да шучу, шучу, — фыркнула я, вдоволь налюбовавшись побледневшим и перекосившимся лицом Марека, видно, наши приключения в Зодчеке были ещё свежи в его памяти. — Пан капитан ничего не просил на словах передать?

Марек отрицательно замотал головой, отчего вновь едва не уронил папку. А я доковыляла до привратницкой, отобрала у него бумагу и бесцеремонно постучала в двери. А что тянуть куця за копыта? У меня иных дел тоже хватает.

На порог выглянул сутулый немолодой уже пан в серой свитке и подслеповато сощурился на меня. Иногда мне кажется, что некоторые люди живут вечно. Школьный привратник пан Котек, например… Он сидел в каморке у ворот не только всем мои десять лет учебы, но и задолго до того, наверняка застав студентами-младшекурсниками ещё моих родителей. И память на лица у старика была поистине невероятной.

— Доброго утра, пан Котек.

— О, де Керси? Ты что ль от стражи рисовальщицей? — старик прищурил один глаз, став и вправду похожим на видавшего виды котищу. — Вроде же должна у покойника Франца в лавке подвизаться…

— Подвизаюсь, — не стала отрицать я, — стража — это разовый наём. У них художника вчера книга в Школьном дворе покусала, так пока он руку залечивает, придется подсобить.

— Да, вчера тут мракобесие творилось, куда хлеще, чем ты вместе с Мнишековой дочкой устраивала.

— Кхм, — ваша покорная слуга смущенно кашлянула.

Ну да, было дело… да и не только с Делькой. У нас вся группа подобралась шкодная. Чего мы только не устраивали. Магистр Никол не знал за что хвататься за голову или за ремень.

— Так и заходи внутрь, и пан стражник пусть заходит, чего руки морозить на дворе. Всех шестерых пришлецов живо опишу. Чай у тебя время-то не казенное…

Шестерых? Вильк же говорил о трех портретах… может напутал? Он вчера был малость не в себе. Ну да ладно, стребую разницу шоколадом. Я втиснулась в привратницкую вслед за паном Котеком. Раскрыв отобранную у Марека папку присела на трехногий табурет и приготовилась внимать. Рассказывал привратник живописно, иногда заглядывая ко мне в листы и ворча: «…Брови, брови ей погуще, чего ниток навела, это ж не бархатная роза, а злыдня захожая. А мальцу нос картошкой и конопух погуще, а вот этому шрам на роже и бородавку на руке… Как руку не рисовала? А надо рисовать, коль у него там такая пакость, по которой опознать можно!»

— Хорошо, — за час нашей возни я уже взопрела и хотела, как можно быстрее покончить с криминальными мордами, выходившими из-под карандаша.

Рожи, кстати, действительно были мерзкие, недобрые. Дар живописца — палка о двух концах: мы отлично передаем на бумаге ощущения, взгляды и прочие околодуховные штуки, но для этого приходится брать чужие эмоции полной горстью. А кто захочет намерено лезть в такую выгребную яму? Ведь далеко не всегда человек испытывает радость и счастье, куда чаще ему паршиво от того, что вновь крутит суставы на погоду, а то и ещё что похуже. Поэтому, обычно, портреты и не рисовала, предпочитая более спокойную книжную иллюстрацию. И когда наконец закончила — вздохнула с облегчением. Как оказалось — рано.

Стоило нам с Мареком выйти на улицу, на горизонте показался треклятый Габриэль Ремиц, да не один, а в компании такого же мерзкого хлыща, а может и не такого… может даже хуже. Холеное лицо алхимика то и дело нервно подергивалось, да и беседа, похоже была далека от мирной. Увидев нас, собеседник Габа подобрался и порысил к привратницкой.

— Вильк? Капитан Вильк? — он навис над вздрогнувшим Мареком.

Я же продолжила беззастенчиво разглядывать незнакомца, чисто с профессиональным интересом — был в его холеной внешности какой-то невидимый глазу изъян. Ни высокие скулы, ни нос с горбинкой, ни темные выразительные брови не делали лицо красивым, хотя по идее должны были. Помнится, Делька называла таких «роковыми уродцами». Глянешь, вроде ещё ничего, присмотришься — помыться хочется. Карандаш сам собой прыгнул в пальцы…

— Н-нет, — запинаясь сподобился выдавить рыжий стражник, — Бродски… Марк, младший дознаватель Ночной стражи…

— Где ваш капитан? — едва не срываясь на визг, повысил голос «роковой уродец», размахивая руками прямо у Марека перед носом.

Я невольно поморщилась — ладони у холеного типа бурели чернильными разводами, фу, свинство какое!

— Полагаю, там, где ему и положено быть — в Управлении, — спокойно ответила ваша покорная слуга. — Доброго утра, пан Ремиц, — кивнула подошедшему Габриэлю, — кто ваш невежливый спутник?

В ответ алхимик лишь неопределенно скривился.

— Феодорий Грець, — соизволил напыщенно представиться хлыщ, — внутренние дознания Ночной стражи, сам князь направил меня с проверкой, чтобы наконец разобраться с мракобесием творящемся в этом захолустье! А вы…

— Эээ, художник, — чуть запнулась я, — приглашенный художник-консультант. Вот! — и развернув пачку портретов, сунула их Феодорию под нос.

Габ, рассмотревший мои художества вздрогнул и меленько затрясся, и лишь секунду спустя, я поняла, что этот поганец давится смехом. А пан Грець, чтоб его куць унес, завизжал ещё громче:

— Да вы!.. Да как?! Бродски!! Кто разрешил гражданских лиц?! Я вас всех в отставку!! На каторгу!!

— Так все-таки в отставку или на каторгу? — выдавил Габриэль, наконец уняв смех, но столичный дознаватель продолжал бесноваться.

— Бумага разрешающая где? Для этой х…художницы?!

— А… в у-у… — Марек пучил глаза пытаясь выдать с перепугу хоть что-то членораздельное.

— В Управлении, — подсказала я, и рыжий согласно закивал, ну хоть догадался поддержать мою ложь, и то хлеб.

— Почему не у вас? Барда-ак!!! — он снова уставился на мой рисунок, — Вы-ы!! Вы мне за все ответите!!! — Феодорий попытался вырвать листы у меня из рук, но не тут то было. Вот ещё! Нечего своими чернильными пальцами мою работу лапать. Спас меня, как ни странно, Ремиц.

— Пан Феодорий, у вас ведь наверняка ещё много дел? К голове, например, заехать, или там в Управление, уверен, капитан Вильк будет рад уделить вам минутку.

— С вами, Ремиц, тоже будет еще не один разговор! — Грець, раздраженно посопев, резко развернулся на каблуках и зашагал в сторону надвратной арки, но обледенелая брусчатка оказалась коварна. Взмахнув руками, как ветряная мельница, Феодорий прощально взвыл и с размаху треснулся на камни, проехал на заду добрый десяток футов и скрылся в арке под наш дружный с Габом хохот.

— Де Керси, вы бы все-таки поаккуратнее были, — вкрадчиво произнес алхимик, отсмеявшись, — моя радость от того, что вы с моим другом Бальтазаром так хорошо сошлись, конечно безмерна. Ему определенно необходима периодическая встряска, а вам — сдерживающий противовес, но сейчас ваша выходка всё же лишняя.

— А что?.. — начала заводиться я в ответ и тут разглядела, какой именно портрет увидел столичный Феодорий — свой. Пока он орал на Марека, мои руки сами собой начеркали на листе карикатуру, намеренно выделив горбатый нос и тяжелый раздвоенный подбородок, которые вкупе с намеренно уменьшенными глазами дали поистине дивное сочетание. — Ой… — поспешно выдернув Феодория из общей пачки, я всучила папку Мареку.

— Бродски, — Ремиц повернулся к нему, — немедленно дуйте в Управление, и во имя всех богинь, успейте туда раньше нашего столичного друга…

— Да, Марек, отдадите портреты капитану, — зачастила ваша покорная слуга, наспех инструктируя стражника, — пан Вильк знает, как их уменьшить. Если поблизости окажется кто-то из нарисованных, бумага начнет охлаждаться и… ааа, дайте сюда, так быстрее будет! — вновь забрав у рыжего портреты и опять сунув туда Феодория, чтоб не мешал, ваша покорная слуга быстро записала на верхнем короткое пояснение для Вилька. — Всё! — папка вновь оказалась в руках у Марека.

— И передайте капитану, чтобы подписал разрешение для панны де Керси задним числом! — напутствовал его в спину Габ.

Когда Марек скрылся из виду, мы наконец-то облегченно выдохнули, хотя Ремиц и продолжал насмешливо глядеть ему вслед.

Ну теперь не помешает и основным делом заняться. Да и поставка из Канатецки должна сегодня прийти и… Я застыла соляным столбом! Куць и все его отродье! Оставила карикатуру в папке с портретами! А Марека было уже не догнать…

Из записок Бальтазара Вилька, капитана Ночной Стражи

Прежде чем лекарь забрал одурманенного городского голову, я приказал штатному алхимику взять две пробы, чтобы всё проверить. Но ждать результатов было уже некогда, треклятая делегация итак опережала меня чуть ли не на день. Пора отобрать у них пальму первенства, а то совсем распоясались.

Прихватив вместо использованной пару лишних пробирок, на всякий случай, взялся за долгожданную трубку, но закурить так и не успел. В кабинет с ошалевшими глазами ворвался Марек.

— Быстрее, быстрее, — зачастил он. — Проверяющий из столицы по наши души. Сильно ругался, что внештатный художник рисует подозрительных лиц...

— Подозреваемых, — механически поправил я.

— Ремиц сказал бумагу на неё задним числом…

— Портреты-то сделали? Проверяющий обождёт, не до него сейчас.

Марек передал бумаги и, отдышавшись, выговорил:

— Мерзкий тип.

— Рад за него, — перечитывая записку от Аланы, буркнул я.

Портреты получились очень живыми и запоминающимися. А вот принять эти протокольные рожи за алхимиков, мог только слепой, или умалишённый. Я даже взглянул куда-то в сторону лазарета, в который сейчас увозили городского голову. Но сразу же вернулся к подозреваемым. Стоило немного поколдовать, и в моих руках окажется великолепный инструмент для их поимки.

— А как же бумаги? — испуганно выкрикнул Марек, когда я подошёл к двери.

— Оформляй! Подпишу.

Задержка вызывала досаду, но оставить своего подчиненного безоружным перед столичным хлыщом, не по-капитански. Ему только дозволь разводить тут свои порядки — привыкнет, и шиш его отсюда выгонишь. А зачем нам тут лишние, да ещё глупые глаза?

Пока Марек готовил разрешающую бумагу, я всё рассматривал портреты, перетасовывая листы... Что за куць! Рисунков оказалось семь. Хотя по всем собранным сведениям, выходило, что лжеалхимиков было шестеро. Двоих: Крылу и Грымзу, я приметил сразу, и мысленно отложил в сторону. Подумав, прибавил к ним самого молодого, того, что заменил опытного медвежатника, и в чьей шкуре мне пришлось побывать. Искать покойников среди живых нет никакого смысла. Но оставшихся должно быть трое, а выходило четверо. Рука сама потянулась к бороде.

— Готово!

Марек сунул мне бумагу, и я, не глядя, подписал. Сейчас не до бюрократии, в деле возникали всё новые и новые загадки. Неужели привратник приметил ещё и нанимателя всей этой банды? Можно ли рассчитывать на такое чудо?

— Держи оборону, — бросил я, и вышел в коридор. — Если не сдюжишь, скидывай на пана Тарунду? Он, кстати, на месте?

— Видал по дороге…

— Вдвоём с ним, вы точно справитесь!

Встречаться с проверяющим в мои планы не входило, убить весь день на перекладывание бумажек и светские беседы — непозволительная роскошь, особенно когда по городу шастают обнаглевшие гастролёры.

Алана дала исчерпывающие инструкции, оставалось только разжиться водой и приготовить собственные поисковые карты.

Я сунул в рот нераскуренную трубку и, немного помедлив, всё же решил идти в подвал. Там уж точно никто не побеспокоит, а если что, бравый сержант отвадит незваных гостей. Да и на Тарунду положиться можно, не плохой следователь, несмотря на то, что столичный. У него одна слабость — газеты, но делу она не мешает.

Слетев вниз до самой последней ступеньки, я панибратски хлопнул Быря по плечу:

— Доброе утро, братец! Тащи-ка мне три миски с водой. Какая у нас камера пустует?

— Так, крайняя, пан капитан! Вы сегодня аж пышите.

Улыбка сама полезла на моё лицо.

— Всё складывается неплохо. Вот прищучим нескольких мерзавцев и спокойно отметим Праздничную неделю.

Бырь довольно улыбнулся в ответ и побежал за водой.

Пока я располагался в пустующей камере, хоть бы проверяющего сюда не занесло, а то скажет непорядок, у хорошего капитана камеры пустовать не должны, сержант раздобыл три тюремные миски, в которых приносят еду задержанным и ведро воды.

— Можа ещё что, пан капитан?

Я только головой покачал:

— Света не надо. Прикрой дверь и иди. Надо будет, крикну.

За спиной заскрипели петли, вот уж точно непорядок, надо приказать смазать, но несвоевременная мысль тут же выскочила из головы. В камере резко потемнело. Слабое сияние фонаря из коридора, едва пробивалось через крошечную решётку. Так что пришлось зажечь красный колдовской огонь. Ещё раз перечитав наставления Аланы, и убедившись, что огонь должен быть именно красный, я расставил все три миски на скамье, и, бросив на пол соломенный тюфяк, уселся сверху. Отмерил нужное количество воды, поочерёдно зачёрпывая из ведра горстями, и начал складывать подходящее заклятье.

Сначала красная из-за света жидкость потемнела и покрылась мелкими пузырями. Зашипела, как сотня крошечных рассерженных кошек и посветлела, как утро перед рассветом, правда, осталась мутной и серой, словно чернота ушла из неё не насовсем.

— Вроде сходится, — пробормотал я, глянув в Аланину записку.

То, что у меня получилось, действительно напоминало описанный проявитель. А вот со вторым раствором пришлось возиться дольше. Вода почему-то упорно не желала заговариваться, хоть и склонял её на разные лады. В итоге поделился с ней на другом уровне энергетического взаимодействия. Наклонившись к миске, едва не касаясь жидкости губами, начал выдыхать в неё своё упрямство, замешанное на других привычках характера, которые мне вечно мешали жить. Эти потаённые скрепы всегда прибавлялись к любой настоящей магии, а уж в этом случае их применение диктовало само название раствора. Вода наконец-то заблестела и начала переливаться серебром, отразив, невзирая на красную полутьму, внутреннее убранство камеры в светлых тонах.

Последнюю плошку трогать было не надо.

Чтобы не испортить нужный портрет, я решил проэкспериментировать с изображением Грымзы. Не церемонясь, сунул листок в воду, на ходу подкрепляя чары. И едва сдержался, чтобы не отдёрнуть руку с рисунком. Краски сошли с бумаги комком, но не расплылись по воде, а превратились в крошечный тёмный бюст. Мне даже показалось, что лжеалхимик шевелит своими толстыми губами и снова отчитывает своего молодого неопытного напарника. Да и глаза его, ещё недавно похожие на два чернильных пятна, всё сильнее разгорались куцьим блеском. Они шарили по дну и бокам миски, продолжая искать что-то доступное лишь им одним. Даже ноздри расширились, пытаясь втянуть запах, но втянули только пустоту. Окружающая вода оставалась для бюста Грымзы нереальной.

Пока сгусток краски жил своей новой странной жизнью, бумага, с которой он слез, медленно сжималась, как перестиранное бельё, пока не приняла размер обычной игральной карты. Тогда налетевшая неизвестно откуда волна, качнула краски, и портрет снова занял своё место, хотя и стал другим. В нём теперь чувствовался почти натуральный объём, казалось ещё немного и лжеалхимик повернёт голову или моргнёт.

Зашевелив пальцами, я заставил карточку подняться из миски и перелететь в закрепляющий раствор.

Серебристая жидкость не добавила собственных метаморфоз. Портрет остался таким же живым, лишь покрылся тончайшим защитным слоем. Стало похоже, что бумагу положили под стекло.

Алана писала, что на закрепитель требуется больше времени, поэтому я начал считать про себя, чтобы не сбиться. И хотя поисковая карта Грымзы мне была не нужна, всё же решил дождаться необходимого результата.

После закрепляющего раствора обновлённый портрет лжеалхимика оставалось только, как следует промыть в обычной воде. Поэтому я решил оставить его в третьей миске и заняться остальными. Стоило поторопиться, не хватало дождаться появления проверяющего и потерять ещё один день. Больше форы треклятая делегация не получит, они уже натворили достаточно бед.

Рисунки преображались один за другим. От напряжённого сидения в неудобной позе заболела спина, поэтому, когда последняя поисковая карта перелетела в миску с обычной водой, я с наслаждением встал и потянулся. В пояснице хрустнуло и тут же отдало в ногу. Пришлось даже походить от стены к стене, как настоящему заключённому, чтобы восстановить гибкость мышц и унять боль.

Отложив карту Грымзы к портретам Крылы и молодого медвежатника, я сунул их во внутренний карман камзола, а остальной поисковый набор развернул веером в ладони. Пора поохотиться.

Погасив красный колдовской огонь, вышел из камеры и сразу же сощурился от непривычно яркого света.

— Бырь! Прибери там. Воду вылей, а миски прокали в печи, пить из них лучше никому не стоит.

Незаметно сбежать из Управления Ночной стражи непросто даже её капитану. Всё-таки огромную домину с острыми башнями строили не для того, чтобы из неё мог выходить любой, кому заблагорассудится. Пришлось даже юркнуть в нишу со старинной каменной вазой, подарком какому-то древнему капитану от благодарных цеховиков, чтобы не столкнуться с проверяющим. То, что это именно он, я ни на мгновенье не сомневался. Только столичный хлыщ мог так самонадеянно распоряжаться в чужом городе чужими подчинёнными. Хотелось присмирить горбоносого сноба, но тогда придётся задержаться и, возможно, надолго. Пусть полютует. Некоторым стражникам это явно пойдёт на пользу. Потом сравнят и порадуются, что ими командует более уравновешенный тип.

Проскользнув в соседний коридор, я походя накинул чары скрытности и двинулся к чёрному ходу. Выйти незамеченным не получится, сам недавно обновлял заклятья сторожевых амулетов над дверями, но главное выбраться на улицу.

Стражник у чёрного выхода браво маршировал через коридор, видимо предупреждённый о проверке. Увидев меня, он вытянулся по стойке смирно и уже раззявил рот для официального приветствия, но мой палец приставленный к моим губам его остановил.

— Всех пускать, никого не выпускать! — шикнул я ему в самое ухо, и едва приоткрыв дверь, выскочил наружу.

— А с феей что? — прилетело вслед, но разбираться с его вопросом не было времени.

Запахнув воротник тёмного плаща, я двинулся к набережной. Проскочу на Троллий рынок через дыру, пробитую Аланой. Так никто не узнает о моём визите заранее, по крайней мере, быстро. А уж остальное зависит от удачи. Надеюсь, сегодня именно мои шаги будут сопровождать взоры четырёх Пресветлых. Ведь их благосклонность должна быть на стороне добра и его официального служителя. По крайней мере, именно так высечено на стенах Управления Ночной стражи.

Из рассказа Аланы де Керси, хозяйки книжной лавки «У моста»

Скупо распрощавшись с Ремицем, уже за воротами Школы я вспомнила, что не спросила у алхимика про фею. Интересно, помнит эта паршивка хоть что-то из вчерашнего куролеса? Да и узнать, что же она начаровала у меня в лавке, тоже не помешало бы. Ай ладно, что-то подсказывает, что ваша покорная слуга ещё будет иметь сомнительную честь повторной встречи с крылатой сквернавицей, а уж про самого Ремица, и вовсе молчу.

В поисках экипажа я спустилась от Школы на Рыночную площадь и не прогадала, мигом выцепив среди обычной оживленной толчеи почтовый фургон из Канатецки. На козлах, лихо заломив шапку, сидел знакомый мне кучер, раз в месяц навещающий лавку.

— Пан Цевич! Пан Цевич! — я замахала рукой, привлекая его внимание.

В носу и горле мигом засвербело от хлынувшего туда холодного воздуха. Кучер завертел головой, пытаясь выяснить, кто же его зовет, и наконец заметил меня.

— Айда сюда, панна! — приветственно крикнул он, и ваша покорная слуга поспешила к фургону, лавируя между народом, толкущимся на площади, телегами, бочками и колясками, и при том стараясь не растянуться на скользкой брусчатке.

Вскоре я уже сидела подле него на козлах, грея руки о пакет с горячими булочками, купленными походя, пока пробиралась к фургону. Почтовый неуклюже вывернул на широкую улицу и покатил в сторону Песьего моста. Кучер, пребывавший в приподнятом расположении духа, охотно рассказывал о погоде в Канатецкой, о том, что всем известная ведьма Глашка торгует самопальной мухоморовкой, а дерет за неё, как за марочное вино и что зима в этом году будет суровая, как пить дать, а ежели не будет, так и не зима это вовсе, а происки колдунов на службе князя.

— А покойница-то ваша по-прежнему тут обретается? — внезапно спросил он, когда мы уже подъехали к лавке. — Аль наняли чародея какого да развеяли болезную?

Я сдавленно хихикнула. Единственный чародей, который вечно грозится развеять Асю, Вильк. И над тем призрак откровенно насмехается. Сам же пан Цевич Анисию побаивается. А о том, что нынче у меня ещё один «покойник» квартируется, и вовсе пока не знает.

— А зачем? — выдавила я сквозь смех. — Вреда от неё никакого, зато пользы немеряно: и охрана, и помощник, и работник — а главное, бесплатно. Мне так понравилось, что ещё одного себе завела…

«Ещё один», то ли услышав голоса, то ли попросту заметив меня сквозь витрину, по пояс высунулся из дверной створки.

— Явилась! — язвительно приветствовал меня пан Франц. — Где тебя носило, девочка?

— Где носило, там уже нет, — философски пожала я плечами, меланхолично жуя булку с корицей и ожидая, пока кучер снимет с запяток мой ящик.

— Анисия мне уже плешь проела, даром, что призрак, — пожаловался Врочек. — Вынь да положь ей тебя. А то унеслась невесть куда на ночь глядя, кося безумным взором. Хорошо хоть Румпель догадался завернуть да сказать, что с Вильком тебя оставил.

— А раз сказал, так чего волновались?

— А то, что тебя с чародеем только оставь, так сразу город вверх дном переворачиваете. И не знаешь то ли лекарей звать, то ли стражу, — буркнул пан Франц, щурясь на кучера. — Ай, пан Цевич, ты что ль? — окликнул он пыхтящего кучера, втаскивавшего поклажу на крыльцо. — Занеси ящик внутрь, не отлынивай, нечего девчонке самой таскать!

От неожиданности почтарь поскользнулся и, потеряв равновесие, завалился на спину, придавленный сундуком с книгами. Я поспешила несчастному на помощь, пристроив пакет с выпечкой на перилах. Кое-как спихнув на ступеньки сундук, помогла нашему бессменному почтарю подняться. Мгновенно сбежать, бросив меня один на один с ящиком, пану Цевичу не дала ушибленная нога. И посредством меня, древесов и куцьей матери, под ехидные подначки Врочека кучер все же затащил эту орясину внутрь, стребовав ещё два левка сверху оговоренной платы «за неучтенное падение через прымарных страховыськ».

Сунув кошель за пазуху и даже не удосужившись пересчитать содержимое, он осенил себя знаком четырех пресветлых, пробормотав что-то вроде: «Свят-свят, отведи и помилуй…», и ретировался обратно на козлы, подстегнув лошадей.

— Ну вот зачем вы так, Франц? — укоризненно спросила я.

— А чего он каждый раз отлынивает? — сердито буркнул бывший хозяин лавки. — Ты, Алана, построже будь. Чай уже не младший книгопродавец, полное право имеешь.

В ответ осталось лишь покачать головой. Нужно хоть бумажку повесить у входа, что скользко, а то никаких денег не напасёшься — неудачливым покупателям лечение поломанных рук и ног оплачивать.

Стоило об этом подумать, как снаружи раздался звучный «бряк» и сиплый скулеж. Выскочив наружу я едва не столкнулась с барахтающимся на крыльце собакевичем в форменной свитке Торгового реестра с шевроном службы податей на рукаве. Этому-то что надо? Даже если он и не по делам служебным сюда явился, удовольствия мало, а уж если по долгу службы… О занудстве собакевичей знала вся Растия. Этот народец переплюнул в своей дотошности и любви к крючкотворству даже цвергов, что не мешало им вполне недурно устроиться среди людей. Собакевичей охотно брали в казначейства и архивы, а уж бухгалтерия и фискалы так и вовсе не мыслились без них. Однако же общение с ними, по моему скромному мнению, все равно следовало приравнять к разновидности тяжких пыток.

Крепко держась за перила, я с обреченным видом протянула несчастному руку, помогая встать. Меня обдало легким пёсьим душком.

— Эфф, ауфь… паннаф де Керси? — профыркал гость.

— С утра ещё была ею, — иронично хмыкнула ваша покорная слуга, отступая в лавку.

Хочется говорить с визитером или нет, то дело десятое, мерзнуть на крыльце за просто так всё равно глупо.

— Жалобка тут на ваше заведеньеце, афф… Работников держите, а подать на них не плачена. Вот бумага на закрытие до выяснения-афф. Ознакомьтесь со всем тщанием, да подпишите, афф.

На секунду перед глазами поплыло от дурного липкого страха, но я поспешила взять себя в руки и затрясла головой, избавляясь от наваждения. Какие работники? Какие подати? Все что нужно, исправно плачу в городскую казну и Торговый реестр. Спасибо Врочеку, выучил — свод податей и прочие выверты ведения нашей бухгалтерии знала назубок.

— Какие работники? — хмуро поинтересовалась ваша покорная слуга. — Вы здесь много народу видите, уважаемый? И от кого жалобка?

— А вот эти, — собакевич ткнул когтистым пальцем мне за спину.

Я машинально обернулась. За мной с ворчливым и несколько саркастичным видом висели Врочек с Анисией.

— А жалобка от сознательной пани, коя пожелала остаться неназванной.

Ага! Так уж и не названной… Была у меня на примете такая сознательная пани. Кукусильда звалась, куць её за ногу! Похоже ей мало подставы на Тролльем рынке, и треклятая купчиха вознамерилась всерьез загрести мою лавку. Но пока я придумывала достойный ответ, мои «работники» мигом взяли беседу в свои призрачные руки.

— А с чего это пан решил, что мы работники? — с недобрым прищуром подлетел к нему Франц. — Ежели согласно закону, так по возрасту, мы иждивенцы, коих панна по доброте душевной терпит, давая кров и приют. А ежели по бумагам, то совладельцы, за которых панна опять-таки платит налог.

— По доверенности, — поддакнула я. — И бумаги могу предоставить на иждивение, то есть на совладение. А сами они не платят, потому что призраки, а призраки работать не могут, потому как нематериальны, но могут совладеть…

— И быть на иждивении, — по-старушечьи хехекнув, добавила Ася.

— Ауфь! — тяфкнул собакевич, призывая нас не галдеть. — Какое иждивение, какое совладение, какие призраки?!!

— Они — призраки.

— Он иждивенец.

— Она совладелец.

— Нет, он совладелец.

— Она иждивенец…

Одновременно выпалили мы с призраками тыкая друг в друга пальцами.

— А я хозяйка лавки и доверенное лицо совладельцев-иждивенцев.

Инспектор податей окончательно перестал что-либо понимать, таращась на нашу компанию совершенно круглыми затурканными глазами.

— А город, между прочим, мне ещё и компенсацию должен, как невинно убиенному, — демонстративно скрестив руки на груди, хмыкнул Врочек, забивая последний гвоздь в гроб понимания несчастного собакевича.

— И за домашнее животное мы тоже платим, — поспешила добавить я, заметив вышедшего из-за стеллажей Куся, — согласно лицензии.

— А может вам книжечку, пан? Для подарка, — Ася услужливо пролеветировала несколько томов к нам. — Праздничная неделя на носу, а у вас наверняка семья, щенята. Вот сказки новые недавно получили. И всего сорок левков цена. Недорого…

— Пресветлые, праздники… — как-то жалобно проскулил собакевич, внезапно о чем-то вспоминая.

После того как мы выпроводили нагруженного свертками инспектора, прикупившего и сказки, и поваренную книгу, и пару эльфийских романов, я устало опустилась на Куся, сжимая в руках жалобку и копию бумаги о закрытии. На ней нетвердой лапой собакевича было выведено: «Согласно законам растийским и городским жалобку признать недейсной. В силу прояснения обстоятельств прямо на месте, закрытие лавки не проводить».

— Интересно, а продажа книг инспектору податей по закупочной цене может считаться взяткой? — отрешенно пробормотала я, все ещё не веря, что отделалась малой кровью.

— Да ладно, он столько набрал, что мы все равно в прибыли, — подмигнула Ася. — Так что, малыш, возьмешь работниками?

— Чтоб потом за вас налог платить? Нет уж, будьте иждивенцами. Содержать вас мне дешевле обойдется, — нервно хихикнула я, не находя в себе сил подняться дивана.

А с Кукусильдой все-таки нужно что-то делать. В следующий раз она вполне может придумать гадость похлеще глупой анонимной кляузы в службу податей. И подобрать более морально устойчивого исполнителя.

Мы еще не успели отойти от визита инспектора податей и начать разбирать новые книги, как колокольчик над дверью переливчато звякнул, и в лавку, впустив облачко морозного воздуха, впорхнула Делька. Как всегда, легкая и немного восторженная. Такой её вид мне нравился намного больше вчерашней пришибленности.

— Ну что? Ну как? — вихрем налетела на меня подруга, едва не опрокинув в распахнутый сундук с книгами.

— Что как? — слегка ошеломленно выдала я, не понимая, чего она от меня хочет.

— Вильк! — выдохнула Делька, многозначительно подвигав бровями.

— А что Вильк? Домой отвез, чаем напоил, загнал в душ отогреваться…

— А потом?

— Суп с котом, — насмешливо закончила ваша покорная слуга.

— Что, даже в шахматы не сыграли? — в притворном удивлении возопила подруга, тщетно пытаясь прикрыть сквозящее в голосе ехидство.

— Заснули, пока фигуры на доске расставляли, — в тон ей откликнулась я.

— Да ну тебя! — возмущенно воскликнула Адель.

— Шах и мат! Помоги лучше книги вытащить. Там, кстати и романы твои любимые приехали.

— Самый любимый роман со мной уже случился, — Адель заулыбалась во весь рот, — Румпель вчера предложение сделал, как из Школы вернулись.

— Ого, — неподдельно обрадовалась я, рассматривая тяжелую, грубовато обработанную, железную полоску у неё на пальце.

Так вот зачем тролль мотался в Ривас по такой дурной погоде — за кольцом. И заказывал судя по всему у мастера из своего племени, а значит в серьезности намерений можно не сомневаться. Эта железка с грубовато высеченными загогулинами стоила побольше, чем некоторое золото с каменьями.

— Ага, — продолжала улыбаться Адель.

За последний месяц она изрядно поднаторела в культуре и обычаях троллей и, похоже, отлично понимала на что соглашается.

— А батенька твой в курсе? — слегка поумерила я Делькин пыл.

Потому как все это, конечно, хорошо, но если Редзян встанет в позу и упрется рогом, боюсь, что Румпеля ждут большие, а то и несовместимые с жизнью неприятности. И если бы только его… Нет, Адель-то отец и пальцем не тронет, но вот жизнь ей вполне может поломать.

— Ну-у… — Делька смущенно спрятала руку с кольцом за спину. — Нет пока. Он после вчерашнего ограбления и так сам не свой. Чуть по потолку не бегал. Так что разумная дочь ему пока ничего не сообщала.

Угу. А зная Адель, я бы ещё добавила, что Редзяна в ближайшем будущем ждет известие не о помолвке, а об уже состоявшейся свадьбе. С подруги станется провернуть такое. И не скажу, что она неправа. Даже поддержу.

— К тому же он вчера как с цепи сорвался. В сейфе-то не только бумаги были, а ещё и пара памятных маменькиных вещиц. Особо папенька в горе, что книга пропала. Старинная… Маменька такие любила. Как же, мастер старых языков. А папенька ей в этом содействовал, искал книги, словари… — глаза Адель погрустнели. — Эту вот, что украли, накануне смерти подарил. Маменьку с ней в руках и нашли тогда… — подруга шмыгнула носом.

— А что за книга? — вопрос вырвался против воли, куцье профессиональное чутье!

— Ай, да не помню. Название такое забубенное, что только язык ломать. Её видать из-за дороговизны украли. Сама книгу не видела, да папенька сетовал, что там переплет фарницийской выделки, а за застежки можно малый особняк купить…

У меня в голове словно щелкнуло, вернув опять в полутемный закуток на Тролльем рынке. Это что же получается, вчера я едва не купила украденный у Мнишека том? Зато купила Кукусильда. За мои, между прочим, деньги. Все эти сумбурные домыслы вывалились на подругу.

— Давай-ка, Дель, наведаемся к толстой кошелке. Книга видная, а на носу праздники. Она точно её на продажу выставит. Не упустит пани Кукусильда шанса получить такие барыши.

— А давай! — глаза подруги зажглись хищным блеском.

Наскоро одевшись и попросив Врочека с Анисисей присмотреть за лавкой в мое отсутствие, мы поспешили к коляске.

Праздники потихоньку преображали Кипеллен. Горожане, почуяв хорошую погоду спешили натянуть гирлянды, повесить на дверях вычурные фонари, украсить фасады. Из пекарен неслись сладкие запахи корицы и сушенных фруктов, замоченных в шапре. Тут и там на лавках висели яркие ленты, и объявления о праздничных скидках. Надо бы и себе что-то вывесить. Хоть фонарь… И купить подарки… Да. Эх, видела на Тролльем рынке вчера старинный травник с разделом по разведению и уходу за хищными растениями. Балт бы такому обрадовался. Да только Кукусильда и эту книгу умудрилась увести у меня из-под носа…

Коляска притормозила у резных дверей, увешанных праздничными лентами так густо, что и створок не разглядеть. Мы выскочили на тротуар, и я поспешила поглубже надвинуть капюшон, чтобы скрыть лицо. Треклятая купчиха, после того, как увела в прошлый раз мою поставку, распорядилась ни под каким видом не впускать вашу покорную слугу в свою лавку.

Адель решительно толкнула двери и уверенным шагом направилась к конторке, цокая по деревянному полу точеными каблучками. Я же испуганной мышью метнулась между стеллажами и там затаилась, принявшись выискивать глазами те книги, которые мне вчера так и не удалось купить. Да-а… места в Кукусильдиной лавке побольше чем в «У моста». Зато ассортимент пожиже, и чего греха таить, поплоше… О! А вот и травник! Так и думала! Жадная тетка в преддверии праздников решила выставить все самое лучшее. Не раздумывая выдернула книгу с полки, начав перелистывать пожелтевшие страницы, чтобы убедиться, что это тот самый, с хищными растениями, одновременно прислушиваясь к голосу Адели, беседовавшей с приказчиком.

—…что панна желает? — доносился до меня подобострастный говор.

— Книгу, конечно, — звенящим голоском пропела Делька.

О-о-о, представляю сейчас её лицо: бровки домиком, губки бантиком, глазки восторженные и глу-упенькие. Подруга отлично умела изображать недалекую дурочку, когда ей было нужно.

— Небольшую, но красивенькую… с резными застежечками, а палитурка чтоб из фарницийской кожи. Они такой алый цвет делают, загляденье! Мне на подарок… Ну, чтобы деньги туда положить, — добила она приказчика, а я едва не расхохоталась в полный голос.

Бумажные деньги, не так давно вошедшие в обиход, уже стали одним из самых распространенных подарков.

— Хм… — приказчик явно был озадачен. — Да было что-то вроде… Да только, кажись купили…

Я услышала, как он зашуршал страницами гроссбуха, ища продажу.

— Да! Вчера пришла, вчера же и продана. Пани Кася Нявицкая и купила. Она страстная любительница старины…

— О-о-о… — Делька издала разочарованный стон и подкрепила его звоном монеты, — а может, вы адрес дадите? Может, мы с пани Касей договоримся. Мне очень-очень надо!

Снова раздался шелест страниц, скрип пера, и вскоре Адель проскользнула мимо меня, сделав знак убираться. Я прошмыгнула прямо перед ней и поспешно забралась в коляску. Подруга плюхнулась рядом на сидение.

— Есть! Сейчас наведаемся к пани Касе! — Делька сияла, как начищенный медяк. — О, а ты тоже кой-чего «прикупила», — она хитро подмигнула мне.

Лишь тогда пришло понимание, что травник все еще в моих руках. Что ж, будем считать это компенсацией за вчерашнее. Поэтому и переживать не о чем, а остается только философски пожать плечами.

— За неё все равно заплатили из моего кошелька.