Дело о красной чуме (ЛП)

Глава двадцатая Непристойный вид

Королева все ее принимала, несмотря на поздний час. Она сидела на троне, Камень презрения сиял под северной ножкой украшенного кресла, внимание правящего духа утяжеляло тени в тронном зале. Стеклянную крышу починили, и каменный пол за сотни лет натерли ногами до гладкости. Крыша слепым глазом смотрела на все внизу.

Эмма могла бы не выбивать двери в конце зала эфирной силой с таким размахом, их петли с чарами тихо двигались, и кожаные подушки не дали им ударить по стенам громко.

Она могла не тащить доктора Морриса по тронному залу, его пятки шуршали по камню, ее сопровождали потрескивающие искры магии, простая Работа делала его вес легче, как и ее решительный настрой. Микал шел за ней, мудро держал рот на замке, бледный и потрепанный после управления двумя грифонами на пути туда и обратно. Но его глаза все еще сияли желтым светом, а его вид отбивал желание бросать вызов.

Ее вид был не таким роскошным, чтобы вызывать уверенность. Ее щеки были обветренными и в соли слез, все украшения сияли зеленым, и она выглядела как злая волшебница.

Потому двор и сжимался с криками.

Ее пальцы, немеющие и холодные, мокрые от морской воды, дождя и пота, впивались в волосы Мориса и ткань его плаща. Тающий лед стекал ручьями с ее волос и его кожи. Микал был сухим, темные волосы растрепались, он вскинул голову, когда яростный поток не от его Примы пронесся рядом.

Британия оживилась.

— Оставьте Нас, — прошептала она, губы Виктрис говорили слова с холодом, и все слушались. Эмма прошла в центр зала, пока двор уходил. Остался только супруг, его темные глаза были круглыми, как у ребенка, лицо вытянулось.

Она уловила другого волшебника, точно главного, но ей было все равно, кто это видит. Ее рука дернулась вперед, и Моррис рухнул как тряпичная кукла у ступеней, ведущих к трону, с болезненной легкостью.

— Он убил моего Щита, — сообщила она Британии, ее голос не был пропитан силой правящего духа, но и от него тени в зале потемнели и задрожали. — Справедливость, Британия. Когда он не будет вам нужен, он мой.

Ладонь Виктрис с кольцом, защищающая живот, напряглась, но правящий дух поднялся за ней, захватив сосуд полностью.

— И ты, прима, решила указывать Нам? — резкие слова были похожи на тон грифонов.

Виктрис догадывалась, что звучала как ее звери, когда дух Острова заполнял ее?

«Не больше, чем я знаю, как звучу, когда говорит моя Дисциплина», — Эмма отогнала мысль.

— Это не приказ, моя королева. Это констатация факта.

«И вы должны это понимать», — что-то в ней сжалось от мысли… но не так быстро.

И недалеко. Ощущение другого волшебника, близко и следящего, было точным, но зал был пустым. Может, в галерее сверху. Не важно. Сейчас Эмму Бэннон волновала женщина на троне и мужчина на ступеньках между ними.

— Наглая ведьма, — но улыбка Британии была широкой и хищной. — Мы поражены. Так это Моррис.

— Во плоти, — но Эмма не опускала взгляд и не выражала вежливость.

«Вы понимаете, что заказали у него? Не думали предупредить меня о яде, о болезни?».

Конечно, нет. Смешно. Говорить инструменту, что он сломается, а меч столкнется с другим? Кто бы так делал?

Но инструмент мог ударить мастера, если использовать его неправильно.

«Меня использовали. Но я того хотела, да? И кто я, чтобы спрашивать Ее?».

— Ясно, — свободная рука Виктрис лежала на подлокотнике трона, пальцы стукнули раз друг за другом, кольца ярко вспыхивали. Украшения Эммы не ответили, ведь она так хотела.

«Я не бросаю вызов Британии. Я служу».

И Эли заплатил цену, как и другие ее Щиты. Тепло камня в груди Эммы, ее средство от смерти, казалось предательским. Он бил когтем по ее органам, и когти были горячими от презрения.

Моррис слабо кашлял. Королева и волшебница игнорировали его. Его впавшие щеки покраснели, под кожей распустились смертельные цветы. Эмма выдерживала взгляд правительницы, глаза Виктрис были тьмой, странные сухие звезды сияли в глубинах. Они не образовывали известные созвездия, может, их секреты были в великом тексте… но Эмма не могла такое читать.

— А это выступление, волшебница? — тон Виктрис был без сожаления и без веселья.

Эмма ощутила жар румянца, а за ним холод.

«Вы хотели все-таки использовать его в тайне после этого. Боже правый».

— Вы хотели, чтобы он вернулся. Он здесь.

«Это все, что я скажу».

Моррис давился. Кровь бурлила на тонких губах, он впервые заговорил. Или это жуткая ярость не мешала теперь ей слушать его бормотания.

— Nomine Patris, — брызгала яркая кровь, запах сладкой карамели примешивался к поту, соли и запаху страха. — Patris… et Filii… Spiritus Sancti…

«Он — папист. Грязная инквизиция», — отвращение наполнило горло Эммы. Она отвернулась и плюнула, несмотря на правила, и Альберик резко вдохнул и поспешил по ступеням, словно хотел помочь гению.

Он мог быть неплохим. Но это не помогало. Моррис содрогался, его пятки били по полу, тело содрогалось, кровь и гадкие жидкости летели в стороны.

Эмма Бэннон смотрела, как он умирает. Он всхлипнул в последний раз и стал трупом, и она посмотрела на лицо правительницы…

…и обнаружила, что Виктрис не тронута. Может, она знала, что Моррис исследовал, хотя бы часть опасностей. Она догадывалась, что Моррис умер от той же ядовитой дряни, которую делал для борьбы с врагами Британии, ужасной и мучительной смертью? Или она думала, что Эмма как-то раздавила его ядовитой магией и принесла сюда умирать?

Неуверенная юная Виктрис, отчаянно борющаяся с теми, кто хотел сделать ее марионеткой, пропала.

Она была настоящей королевой.

Британия была камнем под ее троном, и, когда Эмма повернулась и пошла прочь, ее шаги звучали громко в тишине, ее кулаки сжимали черное траурное платье, королева — правительница Эммы Бэннон — не произнесла ни слова.

Может, она понимала ярость слуги. И тот, кто видел эту сцену, кому-то о ней доложит?

Супруг сказал за троих:

— Волшебница! — прошипел он. — Не смей больше приближаться! Тебе конец! Конец!

Эмма замерла лишь раз. Она взглянула на лицо Микала, его рука дрогнула. Она тряхнула головой, ее Щит унялся. Она не обернулась, но ее голос звенел твердо и ясно.

— Нет, Ваше величество. Когда потребуется новая смерть или черное дело, я — слуга Ее величества Александрины Виктрис. Как всегда, — она стиснула зубы, не пуская то, что просилось за этими словами.

«И когда вы еще раз оскорбите меня, жалкий принц, я вызову вас отвечать за слова, словно я мужчина, а мы в эпоху дуэлей».

Она вышла из тронного зала с решительным и белым лицом, а Щит следовал за ней.