Дело смертоносной игрушки

Глава 17

Суд возобновил работу в два часа. Теперь на прокурорском месте рядом с Мэнли Маршаллом сидел Гамильтон Бюргер.

Он сразу кинулся в бой:

— С позволения суда я хотел бы вызвать свидетельницу, показания которой, возможно, удивят некоторых из вас.

Я вызываю Миллисент Бейли.

По боковому проходу прошла женщина лет двадцати восьми. — худенькая, изящная, ее грациозная походка и манера держаться красноречиво свидетельствовали о том, что она прекрасно сознает свою привлекательность. Какая-то особенная, неуловимая атмосфера создалась вокруг нее, пока она приносила присягу и занимала место на свидетельской скамье.

Она села и подняла глаза.

Гамильтон Бюргер приступил к допросу:

— Ваше имя Миллисент Бейли?

— Да, сэр.

— Мисс или миссис?

— Миссис.

— Вы проживаете вместе со своим мужем?

— Нет, я разведена.

— Я прошу вас мысленно вернуться к событиям ночи с семнадцатого на восемнадцатое. Помните ли вы, что тогда произошло?

— Вы имеете в виду поздний вечер семнадцатого и утро восемнадцатого?

— Совершенно верно.

— Да, я все хорошо помню.

— Скажите, что вы делали в тот вечер?

— Я встречалась со своим знакомым.

— Можете ли вы сообщить нам его имя?

— Я бы не хотела. Он — довольно известная личность, к тому же женат, но его семейная жизнь не очень удачна.

Он думает развестись и уже предпринял кое-какие шаги для этого. Однако сейчас я не намерена осложнять ему жизнь, поэтому предпочитаю сохранить его имя в тайне.

— Я уверен, — любезно сказал Гамильтон Бюргер, — что в сложившихся обстоятельствах мой коллега не будет настаивать, чтобы вы назвали имя своего знакомого, ну а я — тем более. И я уверен, что большинство мужчин меня поддержат.

И Гамильтон Бюргер отвесил учтивый поклон в сторону Перри Мейсона.

— Я не собираюсь делать никаких исключений, — заявил адвокат, — и буду задавать те вопросы, какие сочту необходимыми.

— Ну что ж, другого я и не ждал, — сказал Гамильтон Бюргер. — Но я уверен, что личность этого человека не имеет абсолютно никакого отношения к существу дела и показаниям свидетельницы, и когда это выяснится, у вас самого не возникнет желания узнавать его имя.

Он повернулся к свидетельнице:

— Теперь, миссис Бейли, я попрошу вас сосредоточиться и как можно подробнее рассказать нам о событиях ночи с семнадцатого на восемнадцатое.

— Я вернулась домой в восемь вечера. Поднялась в квартиру, приняла ванну и переоделась. Мой приятель сказал, что зайдет за мной часов в десять. В десять часов он пришел. Мы выпили по коктейлю, а потом отправились в ночной клуб, где танцевали — ну, по-моему, до половины первого, может быть, до часу.

— А что было потом?

— Потом мы ушли из ночного клуба и поехали в другое место.

— Куда именно вы поехали? — вкрадчиво спросил Бюргер.

— В загородный клуб «Сан-Себастьян».

— Вы находились в самом здании клуба?

— Мы остановились на широкой площадке для парковки машин, там обычно оставляют машины члены клуба.

— В какое время это было? — спросил прокурор.

— Я, конечно, не могу точно сказать, но не позже половины второго.

— То есть было половина второго утра восемнадцатого числа?

— Да, сэр.

— А почему вы поехали именно туда?

— Ну… нам просто нужно было поговорить.

— Вы можете описать то место, где стояла ваша машина?

— Да, конечно. Там есть дорога, которая поднимается по склону холма к зданию клуба, а недалеко от нее стоянка, где оставляют свои машины члены клуба. Это довольно большая асфальтированная площадка с белыми полосами разметки.

— Когда вы туда заехали, там стояли еще какие-нибудь машины?

— Да.

— Пожалуйста, расскажите как можно подробнее, что произошло после того, как вы остановили свою машину на стоянке, — сказал Гамильтон Бюргер.

— Там мы увидели еще одну машину.

— Опишите ее.

— Не могу сказать, что я ее разглядела. Но это была большая машина, по-моему, очень дорогая.

— Свет в машине горел?

— Вы имеете в виду — внутри?

— Да.

— Нет, не горел, и фары тоже были выключены.

— И что же эта машина?..

— Да ничего, она просто стояла, и все.

— В ней кто-нибудь сидел?

— Нет, я даже решила, что ее просто оставили…

— Не важно, что вы решили, — перебил ее Гамильтон Бюргер. — Я спрашиваю вас только о том, что вы видели и слышали.

— Да, сэр.

— Что вы делали дальше?

— Нам с моим другом нужно было обсудить кое-что наедине. Мы… Я имею в виду, он объехал сзади стоящую машину и проехал к самому концу автомобильной стоянки. Там растет несколько деревьев, такие громадные дубы, и примерно полдюжины мест для парковки находится как раз под деревьями.

— И что же вы сделали?

— Мой друг припарковал там нашу машину.

— Эта часть стоянки освещена?

— Нет, сэр. Туда падает немного света от большого фонаря, который висит перед входом в здание клуба и горит всю ночь. Есть еще немного света от фонаря перед въездом на стоянку, но по-настоящему она не освещается. Там довольно-таки темно.

— А под деревьями, по-видимому, совершенно темно?

— Да, сэр.

— Ваш друг поставил машину капотом к деревьям?

— Нет, наоборот. Он развернул машину так, чтобы можно было сразу уехать, если возникнет необходимость.

— Итак, если я вас правильно понял, через ветровое стекло вы могли видеть всю стоянку?

— Да.

— А также дорогу, по которой машины въезжают на стоянку?

— Да, сэр.

— А вам была видна та машина, что уже стояла на стоянке?

— Да.

— Так, что было дальше?

— Какое-то время мы просто сидели и разговаривали.

— И как долго вы разговаривали?

— Довольно долго. Нам многое надо было обсудить. Дело в том, что я не принадлежу к числу женщин, которые с радостью разбивают чужую семью. Я ему сказала…

— Суду не важно, что вы ему сказали, и вообще не важно, о чем шел разговор, — прервал ее Гамильтон Бюргер. — Я не спрашиваю вас о ваших делах, и мой последний вопрос был задан только потому, что для меня сейчас важен фактор времени.

— Понимаю, сэр.

— Можете ли вы сказать, хотя бы приблизительно, как долго продолжался ваш разговор?

— Да не очень долго.

— Может быть, час?

— Да, я думаю, около часа.

— И что произошло после?

— Ну, мы еще разговаривали и…

— Меня интересует только одно, — перебил ее Гамильтон Бюргер. — Я бы хотел знать… Ну ладно, я поставлю вопрос по-другому. В какое время вы уехали оттуда?

— Было около… Даже точно не знаю, ну, наверное, было около половины третьего утра, может быть, и три. Не могу точно сказать. Я не смотрела на часы.

— Так, теперь скажите, случилось ли что-нибудь до того, как вы уехали?

— Да, сэр.

— Что именно?

— По той дороге, что ведет к стоянке, проехала машина, выехала на стоянку и остановилась.

— Вот об этом и расскажите, пожалуйста, поподробнее, — попросил Бюргер. — Опишите эту машину.

— Хорошо, сэр. Это был «олдсмобил» с белыми шинами.

— Вы не заметили номер машины?

— Заметила.

— Ну и какой у нее был номер?

— JVJ-113.

— И что было дальше?

— Она припарковалась как раз сзади той машины, которая уже стояла там все это время.

— Вы хотите сказать, что приехавшая машина стала бок о бок с той, другой?

— Нет, сэр, она остановилась как раз позади нее. Я это заметила, потому что свободных мест на стоянке было довольно много, а она встала как раз позади той машины.

— Так, дальше?

— Из этой машины вышла женщина.

— Вы видели эту женщину?

— Да, сэр.

— Фары были включены?

— В этой машине?

— В той машине, которая подъехала последней.

— Да, фары горели.

— Вы сказали, что женщина вышла.

— Да, сэр.

— Вы не заметили, был еще кто-нибудь с ней в машине?

— Нет, больше никого не было.

— Как вы узнали?

— Когда она вышла, дверца осталась открытой, и внутри загорелась маленькая лампочка. Вы же знаете, есть лампочка, которая зажигается автоматически, когда оставляешь дверцу открытой.

— И что сделала эта женщина?

— Она подошла к той, первой машине.

Гамильтон Бюргер опять прервал ее:

— Я сейчас покажу вам фотографию машины, припаркованной на стоянке загородного клуба «Сан-Себастьян».

Посмотрите внимательно на фото и скажите, знакома ли вам эта машина?

— Да, знакома.

— Где вы ее видели?

— Это та самая машина, что в ту ночь стояла на стоянке.

— Вы имеете в виду в ночь с семнадцатого на восемнадцатое?

— Да.

— Вы хотите сказать, что это та самая машина, которая уже находилась на стоянке, когда вы подъехали?

— Да.

— Та самая машина, которая простояла там все время, пока вы сидели и разговаривали?

— Да.

— Та самая машина, позади которой приехавшая позже женщина припарковала свой «олдсмобил»?

— Да, именно так.

— Очень хорошо. Теперь давайте снова вернемся к той машине, которая приехала позже. Что вы тогда делали? И что вы видели?

— Я видела, как из машины вышла женщина.

— И что было дальше, что она делала?

— Она подошла к машине, которая стояла перед ее «олдсмобилом».

— А потом?

— Она на секунду остановилась у дверцы. А затем вытащила что-то из сумочки.

— А вы не видели, что именно?

— Думаю, что пистолет.

— Вы видели пистолет?

— Я видела световой отблеск на какой-то металлической поверхности.

— И что было потом?

— Не знаю, мы сразу же уехали оттуда.

— А когда вы уезжали, ее машина все еще стояла там?

— Да.

— И стояла она на том же самом месте?

— Да.

— Как вы думаете, эта женщина видела вашу машину…

Или нет, не так. Видела ли она вашу машину до того, как вы завели мотор и включили фары?

— Думаю, что нет. Если она и видела, то ее это не волновало, потому что она не обращала на нас никакого внимания.

Только мы тронулись, она оглянулась, увидела нас, и мне показалось, что она вскрикнула. Во всяком случае, я увидела широко раскрытый рот и поэтому решила, что она закричала.

— Вы видели ее лицо?

— Да, я успела рассмотреть ее.

— Хорошо?

— Да, вполне отчетливо.

— Вы смогли бы узнать эту женщину, если бы увидели ее снова?

— Да, думаю, что узнала бы.

— Вы не видели эту женщину здесь, в зале суда?

— Видела.

— Вы можете указать на нее?

Свидетельница обернулась и, указав на Норду Эллисон, сказала:

— Вот та женщина, именно ее я и видела.

— Та, что сидит рядом с Перри Мейсоном?

— Да, это она.

— Не могли бы вы встать со своего места, подойти к ней и дотронуться до ее плеча?

Свидетельница сделала несколько шагов, положила руку на плечо Норды Эллисон, затем вернулась на свое место.

На лице Гамильтона Бюргера заиграла улыбка.

— Вы можете приступать к перекрестному допросу, — обратился он к Перри Мейсону.

Мейсон повернулся лицом к свидетельнице:

— Когда вы выехали на автостоянку загородного клуба, с какой стороны вы сидели, с той, что ближе к припаркованной машине?

— Да, сэр.

— В таком случае, если я вас правильно понял, когда ваша машина въехала на автостоянку, стоящая там машина находилась на правой стороне стоянки.

— Да.

— Следовательно, когда вы уезжали, эта машина оказалась слева от вас?

— Да.

— Тогда, чтобы увидеть ту женщину, вы должны были смотреть на нее через плечо водителя, то есть, я имею в виду, через плечо водителя вы могли видеть обе машины.

— Что вы имеете в виду, говоря о водителе машины?

— То, что и сказал, — ответил Мейсон. — Я имею в виду водителя машины, в которой вы сидели.

— Я сама была за рулем.

— То есть при отъезде со стоянки за рулем были Вы?

— Да.

— А где же был ваш спутник?

— Скорчился на заднем сиденье, — смущенно пояснила она.

В разных концах зала послышалось хихиканье, а порой и откровенный смех. Судья Кент потребовал соблюдения тишины.

— Может быть, вы объясните подробнее, что все-таки произошло с вашим другом? — продолжал Мейсон.

— Я же говорила вам, что мой друг женат. Когда мы увидели, что на стоянку въехала машина, первое, что мы подумали, ну… Вы сами понимаете, кто это мог быть — частный детектив с фотоаппаратом со вспышкой. Мы решили, что его жена вполне могла нанять детектива, чтобы получить развод на выгодных для себя условиях.

— Вы хотите сказать, что жена вашего друга преследовала его подозрениями?

— Совершенно верно.

— Поэтому вам и пришла в голову мысль о детективе?

— Конечно! — воскликнула она. — Что еще мы могли подумать? Та машина завернула на стоянку в три часа ночи и мчалась как сумасшедшая.

— Сейчас, когда вы все это рассказываете, — медленно сказал Мейсон, у меня складывается впечатление, что подобная ситуация вам не в новинку. Вас уже когда-то фотографировали при похожих сомнительных обстоятельствах?

Свидетельница опустила глаза и замолчала.

— С позволения суда мы вносим протест, — заявил Бюргер. — Последний вопрос был задан лишь с целью дискредитации свидетельницы. Это недостойный жест со стороны защиты.

Судья Кент поднял голову:

— По-видимому, в словах свидетельницы было что-то такое, что спровоцировало этот вопрос. Тем не менее я думаю, что в данных обстоятельствах это не имеет особого значения. Ситуация говорит сама за себя. Суд поддерживает протест обвинения.

— Вы уже сидели за рулем, когда на стоянку въехала та машина? — снова обратился к свидетельнице Мейсон.

— Нет, в то время нет.

— Вы пересели за руль по собственной инициативе?

— Нет, это мой друг предложил мне сесть за руль.

— Я правильно понял, он не заметил ту женщину, что вышла из машины?

— Он ничего не заметил. Он сразу перелез назад и скорчился так, чтобы его не было видно, а я села за руль и постаралась как можно скорее вывести машину со стоянки.

— Но тем не менее вы успели разглядеть номер той машины, что остановилась недалеко от вас?

— Конечно.

— Почему?

— Я подумала… ну, мой друг сказал: «Боже мой, это, наверное, моя жена», — и я… я постаралась хорошенько рассмотреть ту машину, особенно номер. А номер оказалось очень легко запомнить, и я сказала своему другу, что это не машина его жены.

— Значит, раньше вы уже видели ее машину?

— Да, я ее видела.

— Когда вы с вашим приятелем заехали на стоянку загородного клуба «Сан-Себастьян», вы развернули машину так, чтобы она стояла передней частью к выезду со стоянки?

— Да, именно так.

— А почему вы поставили ее именно так?

— Ну… чтобы можно было сразу уехать, если вдруг возникнет необходимость, причем достаточно быстро, чтобы никто не успел записать номер машины. А если бы машина стояла носом к деревьям, то пришлось бы разворачиваться, и мы потеряли бы время.

— То есть вы заранее предусмотрели вероятность быстрого отъезда, если бы возникла такая необходимость?

— Да, совершенно верно.

— Но когда вы действительно увидели фары подъезжающей к вам машины, вы тем не менее уехали не сразу, а дождались, пока приехавшая машина припаркуется. Именно поэтому вы и увидели вышедшую из нее женщину?

— Да-а… так.

— И вы пересели на место водителя, а мужчина, который был с вами, спрятался за вашу спину?

— Я так не говорила.

— Но вы же сказали, что он скорчился на заднем сиденье?

— Да, это так.

— Теперь вы согласны со мной?

— Да, вполне.

— Только что вы указали на мою подзащитную и сказали, что именно ее вы видели на автостоянке в ту ночь?

— Да, именно ее. Я говорю правду.

— Вы не просто указали на нее, но по просьбе прокурора подошли и положили ей на плечо руку.

— Да, сэр.

Это опознание было неплохо отрепетировано, не так ли?

— Что вы имеете в виду?

— Вы ведь обсуждали с помощником прокурора Мэнли Маршаллом, как будет проходить опознание, и он наверняка сказал вам примерно следующее: «Потом, когда я спрошу вас, видели ли вы когда-нибудь женщину, сидящую на скамье подсудимых, вы должны будете указать на нее. Просто укажете на нее и скажете: «Вот та самая женщина». Разве не так было дело?

— Да, он сказал мне, что я должна буду указать на нее.

— А не говорил он, какое у вас при этом должно быть выражение лица?

— Нет, сэр. Этого он не говорил.

— Говорил ли он, что попросит вас подойти к моей подзащитной и положить ей руку на плечо?

— Нет, не говорил.

— А кто-нибудь говорил вам, чтобы вы придали своему голосу особую выразительность, когда подойдете к ней и скажете: «Вот женщина, которую я видела…» и так далее — или чтобы вы нашли для этого какие-нибудь эффектные слова?

— Ну… это было не совсем так, как вы говорите.

— Как это было?

— Вы спросили меня, говорил ли это мистер Маршалл.

— Возможно, это говорил вам кто-то еще, не обязательно он!

— Другой человек говорил мне, что я должна сделать так, чтобы эта сцена выглядела как можно драматичнее, он так и выразился.

— И кто же это был?

— Мистер Гамильтон Бюргер, окружной прокурор.

— Когда он вам это говорил?

— Как раз перед тем, как вызвать меня для дачи показаний.

— Значит, слова «Вот та женщина, именно ее я и видела» вы повторили за мистером Бюргером?

— Ну… в общем, он сказал мне, какую фразу я должна произнести, что я и сделала.

— Он также сказал вам, что это нужно сделать как можно более выразительно?

— Да.

— И эту фразу вы постарались повторить так, как он просил?

— Да.

— Один или два раза?

— Мне кажется, два или даже три… Понимаете, я ведь не актриса, и для меня довольно трудно говорить с нужным выражением. Когда просто рассказываешь что-то, ведь говоришь совсем не так, а обычным голосом, но мистер Бюргер сказал, что судебное разбирательство — вещь особая и говорить нужно как можно более выразительно.

Мейсон улыбнулся.

— У меня все, — сказал он.

— Вопросов нет, — отозвался Гамильтон Бюргер, его лицо было пунцовым от ярости.

Свидетельница покинула свое место.

— Для дачи свидетельских показаний вызывается Бартон Дженнингс, объявил Гамильтон Бюргер.

По-прежнему опираясь на палку, появился Бартон Дженнингс, произнес слова присяги и сел, вытянув вперед больную ногу и сжав руками набалдашник палки.

Гамильтон Бюргер начал допрос свидетеля с обычных вопросов — о роде занятий и месте жительства, затем остановился на том моменте, когда Дженнингсы приехали в аэропорт встречать Норду Эллисон и привезли ее к себе.

Он попросил свидетеля рассказать об утреннем приезде к ним Норды Эллисон и Перри Мейсона и о событиях, связанных с утверждением Норды Эллисон, что она нашла у них в подвале пишущую машинку. Прокурор предъявил Бартону Дженнингсу для опознания пистолет, и свидетель подтвердил, что действительно держал его в ящике шкафа в комнате для гостей, которая в ту злополучную ночь была занята Нордой Эллисон.

— Перекрестный допрос. — Гамильтон Бюргер бросил на Мейсона вызывающий взгляд.

Мейсон повернулся к свидетелю.

— Мистер Дженнингс, я задам вам всего несколько вопросов, — сказал он. — Некоторые из них могут показаться вам странными, но они необходимы для выяснения кое-каких аспектов дела. Итак, ваша жена ранее уже была замужем?

— Да, была.

— Ее первым мужем был Мервин Селкирк, недавно трагически погибший?

— Да, сэр.

— От этого брака у них остался сын Роберт Селкирк?

— Да, сэр.

— Время от времени Роберт жил с вами и вашей женой, не так ли?

— Совершенно верно.

— Вы привязаны к нему? Я имею в виду не только вашу жену, но и вас?

— Да, привязан. Он очень милый ребенок.

— А вы знаете, где он сейчас?

— Протестую! — воскликнул Бюргер. — Вопрос задан неправильно, является несущественным, неправомерным и не относящимся к делу. Не имеет совершенно никакого значения, где сейчас находится мальчик, и незачем пускать по следам ребенка свору репортеров.

Немного подумав, судья Кент сказал:

— Протест принимается.

— В ночь с семнадцатого на восемнадцатое Роберт Селкирк находился у вас дома?

— Да, сэр.

— Вы увезли его из дома рано утром восемнадцатого?

— Да.

— Почему?

— У него была назначена встреча с ребятами.

— Но он не поехал с ними?

— Совершенно верно.

— Почему?

— Из-за драматических событий, происшедших у нас в доме, мы решили, что это нежелательно.

— Но ведь вы узнали об убийстве Мервина Селкирка гораздо позже?

— Гораздо позже чего?

— Гораздо позже, чем вы увезли Роберта из дома.

— Нет, вы не правы.

— Насколько мне известно, мальчики, с которыми должен был ехать Роберт, договорились встретиться в одиннадцать часов.

— Да, я ошибся, решив, что они договорились на семь утра. Потом-то я узнал, что они не собирались уезжать раньше одиннадцати. Я выяснял время по телефону и перепутал, было плохо слышно. Разговаривал с человеком, который все это организовал, и я понял его так, что они собираются уехать в семь утра, а встретиться договорились на час раньше. Позже я понял, что речь шла об одиннадцати часах, но сначала был уверен, что Роберт уезжает гораздо раньше.

— Во сколько вы увезли Роберта?

— Было… было довольно рано. Не знаю точно. Я не посмотрел на часы.

— И куда же вы его повезли?

— Протестую, — вновь вмешался Гамильтон Бюргер. — Я уже просил не задавать вопросов о местопребывании Роберта Селкирка, и представитель защиты не имеет никакого права снова возвращаться к этому вопросу. Вопрос неправомерный, несущественный и не относится к делу.

— Суд считает, что свидетель должен ответить на этот вопрос, — сказал судья Кент. — Отвечайте, свидетель. Куда вы отвезли Роберта Селкирка?

— К одному приятелю.

— К своему приятелю или к приятелю Роберта? — спросил Мейсон.

— Это друг нашей семьи.

— А теперь скажите, почему вы так рано увезли Роберта из дома в то утро? — спросил Мейсон.

— Мне не хотелось его волновать.

— Чего вы боялись?

— Дело в том… Честно говоря, мистер Мейсон, к тому времени уже были предприняты определенные шаги, чтобы добиться передачи опеки над Робертом одному человеку.

Я имею в виду мою жену, она хотела быть его единственным опекуном. Мисс Эллисон, обвиняемая, должна была стать нашей свидетельницей, во всяком случае мы на это рассчитывали. Мне очень не хотелось, чтобы обо всех этих планах узнал Роберт, тем более раньше времени, да и вообще было нежелательно, чтобы он слышал все эти разговоры.

— Итак, вы выехали из дома чуть свет и увезли с собой Роберта? — продолжал Мейсон.

— Да, сэр.

— И это единственная причина, почему вы так поступили?

— Да, единственная.

— Когда вы увозили Роберта, он сказал вам, что ночью стрелял из пистолета?

— Обвинение протестует, — подскочил Гамильтон Бюргер. — Вопрос неправомерный, несущественный и не относится к делу.

— При такой формулировке вопроса суд вынужден будет поддержать протест, — произнес судья Кент.

— Может быть, вы увезли его именно потому, что он рассказал вам, будто ночью выстрелил из пистолета? — спросил Мейсон.

— Протестую, — вновь привстал Бюргер.

Судья Кент покачал головой:

— В последней формулировке вопрос вполне правомерен.

— Хорошо, — после минутного колебания сказал Бартон Дженнингс. — Можно сказать, что я увез его именно поэтому.

— А когда вы впервые услышали от него, что ночью он выстрелил из пистолета?

— Обвинение протестует, вопрос несущественный, неправомерный и не относящийся к делу, — снова вмешался Бюргер.

В задумчивости судья Кент поправил парик, пригладил его ладонью и посмотрел на Мейсона.

— Мы отклонились от существа дела, мистер Мейсон.

Вы должны ясно представлять себе, что суд и присяжные несут серьезную ответственность. Ваши вопросы и ответы свидетеля, несомненно, станут достоянием прессы, и суд настаивает, чтобы допрос велся строго в рамках закона.

Выслушав замечание судьи, Мейсон сказал:

— Я полностью в курсе этих обстоятельств, ваша честь.

Но прошу суд учесть, что передо мной стоит нелегкая задача защитить мою клиентку, обвиняемую в предумышленном убийстве. Я должен в первую очередь учитывать ее интересы. Заверяю вас, что я задаю эти вопросы отнюдь не из праздного любопытства, а преследую цель, которая, если мне позволят продолжить, будет очень скоро ясна всем.

— Хорошо, — объявил судья Кент. — В таком случае протест отклоняется. Свидетель, вы можете ответить на вопрос.

Гамильтон Бюргер не отступил:

— Но, ваша честь, стоит только затронуть эту сторону дела, и придется выяснить все до конца.

Немного поколебавшись, судья ответил:

— Я думаю, в данном случае вопрос зашиты вполне уместен. У защиты тоже есть свои права. Свидетель, отвечайте на вопрос мистера Мейсона.

Бартон Дженнингс наконец решился:

— По-моему, было около полуночи, когда Роберт, плача, вбежал в дом. Я понял так: он рассказал матери, что ему приснился страшный сон и что он выстрелил.

— Он сам сказал, что ему приснилось что-то страшное?

— Нет. Но я подумал, что это так, когда узнал, что именно он рассказал матери.

— Ему показалось, что кто-то вошел к нему под навес?

— Он рассказал, что ему почудилось, будто кто-то вошел под навес и движется вдоль кровати. Он сказал, что уже проснулся к этому времени и вспомнил, что у него под подушкой должен быть пистолет.

Судья Кент не выдержал:

— Роберт это все рассказал матери?

— Да, именно так, — ответил Бартон Дженнингс. — Я, правда, сам этого не слышал, так как у меня разболелась нога и незадолго до этого я был вынужден принять кодеин, а после него я всегда сплю как убитый.

Судья бросил взгляд на Гамильтона Бюргера:

— Похоже, что все это — сплошные домыслы, господин прокурор.

Бюргер моментально разъярился:

— Я не собираюсь спорить, ваша честь. Это как раз то, на что рассчитывает представитель защиты. В его интересах раздуть это дело. Сенсационные заголовки в газетах — вот чего он добивается. Я именно это и имел в виду, когда говорил, что стоит нам только начать, и придется выяснять все до конца. Роберт рассказал матери, что ночью он стрелял из пистолета. А на следующий день он то же самое рассказал свидетелю. Где же тут домыслы?

— Если свидетель слышал это от самого мальчика — это одно. Если же вся история дошла до него в пересказе другого лица — то это совсем другое.

— Тут мне нечего сказать, — заявил Бюргер. — Раз уж мы зашли так далеко, по-моему, единственное, что нам остается, — это расспросить самого мальчика.

Судья Кент нахмурился.

— Какой пистолет лежал у Роберта под подушкой? — спросил Мейсон.

— Это тот самый пистолет, который фигурирует в деле в качестве улики: автоматический «кольт-вудсмен» двадцать второго калибра.

— И случилось так, что он спустил курок?

— Ему это приснилось. Ему приснился сон, будто он просыпается, услышав, как кто-то крадется к его навесу и подходит к кровати, и в этом кошмарном сне Роберт вытаскивает из-под подушки пистолет и стреляет.

— Итак, вы уверены, что это был сон?

— Да, сэр.

— А почему вы так решили?

— Потому, что пистолет был не заряжен. Когда его давали Роберту, из него вынули обойму.

— А кто именно дал ему пистолет?

— Пистолет ему дал я, но тут мне хотелось бы кое-что объяснить.

— Пожалуйста, прошу вас, — поддержал его судья.

— Незадолго до той злополучной ночи я случайно узнал, что одна из приходящих нянь, услугами которых мы время от времени пользовались, чтобы не оставлять Роберта одного, позволяла ему играть разряженным пистолетом. У Роберта, конечно, было множество игрушечных пистолетов, как у большинства мальчишек его возраста. Он воображал себя то ковбоем, то шерифом, то еще кем-нибудь в этом роде. Так случилось, что однажды он обнаружил дома настоящее оружие и весь извелся от желания взять его в руки. Он просто потерял от него голову, не мог ни думать, ни говорить ни о чем другом. Он так допек свою няню, что она не выдержала и дала ему пистолет. Я узнал об этом незадолго до семнадцатого.

— Каким образом это выяснилось?

— Обычно я оставлял заряженный пистолет в ящике шкафа, который стоит в первой комнате второго этажа. Время от времени я его доставал, чистил и смазывал. За день до происшествия или даже в тот самый день я собирался смазать его. Достал его из ящика и обнаружил, что он разряжен и ни одного патрона в обойме нет. Это меня встревожило. Я поговорил с женой — она ничего не знала, и тогда я спросил Роберта. Вот тогда-то я и узнал, что Роберт брал пистолет.

— А как случилось, что в ночь с семнадцатого на восемнадцатое вы позволили Роберту взять пистолет с собой в постель?

— Мы должны были ехать в аэропорт встречать Норду Эллисон. Мы думали, что это ненадолго. Моя жена вообще-то не любит садиться за руль, но в то же время ей хотелось встретить Норду в аэропорту, поэтому мы решили ехать вдвоем. Роберт уже спал под навесом в патио или, может быть, только засыпал. Сначала я хотел попросить кого-нибудь из соседей посидеть с ним час-полтора, я был уверен, что этого времени вполне достаточно, чтобы съездить в аэропорт и обратно.

— Что же вам помешало?

— Мне не удалось договориться ни с кем из соседей. У них были какие-то свои планы. Я позвонил в агентство, где мы часто нанимали приходящую няню для Роберта, но и та и другая были уже заняты в тот вечер. А Роберт не захотел бы остаться с незнакомым человеком. Я объяснил ему все это, как мог. Сказал, что он будет в безопасности под своим навесом во дворе, а он ответил мне на это, что согласен остаться ночью один только в том случае, если ему позволят положить под подушку незаряженный пистолет. Поскольку я уже знал, что ему случалось играть оружием, то дал его Роберту, будучи совершенно уверен, что пистолет не заряжен.

— Вы убедились в том, что в пистолете не было патронов?

— Да, конечно.

— Когда вы в следующий раз увидели пистолет? — продолжал Мейсон.

— Роберт отдал его матери, когда прибежал к ней, увидев тот сон.

— Она пыталась успокоить его?

— Конечно, а как же?

— И после этого он вернулся в постель?

— Ну да, после того как он полностью проснулся и сам понял, что ему привиделся кошмар, он решил вернуться в свою постель, в патио. Он сказал, что хотел бы быть «как настоящий следопыт».

— Он так и поступил?

— Да.

— А что вы сделали с пистолетом?

— Жена оставила его в холле. Я проснулся примерно через час после того, как Роберт пошел спать, и жена мне все рассказала.

— А где в это время был пистолет?

— В холле, на столе. Моя жена оставила его там, чтобы потом, когда Норда уедет и комната освободится, положить на обычное место в шкафу. Мисс Эллисон спала как раз в той комнате, где обычно хранился пистолет.

— Пистолет был незаряжен?

— Конечно, он был незаряжен.

— Вы когда-нибудь пытались обработать ствол пистолета изнутри? Пользовались ли вы для этой цели тонким круглым напильником или каким-либо другим инструментом?

— Нет, сэр.

— Наждачной бумагой?

— Нет.

— Пытались ли вы еще каким-нибудь способом попортить изнутри ствол пистолета?

— Нет, никогда.

— Вам никогда не приходило в голову, что Роберт может зарядить пистолет, выстрелить из него и даже кого-нибудь ранить? А может быть, именно так все и было, и чтобы помешать полиции связать стреляную гильзу с пистолетом, вы попортили ствол изнутри, надеясь выгородить Роберта?

Свидетель поерзал в кресле и ответил:

— Нет, сэр, ничего такого я не делал.

— Эксперт, проводивший баллистическую экспертизу, — подчеркнул Мейсон, — уверен, что ствол пистолета был обработан после того, как из него был сделан последний выстрел. Поэтому, если это вы поработали напильником, то получается, что моя подзащитная не могла стрелять в Мервина Селкирка — во всяком случае, из этого пистолета. Вы хорошо это понимаете, мистер Дженнингс?

— Да, сэр.

— И по-прежнему настаиваете на том, что это не вы обточили ствол пистолета, чтобы защитить Роберта?

— Да, по-прежнему.

— Это вы зарядили пистолет?

— Нет, наоборот, я разрядил его перед тем, как дать его Роберту.

— А в ствол вы не заглянули? Может быть, там был патрон?

— Я уже сказал вам, мистер Мейсон, что разрядил пистолет. Я не имею привычки небрежно обращаться с оружием.

— Если я правильно вас понял, вы специально проверили и убедились, что ни в обойме, ни в стволе патронов не осталось?

— Совершенно верно.

— В таком случае, почему же пистолет выстрелил?

— Но это же очевидно. Роберту просто приснился страшный сон.

— И где был пистолет, когда вы увидели его в следующий раз?

— Он лежал под подушкой у Норды Эллисон.

— Вы ведь в то утро проснулись довольно рано?

— Да, сэр. Я решил увезти Роберта из дома раньше, чем собирался вначале. Я ведь уже объяснял почему.

— Теперь вернемся к тому, как вы утром смывали кровь с травы на лужайке перед домом, — продолжал Мейсон. — Что вы можете сказать об этом?

— Протестую, — категорически заявил прокурор. — Вопрос несущественный, неправомерный и не относится к делу.

Ведь я не задавал вопросов свидетелю относительно его действий в то утро, в том числе и о пятнах крови или о чем-то еще в этом роде.

— Суд отклоняет протест прокурора, — сказал судья Кент. — Дело принимает чрезвычайно неожиданный поворот, выявляются факты, которые кажутся весьма существенными для выяснения обстоятельств преступления.

Поэтому суд, руководствуясь желанием выяснить истину, не считает нужным обращать внимание на то, как это будет сделано и какие вопросы будут при этом заданы свидетелю. Прошу вас ответить на вопрос представителя защиты, мистер Дженнингс.

— На траве не было никакой крови, — твердо сказал Дженнингс.

— Но вы ведь встали чуть свет и поливали лужайку, не так ли?

— Я действительно встал очень рано. Мне, как я уже сказал, надо было отвезти Роберта к приятелю, а когда я вернулся, в доме все еще спали, поэтому я взял шланг и стал поливать лужайку перед домом.

— Вы направляли струю воды вниз, на траву?

— Ну, может быть, не совсем вниз, а перед собой, так будет вернее.

— И вы не смывали при этом с травы капли крови?

— Нет, сэр.

— И вы не заметили, что вода, стекающая по дорожке в водосток, когда вы поливали траву, имела красновато-бурый оттенок?

— Нет.

— Вы не заметили следов крови в водосточном желобе?

— Нет.

— И на стенках водостока?

— Нет, сэр.

— И вы готовы поклясться, что там не было следов крови?

— Я готов поклясться, что ничего подобного я там не видел.

— Я заметил, что при ходьбе вы опираетесь на палку, — неожиданно сменил тему Мейсон.

— Да, сэр. У меня артрит. И иногда боль в правом колене становится совершенно нестерпимой.

— Вы, по всей вероятности, советовались с врачом?

— Разумеется.

— Вы можете назвать фамилию специалиста, к которому обращались последний раз?

— Не могу, потому что в последнее время я к врачу не обращался.

— Я бы хотел обратить внимание суда на то, что в своих вопросах защитник заходит слишком далеко, — вмешался прокурор. — Лично я не вижу никакой связи между физическим недомоганием свидетеля и обстоятельствами дела.

— Я вижу, — заявил Мейсон. — Я бы хотел, чтобы свидетель ответил на мой последний вопрос.

— И какую же связь вы тут видите, мистер Мейсон? — заинтересованно спросил судья.

— А найти связь очень просто, — ответил Мейсон. — Это Бартон Дженнингс подошел к тенту, где спал Роберт.

Он прислушался: дыхание мальчика было размеренным, спокойным. Решив, что Роберт крепко спит, Дженнингс на цыпочках подошел к кровати, намереваясь незаметно достать пистолет из-под подушки Роберта. Он вошел молча, очень тихо, но тем не менее Роберт проснулся, испугался, выхватил пистолет из-под подушки и спустил курок. В пистолете был один патрон. Раздался выстрел, и пуля попала в ногу Дженнингса. Бартон Дженнингс, оставляя кровавый след, доковылял через лужайку до тротуара, где стояла его машина. Или около машины, или уже сидя в ней, он умудрился перевязать себе ногу и остановить кровотечение. Я думаю, он побоялся обратиться к врачу, так как понимал, что любой врач обязан сообщить об огнестрельном ранении в полицию. У меня есть подозрение, что пуля двадцать второго калибра все еще у него в ноге, скорее всего, она застряла в мышечной ткани. Я думаю, что если эту пулю извлечь и послать на баллистическую экспертизу, то можно будет доказать, что она выпущена из того же пистолета, что и пуля, сразившая Мервина Селкирка. Именно поэтому я и расспрашивал свидетеля о причине его недомогания.

— Ваша честь, ваша честь!! — завопил Гамильтон Бюргер, вскочив с места и нелепо размахивая руками. Казалось, он совсем потерял голову. — Это типичная попытка добиться дешевого эффекта! Пустая болтовня, которой защитник умело пользуется, чтобы заморочить всем голову! Он и раньше так поступал! А вот пусть попробует подкрепить чем-нибудь свои слова!

— Если вы так уверены в своей правоте, предложите свидетелю засучить брючину, чтобы мы могли взглянуть на его колено. И пусть суд решит, имело место пулевое ранение или нет, — предложил Мейсон.

Все еще сидя в кресле для свидетелей, Бартон Дженнингс коротко бросил:

— Смотрите, если хотите, — и засучил брючину.

Судья Кент склонился над его ногой:

— Здесь нет следа огнестрельной или какой-нибудь иной раны, мистер Мейсон. Колено воспалено, но и только.

Гамильтон Бюргер разразился торжествующим смехом.

Кое-где в зале раздались смешки, публика возбужденно загудела.

Судья Кент привстал:

— Прошу соблюдать порядок или я прикажу очистить зал!

Он посмотрел на Перри Мейсона, стоящего с таким безмятежным видом, будто ничего не случилось.

— У вас все, мистер Мейсон?

— Нет, ваша честь, — ответил адвокат и повернулся к свидетелю. Насколько я знаю, у вас в доме есть собака, — сказал он. — Большой датский дог, если не ошибаюсь.

— Да, сэр.

— В ту ночь собака находилась на участке?

— Да.

— Как ее зовут?

— Ровер.

— А рано утром собака тоже была возле дома?

— Нет, сэр, ее там не было.

— Что же с ней случилось?

Бартон Дженнингс поежился:

— У нас довольно любопытные соседи. Я хотел, чтобы они по-прежнему думали, что я отвез Роберта в лагерь, а Ровер должен был ехать с ним. Они знают, что мальчишки обычно берут с собой собак. А поскольку я отвез Роберта не в лагерь, а к своему приятелю, я постарался пристроить на это время собаку.

— И куда же вы ее дели?

— На подобные вопросы я тоже обязан отвечать? — раздраженно спросил Дженнингс.

— Прошу прощения, ваша честь, — поднялся Гамильтон Бюргер, — это уже переходит всякие границы. Мои вопросы к свидетелю касались непосредственно существа дела. Представитель же защиты устроил из допроса какой-то непрекращающийся фарс, задавал вопросы, не имеющие ничего общего с совершенным преступлением. Судите сами, какое отношение к делу имеет вопрос, куда свидетель дел свою собаку? Я старался сохранять спокойствие, когда мистер Мейсон задавал бесконечные вопросы относительно этого мифического ночного выстрела, так как догадывался, чем все это кончится, и не хотел мешать уважаемому адвокату понять, в какое глупое положение он себя поставил.

— Протест принимается, — объявил судья Кент.

Мейсон снова повернулся к Дженнингсу:

— Скажите, заметили ли вы пятна крови на тротуаре возле того места, где стояла ваша машина?

— Я уже сказал вам, что нет.

Мейсон достал газету, развернул ее и показал свидетелю:

— Посмотрите, это утренняя газета. Вы видите на ней бурые пятна?

— Да, вижу.

— Прекрасно, — удовлетворенно сказал Мейсон. — Я могу доказать, что эта газета была найдена в водостоке, по которому стекала вода, окрашенная кровью, уверен, что лабораторный анализ подтвердит, что это кровь собаки. А теперь я прошу вас ответить на следующие вопросы. Может быть, в ночь с семнадцатого на восемнадцатое Роберт действительно выстрелил из вашего пистолета? Может быть, пуля попала в вашу собаку, Ровера, и это его кровь вы смывали рано утром?

Может быть, вы подогнали машину к тротуару, положили в нее истекающего кровью Ровера, предварительно завернув его в одеяло, чтобы не испачкать сиденье, и отвезли его к ветеринару? Не так ли было дело?

— Протестую, — однако уже без прежнего напора вмешался Бюргер. Допрос ведется неправильно. Свидетель должен отвечать на вопросы, а в данном случае адвокат сам рассказывает свидетелю, как, по его мнению, развивались события. Суд уже указывал на это.

— Суд отклоняет протест обвинения, — возразил судья Кент. Представитель защиты коснулся того аспекта дела, который необходимо выяснить до конца, поскольку это может сыграть весьма значительную роль в ходе всего процесса. Свидетель, я прошу вас ответить на поставленный вопрос.

Дженнингс явно нервничал и не мог этого скрыть.

— Я заметил, что собака ранена, — признался он. — Поэтому я положил ее в машину и отвез к ветеринару.

— К какому ветеринару?

— Мне что, обязательно отвечать на этот вопрос?

— К какому именно ветеринару вы отвезли вашу собаку? — нетерпеливо повторил Мейсон.

— К доктору Кэнфилду, — угрюмо ответил Дженнингс.

— Во сколько вы ее туда привезли?

— Думаю, около часа ночи.

— Итак, давайте подведем итоги. Что мы знаем? — сказал Мейсон. — Мы точно знаем, что Роберт неожиданно проснулся и сильно испугался, решив со сна, что кто-то хочет напасть на него; мы знаем, что под подушкой у мальчика был пистолет и пистолет этот по странному стечению обстоятельств оказался заряженным. Он достал пистолет и спустил курок. Пуля вполне могла попасть в Ровера, не так ли?

— Может быть, и так. Я не знаю. Я нашел Ровера, когда он уже истекал кровью. Похоже было, что его ранили.

Я не стал разбираться, что именно с ним произошло: сбил ли его пьяный водитель или еще что-нибудь, а прямо отвез его к ветеринару.

— А ветеринар оказал какую-то помощь собаке?

— Ну конечно.

— Он сказал вам, что же, собственно, случилось с собакой?

— Нет. Я не мог ждать, пока он осмотрит ее. Я просто оставил ему собаку, попросил сделать все, что в его силах, и вернулся домой.

— А после этого вы видели собаку?

В голосе Дженнингса явно звучала неуверенность, когда он сказал:

— Да, она поправляется.

— От чего именно, от огнестрельного ранения?

— Я не интересовался.

— И врач вам не сообщил?

— Я сказал ему, что детали меня не интересуют, мне нужно только, чтобы собака вернулась домой здоровой.

— Рентгеновское исследование позволит выяснить, осталась ли пуля в теле собаки, — любезно сказал Мейсон. — И если пуля была выпущена из того же пистолета, из которого стреляли в Мервина Селкирка, то обе пули должны быть идентичны по характеристике. Таким образом мы сможем доказать, что пуля, которой был смертельно ранен Мервин Селкирк, была выпущена из пистолета Дженнингса, несмотря на то, что внутренность ствола была намеренно изуродована и контрольный выстрел ничего не даст.

Дженнингс нервно облизнул губы кончиком языка. Гамильтон Бюргер хотел было что-то сказать, но передумал.

— Итак, — продолжал Мейсон, — позже Роберт рассказал вам, что какой-то человек пытался войти к нему под навес?

— Да, сэр.

— Предположительно это случилось до того, как вы отвезли собаку к ветеринару?

— Да, конечно.

— Скажите, а ваша собака была выдрессирована как сторожевая?

— Да.

— Если бы Роберту угрожала опасность, она защищала бы его до последнего вздоха?

— Безусловно.

— Но ведь в ту ночь собака не залаяла?

— Вот именно. Поэтому я и решил, что Роберту все это просто приснилось, — с облегчением сказал Бартон Дженнингс.

— Да, конечно, это мог быть и сон, — неожиданно согласился Мейсон. Однако возможен и другой вариант: под навес к Роберту вошел человек, которого собака хорошо знала и которому полностью доверяла. Скажем Мервин Селкирк, который захотел забрать сына, или вы, мистер Дженнингс, чтобы взять у Роберта пистолет. Можно ведь предположить и такое: вы подошли к навесу и прислушались. Услышав спокойное дыхание Роберта, вы решили, что он крепко спит, и на цыпочках подкрались к его кровати, надеясь незаметно вытащить из-под подушки пистолет. И вдруг вас оглушил грохот выстрела. Вы услышали, как взвизгнула раненая собака, и выскочили из-под навеса. Бросились вслед за ней и обнаружили, что собака истекает кровью. Ваша машина, номер которой, кстати, JVJ-113, стояла неподалеку, у тротуара. Вы быстро завернули окровавленную собаку в одеяло и повезли ее к ветеринару. Вернувшись домой, вы поставили машину на прежнее место и вошли в дом, где ваша жена и рассказала вам то, что услышала от перепуганного Роберта.

— Все было совсем не так. Я спал. О том, что приснилось Роберту, я услышал гораздо позже.

— Ну-ну, — улыбнулся Мейсон. — Не стоит отпираться. Ваши соседи хорошо запомнили, в какое время они слышали звук выстрела. Вы же признались уже, что отвезли раненую собаку к доктору Кэнфилду, ветеринару. Мы пригласим его сюда в качестве свидетеля, и я уверен, доктор Кэнфилд сообщит нам, что, когда вы привезли к нему Ровера, еще не было часа ночи.

— Ну а если и так, то что?

— А то, что вы не спали, когда это случилось и когда Роберт рассказывал обо всем матери, — твердо сказал Мейсон.

— Хорошо, — вздохнул Бартон Дженнингс. — Я действительно не спал. Вы совершенно правы: я отвозил собаку к ветеринару.

— Вас разбудил выстрел?

Дженнингс помялся, потом как-то неуверенно кивнул:

— Да, я как раз спал, когда услышал пистолетный выстрел.

— Вы, конечно, встали и оделись?

— Да.

— А затем вы, наверное, пошли к навесу, где спал Роберт, чтобы узнать, в чем дело?

— Нет, я подбежал к раненой собаке.

— И где же вы ее нашли?

— Она лежала около машины.

Мейсон улыбнулся и отрицательно покачал головой:

— Вы опять что-то путаете, Дженнингс. Раненая собака никогда не пошла бы к машине, только вы могли отнести ее туда. Любая собака в таких ситуациях поползла бы к дому, где она может найти помощь. То, что собака оказалась в вашей машине, и то, что от самого навеса до машины тянулся кровавый след, доказывает, что вы отнесли ее туда и, следовательно, были с ней все это время.

— Это спорное утверждение, — попытался возразить Гамильтон Бюргер.

— Может быть, оно и спорное, но логика этого утверждения настолько бесспорна, что суд готов принять его как факт, — ответил судья Кент. Он наклонился вперед: — Мистер Дженнингс!

— Да, ваша честь?

— Посмотрите мне в глаза!

Свидетель повернулся лицом к судье.

— Вас дважды или трижды уличили во лжи, а ведь вы давали показания о событиях, имеющих первостепенное значение. Позвольте напомнить вам, что вы дали клятву говорить правду и нарушение этой клятвы может караться тюремным заключением. А теперь я хочу услышать правдивый ответ на вопрос: это вы отнесли раненую собаку в машину?

Дженнингс явно колебался. Он опустил глаза, затем бросил быстрый взгляд на Гамильтона Бюргера, избегая, однако, встречаться с ним глазами, потом повернулся к Мейсону, но, не встретив никакой поддержки с его стороны, застыл с опущенной головой.

— Это были вы? — настаивал судья.

— Да. — В наступившей тишине ответ Дженнингса прозвучал очень громко.

— Другими словами, — вмешался Мейсон, — вы пошли к тому месту, где спал Роберт, чтобы достать у него из-под подушки пистолет?

— Ну… вообще-то да.

— Вы прислушались, услышали спокойное дыхание Роберта и решили, что он крепко спит? Видимо, вы уже потом поняли, что Роберт не узнал вас в темноте и лежал, притворяясь спящим, сжимая в руке пистолет, потому что был испуган до смерти?

— Примерно так.

— Вы вошли под навес, собака либо шла впереди, либо за вами. Вы, наверное, склонились над кроватью, когда Роберт выстрелил?

— Все верно.

— Вы услышали визг собаки, выбежали наружу и увидели, что собака ранена. Тогда вы вспомнили, что оставили машину у входа в дом, и пошли к ней, а собака с трудом тащилась за вами. Пока вы открывали дверцу, собака, наверное, стояла рядом с вами и поэтому на дорожке осталась лужа крови. Потом вы завернули раненого пса в одеяло, положили его в машину и поехали к ветеринару. Вы оставили собаку у него, а сами поспешили вернуться домой.

Там вы узнали, что вашей жене удалось успокоить Роберта и уложить в постель. Она также убедила Роберта, что вы крепко спите в другой комнате, хотя прекрасно знала, что это не так.

Дженнингс молчал.

— Так было дело, мистер Дженнингс? — спросил адвокат.

— Да, — глухо ответил тот. — Именно так.

— Хорошо, — удовлетворенно улыбнулся Мейсон. — Итак, вы взяли пистолет, который жена забрала у Роберта. И что же вы с ним сделали?

— Моя жена оставила его в холле, на столике, я взял его в руки, осмотрел, потом положил обратно и отправился спать.

— Но, прежде чем положить пистолет на столик, вы, наверное, вставили в него полную обойму?

— Может быть, не помню точно. Хотя, скорее всего, вы правы.

— А затем вы отправились спать?

— Да.

— И вы думаете, что через некоторое время после этого моя подзащитная проснулась, вышла из комнаты, спустилась по лестнице в холл, взяла со стола пистолет, потом вышла из дома, села в машину, которую вы оставили перед домом, и поехала в загородный клуб «Сан-Себастьян», где и застрелила Мервина Селкирка?

— Должно быть, так. Ведь по всему выходит, что это она его убила, а как иначе она могла это сделать?

— Каким же образом, по-вашему, она узнала, что Мервин Селкирк будет в это время в клубе?

— Понятия не имею.

— А как она узнала, что вы оставили машину перед домом, да еще с ключами?

— Она могла видеть в окно, как я ставлю машину.

— И как вы оставляете в ней ключи?

— Не знаю. Я мог… Нет, погодите, я оставил ключи в машине, когда вернулся от ветеринара, просто перенервничал и забыл их вынуть.

— А кто, по-вашему, попортил тонким напильником ствол пистолета так, что баллистики теперь не могут определить, из какого пистолета выпущена роковая пуля?

— Думаю, что она.

— Почему?

— Чтобы не смогли доказать, что она стреляла в него.

— А уничтожив следы, она беспечно оставляет пистолет у себя под подушкой?

— Она ведь могла просто не сообразить, что в первую очередь его будут искать именно там.

Мейсон усмехнулся и покачал головой:

— Пистолет ведь зарегистрирован на ваше имя, мистер Дженнингс. Вы больше всех и заинтересованы в том, чтобы не узнали, из чьего пистолета выпущена роковая пуля.

Дженнингс ничего не ответил.

— Вы по-прежнему утверждаете, что зарядили пистолет и оставили его на столике в холле?

— Да, по всей вероятности.

— Тогда где вы взяли патроны? Вы действительно не входили ночью в комнату моей подзащитной?

Дженнингс в волнении потер руками лицо:

— Наверное, я ошибся, скорее всего я его не зарядил.

— Тогда, если по-прежнему считать, что последний выстрел из пистолета сделала моя подзащитная, она должна была спуститься ночью по лестнице, взять пистолет, осмотреть его и, обнаружив, что он не заряжен, снова вернуться в свою комнату, найти коробку с патронами, зарядить пистолет и только после этого поехать в загородный клуб «Сан-Себастьян», чтобы застрелить Селкирка?

— Ну, я думаю… наверное, она так и сделала.

— А откуда она могла знать, что в ее комнате хранятся патроны?

— Должно быть, нашла случайно.

— А как она догадалась, что на столике в холле остался лежать пистолет?

— Наверное, увидела, когда вышла.

— А как она узнала, что он не заряжен?

— Взяла в руки и увидела, — буркнул Дженнингс.

— А потом, значит, поднялась к себе в комнату за патронами?

— Конечно. Кстати, а почему бы вам не спросить об этом ее?

— Сейчас я спрашиваю вас.

— Я не знаю, что она делала.

— Итак, если ваша собака была ранена примерно между половиной первого и часом ночи, значит, до этого времени еще никто не обрабатывал ствол пистолета?

— Нет.

— Тогда, если пуля еще осталась в теле собаки, ее можно извлечь хирургическим путем, и по ней так же легко будет определить индивидуальные характеристики вашего пистолета, как если бы из него во время экспертизы выпустили контрольную пулю. Другими словами, пуля, засевшая в теле Ровера, сыграет роль контрольной пули.

— Понятно.

— А откуда вы знаете, что ствол пистолета не был обточен до того, как ранили собаку?

— Я… я этого не говорил.

— Ну конечно, вы этого не говорили, — подхватил Мейсон. — Вы и не могли этого сказать, потому что вы сами и обработали ствол пистолета. Вы единственный, у кого мог оказаться такой напильник. Вы единственный, кто мог знать, что Мервин Селкирк будет в клубе «Сан-Себастьян», и это вы поехали туда и застрелили его.

— Ничего подобного я не делал, — запротестовал Бартон Дженнингс. — Вы этого никогда не докажете!

Улыбка Мейсона стала еще шире:

— А для чего же еще вам потребовалось среди ночи забирать пистолет у Роберта из-под подушки?

— И вовсе не для этого! Просто я решил, что семилетнему мальчику не стоит доверять оружие!

— Тогда почему вы не забрали у него пистолет до того, как он пошел спать?

— Тогда я просто не подумал об этом.

— Вы же знали, что пистолет у него?

— Да, знал.

— Но вас это не волновало, пока вы сами не пошли спать?

— Ну, я не могу так сказать… впрочем, да, вы угадали, я встал, оделся и спустился во двор, чтобы забрать пистолет.

— Вы не разбудили жену, когда одевались?

— Нет, она спит крепко.

— Но ведь она же проснулась от выстрела?

— Не думаю. Она проснулась, когда Роберт закричал и вбежал в дом, чтобы рассказать, какой страшный сон ему приснился.

Точнее, рассказать то, что вы назвали страшным сном, — поправил его Мейсон. — На самом-то деле Роберт рассказал все именно так, как было в действительности: он проснулся оттого, что кто-то подошел к его постели, Роберт инстинктивно выхватил пистолет и спустил курок.

Бартон Дженнингс молчал.

— Ну вот и все, — сказал Мейсон. — К этому свидетелю у меня больше вопросов нет.

— У обвинения также нет вопросов, — отозвался Гамильтон Бюргер. — Могу добавить только, что, хотя во время допроса последнего свидетеля и выяснилось много ранее не известных суду и весьма любопытных фактов, одно остается неизменным — обвиняемую видели на месте преступления.

— Это утверждение свидетельницы представляется суду сомнительным, произнес судья Кент.

— Мне бы хотелось еще раз вызвать свидетельницу Миллисент Бейли, заявил Перри Мейсон.

— Очень хорошо. Миссис Бейли, займите, пожалуйста, место для свидетелей, — сказал судья.

— Ваша честь, я протестую, — вмешался Гамильтон Бюргер. Свидетельницу уже допрашивали и…

— Суд имеет право вызвать свидетельницу еще раз, — возразил судья. После показаний последнего свидетеля слова миссис Бейли предстают несколько в ином свете.

Миссис Бейли, мы ждем вас. Мистер Мейсон, вы можете приступать к допросу.

Мейсон встал:

— Миссис Бейли, вы сказали, что видели мою подзащитную между тремя и половиной четвертого утра восемнадцатого числа.

— Да, сэр.

— Когда вы увидели ее в следующий раз?

— Утром девятнадцатого, в десять часов.

— Где это было?

— На опознании в полицейском участке.

— Сколько всего женщин было на опознании?

— Там было пять женщин.

— И вы узнали в моей подзащитной именно ту женщину, которую видели на автостоянке?

— Да.

— Это был второй раз, когда вы ее видели?

— Да.

— И вы больше никогда ее не видели, я имею в виду, кроме того утра восемнадцатого числа?

— Нет… я еще раз видела ее, правда, мельком.

— О, так, значит, вы ее видели мельком. Когда же это было?

— В полицейском участке.

— И где вы ее видели в полицейском участке?

— Я случайно увидела ее, когда она в сопровождении полицейских шла в комнату для опознания.

— То есть она шла не одна?

— Да, с ней был офицер полиции.

— А в комнате, где проходило опознание, в это время был кто-нибудь?

— В это время? Еще нет.

— Мою подзащитную привели туда первой?

— Да.

— И вы могли хорошо рассмотреть ее?

— Да, конечно.

— А уже потом туда привели остальных женщин?

— Да.

— И тогда полицейские спросили вас, нет ли среди этих женщин той, что вы видели на стоянке возле загородного клуба «Сан-Себастьян».

— Да.

— И вы безошибочно указали на мою подзащитную?

— Совершенно верно.

Внезапно Мейсон обернулся к залу:

— Миссис Дженнингс! Я вынужден попросить вас встать.

В зале суда повисла напряженная тишина.

— Пожалуйста, миссис Дженнингс, встаньте, — еще раз попросил Мейсон.

Лоррейн Дженнингс не шелохнулась.

— Миссис Дженнингс, суд приказывает вам встать, — повысил голос судья Кент.

Очень неохотно Лоррейн Дженнингс поднялась.

— Выйдите, пожалуйста, вперед, — попросил Мейсон.

— Пройдите вперед, — повторил судья.

— А теперь, — снова обратился адвокат к миссис Бейли, — посмотрите внимательно и скажите, не эту ли женщину вы видели в ту злополучную ночь на автостоянке возле клуба «Сан-Себастьян»?

Казалось, свидетельница бесконечно долго вглядывалась в лицо миссис Дженнингс. Наконец, вздохнув, она сказала:

— Я… нет, не думаю, что это была она.

— Но это могла быть она?

— Ну да, она очень похожа на обвиняемую, тот же рост и фигура, но я… нет, по-моему, это не она.

— Это все, миссис Дженнингс, благодарю вас, — сказал Мейсон.

Лоррейн Дженнингс резко повернулась и бросилась к своему месту, она почти бежала.

— Подождите, подождите! — вдруг воскликнула свидетельница.

— Подождите-ка, миссис Дженнингс, — остановил ее Мейсон.

Миссис Дженнингс, казалось, не слышала.

— Вот сейчас она побежала… — Свидетельница заторопилась, от волнения глотая слова. — Теперь я уверена, что это та самая женщина. У нее такая походка, ее ни с кем не спутаешь: точно так же она заторопилась, почти побежала, когда внезапно увидела меня.

С язвительной улыбкой Перри Мейсон повернулся к Гамильтону Бюргеру:

— Я закончил допрос, господин окружной прокурор. Вы хотите что-нибудь добавить?

Очень медленно и неохотно Гамильтон Бюргер поднялся со своего места.

— С позволения суда я хотел бы отложить слушание этого дела до десяти утра завтрашнего дня, — сказал он устало. — Есть некоторые факты, в которых мне необходимо разобраться.

— Я тоже считаю, что это вам необходимо, — сухо ответил судья. — Итак, слушание дела откладывается до завтрашнего утра, обвиняемая освобождается под подписку о невыезде.