Демон сна

Глава 6. Кровь и любовь

Пробуждение было очень неприятным. Только что я был в тёплом мягком лесу, возле хорошей, смелой и доброй девушки, спасшей меня, переживавшей за меня. А теперь я лежал на холодном твёрдом ламинате меж чёрных стен затемнённой квартиры главы богомерзкого культа. Я был полностью обнажён. Попробовав пошевелиться, я понял, что мои руки, ноги и даже шея пристёгнуты прочными ремнями к петлям в полу. Всё-таки я опоздал, хотя и не жалел об этом. Я был распят посреди огромной пентаграммы в большой комнате. Чуть повернув голову, я со страхом и отвращением заметил, что пентаграмма не была нарисована на полу — составляющие её линии были легкими углублениями процарапаны в тёмно-бежевом ламинате. Во время жертвоприношения линии эти заполнялись кровью. Застарелые остатки запёкшейся крови в углублениях и образовывали сложный тонкий рисунок.

— А, так ты всё-таки проснулся, — послышался издевательский голос, и седоусое лицо Старика склонилось надо мной. — Я был уверен, что Асебель не отпустит тебя изо сна. Однако, похоже, она просто уже натешилась с тобой.

Старик глянул на мой живот, хмыкнул и отвернулся.

— Что ж, так даже лучше. В тебе останется больше сил, больше крови, больше жизни, — сказал он. — Я не буду долго ходить вокруг да около — тебе выпала большая честь стать жертвой для наших славных хозяев. Наверно, тебе это будет не очень приятно, ну так что ж! Зато ты познал любовь Владычицы снов! Согласись, она хороша! Я и сам был с ней не раз, она приятная партнёрша, пусть и немного утомляет.

— Твоя «партнёрша» мертва, Старик, — мой голос был слабым и хриплым, но постепенно окреп. — Я лично убил её. Как убью и тебя, если ты сейчас же не сдашься сам и не сдашь весь свой дурацкий балаганный культ.

Старик заметно вздрогнул, но тут же овладел собой.

— Вот как! В таком случае, враг свободы, не жди лёгкой смерти. И даже не очень лёгкой — не жди. Мерзавец. Знаешь ли ты, что Асебель была беременна от меня? Мне нужен был новый выводок импов… Впрочем, что тебе до этого, убийца. И не зови меня «Старик». По меркам вечности все мы юны. Стариком меня зовут мои подопечные — любят, наверно. Ты можешь звать меня Ди.

— Ди? — переспросил я. — Что это значит? Доктор? Дебил? Дурачина?

Глава культа наклонился совсем близко и прошипел:

— Посмотрим, как ты будешь шутить, когда я начну снимать с тебя живого кожу, разрубать твои рёбра, вытаскивать внутренности и растягивать сухожилия. О, поверь, ты будешь жить достаточно долго для того, чтобы ужаснуться всему тому, что я с тобой сделаю. И очень хорошо всё чувствовать. У меня есть методы. Да, сразу скажу тебе, Тюремщик — можешь кричать, если хочешь. Да вскоре ты и будешь кричать, у тебя выбора не будет. Но тут очень хорошая звукоизоляция — большие деньги за неё заплатил. Так что кричи на здоровье — я это послушать люблю. Был бы ты женщиной — ты бы уже пел мне песенки.

Он распрямился и подкатил ко мне небольшой столик-тележку, на котором лежало несколько кожаных выкладок со страшноватого вида инструментами:

— Всё-таки я предпочитаю знать имена тех, кого готовлю ко встрече с хозяевами. Я тебе назвался — скажи и ты своё имя. В твоих карманах я не нашёл никаких бумаг — конспирация у вас соблюдается, хотя тебе это и не поможет уже.

Всё было верно. Паспорт и водительское удостоверение я оставил в машине.

— Ким, — сказал я первое, что пришло на ум. Честно говоря, от вида изогнутых ножей, свёрел, тонких пил, буравов и прочей пыточной параферналии мне стало немного не по себе. Я начал отчаянно проверять состояние ментальных рычагов и, к своему ужасу, обнаружил, что деволюмизироваться сейчас мне будет очень сложно, если вообще возможно. Где-то я умудрился растратить почти все психические силы — впрочем, я сегодня был не особо экономен — да ещё и сонный поединок с суккубом меня отнюдь не восстановил. Скорее, наоборот. Надо было потянуть время, одновременно стараясь максимально сконцентрировать остатки энергии.

— Меня зовут Ким, — повторил я. — Очень приятно.

— Ким? — удивился этот самый Ди. — Думаю, ты меня обманываешь. Твои родители были поклонниками Киплинга? Участниками Коммунистического Интернационала? Или корейцами? Впрочем, точно не корейцами, с твоим-то разрезом глаз. Если хочешь, я тебе сделаю его ещё пошире. Ну, пусть будет Ким.

Ди отошёл в кухню и вскоре вернулся с низенькой табуреткой и той самой проклятой книгой в руках. Он взял небольшой пюпитр, стоявший поодаль, переставил его ближе ко мне, раскрыл и уложил на нём книгу. Я заметил, что он не листал страниц, а словно бы открыл том на заранее замеченном месте. Только вот закладки там никакой не было. Затем он пододвинул табурет вплотную, сел и принялся доставать из кожаных кармашков инструменты и раскладывать их рядом со мной на полу в известном порядке.

— Начнём с кожи, — бормотал он. — Три или шесть полос для привлечения внимания хозяев и на закуску. Потом приоткроем сердце, чтобы им было видно биение. Часть крови я прижгу, а часть пусть вытекает, закрашивает круг. А уж потом взрежем живот и всё остальное…

— Ты знаешь, Ким, — вновь обратился он ко мне. — Я ведь ждал тебя там, в «храме». Я был готов поклониться тебе. Ты должен был прийти во славе и мощи, со священной Книгой в руках. Книга обратилась ко мне сразу после того, как имп принёс весть о ней… Это было весной. Импа привела воля хозяев — не могла не привести, ведь здесь, в Москве, только мы совершаем правильные обряды. Я открыл свой разум, и Книга нашла меня и сказала, что ты вырвал её из рук творителей, а для чего отнимать священный предмет, дарующий силу, кроме как не забрать себе? Но почему-то Книга тебе не досталась, и потом я еле мог слышать её печальный зов. Она была заперта, заперта где-то здесь, в Москве. Знаешь ли ты, каково это — чуять страшное желание прикоснуться к Силе, чуять, что источник близок — и не уметь его найти! Словно есть желанная женщина, которая ходит мимо тебя каждый день и не замечает тебя! Когда-то так и было… Та женщина потом горько пожалела о своей невнимательности по отношению ко мне. Ах, молодость, молодость. Хозяева помогли мне её заполучить, но ей, увы, пришлось умереть. А теперь рядом — протяни руку — лежала огромная мощь, а я никак не мог до неё достать! Я молился хозяевам, приносил жертвы. И многомесячный труд мой не был напрасен: Книга пробилась-таки ко мне. Книга запомнила тебя. Она велела вызвать мою Асебель и направить в дом на краю Сокольников. Не знаю, зачем, но Книга сказала, что это необходимо, что это приведёт её в твои руки, а у тебя есть возможность получить Дар. Ты обладаешь огромной силой, хотя и сам не знаешь этого. Книга дала бы тебе всё, что нужно, а ты поделился бы своею новообретённой мощью со мной и всеми моими подопечными, всею моей паствой. Если бы во главе нас встал один из Тюремщиков, то свобода сразу воссияла бы над миром! Но ты отказался. Ты отказался от Книги. Отказался от силы, от свободы, от Дара. Книга была у тебя в руках, но ты, подумать только, отверг её зов. И пытался вдвоём с какой-то шлюшкой остановить Асебель, которая по велению Книги несла её ко мне после твоего отказа.

Так вот, значит, как. Вот почему суккуб одолевала Извольского. Чтобы я, заметив это, обратился в отдел БКЯС. Чтобы пришёл туда. Чтобы проклятая книга сама подсунулась мне в руки. Чтобы я похитил её, собственноручно вызволил из хранилища Организации и заглянул в неё. Думая, что ищу в ней способ избавления моей любимой Анечки, я на деле выполнял злодейскую волю этих самых «хозяев» — понятно, чью! И я плясал, как марионетка на ниточках, под дудку тёмных сил. Я совсем не гордился тем, что в итоге отказался-таки от книги тогда. Нечем мне было гордиться с самого начала. Господи! Уж мне-то нужно было помнить, что человек никогда не бывает один. Иные силы смотрят за тобою и все твои деяния ложатся на весы. Ну ладно же, кукловоды! Вы использовали моего друга, чтобы добраться до меня — бедный Марк! — вы пытались использовать меня, чтобы я встал во главе этого мерзейшего культа и даровал ему чёрное могущество, но вы просчитались. Моя воля ещё при мне!

Я вновь почувствовал, что гнев и светлая ярость растут во мне, как это было когда-то давно, когда я сражался с тёмной семейкой прежних владельцев зловещего манускрипта. Потихоньку я начал ощущать, что ещё немного — и я сдвину ментальный рычаг и смогу вырваться из оков. Лишь бы этот старик Ди не заспешил.

— Зачем же я вам, если ты и сам вон как ловко с книгой обращаешься, — спросил я, имитируя дрожь в голосе.

— Я был уверен, что ты умнее, — отвечал Ди, правя длинное узкое лезвие на толстом клапане кожаной выкладки. — Даже Книга была о тебе высокого мнения, если можно так выразиться о не осознающей себя воле великих артефактов. Ты ведь листал Книгу. Ты мог бы подчинять её своей воле и творить более могущественные и великие делания, чем записаны в ней. Даже я не могу перелистывать страницы Книги сам. Тут нет ничего стыдного, да и какие могут быть тайны от тебя, ты будешь мёртв через несколько часов, а эти часы проведёшь, как кричащий окровавленный обрубок. Кстати, поверь, скоро ты признаешь всю волю хозяев, признаешь меня, как своего господина, признаешь всё, лишь бы я облегчил твою боль хоть на секунду. Или чтобы убил тебя. Но я не стану этого делать. Только когда твоя душонка, не вынеся мучений тела, склонится перед хозяевами, тогда лишь, и то не сразу, я отправлю тебя к ним. Да, я думаю, можно сказать тебе правду — я могу выполнять волю Книги, но читать из себя она мне даёт лишь то, что пожелает сама. Точнее, на что будет её неосознанная воля или воля хозяев. Я уже сделал многое, но если бы это делал ты, мир бы уже стелился к твоим — к нашим! — ногам.

— Если ты знаешь, что я из этих, как ты их называешь, Тюремщиков, то ты должен понимать, что я не один. Тебе и твоему культу всё равно не уйти от расплаты, — сказал я.

— О, об этом не переживай. Я не знаю, как вы собрались в свою клику, как именно на протяжении столетий организовывали работу по запиранию человечества в эту вашу дрянную тесную клетку так называемых приличий, религий и мнимой морали, но теперь всё это перестаёт иметь значение. Вашей власти приходит конец. Скоро у твоего руководства будет, чем заняться, о, да. Ему точно будет не до розыска одного пропавшего служителя, когда все остальные окажутся под угрозой. Я знаю, у вас там есть какой-то отдел быстрого реагирования — так вот, ему сейчас предстоит отреагировать на сотни вызовов. Давай-ка мы с тобой потихоньку начнём, — и Ди взял в руки плоский широкий нож с загнутым кончиком. — А я тебе расскажу, что сейчас творится в Москве и области. Тебе веселее будет знать, что и друзья твои тоже страдают и гибнут. Что алтари уже впитывают кровь иных жертв. Что скоро Москва будет нашей. А там и весь мир людей! Конечно, с тобой бы у нас ловчее вышло, но и так всё идет по плану. Колёсики уже завертелись, и даже если ты сейчас вдруг как-то вырвешься и сумеешь меня одолеть — чего, конечно, не произойдёт — то всё равно будет поздно. Видишь ли, воля Книги и хозяев была в любом случае такова: размножить заклинания и обряды призыва и разослать всем моим главам ячеек, во все «храмы». А у нас их много. Даже за границей есть. Но больше всего тут, в Москве и Подмосковье. Места здесь… сильные. И прямо сейчас, одновременно со мной, мои адепты и мастера проводят ритуалы у алтарей согласно чудесным инструкциям из священного тома. Понимаешь? Там очень хорошо описано, как именно нужно делать жертвование, как именно призывать, чтобы существа Тьмы пришли и помогли нам. И пока Книга с нами, заклинания будут действовать везде. Прямо сейчас призывание идёт в сотнях «храмов». Вот-вот наши могучие союзники вырвутся из заточения и принесут желанную свободу на улицы городов. Воцарится хаос! Все те из людей, кто готовы услышать зов, выйдут и с весельем примутся убивать друг друга и прочих, мужчины станут брать женщин, а женщины — мужчин, все будут радоваться силе жизни! А существа Великой Тьмы помогут им. Сейчас во всех отделениях полиции, во всех пожарных и спасательных частях зазвонят телефоны. Слабые будут требовать от них защиты. Но получат ли они её? Разве людишки с брандспойтами и пистолетами могу противостоять Тьме? Ха! Когда через час-другой на площади и перекрёстки, ко всем околоткам и административным зданиям выйдет наша многотысячная армия инициатов, заранее вооружённая, возбуждённая ритуалами, пронизанная Силой, с нашими союзниками во главе, она увидит, как прежние власти предержащие ползают перед нею на коленях, умоляя о пощаде! Тогда те из нас, кто давно уже проник во все так называемые государственные структуры, возьмут власть в свои руки и повернут её на новый, правильный путь! Сильные воцарятся и заберут от слабых своё. Так положено от века. Будет ещё веселее, если по истерическим просьбам от местных чинуш старое правительство решит ввести войска. У солдат есть оружие. И часть из них, разумеется, услышит зов. Больше стрельбы, больше крови, больше смертей, всё для хозяев, всё для Великой Тьмы! Присоединяйся и ты. Дай свою кровь и тело — для начала. А потом душу. Давай!

Возбудив самого себя своими проникновенными и безумными речами, Ди соскочил со своего табуретика, встал на колени рядом со мной и отточенным движением вонзил лезвие своего загнутого ножа мне под кожу груди. Я вскрикнул от острой боли, и почувствовал, как струйка крови побежала по моему левому боку. Это были уже не шутки. Культист, очевидно, был безумен. Но мне от этого было не легче. Ди повёл лезвие вниз, и разрывающая боль прожгла моё тело. Страшным усилием я заставил свой разум отвлечься от этого, напряг всю свою волю и сконцентрировался на ментальном рычаге. Светлый образ моей Анечки вдруг словно воочию возник передо мною, и её тонкая ручка будто легла на мою и помогла сдвинуть мысленный переключатель.

Ди, не ожидавший, что сопротивление моего тела лезвию внезапно пропадёт, потерял равновесие и провалился сквозь меня, ткнув окровавленным ножом в пол.

— Что это? — завопил он. — Что такое? Он ушёл? Его забрали? Хозяева, это вы его забрали? О, Самаэль атон, шай'я атонум!

Действительно сумасшедший, подумал я, отползая из колдовского круга пентаграммы. У меня не было сил на долгое поддержание бесплотного состояния. Я приподнялся на ноги, отковылял за угол в соседнюю комнату и вернул себе плотность. Положение было аховым. Да, нож культиста больше не угрожал мне непосредственно, но я по-прежнему был голый и безоружный против вооружённого оппонента, а кроме того, меня выдавал кровавый след, протянувшийся от пентаграммы. Ди успел нанести мне не очень опасный, но широкий порез, введя лезвие глубоко под кожу, и рана обильно кровоточила. Я почувствовал, что слабею. Надо было срочно что-то предпринимать.

Торжествующий вой культиста возвестил, что он обнаружил свежие капли и потёки крови.

— Нет! Ты здесь, Тюремщик! Круг не сдержал тебя, но тебе всё равно не уйти!

Посмотрим, подумал я. Вновь на секунду включив деволюмизацию, я шагнул сквозь стену обратно в большую комнату в тот самый момент, когда Ди ворвался через обычный дверной проём в мою. Но, конечно, долго такие кошки-мышки продолжаться не могли. Интересно, куда он дел мои вещи и, главное, пистолет? Я включил «общий рентген» и быстро огляделся. Куча одежды, в которой я опознал свои плащ, джинсы, рубашку и прочее, валялась на полу в прихожей. На моё огромное счастье, пистолет также лежал на видном месте, под зеркалом длинной тумбы в коридоре. Я вновь деволюмизировался и выскочил в коридор. В этот же момент туда вылетел и разъярённый Ди.

— Где же ты! — орал он. — Тебе не спрятаться! Твои трюки не спасут тебя! Я вижу твою кровь, я чую твой страх!

Я схватил пистолет, взвёл затвор и выстрелил, не возвращая себе плотность. Но когда я нажимал спуск, боль вдруг пронзила мою правую руку. Ствол дрогнул, и пуля, вместо того, чтобы пробить грудь культиста, лишь по касательной задела его левое плечо. А я с изумлением обнаружил на правой руке неожиданно вскрывшуюся из-под запёкшейся крови рваную рану. Это ещё откуда? И тут же вспомнил — из сна. Именно сюда ударил меня метательный снаряд гадкой манекенки. Травяной листок в лисичьем сказочном лесу остановил кровь и немного затянул рану, но полностью вылечить, конечно, не успел. И при усилии сонная рана дала о себе знать. Этого ещё не хватало. Я и так едва уже мог удерживать деволюмизацию. Багровая муть близкого обморока постепенно начинала заволакивать взор.

Однако Ди хватило и одного попадания, чтобы растерять весь свой бесноватый задор. С воплем страха, зажав ранку на плече, он метнулся в большую комнату, схватил проклятую книгу и, бормоча «Уходим, уходим! Я его не вижу, а он меня видит! И круг его не сдержал. Надо спасать Книгу! Призову хозяев, они помогут с ним справиться! Скорее в Долгопрудный, в Обитель!», ринулся к балконной двери. У меня полностью закончились силы, деволюмизация выключилась, и я рухнул на колени. Надо за ним, думал я, отчаянно пытаясь встать, преодолеть нарастающую боль в руке и груди и погнаться за мерзавцем. Кое-как я доковылял до балкона и высунулся наружу. Обнажённое тело охватил холод. Как оказалось, с балкона был переход на марш пожарной лестницы, ведущий к запасному выходу. Решётка, закрывавшая переход, была отперта и распахнута настежь, ключи торчали из замка — второпях, пытаясь как можно скорее от меня сбежать, Ди не сумел даже вытащить их. Я опёрся на перила лестницы и глянул вниз. Чёрная фигурка мелькала уже этажей на пять ниже. Удрал-таки. Я почувствовал страшную слабость. От высоты меня замутило. Я вынужден был присесть и опереться спиной о стену. Шум города, вроде бы знакомый и привычный, но будто бы звучащий громче обычного, ворвался в моё восприятие. Слишком много сирен, внезапно понял я. Одновременно с нескольких направлений звучали резкие хрипящие свистки пожарных машин. Завывали полицейские и медицинские сигналы. Господи! Неужели город и в самом деле в осаде сил хаоса? И всё это из-за меня? Дрожь пронизала моё тело. Нет смысла истекать здесь кровью и замерзать. Надо попытаться исправить содеянное.

Очень хотелось прилечь. Но сейчас делать этого было попросту нельзя — я и в самом деле мог истечь кровью. В могиле отосплюсь, вспомнил я мрачную шутку, которую в своё время любил повторять Извольский. Я забрал ключи, почти ползком вернулся в квартиру Ди и запер балконную дверь за собой.

Прежде всего необходимо было остановить кровь, всё так же сочившуюся из моих ран. Слабость одолевала меня. Потихоньку я добрался до кучи одежды и натянул бельё и джинсы. Опираясь на стенки, я перешёл в ванную комнату, открыл шкафчик над рукомойником, пошарился там и нашёл пачку антибактериальных влажных салфеток для рук. Сойдёт. Прилепив пару салфеток к обеим ранам, я прошёл по коридору, набрёл на рабочий кабинет Старика, «общим рентгеном» нашёл в ящике письменного стола моток широкой клейкой ленты-скотча, взял его и отправился на кухню. Достал из барного холодильника бутылку водки, сел за стол на угловой диванчик, положив пистолет перед собой. Шипя от боли, едва не теряя сознание, кое-как обтёр раны смоченной в водке бумажной салфеткой, затем свернул два тампона из антибактериальных платочков и приклеил их к ранам скотчем. Всё это было очень больно. Лицо моё покрылось холодным липким потом, в глазах то и дело мутилось. Немного подумав, я сделал пару хороших глотков из бутылки. Через минуту боль чуть ослабла, но муть в глазах не пропадала.

«Ничего», — сказал я сам себе сквозь зубы. — «Ничего. Всего две маленькие дырочки. Надо про них забыть. Надо идти. Из-за меня там сейчас такое творится!»

Господи, беззвучно взмолился я. Если можешь, прости мою дурость и эгоизм. А сам я себя, наверно, никогда не прощу. Что же за клятая судьба у меня — заставлять страдать других людей из-за собственного идиотства. Нет толку ныть, одёрнул я себя. Надо действовать. Старик Ди оговорился дважды: во-первых, когда сказал, что заклинания будут действовать, пока мерзкая книга находится в его власти, а во-вторых, про город Долгопрудный и Обитель. Вероятно, именно там был центр и главная база культа — нужно же им было где-то собирать и тренировать свою «армию», складировать оружие и припасы, уж какие у них они там есть. Наверняка где-то здесь, в жилище Ди, можно было отыскать информацию, как найти эту самую Обитель. Но очень сильно, просто ужасно хотелось прилечь и отдохнуть. Не в силах побороть слабость, я откинулся на спинку диванчика и постепенно сполз боком на сиденье. Затем подобрал ноги и улёгся. А что, если попробовать, как Самохина? Вылечиться во сне? Нет, у меня всё равно не получится, у меня же нет сказочного леса с целебными травами. Надо идти. Надо. Но дурнота одолевала меня. Я прикрыл глаза.

Снова я лежал в траве над песчаным откосом у железнодорожной выемки. Даже здесь я был очень слаб. Белая блуза вся была в засохшей крови. К великому сожалению, стебли трав моей сонной плоскости, хоть и шумели сочувственно, однако лечить меня не торопились. Может быть, попробовать «приснить» себе лечение, как выражалась Ольга? Но как это сделать? Я потихоньку поднялся и побрёл к прудам в глубь леса. Раны и на руке, и на груди здорово давали о себе знать.

Я присел на каменный обод проточного пруда, снял блузу и принялся вяло полоскать её в тёплой воде, стараясь отмыть кровь. К моему удивлению, даже безо всяких моющих средств, пятна постепенно побледнели и исчезли, только красные мутные струйки медленно уплыли вниз по течению. Я аккуратно снял повязку с раны на руке, чуть поморщившись от боли, затем осторожно промыл рану водой из пруда. Края пореза стали чистыми и ровными, но рана не затянулась и боль полностью не исчезла. Однако так явно было лучше. Тогда я проделал ту же операцию и со вторым своим повреждением. Тут было больнее. Я немного посидел, пережидая неприятные режущие ощущения. Подумалось: а ведь Ольга, если послушалась меня, должна всё ещё спать. И лисичий лес с целебными листиками должен сейчас существовать где-то не так уж далеко. Но как туда попасть? Я представления не имел, как сделать портал, да ещё и ведущий в какой-то определённый сон. Интересно, а можно ли без портала выйти из своей плоскости в тот межсонный космос? Если долго двигаться в одном направлении, закончится ли пространство моего сна? Есть ли у него край?

Я вспомнил про белый туман, затягивавший обе стороны железной дороги. Что за ним? Я встал, отжал блузу, надел её на себя прямо влажной — всё равно тепло — и зашагал обратно к выемке. Глянув сверху, я быстро нашёл стоящий на свободном пути небольшой тепловозик, прицепленный к составу из деревянных теплушек и ржавых платформ. Спустившись к нему, я немного повозился с прикипевшей сцепкой, пока с сочным щелчком металлические лапы наконец не разошлись, освобождая локомотив. Дверь кабины тоже открылась с трудом, но внутри оказалось даже довольно чистенько, ни пыли, ни грязи, все рукоятки и переключатели выглядели вполне рабочими. Я перевёл все тумблеры в положение «вкл», нашёл мастер-ключ и провернул его. Дизель чихнул пару раз, фыркнул и с тугим гудением заработал ровно. Потянув клапан, я дал тонкий свисток, передвинул реверс на «вперёд» и увеличил тягу. Гудение стало звонче, маленький локомотив словно бы напрягся, но не стронулся с места. «Осёл!» — рявкнул я сам на себя. — «Тормоза!»

Торопливо я повернул кран, выпуская воздух из магистрали. Тепловозик дёрнулся и быстро начал набирать ход. Поехали!

Не желая на скорости сверзиться с предполагаемого края плоскости сна, я немного убавил тягу, а затем и вовсе отпустил её. Локомотив покатился по инерции. Дорога шла чуть под уклон, и скорость всё равно постепенно росла. Впрочем, пока что впереди, насколько хватало взгляда до туманной пелены, горели только зелёные светофоры. Никакого иного движения на железной дороге сегодня не было. Прогрохотал под колёсами мостик через мелкую речушку. Проплыл мимо белопесчаный откос. Автомобильный переезд показался за плавным изгибом, и, глянув вправо, я успел заметить так и торчащий вдалеке обгорелый остов того самого автобуса мертвецов. Но ни валяющихся трупов в жёлтых лохмотьях, ни блуждающих по дороге закутанных мумий я не увидел. Затем локомотив въехал в густой белый туман. Согласно правилам, я периодически давал короткие гудки и тщательно всматривался вдаль, следя за сигналами. Мутными пятнами выплывали из тумана зелёные огни. Затем жёлтый с зелёным. Я включил тормозной кран. Жёлтый. Уханье раздалось вдруг из тумана, и огромные совы слетелись и расселись на деревьях подступившего к самым рельсам леса. Одна опустилась прямо на крышу кабины тепловоза. Я дал длинный свисток, и сова с обиженным гуканьем взлетела и уселась на щит светофора над жёлтым сигналом. Я ещё прибавил тормозов. Из тумана медленно выплыла стрелка, переведённая на боковой путь. Я совсем закрутил тормозной кран и тепловоз остановился, скрипя колодками. Памятуя о совах, я вынул из кобуры пистолет и очень осторожно открыл дверь кабины. Но крупные круглые птицы даже не шелохнулись, только лишь смотрели на меня большими лимонными глазами с узкими вертикальными зрачками. Я спустился по лесенке, прошёл вдоль тихо пыхтящего локомотива и, взявшись за рычаг, перекинул стрелку. Вернувшись в кабину, я отпустил тормоз, дал самый малый ход и медленно прополз мимо светофорного столба. Но вдалеке всё равно завиднелось мутное красное пятно следующего сигнала. Путь был закрыт. Может быть, надо было следовать по стрелке? Вполне можно дать задний ход и съехать туда. Но нет, не стоит — весь смысл был в длительном движении в одном и том же направлении. Поиск края мира… Я остановил тепловоз ровно под красным сигналом, заблокировал тормоз и вылез наружу. Совы перелетели на соседние деревья, словно провожая меня. Я помахал им рукой — они удивлённо заухали — и смело зашагал по шпалам в туман. Разглядев, что впереди и рельсы, и земля обрываются огромным провалом, я совершенно не удивился. Заглянув в провал, я увидел тёмную пропасть, унизанную сероватыми звёздочками, словно бисером. То, что надо. Я шагнул с обрыва и полетел вниз.

Словно Алиса в кроличьей норе, я падал, падал, падал… Ведь на сей раз со мною не было направлявшей полёт девчонки-грёзопроходицы. Жаль, подумал я. Ах, Оля, Оля. Если бы на свете не было Ани Залесьевой, быть может, я полюбил бы тебя. Не думай, читатель, что я был бесчувственным чурбаном и совершенно не замечал, как на меня смотрела и что иногда говорила красавица-директриса или девочка-лиса. Мне очень и очень было её жалко. Но сердце давным-давно отдано кареглазой дочери чародея. Да и, на мой взгляд, было бы в любом случае предательством крутить шуры-муры с другой женщиной, когда твоя суженая лежит в коме и беспомощна что-либо предпринять.

Едва я подумал про Самохину, как неожиданно понял, в какую сторону мне нужно лететь. Я ещё раз вызвал в сознании её образ, и среди тысяч тусклых глобул чужих снов мне ясно показался маленький облачный комочек с разноцветными огоньками, тонущими в зелёном сумраке, похожий на стеклянный игрушечный шар с пересыпающимся снегом. Неуклюже двигая руками и ногами, я постарался направить своё падение прямо туда. Однако летел я очень быстро, и в одиночку, конечно, просвистел бы мимо — управлять сонным полётом с непривычки было довольно трудно. Но когда я приблизился к шарику Ольгиного сна, меня потянула к нему внешняя сила. Через несколько секунд я уже сидел среди мягких стеблей рядом с полулежащей в травяной кроватке девчонкой-лисичкой. Проколы на бедненьких руках её и жуткие полосы от хлыста суккуба на ногах почти затянулись, но всё-таки были ещё очень хорошо заметны. Она с удивлением и радостью смотрела на меня:

— Ты пришёл? Ты пришёл ко мне? Значит, ты успел спастись?

Тут она перевела взгляд пониже и заметила мои собственные раны.

— Боже! Ты весь в крови! Что случилось? Нет, стой! Подожди, не отвечай. Ложись.

Приподнявшись сама, она мягко надавила мне на плечи, укладывая на траву. Стало очень уютно — пухлая кочка подушкой подстелилась под голову, ворсистые широкие стебли обвили больные места. Я прерывисто вздохнул. Боль и усталость потихоньку начали покидать моё тело и разум.

— Ты успел сбежать от Старика? — удобно пристроившись рядом, спросила Ольга и жадно посмотрела на меня своими огромными синими глазами. — Тебе удалось развоплотить и забрать книгу?

— Нет… — медленно ответил я. — Мне очень жаль, но нет. Боюсь, Оля, я опять наворотил дел. И его зовут не Старик, а Ди…

И я рассказал обо всём произошедшем в квартире главы культа Незримых. Я совершенно не собирался жалеть и выгораживать себя и поведал Ольге обо всех своих ошибках, о возможных последствиях применения книги культистами, о рассылке фотографий с заклинаниями и о прочих грандиозных планах Ди.

Ольга внимательно выслушала меня, задумалась на минуту, а затем проговорила:

— Ну, мне кажется, на самом деле не всё так страшно. Пока сам глава культа не проводит ритуала с книгой в руках, полноценного хаоса у них не получится. И не казни себя так. Ты проявил волю и смелость и не дал этому мерзкому Ди не то чтобы закончить, а даже толком начать обряд над тобой. Бедненький… — и Ольга на секунду тонкими пальчиками прикоснулась к ране на моей груди. Не скрою — несмотря на то, что я отнюдь не собирался отказываться от своих прежних мыслей об отношении к красавице-лисичке, процесс выздоровления сразу пошёл значительно быстрее.

— Даже в том, что ты к бутылке приложиться успел, я не могу тебя попрекнуть — тебе так больно, — мягко продолжила девочка-лиса.

— Всё равно — пробормотал я. — Прости меня за то, что забрал книгу. Хотя, конечно, такое не прощается, я понимаю…

— Глупый ты, глупый! Глупенький одинокий медведь-мальчишка-ковбой, — погладив меня по голове (опять!), сказала Ольга. — Если бы мы не умели прощать даже и такие, и куда более худшие проступки, то мы были бы сродни Незримым и их гадким хозяевам. Месть и осуждение, чванство, ханжество и взаимная ненависть — это путь к ним, туда, в ад. Ты искренно просишь меня простить и давно уже раскаялся в своих необдуманных действиях — я же чувствую. Конечно, я прощаю тебя, агент Андрей Малинов. Давай теперь подумаем, как это всё исправить. Надо как можно скорее отправить полную информацию Сефиросу и архмагистру… то есть руководителю департамента. Тебе всё равно надо будет лечиться — сейчас мы оба ненадолго проснёмся, я приеду к тебе с опергруппой…

— Ольга, — прервал я её. — Я очень благодарен за прощение. Но остановись на минуту. С какой опергруппой? Наша сейчас наверняка уже выехала к какому-нибудь из первых призванных существ Тьмы. Да и весь боевой отдел скорее всего на ушах. Думаю, про призывы Ди не врал. Все, кто хоть как-то может сражаться, скоро вынуждены будут выехать в поле и спасать людей от нападений вытащенных культом из преисподней демонов и демониц. Ты подлечи меня скорей, по возможности затормози время, а потом мне надо срочно просыпаться и искать в квартире Старика любую информацию о месторасположении этой их Обители! Боюсь, на ближайшее время мы оба будем предоставлены сами себе. Остальным просто некогда будет нам помогать в любом случае. Я здесь, а значит, мне быстрее всего удастся получить сведения об Обители. И мне же, как непосредственному виновнику произошедшего, надо ехать туда и вырвать книгу из лап культа. Да мне и проще всего это сделать, с моими-то способностями. Главное — хоть как-то подлатай меня этой твоей лекарственной травой и дай чуть-чуть отдохнуть, чтобы сил хватило пробраться в Обитель и книгу вынести. А там уж будь что будет. А сама ты вообще лучше оставайся во сне, ты ведь не можешь сражаться в реальности и на ментальном уровне…

Ольга мрачно молчала, но я чувствовал, что она осознаёт хотя бы частичную правоту моих слов.

— Да, — проговорила она наконец. — Ты и в самом деле ближе всех к информации об Обители. Конечно, ты опять собираешься самоуправствовать и по-ковбойски действовать, я не могу это вполне одобрить. Но, похоже, тут придётся немного отойти от правил… Однако кое-чего ты не понимаешь. Во-первых, мой лес и травы — не аптечка из компьютерной игры, которая тебе мгновенно здоровье восстановит! Я здесь уже несколько часов по местному времени, и мои раны едва-едва начали затягиваться. Во-вторых, ты зря считаешь, что я не могу сражаться в реальности. Да, на ментальном уровне я, конечно, не боец — я и выходить туда не могу, в отличие от тебя. Но против физических воплощений Тьмы мой пистолет действует не хуже твоего, да и пули у меня в обойме все серебряные. И ещё я могу запросто усыплять противников — самой засыпать мне при этом даже и ни к чему, если нет необходимости входить в их сон. А в третьих… Знаю я, чем тебе быстро можно психические силы восстановить. Точнее, кем…

— Ольга! — вскричал я, неверно истолковав последние слова Самохиной. — Я вполне понимаю твои чувства… Наверное… Но у меня уже есть девушка!

Я осёкся. Девчонка-лиса смотрела на меня с совершенно непонятным выражением лица. Огромная печаль, жалость и к себе, и ко мне была в её взоре. И немного смущения и удивления. Насмотревшись на меня до того, что я покраснел, как варёный рак, Ольга сказала:

— Какой же ты всё-таки дурачок! Такие, наверно, вы все, мужчины. Ну с чего ты решил, что я жажду услышать от тебя вот это, даже если и давала возможность понять, что ты мне нравишься, глупенький медвежонок. Знаю я, что у тебя девушка есть. И не раз её упоминала уже. Она тебя и будет исцелять сейчас, не я. Ох и повезло же Анютке твоей с мужиком, прости за грубые слова. Только учти — всё, что между нами было, пока суккубиху мы гоняли, ей надо будет полностью и честно показать! Оба будем прощения и понимания просить.

Я недоумённо уставился на девушку. Страшная и прекрасная надежда обожгла всю мою душу.

— Что? — пробормотал я. — Что ты сказала? Ты можешь отвести меня в Анин сон?

— Могу, медвежонок. Это очень трудно, я потом несколько недель не буду по снам прыгать, но я тебя отведу. Я уж заметила — женское общество тебе сил здорово придаёт. И зачем я тебя только повстречала, красавчик! Полежи пока. Я сейчас приду. Мне подготовиться надо.

Я откинулся на травяное ложе, не зная, что и думать. Радость и тревога попеременно пульсировали в мозгу. Неужели я действительно смогу повидаться с любимой?! Вот так, легко? Во сне? Вспомнит ли она меня? Как вообще всё это произойдёт?

Зашуршали кусты и на полянке вновь появилась Ольга. Она была одета в строгий классический костюмчик в жёлто-коричневую клетку, напоминавший школьную униформу. На ногах были длинные чулки коньячного оттенка и туфли с пряжками и широким каблуком. Однако рыжие ушки по-прежнему задорно торчали над тонким металлическим ободком, удерживавшим длинные волосы, а из под короткой юбки высовывался пушистый лисий хвост. Признаться, в таком наряде девушка казалась едва ли не привлекательнее, чем в прозрачном платьице. Тем не менее, заметив мой пристальный взгляд, она насупилась и сказала:

— Чего уставился? Не поведу же я тебя на встречу с твоей невестой полуголая. Может неправильно понять. Уф, какая неудобная одёжка! И как только я в реальности умудряюсь в похожей ходить!

Она нацепила на свой чуть вздёрнутый носик очки в узкой оправе и стала до ужаса похожа на настоящую взрослую Самохину, директора отдела БКЯС. Потом она слегка наклонила голову и строго поглядела на меня через прямоугольные стёклышки.

— Ты и в самом деле полежи немного. Отдохни и расслабься. Только пожалуйста, — и тут она наклонилась прямо ко мне, овеяв тонким цветочным ароматом духов. — Доверься сейчас моей воле внутри сна. Отпусти свою. И лечение быстрее пойдёт, и отвести тебя в Анин сон мне проще будет. На руках никого носить не надо теперь. Ты поспи. Поспи во сне. Спи, спи, усни… Баю, баю, баю…

Ольга присела на траву рядом со мной и снова нежно коснулась моих волос. На самом деле я был даже рад отдаться чьей-то доброжелательной воле. Отдаться и хоть на несколько минут снять с себя ответственность за происходящее. Хоть ненадолго забыться… Я прикрыл глаза. Нежные прикосновения девушки, мягкость травяного ложа, целебные щекотания перевязавших мои раны ворсистых листиков, тихая колыбельная песенка слились в умиротворяющий поток в моём истерзанном сознании. Я погрузился в глубокий покой. Меня словно понесло куда-то медленным течением.

Когда я вновь открыл глаза, зелёный сумрак сказочного леса сменился синевато-золотистым светом. Я лежал на широкой оттоманке и моё лицо овевал свежий ветерок. Я приподнялся и огляделся кругом. Оттоманка стояла у низкой балюстрады, ограждавшей широкую веранду или балкон, принадлежавший большому красивому зданию. Это был замок или дворец, лёгкий, воздушный, органично смешавший в себе западный и восточный стили архитектуры. Островерхие башенки и шпили сочетались с тонкими витыми колоннами и растительными орнаментами. С балкона открывался чудесный вид на зелёную холмистую местность с рощицами, лугами и перелесками. Тут и там из-за деревьев виднелись белые строения, напоминавшие древнегреческие базилики. Неширокую синюю речку пересекал длинный каменный акведук. Вдали голубоватыми силуэтами встали высокие горы. Но ни души не было вокруг. Где это я? Страха я никакого не испытывал, этот мир не имел в себе ни тени, ни ужаса, ни мрака. Мне хотелось спуститься к цветущим лугам, осмотреть те белые, увитые плющом базилики, пройтись по верху акведука, доехать до синих гор… Только не в одиночку. Лёгкий шорох раздался от входа на балкон, я быстро обернулся и тут же вскочил с лежанки, охваченный радостью, тревогой и восторгом. Легко переступая обутыми в вышитые туфельки ножками, шурша длинными полупрозрачными юбками-шлейфами, ко мне шла моя Аня. Дивные большие карие глаза её серьёзно смотрели прямо на меня. Длинные каштановые волосы были завиты и собраны в сложную причёску с лентами и бантами. Великолепное светло-голубое платье открывало смугловатые плечи, тонкая ткань совершенно не скрывала прекрасной гибкой фигурки моей любимой. Быстро подошла она ко мне, строго заглянула мне в лицо и спросила:

— Андрей? Это ты? Что это? Наваждение? Откуда ты здесь, снишься ли ты мне?

— Аня! — вскричал я. — Ты не узнаёшь меня? Да, это я, Андрей! Это сон, но… это больше, чем реальность!

— Так странно… — отвечала моя милая. — Я ведь в самом деле спала. Было очень покойно. Я не знаю, сколько я спала. Но… ведь я и сейчас сплю, так ведь? Как же это? Меня вроде бы разбудила очень странная девушка — в пиджаке, но у неё были лисьи уши! Она сказала, что привела тебя ко мне. Тебя! Андрея Малинова, агента, которого я люблю!.. Как это может быть? Или мы оба умерли?

Как только я услышал слово «люблю», я больше не мог сдерживаться. Я крепко-крепко обнял Аню и прижал её к себе.

— Нет! — сказал я. — Мы не умерли. Мы живы, любовь моя, живы так, как никогда ещё не были. Если только… если только ты и вправду любишь меня. Потому что я люблю тебя, люблю всей душой и всем сердцем, и только мысль о тебе провела меня сквозь кровь и мрак к этой встрече!

— Люблю ли я?! — вскрикнула Аня и вся затрепетала, как птичка, в моих объятиях. — Солнышко моё, ты только мой свет, я без тебя не могу быть. Я люблю тебя, сильно люблю! И я чувствую тебя! Ты живой! Ты здесь, и вправду здесь, это не морок!

Она нежно обвила мою шею руками, чуть подтянулась и нашла своими горячими губами мои.

Так долго мы стояли, слившись в сладчайшем поцелуе, не желая оторваться друг от друга даже на мгновение. Но я чуть вздрогнул невольно, когда тонкая ручка Ани случайно коснулась раны на моей груди. Любимая моя ахнула, немного отстранилась и глянула на мою одежду. Пятна крови на блузе почти отмылись тогда в пруду, но всё же были заметны. А часть капель в своё время попала и на брюки.

— Господи, Андрей! Ты ранен? Что случилось? Садись скорей, не стой!

Тут Аня заметила и рану на руке:

— Ты сумасшедший! Ты же весь в крови! Ложись немедленно! Я бинты принесу!

Я со смехом поймал за руку рванувшуюся было к выходу с балкона Анечку, притянул её обратно к себе и усадил на оттоманку, опустившись рядом.

— Не нужно, милая. Здесь всё зарастает само. Да и стоило лишь тебе коснуться меня, как раны мои закрываться начали.

Это было правдой. Я и в самом деле почти перестал ощущать боль в порезах, едва Аня обняла меня. Первое её прикосновение к ране было болезненным, но теперь я чувствовал, что мне гораздо лучше. Будто касание её было целебным. Да оно таким и было.

— Как всё это случилось? Что с тобой происходило всё это время? И кто та девушка?

В последнем вопросе я уловил лёгкую тень тревоги в голосе возлюбленной. Вздохнув, я сказал:

— Это очень длинная и странная история, Аня. Я попробую рассказать вкратце…

— Не нужно говорить, — произнёс вдруг золотистый голос Самохиной. — Я могу всё показать. И я должна, мы должны всё показать, Андрей.

Я поднял голову. Ольга стояла рядом с оттоманкой, положив тонкую загорелую руку на балюстраду. Она выглядела смущённой, поза её была неуверенной. Я хотел было сказать что-то, может быть начать заранее оправдываться, но девушка-лиса протянула навстречу моим словам раскрытую ладонь:

— Молчи, мальчишка. Не говори ничего. Всё будет хорошо. Но это девчачий разговор. Пойдём, подружка. Я тебе всё-всё покажу. Ты не переживай, твой парень — самый лучший в мире. А почему я так свободно об этом говорю — ты сейчас узнаешь.

И Ольга быстро наклонилась к Ане и что-то тихо зашептала ей на ушко. Любимая моя чуть нахмурилась сперва, но потом улыбнулась, и её улыбка показалась мне хитроватой. Легко погладив меня по плечу, Аня вскочила и вместе с Ольгой отошла в сторонку. Они сели на мягкие стулья с высокими спинками, стоявшие поодаль у балюстрады и близко-близко придвинулись друг к другу. Смотреть на двух красавиц было удивительно: золотисто-рыжие прямые волосы смешивались с вьющимися каштановыми, глубоко-синие глаза ярко блестели напротив карих, светлая кожа с лёгкими веснушками и тонкие губки Оли резко контрастировали с чуть смугловатым личиком с румянцем на щёчках и алым пухленьким ротиком Ани.

Девушки взялись за руки, прелестные головки склонились вплотную, Олин лоб тихонько коснулся лба Ани и обе закрыли глаза. Довольно долго сидели они так, не шелохнувшись. Я не мог отвести от них глаз. Дело было далеко не только в их прекрасной внешности. Я понял, что Ольга напрямую мысленно демонстрирует Анечке всё произошедшее в наших снах. Решалась моя судьба. «Прости меня», — беззвучно шептал я. — «Прости за все соблазны, за все прельщения. Мне так тяжело было одному, так тяжело, но я не должен был многого делать. Должен был себя сдержать».

«Господи», — молил я. — «Только бы она поняла. Только бы простила. Что, если она покинет меня? Я сойду с ума. Я умру. Мне лучше будет умереть».

Я уронил голову на руки и прикрыл глаза. Я слышал тихий девичий шёпот — слова были неразличимы. И вдруг зашуршали длинные одежды, повеял лёгкий сладкий аромат — я отнял ладони от лица и близко-близко увидел полные слёз Анины карие очи. «Бедный мой, милый», — шептала она. — «Бедненький мой Андрюша! Столько ты пережил, и меня рядом нет!» Она наклонилась ко мне и обняла меня, упала рядом со мной, положив голову мне на грудь, и её горячие слёзки защекотали мою кожу.

О счастье, подумал я. О счастье, радость, и есть Господь в небесах. Ну, пусть теперь хоть всё войско культистов с их тёмными союзниками встаёт передо мной. Я готов сразиться с ними. Я словно бы наполнялся светом изнутри. Ровное тепло появилось от сердца и постепенно разлилось по всему телу. Голова сделалась ясной-ясной, мысли — чёткими, прекрасными и яростными.

— Не плачь, милая, — сказал я. — Не плачь. Теперь всё будет хорошо. Всё уже хорошо.

Я осушил её слёзы поцелуями. Она нежно улыбнулась мне.

Из-за парапета вдруг высунулись рыжие ушки Ольги:

— Что ж, детишки! У вас есть часа два-три! Я пока погуляю вон там… по рощицам. Воздух здесь хороший, ранки нам всем затянет. И время я немножко задержу. Не стесняйтесь меня. Я не буду подсматривать!

Ольга повернулась было и собиралась уже уйти, но Анна жестом остановила её. Моя любимая чуть покраснела и выглядела смущённой и взволнованной, что ей очень шло.

— Подожди, Оля… Погоди минуту. Постой тут.

Аня встала, взяла меня за здоровую руку и отвела в сторону. Я начал понимать, в чём дело, и тоже немного засмущался.

— Андрей, — тихо сказала девушка. — Ты самый честный и благородный из мужчин, и я не сомневаюсь в тебе. Мы обменялись уже давно взаимными клятвами в любви, но… мы пока ещё не женаты.

— Я всё понимаю, моя милая Аня! — перебил её я. — Разумеется, я никогда не стану тебя ни к чему принуждать, даже мысли такой у меня нет! Как только ты проснёшься, мы…

Моя любимая с улыбкой поднесла руку к моим губам:

— Нет-нет. Ты меня неправильно понял. Я очень хочу быть с тобой. Неизвестно, когда мы увидимся вновь, и увидимся ли. Неизвестно, проснусь ли я. Мы должны, я уверена, мы обязаны использовать то время, что дано нам. Но хочешь ли ты быть со мной? Уверен ли ты? Если мужчина возляжет с женщиной, то в глазах Бога они муж и жена. А жена не рукавичка, Андрей. Нельзя будет просто так взять и отбросить… И это как раз я не хочу принуждать тебя. Готов ли ты идти со мною в вечность? Тем более вот так, когда мы не знаем даже, встретимся ли ещё раз по эту сторону смертной тени?..

Тогда наконец я понял всё.

— Оля, — сказал я. — Подойди, пожалуйста, сюда.

Ольга посмотрела на меня немного удивлённо, но перемахнула через парапет и приблизилась к нам. А я взял правую ручку Ани в обе свои, опустился на одно колено, и, не отрывая взгляда от её глаз, сказал:

— Анна Владиславовна Залесьева! Моя милая и любимая! Перед лицом присутствующей здесь директора отдела Организации магистра Самохиной Ольги Ивановны, я, бывший агент упомянутой Организации, Малинов Андрей Кимович, прошу твоей руки! Согласна ли ты стать моей женой?

Анечка вся зарделась, её щёки стали совсем пунцовыми, но она не отняла своей руки и тихо, но твёрдо ответила:

— Да, агент Малинов Андрей. Я, Анна, дочь побеждённого тобою графа Владислава Залесьева, согласна стать твоей женой. Я твоя.

И эхом откликнулась нам девушка-лиса:

— Я, Самохина Ольга Ивановна, магистр Ордена, директор отдела, своим свидетельствованием скрепляю ваше взаимное обещание, Малинов Андрей и Залесьева Анна. Отныне вы помолвлены друг другу перед Богом и людьми.

Эта странная и возвышенная церемония произвела большое впечатление на всех нас. С минуту мы молчали, не меняя поз. Потом я медленно поднялся на ноги, крепко обнял Аню и прижал её лицо к своей груди. Однако тишину первой нарушила Ольга. В глазах её блестели слёзы:

— Братик и сестрица! Позвольте уж мне теперь вас так называть! Хотите вы этого, или нет, но мы теперь все трое связаны. У меня никогда не было семьи. Я не знаю своих родителей, не было у меня ни братьев, ни сестёр… А теперь есть! Будьте счастливы, родные мои! Идите и радуйтесь друг другу!

И, подмигнув нам, она развернулась и быстро спустилась по каменной лестнице, на ходу сбрасывая туфли и стягивая чулки. Оставшись босиком, она пустилась бегом к недалёким зелёным зарослям и вскоре скрылась в них. Слова её меня немного удивили. Вот уж нежданное родство! Однако стоило мне взглянуть на прелестное, сияющее радостью личико Ани, как я мгновенно забыл обо всём на свете.

Моя суженая немного отстранилась от меня, чуть отвела в сторону взгляд, взяла меня за обе руки и тихо шепнула: «Пойдём». И мы поднялись ко входу в тихие тёплые покои, завешенные вышитыми гобеленами. У широкого ложа на низком столике стояли чаши с вином, в корзине лежали фрукты. В камине горел яркий огонь.

Что я могу рассказать об этих кратких часах счастья и неземного блаженства? И стоит ли? Да и разве помню я? Сперва мы просто сидели и держались за руки. Потом Аня шепнула: «Я знаю, ты уже был женат. Ты говорил мне ещё тогда, весной, когда впервые мы остались наедине. Ты знаешь, как это бывает. А я ещё нет… Будь со мною нежен…» И она распустила завязки на платье.

О, я был нежен! Бесконечно осторожно, как к драгоценной игрушке, прикасался я к своей возлюбленной. Мои ласки были тихи, хотя внутри полыхал жаркий костёр страсти. Но дыхание Ани становилось всё чаще, её движения — смелее, и вскоре она сама крепко-крепко прижалась ко мне и мы слились. Один лишь раз чуть вскрикнула моя девочка, а потом все её тихие стоны мне на ушко были полны неги и любви. Плавный-плавный, мягкий-мягкий, нежный-нежный медленный ритм захватил нас и беспредельная сладость наполнила всё моё естество.

Потом были тишина, потрескивание огня в камине, терпкий вкус вина на губах, хранящих ещё Анечкины поцелуи, прохлада покоя и лёгкое тепло с той стороны, где лежала моя суженая. Её ручка, несмело крадущаяся под тонким одеялом к моему телу. Искорки внутри и внизу живота. Её пальцы скользят по моей груди. И снова тесные объятия, жаркие ласки, горячие поцелуи… Потом, похоже, мы уснули прямо в руках друг друга, сладко истомлённые любовью.