Демоны пустыни

Глава 9

Демоны и боги этого мира, ну почему опять он? Мне никто не отвечает, а Эратский потирает плечо и поворачивается ко мне.

— Ты? Ты вообще как здесь оказался? — его злость вмиг превращается в удивление.

— Вероятно, чтобы тебе на нервы подействовать лишний раз.

Гнев возвращается вместе с силой, её сияние заполоняет всё небольшое пространство тамбура.

— Белаторский, — мою фамилию он буквально выплевывает. — Я кажется, предупреждал, что в следующий раз…

— И в тот раз мы чуть императорский фрегат не потопили. Желаешь повторить, но теперь с поездом? — я тоже завожусь, хотя драться тут — чистое безумие.

Один удар и нас, на такой скорости, снесёт с рельсов. А мне жалко первый же поезд, в котором удалось прокатиться. Я вижу, что свечение его силы затихает. Играя желваками, он отзывает её совсем. Не совсем отбитый, это радует.

— Лучше не попадайся мне больше на глаза, — сквозь зубы угрожает он.

— Да, да, уже слышал, в следующий раз не повезёт. Но меня, увы, сложно не заметить, — я указываю на свою голову. — Так что либо тебе зрение придётся подкорректировать, либо не смотреть в мою сторону.

— Да ты совсем охренел? — Эратский снова переходит в состояние изумления.

Так-то да, но не признаваться же сразу. Не то чтобы я люблю провоцировать несдержанных людей, но и угроз по неизвестным мне причинам тоже не люблю. Я вздыхаю:

— Нет, ищу выход из непростой ситуации. Видеть ты меня не желаешь, но, похоже, придётся. Догадываюсь, что мы направляемся в одно место. Ты же не собираешься где-то по пути выйти? — я не дожидаюсь ответа от офигевшего парня. — Вот и мне так кажется. А там, предполагаю, будет тесновато. Ну и как поступим? Предложения?

Я пытаюсь вспомнить, что там положено при вызове на дуэль. Перчаткой по наглой роже охаять? С сожалением смотрю на свои руки.

— Тьфу, — оживает Эратский, трясёт головой и морщится. — Псих. Предложения? Предлагаю тебе заткнуться.

Неисправимое хамло. Я осуждающе мотая головой, изображаю грусть.

— Ты так меня видеть не хочешь или не слышать? Что-то я запутался.

Эратский бросается вперёд, хватает меня за грудки и тянет вверх. Удерживая за плечи, бью в берцовую кость, он сгибается от боли, разворачиваю и, удерживаясь от пенделя, отталкиваю от себя.

Конечно же ему мало. Бросается на меня сразу же, пропускаю болезненный удар в бок, поворачиваясь. Выворачиваю за локтевой сустав и нагибаю орущего Эратского. Знаю, знаю, это очень больно, но по-другому его не успокоить.

— Ой, мальчики… — раздается писк за спиной.

Девчонка, миниатюрная, полненькая и кучерявая, стоит в дверях вагона и смотрит на нас расширенными глазами. Голубыми, как ясное небо.

Хтонь! Я вдруг соображаю как это выглядит со стороны и резко отпускаю Вадима. Вовремя я его нагнул, конечно. Румянец уже вовсю играет на женском личике, она отводит глаза. Мать вашу, вот этого мне ещё не хватает.

Эратский быстро справляется с болевым шоком и выпрямляется, держась за локоть. Бросив «ну теперь тебе точно конец», он уходит. К моему счастью, в противоположную сторону.

— Не подскажете, красавица, где тут ресторан? — отвлекаю я девчонку от её фантазий.

— Конечно, конечно, — с радостью отвечает она. — Через один вагон, туда.

Отвешиваю вежливый поклон голубоглазке и скрываюсь с её глаз. Аппетит мой вся эта возня только подстегнула. А о поведении и последствиях лучше думать на сытый желудок.

Придётся с этим нервным что-то делать, но что… Может, демоны его достаточно займут, чтобы со скуки не совался ко мне?

Друзья обнаруживаются за сдвинутыми столами и в компании незнакомых мне аристократов. Радует, что хоть на время пути нас явно разделили с союзниками. Саша, по-прежнему сияющий фингалом, немного грустит. Не тот уровень веселья.

Мне кого-то представляют, я отвечаю взаимностью, не глядя, полностью поглощённый меню. Напрочь забываю о манерах, когда голоден.

Дневной сон ничуть не уменьшает желание поспать. Интуиция подсказывает мне, что эта роскошь в ближайшем будущем будет доступна в небольших дозах. А значит, надо брать про запас.

Перед сном удаляюсь в душевую, которая оказывается отдельно от туалета. И, скрежеща зубами, разматываю бинты на руках. Задыхаясь от вони и боли, намазываю воспалённую кожу.

Когда я, отдышавшись, возвращаюсь, все уже спят под мерный стук колёс.

Александрия, последний оплот человечества перед Великой пустыней, встречает нас палящим солнцем и духотой. В воздухе витают микроскопические частицы песчаной пыли, тут же забиваясь в нос. И я чихаю, едва выйдя на перрон.

— Буря ночью была, господин. Ажно до нас долетело, — комментирует мою реакцию мальчишка, стоящий у выхода из вагона.

Тощий и загорелый, как демон, он щербато нам улыбается, прикрываясь от солнца рукой.

— Вам туда, господа, — пацан машет рукой в сторону головы поезда. — Тама вона, видите, чёрный флаг, тама вас ждут.

Флаг и правда оказывается «тама», вися жалкой тряпкой на высоком флагштоке. Мы благодарим мальчишку, а Олег суёт ему пару купюр и проводит над головой рукой, окутанной сиянием силы. Мелкий удивлённо хлопает ресницами, хватаясь за щеку, и улыбается ещё шире.

С каждым шагом солнце припекает все больше. Неподвижный воздух не даёт и шанса охладиться. Я пытаюсь обмахиваться рукой, но тут же бросаю. Только делаю хуже, согревая себя ещё больше горячим воздухом.

Вижу, как военные взводами бегом пересекают площадь и загружаются в автобусы под громкие крики командиров. Я же только мечтаю что о панамке и чтобы не пришлось бегать. Водится за мной некоторая наивность, что уж…

До тента, над которым сник чёрный флаг, дохожу уже потный насквозь. Там, за длинным столом, сидят пятеро ребят в песочном камуфляже и шустро распределяют новоприбывших аристократов.

— Номер группы? — тут же задает вопрос парень, как только мы дружно подходим.

— ТГОП-33! — бодро докладывает Богдан и мы все удивлённо на него смотрим.

Покровский, словно и не из нашей реальности, даже не взмок. Его акклиматизация произошла мгновенно, вызвав во мне жгучую зависть.

— Вас ждут у места двадцать три, — парень сверяется с бумагами и машет в сторону стоянки за площадью. — По прибытию идите в административное здание, там вам скажут куда дальше.

Ожидает нас транспортное средство такого вида, что у меня оно вызывает смех, а у Каритского нервную икоту. Микроавтобус размера, кажется, только для одного Богдана, раздутый и на разномастных небольших колесах.

Но ошибки нет, её исключает водитель, в руках у которого картонка с номером нашей группы.

Мы набиваемся внутрь, как селедки в бочку. Когда последним залезает Покровский, то это чудо неизвестного автопрома дает сильный крен, опасно скрипнув.

— Великая девятка, — стонет Саша, зажатый мощным телом здоровяка. — Хотя бы кондиционер включите.

Водитель хохочет и его «бешеная табуретка» срывается с места, фыркая и исторгая вонючий чёрный дым из выхлопной трубы.

До города, плавающем в мареве жары вдалеке, мы не доезжаем. База располагается у его окраины, по пути от вокзала. Асфальт же кончается ровно на стоянке. Нас трясёт так, что даже бодрый Богдан к концу поездки зеленеет.

На Володю так вообще лучше не смотреть, он бледнее белой футболки, что уже покрылась пятнами от пыли в воздухе. Олег почти сразу прекращает попытки облегчить наши страдания, отзывает силу и судорожно держится, уперевшись одной рукой в меня, а второй в крышу.

Меня хоть и немного мутит от бесконечных подпрыгиваний и резких обгонов, но я радуюсь. Состояние какого-то счастливого предвкушения занимает все мои мысли. Моя улыбка всех раздражает.

Справа сверкает бескрайняя водная гладь, а слева полоса зелени, за которой виднеются горы. Между низкими деревьями и возвышенностью он — правитель почти всего континента — песок.

У распахнутых ворот, зияющих в бетонной стене, мы затормаживаем на полном ходу. Нас всех кидает вперёд, а я продолжаю радоваться. Потому Покровский сидит ближе всех к выходу и никого не придавил.

Рыжий, выбираясь наружу, счастлив. Вот так, потихоньку, и научится радоваться простым вещам. Наш транспорт, выдав ещё одно чёрное вонючее облако прямо в нас, уносится.

А мы идём искать административное здание. Указания, выданные нам на вокзале, оказываются не совсем точными. Нас отправляют сначала в одно здание, где сверяются с бумагами. Потом в другое, где сверяются и ругаются, отправляя обратно.

Когда мы наконец находим нужную нам палатку, я почти в отключке, и кажется, что мы прошли базу вдоль и поперёк несколько раз. Хорошо хоть где-то в середине этих метаний нам выдали литровые бутылки с водой.

— Ну и где вы шлялись? — вместо приветствия орёт наш будущий командир.

Невысокий, поджарый, широкощёкий. На лице хитрые карие глаза, переломанный нос, трёхдневная щетина и короткая бородка с седыми проплешинами в выгоревших волосах. Голова же совершенно лысая.

Его одежда, как и всё тут, песочного цвета. Здания, ангары, палатки и люди — всё сливается с проклятым песком. Который забился, кажется, в такие места, в которых никто ещё не смел бывать.

Нам уже настолько плевать, что никто не обращает внимания на его вопль. Мы просто кидаем пыльные сумки на землю. И пытаемся стоять более-менее ровно.

— Ладно, — немного смягчается он, — Добро пожаловать на первую объединённую базу, господа дрищи. Вас прикрепляют к тринадцатому усиленному взводу девятой пустынной роты. Сокращённо — тринадцать дробь девять пэ эр.

Он вдруг ударяет кулаком по стоящему рядом с ним столу и тот жалобно хрустит.

— Да где этого свистка теперь носит! Забельский! — орёт он так громко, что будь тут стёкла — лопнули бы.

Мы вздрагиваем, а мужик прислушивается и спокойно продолжает:

— Я — старший лейтенант Егор Бражинский, командир тринадцатого, то есть, вашего, господа дрищи, усиленного взвода. Экипировку получите позже, после обеда. Где тут что вам покажет… Забельский, демонов тебе в жопу!!! — снова орёт он.

Слышится топот и в палатку, подняв облако пыли, влетает парень. Молодой, не намного старше нас. Волосы тщательно причёсаны, лицо гладко выбрито. Песочная форма застегнута под самый подбородок. Бледноват по сравнению с командиром. И у парня отчаянно дёргается глаз, а лицо покраснело.

— Лейтенант Христофор Забельский по вашему приказу прибыл! — громко выкрикивает он высоким голосом, вытягиваясь по стойке смирно.

— Поедешь у меня колхозников патрулировать! — старлей отмахивается от оседающего песка.

— Так я по вашему приказу, распечатывал, — он трясёт пачкой листов, зажатой в руке.

— Два раза, — подводит итог спору Бражинский и кивает на нас. — Определи их. Всё, теперь это твоя проблема. Свободны!

Забельский вылетает из палатки пулей, а мы нехотя подбираем сумки и плетёмся за ним на жару. Лейтенант, явно свежеиспечённый, оказывается очень разговорчивым и вежливым.

— Вы не обращайте внимания, — тараторит он, пока мы идём вдоль бесконечного ангара. — Старлей наш классный мужик. За своих горой стоит. Ну а нервный, так все тут нервные. Ко мне можно просто по имени, кстати. Меня вообще все Кристо зовут.

— Ты сам-то тут долго? — прищуриваюсь я от яркого солнца.

— Две недели, — сознается Забельский, вздыхая.

— В вылазках был? — подтягивается Богдан.

— Нет, меня тут к снабжению приставили. И к вам. Только в патрулирование местных деревень пару раз… попадал. Но там никогда ничего не происходит.

— Ну, ничего, целее будешь, — не очень уверенно утешаю я его.

— Да у нас уже месяц тихо! Только одному ногу оторвали, — печально сообщает он нам и пока наши рожи вытягиваются, принимается снова тараторить. — Время до обеда на обустройство. Душевые и туалеты — там.

Кристо машет куда-то в сторону, но мы не успеваем увидеть куда.

— Столовую мы только что прошли. Там и встретимся. Потом я отведу вас за экипировкой, потом короткий инструктаж. До ужина время свободное, на адаптацию. Ну и после. С завтрашнего дня уже строго по расписанию. Экспресс-обучение по анатомии, тактике, оказанию первой помощи. Пять дней на обучение, затем вылазка.

Плотное расписание, ничего не скажешь. Хотя, честно говоря, такого подхода к начальной подготовке я не ожидал. Думал кинут прямо к демонам, и разбирайся там сам. Сказывается неудачный опыт с этими тварями.

— Это что? — оживает Саша, когда лейтенант останавливается у большой армейской палатки.

На ней наспех пришита белая тряпка с надписью ТГОП-33. Так мы не выяснили, что означают эти буквы. Роман отказался нам отвечать, отводя взгляд. А наши предположения состояли, естественно, сплошь из матерных слов. Мы разгадали только первые две буквы — тактическая группа.

— Уж поверьте, это лучше, чем в бараках, во всеми остальными, — взволнованно говорит Забельский. — Хоромы, можно сказать.

Я смотрю на идеально ровные ряды подобных «хором». Каритский мотает головой, но идёт внутрь, подальше от прожигающих макушку лучшей солнца.

Внутри стол со скамейками в предбаннике. В основном отсеке пять коек, по две слева и справа и одна по центру, рядом с небольшой печкой-буржуйкой, трубой подпирающей самую высокую точку крыши. Кровати заправлены, у каждой небольшая тумбочка. На ней фонарь и кружка.

Просторно, проходы такие, что и вдвоем можно разминуться. Но кислое лицо Каритского совсем не гармонирует с интерьером. Впрочем, он ничего не говорит. Неужели смирился?

Кристо, пожелав удачи напоследок, сверяет с нами часы и уходит. Я занимаю центральное место, пока остальные ловят ворон, рассматривая наше новое жильё. И успеваю вздремнуть до обеда.

Кормят нас, несмотря на увещевания брата, отлично. И даже дают добавку… Богдану. Дежурный на раздаче молча оценивает его размеры и без лишних вопросов выдает ещё одну порцию густого жирного супа, макарон с котлетами и винегрета.

В столовой на всю катушку работают кондиционеры, но прохлаждаться нам там не дают. Забельский водит нас зигзагами по базе, мы получаем комплект амуниции, аптечку, рюкзаки, рации и прочее снаряжение.

А после душа лейтенант заставляет нас всё это надевать, рассортировывать и объясняет что куда пихать не надо. К нам даже на минуту присоединяется старлей, орёт, что мы не достойны почётного звания «дрищей» и уходит довольный.

Всё свободное время до ужина уходит на изучение этих нехитрых премудростей. Адаптация, по нашему мнению, проходит успешно. По мнению Забельского, лучше, чем могло быть.

Ужин в себя приходится запихивать. Аппетита нет ни у кого, кроме Покровского. Нас мутит, накатывает апатия, поднимается жар. К ночи тепловой удар получает и Богдан.

И мы, поначалу желавшие познакомиться с соседями и изучить базу, еле плетёмся до нашей палатки. Единодушно принимаем волевое решение больше не двигаться.

— Ну что, мы теперь — пустынники, — слышу я шепот Саши, когда мы все укладываемся по койкам и тушим фонари.

Мне хочется ответить в рифму, но лень. Покровский ёрзает, урча животом. Володя, кажется, вырубился сразу. Олег хмыкает и мудро изрекает:

— Мне кажется, лучше не стремиться завоевывать это звание. Не хотелось бы научиться расстраиваться всего лишь оторванной ноге.

Я согласно зеваю, а Каритский недовольно бурчит:

— Вот умеешь же ты всё испортить. Найду палатку с эллинками — тебя не позову.

— А я тебя лечить после них не буду, — мстительно отвечает целитель.

Под их тихое переругивание я сладко засыпаю, думая о том, где с утра тут можно добыть кофе.

Наше первое утро на базе пустынников начинается не с кофе. И до рассвета.

Оглушительной вой сирены подбрасывает меня с кровати. В темноте слышу только ругань и звук падения чьего-то не меру отъевшегося тела. Издалека доносится трескотня автоматных очередей. Снаружи — крики и топот десятков ног.

В нашу палатку врывается Забельский с глазами-блюдцами:

— Подъём! — истошно орёт он, перекрикивая незатихающую сирену. — Тревога! Тревога! Нападение!