Дэниэл молчит

Глава четырнадцатая

Кэт сказала, что соскучилась по мне, по детям и хочет увидеться. Договорились, что она встретит нас у школы. Мы нашли ее машину, и я пристегнула Эмили и Дэниэла на задних сиденьях, радуясь ожидающим нас приключениям. К моему полнейшему восторгу, Кэт предложила поход в зоопарк.

— Я приглашаю, — добавила она.

Здорово! Мне непросто сводить детей в зоопарк: за цену такого похода можно купить один час занятий с Энди, или продуктов на полнедели, или школьный жакет для Эмили к осени. Собственно, жакет меня не слишком беспокоил — Стивен, вне всяких сомнений, оплатит, — однако муж четко дал понять, что Энди О'Коннор обходится слишком дорого. Дескать, игры с ребенком не стоят таких безумных денег. Но он-то не видел собственными глазами, чего Энди добивался от Дэниэла! И не понимал, что игры — это лишь малая часть работы Энди.

— На пасхальные каникулы родители водили нас в зоопарк, — говорила Кэт. — Каждый год, непременно в один и тот же день. В субботу мы шли в зоопарк, а в воскресенье отмечали Пасху. Жара и лондонский зоопарк в моем сознании не совмещаются. Для меня зверинец навсегда связан с Великим постом. Как услышу пасхальный гимн — перед глазами шлепают ластами дрессированные тюлени.

По желанию Эмили мы зашагали по нагретой белой дорожке прямиком к слонам, «слишком быстро», по мнению запыхавшейся Кэт. Она насмешила меня своими жалобами на жару. В моей родной Вирджинии даже ранней весной тебя окутывает горячее марево. А летом бывают такие дни, когда каждый вдох обжигает, воздух горяч, как распаренная шерсть, и каждый жест под палящим солнцем дается с трудом. Летним днем в Вирджинии не походишь быстрым шагом. Мы пережидали жару дома, у кондиционера, попивая ледяной чай (такого, кстати, в Англии не сыщешь) и сражаясь с насекомыми, которые тоже рвались в прохладу. Чешуйницы упорно лезли по водостокам, невесть откуда налетали осы. Земля вокруг дощатого дома, где мы жили, кишела жабами, прятавшимися от жары по норам, и змеями, бесстрашно выползавшими по вечерам на нагретые камни. С заходом солнца наступало время москитов, мы нещадно поливали себя репеллентами, и в последнее время я не раз задавалась вопросом, не эта ли отрава — причина болезни моего ребенка. А может, в аутизме Дэниэла виновны пестициды, которые тоннами распыляли на местные поля одномоторные самолеты, — они летали низко, как гуси, заставляя нас невольно пригибаться. Ребенком я шлепала по ручьям и пила воду из любого источника. Мы с братом все окрестные леса излазали, объедаясь голубикой и дикой земляникой, что пряталась под празднично-зелеными листьями. Мыть ягоды? Да нам такое и в голову не приходило. Мы ловили рыбу, не задумываясь о чистоте воды; тайком уписывали соседскую малину, не ломая голову над вопросом, как она выросла, такая красавица, среди полчищ всевозможных паразитов.

— Имей в виду, я никогда не любила Пенелопу, — прервала мои мысли Кэт.

Мы стояли перед слоновьей вольерой, и восторгу Эмили не было предела. Серый слоненок величиной с лондонское такси казался совсем крошечным рядом с морщинистой мамой-слонихой! Дэниэлу было не так интересно, но и он смотрел на слонов, что уже хорошо, даже если при этом он жевал уголок воротничка рубашки. Я отвлеклась от Кэт на пару минут, чтобы помочь Дэниэлу ткнуть пальчиком в животных: «Большой слон! Маленький слон!» — но все же совмещать терапию с беседой с Кэт было сложновато.

— Уж так она себя любит, так любит. Воображала, — фыркнула Кэт. — По-своему, конечно, хороша — отдаю должное, — но я вздохнула с облегчением, когда он на ней не женился. И я всегда гордилась такой невесткой, как ты.

Эмили двинулась вдоль ограды, мы следом — с отставанием, чтобы она не слышала разговора.

— А почему в прошедшем времени? Я по-прежнему твоя невестка. Или я чего-то не знаю?

Кэт быстро глянула на меня и отвела глаза.

— Черт побери! Выкладывай, Кэт!

Дожидаясь шоу морских львов, мы наблюдали, как рассаживаются на сине-зеленых стульях зрители, слушали дрессировщицу — громогласную даму с микрофоном у рта и связкой рыбы на ремне у пояса. В бассейне перед нами вода дрожала, как желе на подносе. Дэниэл нырнул бы туда с удовольствием; я удерживала его за рубашку, а он тянулся вперед, размахивая руками, как крыльями, — вот-вот взлетит, дай только разогнаться.

— Ты права, — продолжила Кэт. — Стивен явно в шоке, иначе не ушел бы из дома так внезапно. Очень надеюсь, что он опомнится. Но видишь ли, я знаю Пенелопу. Девица себе на уме. Представь, мне позволено звонить собственному брату только на мобильник. Она бесится, если домой звонишь.

— Я тоже от Пенелопы не в восторге, но не Пенелопа стояла рядом со мной перед алтарем и обещала не покидать меня, пока смерть не разлучит нас.

— Да уж. Не понимаю я Стивена.

Мы общались шепотом, сдвинув головы, под аккомпанемент изумленных возгласов зрителей водного шоу: морские львы выскакивали из воды и плюхались обратно, прыгали сквозь обручи и носами пасовали большие мячи.

— Эту красавицу зовут Солюшка! — сообщила в микрофон ведущая, бросив серебристую рыбину крупной «львице», рассекающей рябь бассейна.

Прижав к себе Дэниэла, я успокаивала его, когда публика уж очень шумела. Он всегда боялся громких звуков, и, пока длилась овация зрителей в адрес Солюшки, игравшей с дрессировщицей в мяч, Дэниэл с плачем зажимал уши руками. И все-таки он следил за представлением на воде — уже достижение. Ну а Эмили уж так скакала, хлопала и веселилась, хоть отбойный молоток к ней привязывай — чего энергии зря пропадать. Все шло прекрасно до тех пор, пока на Дэниэла не попали брызги из бассейна. Он взвыл, вывернулся из моих рук и сломя голову кинулся бежать. Я поймала его только у последнего ряда кресел, стараясь не думать о том времени, когда Дэниэл будет сильнее и быстрее меня. Нет-нет, моего сына не придется удерживать на веревке, больше похожей на наручники, как тех угрюмых воспитанников спецшколы, которых я видела на входе в зоопарк и которых учителя вели от вольеры к вольере, будто скот на бойню.

Тигр бродил в своем загоне взад-вперед, взад-вперед. Полосы на шкуре казались отражением металлических прутьев клетки. Зверь глядел на всех сразу и ни на кого в отдельности, будто прислушиваясь к природным инстинктам охоты, насыщения, продолжения рода. Мне знаком этот взгляд… я видела его у сына. Ноги готовы были нести меня прочь от жуткого зрелища, и лишь собрав волю в кулак, я смогла устоять на месте.

Притихшая Эмили льнула ко мне, завороженно разглядывая громадную кошку всего в нескольких футах от нас: отвисшая на животе шкура, густая шерсть, желтые клыки в приоткрытой пасти. А Дэниэл просто не обратил на тигра внимания. Шестьсот фунтов экзотики из индийских джунглей моего сына не заинтересовали. Зато он не сводил глаз с воробья, нахально резвившегося в пыли на тигриной территории. «Птичка», — сказала я и, повторив несколько раз, услышала от Дэниэла: «Тика». Еще одно слово. Дома я запишу его в свою тетрадку, а потом буду мастерить птичек из бумаги и всевозможных подручных средств, рисовать фломастерами и красками, размахивать руками, изображая из себя птичку. Мы будем бегать по дому с картонными крыльями за спиной, словно ангелы, а на пруду в Риджент-парк рассматривать чаек, подражать их кульбитам в воздухе и ныркам в воду. Мы закрепляли каждое произнесенное Дэниэлом слово, и я не собиралась отступать от этого ритуала, пока мой сын не заговорит со мной наравне.

— Боюсь, родители тоже свою лепту внесли, — продолжала Кэт. — Люди они непростые, сама знаешь. Мама с виду такая безобидная — банки с вареньем в церковь таскает, время на мальчишек Дэвида и Триши выкраивает. Но все это до поры до времени. Желание отца для нее закон. Ради него она обо всех забудет. Родные дети побоку — лишь бы мужу угодить. Она убеждена: родители должны выступать единым фронтом. Весь первый семестр в школе-интернате Стивен — ему восемь лет было — рыдал ночи напролет. Родителям тогда не разрешали общаться с детьми, пока те не отвыкнут от дома. Е-мейлов никаких не было, сотовых тоже. На каникулах Стивен молил отца и мать, чтобы не отправляли его обратно, — в буквальном смысле молил, на коленях, весь в слезах. А отец и слышать не хотел.

Кэт убила меня своим рассказом. Внешне вся из себя изысканная — безукоризненный выговор, элегантное платье-рубашка, туфельки от Рассел и Бромли, с блестящими медными вставками, — она все же оставалась моей любимой, прямой и откровенной Кэт. Я знала, что она ни слова не сочинила ни о своих родителях, ни о Стивене, человеке, которого я по-прежнему любила и желала. Наш сын весь в него — те же темные глаза, те же широкие скулы… У меня сердце разрывалось от мысли, что такой же вот мальчишка на коленях просил пощады у родителей, которым неведом иной путь вырастить своего ребенка, кроме как отлучить его от себя и от дома.

— Тяжело тебе, должно быть, приходится, — прошептала Кэт. — Вокруг столько любопытных глаз, все исподтишка следят за тобой, каждый твой шаг с Дэниэлом критикуют…

Солнце и масса впечатлений утомили детей: Эмили прикорнула на диване, Дэниэл уснул у меня на коленях. А мы с Кэт переводили дух с бокалами ледяного лимонада в руках.

— Ко мне тут недавно приходили двое… Собирались записать Дэниэла в спецшколу для детей с задержкой развития, — отозвалась я, вспомнив кошмарных визитеров в длинных плащах, с блокнотами и ручками наизготовку. Таким бы злодеев выслеживать, а рядом с детьми им делать нечего. Дэниэла они разглядывали с безопасного расстояния, как дикого зверя — вот как тигра в зоопарке, например. Хотя Дэниэл иногда… Я замотала головой, отгоняя образ сына, вытаптывающего траву вдоль забора нашего сада. — Знаешь, Кэт, я их попросту выставила. Эти меня точно раскритиковали. Но они-то не знают, как Дэниэл вырос за последнее время. Они увидели страшно запущенного ребенка, который способен произнести лишь полсотни слов. А для меня его пятьдесят слов — это ровно в пятьдесят раз больше, чем было до начала наших занятий.

— Я-то знаю, что для тебя значат дети и сколько ты для них делаешь. Не слушай тех, кто винит во всем тебя, Мелани. Дети-аутисты появляются на свет все чаще, и никто не может понять почему.

Я умолчала о том, как во снах меня преследует Беттельхайм, как задевает сарказм матерей на регулярных сборищах у школы и как тяжело даются ночные часы ожидания и одиночества.

— Я себя виновной и не считаю, Кэт. Но по-прежнему уверена, что прививки плохо отразились на Дэниэле. Все до единой, не только корь-свинка-краснуха.

— Не забывай, что я каждый день отправляю детей на прививки.

— Прости, я не хотела тебя обидеть. Ты тут ни при чем.

Кому, как не мне, знать, что мать лишается покоя с момента первого крика ребенка и последствия каждого ее шага останутся с ней до самой могилы. Так есть ли смысл кого-то винить?

— И не позволяй никому себя оскорблять, Мелани. Учти, желающие наговорить гадостей найдутся. Одна такая вчера была у меня на приеме. Жаловалась, что ремонтную бригаду ее мужа послали в Майда-Вейл чистить и перекрашивать стены в квартире, где живет подросток-аутист. Судя по всему, мальчик по ночам мажет стены экскрементами. Слышала бы ты, как она возмущалась: мол, таких детей надо взаперти держать, и почему это ее муж должен за больным убирать — не дай бог, заразится, и что себе думают родители.

— А ты что? — выдавила я сквозь застрявший в горле ком. Казалось, я проглотила электрическую лампочку и осколки впились в сердце.

— А я презентовала ей упаковку резиновых перчаток. — Кэт заговорщицки улыбнулась. — Со словами: «Вот вам решение вашей проблемы. Врачи ими пользуются ежедневно».

Мы расхохотались, и я обняла Кэт.

— Помни, ты моя подруга навсегда, — добавила она.

Я кивнула. Признаться мне, что Стивен готовится к разводу, у Кэт так и не хватило духу.