Деньги

11. Ночь Ивана Купалы в Карелии (продолжение).

Мимо него на коленях, молитвенно сложив руки и сделав скорбные глаза, прошел Тынис. Вокруг сделалось привычно светло, как в Белую ночь, шайтан-машина эстонца шипела и потрескивала, тонкие медные зеркала поблескивали, ни ветерка, ни движения воздуха.

- Куда? - прошипел ему Тойво.

- Я призван! - прошептал ему Тынис, не прекращая двигаться. - Это мой Хозяин. Это мое призвание.

Антикайнен оглянулся и увидел огромного осьминога. Ну, да — осьминогам здесь самое место. А располагался он как раз на том самом месте, где полагалось бы находиться безголовой женщине. Черт, да это же не осьминог — это призрачный рогатый череп с множеством отростков-щупалец. И одно из этих щупалец держит несчастного эстонца за макушку и тащит к себе.

Резко взмахнув рукой, Тойво рассек своим ножом отросток, зацепивший Тыниса, но тут же неведомой силой был отброшен назад на землю. Впрочем, может и сила была ведома — так бывает, если попробовать соприкоснуть одноименные заряды. Рука Антикайнена ощутимо заныла и повисла плетью, нож, зажатый в ладони, выпал. Хотя от него осталась лишь ручка, прочее оплавилось и выгорело.

Он перевернулся на живот и посмотрел в сторону Черепа, к которому медленно приближался эстонец.

- Служи мне — и я тебе открою все сокровищницы мира, - раздался в голове клекочущий голос.

- Мне нужно другое, - также молитвенно держа руки, проговорил Тынис.

- Что, червь?

- Мне нужны Знания, - ответил эстонец. И по тому, как он это сказал, казалось, что знания имеются ввиду с большой буквы.

- Уточним: Знания или знания? - переспросил Рогатый Череп.

- Все! - воодушевился Тынис. - И я всегда буду верным слугой.

- Ты и так верный слуга! - возразил голос в голове, не воспринимаемый ушами. - Смотри!

Тойво тоже посмотрел и скривился от зрелища, открывшегося возле пустых глазниц Черепа.

Кресты, миллионы крестов, самых разных — все они не вполне правильные. Нет, конечно, выглядели они безукоризненно, да вот только наполнение: ложь, злоба и лицемерие — превращала их в подобия орудий убийства, символы того, на котором был распят Спаситель. Бородатые дядьки в черных одеждах трясут дымными горшками, ходят взад-вперед и несут ложь. Бородатые дядьки с белыми полотенцами, накрученными на головах, перебирают пальцами бусинки на нитке и несут ложь. Им внемлют безликие люди, мелко крестят себя «щепотками табака» - тремя собранными в щепоть пальцами, или также проводят ладонями по своим лицам и воспринимают эту ложь, как должное. Черные люди в белых городах, а белых людей в черных городах нету. Белые люди кланяются и размазывают по лицу розовые сопли, черные люди преисполнены достоинства и цвет соплей у них усугубляют. Люди с черной душой призывно машут руками над этими городами и каркают, а громче всех каркают женщины с черными душами.

И у каждого есть своя ость — едва видимое щупальце от макушки до далекого основания Рогатого Черепа. Кажется, что не осталось больше людей без чужеродных отростков, прикрепленных к голове. Кажется, все погибло. Кажется, Самозванец везде. Где же ты, Господи?

Тойво посмотрел вокруг себя — над ним, как змея, вьется щупальце, норовя впиться в голову. Неужели он такой один? Но нет — люди, не затронутые порочной связью с псевдобогом есть, просто их не видно, просто их мало. Просто их становится все меньше.

Дело шло к тому, что скоро их станет меньше еще на одного человека. Отросток Черепа, словно осознав всю тщетность намерений, скрылся, или, как говорят в таких случаях французы disappear. Зато рядом появился старина Тынис, весь такой рыцарь из мрака. И оружие у него рыцарское — резиновая палка, какой теперь модно при допросах в ЧК пользоваться. Палка была штучной работы и явно модернизирована: к ней тянулся кабель, а боевой конец ее представлял собой проводник, вероятно, под неким электрическим зарядом. Удар током подавляет сопротивление, а удар дубинкой подавляет волю к жизни.

Если бы его хотели убить, то сделали бы это без всякой лишней канители. Вероятно так и задумывалось изначально старым другом Тынисом — измордовать и превратить в овощ, воспользовавшись некой беспомощностью, которая при экспериментах наступала у экспериментируемых. А потом доставить Антикайнена в Институт Мозга и изучать там его мозг, злорадно хихикая и сморкаясь в рукав лабораторного халата.

Голыми руками тягаться с проклятым эстонцем, вооруженным дубинкой, конечно, можно, но, как говорится, важен результат. А он, вероятнее всего, не будет в пользу Тойво. Тем не менее, побрыкаться все-таки стоит, надежда умирает последней.

Но на помощь Тынису откуда-то со стороны кладбища выдвинулись два человека, явно проделавшие неблизкий путь — они тяжело дышали, как после продолжительного бега. Антикайнен мог бы предположить, что это какие-то священнослужители. Даже больше — семинаристы-недоучки разогнанной большевиками в 1918 году Петербургской духовной академии. Они тоже были вооружены тяжелыми палками, которые изначально были замаскированы под посоха путешественников, и двигались они явно не выручку Тойво. Головы семинаристов тоже венчались отростками, соединенными с Самозванцем.

Первый пособник врагов напал сразу же, без того, что называется, перевести дыхание. Антикайнен увернулся от удара дубины, но тут же пришлось уворачиваться еще раз — напарник атаковавшего тоже не стал тратить время на отдых. Семинаристы никак не обеспокоились своими промахами — вероятно, в их задачу входило гнать Тойво на медленно подходившего Тыниса, со зловещей ухмылкой примеривающегося своей резиновой палкой.

Вероятно, все они выпали из времени, потому что природа вокруг замерла полностью: не шелохнется ни листок, не прокричит ночная птица, не всплеснет рыба. Только от ближайшего леска слышен тяжелый и медленный звук шагов, на который, впрочем, никто из врагов внимание не обратил. Антикайнен сразу же сообразил, что это мчится на подмогу его юный друг, оставленный в засаде. Медленно мчится, с черепашьей скоростью, может и не успеть к шапочному разбору.

- Пуукко бросай! - закричал Тойво, боясь, что и его голос в новых условиях будет на вроде комариного писка. - Пу-ук-ко!

Семинаристы снова ударили своими палками, да так, что один зацепил ногу Антикайнена. Он, теряя равновесие, нырнул на землю и постарался сгруппироваться, перекувырнувшись через голову. К несчастью, весь это нырок получился в сторону Тыниса, который не преминул ткнуть своей дубиной в бывшего коллегу по эксперименту.

Удар электрического тока был такой болезненный, что отбросил Тойво в сторону, на счастье не в ту, где ждали своей очереди пришедшие враги. Но это в принципе уже ничего не решало: еще парализованная по локоть рука, куда достал Тынис, вовсе повисла плетью.

- Аааа! - сказал Антикайнен.

- Аааа! - сказал один из семинаристов, в шее которого появилась рукоять древнего карельского ножа.

Ну что же, можно и так, хотя изначально Тойво предполагал, что его молодой тезка бросит пуукко ему, чтобы, так сказать, вооружить до зубов.

- Секи щупальца! - прокричал Антикайнен, пытаясь отползти от очередного удара эстонца. Почти удалось, но «почти» - как правило, не считается.

Он взвыл, судорожно дернувшись телом, но успел заметить, что Вяхя материализовался возле пробитой его броском шеи семинариста, вытащил из раны нож и махнул им над головой почти поверженного врага. Теперь враг был повержен окончательно, обрушился наземь и замер. Пууко выдержал, не в пример армейскому клинку при контакте с щупальцем Самозванца, только слегка раскалился, брызнув снопом искр. Или это была сверкнувшая в неизвестном призрачном свете кровь?

Разбираться сделалось некогда, потому что молодой Тойво вцепился в рукопашной с оставшимся в живых семинаристом, и ни тот, ни другой не мог одержать верх. На счастье, они оказались между Антикайненом и Тынисом.

Тойво, как ящерица, пополз к упавшему в траву пуукко. Эстонец, просчитал маневр, усмехнулся и ткнул, было, дубиной в спину своему «подопечному». Уж каким образом это произошло, но длинный кабель, не позволил завершить Тынису роковой укол. Провод оказался обмотан вокруг старого креста на ближайшей могиле кладбища. Двускатное навершие только покачнулось от рывка, хотя выглядело настолько ветхим, что должно было рассыпаться в пыль.

Эстонец еще раз дернул свою дубину, оборачиваясь через плечо на заколыхавшийся крест. Вот тебе раз — теперь покачивались два креста. Кабель замотался за две соседние могилы. Этого не может быть!

Может!

«Предки!» - подумалось все еще пресмыкающемуся Тойво.

- Какие, нахрен, предки! - возмутился Тынис. - Ты же не лив!

“Who knows?»[8] - отозвались предки.

Антикайнен добрался до своего легендарного - еще с детства — пуукко. Ну, вот, дождался былой трофей Крокодила[9] настоящего дела.

Вяхя и семинарист все также истово тузили друг друга — то один держал верх, то другой. Тынис на полусогнутых поскакал к кладбищу распутать кабель, а Тойво медленно, покачиваясь из стороны в сторону, сел на колени, потом взял в здоровую руку нож и на миг застыл в задумчивости, словно не зная, что и делать-то дальше?

Нет, это было неправдой: он знал, что нужно делать, только собирался с силами.

Антикайнен поднялся на ноги и пошел, все ускоряя шаги к той безголовой женщине, которая представила себя в виде безобразного Рогатого Черепа. Чувствовал он себя, право слово, неважно. Но решимости было, хоть отбавляй.

- Ты куда, гад? - спросил Тынис, все еще борющийся со своим кабелем. - Погоди! Не ходи!

Но Тойво не обратил на его слова никакого внимания, приблизился к тому, что он раньше принял за осьминога. Череп, вблизи, конечно, выглядел не особо устрашающе. Он казался просто голой женщиной, которой оторвали голову. Разве что призрачные отростки-щупальца по прежнему тянулись в разные стороны.

Антикайнен знал, что делать: он всадил, что было сил, древний пуукко прямо в середину шеи и, отступив на шаг, принялся ждать, что будет дальше. Его тело, конечно, перекрутило от удара — все-таки материя столкнулась с антиматерией — но в данном конкретном случае можно было махнуть на себя рукой. Дело сделано, результат налицо, а там — хоть трава не расти.

Самозванец, конечно, такому повороту событий был не рад. Он и не подразумевал, что есть еще где-то в северной земле, согретой Аполлоном и выпестованной Одином, воспетой Вяйнемейненом, ака Моисеем и сохраненной Йоулупукки — Херра Колеос (Господин Мороз, в переводе с финского), ака Гераклом, такая вещица. Такое оружие, такой нож, такой пуукко, который может крылья-то ему подрезать. Точнее, щупальца-то ему пообрубать. Разгневался Рогатый Череп, ну и сорвал свой гнев на первого подвернувшегося подчиненного, как это водится у возомнивших себя неведомо кем начальников.

- Не надо, ваше преподобие! - только и сказал Тынис, почуяв, что запахло жаренным.

Все ближайшие отростки, что наблюдались поблизости, после действий с пуукко оторвались от подшефных голов и, собравшись в единое плотное щупальце, просквозили через все тело эстонца, начиная с макушки и кончая пятками. Тынис раскалился не на шутку, даже дым из ушей пошел.

Не прошло и тысячи миллисекунд, как от него ничего не осталось, только одежда и пепел. Одежда осыпалась на землю, а пепел разлетелся по воздуху.

Тойво, дергаясь и качаясь из стороны в сторону, подхватил одежду и заковылял к ламбушке.

Вяхя и семинарист все еще вяло дрались, но когда у недоучки-богослова оторвался от головы отросток и особенно после воспламенения эстонца, бить друг друга перестали.

- Сгорел на работе, - сказал семинарист, кивнув в сторону погибшего начальника.

Молодой Тойво отчего-то после этого развеселился и принялся хохотать, как ненормальный. Его соперник невольно но с большой самоотдачей присоединился к нему.

- У вас стресс, пацаны, - сказал Антикайнен, пресмыкаясь мимо.

- А ты куда? - сквозь слезы от смеха поинтересовался Вяхя.

- Попробую портки поменять, или, если не получится, постираю свои, - кривя непослушные губы, проговорил Тойво-старший. - А то от таких электрических потрясений у меня все клапана в организме поотрывало, словно у младенца.

Парни снова начали хохотать пуще прежнего.

Если верить командирским часам Антикайнена, то времени прошло от начала эксперимента до нынешнего положения порядка семи минут. Учитывая, что семь минут из них он двигался походкой железного дровосека к озерцу, все минувшие события время не заняли нисколько.

Позднее, конечно, Тойво сравнит показания своих хронометров со стрелками часов Вяхи и обнаружит разницу в пять минут. Именно столько понадобилось последнему, чтобы от своего укрытия добежать до старой раскидистой ивы. А потом и для него время остановилось.

Безголовая женщина, втиснутая темпоральным и ментальным катаклизмами в нынешний исторический момент, превратилась просто в камень. Хотя, конечно, не просто в камень, а во что-то сверхпрочное и неподъемно тяжелое. Только люди, обладающие художественной фантазией, например, скульпторы, могли рассмотреть в получившейся глыбе обнаженное женское тело без головы. Да еще местное население и пришлые турЫсты, обожравшееся галлюциногенных грибочков, тоже могло кое-что углядеть. Впрочем, грибники всегда готовы увидеть что-то в чем ни попадя.

Тойво Антикайнен, частично отстирав свое белье, частично поменявшись с почившим в бозе Тынисом, с помощью Тойво Вяхи доковылял до Панисельги, не встретившись больше ни с моим прадедом (автора книги) Павлом, ни с колдуньей. Они ловко встретились с давешним газгеном и поспешно отбыли в Петрозаводск, подкидывая между делом березовые чурки в его топку.

Семинарист откланялся и ехать в новую столицу Карелии отказался.

- Пойду церковное вино гнать в монастыре «Новый Валаам», - сказал он на прощанье. Там этот бизнес поставлен на широкую ногу. Не поминайте лихом.

- И тебе не болеть, - хором ответили два Тойво.

Они подивились, как хладнокровно тот обошелся с телом погибшего товарища: выкопал подручными средствами, то есть, кладбищенской лопатой, могилу, выбрав место на старом погосте, и похоронил в ней своего былого коллегу. Молитву сказал, перекрестился — вот и вся панихида.

Уже в поезде в Питер Антикайнен, все еще кривой, как после инсульта, сделал для себя два вывода.

Первый — этот мир пал, но не совсем. Пока есть люди, которых Самозванец не может тронуть, обладающие свободой разума и силой воли, Господь будет давать шанс. «Исправляйтесь, если можете!»

Второй — Глеб Бокий не десница Самозванца, у него другие цели, стало быть — у него другие возможности.

Был еще и третий вывод, но додумать его Тойво не успел — тяжелый сон навалился, как павшие небеса. И он был рад этому сну, потому что уж так устроен человек: он бывает счастлив, когда спит.