Деньги

8. Старший научный сотрудник Института Мозга.

Отгуляв свой краткосрочный отпуск, Тойво предстал перед Куусиненом, предварительно сообщив ему, что по телефону познакомить его с некоторыми своими наблюдениями он не сможет. Требовалось жестикулировать и делать гримасы.

Исходя из его наблюдений в Финляндии опять началось некое нездоровое брожение. Имело место создание про-русской организации, то ли «Звено», то ли какое-то иное по названию. Туда, как и предполагалось, потекли «кронштадтцы». Ну, эмигрантские круги всегда тяготели к созданию всяких обществ по «спасению» потерянной отчизны. Они не очень, чтобы очень представляют угрозу. Если их не поддерживает и не финансирует само государство, конечно.

Летом 1921 года такая поддержка, судя по всему, опять имеет место. Создается добровольческий батальон Repolan Pataljoona, куда принимаются граждане Суоми. Все, как не так уж и давно в AVA, добровольческой армии. Кадровые офицеры, такие как майор Моттонен, майор Пааво Талвела, капитан Свинхувуд, лейтенанты Тенхунен и Хейнрикс занялись формированием подразделений, отличных от привычного шюцкора.

- Немцы шастают вдоль наших границ, прикидываясь, будто прогуливаются, - говорил Антикайнен. - Сами-то они, конечно, к нам не сунутся, вот подзадорить прочий народ не преминут.

- Ребольский батальон, говоришь, создают? - прищурил глаза Куусинен. - Ну, это понятно — в центральной и северной Карелии у нас войск поменьше, да и былая Ухтинская республика существовала именно там, стало быть, «медвежьих ям» с захороненным оружием поблизости больше всего.

- Отправь меня туда, Отто, с разведывательной, так сказать, задачей! - предложил Тойво. - Осмотрюсь, подготовлю варианты наиболее приемлемых наступательных действий и пути возможного отхода в случае отступления.

- Партия тебя, конечно, сможет направить. Вот только к Реболам, либо куда подальше? - ответил Отто. - Я-то с тобой согласен, вот прочая кодла, в которой каждой твари по паре, может на это не пойти. По большому счету многим сейчас наплевать, будет очередная война в Карелии, либо не будет. Мой голос теперь даже не совещательный — он, вообще, никакой.

Антикйнен мог и сам, в принципе, поехать к Реболам, но без мандата от своего командования, этот поступок мог быть расценен двояко, а пограничники, которые не могут не располагаться в тех местах, посмотрят на него и вовсе однозначно. «Стоять!» - скажут пограничники. - «Цюрюк!» А потом стрельнут на поражение для верности, чтоб одной проблемой было меньше.

Тойво очень желал, чтобы у Куусинена получилось с этой командировкой для него. Реболы-то — пес с этим поселком, вот соседствующее Кимасозеро — это место, куда он стремился. Ему надо попасть туда во что бы то ни стало. Да, по большому счету, он и попадет туда при любом раскладе. Вот только хотелось бы, чтобы это произошло малой кровью.

Ну, а партии сейчас не до краткосрочных, да и долгосрочных — тоже, перспектив. Вова Ленин хворает, не вполне ясно, кто власть имеет, а кто уже не при делах. Грядет новое финское вторжение? Пускай себе грядет. Вот кто будет у власти, пусть тот и решает эту проблему, коли она случится.

О своем намерении отправиться в Панисельгу Тойво говорить не стал. Не следует вводить старшего товарища в курс дела, которое никак не связано с нынешним политическим моментом. Потом можно будет просветить его в познавательных, так сказать, целях. Или не просветить вовсе, если ничего не выйдет.

Они расстались в задумчивости: Отто — в своей, Антикайнен — в своей. А на улице начиналось лето.

Нет ничего лучше в начале лета, как пройтись по улицам города на Неве. Пыльно и грязно вокруг, тротуары заплеваны, с реки и каналов тянет сыростью, но проклюнувшийся зеленый листок на дереве или цветок мать-и-мачехи между камнями мостовой — и кажется, что вокруг стало чище. И солнце греет, и ветерок ласково трогает волосы из-под кепки, и дышится привольно-привольно. А ноги сами несут вдоль Мойки, да на Марата, да к Марсову полю, да к Институту мозга Бехетерева. А кто же это движется навстречу, влекомый таким же весенним настроением?

Младший научный сотрудник Тынис собственной персоной щурится на небо и блаженно улыбается. Он скользнул взглядом по Тойво, потом еще раз скользнул, потом остановился и пристально уставился на Антикайнена. Улыбка медленно сошла с его лица, а куда сошла — не сказала. Вероятно ласковый день сжалился над ней и оставил ее у себя. Навечно.

Тынис порос какой-то клочковатой бородой, волосы его, некогда волнистые, изрядно поредели, кожа приобрела несколько землистый оттенок, как у человека, мало бывающего на свежем воздухе. Эх, такой кайф парню обломили!

-Ку-ку! - сказал ему Тойво.

Тынис глубоко и тягостно вздохнул, словно распрощавшись с последней надеждой пройти мимо. Ему так отчаянно сделалось себя жалко, что он не прокуковал в ответ: не сказал ни гугу.

- А я, признаться, именно к тебе и шел, - поделился с ним своими планами Антикайнен. - Чего молчишь, сученыш?

- Я не виноват, - ответил эстонец и поджал губы, сделавшись похожим на карикатурное изображение эстонца с поджатыми губами. - Я не хотел.

- Так и я не хотел, товарищ младший научный сотрудник.

- Старший, - поправил его Тынис. - Замещаю Барченко, пока тот в экспедиции.

- Ого! - обрадовался Тойво. - Поздравляю. Тогда ты мне вдвойне нужен: как научный сотрудник и как заместитель Александра Михайловича. Пойдем, хлопнем что ли за встречу?

Они вошли в ближайшую рюмочную, где подавали смирновскую водку, оттеняемую семужкой и солеными огурчиками. Ближайшая рюмочная оказалась достаточно дорогой, но Тынис и глазом не моргнул. Может, он располагал свободными деньгами, может, надеялся, что его компаньон оплатит все расходы.

Тойво тоже глазом не моргнул и сразу же расставил приоритеты:

- Платишь ты. У красных командиров нет столько средств, как у старших научных сотрудников.

Тынис только печально кивнул головой, однако не преминув добавить:

- Нет на кармане столько средств, но их не может не быть вообще.

Вот так новость! Какие-то туманные намеки на какие-то туманные обстоятельства. Антикайнен посчитал за лучшее не заострять внимание на этой теме. Наврать так, чтоб это было правдой, сотруднику Бехтеревского Института мозга не получится, только в глупое положение себя загонишь. Лучше промолчать.

- Правильно, лучше промолчи, - хмыкнул куда-то в сторону эстонец.

Пришел официант, обмахнул рушником несуществующие крошки на существующей скатерти и предложил:

- Графинчик смирновской из запасов царского двора и десерт товарищам ученым?

Значит, Тыниса здесь знали.

- Ага, - кивнул головой эстонец, и в глазах его, словно бы, застыли слезы — по одной большой слезе на каждый глаз. - Только решил завязать. Не судьба, видать.

- Здесь местный царь и местный двор? - доверительно поинтересовался Тойво. - И что за десерт под водку?

- Обычный водочный десерт. На прочее забей.

На несколько минут повисла пауза. Тынис кручинился, вероятно, сейчас по своей наболевшей алкогольной теме. Антикайнен оглядывался по сторонам: устойчивые круглые столы, веселенькие светлые скатерти, венские стулья — все крепкое, неизломанное. Вероятно, вышибала здесь хороший, не допускает безобразий, столь свойственных в нынешних рюмочных.

Принесли заказ, Тынис вздохнул, как бы с облегчением, без слов чокнулся граненной стопкой с Тойво, выпил, посидел несколько секунд с закрытыми глазами, потом поднес ко рту на двузубой вилке кусочек семужки.

- Ну, вот, теперь можно поговорить, - сказал он. - Теперь мне тебя не страшно.

«А мне тебя страшно всегда», - подумал Антикайнен. - «Руки чешутся страхи разогнать».

Тынис жевал рыбу и смотрел в окно на улицу. Ровесник Тойво, он казался каким-то патриархом, который знает о жизни все, и это знание уже утомило его к чертям собачьим. Еще пару лет и эстонец превратится в старика: волосы облезут, глаза выпучатся, нос из красного сделается синим.

- Прими мои соболезнования, - сказал Тойво.

- Это по какому поводу? - поднял на него глаза Тынис.

- Ну, работа у тебя на износ, организм не успевает восстановиться, знания в голове не укладываются, - нейтральным тоном объяснил Антикайнен.

- Эх, знал бы ты! - криво усмехнулся эстонец, снова разлил водку и выпил, на сей раз не чокаясь. - Когда рушатся устоявшиеся нормы, трудно самому не разрушиться. Мы живем не в том мире, который себе воображаем. Впрочем, чего тебе до всего этого? Что ты хочешь?

- У меня к тебе профессиональный интерес, - ответил ему Тойво. - Хочу задействовать твой опыт для проверки одной своей гипотезы.

- Какой у тебя, красного командира, профессиональный интерес? Методы убеждения личного состава? Стратегия допроса пленного? Или что-то еще в том же ключе?

Принятая внутрь водка действовала сродни известному в узких кругах «озверину» (из мультфильма про кота Леопольда). Волосы и борода у Тыниса встопорщились, придавая ему сходство с драчливым воробьем. Тойво понимал, что это состояние можно легко погасить одним метким словом, ну, или метким ударом в низ живота.

- Хочу сделать одно действо, подобное которому мы с тобой как-то провели в городе Буй.

Именно это предложение и положило конец эффекту от водки: волосы и борода эстонца пригладились сами по себе, вся агрессивность взгляда выпуклых глаз утратилась, он взглянул на своего собеседника с некоторой долей интереса.

- Это как? - спросил он. - Это зачем?

- Если я правильно понял, то следующий вопрос будет: «когда»? - ответил Антикайнен. - То есть, ты согласен съездить со мной в Панисельгу и кое-что там провернуть?

- Почему Панисельга?

- Потому что Ловозеро уже занято твоим коллегой Барченко.

Тынис задумчиво разлил водку по граненым стопкам, но пить не торопился. Он аппетитно похрустел огурцом, опять посмотрел в глаза Тойво и усмехнулся.

- Ты что-то хочешь найти? - спросил он. - Ты думаешь, все так просто?

- Да, ладно, хорош париться, старик! - ответил Антикайнен. - Обещаю: будет страшно интересно. И тебе для научной, так сказать, работы сплошная польза. И преимущество перед Бокием. И обретение душевного равновесия.

Тынис захрустел еще одним огурцом. Конечно, он знал гораздо больше Тойво о делах в нематериальном мире. Однако, как это бывает в жизни, чем больше знаешь, тем больше знаешь, что ничего не знаешь.

Эстонец не имел такой самоуверенности, как Бехетерев, не был столь одержим, порой, совершенно фантастическими идеями, как Барченко, не был настолько нечеловечески циничен, как Бокий. И от этого на душе у него было крайне паскудно — причем, почти всегда, в большую часть времени своего бодрствования. Сны, конечно, тоже случались, но всегда беспокойные — он куда-то опаздывал, он что-то терял, он был всегда чему-то обязан. Если бессонница отступала, то, проснувшись, а, точнее — очнувшись, ощущал себя совершенно разбитым.

Тынису было плохо жить. Тынис не мог найти покой. Тынис мучился неразрешимостью своего положения.

- То есть, твой проект задуман, как совершенно частный, ни к кому конкретно не привязан, ни под кого конкретно не ориентирован, - сказал он. - Так — прогулка на свежем воздухе.

- Ну, не знаю даже, как тебе ответить, - пожал плечами Тойво. - Хочу проверить одну свою теорию, которая, как ты уже догадываешься, не имеет под собой материальную почву. Опыт, как ты тоже знаешь, у меня в этом деле имеется.

- Вот скажи мне только одну вещь, а потом уже я приму решение. Зачем тебе это нужно?

Антикайнен тоже откусил огурец, не торопясь с ответом. Сказать правду — так он сам эту правду еще не принял для себя, солгать — Тынис это почувствует.

- Однажды, когда я был совсем юн, случилось мне как-то оказаться на одном сатанинском сборище. Не по своей воле, конечно, но тем не менее. Были у меня в самый разгар этой вакханалии видения, если хочешь, - проговорил Тойво и нечаянно выпил налитую стопку водки.

Поморщившись, закусил семужкой и продолжил.

- Потом в Буе аналогичное состояние. Правда, на этот раз усугубленное какое-то, еле выкарабкался. Раньше требовалось открыть некие «врата», потом это требование как-то перестало быть столь уж необходимым. Если предположить, что нечто проникло в этот мир и теперь вовсю подминает его под себя, то мне, как человеку сопричастному, хочется узнать — кто это? Если я неправ, тогда ладно, если я прав, то хочу быть к этому готов. И близких своих подготовить. И жить дальше, пока это возможно. Я ответил на твой вопрос?

Тынис откинулся на спинку венского стула и уже с интересом посмотрел на своего собеседника. А ведь действительно интересно узнать, под кем мы ходим? Может, потом и жить станет легче, вновь обретется некий покой, все разрешится?

Тут же другая мысль пришла к нему в голову.

- А если это Бокий?

Тойво тоже подумал: «А если это Бокий»?

Они выпили еще по одной и посмотрели в окно: на улице тепло и радостно, на улице полное пробуждение от зимы и холода.

- Если бы это был он, тогда зачем он продолжает свои изыскания, устраивает спецотдел и шифруется в нем? - наконец, заговорил Антикайнен, и по мере его речи в нем крепла уверенность. - Нет, не думаю. Мир-то у нас марксистско-ленинский, материальный, а это должен быть покоритель душ человеческих, да такой, чтобы его и не видно было, и не слышно. Это не Бокий, это даже не Вова Ленин или товарищ Иосиф Виссарионович. Это кто-то другой.

- А почему «кто-то другой»? - спросил Тынис, пытаясь продолжить мысль своего собеседника. - Может, это «кто-то другие». Если что-то пробралось в наш мир, то это, как вирус — колония, обладающая коллективным разумом. Сделал один — знают другие.

- Логично, - согласился Тойво. - Но вовсе не так уж необходимо быть множеством — достаточно быть всего лишь верхушкой — избранными, так сказать.

Эстонец кивнул в согласии. Ну да, если материальность служит всего лишь средством достижения цели, тогда это что-то нематериальное, но в то же самое время неразрывно связанное с самим человеческим обществом, то есть, с государством. Если раньше этого могло не быть, то сейчас происходит подмена, причем, достаточно массовая. И подмена эта — не одномоментная, а рассчитанная на поколения людей.

- Черт побери, да это же.., - сказал Тынис и интуитивно перекрестился на «красный угол», то есть, конечно, на то место, где ему полагается быть.

- Черт возьми, так это же.., - в унисон с ним проговорил Тойво и тоже перекрестился.

От весны повеяло могильным холодом, который можно было растопить только водкой и приличествующей ей закуской. Водка кончилась, закуска съелась, и больше ни пить, ни есть не хотелось. Хотелось разойтись и заплакать в одиночестве, чтобы никто не видел.

- Когда? - спросил Тынис перед тем, как Тойво поднялся уходить.

- Думаю, на Юханнус (День Ивана Купалы), - ответил тот. - Выдвинемся заранее, так что будь готов.

- Всегда готов, - мрачно отреагировал эстонец и тоже поднялся со своего места, оставив официанту деньги за гостеприимство.

Как ни странно, настроение сделалось лучше. Антикайнен пешком отправился в казармы, в то время, как старший научный сотрудник забрался к извозчику и отбыл в неизвестном направлении.

Питер, как и Хельсинки, оба имеют очень странную особенность. Все в камне, монументальные и серые большую часть времени в году, эти города делаются, вдруг, удивительно яркими и радостными, едва проклюнутся свежие листочки на каком-нибудь жалком деревце, освещенные теплыми лучами весеннего солнышка. Жить-то хорошо! А хорошо жить — еще лучше!

Тойво подумал: отчего бы это так, ведь и в Хельсинки, и в Питере миллион народу, у каждого свои заботы, каждый устал от бытия, каждый не может найти ответ на сокровенный вопрос? И вопрос этот вовсе не клонится в философию, что первично, что вторично, для чего мы на свет родились? Вопрос: что будет дальше — не может не страшить. А люди все равно радуются, может быть, один единственный раз в году. Весной, когда солнце, когда свежая зелень, когда понимаешь, что живешь.

Вот в этом-то и все дело, в этом-то и вся соль, в этом-то и собака порылась.

Отдельная радость отдельного человека просто напросто аккумулируется в атмосфере, насыщая пространство вокруг этой самой радостью. Радость может быть коллективным чувством, в то время, как горе — всегда индивидуально. Радость можно разделить, горе же можно только принять.

Антикайнен хотел сказать, не обращаясь ни к кому: «Черт побери! Господь нас создал для счастья — и доказательством этому может служить один-единственный день в городе Петрограде, или в городе Хельсинки.»

Конечно, не каждому дано чувство радости за близкого человека, все это может запросто заглушить другое чувство — зависти. Но радоваться природе — это святое! За это нужно выпить.

Тойво огляделся по сторонам, но не нашел подходящей рюмочной — все были какими-то мутными, не такими, в которой они только что сидели с эстонцем. Он махнул рукой и пошел к казармам.