Деньги

1. Третья сторона.

Тойво вернулся в казармы после своей «отсидки», и никто не пытался смотреть на него искоса, как на красного командира, запятнавшего честь мундира — «просто так у нас не сажают»! То ли косых в то время не было, то ли дело «Револьверной оппозиции» считалось правым, как таковым. В общем, курсантско-преподавательский состав продолжал дышать ровно.

Все ссадины и синяки, полученные во время следствия от латышских чекистов, зажили, паспорт гражданина Российской Федеративной Республики лежал в нагрудном кармане, можно было жить дальше. Но дальше жить не хотелось. По крайней мере, так жить. И тут жить, в России, не говоря уже о Финляндии — вообще не моглось. Хотелось к синему морю, белому песку, чтобы рядом всегда была милая девушка Лотта.

Однако вместо милой девушки Лотты нагрянул живой и невредимый Отто Куусинен. Он пережил все покушения на себя, пережил обвинения в контрреволюции, забил на подпольную деятельность и, будучи в Питере, готовил переезд в Россию всей своей семьи.

Они встретились в маленькой кофейне на Сенной площади, долго и как-то радостно жали друг другу руки.

- Все пошло не совсем так, как должно было, - сказал Отто.

Тойво понял, что его старший товарищ имеет ввиду ужасную бойню, устроенную «Револьверной оппозицией».

- Никакой стрельбы не подразумевалось, - словно оправдываясь, добавил он. - Они должны были просто отжать деньги — вот и все. Экспроприировать экспроприаторов, как любил говорить товарищ Вова Ленин.

Тойво понимал, что любые вопросы, касающиеся перераспределения денег, организовывают люди, которым хорошо известна природа происхождения всех этих денег. В данном случае среди организаторов могли быть как наши — те, что с Куусиненом, так и не наши. Во втором случае просматривалась зловещая фигура Маннергейма. Любопытно.

- Полагаю, речь идет о части средств, изъятых нами с банковского хранилища?

У Антикайнена почему-то язык не поворачивался сказать, что все эти деньги были добыты при его непосредственном участии. Вероятно, потому что достаточно большую сумму он по непонятным причинам сокрыл и от товарищей, и от врагов. Лишь два человека знали об этом: он и спортсмен Пааво Нурми. Ему не хотелось вспоминать события двухлетней давности, боясь, что каким-то образом проницательный Куусинен догадается, что Тойво сдал в партийную кассу не все.

- Ну, не стоит скромничать — это ты добыл нам все, что должно было уйти Таннеру и Манергейму, - сказал Отто. - И тебя же первого за эти деньги закрыли в кутузку. Не подозрительно?

Часть партийной кассы, которой принялись распоряжаться по своему усмотрению братья Рахья, и была целью всей операции с «Револьверной оппозицией». Но пошло все по другому сценарию.

Куусинен выглядел удрученным.

- Позволь, - догадался, наконец, Тойво. - Так деньги у Рахья все-таки пропали? И пропали неизвестно куда?

Отто несколько раз кивнул головой в полной задумчивости.

- Буржуи? - спросил его Антикайнен, намекая на Маннергейма и компанию.

- В том-то и дело, что нет! - ответил Куусинен. - Деньги ушли какой-то третьей стороне. Можно, конечно, предположить, что Таннер пускает нам пыль в глаза. Но на самом деле они не при делах — это мы знаем теперь наверняка. Также, как и они теперь знают, что мы остались в дураках. Какой все-таки этот Рахья идиот — вывел из оборота такую сумму, чтобы только иметь возможность распоряжаться ей по своему желанию!

Какой из братьев Рахья подразумевался — Тойво не стал переспрашивать. Он внезапно вспомнил лицо человека из окна соседней с Элоранта квартиры. Эстонский мистификатор, Тынис, не мог появиться там случайно. Или, все-таки, мог?

Если изначально предполагался обыкновенный бандитский захват денег, которым должны были заняться вполне опытные парни, то отчего же они пошли в такой разнос? Зачем стрельба, зачем столько ненужных и случайных жертв? Тойво знал всех «револьверных оппортунистов», но ни за кем не замечал каких-нибудь садистских наклонностей.

- В принципе, для Партии это не смертельно, это оказалось смертельно для людей, - продолжал говорить Куусинен. - Предположить, что таким вот образом Рахья, или кто другой попытался закрыть растрату — так смысла в этом вообще никакого. Но если деньги ушли — а никто из стрелков их не забрал — они обязательно должны где-то всплыть.

С этим Антикайнен был согласен, такое дело могла провернуть только организация. Одиночке не потянуть. Ну, а если в организации появились какие-то неизвестные фонды, значит, нужно найти им объяснение, или, хотя бы, совершить хитрый отвлекающий маневр.

- Если в этом замешан кто-то из нынешних вождей, то скоро следует ждать события, которое может отвлечь на себя все внимание, - заметил Тойво.

- Правильно. Будет мятеж. С платформой, требованиями, идейной подоплекой, но совершенно бесцельный, - согласился Куусинен. - С помощью этого мятежа можно, не отвлекаясь на новую революционную деятельность, прибрать к рукам всю власть. У кого банк — тот и банкует. Был Ленин — станет кто-то другой.

- Сталин?

- Может быть, но тут же и Яша Свердлов, опять же — Дзержинский, товарищ Троцкий, да и целая банда еврейчиков. Каждый может на себя одеяло потянуть.

- Но у них же царское золото в резерве! - разговор о видных деятелях начал утомлять Тойво. Он не желал ни с кем из них иметь никаких дел, даже косвенно. Ему хватило общения с Глебом Бокием.

- Царское золото взял Колчак, спрятал его в Японии, те его тотчас же сперли и принялись за государственное развитие: зомбирование населения, промышленный шпионаж и расширение территорий. Японское чудо, а потом корейское чудо и далее китайское чудо.

- Чудны дела твои Господи!

Тойво ощутил, что какую-то правильную мысль он сейчас потерял, что-то очень важное упустил. Вот только что? Проклятые японцы.

- А что мне делать с этим теперь-то? - он вытащил из нагрудного кармана свой паспорт, открыл и прочитал. - Тойво Иванович Антикайнен.

- У меня тоже есть, - кивнул головой Куусинен. - Отто Иванович Куусинен.

«А я Кустаа Иванович Ровио», - подумал в Москве товарищ Ровио.

«Меня зовут Эдвард Иванович Гюллинг», - дунул на мыльный пузырь Гюллинг, нежащийся в ванне дома на Каменноостровском проспекте.

«Ко мне можно обращаться: Адольф Иванович Тайми», - мысленно представился Тайми.

«Оскари Иванович Кумпу, к вашим услугам», - приснилось Оскари Кумпу, отдыхающему после наряда в роте.

Вероятно, паспортист решил всех финнов представить братьями по отцу. Отец-то у пролетариата один на всех: или Карл, или Ильич. Вот блин, отчего же они Ивановичами получились? Паспортиста, подлеца, конечно, расстрелять, но, как говорится, что написано пером, то уже не вырубить топором.

Так и остались все финские коммунисты Ивановичами.

- Ничего страшного, - успокоил Антикайнена Отто, убирая свой паспорт в карман. - Поедешь в Финляндию — паспорт спрячешь в надежном месте. Там тебе Советские документы ни к чему, там они силы не имеют, а мы, стало быть, там вне закона. Так будет всегда.

- Эх, жизнь — жестянка! - вздохнул Тойво. - А в Финляндию меня выпустят?

- Да хоть завтра! - даже обрадовался Куусинен. - Увольнительную тебе на неделю справим — оденешься чухонцем и через границу прокрадешься. Там теперь нашего брата — хоть пруд пруди. Нелегалы.

Антикайнен, конечно же понял, кого имел ввиду его старший товарищ, когда про братьев говорил - «Иванычей», конечно же. Его донельзя порадовала перспектива навестить свой фатерлянд, но вместе с этим он опять слегка опечалился: что-то важное от него вновь ушло, что-то, заслуживающее внимания.

С визитом на родную землю не надо было затягивать, потому что осень уже отплакалась всеми своими осенними дождями, того и гляди — снег выпадет. А снег — это следы. Снег — предатель контрабандиста, снег — соратник пограничников.

- Знаешь, Отто, я тебе что-то непременно должен был сказать, какую-то важную вещь — вылетело из головы, хоть убейся.

- Ладно, навестишь Лотту, отдохнешь после трудов твоих праведных, глядишь — и вспомнишь. Никуда от нас события не денутся. Они нас опережают.

Антикайнен понимал, что сейчас Куусинен находится в состоянии некой прострации. Работать на Советскую Россию и жить в ней — это две разные вещи. Как говорили эмигранты, потягивая дорогие напитки на дорогих курортах: такую Родину лучше любить издалека.

Только на нынешнее состояние своего товарища Тойво и списывал некоторую беспомощность в правильном анализе ситуации с пропавшими деньгами. Куусинен никогда не жил в России. Уклад жизни здесь вряд ли вписывался в какие-нибудь нормы, «Everyday — Monday», как говорят в таких случаях англичане. И дело здесь не в том, что порядка мало, либо недостаточно разумности — в Голландии, например, порядка вообще никакого, а о разумности там и не помышляют — дело в отношении между людьми.

Отто с удивлением отмечал, что в обществе преобладает какая-то рабская зависимость: рабы всегда ропщут, основное их желание — не обрести свободу, а сделать так, чтобы у другого раба было хуже, а у себя самого, соответственно, лучше. Его поразила бытовавшая пословица «Подними раба с колен — и получишь хама». Ныне хамов развелось столько, что «нехам» - это уже белая ворона, это тот, от которого следует избавиться любыми способами.

Независимо оттого, что случай с «Револьверной оппозицией» произошел во время, когда его в России еще не было, теперь должен найтись способ взглянуть под другим углом на результаты расследования. Потом можно и поразмыслить, откуда ветер дует.

- Значит, ты думаешь, все дело в перераспределении власти? - спросил Тойво.

- А ничего другого в голову и не приходит, - ответил Отто.

Вообще-то очень логично: в политике деньги нужны не для обогащения. В политике деньги нужны для получения власти. Антикайнен с этим был согласен. Вот только что-то не совсем логичное смущало его. Никак не удавалось понять — что?

Увольнительную на неделю в город Тойво получил тем же днем. Комендант предупредил: в городе не безобразить. Антикайнен кивнул: яволь. В городе он ничего ловить не намеревался.

Собрался он мгновенно, потому что собирать-то было нечего. Это его не смущало, он также не беспокоился о переходе границы, о возможных неприятностях с пограничниками, о нарушении законов со всеми вытекающими последствиями. Его волновал один вопрос: что подарить Лотте?

На роскошную жизнь денег у него не было, но для того, чтобы не нервничать по поводу и без такового — хватало. Однако потратить русские червонцы в Финляндии теперь он уже не мог. Время было полуголодное, так что следовало запастись провизией. Ее, в случае чего, и поменять можно было. Вот она — настоящая валюта. Золото тоже, конечно, непроходящая ценность, но его просто так на базаре не поменяешь. К золоту обязательно свой бес пристегнут. Коли беса этого тревожишь, он начинает тревожить беса покрупней — демона. А кто же любит, когда их тревожат? У демона в своем распоряжении обязательно люди имеются. А с людьми одни неприятности.

Таким образом вопрос о подарке решился сам по себе. Продукты, ну и на остаток небольшое золотое украшение, типа серег либо колечка. Тойво, приценившись в ювелирной лавке, остановил свой выбор на кольце.

Теперь оставалось к завтрашнему утру добраться до Шлиссельбурга, где и была назначена встреча со знакомым уже парнем по имени Тойво Вяхя. Куусинен за него ручался, выказав надежду, что все пройдет безупречно. Куусинен также оплачивал услуги Вяхя, хотя, как таковых услуг-то и не было. Была задача от Партии, подкрепленная, правда, вполне существенными ценностями, как материальными, так и моральными.

Они встретились возле лодочной станции. Тойво Вяхя, Тойво Антикайнен и Адольф Тайми.

- О, господин сатанист! - удивился Антикайнен.

- О, пацан - господин шюцкровец! - не выказывая удивления, отреагировал Тайми.

- Для «господ» пока еще не время, товарищи! Тем не менее, вижу, вы знакомы, - деликатно напомнил о себе Вяхя.

- Этот товарищ чуть не убил меня когда-то, - пожимая протянутую руку, сказал Тойво.

- А этот парень, то есть, товарищ — меня, - усмехнулся Адольф.

- Отлично, теперь у нас простая задача — сидеть в лодке и черпать воду, - заметил Вяхя. - Пойдем в Ладогу вместе с промысловиками на сига. Мы теперь рыбаки, два человека придут с той стороны, вы, соответственно, с этой.

Поздняя осень на озере была порой, когда ловили рыбу сиг, считающуюся деликатесом. Да она таковой и была, чуть-чуть различаясь в степени промысловой ценности от места, где ее удавалось выудить. Самая дорогая ловилась только возле архипелага Валаам, называлась «валаамка» и очень ценилась в свое время в гастрономических придворных кругах царской России.

Чем дороже рыба, тем менее охотно ее отдает Ладога, озеро известное внезапными осенними штормами и возникающими из ниоткуда огромными волнами. Тойво этого не знал, поэтому ему было, на самом деле, по барабану. Зато Адольф, видимо, знал не по-наслышке.

- А посуху никак нельзя было движение организовать? - недовольно поинтересовался он.

- В любой день может снег пойти — тогда мы становимся уязвимы. И русские по снегу хорошо ориентируются, и финны. Зачем рисковать? - объяснил Вяхя.

- А на воде не рискуем! - пробормотал Тайми.

Тойво тоже был не в восторге от предстоящей поездки, но совершенно по другой причине — ему отчаянно не нравилось находиться в одной лодке с террористом, некогда бывшем сатанистом, подручным самого Бокия.

- Опять на Мессу к нам? - спросил он коллегу-перебежчика. - Товарища Глеба охранять?

- Куда это — к вам? - усмехнулся Адольф. - Не боись, пацан, там не пересечемся.

- Я не боюсь, я жалею, потому что, вроде бы, уже и не пацан.

- Ну-ну, - тот изобразил на лице кривую улыбку и отвернулся. Больше разговаривать с Антикайненом он не собирался.

Огромный Тойво Вяхя посмотрел на них с нескрываемым любопытством и заулыбался: взрослые люди, а ведут себя по-детски. Подошел баркас, рокоча мотором Петербургского завода «Русский дизель». В нем никаких рыбацких снастей не было, разве что несколько больших плетеных корзин, в которые, вероятно, предполагалось складывать рыбу. Путь их лежал к острову Коневец, где жил в свое время святой человек Арсений Коневецкий.

Встреча с Тайми была неприятной неожиданностью для Тойво. Куусинен, напутствуя его, обозначил, что на ту сторону уходит человек, которому надлежит подобраться поближе к художнику Рериху.

Николай Рерих, оказавшийся после Революции по ту сторону от границы в Сортавальской глуши, поехал по Европам продвигать свои выставки. Успешно, конечно, продвигать: и в Швеции, и в Дании, и в Великобритании. Вместе с этим он занялся антисоветской деятельностью совместно с родоначальником русского экспрессионизма Леонидом Андреевым. Да тут еще жена Елена Ивановна, вроде бы последовательница Блаватской, оккультизм предполагает рассматривать, как жизненную силу. Голова кругом пойдет.

Надобно, вообще-то, чтобы не кругом шла, а поступательно — и в некотором нужном молодому советскому государству направлении. Пес с нею с Еленой Ивановной — дело, как говорится, семейное, вот с Андреевым нужно разобраться. Это и предстояло сделать террористу с богатейшим послужным списком, Адольфу Тайми, не чурающемуся, кстати, всяких потусторонних явлений.

Именно поэтому он и работал с Глебом Бокием.

Казалось бы, что тут такого — художник, перебравшись заграницу, принялся критиковать новый строй в России. Мало ли таких художников! Плюнуть на него и забыть. Однако отчего-то не забывают. Или денег у него, как у дурака фантиков, или что-то иное, отличающее его от всех прочих диссидентов.

С деньгами понятно: не Савва Морозов, не Рокфеллер или Морган. Тогда, может быть, он что-то такое знает, чего другим не ведомо? Антикайнен задумался, вперив взгляд в коричневую стылую Ладожскую воду.

Тойво Вяхя тоже молчал — сегодняшнее путешествие тоже не доставляло ему никакого удовольствия. Антикайнена он уважал, также уважал и Тайми. Оба в его глазах были знатными борцами с самодержавием. Так уж сложились звезды, что Партия поставила его на передовую линию, где за плечами — Советский Союз, а впереди — вражеская буржуазная Финляндия. Или — наоборот, в зависимости, в какую сторону он перевозит революционеров. Вяхя хорошо ориентировался на Карельском перешейке, с детства знакомый с приграничным лесом, реками и озерами.

Он был прост в своем мышлении, но это отнюдь не означало, что примитивен. Именно поэтому у него так ловко получалось обходить все пограничные кордоны с обеих сторон, находить новые маршруты, каждый раз ставя в тупик профессиональных борцов с нелегальными переходами из России в Финляндию и наоборот.

- Эх, кончается наш промысел, - сказал, вдруг, один из рыбаков.

- Почему? - бездумно спросил Антикайнен.

- Того и гляди замерцает — и рыба спать уйдет, - пояснил тот.

Он имел ввиду, вероятно, первые морозы, которые за несколько дней скуют все реки и озера ледяной коркой. Это, порой, сопровождается Северным Сиянием — мерцанием, как его иной раз называли.

Тойво почему-то запали в голову слова о «мерцании». Также почему-то казалось важным, что рядом с ним сейчас человек Бокия. И мысль о пропаже денег во время бойни «Револьверной оппозиции» тоже как-то не давала покоя. Черт, в чем же загвоздка, что он никак не может усмотреть во всем этом?

Возле Коневца они втроем перелезли на другой баркас, в котором точно такие же плетеные корзины уже были полны рыбы. Ладога не штормила, но хмурилась — на воду даже смотреть было холодно и страшно. Обратный путь для двух Тойво должен был состояться другим маршрутом. Адольф возвращаться в Россию пока не намеревался.

Рыбаки их высадили по пути, свернув к камышам. Так что пришлось всем нелегалам промочить ноги, добираясь до суши. Там их пути расходились: Вяхя отправлялся к Савонлинне, Тайми — к Турку, ну, а Антикайнен, понятное дело — к Выборгу.

Уже прощаясь с товарищами по переходу, Тойво, вдруг осенило.

- Мерцание, Тынис, Бокий, Рерих — все понятно! - сказал он в великом волнении.

Тайми покрутил пальцем у виска, а Вяхя пожал плечами.

- Вот она — третья сторона, вот кому все это нужно! - не в силах молчать, снова сказал Антикайнен.

- Ну, и кто же эта сторона? - усмехнувшись, спросил Адольф.

- Глеб Бокий — вот кто.