*4

Подслушивать семинар Хью Рэнкина оказалось не очень интересно. Разбиралось нечто вокруг сравнительной задачи о связности в сюжетных текстах пьес и в крупноблочных алгоритмах с нелинейной структурой. Понять это, не видя иллюстраций, было слишком трудно и, вообще-то, ни к чему, поэтому Гвен сосредоточилась на материалах конкурса «Кембрийский взрыв». Название было выбрано по ключевому событию биологической эволюции: стремительному росту разнообразия примитивной многоклеточной жизни в Кембрийский период Палеозоя, начиная с отметки 540 миллионов лет назад. Этот рост привел за следующие 20 миллионов лет к появлению знаменитых трилобитов, не менее знаменитых головоногих наутилусов (почти не изменившихся с тех пор), и скоростных океанских хищников. Крупнейшим из скоростных хищников был аномалокарис, и ему оказалась посвящена почти четверть конкурсных работ. Аномалокарис имел фасеточные глаза, не менее развитые, чем у стрекоз, появившихся на 250 миллионов лет позже. Для обработки изображения с таких глаз нужны ганглии из полмиллиона нейронов, причем организованных в эффективную сеть. Получается, что аномалокарис эволюционировал намного быстрее, чем прочие палеозойские существа. Будто некий фактор толкал его в удачную сторону не только по схеме глаз и ганглий, но и по дизайну тела, в частности: вертикально-сплюснутое туловище — овальная моноласта, и ногочелюсти — пара боевых серпов, дополненных хватательными функциями. Ряд студенческих работ на конкурсе «Кембрийский взрыв» предлагали объяснение этого в схемах теории эволюции. Другие сосредоточились на модели устройства аномалокариса, известного лишь по нескольким сотням фрагментарных окаменелостей. Восстановить внешность — менее чем полдела, а главное для биолога – разобраться, как взаимодействовали части в едином организме.

Тут начиналось самое интересное (по крайней мере – с точки зрения Гвен Филипс). На конкурсе фигурировали несколько виртуальных и даже натурных моделей кинематики и поведения аномалокариса. Натурные модели это роботы-имитации длиной около метра (примерно как у большинства аномалокарисов полмиллиарда лет назад, а трехметровые гиганты были редкостью, как ныне семиметровые белые акулы). Гвен присмотрелась к роботам, ведь по одной из рабочих гипотез: шримпшарк — это робот, имитация хищного морского криптида. Среди правительств Вегасугвибры и среди коммерческих фирм на нефтяных полях Эквандваны есть субъекты, которые могли запустить синтетического хищника (морской дрон-киллер) в акваторию, чтобы «нерыночно порешать вопросы».

Увы: знания Гвен о робототехнике не были достаточны, чтобы определить, насколько близки конкурсные роботы к ТТХ такого дрона. Далее она глянула: имела ли команда филиала Политехникума Нйив-Никкери отношение к этим роботам? Нет, не имела. Их конкурсная работа сопоставляла форму аномалокариса с полуканоническими формами Линденмайера, известными как аксиосфероиды в пространстве ценности свойств. Они исследовали множество реальных и мифических монстров, включая монстров, которые созданы в кино-триллерах, и даже микроскопических монстров меропланктона. Гвен не слышала о меропланктоне, поэтому обратилась к энциклопедии, откуда узнала, что это личинки моллюсков, иглокожих, членистоногих и кишечнополостных, дрейфующие на глубинах обычно от 50 до 500 метров. Как правило, это прозрачные создания длиной в пределах дюйма, причудливых форм, среди которых форма аномалокариса встречается действительно довольно часто.

На конкурсе «Кембрийский взрыв» эта работа получила 9-е место в общем зачете, и еще специальный приз жюри «за раскрытие методов и возможностей арт-кибернетики». Что такое арт-кибернетика, Гвен тоже не знала (точнее, она была уверена, что это рисование компьютерных картинок и компьютерное сочинение текстов, в основном для рекламы). Оказалось, что это гораздо серьезнее, но на середине чтения соответствующей статьи в энциклопедии, Гвен сморил сон и она выключилась на несколько часов — вот как порой действует недосып и морская качка вместе взятые.

Она проснулась под монотонный диалог. Монотонный — в смысле: оба участника очень аккуратно регулировали тон в пределах, диктуемых этикой деловых переговоров. Как в течение нескольких минут определила Гвен (применив сетевой сервис), собеседником Хью Рэнкина был Донован Хэммонд, помощник окружного прокурора Лос-Анджелеса. Начало разговора Гвен не слышала, но текущая фаза оказалась занятной.

— Как я понимаю вас, мистер Хэммонд! – прочувствованно произнес Хью, — Мне также отвратительны нарративы католической мифологии о праведности и грехе, рае и аде…

— Подождите, мистер Рэнкин! — сердито перебил помощник прокурора, — Я не говорил о религии. Мы обсуждаем фильм, ложно сертифицированный для проката, как историко-художественный, в то время как он возмутителен даже по меркам трех иксов.

— Вот почему дело в религии! — сообщил Хью, — Ведь религиозные сюжеты выведены из области правового контроля контента и могут содержать возмутительные вещи. Фильм «Страшная вселенная Босха» это не исключение, а иллюстрация к общему правилу.

— Не надо играть словами, мистер Рэнкин! Мы оба отлично понимаем, что религиозный сюжет в данном случае лишь формальное прикрытие для продукции три икса.

— Сабституэнтная ветвь неофрейдизма, — произнес Хью, — постулирует это в отношении вообще всей мифологии и обрядности мировых религий.

Тут в диалоге случилась пауза, в течение которой помощник окружного прокурора Лос-Анджелеса, видимо, продумывал, как говорить о сути дела, не влипая в императивную толерантность, как Братец Кролик – в смоляное чучелко, созданное Братцем Лисом. По итогу этой мыслительной процедуры, он предложил:

— Давайте-ка вернемся к началу: мистер Рэнкин, подтверждаете ли вы, что работаете по контракту с киностудией Bunny Sisters Co, Санта-Моника?

— Да. Причем я уверен, мистер Хэммонд, что у вас есть копия контракта. Вы можете не тратить время на вопросы о нем, поскольку в ответ я лишь процитирую параграфы, под которыми поставил свою подпись.

— Конечно, кто бы сомневался! Однако вопрос не об этом. Офис прокурора располагает показаниями Петера Манцони, финансового менеджера, где сказано: «В архиве студии накопилось большое количество видеофрагментов, содержащих экстремальные сцены насилия и секса, не вошедшие в фильмы, для которых были сняты. Поскольку в сценах использовались виртуальные актеры, для них не было ограничений на использование в других фильмах, и я предложил смонтировать мини-сериал с самостоятельной прокатной ценностью. Для этого требовался охватывающий сюжет, и обоснование, позволяющее сертифицировать фильм, как художественный. Было принято решение привлечь к этой задаче д-ра Хью Рэнкина, имеющего репутацию эффективного депорнографа»… Итак, мистер Рэнкин, что вы об этом скажете?

— Я ничего не скажу, поскольку могу свидетельствовать исключительно о разговорах, в которых участвовал или которые слышал непосредственно. Вроде бы так в законе.

— Да, это так. Однако, подтверждаете ли вы, что по контракту взяли в обработку массу видеофрагментов, около 300 минут суммарного экранного времени?

— Нет, — ответил Хью, — целью была не обработка, а культурологическое исследование.

— Вот как? И в чем состояла цель исследования?

— Вы могли бы прочесть это в контракте, мистер Хэммонд. Целью был поиск векторов культурно-исторической ценности и неявной смысловой связи сюжетных линий в этих, казалось бы, разнородных видеофрагментах. Это кратко, а в контракте детальнее.

Помощник окружного прокурора не удержался от возмущенной реплики:

— Какая, к черту, культурно-историческая ценность и связность в клипах три икса?

— Прекрасный вопрос, мистер Хэммонд! — обрадовался Хью, как будто не заметив, что вопрос риторический, — Для ответа следует привлечь теорию архетипов Юнга, которая впервые сформулирована в 1919-м, на основе базовой теории либидо Фрейда и теории изначальных образов в социально-культурной модели Буркхардта.

— Давайте не уходить в дебри, мистер Рэнкин!

— Вы задали вопрос, мистер Хэммонд. Этика требует, чтобы я ответил, а вы не мешали отвечать. Согласно Юнгу, все сюжеты фантазий, как-либо, даже косвенно, связанные с либидо, это срезы культурного слоя, сформированного во время новейших сновидений, следуя формулировке Стэннера, восходящей к анализу эпоса аборигенов Австралии.

— Будь я проклят, если понял хоть что-нибудь! Говорите проще, мистер Рэнкин!

— Проще сказал в 1972-м Борхес. Его эссе «Четыре цикла» показало, что файн-арт всех времен, это лишь пересказ четырех историй. Они прослеживаются в сюжетах Илиады, Одиссеи, мифа об аргонавтах и мифа о жертвоприношении Атиса Фригийского. Таким образом, любая художественная книга, картина, спектакль или религия является лишь пересказом. Культурная ценность новых пересказов состоит в хождении по фрактурам универсального лабиринта Эмбера, если использовать образ, который внес Желязны.

Терпение помощника окружного прокурора, похоже, исчерпалось, и он гневно заявил:

— Тогда я скажу проще. Bunny Sisters Co платила вам за маскировку порно-клипов под фильм по мотивам райско-адского триптиха Босха. Таково ремесло депорнографа.

— А вот процессуально это что сейчас было? — как бы лениво отреагировал Хью.

— Я же сказал вам: это было простое объяснение вашего контракта.

— Вот даже не знаю… — Хью сменой тона изобразил задумчивость… — В контракте есть параграф XIV точка 5 абзац (d), согласно которому, если мне предъявлено обвинение, связанное с выполнением контракта, то я должен немедленно известить юридическую службу Bunny Sisters Co, приложив все доступные мне материалы с комментариями.

— С чего вы вязли, будто я предъявил вам обвинение?

— Было очень похоже, мистер Хэммонд, а поскольку я не юрист, мне остается доверять интуиции, которая подсказывает мне параграф XIV точка 5 абзац (d)…

— Вы ошибаетесь, мистер Рэнкин.

— А! Верно ли я сейчас понял, мистер Хэммонд, что вы не предъявляете и не намерены предъявлять мне какие-либо обвинения в связи с моей работой на Bunny Sisters Co?

— Да, сейчас вы верно все поняли, — с явной неохотой подтвердил помощник окружного прокурора.

— Боюсь, что не все, — артистично-печальным тоном возразил Хью, — я не понял: как мне реагировать на ваше простое, но глубоко ошибочное объяснение моего контракта?

— В чем же оно, по-вашему, ошибочно, мистер Рэнкин?

— Например, в том, что за творчеством Босха вы не видите культурного фона Высокого средневековья и Возрождения. Для вас сюжеты Босха сюрреалистичное извращение за чертой допустимого. Если бы вы не знали, что Босх признанный гений, то одобрили бы запрет их публичной экспозиции. Просто скажите «нет», если это не так.

В диалоге снова случилась пауза. Помощник окружного прокурора не решился врать в очевидной ситуации, поэтому промолчал. И через четверть минуты Хью продолжил:

… — Босх был иллюстратором общепринятых тогда представлений о рае и аде, святых и ведьмах, ангелах и демонах. Эти представления устойчиво прослеживаются с XII века, возникая в книге видений Тундала, далее в поэме Данте, сочиненной, кстати, во время процесса над тамплиерами, далее в Молоте Ведьм, и лишь затем в полотнах Босха. Для общества XVI века все эти крючья, котлы и сковородки в адской кухне с персоналом из демонов казались такой же несомненной реальностью, как для современного бюргера — Марианская впадина и Антарктические льды. Даже в конце XVII — начале XVIII века христианские фантомы были социальной реальностью, только поэтому мог состояться процесс над салемскими ведьмами в 1692-м и над сазерлендскими ведьмами в 1727-м.

— Давайте не трогать религию, — слегка растерянно предложил помощник прокурора.

— Придется трогать, — сказал Хью, — поскольку христианские фантомы являются общим источником как сериала «Страшная вселенная Босха», так и концепции пристойности, согласно которой вы требуете запрета этого сериала.

— Нет, мистер Рэнкин! Нормы пристойности установлены светскими законами.

— О! Разве Конгресс принимал законы, например, о том, какие части человеческого тела считаются непристойными? Насколько я помню, непристойное обнажение толковалось судьями из каких-то туманных понятий, связанных, внезапно: с уровнем религиозности избирателей данного участка. Или я что-то упустил в истории американского права?

Хью опять выждал четверть минуты тишины и добавил лекционным тоном:

… — Ваше молчание, мистер Хэммонд, показывает, что ад Босха все еще здесь, с нами. Фантомы, вызвавшие салемский процесс более 300 лет назад, способны вызвать нечто подобное снова. Вы спрашивали: в чем культурно-историческая ценность «Страшной вселенной Босха». Вот мой ответ: это сериал-предостережение на базе уроков истории. Остались ли у вас вопросы ко мне?

— Пожалуй, пока больше нет, — пробурчал помощник прокурора. У него был такой голос, будто его накормили мылом, — благодарю вас, мистер Рэнкин.

— Я рад был помочь. Обращайтесь. Хорошего дня, мистер Хэммонд, — подвел итог Хью.

Загрузка...