Бразилия. Десять дней в Рио

Глава первая Ой, Копакабана!

3 декабря

Я иду туда, где мне чудится любовь. Сейчас это тонкое, неуловимое чувство манит меня выйти на улицу и впитать каждой клеточкой кожи дух города, в котором я оказалась, не успев даже толком сообразить как.

Прилетела я поздней ночью, добралась на такси до «Royal Rio Palace Hotel» на улице рю Дювивье (Rua Duvivier) в районе под общим названием Копакабана (Copacabana). Так что все, что я пока видела, — огни ночного Рио. И даже они тут выглядят другими — будто подмигивают, намекая на чудесные открытия.

Благодаря бразильцу Луису Эдуардо, с которым я познакомилась в мадридском аэропорту, десять часов полета от столицы Испании до Рио-де-Жанейро прошли для меня почти незаметно. Всю дорогу новый знакомец развлекал меня интереснейшими историями о Рио. Правда, из десяти часов мне удалось поспать всего два, зато на место я прибыла, словно начитавшись путеводителя. Причем весьма неформального — с упоминаниями злачных мест, народных поверий и городских легенд.

Кстати, я горжусь тем, что, попивая вино в мадридском аэропорту с Луисом Эдуардо, я усилием воли удержалась от еще одной прощальной эсэмэски Льву. Я послала ему свой последний привет всего лишь мысленно, чокаясь в этот момент с улыбчивым сеньором Луисом. Наверняка сейчас Лев уже на своей испанской вилле. Ну и пусть! А я — в Рио!

Прощаясь со мной в зале прилета, сеньор Луис оставил мне номер своего телефона и сказал, что я могу звонить ему в любое время, если понадобится. Значит, в этом городе у меня уже есть один знакомый!

Там же на прилете я, следуя совету Луиса, приобрела сим-карту бразильского оператора сотовой связи, стоила она сущие копейки — кажется, даже дешевле, чем у нас. Сразу же отправила эсэмэски маме и коллеге Антону — на всякий случай. Московское время опережает бразильское на шесть часов, значит, в этот ночной для Рио час в Москве как раз утро рабочего дня. Пусть мама убедится, что я долетела благополучно, а Антон передаст это всем моим коллегам, если они станут интересоваться. Больше никому писать мне действительно не хотелось — и это было даже приятно.

«Oi!» — весело сказал таксист-мулат, увидев меня. «Ой!» — на всякий случай отозвалась я. По-английски кудрявый весельчак не понимал ни слова. Убедившись, что поболтать со мной не получится, он прибавил звук радио, заливающегося танцевальными песенками в стиле латино, и всю дорогу громогласно им подпевал. Возле отеля он просто ткнул пальцем в счетчик, который показывал 100 с небольшим реалов. Пока я поменяла на реалы всего 100 долларов, так как в местной валюте еще не ориентируюсь. В аэропорту предлагался курс 1,7 реала за доллар, а выгодно это или не очень, я пока не знаю. Рекомендованная мне туроператором Артемом Лида, прожившая в Рио три года, еще в Москве предупреждала меня, что деньги лучше менять не на ресепшен отеля, а в уличных casas de cambio — обменниках. Выйду прогуляться, найду «камбио» с самым выгодным курсом и тогда поменяю на реалы сумму побольше.

Сейчас я — чистый лист, готовый для принятия нового контента. Еще минута, я выйду за двери своего номера — и на этом листе появятся первые штрихи и зарисовки к будущему портрету города-мечты Остапа Бендера. Я искренне желаю ничего не упустить, сохранив каждый оттенок и даже каждый запах для истории. Для моей личной истории. Ведь сейчас на фоне Рио я пишу историю собственной жизни и собственной больной любви. Больной, потому что все, что в ней есть сполна, — это боль. Всего остального ей, увы, не хватает…

Луис Эдуардо толковал мне, что пляж в Рио — не просто пляж, а целая жизненная философия. В которую также вписывается иное, нежели у нас, отношение к собственному телу и к телесной любви. А еще сеньор Луис не без гордости уверял, что бразильянки сегодня на пике моды. А особенно уроженки Рио, их называют carioca. Вообще «кариока» — это название всех коренных жителей города, но чаще его применяют в отношении женщин. В переводе слово означает «дом белого человека» — так когда-то назывались португальские торговые посты. Сегодня смысл слов «белый» / «черный» ушел на второй план: восемь из десяти человек в этом городе — мулаты. Если верить Луису Эдуардо, «чудесный город», как называют Рио, занимает особое место в сердцах и умах бразильцев, а его житель, кариока, в их представлении — совершенно особый психологический тип. Неважно, мужчина это или женщина, но настоящий кариока — человек открытый, обаятельный, беззаботный, веселый и романтичный. Он ненавидит формальности, легко идет на контакт и в любой момент готов пуститься в любовное приключение.

— Я тоже кариока, — игриво подмигивая, объяснял мне сеньор Луис на своем хорошем английском. — А мулаточки у нас встречаются необыкновенной красоты! — И он выразительно причмокивал.

По словам Луиса, кариока — это как знак качества для бразильской женщины. Гарантия ее красоты и искусности в деле любви. Именно кариок любители вывозят в Европу целыми отрядами — для личного пользования или для «сдачи в аренду». Но, как водится, в Старом Свете все мигом становится дороже — и кариоки тоже.

Что ж, раз я тут, надо брать с кариок пример и, по возможности, перенимать их опыт. Тогда и от меня все без исключения мужчины станут млеть и балдеть. А раз все без исключения, то и ОН никуда не денется, разведется и женится. Надо только понять, что же такого делают кариоки, что ни один самец на свете просто не в силах устоять перед их чарами?! Не в одной же внешности дело, надо полагать. И, надеюсь, не только в знаменитой бразильской пластической хирургии.

Спускаюсь в лобби. Завтрак я пропустила, поэтому покупаю в баре чашку кофе — 3 реала. Тут не интересуются, эспрессо вам или капучино. При слове cafe выдается чашка густой ароматнейшей жидкости радикального черного цвета, а к ней — маленькая стопка холодной воды и крохотный кувшинчик сливок. Я выпиваю предложенный мне напиток без воды и молока и понимаю, что такое настоящий бразильский кофе! Несмотря на длительный перелет и явный недосып, уже через минуту я чувствую внутри себя такой залп энергии, будто в меня вставили свежую батарейку!

Из объяснений портье на ресепшен, сносно говорящего на английском, понимаю, что от моей рю Дювивье до океана — два блока. Как уже говорил Артем, блок — это квартал, образуемый двумя центральными улицами и двумя переулками. Переулки пересекают основные улицы под прямым углом, образуя четкие квадратные блоки. Рю Дювивье, на которой стоит мой отель «Royal Rio Palace» («Королевский дворец Рио», если перевести!), — один из таких переулков. Чтобы выйти к океану, надо пересечь сначала авенида Носса-Сеньора-де-Копакабана (Avenida Nossa Senhora de Copacabana), а потом — авенида Атлантика (Avenida Atlântica), которая тянется уже непосредственно вдоль пляжа.

На ресепшен я обзавожусь картой, так что теперь заблужусь едва ли. Но осваивать пространство буду постепенно: сначала надо внимательно изучить ближайшие два блока между отелем и океаном. Помимо улицы, на которой стоит мой отель, их образуют авенида Копакабана и авенида Атлантика, рю де Кастро (Rua Ministro Viveiros de Castro) и рю Родолфо Дантас (Rua Rodolfo Dantas). Глядя на карту, легко понять: большие улицы вроде проспектов в Рио зовутся авенида, а маленькие улочки и переулки — забавным словечком «рю».

Об обеих этих знаковых для района Копакабана «авенидах» я уже немало знаю от разговорчивого и очень любящего свой город Луиса Эдуардо. Сам знаменитый пляж и прилегающие к нему жилые кварталы получили название благодаря своей центральной улице — оживленной торговой авенида Носса-Сеньора-де-Копакабана. В буквальном переводе это значит «проспект Нашей Сеньоры де Копакабана». Имеется в виду Богоматерь Копакабана, которую почитает весь латинский мир. Ее статую в виде бледной девы верхом на опрокинутом месяце можно увидеть в католических храмах по всей Южной Америке. Я тоже уже полюбовалась ею на картинке: сияющие одежды, лицо в обрамлении цветов, кругом жемчужные лилии и коленопреклоненные прихожане у ног. С «Нашей Сеньорой де Копакабана» связана красивая легенда.

Дело было в середине XIX века в деревушке Копакабана в Перу. Рыбаку, сидящему с удочкой на берегу озера Титикака, вдруг явилась Богоматерь. Восхищенный, он захотел ее нарисовать, но картинка никак не получалась. Светящийся облик Богоматери никак не ложился в рисунок. И лишь спустя годы бесплодных попыток воспроизвести увиденное усердие упорного рыбака было вознаграждено. Словно сама Богоматерь сжалилась и направила руку счастливчика, лицезревшего ее: образ получился столь совершенным, что при одном его виде хромые пускались в пляс, а отчаявшиеся забывали печали. С тех пор тихая деревушка преобразилась: со всех сторон к ней стали стекаться верующие, а молва о чудесах Копакабаны пошла по континенту и докатилась до Рио-де-Жанейро, где в память об этом событии была названа не только центральная улица, но и целый район. Настоящую же громкую популярность это место приобрело в 1924 году, когда в бразильской Копакабане — тогда еще пригороде Рио — появился роскошный отель «Copacabana Palace». Не без стараний своих владельцев он быстро снискал репутацию оплота красивой жизни, и одноименный пляж перед ним скоро стал самым знаменитым во всей Южной Америке. Голливудские звезды и североамериканский бомонд съезжались сюда сыграть в казино и повеселиться в ночных клубах. К 1930-м годам слава Копакабаны в частности и Рио в целом уже гремела на весь мир.

Кстати, именно в это время писатели Ильф и Петров наделили своего великого комбинатора Бендера мечтой о Рио-де-Жанейро. Как помнят все, кто знаком с их гениальным произведением, Остапа вдохновил всего лишь краткий очерк о Рио, вычитанный им в советской энциклопедии.

В 1930–1940-х годах образ Копакабаны как самого роскошного пляжа мира активно использовал Голливуд. Ценители кино помнят шпионский триллер Альфреда Хичкока «Дурная слава», снятый в 1946 году, где герои Кэри Гранта и Ингрид Бергман, занятые разоблачением немецкого барона-нациста, прячущегося в Рио, обмениваются информацией в модных кафе на фоне великолепных панорамных видов Копакабаны. В то время этот район стал престижнейшим местом для жизни, цены на жилье взлетели, и поселиться здесь могли позволить себе только очень богатые люди.

Правда, со временем сверхпопулярность Копакабаны сыграла с ней злую шутку: район чересчур застроили, превратив в цементные джунгли. Развлекательные заведения, гремевшие в 1920–1940 годах, постепенно пришли в упадок, а трущобы стали, наоборот, стремительно разрастаться, угрожающе надвигаясь на оазис красивой жизни. Постепенно респектабельное общество перебралось с шумной Копакабаны в Барра-да-Тижука (Barra da Tijuca). Этот район, где элегантная городская застройка и фешенебельные частные виллы самым причудливым образом вписываются в почти девственные тропические леса, остается самым элитным жилым районом Рио по сей день. Те жители города, кто финансово не дотягивал до Барра-да-Тижука, но все же искал респектабельности, перебрались в соседние пляжные районы Ипанему и Леблон, оставив Копакабану на растерзание многочисленным толпам туристов.

Рио же в целом праздновал свой золотой век до конца 1950-х, все это время оставаясь столицей страны, а в 1960 году ею стал «искусственный» — специально отстроенный на месте вырубленных джунглей город Бразилиа, изобилующий административными постройками в стиле хай-тек. Но до сих пор и сами бразильцы, и туристы со всего мира утверждают, что Рио-де-Жанейро как был, так и остался «самым прекрасным и веселым городом на земле».

Сегодня авенида Копакабана — типичная торгово-офисная улица, изобилующая магазинами, ресторанами, салонами красоты, кабинетами дантистов и офисами разных организаций, в основном представляющих сферу услуг. И прилегающие к главной улице жилые и торговые кварталы — уже не столько аристократизм и шик, сколько активно функционирующая туристическая зона с очень высокой проходимостью. Со всеми вытекающими последствиями — налаженной инфраструктурой, как плюс, и уличной преступностью, как минус. Для карманников, барсеточников и прочих мелких жуликов из трущоб, находящихся неподалеку, Копакабана — проверенное и любимое место работы. А сегодняшний символ красивой жизни на Копакабане — уже не казино и злачные места, работающие от заката и до рассвета, а скорее неформальная элегантность и культ тела. Сегодня модно не просиживать целый день в питейном заведении с рюмкой и сигарой, как это делали вальяжные герои 70-х, а совершать пробежку вдоль океана до работы, ходить на пляж во время сиесты, а после заката вставать на ролики или садиться на велосипед. Или хотя бы совершать пеший променад по авенида Атлантика.

А пока я иду по направлению к ней, не сворачивая со своей рю Дювивье и держа курс на шум океана. Еще чуть-чуть, и моя нога ступит на святая святых этого места — прославленный песок пляжа Копакабана, на который хоть раз в жизни ложилась каждая мировая знаменитость! По-моему, это знаково. Особенно для меня, мечтающей о признании своего творчества широкой публикой. А пока с любопытством разглядываю всех встреченных мною на пути к этому великому песку.

Первое, что мне приходит в голову: Остап заблуждался! Никаких белых штанов я нигде не наблюдаю. Нарядов длиннее мини-юбок и мини-шорт ни на ком нет. По тротуарам снуют самые разные люди — белые, черные, цвета капучино. Из-за отсутствия полноценной одежды их социальный статус определить затруднительно. Вот дородная немолодая матрона в откровенном купальнике неторопливо выбирает овощи на уличном зеленном рынке, а вот солидный мужчина с сигарой заходит в нотариальную контору — на нем нет ничего, кроме плавок! Я не сказала бы, что у этих тети с дядей фигуры фотомоделей. Тем не менее их «обнаженка» отторжения не вызывает — тела ухожены, никаких отвисших дряблых мест или дефектов кожи, вид которых портил бы настроение другим прохожим и образ уличной толпы в целом.

Общая черта, объединяющая разношерстную толпу Копакабаны, — открытые улыбки и веселые интонации языка, на котором я пока не понимаю ни слова. Многие прохожие несут в маленьких сумочках или тащат за собой на поводке миниатюрных декоративных собачек. Чаще других попадаются «собачки как мышки» — совсем крохотные. Если не ошибаюсь, порода называется шитцу. Не иначе как на них тут мода.

На будках местных телефонов-автоматов — полукруглых колпаках веселеньких расцветок — яркими желтыми буквами написано задорное «Oi!». Вспоминаю, что именно так меня приветствовал таксист и запоминаю: «ой!» в бразильской версии португальского значит «привет».

Вокруг работают многочисленные магазинчики и лавки, на раскладных стульчиках перед ними сидят их владельцы и оживленно болтают. Вареная кукуруза, блинчики из маисовой муки, горячие пирожки и еще какая-то пока неведомая мне снедь готовится тут же на окутанных чадом уличных мангалах. В воздухе витают пряные, терпкие и возбуждающие ароматы, а с лотков ведется бойкая розничная торговля, сопровождаемая призывными гортанными криками торговцев. Кто-то в Москве стращал меня жуткой грязью на улицах Рио. Странно, но особой грязи и вони я тут не наблюдаю — и это при изнуряющей жаре и активной уличной торговле. Наоборот, повсюду стоят чистенькие желтые и зеленые мусорные контейнеры с какими-то надписями на португальском, урны через шаг, а перед каждым магазинчиком непременно суетится приказчик. И как только кто-то бросает перед заведением окурок или просто там становится слишком пыльно, служащий начинает орудовать метлой или шлангом.

На обочинах тротуаров, укрывшись от палящего солнца в нишах между домами, спят бездомные. Но даже они — то ли от яркого солнца и подступающей сини океана, то ли от общего бодрящего духа города — не вызывают ощущения упадничества. Мое первое впечатление: даже бомжи в Рио какие-то праздничные, будто бутафорские! А зубы у них подозрительно белые, словно они исправно наблюдаются у хорошего дантиста. Больше всего меня поражает одна бездомная тетя. Ее «дом» — узкая расщелина между зданиями — убран не только со вкусом, но даже с некоторым оттенком кокетства. На стенах аккуратно расклеены постеры с изображением бразильской топ-модели Жизель Бюндхен, на полу расстелен кусок чистого ковролина, на нем красуется подобие туалетного столика — обломок табуретки и небольшое зеркальце. Рядом стоят подозрительно чистые вьетнамки, а сама хозяйка апартамента спокойно спит на хорошо простиранном пледе. Вот это да! Кариока без определенного места жительства почти гламурна!

Чувствую я себя очень бодро, несмотря на то что спала всего несколько часов. Только раненая левая рука ноет под плотной повязкой, которая к тому же промокла насквозь от здешней влажной жары. Ужасно хочется размотать этот ненавистный бинт! Но доктор велел перевязывать рану каждый вечер еще два дня. Еще я жалею, что напялила узкие джинсовые шортики со стразами. В летней Москве мне казалось, что микроскопичнее этих шортиков разве только трусики-стринги. Забавно, но в жарком липком воздухе Рио даже они кажутся слишком плотными, чересчур тяжелыми. Принимаю решение перейти на свободные легкие одеяния из натуральной ткани, благо они вовсю продаются вокруг — и в магазинчиках, и на уличных развалах. Невесомые тончайшие сарафанчики с юбками-колокольчиками и свободные хлопковые шорты светлых цветов — как раз то, что надо для Рио! А этого добра вокруг, как я посмотрю, навалом! Хоть я и взяла с собой самые легкие из своих летних нарядов, но все равно ошиблась! Пожалуй, при такой высокой влажности в моих облегающих летних платьях и узких юбках с шортами мне будет не просто неудобно, но я даже рискую приобрести натертости и раздражение на теле. Вон моя обтягивающая сексапильная майка уже вся мокрая, словно я час мокла под дождем, хотя всего лишь десять минут иду по улице. Странно, но в остальном влажная тропическая жара (градусник на стене здания напротив показывает +38 °C) не доставляет мне никаких неудобств. Даже наоборот — как-то бодрит! Но, возможно, все дело в бразильском кофе. Мои тщательно выпрямленные черные волосы уже закрутились в немыслимые локоны, а прямая челка, падающая на самые глаза, превратилась в игривую загогулину. Едва выйдя из-под гостиничного кондиционера, я стала похожа на мулатку — по крайней мере, прической. Кожа у меня довольно смуглая и загорает стремительно, поэтому я имею все шансы стать неотличимой от прочих кариок уже завтра.

Тут приходит эсэмэска от Антона. Надо же, в Москве сейчас вечер пятницы, самое время тусовок, а Антошка вспомнил обо мне! Может, зря я не обращаю на мальчика внимания? Ведь только ленивый на работе не намекнул, что он ко мне неровно дышит. Но я все время думаю только о Льве.

«Как Рио?» — вопрошает Антон, сопровождая свой вопрос смайликом. Антонов смайлик кажется мне ехидным, а краткость наводит на мысль об экономии на роуминге. Нарочно отвечаю пространно: «Похоже, твой хваленый кокаин развеян тут прямо в воздухе, а еще его добавляют в кофе. Вставляет неимоверно!»

А вот и авенида Атлантика! Она тянется вдоль пляжа и совмещает в себе как оживленную автомагистраль, так и удобную пешеходную зону. Между тротуаром и проезжей частью отгорожены специальные дорожки для велосипедистов, бегунов и роллеров.

Пересекаю оживленную авениду на светофоре и сразу оказываюсь на знаменитом пляже. Подставляю лицо знойному ветру. Пронзительная синь Атлантики, белоснежный песок, пальмы, солнце в зените — передо мной разворачивается картинка, похожая на рекламный билборд турфирмы.

Пляж полон, хотя сейчас разгар рабочего дня. Новоиспеченных туристов можно отличить по бледной коже или легкому загару, но и местных тут, судя по всему, немало. Толпа смотрится графично: причем в своем большинстве и белые, и черные тела выглядят подтянутыми. Наблюдаю за группой подростков — статные парни, в основном темнокожие или мулаты, азартно гоняют по песку мяч. Вот где подпитывается знаменитейший, наряду с кофе, бразильский экспорт — футбол! Я слышала, что многие бразильские звезды мяча и бутса начинали с мальчишеских игр на пляже. А вот две белые леди, видимо сотрудницы какого-то офиса. Несмотря на жару, они в темных деловых костюмах с узкими прямыми юбками и в туфлях на шпильках. На моих изумленных глазах они расстилают полотенце на песке, скидывают прямо на него свой официальный прикид и остаются в весьма символических купальных костюмах. Затем, перебрасываясь громкими португальскими восклицаниями, радостно бросаются в воду, смеясь как дети. Ах да, сейчас же два часа дня — время сиесты! А я уже наслышана от сеньора Луиса, что для местных яппи отправиться на пляж в обеденный перерыв — такая же норма, как для наших выйти в соседнее кафе.

Одевшись, офисные леди выпивают у тележки на колесах по стакану свежевыжатого сока манго и уходят, покачивая бедрами, на высоких каблуках. Вот такой бизнес-ланч по-кариокски!

— Agua, agua gelado! — протяжно завывают идущие вдоль береговой линии торговцы с большими ящиками-холодильниками, прикрепленными к ним, как ранцы, только не за плечами, а спереди. Вспомнив университетский курс латинского языка, я предполагаю, что это разносчики холодной воды. Так оно и есть: вот один из них по просьбе отдыхающего в большой панаме (такую может напялить только американец!) распахивает свой ящик-ранец. Из-под крышки вырываются снопы ледяного пара, немедленно тающие в раскаленном воздухе, — и торговец извлекает бутылку покрытой инеем минералки. Помимо водоносцев по пляжу бродят продавцы пляжных нарядов, неся над собой на большом шесте кронштейн, унизанный вешалками с разнообразными сарафанчиками, тонкими рубашками, парео всех мастей и огромными платками с рисунком. Мой наметанный глаз сразу ухватывает некое украшенное кистями изделие с живописным видом Рио во все большое полотно. Эта штука может служить хоть платьем, если ею обернуться на манер сари, хоть пляжной подстилкой, хоть картиной на стену. Обязательно куплю себе такую на память!

Пляж подтверждает мой первоначальный вывод: нельзя сказать, что в Рио все — вот прямо все-превсе! — обладают идеальными формами. Но тем не менее культ тела здесь налицо! Даже если фигура небезупречна, то тело тщательно ухожено — хорошая кожа, ровный загар, аккуратный педикюр. Причем, как я замечаю, не только у женщин, но и у мужчин.

Как мне поведал все тот же Луис Эдуардо, здоровый, сияющий вид — фирменная вежливость Рио.

— Быть в отличной форме — главный модный тренд нашего города! — вещал он мне за очередным бокалом вина в полете. — Нас так воспитывают сызмальства: раз окружающие вынуждены лицезреть тебя, так прояви к ним уважение и не выгляди отвратительным. Хочешь на пляж — приведи себя в порядок и не порть своими бледными и дряблыми телесами общий здоровый и сексапильный вид города.

По словам Луиса Эдуардо, еще несколько лет назад в некоторые зоны главных пляжей Рио — Копакабаны и Ипанемы — просто не допускали людей с плохой фигурой. Сегодня такой дискриминации нет, но привычка содержать себя в порядке по-прежнему в почете.

— Если сеньорита в filo dental, значит, с фигурой у нее все ОК! — заявил сеньор Луис.

На мой вопрос, что это такое, новый знакомый терпеливо объяснил: считается, что у женщины хорошая фигура, если она может позволить себе купальник, условно называемый filo dental — «зубная нить» в переводе с португальского. Этот наряд для купания состоит лишь из тонких, почти как зубная нить, тесемочек и трех крохотных треугольников ткани — два на бюст, один — в зону бикини. Интересно, что filo dental вовсе не требует пропорций 90–60–90, просто не должно быть неподтянутых, дряблых и отвисших частей тела. А это ежедневный труд — пробежки, спортзал и здоровый образ жизни. Именно поэтому на авенида Атлантика до самого вечера не переводятся бегуны, роллеры и велосипедисты обоих полов.

Эх, зря я, что ли, регулярно хожу в фитнес-клуб? Завтра же куплю себе этот филодентал! Надо только выяснить, где он продается!

А пока я с наслаждением кидаюсь в воду в том купальнике, который у меня есть. Он, конечно, не только из тесемок, но тоже ничего — белое с золотом бикини. Шорты и майку бросаю прямо на песок — едва ли их сопрут, а в карманах у меня только мелочь. Полотенца тут явно не требуется. На горячем океанском ветру тело высыхает мгновенно. Вода приятная, освежающая, хотя и довольно теплая. Но волны слишком сильные — что, впрочем, естественно. Это же открытый океан! У берега волна практически сбивает с ног, а во вскипающей пене вовсю резвятся маленькие черные и белые дети. Чтобы хоть немного поплавать, приходится зайти подальше и прыгать, ловя набегающую волну. Подкараулив очередной вал, я бросаюсь на него пластом и какое-то время плыву верхом на волне, отдавшись на волю стихии.

Вдоль пляжа выстроились уличные кафешки на любой вкус. Все они состоят из небольшой палатки и столиков под зонтиками вокруг. Чего тут только нет! И арабская шаурма, и итальянская пицца, и испанская паэлья. Пляжные харчевни поражают обилием и разнообразием, а объединяет их только одно — непременный развал крупных зеленых кокосов перед ними. Я вижу, как палаточники одним движением большого ножа (наверное, это и есть мачете!) срубают с кокоса верхушку, вставляют туда соломинку и протягивают покупателю — вместе с отрубленной «крышечкой». Интересно, зачем? Из некоторых плодов продавцы сливают часть жидкости и льют туда что-то из большой бутыли с яркой этикеткой. Подхожу поближе. «Сосо, cachaca, caipirinha!» — зазывает намалеванный от руки плакат. Все понятно: в больших бутылках кашаса — местная тростниковая водка. О коварстве кашасы я слышала еще у себя в редакции: по сути, это самогон на основе сахарного тростника, по крепости достигающий 54 градусов. А недавно губернатор одного из бразильских штатов предложил включить кашасу в минимальную потребительскую корзину. Так что из больших бутылок в кокос наливают не роскошь, а предмет первой необходимости. А кайпиринью я даже пробовала в каком-то московском баре — это коктейль из той же кашасы со льдом, сахаром и соком лайма. Вечерком обязательно отведаю местной кайпириньи — наверняка в Москве была ненастоящая! А пока начну с кокосового молока из трубочки. Здесь его называют просто «коко», так как в ход идет не только сок из плода, но и мякоть. Я наблюдаю, как маленькая чернокожая девчушка, опустошив кокос, снова подходит к дяде с мачете. Он разрубает плод пополам и возвращает девочке. Зато теперь понятно, зачем покупателям вручают крышечку! С помощью ее заостренных граней легко выковыривать мякоть кокоса, а затем съедать ее, как из ложки. Говорю продавцу «Сосо рог favor!» и протягиваю 4 реала. Высоченный мулат, похожий на Мохаммеда Али, широко улыбается — и я становлюсь обладательницей увенчанного трубочкой плода и крышечки. Затем в точности повторяю все маневры черной девчушки. Мякоть кокоса оказывается не сладкой, но при этом потрясающе вкусной! Внятно описать этот вкус я не могу. Возможно, это как раз то, что японцы называют «пятым вкусом» — то есть не сладкое, не соленое, не горькое и не кислое, а… Какое не знаю, но для меня это навсегда останется вкусом Рио.

Теперь надо отыскать аутентичную кафешку — палатку с истинно бразильской уличной едой. А то я до сих пор не понимаю, что такое бразильский фастфуд. И что-то подсказывает мне, что это не гамбургеры, не хот-доги и даже не маисовые блины.

А вот, видимо, и она — огромный выбор диковинных фруктов, некоторые из них я вижу впервые. Тут же из них отжимают соки и смешивают самые невообразимые коктейли. Из написанного мелом на доске меню я понимаю только, что такое naranja (так пишут на продаваемом у нас апельсиновом соке), guarana (гуарана входит в состав наших энергетических напитков), а также banana и avocado, которые и в Бразилии — бананы и авокадо. Тут же благоухает разнообразная свежая выпечка, из которой я идентифицирую только пирожки с bachalau — это морская рыба бакаляу, ее очень любят в Португалии, о чем мне известно от моего португальского коллеги Жозе Паоло.

Я наблюдаю, как стайка симпатичных молодых мулаток, чирикая между собой, словно тропические птички, и продавщице говорят что-то птичье, вроде «Асай! Асай!». И добродушная негритянка, похожая на матушку Жануарию из сериала про рабыню Изауру, смешивает что-то в блендере, добавляет льда и протягивает девушкам в стаканчиках с ложечками. Подружки усаживаются за столик и, буквально облизываясь, поглощают лакомство, не прерывая оживленной беседы. «Может, это мороженое? — думаю я. — Но почему оно тогда красное?» Нахожу на доске с меню слово acai и размышляю, у кого бы выяснить, что это за чудо. Я успела убедиться, что кариоки почти не понимают по-английски. А я еще не нахваталась основных местных слов, чтобы объясниться хотя бы на простейшем уровне — что это такое и с чем его едят? Тут я замечаю седовласую белокожую немолодую леди, которая сидит за столиком, смачно затягиваясь тонкой сигаретой с длинным мундштуком и с наслаждением выпуская колечки дыма. Судя по виду, это американка. В Штатах в общественном месте, даже если оно на улице, особо не закуришь, не рискуя нарваться на чье-нибудь осуждение, связанное со всеобщей борьбой за здоровый образ жизни. А в Рио, как я уже успела заметить, на пляже и в прочих людных местах больше всех и с особым удовольствием курят именно американцы. Наверное, компенсируют отсутствие свободы потребления никотина на собственной родине. Сами же кариоки, хотя тоже в своем большинстве курят, но делают это элегантно — не второпях и на ходу, а спокойно и без суеты, вальяжно развалившись для релаксации с сигареткой там, где им хочется. Вообще американцев трудно не распознать в любой точке земного шара — по характерному прононсу, громкому голосу и тщательно отбеленным либо покрытым винирами зубам.

— Простите, леди, вы говорите по-английски? — вежливо обращаюсь я к сухопарой курильщице.

Дама вынимает изо рта мундштук и заметно оживляется:

— О да, конечно! Могу я вам помочь?

Судя по акценту и открытой улыбке во все тридцать два безупречных зуба, я не ошиблась — это американка.

— Не знаете ли вы, что такое «асаи»? — в ответ я тоже моделирую улыбку голливудской ширины.

— Конечно, я знаю, это уникальные свежие фрукты Амазонии со льдом, — любезно поясняет американка.

— Gostoso! Gostoso! — видимо уловив смысл нашей беседы, подхватывает толстая веселая жануария в белом переднике и призывно машет мне блендером.

— Gostoso значит «вкусно», — продолжает расплываться в улыбке американка.

В итоге мне тоже вручают стаканчик с ложечкой, взяв с меня три реала с какой-то мелочью.

Асаи оказывается кисло-сладким, терпким и освежающим. Вкусив его, я тоже перекуриваю за столиком кафе и понимаю: если я сейчас не вернусь в отель и не вздремну хотя бы пару часов, вечернюю Копакабану я не увижу. По крайней мере сегодня. Усталость накатила внезапно. А быть может, просто закончилось действие удивительно взбадривающего бразильского кофе.

Перед тем как уйти, я покупаю у пляжного торговца легчайший белый сарафанчик всего за десять реалов. Что ж, можно считать, что первая половина дня в Рио прошла не даром.

В отеле я засыпаю, едва голова касается подушки.

Открываю глаза, когда за окном уже темнеет. Наблюдаю с балкона отеля, как роскошное багровое солнце живописно ухает в океан. Сумерки наступают мгновенно — это юг. Южнее почти некуда — только Аргентина да Южный полюс. Сразу же вспыхивают мириады огней ночного Рио — и я, накинув новый белый сарафан, снова направляюсь на Копакабану.

К вечеру пляжно-спортивная днем авенида Атлантика превращается в променад для устроения ночного досуга. Вокруг все те же почти безупречные тела, что и утром. К бикини и плавкам, в которых город щеголял до самого заката, добавились только шорты и вьетнамки. Поскольку температура в Рио не падает ниже +28 °C даже вечером, этот мегаполис, видимо, вообще не считает нужным полностью одеваться.

А с приходом полной темноты над авенида Атлантика вспыхивает море огней и начинает витать вполне ощутимый дух секса.

Я дефилирую по Копакабане в своем белоснежном мини-платьишке, смотрю по сторонам, улыбаюсь во весь рот. А как тут не улыбаться: вокруг танцуют самбу прямо на улице, смеются, поют и пьют из кокосов кашасу. Кругом полно знойных красавчиков, настоящих мачо с красиво накачанными телами — прямо как в кино. И все одаривают друг друга комплиментами — даже случайных прохожих. За пятнадцатиминутную прогулку со мной заговаривают целых четыре красавца: один симпатичный улыбчивый итальянец, один немолодой, но респектабельный, подтянутый американец и два совсем юных бразильца. Но пока в ответ я только молча улыбаюсь. К чему знакомиться с первыми встречными? Ведь многообещающий вечер в Рио только начинается. К их чести, кавалеры не настаивают: учтиво откланиваются и уходят своей дорогой. У них тоже выбор велик: роскошными женщинами вечерняя Копакабана просто кишит! Походив туда-сюда, поглядев на людей и себя показав, приземляюсь за столик уже знакомого мне уличного кафе и заказываю кокос. Я уже знаю, как с ним обращаться. Потягивать его сок из трубочки можно очень эротично — и именно так все тут и делают. Через минуту возле меня нарисовывается дородная негритянка в шортах — черная как ночь и страшная, как вся моя жизнь. Возбужденно вещает мне что-то по-португальски. Языка я не знаю, но по ее тону чувствую: у нее ко мне какие-то претензии.

— Speak English, please! — говорю. — Não entendo![4] Руссо туристо!

Черная дама смотрит недоверчиво и еще какое-то время злобно трещит о своем. Но потом до нее, видимо, все же доходит, что мой фейс и вправду не отражает никакого понимания ее проблем. Она бурчит что-то примирительное, усаживается за мой столик и призывно машет рукой. Тут же на соседнем стуле возникает прекрасная нимфа — рельефная светлокожая бразильянка с мелодичным голосом и томным взглядом. Заговаривает на прекрасном английском:

— Привет, я Клаудиа. Ты Долорес прости, — она кивает на негритянку, — она мой manager. Долли просто решила, что ты тут работаешь. А это ее место. Сюда только ее девочки выходят.

— А что ж, туристке сюда и прийти нельзя? Сразу не так поймут? — недоумеваю я, догадываясь, что речь идет об оказании интим-услуг.

— Ну, туристка туристке рознь, — тонко улыбается Клаудиа. — Ты… как бы это сказать… in proper condition — в правильной форме. То есть могла бы легко подзаработать на Копакабане, если бы захотела.

Я, конечно, польщена. Но даже не смею верить своему счастью:

— Ты шутишь, Клаудиа! Мне сто лет в обед — через пару недель стукнет тридцатник!

— Это неважно, — отвечает моя новая знакомая. — Мне тоже не двадцать, только никому не говори, о’кей? Скажи лучше, разве мужчины не пытаются познакомиться с тобой?

— Пытаются, — соглашаюсь я, — а толку?

— Толк в том, что ты можешь выбирать. В Рио никто ничего не делает через силу. Если ты устала или не в духе, можешь вообще в этот вечер ни с кем не пойти. А можешь пойти только с тем, кто тебе действительно понравится. Удовольствие получишь и еще деньги. Долорес возьмет всего десять процентов, она не жадная. Так что вся работа — сидеть здесь вечерком, пить кокос и ждать приятных знакомств.

Через пару кокосов с кашасой я уже знаю все о Клаудии — а заодно о ситуации в сфере интим-услуг в Бразилии. Моя новая знакомая радуется случаю поболтать по-английски: большую часть года она проводит в Амстердаме, где общается на этом языке.

— В Амстердаме я работаю в windows — стою в витрине специального заведения, — рассказывает Клаудиа. — Ну не просто стою, конечно, а танцую, завлекаю… Одновременно в один вечер в витрины выходят пять-шесть девушек — мулатки, славянки, японки. Прохожие видят нас с улицы. Если какая-то из девушек приглянулась, заходят, знакомятся. Меня выбирают чаще других, хотя у меня самая высокая такса. Бразильянки сейчас в Европе в большой моде. Я прошу пятьсот евро за свидание — это два часа моего времени. Если договоримся, наверху есть номера.

— А здесь что ты делаешь? — любопытствую я.

— Здесь я отдыхаю, — улыбается Клаудиа. — Сейчас в Амстере «низкий» сезон, а здесь хорошо. У меня апартаменты тут, на Копакабане. Так, иногда подрабатываю, для развлечения и чтобы квалификацию не терять. Если мужик мне нравится, веду его к себе.

— Тоже по пятьсот евро? — изумляюсь я, невольно пересчитывая в уме свою зарплату.

— Нет, в Рио таких цен нет. Здесь у нас все дешевле, чем в Старом Свете. И лучше! — смеется Клаудиа. — Здесь девчонки больше пятисот реалов за два часа не берут. Ну и я им картину не порчу, держусь общего прайса.

Я узнаю, что арендовать апартаменты на Копакабане с видом на океан стоит порядка 1000 реалов (около 500 долларов) в месяц за «студио» — еврокомнату, совмещенную с кухней. Цена может слегка варьироваться в зависимости от меблировки. Купить же подобное «студио» или даже «кондо» (квартиру с двумя спальнями) можно примерно за 40–70 тысяч долларов.

— Вот и считай, — импульсивно стучит по кокосу Клаудиа. — В Европе, конечно, выгоднее работать. А в Бразилии выгоднее жить. И приятнее! У меня мечта — купить собственный дом в Натале, это севернее Рио, чудесный уютный городок на океане. Вот накоплю на фазенду и уйду из бизнеса. Мне уже немного копить осталось: бывший муж-голландец мне пятьдесят тысяч евро отступных прислал при разводе. Для Бразилии это баснословная сумма.

— А как ты вообще попала в этот бизнес? — задаю я извечный риторический вопрос обывателя проститутке. И получаю на него по-бразильски непосредственный и, судя по всему, правдивый ответ:

— Вот как ты думаешь, сколько мне лет? — Клаудиа приближает ко мне свое гладкое лицо, лишенное даже намека на морщинки. Но при этом в ее глазах — недюжинный жизненный опыт, его не спрячешь.

— Ну, лет двадцать пять — двадцать семь, — беру я по максимуму. Выглядит Клаудиа молодо, ничего не скажешь.

— Мне тридцать пять, — улыбается довольная Клаудиа. — Просто я слежу за собой — массаж, косметолог, то-се… Но жизнь меня успела поболтать. В двадцать лет я приехала в Рио с севера страны — так делает большинство юных симпатичных девчонок. Это в Рио и Сан-Паулу хорошо, а страна-то большая. В провинциях нищета, джунгли, полуголодные деревни, цивилизации никакой. Влюбилась в парня из Рио, жила с ним три месяца. Потом у меня был saudade, и, чтобы избавиться от тоски, я вышла на Копакабану. Мне попалась хорошая менеджер. Моя первая такса была пятьсот реалов за два часа. Так что с годами я не подешевела! — не без гордости заключает Клаудиа. — В Европу меня увез один клиент-голландец. Даже женился на мне, мы прожили вместе почти три года. Потом разошлись. И я опять пошла лечиться от душевной боли на улицу — только на сей раз на Де-Валлен в Амстере.

Я припоминаю, что Де-Валлен — это самый большой и самый известный район «красных фонарей» в Амстердаме, одна из главных достопримечательностей города.

Все время нашей беседы чернокожая Долорес молча курит, время от времени исподлобья оценивая обстановку вокруг нашего столика.

— А зачем нужен менеджер? — интересуюсь я.

— Менеджер курирует около десяти девчонок. Договаривается с другими менеджерами о «зоне влияния». страхует, когда клиент подозрительный. Также у нее хорошие связи там. — Клаудиа показывает куда-то вверх в сторону гор.

От сеньора Луиса мне известно, что в трущобах на холмах базируется местная наркомафия. Причем некоторые фавелы выглядят весьма фешенебельно: нередко за убогими заборами скрываются настоящие роскошные виллы. А мафия в Рио имеет почти неограниченное влияние на все сферы бизнеса. Там, должно быть, и расфасовывают кокаин, от которого так усердно предостерегал меня коллега Антон.

— А что такое saudade? — не сдаюсь я. Мне хочется понять, почему эта приятная во всех отношениях и отнюдь не глупая девушка вовсе не стесняется своей профессии.

— A saudade обязательно найдется у каждой красивой женщины, — смеется Клаудиа.

Я узнаю, что saudade («содад») — это непереводимое испано-португальское понятие. Если прислушаться, это слово часто звучит в романтических латинских песнях. Saudade обозначает нечто вроде «сладкой тоски», «воспоминаний о минувшей боли», «наслаждения страданием» или «тебя нет, но я счастлива оттого, что ты был». Бразильянки умеют получать ни с чем не сравнимое удовольствие от посыпания былых ран солью. Прекрасно, если возлюбленный вас бросил, женился на другой или вообще умер. Ведь когда любимого волею судьбы нет рядом, любовь женщины к нему становится платонической и оттого еще более возвышенной. Иными словами, об этом Габриэль Гарсиа Маркес говорил: «Не плачь потому, что это кончилось, а улыбнись потому, что это было!» А Анна Ахматова: «Чтоб вечно жили дивные печали, ты превращен в мое воспоминанье…»

Под жарким солнцем Рио в ритмах самбы saudade и правда выглядит привлекательным. Но, боюсь, в холодных российских широтах даже самый небольшой saudade вызывает устойчивую депрессию. А жаль — красивое это переживание!

Для бразильянки же иметь в истории своей личной жизни один, но роковой saudade считается хорошим томом. Saudade обсуждают с подружками, о нем «светло грустят» и воспевают в песнях. Некоторые бразильянки полагают, что saudade даже лучше, чем настоящий актуальный роман. Ведь «мужчина-воспоминание» не способен испортить вам настроение, прийти домой пьяным или зажать деньги на обновку. Он светел, прекрасен, бесплотен и фееричен — как сама любовь. К тому же большой и светлый saudade в жизни женщины дает ей практически неограниченные моральные права: может побудить пострадавшую от него даму менять мужчин как перчатки, и ее поймут. Может заставить выйти замуж или, наоборот, развестись. Может даже толкнуть на панель. Чувства — дело такое…

Вскоре к нам подсаживается симпатичный рослый канадец средних лет, завязывается светская беседа ни о чем. Мужчина явно кладет глаз на Клаудиу, а она на него. Я начинаю прощаться. Клаудиа тоже встает и говорит канадцу:

— У меня дома две красотки шитцу, мне надо их выгулять. Я живу здесь рядом.

Канадец вызывается помочь погулять с собачками. Я тоже увязываюсь с ними, благо есть предлог: в Рио есть все — кроме общественных туалетов. Во всяком случае, к уличным кафе они не прилагаются. Еще мне очень хочется побывать в жилище настоящей бразильянки.

Апартаменты Клаудии оказываются прямо на углу авенида Атлантика и рю Дювивье, в кондоминиуме, вплотную примыкающем к богатому «Hotel Rio International». Судя по дислокации, это очень недешевое жилье. Тем более что квартира с лоджией выходит окнами прямо на пляж.

Перед входом в дом нас встречает швейцар в ливрее с позументами. Он церемонно приветствует нас наклоном головы и распахивает двери.

— Кстати, он, по-моему, эмигрант из России, — говорит мне Клаудиа. — Я часто слышу, как он разговаривает по телефону на каком-то языке, похожем на ваш.

Решив проверить это опытным путем, я обращаюсь к молчаливому привратнику по-русски:

— Добрый вечер!

Швейцар расплывается в улыбке и вмиг оказывается очень говорливым:

— О! Добрый вечер! Вы из России? Рад, рад! А я бы и не подумал — волосы черные, кожа смуглая. Вы на кариоку скорее похожи. И с нашей Клаудией идете! Вы к ней в гости приехали? В Амстердаме познакомились, да? Наша Клавка там по полгода живет…

Тут, уловив в незнакомой речи звуки, похожие на ее имя, Клаудия настораживается и делает строгое лицо.

— Хосе, вызовите, пожалуйста, лифт. И принесите мои счета, — строго говорит она ему по-английски.

Хосе начинает суетиться, приговаривая на смеси русского с английским:

— О, да, да, сеньорита, сейчас я все сделаю. Уно секунда! — И затем, обращаясь ко мне: — Я вообще-то Костя, но здесь меня зовут Хосе. Я из Киева. Захотите поболтать на родном языке, заходите! Вон мое служебное помещение. — Швейцар указывает на небольшую каптерку за стеклом. — Я вам отличный кофе сварю и расспрошу, как там, за океаном. Я уже шесть лет тут безвылазно сижу. Русских мало, нашего брата хохла еще меньше. А потрепаться с земляками иногда страсть как хочется!

Обещаю Косте-Хосе заглянуть к нему на обратном пути.

Мы с Клаудией и канадцем (кажется, он представился как-то нехитро — типа Боб) погружаемся в золоченый лифт, украшенный лепниной и зеркалами с пола до потолка, и поднимаемся на восемнадцатый этаж.

Студио Клаудии оказывается очень симпатичным: панорамный вид на океан, много пространства, стильные безделушки, огромная кровать «роял-сайз». И два словно игрушечных песика с бантиками, преданно глядящих на свою хозяйку.

— Это единственные существа, которые по-настоящему меня любят, — говорит о своих питомцах Клаудиа.

Я посещаю шикарную ванную комнату с джакузи и откланиваюсь. На прощание мы с Клаудией целуемся способом dos kiss, как в бразильском сериале — дважды касаемся друг друга щеками, так здесь принято. Новая подружка вручает мне свою визитку:

— Если надумаешь приехать в Рио для подработки, имей в виду: с сентября по май я в Европе. Могу сдать тебе свое студио по дружеской цене — за восемьсот реалов в месяц. В феврале, когда карнавал, здесь самый сезон. За месяц заработаешь больше, чем у себя там за год. Сразу можешь не отвечать. Подумай и позвони.

Что ж, я подумаю…

Спускаюсь на первый этаж и заглядываю в каптерку к швейцару Косте, ныне Хосе. Он радостно улыбается и тут же начинает суетиться с кофемашиной. Его каптерка оборудована, как маленькая квартира: тут есть небольшая встроенная кухня со всей техникой, мягкая мебель, телевизор и даже компактная стиральная машина.

— Ты садись, садись! — машет мне рукой Костя на кухонный диванчик. — Ничего, что я на «ты»? Ты же вроде молодая еще. А мне вот скоро сорок пять стукнет. Как звать тебя?

— Яна, — откликаюсь я. — А мне скоро тридцать. Уютно тут у вас…

— Да, не жалуемся, — соглашается швейцар, продолжая хлопотать с кофе. — Хозяйство небольшое, но все есть. А главное — можно жить в служебном помещении, аренду за жилье не платить. Да и работа непыльная — двери открыть-закрыть, счета жильцов получать и следить за порядком в доме. Ну, если там бытовые какие неисправности или шумит кто. У меня вот — экстренная связь с местным полицейским участком! — Костя горделиво указывает мне на некое подобие тревожной кнопки, встроенной в стену, прямо под камерой наружного слежения, которая непрерывно транслирует все, что происходит на улице в радиусе дома.

— А вы здесь что, все шесть лет работаете? — любопытствую я.

— Да какое там! Это я недавно по знакомству пристроился, — отвечает швейцар. — А до этого где меня только не носило! И приказчиком в «Rio Sul», это торговый центр. И уборщиком в подземке, здесь же метро есть, знаешь? Но все равно почти вся зарплата на аренду жилья уходила. Потом без работы болтался…

Я интересуюсь, как киевлянина Костю вообще занесло в Бразилию.

— Да мечта у нас с приятелем была — почти как у Остапа Бендера. Мы приехали сюда с небольшим капиталом, который там у себя на всякой мелкой коммерции сколотили. У нас бизнес-план был, хотели в Рио аптеку открыть для туристов. Ну, типа народной амазонской медицины — притирки всякие уникальные, редкие мази, чудо-пилюли. Ну, по типу как наши ребята в Таиланде на их же тайских таблетках бабки делают.

— А где ж вы их брать-то собирались? — удивляюсь я.

— Да были всякие наработки, даже контакты успели наладить в деревнях на Амазонке, где полно всяких местных колдунов. Они там у себя такие снадобья варят — от чего хочешь помогает! А меняют всего лишь на продукты или на сущие копейки. Они же там все за гранью нищеты живут! Но, жаль, не заладилось… Дружбан мой на кокс подсел, деньги стал на наркоту тратить. Ну, я сначала тоже, конечно, понюхал. Здесь без этого как? Чуть ли не официально продают. Но я потом как-то соскочил, а вот Пашку спасти не смог. Он сейчас где-то в фавелах бродяжничает, если, конечно, жив. Я его уже больше двух лет не видел и не слышал. А потом, как деньги все вышли, я какое-то время в настоящей бразильской деревне жил, на севере страны. На самой границе с Колумбией, в доме у одного амазонского знахаря. Я этому старику Пинейру до сих пор очень благодарен, он меня многому научил — и простой житейской мудрости, и даже рецептам всяких интересных штук. Я ему помогал их готовить и продавать — в обмен на кров и нехитрый стол. От него я совсем другим человеком через полгода ушел! Теперь из одной фасоли с одними только приправами могу сто разных блюд приготовить, и все они будут — пальчики оближешь! И лечить умею от многого, и боль заговаривать… А что у тебя с рукой, кстати?

Рассказываю новому знакомому свой чистопрудненский триллер во всех подробностях. Костя-Хосе аккуратно берет мою руку и задумчиво произносит:

— Резаная, говоришь, рана… Ноет?

— Ноет, — признаюсь я.

— А можно я размотаю бинт и кое-чем обработаю рану?

— Можно, — соглашаюсь я, впрочем не очень уверенно. — Все равно мне нужно перед сном делать перевязку.

А сама думаю: кто его знает, чем он мне сейчас руку намажет? А вдруг обещанным Антоном кокаином?

Тем временем швейцар достает из кухонного шкафчика пузатую бутыль из толстого стекла зеленого цвета. Горлышко широкое, этикетки нет. Костя энергично трясет бутыль:

— Ноу-хау старика Пинейру, из амазонских трав и смолы одного чудесного дерева. Дезинфицирует и мигом затягивает любые раны! Он даже змеиные укусы этой штуковиной лечил. А у деревенских, у кого, случалось, крокодил отхватывал руку или ногу, культяпки разом рубцевались.

Упоминание крокодила и культяпки повергает меня в ступор:

— Ой, а хуже-то мне не будет? С непривычки-то?

А то одно дело амазонский абориген, а другое дело я! Вдруг у меня аллергический шок будет на эту траву?

— Завтра придешь мне спасибо говорить, белая леди! — загадочно улыбается Хосе. — В Амазонии места хотя и дикие, но именно поэтому они умеют народными средствами лечить любые напасти. Иногда даже смерть отводят! — Костя делает загадочное лицо. — А у тебя после этой мази и боль пройдет, и шрамик останется ма-а-а-ленький!

В полном молчании швейцар сосредоточенно снимает мой бинт и заливает рану густой черной жидкостью бутыли. Вязкая слизь растекается по моему запястью, заполняя рану и распространяя острый запах каких-то пряностей. Щиплет совсем немного, зато мне очень страшно. Я отворачиваюсь и тупо таращусь в телевизор, где миловидная бразильянка рассказывает какие-то футбольные новости. Затем ее симпатичное подвижное личико исчезает с экрана, сменяясь показом отрывков матча. Наконец Костя-Хосе заявляет:

— Готово, красавица! Завтра будешь как новая!

Я смотрю на свою левую руку — она аккуратно закутана в плотную белую марлю. Странно, но снаружи марля идеально, белоснежно и стерильно чиста! Интересно, как эта похожая на пахучую тину жидкая мазь не пропиталась через тонкую повязку?

— Ну, за твое здоровье! — Костя придвигает мне чашку с ароматным кофе и высокий бокал с чем-то зеленым.

— Для простоты я называю это мохито, но это коктейль моего собственного производства! Попробуй! Такого ты в жизни не пила, клянусь! — гордо поясняет Хосе. — Это напиток по рецепту того же Пинейру! Только он знал, как правильно настаивать кашасу на порошке из маниоки, тертых каштанах пара и на кассаве. А теперь вот и меня научил…

— На чем настаивать? — только и могу спросить я. От обилия новых слов и впечатлений я слегка теряюсь.

— Да не бойся, ничего сверхъестественного! — смеется Костя. — А то вон аж побледнела вся!

— Конечно! — обороняюсь я. — А то сначала на руку смолу какую-то налили, теперь вот в рот хотите налить какую-то… Как ее?

— Кассава — растение из семейства молочайных, каштаны пара растут в дельте Амазонки, а из маниоки бразильцы делают муку. Так что не трусь — ничего такого, чего нет в бразильском учебнике по ботанике! — хохочет Хосе.

«Мохито», изготовленный швейцаром-хохлом по рецепту амазонского знахаря, оказывается весьма вкусным и пьется легко. Только после второго бокала я понимаю, что жидкость сия весьма коварна! По всему моему телу распространяется дурманящая слабость, а голос Кости-Хосе начинает звучать завораживающе и убаюкивающе.

Надо отдать должное Косте, он честно развлекал меня историями своего великого переселения в Рио, пока я хоть немного не пришла в себя, чтобы суметь самостоятельно добраться до отеля. Швейцар сразу предупредил, что за отлучку с места службы ему грозит штраф и проводить подвыпившую даму он никак не сможет.

Я смирно сидела на диванчике, стараясь собрать мысли в кучу и быстрее протрезветь — что получалось у меня, надо признать, плохо… Но журналистка, она и в Бразилии журналистка! И я незаметно включила диктофон, который прописан в моей сумочке постоянно. Так что, несмотря на внезапно накрывшее меня опьянение амазонскими травами, мне удалось ничего не упустить из рассказа Хосе.

Мне показалось, что я провела в каптерке Кости-Хосе: не более часа, но когда, проснувшись на следующий день, стала слушать диктофонную запись, с ужасом поняла, что торчала у него часа три, не меньше! Вот оно, коварство диковинной бразильской растительности и особенного течения здешнего времени! В Рио не принято, как у нас, постоянно поглядывать на часы. Здесь время течет непринужденно, никуда не торопясь, и будто не налагает на местных жителей никаких обязательств.

Расшифровывая запись, я старалась сохранить именно тот «авторский» стиль, в котором вещал словоохотливый бывший киевлянин Костя, а ныне кариока Хосе. Надо признать: в его повествовании присутствует изрядная доля образности, а слог для простого киевского дядьки весьма фигурален. Впрочем, судите сами:

А вот единственный день в году, когда Рио действительно в белых штанах, — это 31 декабря. Самое культовое место встречи Нового года в Рио — пляж Копакабана. Там заранее сооружается эстрада и по периметру пляжа устанавливаются огромные экраны, на которые будет транслироваться действо. Уже часов в пять вечера женщины-кариоки, все в белом, выходят на пляж и делают ямки в песке. Это «пляжные алтари»: их обкладывают белыми цветами, а в углубления помещают подношения богине моря Йеманже. По местным поверьям, провожая уходящий год, обязательно следует выйти на берег, поблагодарить морскую богиню за год предыдущий, а потом попросить счастья и исполнения желаний на будущий. Те, кто не роет ямки, просто несут цветы и кладут их прямо на воду. К ночи весь пляж усеян белыми гладиолусами — это самые новогодние цветы. Йеманже принято дарить то, что приятно было бы получить тебе самому. Сеньориты несут божеству всякие стильные безделушки и лакомства — украшения, духи, любимые сладости. А сеньоры преподносят дорогие сигары и брелки от роскошных авто, намекая, что не отказались бы завладеть такими в наступающем году. Статуэтки Йеманжи поливают медом и патокой, а в полночь — кайпириньей и шампанским. Здешняя морская владычица любит выпить и закусить!

А те кариоки, которых интересует не ритуал, а тусовка, стекаются на Пакокобано (так называют пляж в народе) ближе к полуночи. Черно-белая толпа, вооруженная шампанским, поет, танцует и хохочет, заражая своим весельем всех, кто оказывается поблизости. В свой первый Новый год в Рио я просто пришел поглазеть, как тут отмечают зимний праздник. А через 15 минут уже танцевал самбу (не умея!) в компании восьмидесятилетнего старика и пятилетней девочки! В половине двенадцатого народ зажигает свечи в ямках, окруженных цветами.

Без одной минуты двенадцать народ с пальбой открывает бутылки и принимается поливать друг друга шампанским или яблочной шипучкой, которая продается тут же с лотков. Одновременно на огромных экранах начинают транслировать кадры лучших голов сборной Бразилии, забитых за истекший год. Кариоки радуются и поднимают тосты за своих лучших футболистов. Новогодний концерт обычно открывает Жоржи Бен Жор — это живая легенда бразильской музыки. За минуту до полуночи звезда, под всеобщее ликование, затягивает главный хит уходящего года. Позже на сцене певца сменяют лучшие самба-бэнды и новые поп-звезды, зажженные в год, который сейчас провожают.

Ровно в полночь над океаном вспыхивает грандиозный фейерверк — и толпа кидается в разноцветную воду, отражающую огненные всполохи салюта. В руках у многих крошечные плотики или лодочки, на которых лежат подарки для Йеманжи. Если импровизированное суденышко тонет, значит, богиня снизошла до твоего подарка — хороший знак! После этого ритуального жертвоприношения адепты учиняют отвязную дискотеку на песке с зажженными свечами в руках. При этом они восторженно вопят: «Feliz Ano Novo!» — «Счастливого Нового года!» А еще обнимаются, целуют всех, кто попадется под руку, и выкрикивают разные пожелания.

Новогодняя ночь на Копакабане проходит под знаком пляжной самбы. Самба — самый популярный в Рио танец, она же отменная кардионагрузка! Поэтому, если у следящей за своей фигурой кариоки нет возможности провести час-другой в фитнес-клубе, она обязательно заглянет вечерком в самбатеку — дискоклуб, где проводятся самба-вечеринки. Этот танец задействует все мышцы тела, даже самые маленькие: чтобы бедра двигались правильно, надо делать около четырех попеременных шагов в секунду! Руки же при этом ведут свою партию. Я люблю наблюдать, как исполняют самбу местные девушки, они настолько волнующе двигают определенными частями тела, что у здорового мужика дух захватывает! Местные сеньоры тоже не отстают, мужчины танцуют не хуже. Танцы тут как национальный спорт, не хуже футбола. Кариоки обоих полов знают и умеют исполнять все свои традиционные танцы — форро, ламбаду, аше. Кстати, не исключено, что именно поэтому здесь все такие стройные! А еще мне поначалу казалась чудной их манера плясать на трезвую голову! Помнится, по молодости в Киеве мы с компанией тоже любили пуститься в пляс в каком-, нибудь кабаке. Но случалось это неизменно после энной рюмки. Здесь же одно с другим никак не связано. Кариоки могут выпить, но это вовсе не значит, что после этого их потянет подвигать попой. Наоборот, в пьяном виде отточенность движений пропадает. А если уж бразилец или бразильянка решили потанцевать, то остограммливаться им для этого совсем не обязательно.

А еще прикольно выйти на Копакабану ранним утром 1 января. Помню, после той моей первой новогодней ночи в Рио мы с моим киевским приятелем Пашкой выползли из ночной дискотеки часов в семь утра и побрели в сторону Ипанемы. В Рио такой интересный климат: даже если ты пил всю ночь, похмелья нет. А если и есть, то оно не похоже на страшный бодун с головной болью и депрессией, который случается в северных широтах, а скорее напоминает светлую грусть — где-то даже приятную. И вот вываливаемся мы с Пашкой на авенида Атлантика из темноты ночного клуба. Уж сбились со счета, сколько порций кашасы влилось в нас в ту ночь! И перед нами картина маслом! Залитый ярким солнцем пляж, идеально прибранный, — и ничто в нем не выдает ту вакханалию, которая разворачивалась тут прошлой ночью! Мы пытались найти следы ямок для подношений морской богине, но песок был ровным и невозмутимым… Мы даже задумались: уж не почудилась ли нам вся эта пляжная новогодняя тусовка?

Бразильцы вообще и кариоки в частности совершенно I особенно относятся к своему телу — и к телодвижениям.

Я имею в виду всякие прикосновения и телесное выражение дружбы, симпатии и любви. Язык тела у кариок в большом ходу и почете, а прикосновение — очень важный момент в общении людей. Например, во время беседы даже с малознакомым мужчиной бразильянка стоит очень близко, может взять собеседника за руку или тронуть за плечо. А когда нужно подчеркнуть какую-то мысль, кариока способна даже азартно хлопнуть по ягодице себя или собеседника. Но это вовсе не значит, что она распущенна, невоспитанна или клеит своего визави. Это пресловутая контактность бразильцев, которую не понимают и не принимают не то что чопорные европейцы, но даже многие соседи по латинскому миру. Но тем не менее любому мужчине приятен такой телесно-активный диалог — особенно если собеседница хороша собой. При встрече кариоки-сеньориты всегда целуются, а сеньоры хлопают друг друга по плечу. Мне это нравится: создается ощущение особого тепла и какого-то всеобщего взаимопонимания.

Но на самом деле кариоки просто не придают телесным контактам того значения, что мы. Даже поцелуям «по-взрослому», которые мы воспринимаем как эротические. Поцелуй взасос для кариоки не означает какого-то особого отношения к тому, кого целуют, и не ведет к «продолжению банкета». Если человек тебе не противен, это уже неплохой повод, чтобы поцеловать его в губы, так как считается, что подобное выражение симпатии приятно каждому. Но это отнюдь не знак, что подаривший или подарившая тебе «настоящий» поцелуй собирается с тобой потом видеться, встречаться, спать… Нередко поцелуи взасос с другими людьми кариоки исполняют в присутствии своего любовного партнера — и без всяких последствий!

Сейчас Бразилия в большой моде во всем мире — особенно у европейцев и у штатников. Американцы заявляют: «Brazil — sexy area, and Rio — its supersexy heart» («Бразилия — секси-страна, а Рио — ее суперсексуальное сердце»). А ты, наверное, знаешь, что у американцев понятие sexy подразумевает не столько именно секс, сколько привлекательность, притягательность, интерес. Вообще мужиков с разных концов света можно понять: концентрация красивых женщин в Рио действительно поражает! Возможно, причина в счастливом смешении кровей. Ведь в этническом и расовом отношении бразильцы представляют собой весьма замысловатый коктейль. Юг Бразилии преимущественно белый, европейский, а северо-восток, куда португальцы триста лет завозили рабов из Западной Африки, в основном черный. Однако в целом бразильцы — гремучая смесь европейцев, индейцев, африканцев и японцев. И все они чувствуют и называют себя исключительно бразильцами, говорят на одном языке и легко мешаются между собой.

На мой взгляд, настоящую бразильянку выдают три вещи: особая шелковая кожа с оливковым оттенком, роскошные ухоженные волосы — блестящие и непременно распущенные, и, конечно, одежда. Бразильянки умеют подчеркнуть нарядом и даже обувью каждую свою привлекательную черту. Что касается девушек-кариок, то у них настоящий культ физической формы! Их можно понять: если большую часть времени проводишь в купальнике, хочется чувствовать себя уверенной в привлекательности своего тела, а для этого на нем не должно быть ничего лишнего. Но здесь не модно быть субтильной. Самый люкс — сочетание стройности с крепостью и выносливостью. Именно поэтому большинство кариок каждый день, не ленясь, работают над своим телом: бегают по утрам и вечерам, ходят в фитнес-клубы, танцуют самбу, в конце концов.

Помнится, меня поразила одна красивая девчонка, она живет здесь на Копакабане. Сейчас я уже привык к ее ежедневным моционам. А впервые я увидел ее на пляже почти шесть лет назад. Стоял самый разгар жары, я прятался под навесом, а она, одетая в купальник, пробежала мимо меня в сторону Ипанемы. Через полчаса она прибежала назад на Копакабану… и снова повернула в сторону Ипанемы! «Вот это выносливость!» — подумал я не без зависти. Но каково же было мое удивление, когда вечером того же дня я снова встретил ту девушку! Что, ты думаешь, она делала? Она снова бежала! Но уже в спортивном костюме и по дорожке вдоль авенида Атлантика!

А еще бразильцы помешаны на красоте зубов — не меньше, чем янки! Приглядись на улице: с лица кариок не сходит «голливуд-смайл», а зубы идеальны, как отборные жемчужины. Бразильцы обоих полов очень пристально следят за зубами и чуть что — в кабинет к дантисту. Поэтому иметь в Рио стоматологическую клинику — это очень прибыльно и круто!

У бразильянок есть еще одна оригинальная черта, очень сексуальная с точки зрения большинства мужчин. Бразильянки — а кариоки особенно! — фанатичные болельщицы! Местные женщины любят футбол, хорошо в нем разбираются, знают команды и игроков. Это сродни патриотизму: как не любить спорт, в котором твоей стране нет равных? Спроси любую сеньориту-кариоку, и она подтвердит тебе, что без ума от Роналдо. Да и другие игроки национальной сборной — Ромарио, Ривалдо, Роналдиньо, Кака — это главные кумиры местных женщин, круче мужей и бойфрендов!

Кстати, с футболистом по имени Кака связано мое первое свидание с Лурдес. Так звали мою подружку-кариоку, мы встречались некоторое время, пока она не бросила меня… Ради футболиста, между прочим! А во время нашей первой встречи мы выпивали в спортбаре в Centro (центральном районе Рио), там на больших экранах транслировали какой-то матч. И тут моя новая пассия, на которую я все никак не мог налюбоваться, вдруг начинает громко кричать: «Кака! Кака!» Представь себе, каково это на мой русско-украинский слух! Когда Лурдес поняла, что я действительно не знаю, кто такой Кака, то долго удивлялась. А потом не менее долго хохотала, узнав, что слово «кака» означает в русском. Остаток вечера моя кариока просвещала меня на тему футбола, поражая богатством познаний. С тех пор я всем рассказываю, что на своем первом свидании с первой в моей жизни бразильянкой я узнал… какой гол считается самым красивым в истории футбола! Расскажу и тебе, чтобы тебе не пришлось выслушивать то же самое от какого-нибудь бойфренда-кариоки, который у тебя наверняка появится уже завтра.

Самый впечатляющий гол в мировой футбольной истории забил Пеле 2 августа 1959 года. В тот день состоялся матч между родной командой Пеле «Сантус» и бразильским клубом «Ювентус» из Сан-Паулу. Восемнадцатилетний тогда Пеле выманил вратаря и отправил мяч в ворота «Ювентуса». Удар был исполнен настолько точно и артистично, что арбитр остановил матч, чтобы лично выразить футболисту свое восхищение.

А самое сладкое слово для мужчины в устах бразильской женщины — это gostoso. Оно значит одновременно и «вкусный», и «сексуальный». Когда мы с Лурдес смотрели матчи сборной Бразилии на чемпионате мира в компании ее подружек, полное экстаза «Gostoso!» то и дело летело в адрес Роналдо, Ривалдо и других статных и ловких игроков. Так что, когда заведешь местного дружка, не забывай повторять ему, что он gostoso. Кариоки любят, когда к ним проявляют нежность, и сами с удовольствием проявляют ее. Единственный недостаток здешних мужчин (это мнение Лурдес) — они бывают слишком ревнивы. Но ведь многим женщинам даже нравится, когда их ревнуют. Для них это признак любви. В общем, друг мой Яна, желаю ничего не упустить! Раз ты уж оказалась в городе-празднике, надо как следует повеселиться!

Едва войдя в свой номер, без сил падаю на постель. В голове — настоящий круговорот из новых слов и связанных с ними образов, изрядно подстегнутый моим от природы бурным воображением, которое, в свою очередь, весьма подогрето парами коварного мохито от Хосе. Уже закрывая глаза, я бормочу своему диктофону что-то о saudade и о filo dental, пока мои глаза не начинают безбожно слипаться…

День прошел не зря, а завтра меня ждет новый чудесный день — полный невероятных открытий и свежих, непохожих ни на что впечатлений! А все, что мне нужно, это силы и желание их впитывать! Уже проваливаясь в сон, я успеваю подумать о том, что богине Йеманже принято под Новый год отдавать то, что считаешь для себя самым дорогим и самым вкусным. Что бы могла предложить божеству я? «Наверное, только Льва!» — успеваю я ответить на собственный вопрос и засыпаю как убитая.