Бразилия. Десять дней в Рио

Глава седьмая Жардим и джазмен

9 декабря

Ливень гремел над Рио всю ночь.

Когда я просыпаюсь, город выглядит умытым и печальным. Выхожу на балкон и понимаю, в чем дело: в воздухе висит густой, плотный утренний туман. Он теплый как вата, но лучи солнца пробиться через него не могут, напоминая о себе лишь рассеянной золотистой дымкой.

А в воздухе витают смутные надежды — как это часто бывает после доброго, освежающего летнего дождя. И тут я вдруг осознаю, чего больше всего хочу в эту минуту. Я хочу в сад. Сад по-португальски называется смешно — «жардим».

В такую погоду прикольно гулять по ботаническому «жардиму» — особенно если он наполовину представляет собой настоящие джунгли. A Jardim Botânico в Рио, согласно карте, переходит прямо в Floresta Athintica — Атлантический лес.

Памятуя о страшных такси-клонах, я заказываю машину через ресепшн и через полчаса уже вхожу в Jardim Botânico, он находится на одноименной рю.

Меня встречают стройные пальмы, уходящие верхушками прямо в туман, и подернутая дымкой диковинная природа, дышащая влагой и негой. Загадочная и слегка грустная — будто рай, над которым пролились слезы.

Ботанический сад работает с восьми утра до пяти вечера. Я прихожу в девять, но в саду, кроме меня, похоже, никого нет. Только садовники в униформах ковыряются вокруг растений да билетерша дремлет в своем окошечке. Я уже заметила, что кариоки — не любители вставать рано. Даже в яркие, солнечные пляжные дни в семь утра пляж еще практически пуст. Народ просыпается и оживляется только ближе к десяти. Это вполне естественно для города, ведущего активную ночную жизнь. А уж в такое туманное утро сам бог велел спокойно досматривать сладкие сны.

Входной билет обходится мне в 5 реалов. Старенькая билетерша просыпается, улыбается и снабжает меня подробной картой сада и ознакомительной брошюркой. Напоминает, что на территории сада есть Museu do Meio Ambiente — Музей окружающей среды, где я, если захочу, смогу прослушать лекцию об охране природы.

Я любуюсь небольшими, переходящими один в другой прудиками, покрытыми плотной ярко-зеленой ряской. На ней, как в мультике, там и сям расположились гигантские белые и желтые кувшинки на больших круглых блюдцах листьев. Судя по карте, это Turtle Lake — Черепаховое озеро. Мне почему-то вспоминается стишок из детства:

Издалека перетекающие друг в друга прудики смотрятся, как крупные бусы насыщенного травянистого цвета, обвивающие подножья стройных пальм и неохватных, ветвистых баобабов. Вокруг наперебой поют, чирикают и стонут какие-то диковинные птицы.

Иду по роскошной аллее из гигантских пальм, чьи кроны, кажется, уходят в никуда. Иногда на моем пути попадаются маленькие темнокожие садовники и учтиво мне кланяются. Из-за того, что в парке, кроме меня, нет ни одного посетителя, я чувствую себя колониальной королевой, шествующей по своим необъятным владениям.

Нахожу скамейку под забавным деревом с табличкой «Bread Fruit Tree» (хлебно-фруктовое дерево) возле тихого пруда и сажусь полистать брошюрку про сад, выданную мне при входе. А то что я здесь хожу, не понимая, что к чему? Увы, страшно я далека от ботаники!

Жадно втягиваю всеми легкими влажный, пряный, густой, почти осязаемый воздух, напоенный ароматами моря, растений, дождя и костра одновременно. Где-то в отдалении рабочие сада жгут сухую листву. Воздух такой вкусный, что кажется, его можно есть. Или пить. Я собиралась закурить, но теперь поняла, что не буду. В такое волшебное, трепетное, туманное утро наедине с природой просто грех отравлять себя никотином. Тем более на пачке бразильских сигарет «FREE», которые я купила вчера вечером в баре, изображен какой-то ужасно несчастный больной человек, а над ним зловеще написано cancer — рак.

Углубляюсь в брошюрку. Оказывается, ботанический сад в Рио был заложен по приказу принца-регента, будущего Жуана VI, в 1808 году. Здесь собрано более 7 тысяч видов растений со всего света. Первой, при самом открытии парка, была засажена главная пальмовая аллея, по которой я только что шла. Где-то в саду есть памятник композитору Антонио Карлосу Жобиму, с которым я уже «познакомилась» благодаря песенке «Девушка с Ипанемы» и одноименному кафе.

— Видели бы вы, как наш сад отмечал свое двухсотлетие! — говорит кто-то за моей спиной по-английски.

Поворачиваюсь: передо мной благообразный старенький дядечка профессорского вида — в очках и почему-то с указкой.

— Доброе утро, позвольте представиться, меня зовут Теодоро Виргилио, я профессор ботаники, смотритель Музея окружающей среды, а заодно читаю там лекции. Я, конечно, не ровесник нашего сада… Но служу здесь очень и очень давно — почти всю жизнь! Но тем не менее можете называть меня просто Теодоро, без лишних церемоний. — Он протягивает мне руку.

— Очень приятно, профессор! Я Яна, журналистка из Москвы. — Я искренне отвечаю на его крепкое рукопожатие.

Я очень люблю вот таких академических людей — от них так и веет покоем, знаниями, тишиной библиотек и громом научных открытий. Не знаю, как другим, но мне рядом с такими людьми хочется учиться, познавать и творить.

— Почему вы пришли так рано и одна? — спрашивает профессор. — Я вам не помешаю?

Отвечаю, что хочу насладиться единением с природой, но интересный рассказ о здешнем саде послушаю с удовольствием.

— Ах, какой у нашего сада был красивый юбилей! — похвалился профессор. — Мы тщательно готовились, и все получилось очень красиво и весело. Мы не забыли почтить монарха-основателя и пригласили актеров, изображающих монаршую семью. Весь юбилейный год по саду гуляли Жуан VI и его супруга дона Карлотта Жоакина. «Монарх» поливал пальму, которую лично посадил тут несколько веков назад, хлопал по плечу свой бронзовый бюст и просил присутствующих честно сказать, не изменился ли он за эти годы. Возле памятника композитору Антонио Карлосу Жобиму монаршая особа выходила из себя: «А это еще кто такой? Почему стоит в моем саду?» Все это очень веселило публику, к нам съехался весь Рио. Дона Карлотта напевала босанову и уверяла своего супруга, а заодно и всех присутствующих, что лучшие мелодии в стиле босанова родились на этом самом месте — на скамеечке в нашем саду, куда часто приходил работать Жобим и возле которой теперь установлен ему памятник. На самом деле традиция искать вдохновение в этих аллеях идет еще из XIX века: тогда здесь любил гулять Машаду де Ассис — один из лучших писателей Бразилии. Да и представители сегодняшней творческой богемы любят наш сад и часто здесь уединяются — как и вы. На этих аллеях, кстати, можно встретить кого угодно — от знаменитых поэтов и художников до популярных рэперов и рокеров.

— О! Только сейчас они, наверное, еще спят! — смеюсь я.

— Как знать, как знать… — задумчиво отвечает Теодоро. — Вы еще не видели Японский сад и рощу из какао-деревьев? Обязательно взгляните, я покажу вам, где это. Мне недавно дали грант на высадку здесь новых образцов растений — исконно наших, атлантических и амазонских. К счастью, у нашего сада есть меценат и покровитель. Его зовут Бернардо Пас — это бразильский миллиардер-филантроп, уставший от бизнеса и ушедший на покой. Он продал свою фирму по добыче железной руды за 1,2 миллиарда долларов, поселился на уединенной вилле в окружении пальм и монументальных скульптур — и мечтает об идеальной Бразилии.

— И как же он мечтает? — любопытствую я. — Денег отстегивает?

Эх, грезил бы какой-нибудь миллиардер об идеальной мне! И вкладывал бы в это свои баснословные бабки!

— Бернардо Пас полагает, что сила нашей страны не в нефти, а в культуре и природе. Он инвестирует в образование и защиту окружающей среды. Сеньор Пас говорит, что заботится о будущем бразильских детей. Мне кажется, это искренне. Во всяком случае, лично я с ним полностью согласен. Даже самая богатая нация, если она не развивает науку и культуру, обречена на деградацию.

Профессор рассказывает мне, что у Ботанического сада есть и своя патронесса, она же самая главная защитница всей бразильской природы. Ее зовут Марина Силва, ей уже за 50. Ее карьеру часто сравнивают с чудесным взлетом президента Бразилии Лулы да Силвы. И Марина, и Лула поднялись по карьерной и политической лестнице с самого низа — из джунглей Амазонии. Марина, как Маугли, родилась в самом сердце амазонских лесов и с детских лет работала на плантации по сбору каучука. Повзрослев, она вместе с известным экологом Чико Мендесом взялась защищать амазонские леса, устраивая массовые акции протеста против их вырубки. Это было опасным делом — Марина и Чико мешали интересам капитала. Кончилась защита лесов трагически: соратника Марины Мендеса убил один крупный землевладелец. Но Силва не остановилась, продолжая высказываться в защиту природных ресурсов. Народ ее поддержал и избрал депутатом сената от Трудовой партии, а в 2003 году президент Лула да Силва назначил Марину Силву министром экологии. Первое, что Марина сделала, заняв этот пост, — объявила природоохранной зоной 240 000 квадратных километров тропических лесов! Активисты-экологи до сих пор восторженно называют ее спасительницей Амазонии.

— Марине прочили даже президентский пост! — восхищается профессор. — Но в 2008 году она ушла в отставку. «Лучше потерять работу, чем лишиться рассудка!» — так она прокомментировала свое решение. Силва сказала, что устала быть «экологическим фиговым листком» президента. Она изо все сил боролась против генномодифицированной сои, против строительства плотин и прокладки дорог в Амазонии. Жаль, что безуспешно… Но мы не сдаемся! Если каждый из нас станет защищать и оберегать хотя бы кусочек живой природы, близкий ему, то все вместе мы спасем мир! — с улыбкой заключает профессор. — Я отвечаю за этот сад и спешу о нем заботиться. Засим позвольте откланяться, прошу меня простить — через десять минут у меня встреча со спонсорами, мне нужно подготовить бумаги.

— Спасибо за интересную беседу! — прощаюсь я с профессором.

— И мне было приятно обрести благодарного слушателя! — машет мне рукой Теодоро. — Сегодня, знаете ли, это такая редкость! Приятного вам дня! Очень рекомендую осмотреть Японский и Библейский сады, а также рощу с плодами какао, манго, корицы и заросли амазонских деревьев-мулатов. Наша оранжерея с орхидеями тоже вас не разочарует! — перечисляя все это, профессор указывает руками в разных направлениях. Так я, конечно, ничего не запомню. Ну ничего, посмотрю по карте.

Нахожу по карте Monkey River — Обезьянью реку, перехожу через живописный мостик и любуюсь водопадом. Ловлю пробегающего мимо садовника с огромными садовыми ножницами, вручаю ему камеру и прошу щелкнуть меня на фоне раскинувшейся поодаль манговой рощи.

Уж больно хороши виды! Конечно, в одиноких прогулках по почти диким влажным тропическим зарослях есть свой шарм. Но немного жаль, что некому запечатлеть меня со всей этой красотищей на память.

Я брожу по камфарной роще, заглядываю в Сад птиц и насекомых, а потом углубляюсь в Атлантический лес. Одной здесь страшновато. Зато легко можно представить себе, что находишься в настоящей амазонской сельве. В одном месте мне приходится снять сабо и перейти вброд небольшую речушку. Мои ноги приятно ласкает прохладная проточная вода. Я напиваюсь из источника, бьющего из-под земли в ажурную чугунную чашу. Несмотря на видимую дикость, на фонтанчике написано по-английски «Живительный ключ».

Наверное, я иду довольно долго, потому что в какой-то момент вижу витиеватый чугунный забор, состоящий из изящных ажурных столбов. Догадываюсь, что прошла весь сад вдоль и уперлась в его заднюю ограду. Судя по карте, за периметром Ботанического сада на севере простирается тот самый легендарный квартал Барра-да-Тижука, в котором компактно сконцентрировались для проживания самые богатые люди Рио.

С любопытством просовываю голову между столбиками ограды, благо они довольно редкие. Через этот забор можно даже легко фотографировать. Моему взору предстает только фрагмент окружающего пейзажа, но и он впечатляет меня до глубины души. Если бы я была художником, то немедленно схватилась бы за кисть и краски.

Представьте: небо цвета синьки, разведенной густыми сливками, в обрывках того, что недавно было туманом. Это даже не облака, а некая кружевная субстанция, как вуаль, накинутая на небосклон. На этом бело-сине-кипенном фоне с достоинством лежат основательные силуэты гор. Самые дальние из них — густого сине-серого цвета. Его еще называют цветом грозовых облаков. Горы чуть пониже имеют тот пастельный бежево-розовый оттенок, который поэты любят величать «пеплом розы». Возможно, они окрасились так благодаря тому, что сегодня солнечные лучи поступают на землю Рио не прямо, а рассеиваются, преломляясь через туман и через всю ту богатую палитру цветов, которую представляет собой этот город с его океаном, зеленью и многоцветьем построек. Ну а ближние холмы — такого насыщенного изумрудного цвета, что я чувствую себя жительницей волшебного города из детской книжки, все жители которого носили зеленые очки. Под всем этим великолепием расположилась тихая, даже сонная зеленая улица, архитектурой небольших домов похожая на улочку где-нибудь в тихом центре Праги или Амстердама. Я не сильна в архитектуре, но здешние особняки явно отстроены по европейским канонам и с претензией на классику. Наверное, это и есть старый добрый колониальный стиль. Старинные фонари-головастики на причудливо изогнутых чугунных ножках словно, как в сказках Андерсена, сию минуту оживут и заговорят человеческим языком. Через узкие каналы перекинуты ажурные мостики, похожие на знаменитые венецианские мосты в миниатюре. Магазинчики в цоколе зданий маленькие и аккуратные, вход в них обязательно снабжен круглым смешным желтым или зеленым козырьком, большим колокольчиком и «охраняется» парными пальмами в кадках-близнецах. При этом на улице ни души, и даже одинокая сытая кошка чистейшего белого цвета мирно спит на мягком кресле идеально прибранного, нарядного, но совершенно пустого уличного кафе.

Стою, просунув голову меж прутьев забора, совершенно завороженная открывшейся картиной! Она напоминает мне иллюстрацию из старинной книги сказок. Вот-вот на этой чудесной улице появится изящная двуколка, из нее выпорхнет стройная дама в платье с турнюром или кринолином и, обмахиваясь веером, исчезнет за дверью одного из этих нарядных, как венские пирожные, домов. Наверняка сегодня там очередной музыкальный или литературный вечер. Все на этой улице дышит покоем, основательностью и респектабельностью. Во всех городах мира есть такие уголки, которые не нуждаются в дополнительной рекламе. Они даже не то что сами за себя говорят, они дышат, излучают, транслируют в пространство ощущение успеха и процветания. Причем ощущение не дикой, сиюминутной и кричащей роскоши, а стабильного, уверенного в себе и уважаемого достатка. Это места, которые умеют себя подать. Между ними и кварталами нуворишской роскоши — такая же разница, как между потомственным аристократом и выскочкой, вчера разбогатевшим на перепродаже секонд-хенда. В Москве на меня примерно такое же впечатление производят отдельные части Остоженки и Пречистенки и некоторые из арбатских переулков. В Рио же я сейчас смотрю через забор на одно из таких мест.

Я вспоминаю, что Фелипе говорил, что дом их семьи — где-то за Ботаническим садом. Если мой любовник живет в одном из этих домов, это по-настоящему круто! Но, представив себе на секунду, что сейчас Фелипе мог бы быть со мной в саду, я понимаю, что все равно не жалею, что рассталась с ним.

Понимаю, что мне безумно хочется растянуться на траве. Она хотя и влажная, но теплая. Ложусь на траву. Лежу на спине, бездумно таращусь в небо. А вы знаете, наверное, я сейчас счастлива. Несмотря на то что рядом со мной никого нет. Ни мужчины, ни женщины, ни даже кошки. Только розарий вдалеке, шум ручья да экзотические птицы над головой. С их таким непривычным моему европейскому слуху пением. Действительно, здешние птицы не поют, они будто хохочут, ухают, стонут и вздыхают. Если бы я была эротической писательницей, я бы выразилась примерно так: «Мне казалось, что даже птицы здесь занимаются любовью! Такие звуки можно издавать только в экстазе наслаждения!»

Впрочем, отчего здешним птичкам не наслаждаться? Чудесный сад к их услугам, а в нем — покой и воля. И пропитание искать не надо: его полно в виде всяких жучков-паучков, да и служители сада подкармливают пернатых, я сама видела.

Кстати, давно хотела отметить: что меня в Рио особенно радует, так это отсутствие насекомых. В смысле противных. Тут, конечно, полно бабочек и каких-то вполне мирных стрекоз, занимающихся своими делами. А вот контингент, который я люто ненавижу и боюсь — тот, что кусается, жалит, жужжит и пищит над ухом, лезет в глаза и попадает в еду, — здесь отсутствует полностью. Не знаю, как кариокам это удается, но в их городе совершенно нет мух, комаров и надоедливой мошкары. В своем номере я ни разу не видела не то что тараканов или клопов, но даже мелких муравьев, которые водятся в южных странах даже в люксовых отелях. На ногах всякие мелкие мурашки и жучки — неотъемлемая часть пейзажа, и даже если найдешь их в ресторанном блюде, официант только разведет руками: мол, это не от грязи, а с дерева упало. Но в Рио ничего такого нет. Возможно, конечно, сейчас просто не сезон — хотя и стоит декабрь, первый месяц бразильского лета. У нас-то в июне самый комариный период. Может быть, конечно, все неприятные насекомые скопом живут где-нибудь в фавелах, но факт остается фактом: ни одна козявка в этом городе пока не нарушила мой покой — ни своим видом, ни, тем более, укусом.

Навалявшись на траве вдоволь, встаю и потихонечку направляюсь обратно. Мое легкое платье из тончайшего оранжевого шелка вымокло и теперь выглядит очень секси — облепило фигуру, как вторая кожа.

Мне кажется, что иду я жутко долго. Но из Атлантического леса пока так и не вышла. Неужто я заблудилась? Сейчас начну кричать «Ау!».

Тут откуда-то из дебрей на узкой лесной тропинке появляется нечто и несется прямо на меня. Признаться, сначала я думаю, что это лесной гном, тролль или какой-нибудь местный лесной гоблин — вроде нашего старика-лесовика. Но, приглядевшись, понимаю, что это мужичок. Но какой! Маленький, волосатый, лохматый и бородатый. В смешных семейных трусах в крапинку и босиком. Мне на ум снова лезут детские стишки: «Как из маминой из спальни, кривоногий и хромой…»

Мужичок подбегает ко мне и делает вокруг моей персоны несколько резвых кругов. Ему не хватает разве что пропеллера. Он действительно чем-то смахивает на Карлсона. Вместо пропеллера он жужжит сам — по-португальски, разумеется. И разумеется, я ничего не понимаю.

— Ке? — спрашиваю я, благо уже выучила этот полезный португальский вопрос «Что?», а еще ходовую фразу «Не понимаю»: — Но компрандо!

— О! Туристико! — лесовичок переходит на английский. — Привет! А вы не могли бы немного пробежаться со мной? А то, знаете ли, во время пробежки не рекомендуется останавливаться. Это вредно для сердца. А у нас, мужчин за сорок, сердце — самый нежный орган. Вы это знаете? Вот я и бегаю — каждое утро, от инфаркта, трусцой. Мой доктор хвалит меня за это. И ругает, если я пропускаю пробежки. Он говорит, что при моей работе мне надо поддерживать организм спортом. А поскольку я живу совсем рядом, то мне сам бог велел бегать каждое утро в этом прекрасном саду, дышать этим чудесным воздухом, созерцать эти прекрасные растения! Я прибегаю в сад сразу из дома. Да-да, вот так — спускаюсь с крыльца и сразу бегом! Я живу прямо за садом.

Боже, да из него слова сыплются как из рога изобилия! Но самое интересное, что все это время он, не останавливаясь, бегает вокруг меня. Крутится, как шмель вокруг бутона.

Прикольный какой персонаж! Странный очень дядечка, но что-то неуловимое — возможно, то, что он действительно бегает в саду в столь ранний час, или особенности его речи — подсказывает мне, что это не местный бомж, не маргинал и не маньяк. Как знать, вдруг это как раз один из тех поэтов-чудаков, которые, по словам профессора ботаники, бродят по этому саду в большом количестве?

Бежать я, конечно, отказываюсь. Но иду за своим лесным троллем быстрым шагом, мне интересно с ним поболтать. Для удобства тоже снимаю обувь.

Со стороны мы, должно быть, выглядим смешно. Странная парочка бежит по мокрому лесу с утра пораньше — она, в облепившем ее мокром оранжевом шелке и с завившимися от влаги длинными черными волосами, и он — почти голый, с телом, почти сплошь покрытым густыми черными волосами. Прямо как средневековая пленница с захваченного пиратами европейского судна и амазонский абориген, собравшийся съесть ее на ужин. Но перед едой решивший с «ужином» побеседовать — забавы для.

«Беседы с ужином» происходят на ходу. То есть на бегу:

— Вы меня знаете? — нахально интересуется амазонский гоблин. Видимо, бегает он уже довольно давно, потому что изрядно запыхался. И теперь вставляет короткие фразы между глубокими вдохами и выдохами. Фразы получаются отрывочными, так как на длинные, пышные и цветистые изъяснения у моего собеседника просто не хватает дыхания. Хотя, подозреваю, что как раз их-то он и любит.

— Я — Серджио Рохас, известный джазмен, — продолжает гном, не дожидаясь моего ответа. — Меня знает весь мир! Не верите? Зайдите в любой музыкальный магазин и спросите диск Серджио Рохаса! В прошлом месяце я давал концерт в знаменитом лондонском ночном клубе, в январе буду на джазовом фестивале в Париже, а в феврале здесь — на карнавале. Я очень, очень популярен! А вы кто?

— А я никто, — весело отзываюсь я. — Девушка, гуляющая сама по себе. По саду в частности и по Рио в целом.

— Это смешно, — соглашается Серджио, слегка снижая темп. — До конца моей пробежки осталось десять минут. В час у меня запись в студии в Жакарепагуа, до этого надо принять душ, выпить кофе и переодеться. Итого — у меня есть чистый час свободного времени. Хотите ко мне в гости? Я живу здесь рядом, в Барра-да-Тижука. У меня свой дом — три спальни, пять залов, своя студия и бассейн. Вам понравится.

Ах, гном живет в том самом волшебном месте, которое я только что наблюдала из-за забора! И название Жакарепагуа я уже слышала от Аделаиды и Агостиньо, когда разговор зашел о местных киностудиях.

Но все равно, какова наглость! С какой стати я должна идти к нему в гости? Только потому что у него образовался час свободного времени? Интересно, что он имеет в виду? Надо бы это выяснить:

— Мерси, конечно, за приглашение… Но что мы станем делать в ваших трех спальнях и пяти залах?

— Как что? — неподдельно изумляется гоблин. — Вы красивая и одинокая. Я богатый, у меня есть час свободного времени и целых три спальни на выбор в двух шагах отсюда. Мы займемся любовью.

— Зачем? — туплю я.

— Затем, что я сказал до этого! — гоблин, видимо, решает, что я с приветом или рухнула с дуба. А с поправкой на место и время — с местного баобаба.

Но я ведь и правда не местная. У нас бы сказали «с Урала», а здесь — «с холодной непуганой Европы». Нам такая скорость чувств и стремительность свиданий кажется дикой.

— Извините. Спасибо. Нет, — отвечаю я максимально строго. Тоном, не допускающим возражений.

— А я подарю вам свой диск! — Гоблин, похоже, не верит своим ушам. Видно, он не привык получать отказы. Интересно, а в зеркало он хоть раз смотрелся? Или он правда настолько знаменит, что все девицы только спят и видят, как бы прорваться в его три спальни?

— Спасибо, нет! — Я заладила свое, как пластинка, которую заело.

Точно знаю, что от надоедливых и не понимающих по-русски (а здесь в самом прямом смысле!) ухажеров можно избавляться только так — ответным занудством. Как клин клином.

— А я подарю вам еще… Ну что вы хотите? — Бедняга даже растерялся. Он явно не знает, как строить беседу дальше. На какую-то секунду мне даже становится его жалко.

— Благодарю вас, Серджио, мне правда ничего не надо. В гости к вам я все равно не пойду. Но не потому, что вы мне не нравитесь. А потому, что я не занимаюсь любовью с первыми встречными. Но за приглашение все равно спасибо. А диск ваш я непременно куплю в музыкальном магазине и увезу его в Россию, на добрую память. Я журналистка, работаю в крупной российской газете. Так что, если мне понравится ваше искусство, я о вас напишу.

Гном мигом меняет тон:

— Вам непременно, непременно понравится моя музыка! Мой любимый, невероятный, волшебный джаз! Жаль, конечно, что я не смогу подарить вам диск сам. Но я вам оставлю свой телефон. И вы в любое время — слышите, в любое время! — можете звонить мне с любыми вопросами! А они у вас, безусловно, возникнут, когда вы станете обо мне писать. А теперь пойдемте, у меня для вас сюрприз!

Надо же, этот самоуверенный ботанический гоблин даже не сомневается, что я буду о нем писать! Но что еще за сюрприз он мне приготовил? Тянет меня куда-то в чащобу! Уж не наброситься ли он на меня решил — прямо здесь, в Атлантическом лесу? Раз уж я не иду в его три спальни?

Тем временем джазмен, как настоящий лесной гном, увлекает меня все глубже в лесную чащу. Я начинаю сомневаться: может, я ровным счетом ничего не понимаю в людях и он все-таки маньяк? Не джазмен, не хозяин дома в Барра-да-Тижука, а банальный насильник, каких полно в лесопарковой зоне каждого большого города. Вон у нас в Москве уж сколько их переловили таких по паркам «Сокольники», «Измайлово» и «Лосиный остров»! А я уши и развесила!

— Я покажу, покажу вам мой секрет! — бормочет себе под нос этот чудной мужичок-лесовичок, буквально таща меня за собой, — и мне становится еще страшнее!

Наконец мой знакомец издает пронзительный, победный, я даже бы сказала — трубный крик:

— О-о-о! Вот оно!

Так, наверное, ревет иерихонская труба — жаль, я никогда в жизни ее не слышала. Ну все, думаю, сейчас точно накинется! Но Серджио, как выясняется, интересуют вовсе не мои женские прелести, а неохватный развесистый многовековой баобаб с большим дуплом посередине.

Перекатываясь как колобок, джазмен карабкается по толстым корням могучего дерева, засовывает голову в дупло и на какой-то миг чуть ли не исчезает там полностью.

Ой, а вдруг он провалился? — пугаюсь я. Как кролик из «Алисы в Стране чудес». Вдруг это странное существо из ботанического сада, попавшееся на моем пути, через это дупло переселяется в какое-нибудь другое измерение? И в этом его секрет!

Но тут Серджио, к моему великому облегчению, выныривает из дупла — рот до ушей, а в руках… пара адидасовских кроссовок!

— Вот! — торжествующе провозглашает он. — Моя обувь! Я прячу ее в дупле, чтобы не сперли! А то в нашем городе полно воров, ха-ха-ха!

— Ха-ха-ха! — нервно повторяю за ним я. — Действительно — кроссовки!

— Да! Я весьма и весьма осторожный человек! — заявляет джазмен. — Чего и вам желаю. Особенно тут, в Рио!

Я с радостью констатирую, что мой новый знакомый — никакой не маньяк, а всего лишь из тех мужчин, кого психологи называют нарциссическими личностями, или попросту нарциссами. Он настолько занят собственной персоной, настолько увлечен любованием собой, что искренне полагает, будто лучший сюрприз для меня — узнать, где он прячет свои кроссовки!

Эх, все-таки жизнь изобретательнее любой, даже самой буйной фантазии! Нормальный человек в Ботаническом саду знакомится с настоящими нарциссами из области флоры, а я и здесь умудрилась встретить живого нарцисса! Психологи учат, что нарциссам следует потакать и пусть через силу, но восхищаться ими — если вы, конечно, желаете расстаться с ними друзьями, а не обрести врагов.

— Ах, Серджио! — говорю я вкрадчиво и льстиво. — Вы не только осторожный человек, но и весьма находчивый!

Попадание — сто процентов! Серджио сияет как медный пятак.

Он напяливает свои кроссовки, и мы направляемся к выходу из сада. Джазмен говорит, что ему пора готовиться к поездке на студию, а я хочу попробовать дойти от Jardim Botânico до Копакабаны пешком. Судя по карте, путь неблизкий, зато я смогу по дороге осмотреть знаменитый Жокейский клуб. А заодно прогуляться по району Гавеа, в котором я еще не была, и пройти практически через весь Леблон — имеется в виду не сам пляж, а прилегающий к нему одноименный квартал.

Надев обувь, мой гном-джазмен даже становится будто бы нормальным человеком. Пытаясь завязать с ним человеческий, а не гоблинский разговор, спрашиваю, чем он занимается на студии в Жакарепагуа.

Серджио охотно рассказывает, что подрабатывает на озвучке сериалов. Известную киностудию «Prozak», находящуюся в пригороде Рио Жакарепагуа, как правило, арендует самая богатая и продвинутая бразильская телекомпания «Rede Globo» для съемок пресловутых бразильских сериалов. Выработка у телекомпании, по словам Серджио, просто невероятная — по 2500 часов мелодрам в год!

— Это все равно что выпускать в месяц по сотне полнометражных фильмов! — восхищается джазмен. — И это очень выгодно! Бразильцы обожают собственные сериалы и смотрят их от и до! Я тоже подвизаюсь в кинопроизводстве — но только ради денег! Мой бог — музыка! Но именно кинокухня в Жакарепагуа по рентабельности не уступает даже главной гордости нашей страны — генетическим животноводческим лабораториям Уберландии, плантациям сахарного тростника под Арапораном и нефтяным платформам на морском шельфе! Кстати, наши социологи утверждают, что сериалы выгодны в первую очередь адвокатам по бракоразводным делам и пластическим хирургам. Под влиянием мыльных опер в стране растет количество разводов и обращений в клиники эстетической медицины.

— Конечно, все эти сериальные красотки с силиконовыми бюстами, живущие в шикарных апартаментах и меняющие мужчин как перчатки, стимулируют спрос на внутреннем рынке. Все сразу хотят вставить искусственные сиськи и поселиться в Барра-да-Тижука! Ну или хотя бы выбраться из фавелы для начала. Да только это очень длинный путь! Но пока телезрители по нему станут карабкаться, хирурги-пластики и домовладельцы еще не раз набьют свою мошну! Вы смотрели наш сериал «Читай по звездам»?

— Конечно нет! — признаюсь я, забыв, что нарциссам надо потакать.

— А зря, — поджимает губы мой лесной гномик. — Я там озвучивал роль дворецкого в богатом доме. А то актер, который его сыграл, на озвучку никак не попадал — у него уже начались съемки в другом сериале.

— О, да вы настоящая звезда!

Прощаясь, Серджио изъявляет желание записать мне свой номер телефона и название музыкального магазина, где можно купить его диск:

— Вы живете на Копакабане? Зайдите в «Modern Sound», это очень хороший, просторный музыкальный салон с огромным выбором. Найдите отдел джаза и спросите диск «Sergio Rojas Orange & Wine». Ax, жаль, конечно, что я не смогу поставить на вашем диске свой автограф! Ведь вы, конечно, очень хотите иметь мой автограф, я угадал? Ну тогда я пока распишусь для вас прямо на этой бумажке. А потом, когда вы напишете обо мне в русской газете, я пришлю еще своих дисков — чтобы вы могли дарить их друзьям!

С этими словами он чиркает свой телефон, адрес электронной почты, название диска и автограф прямо на моей карте Ботанического сада. Что ж, сохраню на память.

— Серджио, как вы думаете, смогу ли пройти пешком отсюда до Леблона? — уточняю я.

От Леблона до Копакабаны я уж точно доберусь вдоль пляжа, а вот путь от рю Жардим Ботанико до авенида Делфин Морейра на Леблоне меня несколько смущает. Если верить карте, туда можно попасть, придерживаясь авенида Висконде де Альбукерк (Avenida Visconde de Albuquerque), проходящей сквозь жилые кварталы районов Гавеа и Леблон. Но поскольку в кварталах этих я никогда не была, то лучше узнать мнение местного жителя. Меня не раз предупреждали, что в Рио, даже помимо фавел, есть районы, где гулять пешком не рекомендуется.

— Теоретически вы, конечно, сможете, — секунду подумав, отвечает на мой вопрос джазмен. — Хотя я бы вам не советовал. Это небезопасно. Знаете, у нас тут расстояние от приличного квартала до неприличного может измеряться одним переулком. Поэтому благополучные горожане стараются передвигаться только на машинах. На Леблоне спокойно, но вот часть авенида Альбукерк, проходящая через Гавеа, это черный квартал. Не фавела, конечно, но все равно — панельные многоэтажки, набитые до отказа не самым благополучным элементом. Там же какое-то социальное учреждение, рядом с которым все время очередь. Наверное, там выдают пособия по безработице. Так что, если все же не желаете взять такси, придерживайтесь людных улиц. А как пройдете Jockey Club Brasileiro, глядите в оба! Сейчас, конечно, не вечер, но сумочку вырвать все равно могут.

— У меня уже вырвали вчера, — улыбаюсь я. — Поэтому я сегодня без сумочки и без паспорта. Вот только камера на шее да мелочь в кармане шорт.

У выхода из Ботанического сада мы с джазменом Рохасом просим билетершу сфотографировать нас на память. Серджио берет с меня обещание прислать ему потом фотку по электронной почте, и мы расстаемся, расцеловавшись, как старые друзья.

Проходя по рю Жардим Ботанико, вижу некогда знаменитый Jockey Club Brasileiro — бразильский Жокейский клуб. Его вид наглядно иллюстрирует утверждение, что сегодня заведения Рио, гремевшие в 1920–1940-х годах, приходят в упадок. Стены огромного ипподрома сплошь в граффити. Но, судя по плакатам на афишах клуба, в полное запустение он не пришел. По выходным тут по-прежнему устраиваются скачки, и в любой день можно элегантно отобедать в некогда культовом ресторане при клубе. Однако если в те времена, когда Рио грезил Остап Бендер, именно тут по четвергам собирался весь высший свет города, то сегодня сюда приходят только те, кто играет на тотализаторе. И горстка завсегдатаев Жокейского клуба сегодня ничто по сравнению с толпами фанатов на стадионе «Maracana».

Проходящая через Гавеа авенида Висконде де Альбукерк, которой пугал меня Серджио, кажется мне вполне спокойной. Обычные кварталы серых многоэтажек. В сегодняшнем молочном тумане они даже были бы чем-то похожи на московские, если бы не буйство тропической зелени. На улице достаточно оживленно, но я все равно пристраиваюсь «в хвост» некой белой гражданке, выгуливающей двух песиков шитцу. Вроде бы она двигается в том же направлении, что и я. Вместе мы доходим до пересечения с рю Марио Рибейро (Rua Mario Ribeiro), где уже начинается Леблон. Тут я окончательно расслабляюсь и даже останавливаюсь возле кафешки в цоколе какого-то дома, где продаются свежие соки, мороженое, фрукты и прочий полезный фастфуд в стиле Рио. Сижу на высоком стуле возле барной стойки, за которой орудует улыбчивый мулат с блендером и соковыжималкой, и лакомлюсь муссом из ассорти амазонских фруктов. Все-таки жизнь прекрасна! А в Рио это чувствуется особенно остро.

Жилые кварталы Леблона внушают ощущение благопристойности и уверенности в завтрашнем дне. Стильные кондоминиумы с аккуратными двориками, ухоженными газонами и компактными гаражами под домами. Камеры наружного наблюдения и переговорные устройства возле калиток — тети, выгуливающие собачек, вовсю используют их, чтобы потрепаться с соседкой, сидящей дома. Несколько раз останавливаю случайных прохожих с просьбой сфоткать меня на фоне понравившегося мне вида. По мне, это единственный недостаток одинокого путешествия: все время приходится кого-то просить поработать твоим личным фотографом.

Выйдя на леблонский пляж, я снимаю обувь и долго бреду по щиколотку в воде по направлению к родной Копакабане. Пляжи сегодня почти пустынны, только ветер носит по ним какие-то цветные тряпки. После затяжного ливня океан вынес на песок целую кучу зеленых водорослей вперемешку со всяким пляжным мусором. Но мне все равно нравятся эти пляжи без солнца — в них есть что-то романтическое, немного грустное и заставляющее задуматься о том, что все рано или поздно проходит. И печаль, и радость, и солнце, и дождь… Поэтому надо успевать порадоваться всему здесь и сейчас.

На авенида Копакабана нахожу указанный моим «ботаническим нарциссом» музыкальный магазин «Modern Sound» и спрашиваю диск Серджио Рохаса. Честно говоря, я сильно подозреваю, что сейчас мне ответят, что знать не знают никакого Рохаса.

Но продавец — высокий белый парень в рэперских штанах, болтающихся почти до пола, и в бандане с портретом Боба Марли — откровенно радуется:

— О, это наш знаменитый джазмен! Вам тоже нравится его музыка?

— Да, — вежливо отвечаю я и, подумав, добавляю: — наверное…

Купив за 35 реалов диск своего лесного гнома, я покупаю также бутылку красного амазонского вина. Сегодня мне почему-то хочется посидеть в одиночестве на своем балконе и, потягивая вино, полюбоваться вечерним Рио в тающем тумане.

24.00. И вот я в своем номере — откупориваю бутылку вина. Знаю, что пить одной неприлично, но мне надо подумать.

Но сначала я рассказываю диктофону, как прошел мой сегодняшний день. Он был степенным и романтичным. Я опять узнала много нового, но сегодня была скорее созерцателем — почему-то мне не хотелось ввязываться в активные приключения. Возможно, на меня так повлияли два тропических чуда — дождь и сад. У меня осталось всего три дня в этом прекрасном городе, и есть такое ощущение, что настало время для некого обобщения увиденного, услышанного и прочувствованного здесь. С чем я вернусь домой? Как стану вести себя дальше — в условиях полной неопределенности и с работой, и с личной жизнью? Останусь ли я такой же, как прежде, или поездка в этот странный, ни на что не похожий город все же что-то изменила во мне?