Десять мужчин

5. Миллиардер

Миновав вращающуюся дверь отеля на добрых десять минут раньше назначенного срока интервью с Миллиардером, я угадала Еву в разгневанной учительнице, которая мерила шагами мраморный пол вестибюля.

— Явились последней. — Она со вздохом поставила галочку напротив моего имени в фирменном секретарском блокноте на пружине.

Ева провела меня в комнату, где семеро женщин чинно и намертво, в позе непрошибаемого терпения, застыли на одинаковых стульях в ожидании встречи с Миллиардером. Ева обеспечила шефу поистине богатый ассортимент секретарш. Несколько соискательниц были профессионально деловиты, одна сногсшибательно хороша собой, еще одна у меня на глазах принялась с бешеной скоростью строчить что-то в блокноте: тренировалась в стенографии. Все в строгих костюмах и телесных колготках, они сидели нога на ногу — этакая секретарская многоножка в туфлях-лодочках, носки которых смотрели вправо.

Ева указала на свободный стул.

— Спасибо, постою.

Я определенно ошиблась, приняв приказ за приглашение. Семь пар секретарских глаз нацелились на меня, но по звонку телефона, как по команде, вновь вонзились в Еву. Та подняла трубку, продемонстрировав темный круг под мышкой. Взмокший комок нервов, секретарша Миллиардера была неважной рекламой вожделенной работы.

— Алло. — Уголок ее глаза подергивался. — Да. Она уже здесь. Я пошлю ее к вам. — Ева повернулась ко мне: — Двенадцатый этаж. Комната 1200.

Я слегка струсила, оказавшись первой. Быть может, мелькнула мысль, Миллиардер из тех, кто оставляет лучший кусочек напоследок, а меня вызвал, чтобы сразу избавиться? Узнать, права я или нет, можно было лишь одним способом, и я нажала кнопку звонка под медной табличкой. Мне предстояло впервые в жизни переступить порог президентского номера. Ожидая, когда откроют дверь, я покрутилась перед зеркалом, висевшим на противоположной стене коридора. Пиджаку из черного плиса почти удалось скрыть тот факт, что в период предрождественского уныния и обжорства я округлилась и там, где нужно, и там, где это совершенно ни к чему. Белая блуза едва сдерживала напор бюста. Я стянула полочки пиджака, поправила «конский хвост», очки в черепаховой оправе (аксессуар, предназначенный исключительно для создания нужного имиджа) и еще раз нажала на кнопку. Через пять минут, так никого и не дождавшись, я пошла назад к лифту.

— Вы здесь? Эй, вернитесь! — прозвучало из конца коридора.

Оглянувшись, я увидела высокого мужчину, сигналившего мне обеими руками. Мой работодатель был явно не в себе, но выглядел дружелюбно, и я воспрянула духом.

— А мы вас чуть не потеряли. Заходите. Спасибо, что дождались. Садитесь, — говорил он, придерживая для меня дверь.

Я бросила на него взгляд: открытая улыбка, очень короткий ежик темных волос и брюки с высокой талией — излюбленная модель многих американцев. Бочком семеня в просторную роскошь президентского номера, я наткнулась на кого-то в мягком зеленом кашемировом кардигане. Пробормотала извинения, сосредоточив все внимание на главном — человеке, которого жаждала назвать своим шефом.

— Исправленные бумаги занесете к вечеру. Нужно будет до завтра просмотреть.

— Непременно, — отозвался мой потенциальный шеф и шагнул в коридор.

Я открыла рот, чтобы окликнуть его, когда голос позади меня произнес:

— Прошу прощения, что заставил ждать.

Никогда не следует недооценивать человека в кардигане. Спутав Миллиардера с секретарем, я сконфуженно потупилась. Миллиардер был в носках, но без обуви, что меня насмешило. Я улыбнулась, подняла голову и встретилась со взглядом спокойных зеленых глаз.

— Прошу. Садитесь, — сказал он и сам утонул в большом мягком кресле. — Как вы?

— Спасибо, хорошо.

— Не волнуетесь?

— Нисколько.

— Отлично. Не хотелось бы, чтобы вы из-за меня волновались.

Он общался так, будто мы давно знакомы, — не диалог, а сцена-пинтереска[10].

— Начнем с документов.

Предупрежденная Евой, я принесла доказательство своих секретарских навыков, и Миллиардер принялся изучать результаты моих тестов времен колледжа.

— У прежней секретарши стенография шла из рук вон плохо. Мне нужно, чтобы за мной успевали, ясно?

Опять же по инструкции Евы, я вынула из сумочки ручку с блокнотом, купленным специально ради этого случая, забросила ногу на ногу и замерла: воплощение секретарши, готовой стенографировать под диктовку шефа. Миллиардер открыл рекламный буклет отеля и прочистил горло. Я поправила очки в расчете произвести впечатление — и вдруг так разнервничалась, что едва не выронила ручку из дрожащих пальцев. Миллиардер читал историю отеля очень быстро, со странным полуевропейским, полуамериканским акцентом, что лишь усугубляло ситуацию.

— Будьте добры, прочитайте, — сказал он через несколько минут.

Я пролистала страницы, вкривь и вкось покрытые корявыми стенографическими знаками.

— Не спешите. Начинайте, когда будете готовы.

— Отель, построенный в тысяча восемьсот, э-э, восьмидесятом году на, э-э, Уинстон-Кресчент…

— Уилтон, — поправил он терпеливо.

Я прочитала пару строчек и вновь застряла.

— …Только в последние, э-э…

— В последние пятьдесят лет. — Миллиардер со вздохом почесал затылок, ероша давно взъерошенные волосы. — Ну и? — Терпение иссякло. Похоже, он начинал злиться.

Я угадала еще несколько фраз — неверно, как выяснилось, угадала — и выдохлась окончательно. Миллиардер хлопнул буклетом по разделявшему нас столику красного дерева.

— Как успехи, по-вашему?

— По-моему, плохо. Думаю, я зря трачу ваше время. — Решив, что сохранила толику достоинства, высказав очевидное, я поднялась. — Всего наилучшего.

— Чашку чая?

— Чая?

Предложение застало меня врасплох, но я послушно опустилась в кресло. Почему бы, в конце концов, и не выпить чаю перед возвращением в реальную жизнь с ее безработицей и безденежьем? Миллиардер вызвал обслугу и подтолкнул ко мне меню в твердой обложке. Я колебалась с выбором угощения: лепешки с клубничным джемом и взбитыми сливками, сэндвичи с копченой лососиной, домашний лимонный пирог — все выглядело так аппетитно. Я чуть было не остановилась на варианте «комплексного чая», но вовремя увидела цену. Чаепитие на двоих обошлось бы в сумму, превышающую мою месячную плату за газ.

— Челове-эк, — имитируя инспектора Клузо[11], протянул Миллиардер. — Чай на двоих. Сэндвичи?

Он глянул на меня. Я кивнула.

— Нет, сэндвичей не надо. Как насчет лепешек?

Я снова кивнула.

— Нет. И лепешек не надо, — сказал Миллиардер, оценив мою натянутую на груди блузку.

Прибыл чай. Пока я по просьбе Миллиардера наполняла чашки, его взгляд с резюме, лежащего у него на коленях, то и дело возвращался к моей блузке. Я с неуверенной улыбкой подала ему чашку. Властность Миллиардера не пугала, и наша вежливая беседа текла вполне свободно. Пусть я не получила работу, зато до конца своих дней смогу рассказывать, как пила чай с миллиардером, который встретил меня без туфель и отказал в сэндвичах и лепешках. Поинтересовавшись, нравилось ли мне жить на острове, он сообщил, что тоже иногда живет на острове. За разговорами мы опустошили чайник, и настало время прощаться.

— Очень жаль, что вы не справились с диктовкой. Думаю, вы бы мне подошли. — Миллиардер собственноручно открыл дверь, но остановился на пороге, загораживая мне путь.

— Спасибо. — Я сделала попытку протиснуться мимо.

— Вы готовы подтянуть стенографию, если нам не удастся найти никого другого?

— Внизу дожидаются интервью семь женщин, каждая из которых, на мой взгляд, — идеальная секретарша.

— Если бы мы выбирали «на взгляд», возможно, вы получили бы работу. — И он шагнул в сторону.

Я была уверена, что распрощалась с Миллиардером навсегда, но на следующий день (мой последний у Ребекки) в трубке вновь раздался голос Евы:

— Он приглашает вас сегодня вечером в ресторан.

— Большое спасибо. Но мне не ресторан нужен, а работа.

Ева перезвонила через час:

— Он приглашает вас в поездку.

— Какую поездку?

— Деловую, — отозвалась она устало. — Для обучения обязанностям секретарши. Интересует?

Мое обучение началось по дороге в Норт-холт — ближайший от Лондона аэропорт для тех, кто предпочитает и может себе позволить летать частными рейсами.

— Его машина идет впереди. Когда он путешествует с охраной, ребята едут с ним. С Юри познакомитесь в Вене, — объясняла Ева. — Никогда не заказывайте лимузин напрокат — у него все по-простому.

В аэропорту мы были встречены любезными улыбками и услужливым носильщиком, сопроводившим нас до таможенного контроля, где никого не обыскивали и ни в одну сумку не заглядывали. Комфортабельное авто довезло нас по летному полю прямо под бок изящного кремово-белого лайнера с надписью MAV187 на хвосте.

— Запомните регистрационный номер. Это его любимый самолет. Он терпеть не может, когда приходится лететь другим.

— А сколько их у него?

— Пять.

И впрямь все по-простому. Куда уж проще. Вслед за Евой я поднялась по трапу. Капитан корабля, седовласый гигант, меня приветствовал сдержанно, зато для Евы приберег «Приветик!» и объятия.

— Секретари сидят сзади. Последние два места — для членов экипажа. Он вызовет вас к себе, если сочтет нужным, — продолжала Ева.

Миллиардер был уже в кабине пилотов, готовился к полету.

— Взлет и посадку он всегда берет на себя, а нам можно отдохнуть.

С блаженным вздохом Ева опустилась в мягкое кожаное кресло, щелкнула замком ремня безопасности, закрыла глаза и вмиг уснула. Мирно проспав весь взлет, она пришла в боевую готовность ровно за минуту до появления из кабины Миллиардера. Казалось, ее вел внутренний автопилот.

— Обзор компаний, изучить в срочном порядке. — Она вручила мне две папки. — Как правило, новичкам мы такое количество информации не даем, но насчет вас он распорядился по-другому. Подпишите обязательство о неразглашении.

Оставив внизу серость лондонского январского неба, мы ворвались в бескомпромиссную, без единого облачка, синеву. Когда лайнер достиг полетной высоты, стюард накрыл стол в носовой части салона. Ева подняла голову от кипы бумаг.

— Нам сегодня сэндвичи не полагаются, — бросила она мне. — Похоже, шеф пожелал обедать в компании. Давно такого не случалось.

Предсказание сбылось: Миллиардер жестом пригласил нас занять места по обе стороны от него и в том же фамильярном стиле окликнул стюарда:

— Эй, Микки, умираю с голоду. Тащи все, что есть.

Добродушие Миллиардера было заразительно; вместе с остальными я хохотала над его шутками. Мне понадобилось какое-то время, чтобы сообразить: все это не более чем игра, где окружающие Миллиардера люди исполняют те роли, которые он им назначил. В мире больших денег никто, кроме босса, не мог позволить себе быть самим собой.

Микки опустил на стол блюдо с копченой лососиной и предложил вина, от которого Миллиардер отказался — и вслед за ним отказались остальные. Бутылка шабли — превосходного, должно быть, — вернулась в холодильник. Шеф подцепил вилкой ломтик лососины, поднес ко рту, и пронзительная лазурь неба в окне на миг объяла кольцом нежно-розовую мякоть. Сюрреалистические цвета в сорока пяти тысячах футов над землей доказывали мне, что дни ржавого фургончика остались позади.

— Вену знаешь? — обратился ко мне Миллиардер.

— Нет.

— А оперу?

— Ни разу не бывала.

— Ева, билеты на вечер. На всех.

Ева сделала пометку в своем блокноте, расстаться с которым, похоже, ей было не проще, чем с одной из конечностей.

— Что сегодня дают? — спросил ее шеф.

— La Bohème.

— Потом скажешь, кто ты — Мими или Мюзетта, — вновь повернулся ко мне Миллиардер.

Я понятия не имела, что речь идет о героинях оперы — хрупкой серьезной Мими, умирающей, так и не познав любви, и простодушной легкомысленной девушке Мюзетте, чьи вечерние платьица оплачивают престарелые покровители. То был первый звонок, явный призыв к бдительности, к которому я не прислушалась.

Миллиардер действовал быстро, мыслил еще быстрее, и его присутствие заводило всех вокруг. Как только он посадил самолет, Ева исторгла из своей многострадальной глотки необходимые указания и с чемоданом в руке заняла пост у выхода. Микки опустил трап, Миллиардер выскочил из кабины и был таков — помчался к поджидающим авто. Все происходило в точности по описанию Евы. Рядом с машиной Миллиардера, придерживая дверцу, высился телохранитель. Мы с Евой уселись в соседний лимузин. Когда авто Миллиардера тронулось, он обернулся к нам и скорчил в окне рожу, сунув в уши большие пальцы и растопырив остальные. Ева отозвалась вежливым смешком, после чего уткнулась в папку, озаглавленную «Вена». Я ухмыльнулась. Миллиардер отвернулся, довольный, но тут же глянул вновь, словно его одолело любопытство: что мы на самом деле думаем о его выходке? Я все еще смотрела в его сторону, а машины все еще были достаточно близко, чтобы наши взгляды встретились. На заднем сиденье большой черной машины он выглядел одиноким маленьким мальчиком. Мысль была неожиданна, но еще неожиданнее повел себя мой язык, по собственной воле пожелавший продемонстрировать себя моему шефу. Вполне естественная, если подумать, реакция на клоунаду Миллиардера, однако она изумила нас обоих. Вспыхнув, я прихлопнула ладонью рот, а Миллиардер свел брови, но мне показалось, его скорее позабавило, что в его мире — за пределами товарной биржи — все еще происходят непредсказуемые события.

— В Вене мы всегда останавливаемся в отеле «Захер». Он предпочитает номер «Мадам Баттерфляй», а если этот номер занят — то любой с видом на оперный театр. Администрация отеля в курсе, но никогда не забывайте проверять. Секретарский номер всегда находится на другом этаже, — выдавала Ева с крейсерской скоростью.

«Всегда», «никогда» и «без исключения» так и сыпались из ее уст. Богатство Миллиардера обеспечило ему определенные гарантии, и секретарша обязана ограждать его от разочарования.

— Да, кстати. Можете положиться на Юри, даже если что-то напутаете, а напутаете непременно. Поначалу это со всеми случается, а с некоторыми и до сих пор.

Крепыш Юри оказался евреем американского происхождения, который неотступно следовал за шефом. На службу к Миллиардеру его взяли из ЦРУ, хотя, на мой взгляд, интеллектом шпиона он отнюдь не блистал. При нем всегда были радио с наушником, пистолет и ничего не выражающий взгляд. Синий блейзер от Ральфа Лорена скрывал пистолет, но не все остальное.

Едва мы высадились у отеля, как Ева пулей пронеслась к стойке администратора. Будь она даже на роликах — быстрее не вышло бы. Юри вручили ключ от номера Миллиардера, и он отправился вперед — проверять помещение на наличие угрозы для жизни. Не обнаружив ничего более зловещего, чем экзотические фрукты в хрустальной вазе и экземпляр «Уоллстрит джорнал», телохранитель допустил Миллиардера в номер. Мы с Евой не успели отойти от стойки, а Миллиардер и Юри с деловым видом уже покидали отель.

— Куда это они?

— Наше правило: знать только то, что нужно, — сообщила Ева.

Последовавшее затем молчание я приняла за знак неодобрения. Так, в молчании, мы и поднялись в обшитом деревом лифте на свой этаж.

Ева отправилась к себе работать, предварительно напомнив о папках с секретной информацией, которую следовало изучить. Списки адресов и имен сотрудников компаний меня не вдохновили, в отличие от роскоши номера: как и весь отель, комната была выдержана в великолепии барокко, с хрустальными канделябрами, тиснеными шелковыми обоями и ложем под пологом. Пышность обстановки служила напоминанием об имперском прошлом Вены и имперском присутствии Миллиардера в настоящем. Я растянулась на кровати, пообещав себе, что возьмусь за папки, как только немного отдохну, — и тут мне на глаза попался «Уолл-стрит джорнал». Открыв журнал, я с изумлением увидела на первой странице карандашный портрет Миллиардера, иллюстрирующий статью о его империи. Не так давно, как выяснилось, он добавил к своим владениям нефтеочистительный завод, и это приобретение стало причиной анализа перспектив в области переработки нефти.

— Вы видели «Уолл-стрит джорнал»? — выпалила я в восторге, присоединившись к Еве в вестибюле отеля перед походом в оперу.

— Мы никогда не обсуждаем прессу. — Она поправила золотую брошь на черном обтягивающем платье.

Ева поставила меня на место, что было унизительно само по себе, а со стороны такой элегантной женщины — тем более. Вот когда я от души пожалела, что мне нечего надеть, кроме единственного костюма, прошедшего со мной все интервью.

Первым из лифта появился Юри, следом за ним — Миллиардер под руку с девушкой, в равной мере блондинистой и истощенной. Платье на ней было до полу, из натурального шелка, местами просвечивающее насквозь, а туфельки — на высоченных шпильках. Спутница что-то нашептывала Миллиардеру на ухо, обернув бледную тонкую руку вокруг его руки, но странное дело — создавалось впечатление, что эти двое незнакомы.

Миллиардер вручил каждому из своей свиты по билету на представление, а в зале оперного театра устроился между мной и эффектной блондинкой.

— Что скажешь? — обратился он ко мне три часа спустя, как только густо-красный занавес скрыл от нас умирающую героиню. — Кто ты — Мими или Мюзетта?

— Надеюсь, для меня найдется третий вариант.

А вот его спутница, решила я, — совершенно очевидная Мюзетта, даже если чахлостью фигуры и бледными, но интересными чертами она и напоминала Мими.

Мы пробыли в Вене три дня, и перед отлетом Ева настояла, чтобы я непременно отведала sachertorte — фирменный торт нашего отеля.

— Шеф на совещании, так что у нас есть время выпить кофе и расслабиться. Встретимся на террасе в десять, — сказала она.

Ева собралась «расслабиться»? Эта мысль заинтриговала меня больше, чем шанс попробовать знаменитый торт, и я поспешила на террасу занимать столик. В ожидании Евы написала несколько слов маме.

Дорогая мамочка!

Какие сюрпризы нам преподносит жизнь! Мы живем в роскошном старинном отеле (посмотри на открытку). Мой, я надеюсь, будущий шеф очень скрытен, у него необычное чувство юмора и глаза, от которых никуда не скроешься. По-моему, он наполовину швед, наполовину американец. Атмосфера вокруг него довольно странная, уж очень он богат и влиятелен, а сам он человек скромный и по большей части держится в тени. Не знаю, откуда у него деньги, но недостатка в них точно нет. Я прочитала в журнале, что на прошлой неделе он купил нефтеочистительный завод в Америке.

Два дня назад мы были в опере на «Богеме». Незабываемое впечатление. Публика в элегантных нарядах, но совсем не модных. Мне казалось, я попала в Англию пятидесятых годов.

В отеле пекут фирменный шоколадный торт по рецепту, которому уже двести лет. Я пришлю тебе кусочек (он не портится, можно отправлять хоть на другой край света), а его цену включу в счет за гостиничный номер. Торт стоит целое состояние, но все же меньше, чем меховое манто, которое тем же способом купила прежняя секретарша. Из-за этого манто и неважной стенографии она лишилась места. Не думаю, что у меня возникнут проблемы из-за кусочка торта. Если я буду и дальше каждый вечер тренироваться в стенографии, то, по-моему, получу эту работу.

Скоро еще напишу или позвоню.

Целую.

Пришла Ева, и, последовав ее примеру, я заказала порцию sachertorte с кремом и черным кофе. Я-то думала, мы будем «расслабляться», наслаждаясь тортом и видом Вены с террасы, но под воздействием кофеина и никотина Ева строчила информацией со скоростью пулемета. Пока она вдалбливала в меня нюансы секретарского мастерства, мой взгляд уплыл за пределы террасы, в мир с бледным зимним солнцем, тенями на широкой мостовой и венскими неторопливыми, несмотря на холод, женщинами. Ничего этого Ева не видела. Ее мир был подчинен Миллиардеру и ограничен страницами блокнота. Сигареты, похоже, были ее единственной усладой. Выщелкнув очередную из пачки, Ева зажала сигарету зубами и полезла в сумочку. Ну наконец, подумала я, можно минутку передохнуть.

— Вот. Купила специально для вас.

И она метнула через столик блокнот на спирали, двойник ее собственного. Меня передернуло от напоминания, ради чего я, собственно, оказалась здесь.

Неожиданно Ева выплюнула сигарету и растерла подошвой туфли. Я оглянулась и увидела приближающуюся к нашему столику Мюзетту. «Не курить» входило в свод правил Миллиардера.

— И кто тут Ева? — протянула Мюзетта.

— Я. Присоединитесь к нам? Кусочек sachertorte?

Чтобы что-нибудь столь жирное и сладкое оказалось на тонких губах этого создания? Уму непостижимо. Пропустив приглашение мимо ушей, блондинка вручила Еве сложенный листок фирменной бумаги отеля.

— Мой адрес. Пришлите мне анкету для поступления во флоридскую школу стюардесс.

— Когда собираетесь поступать? — поинтересовалась Ева.

— Чем скорее, тем лучше. И снимите симпатичную квартирку поблизости.

— С видом на океан и бассейном? — уточнила Ева.

Я заподозрила издевку, но вопрос, к моему величайшему изумлению, был задан всерьез. Мюзетте пожаловали крупный презент, а подарочная упаковка входила в обязанности Евы.

— С видом на океан. Без бассейна. — Мюзетта задумалась. — М-м-м. Pourquoi pas?[12] Да. С видом на океан и с бассейном.

Она отлично говорила по-английски, но «спасибо» не произнесла. Еву это, похоже, нисколько не тронуло, что натолкнуло меня на тревожную мысль: неужели привычка к беспардонным требованиям — отличительная черта хорошей секретарши?

Изложив Еве свои запросы, Мюзетта скривила губы в подобии улыбки и продефилировала в другой конец террасы. Облаченная в меха и сапоги выше колен, она бестрепетно устроилась на свежем воздухе и заказала — я глазам не верила! — порцию sachertorte с кремом. Это был ее день. Девушка ни в чем себе не отказывала.

— Кто она такая? — спросила я у Евы.

— Одна из его девушек. В записной книжке для них отведен раздел под названием — ни за что не угадаете — «Девушки». Раньше я их записывала просто на странице буквы «Д», но места не хватило.

— А сколько их?

— В последний раз насчитала сорок.

— Сорок воровок.

— Вроде того, — согласилась Ева.

— А я думала, он женат.

— С чего вы взяли? — Ева отвела глаза. И как я сразу не догадалась, что она в него влюблена? — Ну ладно… — Ева перевернула страницу в своем блокноте. — На чем мы остановились? Ах да: нью-йоркский офис.

После обеда мы улетели в Нью-Йорк с посадкой на дозаправку в ирландском аэропорту Шеннон. Мюзетта упорхнула в Париж — естественно, первым классом. Без нее все вздохнули свободнее, включая и Миллиардера, который вместе со мной и Евой провел в беспошлинной зоне тот час, что потребовался на заправку.

— Он подходит, — прошипела мне Ева, когда мы остановились у очередного киоска. — Быстрее! Берите что-нибудь. Если спросит — скажите, что вам это нравится. Он даст денег.

Я ухватила коробку с большим флаконом «Коко Шанель».

— Нравится? — спросил Миллиардер из-за моей спины.

— Да. Думаю, да. (Откуда мне знать?)

Миллиардер отобрал у меня коробку и направился к кассе. Застыв рядом со мной, Ева следила за шефом прищуренным взглядом.

— Он никогда… никогда так не делает, — ахнула она. — Обычно сунет пару банкнот в руку — и все. А тут… поглядите только — сам стоит в чертовой очереди.

Миллиардер небрежно протянул мне черную коробку. Изысканно-старомодный аромат «Коко Шанель» до сих пор напоминает мне о тех днях чистого сюрреализма.

Поздним вечером все тот же эскорт сопроводил нас на Манхэттен. «Линкольн» мчал по Парк-авеню, и мир за окнами авто завораживал. Вот тогда-то, в тот самый миг, я раз и навсегда влюбилась в Нью-Йорк. Зеленая волна светофоров несла нас прямо к зданию «Пан-Ам», где светящийся над рекламой крест напоминал о том, что мы в Америке, на земле свободных христиан.

Очередной светофор вспыхнул желтым. Наша машина остановилась, а Миллиардер помчал вперед.

Ева с трудом приподняла веки, чтобы глянуть на свой «ролекс».

— Торопится. Он никогда не мчится на красный. С другой стороны, она уже два часа ждет.

— Она?

— Девушка. Я ее предупредила, чтобы была готова к восьми.

— Будущая стюардесса?

— Та была вчера.

— А здесь другая?

— Три других.

— Все разом?

— Три ночи — три девушки. Хотя ничто не помешает им и соединиться при желании.

Я решила, что Ева шутит, но она лишь вновь устало закрыла глаза. Помощница Миллиардера упорно не желала делиться подробностями частной жизни босса.

Проскочив мимо изысканного отеля Миллиардера (сам он давно скрылся внутри), мы остановились в четырех кварталах от Пятой авеню, у скромной «секретарской» гостиницы.

— Добро пожаловать домой, дорогая, — приветствовал Еву администратор за стойкой, ни в малейшей степени не смущаясь своим облачением воина девятнадцатого века — красным, с парчовой отделкой, мундиром. — Впервые в наших краях? — поинтересовался он у меня.

Неужели так очевидно? Съежившись, я юркнула мимо.

Ожидание лифта нам с Евой скрашивала не слишком опрятная женщина, которая перебирала струны золоченой арфы, не замечая ни слушателей, ни пятна от красного вина на оборках своей белой блузы. Я принялась подпевать ее интерпретации очень древней и очень английской баллады «Зеленые рукава». Пока мы поднимались на свой двадцатый этаж, одна из фраз баллады все крутилась и крутилась в голове: «Ах, любовь моя, зачем ты бросила меня так жестоко». Невольно вспомнился Лорд. Я обещала, как он обычно говорил, «не пропадать» — и не выполнила обещания, отчего чувствовала себя виноватой. Решила позвонить сразу же, как доберусь до постели, но когда наконец добралась, то от усталости мгновенно уснула.

Очень ранним утром, за кофе с булочками, Ева выгрузила из портфеля на столик кипу папок:

— Нет лучшего способа вникнуть в положение дел, чем работа с документами.

При одном виде этой горы бумаг захотелось взвыть от тоски. И все-таки я готова была в ту же секунду взяться за покорение этой вершины. Заметьте, речь о девушке, которая столько раз трескалась головой о шкафы с документами, что ей впору было усомниться в собственном здравом уме. Меня на частном самолете привезли в лучший город мира, и если рытье в бумагах могло оправдать мое здесь присутствие — значит, так тому и быть.

Мы с Евой пешком прошли пару кварталов до роскошного офисного здания. Утром, в самом начале восьмого, двадцать пятый этаж Миллиардера был абсолютно пуст. Ева устроила мне экскурсию по офису. Если не считать грандиозного, в зеркалах и мраморе, холла, офис мало чем отличался от других: одинаковые коридоры, блеклое неоновое освещение, комнаты-близнецы с потолками в полистироловых плитах. Наконец мы подошли к двери красного дерева.

— Кабинет Джулии. Она испокон веков на него работает. Предана душой, — сказала Ева, пропуская меня внутрь.

За дверью висели шиншилловая шуба и шарфик от «Гермес»; нежно-кремовые розы за ночь уронили лепестки на письменный стол Джулии. Одну из стен украшал длинный ряд фотографий — подлинники Картье-Брессона, — а над деревянной картотекой висела картина Вюйяра.

— Ну а это… — Ева потянула на себя еще одну тяжелую дверь, — его кабинет.

В святая святых пахло сухой древесиной и жасмином, светлый ковер устилал все немалое пространство, до самых стенных панелей красного дерева и окон во всю стену. Одно из окон смотрело на соседний небоскреб, в стеклах которого отражалась наша стеклянная башня, а в другом, позади письменного стола, высилась готическая стрела собора Св. Патрика — так близко, что я без труда рассмотрела шероховатую поверхность песчаника и высунутые языки горгулий. Ева на любование видами время не тратила.

— Теперь вы знаете, куда идти, если ему понадобитесь, — сказала она, покидая кабинет. — Отлично. Принимайтесь за бумаги, их нужно разобрать как можно быстрее. В восемь здесь уже будет Он. — Мой страх, должно быть, отразился на лице, потому что Ева добавила: — Без паники. Я вернусь.

И исчезла — на перекур, не иначе.

Я задержалась в кабинете Джулии, разглядывая фотографии на стенах, на время выбросив из головы документы.

— Нравятся? — В дверях, на три четверти часа раньше обещанного, возник Миллиардер.

— Да. Я… Да, очень нравятся.

Я вспыхнула: он застал меня врасплох, к тому же за праздным разглядыванием снимков. Но прежде всего этот румянец был вызван внезапным желанием, которое обожгло все тело и добралось до щек. Миллиардер, похоже, моего состояния не заметил.

— Где Ева? — рявкнул он уже знакомым мне «деловым» тоном.

— Минуту назад была здесь.

— Плохо. Она нужна мне сейчас. Как твоя стенография?

— Нормально. — Я отвела взгляд. Глаза всегда выдают ложь.

— Ладно, посмотрим.

Я последовала за ним в кабинет, горгульи и меня теперь интересовали не больше, чем Еву. Блокнот был открыт, предстоял экзамен. Если выдержу — получу эту работу. Отели, самолеты, страны и та скорость, с которой все это мелькало, завораживали, но личность Миллиардера завораживала куда сильнее. Где бы он ни находился, вокруг него всегда происходило что-то очень важное, и я не должна была упустить шанс попасть в эпицентр этих событий.

Взяв себя в руки, я с приличной скоростью стенографировала замысловатые детали контракта одной из компаний Миллиардера в одной из стран Южной Америки. Закончив диктовать, он остановил на мне пристальный взгляд. От того, смогу ли я расшифровать записи и отослать факсом за пятнадцать минут, зависело больше, чем просто работа.

— Успела?

— Да.

— Прежде чем отошлешь, я проверю.

Он покинул кабинет, а на столе остался клочок бумаги с именами, названиями и цифрами. Здесь нашлись все замысловатые детали контракта, и десять минут спустя факс был подписан. Как только я его отослала, Миллиардер вновь призвал меня к себе. Я остановилась у его стола в ожидании.

— Садись. — Он крутанулся в кресле лицом ко мне. — Не любишь одеваться?

— Люблю, но…

— Но не можешь себе позволить? Моя секретарша не должна появляться на работе в одной и той же одежде два дня кряду, — сообщил он и, выдвинув ящик стола, протянул мне конверт с напечатанной цифрой 5 в центре. — Шарлотта как раз в Нью-Йорке. Она поможет тебе выбрать что-нибудь подходящее. Да, кстати, у тебя долги есть?

От подтекста его вопроса я потеряла дар речи.

— Завтра принесешь список долгов. И не появляйся в офисе, пока не купишь одежду.

Шарлотта оказалась его нью-йоркским дизайнером по интерьерам. Врученный мне конверт ее нисколько не удивил.

— Мы называем такие конверты «пожертвованием в пять штук». Это значит, вы ему нравитесь. Кроме того, ему нравится «Шанель», а потому встречаемся в одиннадцать в бутике на Мэдисон-авеню.

Проведя в бутике час, мы с Шарлоттой вышли с новым нарядом для меня стоимостью с небольшой автомобиль. По пути на ленч в честь моего преображения Шарлотта вдруг ахнула и прихлопнула рот обеими ладонями:

— А туфли?! Мы не купили туфли.

— Забудьте про туфли, — сказала я, заглянув в конверт. — Осталось без малого шесть долларов.

— Спишем с кредитки компании. Я сообщу бухгалтеру, что расходы одобрены боссом.

У «Шанель» нашлась превосходная пара черных с кремовым туфелек стоимостью примерно в сумму годовой автостраховки. Не моргнув и глазом, Шарлотта вручила кассиру платиновую кредитку.

— Получите такую — считайте, жизнь в корне изменилась, — шепнула она. Кредитная карта компании даровалась самым верным сотрудникам и была ключом к тому миру, где деньги били нефтяной струей.

На следующий день я принесла Миллиардеру список своих долгов, на который тот едва глянул, доставая из ящика еще один белый конверт, потолще первого.

— Этого хватит, — сказал Миллиардер. — Мы решили взять тебя помощницей Евы. Платить будем 35 000 в год. Тебе подходит?

— Большое спасибо. — Я с трудом удержалась от восторженного визга: Миллиардер не только взял меня на работу, но и денег предложил вдвое больше, чем я рассчитывала.

— Мы посылаем тебя на месяц в секретарскую школу на Парк-лейн. Лондонский рейс в понедельник, место в бизнес-классе забронировано.

Бизнес-класс?! Что за перемены в жизни! Я сияла от счастья.

— Так. Ладно. Это все.

Мне указали на дверь, и я уже шагнула к выходу, когда Миллиардер окликнул меня по имени. Я обернулась.

— Между прочим, новый наряд тебе к лицу. Ты очень хороша, — произнес он бесстрастно, словно констатируя факт, не имевший касательства ни к одному из нас.

— Спасибо. — Осмелев от комплимента, я добавила: — Спасибо за то, что изменили мою жизнь.

Миллиардер явно удивился, но уже миг спустя хохотнул коротко, с сарказмом.

— Увидимся через месяц. Не ленись.

Тем вечером, закрывшись у себя в номере, я пересчитывала содержимое второго конверта: 9700 — трудности учебы в секретарской школе — 9800 — меня не смущали — 9900 — я была уверена, что справлюсь с учебой — 10000 — и даже смогу полюбить свою работу. Десять тысяч долларов. В жизни не видела столько денег сразу.

Моя недоступность вновь подлила масла в огонь тяги Лорда: уже на следующий вечер после моего возвращения он примчался в Лондон и мы отправились к «Аннабель». Назавтра вечеринку с коктейлями устраивали в «Клэридже», куда Лорд меня тоже пригласил. Я облачилась в «Шанель», и на сей раз, представляя меня своим лордам и леди, он не скупился на имена. Глаза я уже не округляла, но и своей здесь себя не чувствовала и потому была рада встрече с парой, знакомой мне еще по первой поездке с Лордом за город.

— Нам вас не хватало. Как жизнь? — спросил лучший друг Лорда.

— Я получила работу.

— И его, считайте, тоже получили, — сказала жена лучшего друга Лорда.

Мы все разом посмотрели на другой конец зала, откуда на меня взирал Лорд.

— Дело сделано. Он вас любит.

— Он и вправду никогда так на меня не смотрел.

Понадобилось полтора года плюс деньги другого мужчины, чтобы Лорд наконец отважился признать любовь ко мне. Единственное, что приходило в голову: таким эффектом я обязана а) «Шанели», б) «Шанели» и в) независимости от Лорда.

Теперь, когда у меня появилась своя жизнь, Лорд жаждал сделать меня частью своей. Он пошел так далеко, что пригласил меня на семейную вечеринку к графу С. Не имея вечернего платья для столь изысканного общества, я, однако, знала, где его найти. В бытность свою секретаршей в Найтсбридже я ежедневно замедляла ход у бутика Брюса Олдфилда, глазея на элегантные наряды в витрине. Теперь, когда у меня появилась возможность стать обладательницей одного из этих нарядов, разве не вправе я была его купить? Я была в восторге от «Шанели», оплаченной кредиткой Шарлотты, но лично выбрать и оплатить свое платье — о-о-о! — куда более впечатляюще. Не пробыв в магазине и пары минут, я уже примеряла расшитое бисером вечернее платье от Брюса Олдфилда, подогнать которое явился сам автор.

— Думаю, здесь нужно утянуть, — негромко сказал он, одергивая ткань тут и там, чтобы не болталась на талии, и добавил, разглаживая ткань на моих бедрах: — А здесь совсем немножко отпустить. Знаете, мне бы хотелось сделать для вас это платье, только по вашей фигуре. Будет готово ровно через неделю. Вы согласны?

Согласна ли я?! Я выплыла из бутика вне себя от счастья: неужели это мне только что пообещали наряд от-кутюр по цене прет-а-порте?

Платье свое чудо сотворило. Под видом шутки Лорд представил меня французской наездницей, и графиня соответствующим образом сконфузилась, усадив меня за столом рядом со своей дочерью, а не с каким-нибудь звездным гостем, воображение которого ей хотелось бы потрясти. Графская дочь была очаровательна, но выдала свою чрезмерную любознательность, засыпав меня вопросами в надежде выяснить, почему мы раньше не встречались.

— Где, говорите, вы учились? — Сделав пробный ход, она подалась ко мне, едва заметно подалась, понимая, что проявлять явный интерес недостойно ее положения. Вероятно, рассчитывала услышать название школы за рубежом или реабилитационного центра для трудных подростков.

Мысленно перебрав массу вариантов, я предпочла правду. Графская дочь заслуживала доверия.

— В монастыре.

— Потрясающе. Всегда гадала, каково это — учиться у монашек.

Я собиралась ее просветить, но тут слева от меня возник престарелый лакей со спаржей на серебряном блюде. Попытавшись подцепить блестящие маслянистые стебли лопаточкой, я в итоге перевалила деликатес через край блюда прямо на начищенные до блеска черные туфли слуги.

— У мадам выйдет лучше, если она поднимет лопаточку, — прогундосил лакей возмущенно: столько лет службы — и на тебе, до чего дошло. Мой отделанный бисером вырез его не убедил, зато произвел впечатление на гостей, и после этого ужина я получила известность как «девушка в длинном черном платье», чем Лорд немало гордился.

На время я уверилась, что нашла наконец предназначенное для меня место в жизни. Каждый уик-энд Лорд уезжал со мной в поместья друзей, где кое-кто из слуг даже звал меня «миледи» — под пару «милорду». Если уж прислуга нас объединила, значит, экзамен я успешно сдала. Однако что-то внутри не давало покоя, а я никак не могла сообразить, что именно. Меня так и тянуло сбежать, и этот порыв тревожил, но куда сильнее смущали слова «женщина в движении», то и дело всплывавшие в мыслях. Чем упорнее я старалась стереть из памяти фразу мудрого старика, с которым познакомилась на вечеринке перед Новым годом, тем настойчивее она звучала в мозгу. Мне очень не хотелось продолжать «движение», но и оставаться с Лордом я больше не могла. В его мире привилегий и удовольствий я была чужой.

Когда пришло время возвращаться на работу к Миллиардеру, я написала Лорду прощальное письмо. И как только я превратилась в неуловимую плохую девочку, не желавшую быть с ним и принадлежать ему, Лорд воспылал ко мне небывалой любовью.

Сменив аристократию на плутократию, я прилетела в Штаты, где меня встречал Джефф, еще один телохранитель в униформе из синего блейзера, серых брюк и радионаушника. Я представления не имела, куда мы направляемся, но, наученная опытом, вопросов не задавала, а Джефф, оказавшийся англичанином, весь двухчасовой путь говорил только о спорте и погоде. В мире, полном секретов, темы бесед ограничены.

Мы долго ехали по предместьям сплошь из красного кирпича, пока не добрались до промышленной пустоши, где прямая как стрела бетонка, огражденная колючими заборами и гигантскими ржавыми цистернами, привела нас на КПП. Охранник взмахом руки позволил проехать, и вскоре мы затормозили у здания с плоской крышей. Джефф выпрыгнул первым, чтобы открыть для меня дверцу. В ноздри тут же ударил едкий запах, над одной из вышек клубился грязно-желтый дым, но я с первого взгляда влюбилась в последнее приобретение Миллиардера — нефтеочистительный завод на Восточном побережье.

— Сюда. — Телохранитель провел меня в полную народа заводскую столовую.

Сотни мужчин в синих рабочих комбинезонах занимали все выстроенные в ряды стулья, а у задней стены, сложив руки на объемистых бюстах, теснилась небольшая группка женщин в цветастых куртках. Все присутствующие — и эти секретарши, поварихи, официантки, и мужчины, которых они обслуживали, — сосредоточенно слушали речь Миллиардера о будущем, «нашем будущем, поскольку теперь мы владеем заводом».

Миллиардер не раз отозвался о себе во множественном числе, что выглядело довольно странно для человека, ни перед кем не ответственным, чья независимость граничила с одинокостью. Его монаршье «мы», величественное и скромное одновременно, отвлекало внимание от той грандиозной власти, которой он обладал. И вместе с тем это «мы» служило признанием вклада его сотрудников в общее дело. Призывая рабочих разделить плоды его капитализма, Миллиардер был искренен, а потому убедителен. Финал его речи был встречен овацией.

Слишком броская в своей «Шанели», но все же ощущающая себя членом команды, я аплодировала вместе с остальными женщинами. И я была горда называться секретаршей человека столь высокого ранга, однако ратующего за равноправие и, вне всяких сомнений, самого примечательного из всех, с кем мне доводилось встречаться.

После выступления, надев каску и комбинезон, Миллиардер обошел свои владения и два часа спустя вернулся, чтобы попрощаться с руководством завода. Он бросил взгляд в мою сторону, но ничем не дал понять, что заметил меня — разве что немедленно избавился от каски. Потом взъерошил волосы, как во время моего интервью, и обменялся рукопожатием и негромкой шуткой с менеджером. Тот рассмеялся — нарочито.

— Готов? — Миллиардер повернулся к телохранителю, Джефф кивнул и просигналил мне, что пора двигаться.

Вслед за мужчинами я миновала нефтеочистительную установку, которая гудела и рычала, словно громадный зверь в холодной ночи, и друг за другом мы забрались в красавец вертолет, поджидавший в круге неяркого света. Как только салон, весь в стекле и кремовой коже, принял нас в свои объятия, винты заработали, машина вертикально оторвалась от земли, и завод у меня на глазах стал уменьшаться, пока не превратился в точку, а потом и вовсе исчез.

Через пару часов промышленный пейзаж сменился огнями Манхэттена, а я открыла для себя самую лучшую дорогу в Нью-Йорк. Воздушный смерч от винтов трепал мои волосы, пока я бежала к лимузину, заднюю дверцу которого телохранитель уже открыл, чтобы я могла нырнуть внутрь. Дверь клацнула, закрываясь, и мы с Миллиардером бок о бок покатили на Верхний Ист-Сайд.

— Ну? — Миллиардер обратил на меня свой пронизывающий взгляд, словно лишь сейчас увидел. — Рада вернуться?

Я была рада. А еще — мучима любопытством: что стряслось с отдельным авто для секретаря?

Несколько дней мы провели в нью-йоркском офисе, где под присмотром Джулии я исполняла распоряжения Миллиардера. Как-то раз, окинув взглядом мой туалет — клетчатый костюм а-ля принц Уэльский и лодочки на шпильках, — Миллиардер заметил:

— Отличный наряд. Я недавно купил Марлине платье из такой же ткани. Только на размер меньше.

Я пропустила ленч — и попала в точку. Именно на такую реакцию Миллиардер и рассчитывал.

О Марлине я слышала не впервые, однако до сих пор не могла взять в толк, кем она приходится Миллиардеру. Самая хваткая из его сорока воровок? Но она была старше остальных, к тому же Миллиардер проводил с ней почти все выходные — для многих мужчин этого более чем достаточно, чтобы считать подругу женой. Вот только подруг у него было слишком много, чтобы понять, насколько каждая ему дорога. На некоторые вопросы о Марлине я получила ответы в последний день работы в нью-йоркском офисе, когда Джулия поманила меня в комнату экспедиции, заперла дверь и включила фотокопир. Я в недоумении следила за чистыми листами бумаги, которые выплевывал работающий вхолостую копир.

— Лучше подстраховаться, — шепнула Джулия, стрельнув взглядом в «жучок». — Ты знакома с Марлиной?

Онемев от ужаса, я мотнула головой. Какая жалость, мелькнула мысль, — вылететь с работы до первой зарплаты.

— Скоро познакомишься. Будь осторожна. Ты милая девочка, а она крепкий орешек.

Любопытство пересилило. Не удержавшись, я одними губами изобразила вопрос:

— Что у них за отношения?

— Никто не знает. Зато я вижу, что он на тебя имеет виды.

Я выпучила глаза и вскинула брови, изображая изумление.

— Будь осторожна. Это все, что я могу тебе сказать. Будь осторожна.

Многократно повторенный материнский совет Джулии меня возмутил. Сколько еще раз она намерена выдать свое «будь осторожна»? Изящная красавица сорока с небольшим — двойник Софи Лорен, — она получила свою порцию внимания от босса лет десять назад, но ведь умудрилась сохранить достоинство и свой брак в неприкосновенности.

Чуть позже Миллиардер призвал меня к себе кабинет, и я застыла у его стола, глазея на собор Св. Патрика. С самой первой нашей встречи он заставлял меня ждать, словно интуитивно чувствуя, что мне необходимо учиться терпению.

— У меня билеты в оперу на сегодня, — наконец произнес он. — Присоединишься? Если не хочешь — так и скажи, я все равно пойду.

— С удовольствием, — отозвалась я, ни на миг не усомнившись и выбросив из головы совет Джулии. Если уж девушка привыкла к проблемам, осмотрительной ей, очевидно, уже не быть, сколько раз ни повторяй.

— Встречаемся в моем отеле в семь тридцать. — Миллиардер вновь уткнулся в бумаги, словно мой ответ его и не интересовал.

Я пришла чуть раньше и думала, что увижу Миллиардера выходящим из лифта под руку с очередной точеной куколкой, а он сбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, — и без спутницы. Решив, что она уже ждет в машине, я почему-то разнервничалась, шагая рядом с ним к лимузину. Но и в салоне девушки не оказалось.

Мы мчались по темной дороге, что ведет через Центральный парк, когда Миллиардер повернул голову и сообщил, будто прочитав мои мысли:

— Вагнер. «Тристан и Изольда». Трагедия, но в высшей степени вдохновляющая, потому что в сравнении с ней твоя жизнь выглядит просто подарком.

Мы уже заняли места в лучшей ложе Метрополитен-опера, а я все еще ждала появления девушки Миллиардера. И лишь когда поднялся занавес и зазвучала музыка, поняла, что этим вечером я и есть его девушка.

На следующее утро к гостинице подкатил лимузин, на заднем сиденье которого, к моему удивлению, меня ждал босс. Миллиардеры никогда не заезжают за своими секретаршами — таково, по крайней мере, всеобщее убеждение, — и тем не менее он был тут как тут — бодр, свеж и рад меня видеть. В девять мы с ним уже вылетали из аэропорта Ла-Гардиа на собственный остров Миллиардера, который он называл домом. После взлета Миллиардер жестом пригласил меня в свою, носовую часть самолета. Я устроилась напротив — ручка наготове, голова опущена, как у бегуна, ожидающего выстрела стартера. Не дождавшись начала диктовки, я осторожно подняла глаза. Подавшись вперед, Миллиардер смотрел на меня.

— Ты очень серьезна, — сказал он.

Серьезна — это хорошо или плохо? Ему нравится, что я серьезна, — или нет? Волнуясь, я провела кончиком языка по верхней губе.

— И корыстна, — добавил он.

— Нет!

Корысть — это плохо, я знала точно.

— А зачем эти игры с языком?

Я поспешно спрятала язык и закусила нижнюю губу.

— Оставь в покое рот. — Он со вздохом откинулся назад и распустил узел галстука.

Я чувствовала себя ребенком, получившим хороший нагоняй, и ужасно боялась, что Миллиардер позвал меня, чтобы отказать в работе.

— Хочешь работать у меня на полную ставку? — спросил он.

— А как же Ева?

— Она уходит, и мне бы не хотелось возиться с поисками замены, тем более если ты согласна занять ее место.

— Почему она уходит?

— Тебя не касается. Важно одно: справишься ты или нет.

— Справлюсь.

— Отлично.

Договор был заключен, и я встала.

— Куда собралась?

— На свое место.

— Твое место здесь. — Он указал на кресло напротив своего. — Если согласна.

Он предложил мне повышение — из хвоста самолета на место лицом к нему. Не найдя в себе сил отказаться от такого продвижения по службе, я опустилась в кресло напротив своего шефа.

— Так-то лучше, малыш, — сказал он и подмигнул, будто завизировал мое будущее.

Через несколько часов мы приземлились на острове в Карибском море и в волнах горячего воздуха, разгоняющих влажную духоту, зашагали по взлетно-посадочной полосе. У края поля нас встречали «островитяне» — служащие Миллиардера, и, когда он с гордостью представил им свою новую секретаршу, я четко осознала, что наконец нашла свое место в жизни. Попав в самое сердце мира Миллиардера, я выросла даже в собственных глазах.

— До встречи в понедельник в офисе, — сказал он, придерживая меня за плечо.

Мы неуверенно потянулись друг к другу, — казалось, прощальный поцелуй в щеку был неизбежен. Но так далеко не зашло: на поле выкатил «мерседес» с открытым верхом, и рука Миллиардера соскользнула с моего плеча. Из машины выступила высокая светловолосая женщина лет тридцати с небольшим, в очках от солнца; черные ботфорты делали ее и без того длинные ноги еще длиннее. Она выпустила с заднего сиденья двух абсолютно одинаковых собак и повела их на золотых поводках к Миллиардеру. Возвышаясь над ним на добрых полголовы, блондинка прилепилась к нему, нос в нос, с поцелуем. Насчет губ не уверена, но глаза обоих точно были открыты — целовались они со знанием дела. Ее взгляд как будто проникал вглубь… куда? Прямо в душу Миллиардера? Под ремень его штанов? Кто знает.

Потом идеальная пара дошла до «мерседеса», собаки устроились сзади, как послушные дети, Марлина — а это, конечно, была она — скользнула на пассажирское место, Миллиардер сел за руль и повез свое семейство домой, сопровождаемый эскортом служащих.

Я осталась на поле одна, без Миллиардера и его свиты, и на меня внезапно нахлынули жара и острое одиночество. Не понимая, что делать, куда идти, я опустилась на чемодан. По ложбинке на груди бежала струйка пота. Ноги распухли от чулок, каблуков, раскаленного асфальта. Прошло немало времени, прежде чем до меня дошло, что я смотрю на компактный, сверкающий на солнце «рено-5» с надписью «Секретарь» на белоснежном боку.

Дверца водителя, как и следовало ожидать, была открыта, ключ в замке зажигания, а развернутая на приборной доске карта четко указывала место моего нового жительства. На случай, если все же возникнут сомнения, рядом с красным кружком значилось: «Коттедж секретаря». Я забросила чемодан в машину и долго сидела за рулем, не имея ни малейшего желания трогаться. Перед глазами стоял Миллиардер, целующий Марлину. Я не испытывала ревности — просто потому, что вообще ничего не испытывала. Единственное, в чем не было сомнений, — я стала секретаршей, что уже плохо само по себе. Звание секретарши — где угодно, у кого угодно — все сводило на нет, в том числе и меня.

Обведенные пальмами пляжи острова, лазурь морская и небесная лишь дополняли панораму офиса, отделанного в стиле модерн для создания непринужденной атмосферы, скрывающей напряженную работу. Миллиардер со всех концов света отобрал самые светлые умы для претворения в жизнь программ по определению тенденций рынка. Если психоаналитиком у него была женщина, то бизнес вели исключительно мужчины, и каждая их идея приносила миллионы. Никого из этих ребят не волновало, взлетают рыночные цены или падают, — пока они работали, шанс сделать деньги был всегда. Искусством предвидения последствий любого кризиса Миллиардер владел виртуозно, доказательством чему служило его состояние.

Единственная финансовая проблема Миллиардера состояла в том, куда потратить деньги. Он жертвовал бесчисленные тысячи больницам и нуждающимся друзьям, учредил благотворительные фонды для всех существующих в природе зверей: слабости в человеке Миллиардер не выносил, но к животным относился с состраданием. Самыми, вне всяких сомнений, обласканными жителями острова были собаки, которые купались в роскоши примерно как супруга среднего мультимиллионера. К лучшему ветеринару Америки их доставляли частным самолетом, личный телохранитель ежедневно водил их плавать на пляж позади хозяйского дома, а прически им сооружали с помощью фена и гофрированных бантов всех цветов радуги. Никому и в голову не приходило усомниться в необходимости подобных излишеств. О нет, к собакам относились с почтением — не только потому, что они и зубы могли показать, но главным образом потому, что Миллиардер считал их своими самыми преданными друзьями.

Он и людей-то нередко оценивал по реакции своих псов: если собаки рычали на новичка и тот пугался — презрению Миллиардера не было границ. Если человек бесстрашно встречал летящих на него псов — Миллиардер был более любезен. В тех же редких случаях, когда собаки, радостно виляя хвостом, облизывали нового знакомца, Миллиардер ставил ему наивысший балл. Мне была уготована именно такая редкая встреча, благодаря чему, вероятно, я получила приглашение на ужин тем же вечером.

Жилище Миллиардера находилось на краю острова, максимально удаленном от домов служащих, но, чтобы добраться, мне все равно потребовалось минут двадцать, не больше. Я назвала свое имя в интерком, и белые деревянные ворота отъехали в сторону, открыв длинную подъездную дорожку к поразительно скромному дому. Как только я ступила внутрь, горничная в черном платьице и белом передничке предложила мне свежевыжатый подслащенный лаймовый сок. Серебряный поднос, на котором стоял бокал, был единственным доказательством богатства хозяина.

— Просили передать, что через минуту выйдут, мисс. — Едва ли не изобразив книксен, девушка исчезла.

Гостиная Миллиардера смотрела на океан, а стены, если не считать плохой картины маслом во внушительной раме, были голыми. Я поискала взглядом снимки Марлины в объятиях Миллиардера, но таковые не обнаружились.

— Привет. — Миллиардер стоял рядом, в свежей одежде, не иначе как только что из душа — волосы были еще влажные. — Хорошо, что пришла раньше. Я хотел извиниться.

— Извиниться?

— За то, что произошло в аэропорту.

— Рада была познакомиться с Марлиной, — соврала я.

Он ответил пристальным взглядом. Кого я хотела обмануть? До появления остальных гостей Миллиардер провел меня по огромному, ухоженному саду, спускающемуся к самому морю.

— Ужин подадут на свежем воздухе. Надеюсь, будет тепло. Если продрогнешь — скажи мне, — бросил он, уже шагая к двери, чтобы приветствовать гостей.

Тем вечером я познакомилась: с человеком, который последние двадцать лет руководил головным офисом Миллиардера в Европе; с японцем — он плохо говорил по-английски, зато подтвердил, что я могу смело добавить японский к шести языкам, на которых, как мне уже было известно, говорил Миллиардер; с индийским джентльменом из Мадраса и женщиной с холодным взглядом и таким жестким пучком на затылке, словно его соорудили из пластика. Миллиардер усадил меня в торце стола, лицом к себе, между японцем и той самой женщиной.

Под конец ужина появился шеф-повар с таким роскошным вишневым пудингом, что за столом все вмиг умолкли. И в этом восторженном молчании раздался голос Миллиардера:

— Даже не думай!

Гости рассмеялись. Я покраснела и отказалась от предложенного официанткой десерта.

— Ешьте, если хочется, — сказала моя соседка, глянув поверх серебряной оправы очков.

На моей памяти этой был первый случай, чтобы кто-нибудь выступил против воли Миллиардера. Последовать совету женщины я не отважилась. Миллиардер предпочитал худобу, и налечь на лакомство после его недвусмысленного предупреждения значило бы обмануть его ожидания. Мне же хотелось поразить его своим стремлением к совершенству.

— Чем вы занимаетесь? — спросила я у соседки, усилием воли оторвав взгляд от остатков кулинарного шедевра.

— Я психиатр. А вы, полагаю, Марлина?

— Нет. Я секретарь.

— Вот как. Выходит, он не… То есть я хотела сказать, интересная у вас работа. — Замечание более сомнительного свойства осталось при ней.

— Чей психиатр? Его? — уточнила я.

— Животных. Слежу за психическим здоровьем собак.

— Каждую по очереди принимаете? — Я едва удерживалась от смеха.

— Чаще в паре. Иногда индивидуально. — Женщина глубокомысленно кивнула. Я была готова к тому, что она оборвет беседу, сославшись на врачебную тайну, но она продолжила: — Кобель чересчур агрессивен, и я склоняюсь к альтернативному лечению.

— То есть?

— Отрезать яйца.

Я заморгала. Ничего себе лечение.

— Это жестоко!

— Я последовательница Фрейда и, смею вас уверить, назначать кастрацию для меня — сущая мука. — Вздохнув, она проглотила очередную ложку вишневого пудинга.

Через неделю после того ужина я отправила обоих псов на частном самолете к ветеринару в Штаты, откуда один из них вернулся на несколько фунтов легче. Он и впрямь присмирел, зато навсегда потерял безошибочный нюх на плохих людей.

Работая с Миллиардером на острове, я жила будто в коконе. Каждый, кто здесь жил, был его служащим, и земля, по которой мы ходили, тоже принадлежала ему. Мне понадобилось какое-то время, чтобы акклиматизироваться, причем речь не только о погоде. События деловой жизни Миллиардера, перелеты частными рейсами и смена фешенебельных отелей меня впечатлили, но куда большее впечатление произвел его остров. В свои первые выходные я отправилась на экскурсию по острову и, стоя на скалистом мысе, решила, что воздух, земля, море прекрасны и всемогущи, что им смешна сама мысль, будто подписанные где-то на Манхэттене бумаги дают человеку право собственности на природу. Но жизнь Миллиардера опровергала мою наивную теорию: он ежедневно демонстрировал мне, насколько легко человеку в полной мере владеть столь многим — при наличии больших денег, конечно.

Время шло, и мир за пределами острова постепенно переставал существовать. Мы получали отчеты о состоянии рынка из Нью-Йорка и Лондона, но эти города значили для меня не больше звезд в далеких галактиках. Истинная жизнь проходила на планете Миллиардера.

Верность делу здесь признавалась лишь абсолютная, я проводила в офисе бесконечные часы и очень скоро начала понимать, почему эту работу делили между собой две секретарши. Впрочем, и без вознаграждения я не оставалась. Марлина много времени проводила в Нью-Йорке, вкладывая деньги Миллиардера в мелкие предприятия, и тем самым освобождала для меня место за его столом. Поначалу мы ужинали в обществе других гостей, потом Миллиардер стал приглашать одну меня, и наконец однажды вечером мы спустились садом к морю и оправились купаться вдвоем. Внешне по-прежнему официальная, атмосфера между нами была пронизана тонкими нитями взаимного влечения, в котором ни один из нас не признавался. С той ночи Миллиардер, занимавший мои мысли каждую минуту бодрствования, проник и в мои сны.

Мы пробыли на острове шесть недель, когда Миллиардер вызвал меня в кабинет и сказал:

— В пятницу летим в Рим. Организуй.

Я сообщила пилоту, пообщалась с экипажем, договорилась о времени полета и отыскала итальянскую папку. Для каждой страны, которую посещал Миллиардер, имелась своя папка с разделами по городам, с номерами, именами и комментариями ко всем событиям, там происходившим. Среди существенных «римских деталей» обнаружились имя и номер телефона девушки, с которой он встречался в последний свой визит в этот город. Взглянув на дату, приписанную Евой карандашом рядом с именем, я решила, что девушка все еще в строю. Хотелось бы знать, когда Миллиардер прикажет мне ее вызвать?

На пути в Рим Миллиардер жестом пригласил меня перейти в кресло напротив. Виновато покосившись на Юри, которого пришлось оставить в хвосте самолета вместе с членами экипажа, я послала боссу дерзкую улыбку. Без лишних слов мы приступили к работе. Застенографировав все, что Миллиардер счел нужным надиктовать, я получила из его рук список встреч, которые следовало организовать на следующей неделе, и удивилась, не услышав никаких указаний относительно выходных. За все время моей работы у Миллиардера я впервые не знала, куда он собрался и чем будет заниматься. Каждый его день обычно расписывался по минутам. Видимо, подумала я, включил в свои планы девушку, ведь ни одна из них не объявлялась в поле зрения с самого нашего прилета на остров. Я очень старалась не представлять его в постели с какой-нибудь малышкой и была благодарна, что он избавил меня от общения со своими барышнями. Утешение я нашла в мыслях о Сикстинской капелле. Посещение Ватикана — наилучший способ для католика познакомиться с Римом.

Вернувшись на свое место, я расшифровала и напечатала указания Миллиардера, затем прочитала список его вопросов. Последний удивил. «Если хочешь, этот вечер я оставлю свободным», — было приписано его косым почерком в самом низу странички. Хотелось бы мне сказать, что я колебалась с ответом. Очень хотелось бы, да не могу. Ни секунды не раздумывая, я стерла ластиком первые два слова, в итоге получив его обещание «этот вечер я оставлю свободным», — и вернула листок последним среди писем и факсов, которые Миллиардер должен был подписать.

Меня ждало разочарование: Миллиардер ни полсловом не обмолвился о моем ответе. В обществе Юри и полном молчании мы доехали до Рима. Номера были заказаны в центре города, в отеле с видом на Испанскую Лестницу, и, как только процедура регистрации была завершена, я рухнула на постель. Миллиардер дал понять, что готов оставить вечер свободным для меня, — и от предвкушения сердце едва не выскакивало из моей груди. Это жестоко с его стороны, думала я, — сначала раздразнить, а потом бросить на весь вечер в обществе путеводителя по Риму. И тут запел телефон.

— Зайди ко мне, — сказал Миллиардер, потрудившись добавить «пожалуйста».

Я спрыгнула с кровати, привела в порядок волосы, взяла ручку с блокнотом и поспешила по коридору к президентскому номеру, дверь которого оказалась открыта.

— Тук-тук!

Не дождавшись ответа, я вошла. Миллиардер стоял у открытого окна, глядя на панораму римских крыш цвета красного золота от предзакатного летнего солнца.

— Иди сюда, — велел он, и мы несколько минут молча смотрели на город. Наконец он медленно развернулся ко мне и дернул за блокнот, с готовностью выпавший из моей руки на пол. — Это не нужно. Сними туфли.

Его голос был почти мрачен. Без каблуков я стояла вровень с ним. Целую вечность спустя он подался вперед и поцеловал меня. Закроет глаза или нет? Закрыл — и я присоединилась к нему.

— Не двигайся, — приказал он.

Я удержалась от порыва прикоснуться ладонью к его щеке, ощутить его кожу, ощутить его близость. Странно как-то было стоять недвижно, уронив руки вдоль тела. Странно — но и волнующе, когда его губы прошлись по моей шее, лицу, задержались на опущенных веках. Шумно вдохнув, словно втягивая в себя мой запах, он сдернул с моих плеч блузу и прикусил сосок под тканью бюстгальтера. Сильно прикусил, до боли. Я вскрикнула и дернулась, чтобы отступить.

— Я сказал — не двигайся.

Я вновь замерла, чувствуя его пальцы на своей талии. Он расстегнул юбку, и та соскользнула на пол.

Подхваченная ветерком, тонкая белая занавеска вспорхнула вверх и затрепетала на моем теле, когда его пальцы оказались внутри меня. Ощутив дрожь моего оргазма, Миллиардер поднял меня и уложил на постель. Много позднее, изведав все наслаждения, мы лежали рядом — так тесно, словно слились телами. Внезапно он впился зубами мне в предплечье. Я с визгом отпрянула.

— Понимаешь, почему я это сделал?

— Догадываюсь, — ответила я, потирая руку с отметиной от зубов.

— Сколько бы мы ни были вместе, мне всегда будет мало, — сказал он.

Он был ненасытен сам и так же ненасытно отдавал себя. Инстинкт самосохранения заставил меня отстраниться, но к тому моменту, когда, надев трусики и лифчик, я подняла глаза на его обнаженное тело, мне уже хотелось снова заняться любовью.

Миллиардер приподнялся на локте:

— Что будем делать?

С полуулыбкой я вскинула брови.

— Можно, к примеру… покататься на автобусе.

Вот уже чего он никак не ожидал услышать.

— И куда поедем?

— А куда угодно. Ты когда в последний раз ездил на автобусе?

— Не помню.

— Вот видишь. Самое время вспомнить.

После всех этих лимузинов и телохранителей мне ничего так не хотелось, как прокатиться с Миллиардером на автобусе.

— А охрана? — спросил он.

— Телохранитель в общественном транспорте? С ума сошел?

Будто нерадивые школьники, сбегающие с уроков, мы по одиночке выскользнули из отеля и встретились на вершине Испанской Лестницы. Сбежав по лестнице вниз, запрыгнули в первый же подошедший автобус.

— Мы даже не знаем, куда едем, — хохотала я.

— Все дороги, как известно, ведут сюда, — сказал он, и я вдруг поняла, что рядом с ним ничего большего и не хочу.

Миллиардер стоял посреди автобуса, уцепившись одной рукой за поручень, вновь познавая простые радости жизни и напоминая узника, впервые за десять лет вдохнувшего глоток свободы. Но когда за окнами стали проплывать незнакомые улицы городской окраины, взял меня за руку, и мы спрыгнули с подножки, чтобы на такси вернуться в мир его реальности.

— Авеню виа Кондотти. — Миллиардер назвал водителю адрес, и вскоре мы уже сидели под зонтиком Caffe Greco и пили шампанское, наблюдая за жизнью Рима. — Хочешь здесь что-нибудь купить?

— У меня все есть.

— Мы в Риме, — сказал Миллиардер, будто я могла этого не заметить. — На родине Валентино.

Разумеется, о Валентино я знала, но у меня действительно уже был и наряд от-кутюр, и несколько других в придачу.

— Честное слово, больше одежды мне не нужно.

— Смею надеяться, мы прошли этап необходимых покупок. Я спросил, чего тебе хочется.

— Ладно. Хочу платье от Валентино. Но только одно, — нервно согласилась я, кусая губу.

— Опять эти твои игры со ртом, — сказал он. — Но я все равно тебя люблю.

Он меня любит. Миллиардер меня любит, и мы с ним идем покупать платье от Валентино.

О нет, мысль об осторожности даже не мелькнула.

В белоснежном бутике Миллиардер уселся прямо на стеклянный столик, рядом с вазой, полной лилий, и, как мальчишка болтая ногами, наблюдал за моим дефиле во всех до единого платьях, имеющихся в салоне. Каждое следующее платье было столь же умопомрачительным, как и предыдущее, и я уже начала переживать, что в итоге ничего не выберу, когда Миллиардер повелел продавщице упаковать их все и доставить в отель.

— Кроме вот этого, — добавил он.

Выглянув из раздевалки, я увидела ярко-зеленое обтягивающее платье, которое Миллиардер оставил вместе с «вот этими туфлями и вот этой сумочкой», чтобы я ушла из магазина в новом наряде.

— Валентино тебе идет. Мне нравится, — сказал он на обратном пути вверх по Испанской Лестнице и подцепил мой мизинец своим. Я задохнулась от счастья.

Я его девушка. Точнее, я девушка. К сорока воровкам меня причислить нельзя, ведь он сказал, что любит меня, а роскошные наряды — только доказательство любви.

Коварный ход с его стороны. Начало моего обращения в его веру. Со временем я научусь принимать за любовь то, что можно купить за деньги, — потому что только это и мог предложить Миллиардер. И если однажды я буду страдать, как Мими, из-за этого человека, то сначала я все же была его Мюзеттой.

Наш последний римский вечер мы провели в привилегированном ночном клубе. Танцевали под песню Карли Саймон, где были такие слова: «Ничто не вечно в жизни, но если ты принял правила игры, любовь вернется».

— Хочу заключить с тобой сделку. — Я надеялась прельстить Миллиардера правилами игры. — Меняешь своих воровок на меня?

— По рукам.

— То есть ради меня ты готов избавиться от сорока одной воровки?

— Речь шла о сорока, разве нет?

— Сорок плюс Марлина.

— Марлина не в счет.

— Почему?

— Она со мной очень давно. Я не могу вот так просто выставить ее. Но рядом с тобой мне будто снова восемнадцать и я влюблен в первый раз.

После таких слов мне нетрудно было убедить себя набраться терпения и ждать, когда Миллиардер обретет свободу. Ведь я наконец его нашла — человека, который примет меня в свою жизнь и станет моим навсегда.

С появлением нового товара под названием «Безупречная любовь» Миллиардер поступил как нормальный делец: занялся изучением рынка. Но в отличие от прочих товаров, с которыми он имел дело, этот требовал душевных вложений, отчего Миллиардеру приходилось нервничать. Изменчивость перестала быть необходимым условием для выхода на рынок; когда дело касалось Любви, Миллиардер требовал постоянства, обеспечить которое считал моей обязанностью. Он ждал от меня верности, независимо от собственного настроения. Был ли он ласков и нежен со мной, или холоден и резок — мне следовало стойко держать удар, подобно боксерской груше. С неизменным обожанием во взгляде. Не будучи к тому времени полным новичком в странных играх, я приняла вызов. А Миллиардер вел себя, как подобает дельцу: любя меня, придерживал и Марлину.

На острове, куда мы вернулись из Рима, я была обижена внезапным отдалением Миллиардера. Казалось, любви между нами и не было. Я изо всех сил пыталась сохранять присутствие духа и под конец очередного рабочего дня была вознаграждена, услышав «Останься!», когда вручила ему бумаги на подпись.

От меня требовалось лишь принять его вернувшиеся чувства без намека на обиду за недавнюю черствость. Я вспомнила Рим и ответила на поцелуй. Кто угодно мог стать свидетелем наших запретных ласк, но риск был частью наслаждения, и мы оба это знали.

— Целуй меня, обнимай, говори, что любишь, — прошептал Миллиардер.

Я старалась не думать о том, что не далее как вчера Марлина заявилась в кабинет незваной.

— Спокойно. Все рассчитано. Никто нас не увидит, — сказал он.

— В любую секунду сюда могут войти.

— Пусть заходят.

Его ладонь уже была у меня между ног, и все мысли о потенциальных зрителях вылетели из головы. Ласки Миллиардера придали мне смелости. Что мне делать, спросила я, когда от его жестокости пробирает мороз?

— Что делать? То же, что делаешь сейчас. Обнимай. Говори, что любишь.

Чего проще, казалось бы. Вот только он не понимал, как невыносимо терпеть его плохое настроение. Я с ужасом переступала порог его кабинета, не говоря уж о проявлениях чувств, которых желал Миллиардер. К тому же любовь Миллиардера чересчур зависела от моих талантов или изъянов: справляюсь ли я с работой, достаточно ли похудела, удачно ли причесалась, идет ли мне платье, любезна ли я с коллегами по офису. В некоторых своих требованиях Миллиардер был до того педантичен, что я могла оскорбить его, сама того не заметив. Впрочем, кое-какие темы я без труда научилась обходить. И лишь к одной больной теме меня тянуло, как язык к дуплу в зубе.

— Ты когда-нибудь бросишь Марлину? — спросила я Миллиардера в третий раз за неделю.

— Если она сама решит уйти — удерживать не буду, но не надейся, что я ее выставлю.

Я прекрасно понимала, что личный самолет, куча слуг и дома во всех уголках мира намертво привязали Марлину к Миллиардеру. И при этом он хотел, чтобы я продолжала ждать, не теряя веры. Но чем сильнее я его любила, тем труднее мне было верить, что однажды он обретет свободу. Марлина с Миллиардером все чаще представлялись мне Джилл и Джеком, нудной парочкой из детских книжек, неразрывно связанной привычкой и звонкой монетой и удручающе предсказуемой. «Джек и Джилл отправляются за покупками» (и приобретают остров). «Джек и Джилл идут на пляж» (и уходят в море на своей яхте с экипажем в тринадцать человек).

Наша безупречная любовь постепенно теряла свою безупречность. Чем меньше времени проводил со мной Миллиардер, тем больше я донимала его, пытаясь выяснить, любит ли он меня.

— Вечером увидимся? — спросила я, зная, что Марлина на острове, и начиная сомневаться, что он когда-нибудь откажется от нее ради меня.

— Где?

— Где хочешь.

— Давай поужинаем у тебя.

Такого ответа я не ожидала.

— А что бы ты хотел на ужин? — Я была в панике.

— Все равно. Приду в семь.

В квартире у меня был кавардак, холодильник пуст.

— А можно в восемь?

В отчаянном стремлении создать Идеальную Сцену любви я забыла о том, что влюбленным еда не нужна или нужна только после любви.

Мои сомнения убили спонтанный порыв, и, уловив мою неуверенность, Миллиардер поднял портфель.

— Слишком сложно. Забудь, — сказал он.

— То есть ты вообще не придешь?

— Нет.

— Но… мне без тебя тоскливо. Я хочу тебя видеть.

— Прекрати на меня давить. — И он вышел.

Сестричка моя дорогая,

Этот остров выглядит раем, но жизнь здесь — сущий ад. Считай, тебе повезло оказаться в Техасе, где промелькнувший шар перекати-поля — целое событие.

Я помню твое предупреждение ни в коем случае такого не допускать, но это выше меня: я влюбилась в шефа. Как ты и предсказывала, все здорово запуталось. Мой шеф — это что-то. Когда он рядом, я не сомневаюсь в его любви. Когда мы не вместе, я не так уверена. Он никогда не звонит и даже в офисе, случается, целый день меня будто не видит. Думаю, все дело в другой женщине — эту «незначительную» деталь я от тебя утаила как слишком банальную.

Создается впечатление, что Миллиардер обрекает всех и каждого на финансовую зависимость. Такой у него способ добиться власти относительно малой ценой. Зато эмоции у него не в ходу. Стоит мне выказать свои чувства — и он старается раздавить меня вместе с этими самыми чувствами. Последнее время он меня игнорирует — потому лишь, что я попросила видеться почаще, а на его языке это называется «давить».

Короче, все кувырком, я издергалась, и это сказывается на работе. Вчера он крикнул «Принеси чаю!» из-за закрытой двери кабинета. Вообрази, я и этому была безумно рада, ведь он заговорил со мной в первый раз за три дня. Решив угостить его лучшим чаем, какой он пробовал в жизни, я поставила чайник на огонь и занялась подносом: салфеточкой накрыла, серебряную ложку выложила и проч. финтифлюшки. Беда в том, что, пока закипала вода, я помчалась к себе, закопалась в бумагах — и напрочь забыла о чае. Через полчаса Миллиардер взревел: «ЧАЙНИК!» — у меня даже коленки задрожали. Офис насквозь провонял гарью, даже в комнату экспедиции вонь просочилась. Короче, я чуть не устроила пожар, но это еще цветочки в сравнении с тем, что я натворила сегодня. Миллиардер приказал вызвать самолет для Марлины с собаками — им срочно требовалось попасть на прием к нью-йоркскому психоаналитику. (Кастрированный пес до того растолстел и обленился, что местный ветеринар предписал особые тренировки и инъекции тестостерона — и хозяева решили посоветоваться с психоаналитиком.)

Больше всего на свете я ненавижу что-либо делать для Марлины, тем более вызывать для нее частный самолет, когда Миллиардер так жесток со мной. Думаю, он пользуется этим оружием, чтобы мне было еще больнее, вот только с чего вдруг такое желание — никак в толк не возьму.

Я стала названивать пилотам, но не смогла их найти. Само собой, это не значило, что Марлина полетит в Нью-Йорк коммерческим рейсом — то-то была бы картинка. Я обязана была добыть ей самолет на вечер, а поскольку на острове ни самолета, ни летчиков не оказалось, я вызвала свободный лайнер из Нью-Йорка. А ровно через час обнаружила, что самолет на острове все-таки есть.

Следить за графиком полетов — моя забота. Бесполезный вызов самолета из Нью-Йорка обошелся в 50 000 долларов, и в ужасе, что Миллиардеру станет об этом известно, я предпочла рассказать ему сама. Клянусь, я ни минуты не сомневалась, что он меня выставит, а он только оторвал глаза от какой-то математической формулы, которую изобретал для своей торговой системы, и сказал: «Все мы совершаем ошибки». Я повернулась, чтобы уйти, но он меня остановил, отложил ручку и подошел ко мне. А потом поцеловал и пригласил на ужин. Можешь себе представить?

Пожалуй, буду закругляться: через час нужно быть у него. Он сказал захватить зубную щетку — это его манера приглашать на ночь.

Скоро еще напишу, дам знать, как идут дела.

Люблю, целую. Только, пожалуйста, не рассказывай маме обо всей этой путанице, ладно?

В конце концов мы с Миллиардером сошлись на том, что офисная рутина не для меня. Я не любила стенографировать и ненавидела разбираться с бумагами. Иными словами, мне пришлось признать то, что я и так всегда знала: ну не создана я для секретарской работы. Лежа рядом со мной после многочасовой любви, Миллиардер произнес: «Ни к чему тебе быть моей секретаршей. Ты — моя женщина». И это были лучшие слова, которые я когда-либо слышала.

Уж не знаю, по какой такой причине меня потянуло перечить:

— Но я не хочу бросать работу. Мне нравится интрига рынка, его секреты, известные только тебе. Отказаться от всего этого? Нет уж.

— Выучись на аналитика.

— Когда?

— Когда угодно. Поезжай в Гарвард. Вернешься и будешь работать у меня.

Гарвард был моей тайной мечтой, но небрежный тон Миллиардера лишил ее прелести, превратив почти в обыденность.

— Завтра об этом поговорим, — добавил он. — Вечером сможешь прийти?

— М-м-м… Надо заглянуть в ежедневник, — поддразнила я.

— Почему бы тебе не привезти с собой все вещи?

— Это на ужин-то?

— Я предлагаю тебе жить здесь. Если хочешь.

На следующий день я заявилась с чемоданами, изрядно побаиваясь осуждения слуг за то, что заняла место Марлины в ее отсутствие. Напрасные волнения: если таково было желание Миллиардера, прислуга тоже принимала меня везде — на его кухне, на его теннисном корте, за его столом или в его постели. Я была желанной гостьей. Однако мое чувство вины и зыбкость положения постоянно подпитывались фотографиями Марлины на стенах, ее объемистыми лифчиками в ящиках комода и обтягивающими брюками в шкафу. Миллиардер же считал все эти напоминания о сопернице не стоящими внимания.

— Ее здесь нет сегодня и не будет завтра. Так в чем проблема?

Летние дни складывались в недели, затем в месяцы; я перестала вспоминать о Марлине, и мы с Миллиардером открыли для себя редчайшее явление: безупречную и стабильную любовь. Когда у него возникало такое желание, Миллиардер был человеком открытым, осознающим ценность простой жизни. Подчиняясь строгому порядку, наши дни делились между работой, тренировками и любовью. Если хотелось скрыться с глаз слуг, убежать от вечных окликов внешнего мира, мы уединялись в спальне Миллиардера — сказочном уголке под самой крышей дома, с окнами на запад, на море с его ровным горизонтом. В спальне почти не было мебели — лишь гигантское ложе, индийский резной комод и полка с книгами по психологии, философии и химии. Как-то вечером я открыла томик Юнга.

— «Человек, который знает больше других, — одинокий человек», — процитировала я. — Ты согласен?

— Да, — отозвался он с постели, где читал книгу.

Я забралась к нему под бок и, обнимая, подумала, что Миллиардер тоже одинок.

— Как ты стал тем, кто ты есть?

— Я знаю как. И этого достаточно.

— А ты когда-нибудь обращался к психоаналитику?

— Тебе известно, что у меня они есть, — и не только для собак.

— Но ты когда-нибудь сам посещал кого-нибудь из них?

— Мне это не нужно, но многим помогает. Снимает тяжесть с души. — Он отложил очки в тонкой оправе, захлопнул книгу.

— Почему ты не женился на Марлине?

— Потому что не хотел жениться на Марлине.

— Настанет день, когда и в моей жизни появится смысл, — сказала я, словно в надежде убедить Миллиардера, что я его стою.

— Тот день, когда в жизни все наладится, станет днем твоей смерти, — бесстрастно произнес он.

— Какой ужас. Что за мысли?!

— Такова жизнь. Мы существа несовершенные, хотя это не значит, что мы обязательно должны быть плохими. Я хочу, чтобы ты была хорошей, и знаю, что ты можешь такой стать. — Он погладил меня, убирая волосы с лица.

— Что тобою движет? — спросила я.

— Другими словами, что меня держит в бизнесе?

Я кивнула. Он долго не отвечал, и я ждала, слушая его дыхание, припав головой к его плечу, наслаждаясь прикосновением его пальцев к мочке моего уха.

— Я знаю, что делает меня таким, каков я есть, — наконец сказал он. — Только говорить не хочу.

В этом был он весь — уверенный в своих силах и закрытый для всех. Но иногда он все же позволял мне, молча позволял — заглянуть поверх возведенных им преград прямо ему в душу. То были священные для меня мгновения, они завораживали, и я дольше, чем следовало бы, любила его.

Это случилось утром 15 сентября, в восемь часов двадцать одну минуту.

— Марлина завтра возвращается.

Миллиардер продолжал тщательно намазывать домашний абрикосовый джем на домашний круассан, и на миг мне показалось, что я ослышалась. Я так удачно стерла Марлину из окружающей меня жизни, что не сразу сообразила, о чем речь. Зато когда сообразила — завтрак в моем желудке превратился в глыбу льда.

— Марлина возвращается сюда?

— Да.

— Пойду собираться.

— Останься. Ей надо привыкать.

Он отхлебнул чай. Так и слышу — до сих пор слышу — тонкий звон чашки о блюдце, прозвучавший одновременно с его словами. Останься. Ей надо привыкать. Идея жизни под одной крышей с Миллиардером и Марлиной не укладывалась в голове. Моя первая мысль: какую спальню мне отведут и как я вообще смогу там заснуть? А вдруг Марлина нападет на меня среди ночи? Повергнутая в ужас, не в силах привести разумные доводы против дикой идеи совместного житья, я попыталась сострить:

— У Марлины росту за метр восемьдесят плюс черный пояс по карате. Мне вряд ли удастся ее выставить.

Миллиардер улыбнулся, разрезал круассан на шесть ровных кусочков, скормил по одному кусочку собакам, остальные съел сам. После чего вытер губы белоснежной матерчатой салфеткой, роняя золотистые крошки на пустую тарелку, — и отодвинул стул.

— Так мне, значит, собираться? — спросила я в надежде услышать возражение, но Миллиардер покинул меня без единого слова.

Я была явно не единственной, кого страшила Марлина. Вся из себя аристократка внешне, под своими изысканными нарядами она прятала безжалостную натуру. Десять лет назад она собственными руками очистила семейное гнездышко Миллиардера от вещей его жены, заменив их своими. Причем совершила это в отсутствие теперь уже бывшей супруги Миллиардера, пока та несла мир на Средний Восток. Марлина без малейших угрызений совести лишила одного из самых неустанных наших миротворцев крыши над головой, а Миллиардер ей позволил: бесстрашный боец против премьер-министров и крупных промышленников, он спасовал перед женщиной. И теперь, предлагая мне остаться для встречи с Марлиной, он просил об ином: вступить с ней в бой вместо него. Миллиардер подверг мою любовь последнему испытанию, и, с его точки зрения, я экзамен провалила, поскольку ни на миг не сочла себя вправе известить Марлину, что кончилось ее время и настало мое.

Меня не столько тревожила возможная схватка с мастером карате, сколько мой мужчина: Миллиардер был одним из наиболее могущественных людей в мире, но что толку, если в делах сердечных он самый обыкновенный трус?

Сестричка моя дорогая,

Я вернулась в свою секретарскую квартиру, где Миллиардер почти не бывает. Из желания сыпать соль на мои раны Марлина ежедневно заявляется в офис — просто чтобы напомнить, кто тут хозяин. Единственным утешением мне служит ее жуткий вкус. Когда она отступает от дизайнерского комплекта, то всегда попадает пальцем в небо. Сегодня порадовала меня: белые мини-шорты, розовый жилет и кошмарные пучки на голове. Ноги у нее длинные, но недостаточно хороши для шорт, к тому же бедра в недурственных целлюлитных ямах — одно удовольствие смотреть. Да простит меня Господь…

Пора, дорогая сестричка. Пора мне прислушаться к твоему совету и из жизни Миллиардера вернуться в свою собственную (какой бы и где бы эта самая жизнь ни была). Словно в ответ на мои молитвы подсказать следующий шаг, пришла открытка от Лорда: жаждет меня видеть, по-прежнему любит и всегда будет моим другом. Жаль только, что признание свое он послал без конверта. Неясно почему, наш дежурный по почте решил положить открытку на стол Миллиардеру, а не мне. Ей-богу, до сих пор в толк не возьму, зачем он это сделал. Вручая мне послание, Миллиардер был хмур, и, хотя не произнес ни слова, я точно знаю, что он был оскорблен, будто я что-то замышляла втайне от него.

Вообще-то я собиралась сказать тебе, что мы с Миллиардером договорились о моем возвращении в Англию, но на самом деле он просто-напросто приказал мне отправляться восвояси. Возражать не имело смысла. Миллиардер принял решение, а он все всегда делает по-своему. Я договаривалась о самолете, а он по другой линии звонил той блондинке, которой оплатил учебу во флоридской школе стюардесс. Похоже, школу она закончила, поскольку он послал за ней свой новый самолет, чтобы привезти ее на остров. Она прибывает в тот самый день, когда я улетаю…

День был ужасный. Напишу тебе из Англии. Спасибо, что поговорила со мной вчера вечером. Извини, что я так разнылась; не знаю, что бы я делала без твоего спокойствия, без твоего голоса и совета.

Люблю, целую.

Когда я приземлилась в Англии, в аэропорту меня встречал Лорд. Он знал о моей любви к Миллиардеру, и его рыцарская привязанность разгорелась от появления соперника. Более того, Лорд был терпелив и, по его собственным словам, готов дожидаться моей любви. Увы, его доброта и преданность опоздали. Я была без ума от Миллиардера, который, кстати говоря, не лишил меня ни секретарского оклада, ни кредитки компании. Я отчаянно цеплялась за надежду, что эти финансовые приманки выдавали его любовь.

Прошло полгода, прежде чем Миллиардер со мной связался: его новая секретарша нашла меня в коттедже Лорда, соединила с Миллиардером, и он приветствовал меня с холодной официальностью, словно между нами никогда не случалось ничего личного. Миллиардер попросил меня собрать данные по движению цен определенного товара за последние десять лет. Я с головой окунулась в работу, в итоге информации набралось на двадцать с лишним папок, и, как только я справилась с заданием, секретарша позвонила вновь: «Будьте любезны прибыть завтра в Париж. Не забудьте досье. Вам заказан номер в “Ритце”».

— Нам вас не хватало, — с улыбкой сказала администратор.

Она меня не забыла, что радовало, но у меня упало сердце, когда ее профессиональная безмятежность сменилась растерянным взглядом.

— Что? Мне не заказали номер?

— Номер заказан, но… мы его редко предлагаем. Видите ли, отель полон… — Виновато склонив голову, она протянула мне ключ.

Комната под крышей, с застекленным люком в покатом потолке, смахивала скорее на студенческую мансарду. В любом другом здании в самом сердце Парижа она показалась бы романтическим пристанищем, но в шикарном отеле ее минимализм был горек и кричал о переменах к худшему. Под дверью обнаружилась записка. «Немедленно приходи в номер 1200», — было написано почерком Миллиардера. Вновь президентский номер 1200. Я восприняла это как благоприятный знак. Наскоро причесавшись и надев одно из платьев от Валентино, я помчалась по его зову. С колотящимся сердцем нажала кнопку звонка, очень надеясь, что Миллиардер по своей привычке заставит меня ждать и я успею отдышаться, но на сей раз он открыл дверь без промедления.

— Как ты? — Миллиардер опустился в глубокое кресло.

Он был спокоен — настолько спокоен, что и не определишь, какие чувства им владеют. Взъерошил уже хорошо взъерошенные волосы. Не в силах ответить той же невозмутимостью, я села, забросила ногу на ногу, затем сменила позу. Щеки у меня пылали.

— Всегда любил тебя в этом платье, — сказал он.

— Спасибо.

— Чашку чая?

Когда он впервые предложил мне чаю, я была пышнотелой, полной оптимизма девушкой, отважно встретившей его взгляд. Любовь, тревога и желание наградили меня стройностью — но и неспособностью смотреть ему в глаза. Подали чай. Миллиардер попросил разлить по чашкам. Я потянулась к чайнику.

— Каждый день о тебе думал. Хочу тебя, — сказал он.

Мы любили друг друга прямо на ковре, так и не прикоснувшись к чаю.

Гораздо позже, в уюте позолоченного, под балдахином, ложа, он шепчет «Я люблю тебя». В ответ я шепчу те же слова. Ничто не изменилось. Мы такие же, как прежде.

А потом мы вместе принимали душ и я мечтала добиться от него обещания совместного будущего, но напрямик спросить не посмела — пошла в обход:

— Когда тебя нет рядом, наши отношения живут в моих мыслях.

— Там им самое место, — отозвался он, намыливая ноги, не желая заглатывать крючок.

— Но я хочу видеться чаще!

Весь в мыле, он неистово тер мочалкой спину.

— Никто не смеет на меня давить. Только я — хозяин своего времени.

Все вдруг стало так знакомо — в наихудшем смысле знакомо.

— Другими словами, ты вообще не хочешь меня видеть.

— То же самое твердила жена. Хорошие были дни. Я всегда считал, что прошлое лучше будущего.

— Лучше, чем сейчас?

— Нет, чем сейчас — не лучше.

Он завернул нас обоих в пушистое белое полотенце, и мы вышли из душа. А потом я лежала на кровати и смотрела, как он собирается к ужину.

— У меня сегодня тридцать человек. Так что давай-ка ты иди к себе, а я позвоню, когда вернусь.

Я послушалась беспрекословно. Принимая мой прощальный поцелуй, он шепнул:

— Помни: ты никогда не будешь одна.

После роскоши его номера мой чердак показался розовой шляпной коробкой. Я устроилась на кровати с книгой — дожидаться возвращения Миллиардера, но часы шли, и дремотные волны стали накатывать на меня. К полуночи, отчаянно пытаясь не уснуть, я забралась на стул и высунула голову в окно — освежиться и подышать прохладным воздухом. Я разглядывала людей на булыжной площади перед отелем, струи дождя в желтом свете фонарей, от которого блестели улицы. У входа в отель сверкал ряд черных лимузинов, и водители открывали двери для своих элегантных пассажиров, скользивших к авто под арками зонтиков в руках насквозь мокрых слуг. Без четверти час. От Миллиардера все еще ни слуху ни духу. Вера в то, что он вернется, таяла, и, чтобы ее подкрепить, я заказала сэндвич, бокал шампанского — и моментально уснула.

Когда зазвонил телефон, я подпрыгнула на кровати и краем глаза уловила горящие красные цифры на часах: десять минут третьего.

— Алло!

— Спишь?

— Нет, — ответила я сонно.

— Я тебя разбудил?

— Не совсем, — возразила я, но никого не обманула.

— Спокойной ночи. — И он отключился.

На следующий день Миллиардера я не видела и не слышала: похоже, мне объявили бойкот в качестве наказания за то, что сдалась на милость сна. Я сама поверить не могла, что уснула, ведь больше всего на свете мне хотелось быть с ним. Чтобы заставить его поверить, что он мне нужен, я провела четыре дня взаперти в розовой шляпной коробке в компании книг и сэндвичей. Все ждала его звонка. Каждый вечер официант доставлял мне великолепную еду и вино на изящном сервировочном столике, накрытом для одной персоны, и каждый вечер я думала, как это печально — пить в одиночестве и спать в одиночестве в самом сердце Парижа или в любом другом месте. Ближе к ночи я отваживалась улизнуть в спортивный центр при отеле и плавала, вновь совершенно одна, в бассейне, отделанном в греческом стиле, с дорическими колоннами, расписными стенами и классической музыкой, звучащей откуда-то из-под воды. Вся эта умиротворяющая роскошь не утоляла остроты одиночества и тоски. Я упорно оставляла сообщения для Миллиардера, и он наконец позвонил — на пятый день в одиннадцать утра.

— Как дела? — по возможности радостно спросила я.

— Очень занят.

— У меня та информация, что ты просил.

— A-а, инфо-ур-мация.

Прононс а-ля инспектор Клузо на этот раз прозвучал далеко не так смешно.

— Если встретимся за ужином, там и отдашь. Позже позвоню. — Миллиардер положил трубку.

Теперь, когда меня ожидало свидание, я смело покинула отель, шагнув в затянутый низкими облаками, сырой парижский день. На Елисейских Полях увидела рекламу выставки Тициана в Гранд-Паласе. Посреди рабочего дня посетителей в залах оказалось немного. Окунувшись в тициановскую синь, я любовалась его Мадонной и чувственной Венерой, размышляла о том, как мужчины любят женщин, и о том, как мужчины любили меня. И поняла, что ни один из мужчин, которых я любила, не видел во мне ничего, кроме того, что ему требовалось, а при взгляде на Венеру не приходилось сомневаться, что именно требовалось мужчинам. Впервые в жизни забрезжила мысль: если я хочу, чтобы мужчина увидел во мне что-то помимо внешности, то я сама должна открыть ему глаза.

Меня осенило: слишком долго я была покорна и позволяла собой помыкать. И я помчалась — к отелю, через вращающиеся двери, вверх по мраморным ступеням лестницы, этаж за этажом, до самого номера Миллиардера, вновь и вновь мысленно проговаривая предстоящую беседу. Каждый шаг вливал в меня отвагу, решимость бросить ему вызов, заявить, что хочу быть с ним не тайными мгновениями в роскошных уголках, но постоянно и в самом обычном доме.

Я постучала в дверь и замерла, ожидая. Нажала на звонок — сначала вежливо, затем неотрывно. Ответа не было. Заметив под дверью пять конвертов из приемной отеля, я уставилась на них, словно на запретный плод. В конце концов, чувствуя себя вправе воспользоваться любыми доступными средствами, решила, что хотя бы одно точно прочитаю. Глянула вправо-влево, дождалась, пока по коридору пройдет горничная со своей тележкой. Мы обменялись полуулыбками, и я снова, будто в первый раз, позвонила в дверь номера Миллиардера, чтобы оправдать свое присутствие. Едва горничная скрылась из виду, я выдернула конверт из-под двери и, осторожно открыв, достала белый листок с одной-единственной строчкой: Мадемуазель Вотрьен прибудет в отель сегодня в 20.00.

Дрожа всем телом, трясущимися руками я вернула сообщение под дверь и сломя голову полетела в свое убежище, молясь о том, чтобы никого не встретить, даже горничную. А когда дверь номера захлопнулась за мной, рухнула на кровать и залила белоснежную подушку черными от туши слезами. Прорыдав час, опустошила графин воды, постояла под горячим душем и почувствовала себя готовой лицом к лицу встретиться с Миллиардером. У его номера меня ждал сюрприз: дверь оказалась открытой. Несколько раз повторив его имя, я шагнула внутрь — табличка «Не беспокоить» сейчас мне была не помеха. Парча и антикварная обстановка придавали атмосфере торжественность. В серебряной вазе для фруктов морщил кожицу виноград; бутылка шампанского, почти нетронутая, томилась в ведерке с бывшим льдом. Миллиардера явно «не тревожили» не один день. Единственным ярким пятном в комнате был письменный стол, где высокая кипа снежно-белых бумаг ловила свет из окна. Жажда информации заставила меня перебрать листки, оказавшиеся договором между Миллиардером и двумя иностранными фирмами, гарантировавшим ему доход в миллион долларов ежедневно. Я впервые собственными глазами увидела один из источников неисчерпаемых денежных запасов Миллиардера.

Отвернувшись от стола, я в ужасе подпрыгнула при виде фигуры, наблюдающей за мной из густой тени в углу.

— А я все гадал, когда снова тебя увижу, — произнес человек.

Я облегченно выдохнула: это был телохранитель Джефф, мой соотечественник.

— Привет. — Я повела бровью, признавая, что он поймал меня за неблаговидным делом.

— Не знал, что ты здесь, — сказал он.

— Я здесь. Хотя в последнее время не очень понимаю зачем.

— У всех у нас свои причины.

Я опустилась в кресло напротив, чувствуя, что Джеф намерен завершить тот давний разговор, начатый Джулией в Нью-Йорке, когда она предупреждала меня об осторожности.

— Слыхал, ты его бросила, потому что тебя нельзя купить.

— Такие, значит, ходят слухи?

— Да. Ну а меня он купил. Сам признал, что взял меня не для защиты от террористов. Короче, я только и делаю, что ношусь с его девочками.

— Правда?

— Их тут пять…

— Включая мадемуазель Вотрьен?

— Новенькая, но ничем не лучше. Подцепил ее, потом бросит, а возиться мне, как и со всей этой кучей шопоголичек. Эх, жаль, что я не тощая да долговязая пташка. Уж я бы его по полной раскрутил.

— Он может себе позволить швырять деньги на ветер.

— Тебе подходят правила игры? Тогда валяй, действуй. Но если чувства взыграли — делай ноги. Слушай-ка, он с минуты на минуту вернется. И сомневаюсь, чтобы один.

Мне ничего не оставалось, кроме как уйти. Приглашения на ужин тем вечером я так и не получила, но, мучимая навязчивыми образами, под прикрытием длинного пальто и шляпы, устроила слежку в холле за новой избранницей Миллиардера. Ровно в восемь вечера в отель прошествовала тонкая и даже для Парижа вызывающе эффектная мадемуазель. Черное вечернее платье, стягивая осиную талию, каскадом струилось к полу; светлый «ежик» подчеркивал изящный изгиб шеи. Сопровождавшая ее дама чуть за сорок обсуждала с ней нюансы свидания на французском и не понижая голоса — даже мне было слышно.

— На ночь оставаться не обязательно, — говорила дуэнья. — Если хочешь — поужинай, и все.

— Но я хочу остаться на ночь, — возразила блондинка.

Судьба ее была решена. Моя тоже, хотя ее будущее я могла предсказать с большей определенностью, чем свое собственное. Не в силах вынести еще один вечер в стенах розовой коробки, я вновь вышла в дождь. В каком-то безымянном кафе съела croque monsieur[13], а потом долго брела по берегу Сены, где мне пришла в голову мысль, что для самоубийства нет на свете места лучше Парижа.

Миллиардер позвонил мне в половине десятого следующего утра.

— Разбудил? — поинтересовался он, изображая заботу.

— Я уже позавтракала.

«И ты тоже, — добавила я про себя. — Со своей мадемуазель. А на десерт скормил ей один из своих пятитысячных конвертов».

— Зайди ко мне с той информацией, которую собрала. Немедленно. Через десять минут уезжаю.

Моя решимость явить все глубины своей натуры испарилась в тот миг, когда я увидела девушку, которую Миллиардер предпочел мне, чтобы провести вечер. Все, на что я теперь была способна, — это послушание. И я послушно поднялась в его номер. Вошла в открытую дверь, опустила папки на пол. Миллиардер не оторвался от своего занятия: он складывал документы в портфель.

— Сядь, — приказал он, не глядя на меня.

Пристроившись на жестком стуле недалеко от стола, я ждала, когда все документы будут убраны в надежное место. Миллиардер щелкнул замками портфеля, будто точку в контракте поставил.

— Спасибо за то, что собрала информацию. Секретарь позже займется. Так… В память о том, что между нами было…

Для него я уже стала воспоминанием, в то время как я сама жила теми минутами, когда мы были вместе.

— …мне хотелось бы оплатить твою учебу.

Миллиардер продолжал приводить в порядок стол, а я окаменела. Первой моей мыслью было: он меня больше не любит. Затем я подумала, что морально разложилась окончательно, потому что приму это щедрое предложение. Его деньги без его любви превращали меня в одну из сорока воровок, но, вдохновленная шансом попасть в Оксфорд, я не стала развивать эту идею. Сорбонна пришла на ум следующей, потом Уартон-скул в Филадельфии, потом Гарвард. После чего я задумалась — с чего вдруг? С чего вдруг такая перемена в привязанностях? Мадемуазель Вотрьен, конечно, хороша, но не настолько. Неужели счастье и удовольствие в сердцах некоторых мужчин никак не связаны? Уж не знаю почему, мне вдруг вспомнилась первая поездка на лимузине по Парк-авеню.

— А можно мне учиться в Нью-Йорке? — спросила я.

— Оставь себе кредитку и поезжай куда хочешь, — ответил Миллиардер, устраивая узел темно-синего галстука поровнее между уголками белоснежного воротничка сорочки. В тот миг мне показалось, что он не моргнув глазом отправил бы меня учиться хоть на Луну. — Не пропадай. Если что понадобится — дай знать.

Он подхватил портфель и направился к двери. Знакомая сцена. Только на этот раз Миллиардер оставил портфель у порога и вернулся, чтобы одарить меня целомудренным поцелуем.

— Это твой шанс стать хорошей, не упусти его, — сказал он.

Такой мягкий, близкий голос; такие добрые слова. Они напомнили мне о чудесных днях, проведенных нами вместе, родили надежду, что он все еще любит меня. И я залилась слезами, тем самым вынудив Миллиардера обратиться в бегство.

— В столе есть кое-что для тебя, — бросил он и скрылся.

Выдвинув ящик, я обнаружила четыре конверта с цифрой 5 в центре — утешительный приз за то, что меня бросили одну в Париже, и, возможно, бросили навсегда. Двадцать тысяч долларов удобно скользнули в мою сумочку. Потрясенная, сбитая с толку противоречивыми чувствами, я уже готова была покинуть номер, когда в проеме двери появилась горничная с бельевой тележкой. «Je peux faire le lit?»[14] Девушка была миловидна; моя ровесница, если не моложе. На шпильках и в соответствующем наряде она вполне сошла бы за одну из сорока воровок. Мы обменялись взглядами, и я вдруг прониклась к ней уважением. Она всего лишь безропотная прислуга, но не противится судьбе и потому достойна милости Господней. Я сказала, что хочу минутку побыть одна. Кивнув, девушка оставила тележку в коридоре и исчезла.

Я медленно прошла в спальню, остановилась у незастеленного ложа времен Луи XVI. Без Миллиардера роскошь убранства выглядела фальшивой, как декорации на сцене, хотя смятая постель была более чем реальна. Я достала из сумочки два конверта, наскоро черкнула на обоих «Pour la femme de chambre»[15] и сунула их между подушек. Если меня ожидало светлое будущее, то и ее, возможно, тоже.