Детектив и политика. Выпуск №2 (1989)

РЕФЕРЕНДУМ Никита Хрущев ПОСЛЕДНИЕ ДНИ И.В. СТАЛИНА

Воспоминания Н С. Хрущева известны читателям всего мира по книге "Хрущев вспоминает", которая была выпущена в США в 1970 году издательством "Литтл Браун энд компани" и в дальнейшем переведена на 16 языков.

"ДиП" предлагает вниманию читателя небольшой отрывок из мемуаров Н.С. Хрущева, предоставленный редакции его сыном С.Н. Хрущевым. По его просьбе мы сохранили особенности стиля оригинала.

В феврале 1953 года Сталин заболел…

Как-то в субботу от Сталина позвонили и сказали, что он приедет в Кремль, и просили прийти. Бюро Президиума ЦК тогда не заседало, и он пригласил персонально меня, Маленкова, Берию и Булганина. Приехали.

Он сказал:

— Давайте кино посмотрим.

Посмотрели кино какое-то, потом Сталин говорит:

— Поедемте покушаем на Ближнюю дачу.

Приехали к Сталину, поужинали. Ужин затянулся. Сталин это называл обедом. Мы кончили обедать, наверное, в пять или шесть часов утра, как бывало не раз. Сталин был в очень хорошем расположении духа, и ничего не предвещало каких-либо неожиданностей.

Я помню, когда мы вышли в вестибюль, Сталин как обычно пошел проводить нас. Он много шутил, вроде даже пальцем или кулаком ткнул меня в живот, назвал Микитой. Когда он был в таком настроении, он всегда называл меня по-украински — Микита. Уехали мы тоже в хорошем настроении, потому что за обедом ничего не случилось; не всегда обеды кончались хорошо.

Я ожидал, что в воскресенье Сталин нас обязательно вызовет. Поэтому я долго не обедал, думал, может быть, он пораньше вызовет. Потом пообедал. Звонка все не было. Я не верил, что выходной день может быть пожертвован в нашу пользу и что Сталин не вызвал бы нас к себе.

Было уже поздно, я разделся и даже лег в постель.

Вдруг звонит Маленков и говорит:

— Ты знаешь, сейчас звонили от Сталина ребята-чекисты, и они сообщили, что что-то произошло со Сталиным. Надо будет поехать. Берии и Булганину я уже позвонил. Выезжай прямо к Сталину, я тоже туда поеду.

Я сейчас же вызвал машину. Машина была у меня на даче. Я быстро оделся и приехал. Все это заняло 15 минут. Мы условились, что зайдем сначала в дежурку.

Мы зашли к дежурным и спросили, в чем дело.

Они говорят:

— Обычно Сталин в такое время, часов в 11 вечера, обязательно вызывал и просил чай. Другой раз он и кушал. Сейчас этого не было.

Тогда послали Матрену Петровну на разведку. Матрена Петровна, подавальщица, уже немолодая женщина, много лет проработавшая у Сталина. Очень ограниченный, но честный и преданный Сталину человек.

Нам чекисты сказали, что они уже посылали Матрену Петровну посмотреть. Она пришла и сказала, что товарищ Сталин лежит на полу, спит. Чекисты подняли Сталина и положили на кушетку в малой столовой. На даче были малая столовая и большая.

Когда нам сказали, что он спит, мы посчитали, что нам неудобно появляться, и мы уехали по домам.

Прошло какое-то время, снова звонит Маленков и говорит:

— Звонили опять ребята от товарища Сталина. Они говорят, что все-таки что-то со Сталиным не так. Хотя Матрена Петровна и сказала, что он спит спокойно, — это не обычный сон. Надо еще раз поехать.

Мы условились, что Маленков позвонит другим членам Бюро — Ворошилову и Кагановичу, которые отсутствовали на обеде и первый раз не приезжали. Условились вызвать врачей.

На этот раз приехали Каганович, Ворошилов и приехали врачи, из которых помню профессора Лукомского.

Мы зашли в комнату. Сталин лежал на кушетке, спал. Мы сказали врачам, чтобы они приступали к обследованию. Профессор Лукомский подошел очень осторожно. Я его понимал. Он прикасался к руке Сталина, как к горячему железу, подергиваясь.

Берия грубовато сказал:

— Вы врач, так берите, как надо.

Профессор Лукомский сказал, что правая рука Сталина не действует. Парализована и левая нога. Он даже говорить не может. Состояние тяжелое. Сразу разрезали костюм, переодели Сталина и перенесли его в большую столовую. Положили на кушетку там, где он спал, где больше воздуха. Тогда же решили установить дежурство врачей.

Мы, среди членов Бюро Президиума, установили свое постоянное дежурство и распределились по двое: Берия и Маленков, Каганович и Ворошилов и мы с Булганиным. Маленков и Берия взяли себе дневное время дежурства, а нам с Булганиным вышло ночное. Я очень волновался и, признаюсь, очень жалел, что мы теряем Сталина.

Сталин был в очень тяжелом положении. Врачи сказали, что при таком заболевании редко кто мог вернуться к труду. Он мог еще жить, но что он будет трудоспособен — маловероятно. И добавили, что чаще всего эти заболевания непродолжительны и кончаются катастрофой.

Мы видели, что Сталин лежит без сознания. Его стали кормить с ложечки. Давали какой-то бульон и сладкий чай. Распоряжались врачи…

Однажды днем, я не помню на какой день его болезни, Сталин вдруг как бы пришел в сознание. Это было видно по выражению его лица — говорить он не мог. Подняв левую руку, он начал показывать не то на потолок, не то на стену. На губах появилось что-то вроде улыбки. Потом он стал нам жать руки, я ому подал свою, он ее пожал левой рукой. Правая не действовала. Пожатием руки он передавал свои чувства.

Тогда я догадался и сказал:

— Знаете, на что он показывал рукой? На стене висит картина. Там ребенок, девочка, кормит из рожка ягненка. В это время Сталина поили с ложечки, и он, видимо, нам показывал рукой и пытался улыбаться: мол, посмотрите, я в таком же состоянии, как этот ягненок, которого девочка поит с рожка.

Как только Сталин заболел, Берия начал, пылая злобой, ругать Сталина, издевался над ним. Ну просто невозможно было его слушать. Как только Сталин проявил едва заметные признаки сознания и тем самым дал понять, что он может подняться, выздороветь, и мы стали жать ему руку, Берия сейчас же бросился к Сталину, встал на колени, схватил его руку и начал ее целовать. Когда же Сталин опять потерял сознание, закрыл глаза, Берия поднялся и плюнул.

В этом был истинный Берия. Коварный даже по отношению к Сталину, которого он вроде возносил и боготворил и тут же поносил его.

Наступило наше вечернее дежурство с Булганиным. Я с ним был откровенен больше, чем с другими, и я ему доверял свои сокровенные мысли.

— Николай Александрович, — сказал я ему, — сейчас мы находимся в таком положении, когда Сталин уйдет от нас. Он не выживет, да и врачи-профессора говорят то же самое. Ты знаешь, какой пост для себя возьмет Берия?

— Какой?

— Он возьмет пост министра госбезопасности. Никак нельзя допустить этого. Это будет началом нашего конца. Он возьмет его только для того, чтобы истребить, уничтожить нас, и он это сделает.

Булганин сказал, что согласен со мной, и мы стали обсуждать, как будем действовать.

Я предложил поговорить с Маленковым. Мне казалось, что он такого же мнения и должен все понимать. Надо было что-то делать, потому что иначе для партии была бы катастрофа. Стране грозил возврат к тридцать седьмому году, а может быть, даже еще хуже.

Коммунистом я Берию уже не считал. Этот человек пролез в партию. У меня в сознании звучали слова Гриши Каминского[6], который говорил, что Берия был агентом английской разведки, что этот волк в овечьей шкуре пробрался в партию, втерся в доверие к Сталину и занял такое высокое положение.

К тому времени я уже видел, что Сталин тяготился им. Мне казалось, что были периоды, когда Сталин боялся Берии. На такие мысли наталкивал один инцидент. Как-то мы сидели у Сталина, и вдруг Сталин посмотрел на Берию и говорит:

— Почему сейчас окружение у меня оказалось все грузинское? Откуда оно взялось?

Берия говорит:

— Это верные Вам, преданные люди.

— Почему грузины мне верны и преданны, а русские, что — не преданны и не верны, что ли? Убрать!

И этих людей сразу убрали. Берия ходил как побитый.

Я тогда подумал (возможно, и другие так думали, но мы это между собой не обсуждали), что Сталин просто боится Берию, потому что тот способен через своих людей сделать со Сталиным то, что он делал с другими по поручению Сталина: уничтожал, травил и прочее. И поэтому Сталин, видимо (если за Сталина рассуждать), справедливо считал, что если Берия способен сделать что-то с другими, то почему это же он не может сделать и со мной, то есть со Сталиным.

Но Сталин не знал, что тогдашний нарком госбезопасности Абакумов докладывал ему уже после того, как он эти же вопросы докладывал Берии и получал указания, как докладывать Сталину.

Подкрепляет мое мнение, что Сталин боялся Берию, и то, что Сталин выдумал "мегрельское дело". Мегрелов тогда обвинили в связях с турками. Конечно, это была чепуха. Я считаю, что это была акция против Берии, потому что Берия был мегрелом. Тогда было произведено много арестов, но Берия опять ловко вывернулся. Он влез в это дело уже как нож Сталина и начал вести расправу.

Я не все сейчас могу припомнить, но были и другие факты, которые говорили о вероломстве Берии и недоверии Сталина к нему.

Мы договорились обо всем с Булганиным. Кончилось наше дежурство, и я поехал домой. Я хотел поспать, потому что не спал на дежурстве. Принял снотворное и лег. Только я лег, еще не уснул — звонок.

Звонит Маленков:

— Срочно приезжай, у Сталина ухудшение. Приезжай срочно.

Я сейчас же вызвал машину и поехал. Действительно, Сталин уже был в очень плохом состоянии. Мы все видели, что он умирал. Да и медики нам сказали, что это уже агония.

Тут он перестал дышать. Стали ему делать искусственное дыхание. Появился какой-то огромный мужчина, который начал его тискать, делать манипуляции, чтобы восстановить дыхание. Мне, признаться, было очень жалко Сталина, так он его терзал.

Я сказал:

— Послушайте, бросьте, пожалуйста. Умер человек. Что вы хотите? Не вернуть его к жизни. Он мертв.