Дети мира

ТУРЕЦКАЯ РЕСПУБЛИКА.

Государство, расположенное на полуострове Малая Азия и на отделенной от него проливами Босфор и Дарданеллы юго-восточной части Балканского полуострова.

Территория — 781 тыс. кв. км.

Население — 33 823 тыс. жителей.

Столица — Анкара (902 тыс. жит.).

Крупнейшие города: Стамбул, Измир.

Фахри Эрдинч РЮСТЕМ

Перевел с турецкого Р. Фиш.

Рис. Р. Вольского.

пошел на базар. Навстречу мне попался босой, оборванный мальчонка лет семи-восьми. За спиной у него висела большая — больше, чем он сам, — корзина. Он стал меня упрашивать, чтобы я нанял его. Я не собирался делать много покупок и отказался. По правде говоря, мне было просто стыдно, что мои вещи будет нести ребенок. Но он продолжал упрашивать:

— Я недорого возьму, дяденька, — пять курушей. Сегодня меня еще никто не нанимал, и все только потому, что я ростом не вышел. А я ведь сильный!

Мне стало жаль его. Я вынул из кармана пять курушей и протянул их мальчугану.

— Возьми!

Он шмыгнул носом и удивленно посмотрел на меня.

— Когда снесу вещи, тогда и дадите.

— Возьми, я тебе их так даю!

Мальчуган нахохлился, как обидевшийся птенец, и посмотрел мне прямо в глаза.

— Я не нищий! — неожиданно сказал он. — Зачем мне ваши деньги, когда я не нес вещей?

Я не сразу нашелся, что ответить. Наконец я сказал:

— Я живу далеко. Покупок у меня будет немного. Сам донесу.

— Пусть далеко. А сколько покупок — это неважно. Что купите, то и понесу.

Отказываться больше не было возможности.

— Ладно, — сказал я, — пошли!

Мне захотелось поговорить с ним. На базаре мы пробыли недолго. Сложив мои покупки в его корзину, которая не заполнилась и наполовину, мы отправились домой. Он шел справа от меня, держа голову прямо — груз был не тяжелый, — и разглядывал большие богатые дома, высокие деревья и видневшиеся вдали покрытые снегом горы.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Рюстем. Я из-под Кзылджахамана, деревенский. Девять лет. Мать умерла в прошлом году. В деревне остался дядя, но мне он не помогает. И вот я пришел в Анкару, — выпалил он, не переводя дыхания.

— Погоди, погоди, — прервал я его, — я ведь тебя об этом не спрашивал.

— Знаю, — ответил он. — Но ведь все равно бы спросили. А по мне, лучше сказать все сразу, чтобы отвязаться.

С ним было трудно разговаривать. В каждом его слове чувствовалась недетская опытность.

Заметив, что я умолк, он продолжал:

— Все спрашивают, всем рассказывай, а толку ни от кого нет. Ну да ладно, мне здесь еще недолго осталось терпеть! Лет пять-шесть.

— А что будет потом?

Он внимательно посмотрел мне в лицо и спросил:

— А ты не из полиции?

— Да что ты! Не бойся, скажи мне, что же ты собираешься делать через пять лет?

— Подожгу тюрьму!

— Зачем?

— Мой отец там сидит, освобожу его!

Я с трудом удержался, чтобы не рассмеяться. Некоторое время мы шли молча. Затем я спросил:

— А за что посадили отца?

— Дрался с жандармами. Одного прямо посреди деревни уложил. Отец ведь у меня хороший стрелок. Попал жандарму прямо в лоб. Дали восемнадцать лет. Еще двух лет не прошло, как сидит.

— А почему он стал драться с жандармами?

— Из-за налогов. У отца денег не было. Они пришли, хотели одеяло забрать, котел, попону. Отец схватил ружье, а они побежали. Он выстрелил раз — вот вам, говорит, одеяло! Выстрелил другой — вот вам котел! Выстрелил третий — вот вам попона! Один жандарм как закричит и грохнулся посреди улицы…

Мы подошли к моему дому. Не отрываясь, я пристально смотрел на Рюстема, ждал, что он расскажет еще. Мальчик заметил мой внимательный взгляд.

— Нечего так смотреть, дяденька. Мы люди бедные, лица у нас грязные.

Мы свернули за угол. Вдруг мне захотелось обнять этого мальчишку вместе с его корзиной. Но я не решился. Я только взял его за подбородок и посмотрел ему в глаза.

— Рюстем, — сказал я, — у тебя вовсе не грязное лицо, сынок. В Анкаре, во всей Турции тысячи таких детей, как ты. У всех у вас открытые лбы и светлые, честные лица. Дай я тебя поцелую.

Рюстем чуть заметно улыбнулся:

— Оставь, эфенди! У меня малярия. Еще заразишься!

— Малярия не заразна.

— Нет, заразная. Я ее от матери получил. Очень скверная у меня лихорадка. Начнет трясти — стучишь зубами, будто аист клювом… — Рюстем улыбнулся, словно в этом не было ничего грустного.

— Рюстем, а ты навещаешь отца? — спросил я.

— Каждую неделю. Сигареты ему ношу. Сколько заработаю денег, на столько и покупаю. На прошлой неделе дела у меня были хороши — две пачки купил.

Когда мы вошли в дом, моя жена накрывала на стол. Мы сняли с Рюстема корзину, вынули покупки. Я протянул ему монету в десять курушей.

— Нести близко, да и вещей мало, — сказал он, протягивая пять курушей сдачи.

Я взял деньги, боясь, что он опять скажет: «Я не нищий». Он тут же собрался уходить. Обняв его за плечи, я попросил:

— Давай пообедаем вместе, Рюстем!

— Нельзя, — ответил он, — сегодня базар. Надо сделать еще два-три рейса.

Тут вмешалась моя жена. Но ей пришлось пожалеть об этом.

— Я за таким белым столом есть не привык. Да и не умею есть вилкой, — отрезал Рюстем.

— Ты хороший мальчик, — сказал я ему на прощание, — но мне не нравится, что ты задумал.

— Что?

— Ты ведь собираешься поджечь тюрьму?

Рюстем снова усмехнулся:

— Эх, дяденька, а ты и поверил? Я только придумал это, чтобы отца подбодрить. Когда я сказал ему об этом, так он за решеткой и плакал и смеялся!..

Слезы навернулись мне на глаза. Я вынул из буфета две пачки сигарет и протянул ему.

— Это не тебе, а твоему отцу. Когда пойдешь к нему, передай от меня привет.

Рюстем взял сигареты, спрятал их за пазуху и простодушно спросил:

— Дяденька, а кто ты такой?

— Зачем тебе знать?

— Я ведь должен передать от тебя привет!

— Скажи: от одного человека, а от кого — не важно. И скажи отцу: пусть не падает духом. Все эти тюрьмы сами развалятся в один прекрасный день.

Вряд ли не по летам смышленый Рюстем поверил этому. Но я знал, что он не забудет моих слов и уж непременно передаст их отцу.

Выходя на улицу, он сказал:

— Дяденька, а ты хороший!

Он обещал приходить к нам, если будет очень голоден.