Дети мира

СОЕДИНЕННОЕ КОРОЛЕВСТВО ВЕЛИКОБРИТАНИИ И СЕВЕРНОЙ ИРЛАНДИИ.

Государство в Западной Европе на Британских островах.

Территория — 244 тыс. кв. км.

Население — 55 089 тыс. жителей.

Столица — Лондон (7949 тыс. жит.).

Крупнейшие города: Бирмингем, Глазго, Ливерпуль, Манчестер, Эдинбург.

Герберт Бейтс ЯДОВИТЫЕ СТАРУХИ

Перевел с английского Н. Колпаков.

Рис. А. Тамбовкина.

огда вам только четыре, то семь — это уже сотня, а пять дюймов[3] — целая миля.

Бену было семь лет, а мне четыре года, к тому же он был на пять дюймов выше меня.

Бен носил вельветовые штаны с большой кожаной заплатой на заду, на ногах его уже пробивались темные волосы, и в довершение всего у него был нож с роговой рукояткой, с двумя лезвиями, со штопором и еще с каким-то острым предметом, который он называл «втыкатель».

— Как только пролезем через забор, — сказал Бен, — пойдут кусты терновника, а после мы попадем туда, где много, много ядовитых ягод. Ты смотри не ешь их, ладно? А то умрешь. Я раз проглотил их целую горсть, а потом всю ночь лежал мертвый.

— Правда?

— Правда. Целую ночь.

— А как это быть мертвым? Что ты тогда чувствуешь?

— Сперва у тебя страшная боль в животе, — сказал Бен, — а потом в твоей голове начинает звенеть: дон… дон… дон… бом… динь-бом… динь-бом, дон, не переставая.

— И тебя тошнит?

— Да, все время, — сказал Бен, — а по потолку спальни мелькают старички. Они пляшут и смеются над тобой. Ну прямо как мой дедушка Перси, когда, наклюкавшись, он приходит домой из «Юникорна».

— Я не хочу быть мертвым, — сказал я; нет, мне вовсе не хочется быть мертвым.

— Тогда не ешь ядовитых ягод. Ты знаешь, какие они, знаешь?

— Нет…

— Ну так вот, одни бывают красные, — сказал Бен, — а другие — черные. Но все они вызывают тошноту и боль в животе, а в голове — звон: дон… дон… динь-бом… динь-бом… дон.

Я почувствовал, как у меня стынет кровь, и готов был расплакаться.

Я лежал под живой изгородью из кустов черной смородины, уткнувшись лицом вниз, а надо мной, на фоне августовского неба, словно побелевшие скелеты часовых, стояли стебли пастернака.

— Ну, чего же мы ждем? — спросил я.

Бен достал свой нож и открыл втыкатель.

— Я хочу сперва посмотреть, нет ли там шпионов, — сказал Бен. — Ты лежи здесь.

— А долго?

— Пока я не приползу обратно, — сказал Бен. — А ты лежи и не шевелись, не кричи и не выглядывай да смотри не ешь ядовитых ягод.

— Нет… нет…

Бен сверкнул ножом так, что втыкатель пронзил полумрак смородинника.

— Ты знаешь Оси Тэнера? — спросил он.

— А как же! Конечно, знаю!

У Оси была заячья губа, и ходил он на костылях, волоча одну ногу. Мне всегда было очень жаль его. Бен продолжал:

— А знаешь, почему Оси такой? Потому, что он стал тут спускаться и не посмотрел сперва, нет ли шпионов… Так они его схватили и искалечили.

— Кто схватил?

Бен пополз на коленях, сверкая на солнце втыкателем и оставляя меня одного.

— Ядовитые старухи, — сказал он, — которые живут там, внизу, в том доме, — помнишь, я тебе рассказывал? Ну, те страшные две старухи, на которых мы сейчас идем смотреть.

Бен уполз вперед, коричневая кожаная заплата на его штанах совершенно скрылась из поля моего зрения. Закрыв глаза, я лежал один на опавших листьях и старался услышать жаворонков. Я всегда любил слушать их пение.

Но сейчас был почти сентябрь, и все, что я мог услышать, — так это только яростное стрекотание кузнечиков среди выгоревшей травы там, на солнце.

Прошло ровно пятьдесят лет, прежде чем Бен вернулся. Я точно знаю, что пятьдесят лет, потому что я их все сосчитал.

— Никаких следов, — сказал Бен.

— Я не ел ядовитых ягод, я не ел…

— Ну-ка, дай я посмотрю твой язык.

Мой язык высунулся словно испуганная ящерица. Большими, вытаращенными глазами Бен посмотрел мне в рот и сердито сказал:

— Ладно. Пойдем. Тсс… Не дыши.

— А далеко это отсюда?

— У-у, далеко, далеко… несколько миль, — сказал Бен. — Сначала спустимся вниз по тропинке, пройдем под Акки Дуком…

Я не знал, что это за Акки Дук. «Должно быть, какая-то птица», — подумал я.

— Это что-то вроде моста, — сказал Бен. — Под ним темно… В общем, это там, где наверху течет вода.

— И там живут ядовитые старухи?!

— Нет, они живут чуть подальше, — сказал Бен. — Мы спрячемся под Акки Дуком, и ты можешь украдкой увидеть их в окнах дома.

От страха мне показалось, что сердце вот-вот разорвется, когда я вышел из полумрака кустов смородины, продравшись сквозь них на тропинку, и пошел мимо терновника, сплошь усыпанного темно-синими плодами.

Раз я попытался было сократить расстояние между мной и Беном и пойти рядом с ним — просто так, для компании, но он сразу же направил на меня свой втыкатель и сказал:

— Ты иди за мной. Я командир. Я знаю дорогу, понятно? И я должен идти туда первым, чтобы посмотреть, все ли там в порядке или нет. Вот так. А то, знаешь, они могут с тобой сделать то же самое, что сделали со старым Оси. Ясно?

— Да, Бен, да…

Вскоре мы вышли на берег ручья, в то место, где мыли овец. Бен сказал:

— Посмотри на воду. Видишь, видишь, какая она золотистая? Это потому, что она ядовитая, и ты можешь умереть, даже если просто вымоешь в ней руки.

На другом берегу ручья, в сумрачной тени, на влажной почве с сочной травой, росли гигантские, словно слоновьи, зонты болиголова, и Бен сказал, что они тоже ядовитые.

— Держись сзади… — продолжал он. — Держись сзади… Пригнись. Мы подходим к Акки Дуку!

Вскоре мы, пригнувшись, стояли под потемневшими кирпичными сводами моста. Сразу стало холодно. Капала вода, сочившаяся сквозь кирпичи. Виднелись папоротники, пустившие из расщелин зеленые побеги, а Бен сказал, что здесь водятся улитки больше репы, с рожками длинными-длинными, как велосипедный насос.

— И змеи. И ящерицы. И крысы. И чертова карета с лошадьми…

— И они тоже ядовитые?

— А то как же! Здесь все ядовитое!

Я хотел уцепиться за полы пиджака Бена — поиграть в лошадки, но Бен сказал «нет»: он должен опять пойти вперед и посмотреть, нет ли там шпионов. Мне же приказал стоять и ждать, притаившись в засаде, до тех пор, пока он не свистнет.

Так я и стоял под темными сводами совсем один, пока Бен ходил в дальний конец Акки Дука, туда, где солнце: посмотреть, нет ли шпионов. И никаких улиток и ящериц, или змей, или чертовой кареты с лошадьми я не видел.

Около меня в сумраке с тихим шумом, словно бесконечный дождик, капала вода.

Когда Бен наконец свистнул, я вздрогнул от неожиданности и бросился бежать прямо по черным лужам.

— Не шлепай так! Ты что, пьяный, что ли? — сказал мне Бен. — Они же услышат тебя. У них знаешь какие большие уши, как у старой свиньи, до самых плеч свисают.

Я, должно быть, сильно дрожал, когда выбежал на солнце, потому что Бен спросил:

— Ты ведь не боишься, правда?

— Нет, — сказал я. — Нет. Я не маленький.

Смотри, если боишься, — сказал Бен, — они сразу же узнают. И тогда нас обоих бросят в медный котел.

— Зачем? Зачем?

— Чтобы сварить. Ты что, ничего не соображаешь? — сказал Бен. — Чтобы сварить нас, понял?

— А ты же раньше говорил, что они тебя отравили.

— Ну так что же! Так они и делают: сначала отравят тебя, а потом сварят.

Прежде чем я смог еще что-нибудь сказать, Бен уже вытянул руку вперед:

— Вон… вон где они живут…

Впереди, в пятидесяти ярдах[4] от нас, виднелся красный кирпичный дом с двумя выступающими фонарями, с голубой шиферной крышей и черными колпаками на трубах. Дом был полуразрушенный: на крыше доброй половины шиферных плит недоставало, а в окнах большая часть стекол была выбита.

Когда мы подошли к дому немного ближе, я смог разглядеть, что в саду росли сливовые деревья, отягощенные блестевшими на солнце темно-синими овальными ягодами. Я разглядел пустой загон для кур, весь заросший травой, и большой красный глиняный горшок, из которого торчали, словно перевернутый зонтик, листья ревеня. Здесь после туннеля было тепло и повсюду было слышно стрекотание кузнечиков.

Когда я заикнулся о том, что в доме никого нет, Бен замахал на меня руками:

— Ага! Так вот что ты думаешь! Эти старухи как раз и хотят, чтобы ты так думал. Эх, ты!

— А зачем это им?

— Зачем?.. Да они хотят, чтобы ты залез на забор и стал рвать сливы, и тогда, как только ты начнешь их рвать, старухи выскочат и схватят тебя за шиворот.

Сердце мое сжалось в холодный комочек, когда мы ползли на четвереньках вдоль забора.

— Пригнись!.. — все время шипел Бен. — Пригнись, чтобы они тебя не заметили!..

Наконец мы очутились прямо перед домом. Мне хорошо были видны окна с выбитыми стеклами, голые стропила на крыше и закопченные колпаки на трубах. Солнце светило с нашей стороны, и его лучи играли на острых осколках стекол. Отсюда сливы выглядели большими и сладкими, а вокруг деревьев роями вились осы.

— Все сливы все равно ядовиты, — сказал Бен, — даже если старухи и не поймают тебя за шиворот. А если ты не умрешь тут же от яда, то все равно тебя зажалят насмерть осы.

Во всем доме, начиная от сломанных оконных переплетов и кончая черными колпаками на трубах, не было никаких признаков жизни.

Но вдруг Бен схватил меня за плечи и зашептал хриплым от волнения голосом, указывая куда-то вверх:

— Там они, там. Пока только одна из них. Следит…

— Где? Где?

— Наверху, вон в том окне. Слева!

Ни Бен, ни я не знали, какая рука левая, а какая правая. Но он указывал рукой, в которой держал нож, и я уставился на окно в верхнем этаже с правой стороны: там никого не было.

— Ты не видишь ее? — сказал Бен. — У нее длинные белые косы. Ты даже можешь заметить ее большие уши.

Я оглядел все окна одно за другим сначала на первом, потом на втором этаже, но ничего не увидел, кроме зияющих дыр в стеклах.

— У нее нет ни одного зуба — это раз, — сказал Бен. — А рот совершенно зеленый.

Я не смел сказать Бену, что ничего не вижу. А он опять вцепился в мое плечо.

— И вторая тут!.. — прошептал он. — На первом этаже. Ой, у нее желтые глаза!

Сердце мое похолодело. По спине побежали мурашки.

— Ой ты! У нее большие желтые глаза, — продолжал Бен, — большие желтые глаза… У-у… как сова…

Но все окна внизу были по-прежнему пусты, и единственное, что было желтым из видимого вокруг, — так это тучи роящихся ос.

— Неужели ты не видишь? — сказал Бен.

— Нет, не вижу…

Он обернулся, глянул на меня с насмешкой и сказал:

— Ха!.. Да разве ты так увидишь когда-нибудь! Вытаращил глаза! Ты прищурь их, прищурь. Вот так, видишь?

Бен сощурил свои глаза так, что они стали совсем как щелки.

— Совы видят в темноте, — сказал он. — Они могут увидеть даже то, чего мы не видим. Ты знаешь это, знаешь?

Это я знал, мой отец тоже говорил мне об этом. Тут я прищурил глаза, ну прямо как Бен.

И когда я снова посмотрел на дом, то все в нем было так, как говорил Бен. Я тоже увидел в окнах сидящих, словно совы, двух старух, одну наверху, другую внизу, — двух ядовитых старух: одну с желтыми глазами, а другую с зеленым ртом и с длинными белыми косами, и у обеих были ужасно большие уши.

— Теперь я вижу их, Бен, — сказал я. — Я вижу их теперь!

— Берегись! Они идут сюда! — закричал Бен. — Они бегут за нами!

И мы в ужасе побежали, обгоняя ос, под Акки Дук, мимо болиголова, через золотистую ядовитую воду, мимо скотного двора, по темно-голубым проходам в терновнике.

Горячее дыхание обжигало мне грудь и рот, но спина застыла совершенно, а узлы вокруг моего сердца все крепче и крепче стягивались в смертельном страхе.

Так мы бежали, не останавливаясь, до тех пор пока не оказались на большой открытой площадке, на самом верху тропинки. Тут Бен начал смеяться, я тоже засмеялся.

— Мы видели их! — кричал Бен. — Мы видели обеих! Они были там!

— Мы видели их! — закричал и я. — Мы видели их!

Бен начал кувыркаться на траве, и я тоже попробовал перекувырнуться. Мы все время смеялись, размахивали руками и кричали:

— Я видел ее желтые глаза!

— И белые косы!

— И большие уши!

Вдруг сзади нас, на лугу, там, где рос болиголов, как каркнет ворона. Бен вздрогнул и оглянулся. Я тоже вздрогнул.

— Давай поиграем в лошадки, — сказал Бен. — Алле, галопом всю дорогу до дома!

— Я буду лошадкой, — сказал я.

И через секунду я стоял впереди, грызя удила. Бен ухватился за полы моего пиджака, а минуту спустя мы летели вперед словно ветер.

— Мы видели ядовитых старух! — продолжал кричать Бен. — Мы видели ядовитых старух!

— Они гнались за нами! Они почти схватили нас!

— Они почти схватили нас!

— Спорим, что они свои старые ногти не стригут миллион лет!

— Спорим, что они свои старые ногти не стригут миллион лет!

Что кричал Бен, то кричал и я. Когда он смеялся, я тоже смеялся.

Чему верил он, тому верил и я. Он не боялся, и я не боялся. Я лишь летел домой как вихрь.

Когда вам только четыре, то семь — это уже сотня, а пять дюймов — целая миля.