Дети Сталинграда

До свидания, пароход!

«Мой папа работал милиционером. Он всегда уходил на работу рано. Один раз немцы зашли к нам. Мы с мамой пекли пышки. Они у нас забрали тесто и пышки.

В Сталинграде были сильные бои. Стреляли из пушек. Я стала звать маму в окоп, но она не пошла. Я убежала одна, а мама осталась в доме. Разорвался снаряд, и ее убило. Она долго лежала в коридоре, ее некому было убрать.

Когда стрельба затихла, соседи похоронили маму, а меня взяли родные. Я немного жила у них, потом меня отдали в детский приемник, а оттуда привезли в Дубовку».

Ноябрь 1943 г.

Валя Наталюткина, 5 лет.

Каждый день жизни в детском доме был насыщен какими-либо событиями. К нам приезжали красноармейцы из шефствующей воинской части. Привозили деньги, на которые мы улучшали свой быт, и каждый воспитанник имел свою сберегательную книжку, чтобы после выхода из детдома на первое время были свои деньги.

Встречали мы делегацию комсомольцев из Болгарии. Среди них был сын Димитрова. Показывали художественную самодеятельность, играли.

А сколько раз приезжали к нам рабочие-артисты с тракторного завода, устраивали для нас концерты. Мы тоже ездили к ним со своей художественной самодеятельностью. Через каждые две недели мы выступали в доме отдыха «Металлург». Они тоже были наши шефы. Возвращались оттуда с хорошими подарками, веселые, счастливые. Нам жилось хорошо. Мы были окружены всеобщим вниманием.

Из письма Раи Гончаровой, бывшей воспитанницы Дубовского детского дома.

Торжественный туш должен был прозвучать двадцать один раз. Это знали все. Но когда он звучал, казался неожиданным. И каждый раз — ножом по сердцу.

— Я сейчас разревусь, разревусь, разревусь, — громким шепотом повторяла Римма Колетвинцева.

Она стояла рядом с Женей Жуковой и в такт своим словам дергала ее за руку. Женя прошептала:

— Я тоже. Милька уже плачет.

Евгения Эдуардовна торжественным голосом говорит:

— Свидетельство об отличном окончании семи классов вручается Римме Колетвинцевой.

Аплодисменты. Туш. Римма идет к Евгении Эдуардовне, как слепая, на ощупь. Евгения Эдуардовна ловит се, наконец, за руку. Потом порывисто прижимает к себе, целует. И говорит бередящие душу слова:

— Римма, дорогая моя девочка! Как бы ни сложилась твоя жизнь, как бы далеко ни занесла тебя судьба, помни: здесь, в Дубовке, твой дом. А когда человеку трудно, он всегда приходит домой.

— Свидетельство об отличном окончании семи классов вручается Жене Жуковой…

Снова аплодисменты. Туш.

На «отлично» кончили седьмой класс Миля Самойлова, Толя Гончаров.

1951 год. Первый выпуск детдомовцев. 21 человек. Торжественная линейка. Проводить первых выпускников пришли все сотрудники детдома, все до одного. Шефы тоже были здесь.

Они смотрят, как один за другим подходят к Евгении Эдуардовне ребята: Юра Арчаков, Ваня Кулаков, Эдик Долматов, Витя Луцко, Толя Беликин, Витя Чеплаков… Девять лет назад привезли их из-под бомбежки, испуганных, худющих, со вздутыми животами. Многие не могли идти сами. Их несли на носилках…

И вот стоят эти ребята на линейке. Торжественная минута всегда накладывает на человека особый отпечаток: из тебя как бы извлекают то, что ты старался прятать. В обыкновенной жизни ты, например, стесняешься плакать, считаешь слезы величайшей слабостью и стараешься выплакаться, уж если до этого дело дойдет, где-нибудь в уголке. А уж если заметят у тебя красные глаза, ты всегда найдешь оправдание — голова болит, вот глаза тому доказательство. Правда, все это относится больше к мальчишкам. Девчонки не считают слезы слабостью, наоборот, это их оружие. Ну, а если честно, обычно человек плачет, не рассуждая.

Сегодня у многих мальчишек и девчонок глаза на мокром месте. Просто всех пронзила острая жалость. Невозможно было поверить в этот торжественный час, что вот с этой минуты ты — отрезанный ломоть. Завтра ты проснешься уже не детдомовцем. И хотя ты со всеми вместе пойдешь в столовую, на Волгу, ты будешь чувствовать себя немножко чужим. А это обидно! С этим невозможно смириться. И поверить трудно…

После торжественной линейки ребят пригласили к столу. И такой им закатили пир — пальчики оближешь. За столом напряжение спало. Ребята принялись подшучивать друг над другом. Вспомнили прежние разговоры.

— Вот ты ревака дал, а кто говорил: «Скорее бы уйти из этого детдома»?

— Ну, говорил. И не один я. Что из того?

Рассудительный Толя Гончаров мирил спорщиков:

— Хватит вам, ребята. Каждому хочется скорее быть самостоятельным, вот и подгоняли время: быстрее, быстрее!

— Это точно, — сказал Володя Чеплаков. — Я просто не мог дождаться дня, когда пойду на «Красный Октябрь», где отец работал.

— И я тоже, — сказал Толя Беликин.

Аля Захматова вдруг стала возражать.

— Ага, Толечка, тебе хорошо говорить — ты здесь остаешься…

Толе Гончарову, как отличнику, сделали исключение: разрешили закончить в детдоме десять классов. Об этом и говорила Аля.

— Мне здорово повезло, честное слово. Вместе с сестрой побуду еще.

Толя и Рая по-прежнему нежно относились друг к другу. Рая очень переживала, оставят Толю в детдоме или нет. И вот теперь она сияла…

В этот торжественный день ребят ждал еще один приятный сюрприз. Их пригласили шефы дома отдыха «Металлург». И попросили в последний раз дать концерт, так сказать, прощальный. Собрались и пошли все вместе.

…Дубовские улицы в этот день выглядели по-особенному. Были они такие же тихие, как всегда, но людей на них было больше. Женщины выходили за ворота и смотрели на ребят. Многие в Дубовке знали: идет первый выпуск…

А вот и дом отдыха. Вошли в знакомый парк, конечно, с шумом, гамом. И все сразу узнали — пришли гости. Встречайте!

Директор дома отдыха вышел навстречу, приветлива сказал:

— Милости просим в зал! Ждем вас давно.

В зале уже полно народа. И так только ребята вошли, раздались аплодисменты. Их поздравляли, одаривали. А потом они выступили с концертом.

После концерта все пошли к Волге. Река была спокойной, и в ней, как всегда, отражались все краски неба. Ребята сегодня слишком возбуждены, поэтому была довольно шумно. То и дело говорили: «А помнишь?» И наперебой стали вспоминать тот вечер у костра, когда Людмила Васильевна открывала тайны о каждом из них.

— Людмила Васильевна, а вы нам характеристики будете писать, да? — спросила Женя Жукова.

Людмила Васильевна ответила:

— Обязательно, девочки.

— А какие мы?

— Да как вам сказать? Разные.

Девчонки закричали: «Какая я?»

— Начнем, пожалуй, с тех, кого нет. Женя Шаталина. Сейчас она, должно быть, бегает по Москве, потом сядет на «Бориса Щукина» и приплывет к нам. И мы снова получим подарок Деда Мороза.

— Почему Деда Мороза — сейчас же лето?

— Бывают люди, как подарок, как праздник. Видеть их всегда приятно, необходимо. И если бы Женя была сейчас с нами, я бы ей сказала: «Женя, знаешь, кто ты для меня? Подарок Деда Мороза. До сих пор я не подозревала, что на свете живет такая замечательная девчонка. Вот ты приехала — и я получила подарок. Женя, я люблю тебя…»

— А я — подарок? — спросила Миля.

— Ты — подарочек! Вспыльчивая, упрямая и сама страдаешь от этого.

Она действительно страдала от своего характера. Месяц назад Миля стояла на пристани и шептала побелевшими губами: «До свидания, пароход…»

«Борис Щукин» отплывал в Москву, и Миля Самойлова должна была плыть. Милька — отличница, певунья. Но характер! На областной олимпиаде она отказалась дирижировать. Знала, что лучше ее никто не сумеет это сделать, и все-таки отказалась. Оказывается, она хотела быть независимой и самостоятельной, как мальчишка. А настоящего мальчишку никакими коврижками не заставишь делать то, что он не хочет. Так думала Миля. Принципы же, как известно, стоят жертв. И Милю наказали — не взяли в Москву.

Проговорили до самого вечера.

— Идемте домой. Кое-кто завтра уезжает…

Первыми уезжали из детдома девчонки.

Дубовка. Звоню сначала на завод металлоизделий. Телефон директора не отвечает. Набираю проходную. Слышу приветливый голос.

— Вам Владимира Ивановича, директора? Так его нет. Он же не сидит на месте. Сейчас в Волгограде. Он туда наведывается иногда по два раза в день. План надо выполнять. То за одним поедет, то за другим.

— Сейчас полшестого. Как вы думаете, когда он вернется из Волгограда, он зайдет на работу?

— Возможно. Он частенько здесь вечерами пропадает. Но позвоните лучше домой.

Звоню домой. Мальчишеский голос отвечает:

— Папы нет, он в Волгограде.

Не на заводе, а в Волгограде — дома, значит, тоже в курсе.

Жду. Около семи директор приехал.

Какой-то человек сказал мне, что директор на проходной. В комнатушке человек пять. Обращаюсь к мужчине посолиднее:

— Вы директор?

Он смущенно улыбается, говорит:

— Нет, что вы. Директор — вот.

Показывает на высокого молодого человека. Приветливые глаза, лицо какое-то студенческое. И одет он тоже по-студенчески: короткое темно-серое пальто, на голове шапчонка. Для полноты картины за лацканом пальто не хватает книжек. Вот он какой, Володя Торгашов, директор.

Нам надо поговорить. И он приглашает меня в заводоуправление, в свой кабинет. Идем в кромешной тьме (дело было зимой, в декабре), по каким-то рытвинам. Того и гляди свалимся в траншею. Директор объясняет:

— Сегодня авария случилась на электролинии. Вот и темно на улице. Хорошо, если у меня есть свет. А это, — он указывает на траншеи, — сантехники о себе память оставили. Это их стиль: разворочают — и до свидания.

Все это говорится с улыбкой. И вообще, манера говорить какая-то свойская.

Вот и кабинет. К счастью, здесь есть свет. Огромная холодная комната, очень скупо обставленная. Стол с телефоном, стулья — и все.

Директор сгребает с себя шапку и кидает ее на стол.

— Раздеваться не советую — замерзнете.

Он усаживает меня за свой стол — писать удобнее. Я раскрываю блокнот.

Директор рассказывает о себе скупо.

— Я как раз нетипичный детдомовец: мы приехали в Дубовский детдом из Арчединского в сорок девятом году. В общем-то, жили, как на квартире. Иногда заменяли воспитателей, когда они болели. Самодеятельность там. Рисовал. Почти все приличные рисунки раздарил.

Володя, как говорится, спал и видел себя художником. Получив аттестат зрелости, поехал в Симферопольское художественное училище, но опоздал. Потом как-то так получилось — махнул на это рукой, поступил в политехнический институт. Сразу после окончания приехал в Дубовку, на завод. И осел здесь. Растут два сына — школьники.

— Я нетипичный детдомовец. На нашем заводе работает электрик Саша Ткаченко. Вот он с самого начала был в Дубовском детдоме.

В кабинет вошли электрики. Стали договариваться о ночной работе — аварию ликвидировать надо как можно быстрее.

— Вы не знаете, — спрашивает у них директор. — Ткаченко здесь?

— Здесь.

— Позовите, пожалуйста.

Приходит Ткаченко. Ему некогда. Он тоже должен работать. Договорились встретиться завтра, но так и не встретились.

Тетя Тоня мне сказала:

— Придешь на почту, увидишь быструю девчонку, у которой все в руках горит, — это Юля Щелкунова, теперь она Зимина. Бывало, принимает посылки — никакой очереди. В руках эти ящики, квитанции, карандаш так прямо и летают.

И тетя Тоня изобразила жестами, как Юля Щелкунова принимает посылки. Было очень похоже, что она сидит на скамейке верхом и картошку чистит.

Почта в Дубовке расположена в новом здании, рядом с Московской улицей, напротив домов, где был когда-то детдом. Как только я вошла в здание почты, сразу обратила внимание на белокурую худенькую девушку. Она, правда, посылки не принимала. Она что-то записывала в толстую книгу. Прямо к ней обратилась:

— Мне нужна Юля Щелкунова, то есть, извините, Зимина.

— Это я и есть.

Мы познакомились. Она тотчас проводила меня в комнату, где разбирают почту. Мы уселись за стол друг против друга. Юля сказала:

— Сейчас с минуты на минуту должна ко мне приехать из Ставрополя моя детдомовская подружка Люда Варакина.

Я даже подпрыгнула на стуле.

— Зачем?

— Новый год встречать. Мы с ней познакомились в изоляторе, как только меня привезли в детский дом, да вот и дружим до сих пор.

Вскоре приехала Люда. Мы разговорились. Первое, что вспомнили Юля с Людой, как в пионерский лагерь ездили. Около Камышина есть Балберочная балка — там лагерь располагался.

Было там хорошо, весело. Но Юле этого было мало — она всегда искала приключений.

— Отправились за яблоками в сады. Не успели набрать полные пазухи, как сторож заметил. Все убежали, а меня захватили. Я как упала на живот, обняла яблоки. Надо бы бежать, да яблоки жалко. А теперь вот свои сорванцы растут. Иногда думаю, ну в кого мои мальчишки уродились?

Юля смеется. И еще больше становится похожа на вихрастую непоседливую девчонку.

Конечно, Юля с Людой в самодеятельности участвовали, как почти каждый детдомовец. Юля, например, помнит, как она лихо гопак отплясывала.

— Конечно, многое забылось. Но главное, нас отогрели в детдоме, сделали людьми. Кого только не вышло из детдомовцев! У нас есть и артист Большого театра, и летчик, учителя, инженеры. В общем, кто хотел учиться и добиться чего-то в жизни, тот добился.

Я встретилась с Юлей и Людой в предновогодний день. На почте без конца толкался народ. Поздравительных открыток, телеграмм — уйма, надо проследить, чтобы все это было доставлено в срок. Четкость и слаженность в работе зависит прежде всего от начальника отделения. И Юля убегает.

Кстати, Дубовская почта доставила поздравительную открытку Антонине Васильевне Лымаревой, бывшему повару детдома, из города Михайловки от Евгении Эдуардовны Волошко.

В вагоне электрички сидит молодая женщина с двумя детьми. Ведет она себя очень беспокойно: то, не отрываясь, смотрит в окно и делает над собой усилие, чтобы не расплакаться, то на часы поглядывает. Дети нетерпеливо глядят в окна, спрашивают:

— Мама, скоро?

— Не очень скоро, но приедем, — отвечает женщина.

Рядом с ней сидит муж. Он сочувственно спрашивает:

— Волнуешься?

— Да, очень. Сама, как маленькая, не дождусь, когда доеду.

Как обычно бывает, когда очень спешишь, поезд, кажется, ползет черепахой.

Электричка в конце концов подъезжает к нужной остановке. Женщина говорит:

— Сейчас увижу Женьку, мою дорогую Жукову. Она же не знает, что я Толю Беликина разыскала, своего названого брата, Женю Шаталину пригласила. Если приедут — вот будет встреча. Представляешь, открывается дверь — входит Толя Беликин. Женька делает круглые глаза: «Толя, какими судьбами?»

Вот и квартира. Женщина нажимает на звонок так, что на весь дом перезвон.

Женя открывает дверь.

— Миля, дорогая моя!

Конечно, это была заводила и непоседа Милька Самойлова, а точнее Эмилия Петровна Бурылова — конструктор одного из свердловских заводов. Конечно, это она организовала встречу бывших детдомовцев у Жени Жуковой.

«Приехали Женя Шаталина и Толя Беликин, Юра Галушкин, Витя и Ира Чеплаковы.

Стол был отличный, пели наши старые песни, смотрели альбомы с фотографиями. Много всего вспоминали.

Ведь это здорово, что нас так мог породнить всех детский дом».

Из письма Мили Самойловой.

Детдомовцы нашли свое место в жизни. Многие выбрали себе путь, будучи еще в детском доме. И мы помогли осуществить им свои мечты.

Толя Гончаров мечтал учиться, и он окончил политехнический институт в Новочеркасске.

Его сестренка Рая Гончарова окончила Волгоградский нефтяной техникум. Нина Шиповская и Женя Шаталина мечтали стать учительницами. И они ими стали.

В лаборатории на одном из волгоградских заводов работает Жукова Женя, а ее сестра Вера — в Казахстане преподавателем физкультуры в средней школе.

А как много наших воспитанников остались работать на заводах Волгограда! Они встали к станкам, где трудились их отцы. Беликин Толя, Галушкин Юра, Колетвинцева Римма и многие другие.

Многие воспитанники работают в сельском хозяйстве Дубовского района. Пономарева Тая, Наталюткина Валя, Олейникова Вера, Васильев Гена.

Всех, конечно, не перечислишь.

Так вот они где, наши малыши, спокойные и озорные, тихие и задорные. Все они влились в большую советскую семью. И каждый на своем посту делает большое дело.

Из воспоминаний Е. Э. Волошко.