Дева-воительница

Глава 9

У Пэгана отвисла челюсть. Его взгляд непроизвольно прошелся по соблазнительным контурам тела его жены, скользя по изящным волнам освещенных сиянием свечей волос, которые ниспадали на широкие, но грациозные плечи, лишь частично прикрывая красивую грудь и оставляя обнаженным плоский живот.

Он никак не мог втянуть воздух в легкие.

Он знал, что Дейрдре красива. Он видел ее обнаженной издалека, когда она купалась. И видел ее одетой как в мягкий, струящийся шелк, так и в облегающую кольчугу. Но он не ожидал того совершенства, которое предстало перед ним сейчас. И даже не догадывался, как сильно осознание, что она принадлежит ему, усилит желание обладать ею, распалит его страсть.

Другая женщина могла бы вскрикнуть и прикрыться. Но Дейрдре не сделала ни одного движения, чтобы спрятаться от него, и ее самоуверенность крайне возбуждала его. Кровь внезапно ударила в пах, сотрясая его до основания.

Затем до него дошло, что люди, которые стояли позади него, отталкивая друг друга, чтобы взглянуть хоть одним глазком, тоже онемели. Что они тоже находятся под впечатлением красоты Дейрдре. Тогда его похоть быстро приняла собственнический характер, и ему захотелось, чтобы они ушли. Все. Немедленно. Но даже сквозь ослепляющее желание, встретившись со смелым взглядом Дейрдре, он разглядел чуть заметный оттенок страха в ее глазах. Как загнанный в угол противник, она, казалось, приняла независимый вид и не отступала, когда на самом деле ей хотелось спрятаться в какое-нибудь безопасное место.

И эта храбрость пробуждала в нем какие-то иные чувства, совершенно ему незнакомые. Это было в некотором роде восхищение и собственничество, странное уважение, но также желание защитить ее.

Так или иначе, но он обрел голос, нашел в себе силы не приказать всем немедленно убираться отсюда к чертям собачьим, подальше от его жены, а объясниться с ними по-божески.

– Люди… – Он только думал, что обрел голос. Этот красноречивый писк, боялся он, выдал его утерянное самообладание. Мужчины, толпящиеся в дверях, испустили коллективный смешок облегчения. Он начал снова:

– Люди Ривенлоха, рыцари Камелиарда, я благодарю вас за то, что засвидетельствовали наш святой союз. – Он взглянул на Дейрдре. Хоть она и сохраняла безмятежную мину, руки на коленях были стиснуты в кулаки. Он почувствовал сильнейший порыв разжать их. – Однако лишь Бог будет свидетелем этого союза.

По традиции мужчины громко и пьяно запротестовали, но вскоре послушно отступили от дверей. Женщины тоже покинули Дейрдре, шепотом пожелав удачи.

Только сэр Роув был настолько пьян, чтобы прокричать:

– Завтра мы придем за окровавленными простынями, парень. Не разочаруй нас!

Другие присоединились к веселым угрозам, но Пэган закрыл от них дверь. Он сделал глубокий вдох и повернулся к своей жене.

Она не сдвинулась с места. Сидя посреди покрытой мехами кровати, освещенная множеством свечей, она походила на святую, которую вот-вот предадут мученической смерти. Глаза ее светились мужеством, живот вздымался и опускался с каждым вдохом, а пальцы с силой сжимали одеяло.

Ему стало почти жаль ее, пока она не объявила ему:

– Только тронь меня, и это твоя кровь будет на простынях.

Эти слова погасили его похоть, как ведро холодной воды. Если Дейрдре сродни испуганному животному, то у этого животного определенно есть когти. И он уже испытал на себе одну из ее болезненных царапин. Еще раз ему этого не надо.

Ему нужно мгновение подумать, лучше сообразить, как подойти к этому опасному существу.

Пока она следила за ним настороженным взглядом, он оглядывал спальню. Она была обставлена в мало подходящей для женщины манере, не считая розовых лепестков, разбросанных по кровати, и свежего камыша и вереска, устилающих пол. Не было ни благовоний, ни ленточек, ни безделушек на единственном столе, который стоял у кровати, – только перо, несколько кусков пергамента и пузырек с чернилами. Тяжелый дубовый сундук занимал одну стену, а второй, сосновый, стоял под одним из двух закрытых ставнями окон. Потертое кресло примостилось у очага, где горел небольшой, ровный огонь. На крючке на стене висела ее накидка, а под ней – пара светлых кожаных туфель. Синий бархатный полог смягчал квадратный остов кровати, но придавал мало женственности комнате. Никакие нарисованные гирлянды не украшали оштукатуренных стен, а вместо гобеленов там висели пара щитов, булава, цеп, боевой топор и полдюжины мечей и кинжалов. Это была строгая комната воина.

Как и ее комната, подумал Пэган, Дейрдре открыта и прямолинейна. Она выставляет свое оружие всем напоказ, не обманывает в том, какая она, и не тратит время на пустяки. Он, в свою очередь, должен быть таким же честным с ней.

Он приблизился к кровати, расстегивая свой ремень с намеренной неторопливостью. Потом намотал полоску кожи на кулак, и, хотя опустил руку, она быстро взглянула туда, явно гадая о его намерениях. Пусть себе гадает. Лучше держать противника в неведении.

Он встал над кроватью, глядя на нее свысока.

– Возможно, ты не расслышала меня в первый раз, девушка. Может, сейчас ты услышишь меня лучше. Ты моя жена. Ты вышла за меня сама, по собственной воле. Ты носишь мое кольцо, и твой поцелуй скрепил наши клятвы. – Он увидел, как ее руки беспокойно затеребили одеяло. – Я не потерплю отказа в том, что является моим правом.

Он собирался продолжить, сказать ей, что, несмотря на это право, он поклялся ее сестре и не намерен нарушить честь рыцаря, овладев Дейрдре против ее желания. Несмотря на похоть, бушующую в нем, он с готовностью обуздает себя, если она ему откажет.

Но она не дала ему шанса сказать ни слова.

Стремительная, как лиса на охоте, она сунула руку под валик на кровати и выхватила кинжал.

Слава Богу, что она не бросилась на него. Если б она это сделала, он бы инстинктивно ударил кулаком, сломав ей руку и отшвырнув нож к дальней стене. К счастью, она лишь вскинула руку с ножом, и в ее взгляде читалась невысказанная угроза, такая же холодная, как серебристая сталь клинка.

Ошеломленный ее свирепой реакцией, он быстро придал своим движениям небрежное безразличие, как будто она держала всего лишь перо, и осторожно размотал и вновь намотал ремень на кулак.

– Мне кажется, я припоминаю, что чуть раньше, в большом зале, ты предлагала обмен – наказание твоей сестры на твое.

Она молчала, но он заметил проблеск неуверенности в ее глазах.

– Однако, судя по всему, теперь ты уже не желаешь держать слово. – Он бросил взгляд на блестящее лезвие. – Воистину, ты совсем не похожа на ту покорную девушку, которая заключила со мной сделку, умоляла принять ее жертву, которая готова была предложить свое тело, чтобы ее сестра не страдала. Так ли это? Ты хочешь взять назад свое предложение? Значит, Элене самой придется ответить за свой проступок?

– Нет! Нет! – Морщинка замешательства появилась у нее между бровей, и рука, сжимающая кинжал, чуть опустилась. – Но почему ты хочешь наказать меня здесь, сейчас, в нашей супружеской постели?

Он вскинул бровь.

– Но ведь совершенно очевидно, что ты не желаешь здесь ничего другого. – Он многозначительно взглянул на ее кинжал.

Медленно, дюйм за дюймом, Дейрдре опустила кинжал, но он видел по глазам, какая в ней идет борьба. Как ей претит подчиняться ему. И все же она связала себя своими же словами, поэтому в конце концов уступила.

Но он не из тех мужчин, которых можно одурачить дважды. Пэган протянул руку за кинжалом. Она неохотно подала его рукояткой вперед.

– Надеюсь, у тебя нет других в пределах досягаемости, – сказал он.

Она покачала головой.

Он взял кинжал и стремительным движением руки зашвырнул его через комнату. Тот со стуком вонзился в дубовый сундук.

Краем глаза он увидел, как она вздрогнула, не сильно, но достаточно, чтобы дать ему понять, что она продолжает оставаться настороже. Она украдкой бросила взгляд на ремень, намотанный на руку, и Пэган понял: Дейрдре ожидает, что он поколотит ее.

Колин бы рассмеялся над такой нелепостью. Пэган в жизни никого не бил. Ему это и не требовалось. Достаточно одного его грозного взгляда, чтобы слуги кинулись выполнять его распоряжения, а солдаты мгновенно подчинялись. Но Дейрдре этого не знает, и, быть может, лучше подержать ее в сомнениях.

Несмотря на худшие ожидания, она не струсила и не утратила своего достоинства, а лишь резко сказала:

– Поступай как хочешь. Только постарайся не выйти из себя и не забыть про свою силу. С мертвой жены тебе будет мало проку.

Встретившись лицом к лицу с ее прямотой и храбростью, Пэган не мог и дальше притворяться грозным. Она необычайно отважная, его жена, и сердце Пэгана переполнилось странной гордостью. И снова, каким бы нелепым это ни казалось, он подумал, что из нее вышел бы прекрасный солдат.

Но когда его взгляд скользнул вниз, к тому месту, где золотистые пряди раздвигались, обнажая изящную, розовую вершину груди, все мысли о битве развеялись, как зола по ветру. Он медленно размотал кожаный ремень и положил его на стол возле кровати.

Нет, у него на уме иной вид наказания. Он вспомнил, как прижимался теплыми губами к ее губам, как вольно или невольно ее девичья плоть затрепетала при этом. Единственные страдания, которые она перенесет в этой спальне, будут проистекать из ее собственных страстей. И никакого насилия!

– Ах, миледи, не смерть я несу этой ночью, – загадочно проговорил он, – но жизнь.

Пока она недоверчиво смотрела на него, он расстегнул брошь, которой был заколот плед на плече, и бросил его на стул. Пэган заметил, что костяшки ее пальцев, сжимающих одеяло, побелели, и нахмурился.

– Ты боишься меня, – сказал он.

– Нет, – отозвалась она. – Ты мне не нравишься.

– Лгунья.

Она сердито взглянула на него:

– Не устраивай из этого игру. Давай уж не тяни. Делай свое черное дело.

– И ты не будешь сопротивляться?

Она мотнула головой.

– И не будешь кричать «Помогите!»?

– Я никогда не кричу.

Тень улыбки коснулась губ Пэгана. Он мог бы заставить ее кричать.

– И не съежишься от страха?

– Я же сказала тебя. Я не боюсь.

– Однако ты вот-вот придушишь бедное одеяло.

Она тут же отпустила ткань.

Он поставил сапог на край кровати, чтобы расшнуровать его, и усмехнулся, когда она быстро отвела глаза. Все еще непривычный к отсутствию шоссов, он находил некоторые аспекты обнажающего шотландского одеяния интересными.

Когда сапоги упали на пол, он стащил тунику через голову и распустил шнуровку длинной полотняной рубашки. Пока он делал это, Дейрдре украдкой поглядывала на него, думая, что он не видит, и это порадовало его чрезвычайно. Она не настолько оцепенела от страха, чтобы не попробовать удовлетворить собственное любопытство в отношении мужчины, за которого вышла замуж. Это хорошо. Решив пока придержать ее любопытство, он остался в рубашке и притянул высокий подсвечник поближе к кровати. Ему нужно много света, теплого и обнажающего, для того, что он задумал.

Пусть бы он уже скорее приступал, подумала Дейрдре. Святые угодники! Что он намеревается делать? Это же такая пытка – готовиться к наказанию и не знать, в чем оно будет заключаться. Боль она может вытерпеть, но это ожидание сведет ее с ума. К тому же она привыкла бороться, а не покоряться. Ей потребуется вся сила воли, чтобы устоять и не начать сопротивляться.

Теперь он разделся до рубашки и поднес свечу ближе. Дева Мария! Что это за извращение? Он что, собирается пытать ее горячим воском? Или свет нужен для того, чтобы ему лучше были видны синяки, которые он оставит? Боже милостивый, она уже жалела, что отдала свой кинжал.

– Ты опять стиснула руки, – пробормотал он, наклоняясь ближе.

На этот раз она не могла разжать их. Каждый нерв в теле натянулся, как тетива лука. Даже голос, несмотря на смелые слова, дрожал от напряжения.

– Какое бы зло ты ни задумал, – хрипло выдавила она, – давай уж поскорее заканчивай. Ты удерживаешь меня от моих обязательств.

Он от души рассмеялся, и хотя звук был приятным, он ударил ей по нервам.

– Твое единственное обязательство сегодня – передо мной, – сказал он.

Боже, как ненавистны ей были эти поблескивающие весельем глаза, эти изогнутые в самодовольной улыбке губы, когда он стоял возле ее кровати! Она крепко зажмурилась, чтобы не видеть этого, и приготовилась к первому удару.

Почти в тот же миг ладонь обхватила ее щеку, но это была не затрещина. Большой палец погладил уголок рта, а кончик другого пальца слегка коснулся мочки уха.

– Открой глаза, – велел он. – Я хочу, чтобы ты знала, кто заставляет тебя чувствовать это.

Что же это такое? Да он просто извращенец. Она заставила себя открыть глаза, черпая силы в решимости не доставить ему удовлетворения. В конце концов, все это скоро, закончится, и ей надо лишь напоминать себе, что она терпит этот ад ради сестры.

Его ладонь соскользнула со щеки.

– Я думаю… да. – Затем он передвинулся к изножью кровати. – Я начну с твоих стоп.

Несмотря на решимость сохранять спокойствие, дюжина вероятных ужасных пыток заполонила ее мысли. Он будет бить по подошвам? Ломать пальцы? Держать свечу возле…

Он медленно потащил одеяло вниз. Еще никогда она не чувствовала себя такой нагой, такой уязвимой.

– Ляг, – велел он.

Потребовалось все самообладание до последней капли, чтобы подчиниться. Она сжала губы, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы остановить крики.

Его ладонь обхватила стопу и слегка приподняла ее.

– Какая гладкая, – сказал он, гладя подъем другой рукой. Ладонь его была теплой на ее ледяной коже, ласки почти успокаивающими. – Но такая холодная, – пробормотал он, заключая стопу в ладони.

Она затаила дыхание, ожидая, когда он сдавит кости так, что они затрещат, или резко вывернет лодыжку. Но он не сделал ни того ни другого.

Он нежно сжал ее колено и стал поглаживать ногу, пока не добрался до выпуклости стопы. Странный трепет тепла побежал вверх по ноге. Он повторил движение, на этот раз легко касаясь подушечек пальцев.

– Дыши, – мягко сказал он. – Я не сделаю тебе больно.

Она была не настолько наивна, чтобы поверить ему, и в глубине души надеялась, что лишится чувств от недостатка воздуха.

Он перестал поглаживать ей стопу.

– Дейрдре, дыши. Не стесняйся. Я не намерен причинять тебе вреда. Клянусь честью рыцаря.

Может, он все-таки сказал правду? Доверенный рыцарь короля не разбрасывается своими клятвами. Она прерывисто выдохнула, потом сделала вдох.

А как же наказание Элены? Разве он не говорил, что Дейрдре может искупить ее вину своим телом?

Словно прочитав ее мысли, он пробормотал:

– Я намерен обращаться с тобой сегодня так, как любой мужчина со своей новобрачной. Ты, дорогая жена, поклялась не сопротивляться, А что до наказания, то, бьюсь об заклад, это будет для тебя гораздо хуже, чем любые колотушки.

Эмоции проносились в ней так быстро, что она едва успевала почувствовать их. Облегчение, Удивление. Отчаяние. Потрясение. Унижение. Ярость.

Разрази гром этого нормандского ублюдка! Он прав. Страшно в этом признаться, но он прав. Вынести его ласки, его нежность, его соблазнение без возражений – это будет чистейшей мукой. Нет ничего важнее для нее, чем контроль – над замком, над своим телом, над своими эмоциями. Обещания Пэгана угрожают этому контролю. И все же она дала ему клятву, что будет послушна. Черт бы его побрал, он заковал ее в оковы собственного обещания.

Когда она взглянула на Пэгана, то снова увидела эту его самодовольную ухмылочку, хитрый взгляд, и у нее зачесались руки стереть это выражение с его физиономии раз и навсегда. Но она дала слово не сопротивляться.

Однако есть и другие способы не допустить его торжества. Пусть он нанес ей поражение, но она не станет облегчать ему завоевание. Если она может выдержать боль, то, видит Бог, и ласки сможет выдержать.

– Со временем ты полюбишь мои прикосновения.

Никогда, подумала она, переводя взгляд на потолок, твердо вознамерившись думать о чем угодно, только не об этой пытке. Она стала в уме повторять алфавит.

Пэган снова потянулся к ней, и его ладони нежно обхватили внутреннюю сторону лодыжки.

– Атлас, – пробормотал он.

Атлас – на букву А.

Она стиснула зубы, борясь с ощущениями. Б – борьба. А еще – бесстыжий, безнравственный, безмозглый и…

Блаженство.

Отчего-то, несмотря на мозоли, его ладони были невероятно нежными и мягкими, разминая крошечные мышцы под чувствительными подушечками пальцев ног.

Она на мгновение утратила над собой контроль, потом нахмурилась, собирая волю в кулак и подавляя волну удовольствия, растекающуюся по телу.

Воля и волна на букву В.

Она на миг зажмурила глаза. Да, глаза на букву Г. А за ней Д – дьявол, демон.

А какая следующая буква? Ж? На Ж…

Желание.

Нет, не желание.

3 – закрыться, закупориться, законопатиться.

Е… если… если… Кажется, она перепутала буквы? Проклятый искуситель. Вот и слово на И. Если она сдастся, это будет…

Катастрофа.

Кошмар.

Конец.

Ресницы ее опустились, когда он переключил внимание на другую ногу и начал колдовать над ней.

Больше Дейрдре уже не могла думать. Никто никогда не прикасался к ней так, что волны тепла растекались по всей ноге.

Затем его руки двинулись вверх по икре, сжимая ноющую мышцу. Но легкая боль была успокаивающей, словно его прикосновение должно было исцелить ее.

– Больно? – спросил он.

Она нахмурилась. Нет. Это… божественно, но она ему об этом не скажет.

Как удивительно, что ему удавалось воздействовать на нее не силой, а лаской! Ведь его прикосновения успокаивали ее, вызывали умиротворенное состояние блаженства во всем теле.

Закончив с икрами, он перешел к бедрам, неторопливо разминая ладонями длинные мышцы до тех пор, пока они, казалось, не начали таять под равномерным надавливанием. Снова и снова он разминал и гладил мышцы снизу вверх, и хотя его прикосновения расслабляли, но в то же время, как ни странно, наполняли энергией.

Только когда он прекратил, Дейрдре осознала, что глаза ее полузакрыты. Она широко открыла их.

Он взял одну ее руку, и она непроизвольно начала вытаскивать ее.

– Не сопротивляйся мне, – напомнил он.

Она неохотно подчинилась, снова устремив взгляд на потолок.

Каким-то образом кончикам его пальцев удалось нырнуть во впадинки между суставами, отыскать такие точки напряжения, о существовании которых она и не подозревала.

– Ты обнаруживаешь свои эмоции, свое напряжение здесь, – сказал он ей. – Твои кулаки выдают тебя.

Какая чепуха, подумала она. Она давным-давно научилась скрывать свои эмоции.

Но когда он надавил на вмятинку на ладони между большим и указательным пальцами, она резко втянула воздух, когда боль прострелила руку. Он смягчил прикосновение, водя вокруг этого места, пока боль не стихла.

– Видишь?

Она не хотела видеть. Когда он стал медленно растирать ей руки, поднимаясь к плечам, она почувствовала, что он делает больше, чем просто расслабляет ей мышцы. Он ослабляет ее защиту. Как бы великолепно она себя ни чувствовала, каким бы приятным ни было прикосновение, она не должна позволить ему лишить ее способности к сопротивлению, контроля над собой. Она же шотландка, напомнила себе Дейрдре, крепкая, сильная и выносливая, а не какая-нибудь изнеженная норманика.

Она сделала усилие, чтобы вырваться из нирваны, когда его пальцы разминали напряженные мышцы плеч, и язвительно осведомилась:

– Ну, ты уже закончил?