Девочка, которая пила лунный свет

Глава 5, в которой болотный кошмар оказывается влюблен

Глерку все случившееся не понравилось, о чем он и заявил в первый же день.

И повторил на второй.

И на третий.

И на четвертый.

Сян его не слушала.

– Детки, детки, детки, – пел Фириан. Уж он-то был рад до умопомрачения. Дракончик устроился на ветке над дверью дома Сян, широко открывал разноцветные крылышки, изгибал длинную шею и запрокидывал голову. Пел он громко, с чувством, и вдобавок ужасно фальшивил. Глерк зажал уши.

– Детки, детки, детки, ДЕТКИ! – пел Фириан. – Ах, как я люблю деток!

На самом деле он никогда не видел маленьких детей (или, по крайней мере, не помнил, чтобы видел), однако это вовсе не мешало ему любить их всем сердцем.

Фириан с утра до ночи пел, Сян суетилась, и никто, никто не желал внимать доводам рассудка. Глерк отлично это видел. К концу второй недели жилище ведьмы полностью преобразилось: на специально для этого натянутых веревках сушились подгузники, чепчики и распашонки; рядом с новехонькой раковиной на особых решетках сушились специально изготовленные стеклянные бутылочки; откуда-то (Глерк так и не понял откуда) появилась коза, и Сян завела отдельные крынки для молока, творога и масла; а пол как-то вдруг оказался усыпан бесчисленными игрушками. Сколько раз под ногу Глерку подворачивалась какая-нибудь деревянная погремушка с острыми углами, сколько раз он выл от боли! Но на него тут же шикали и выставляли вон, чтобы он не разбудил девочку, не напугал девочку или не заморил девочку скукой, читая ей стихи.

К концу третьей недели Глерк понял, что с него хватит.

– Сян, – сказал он, – не вздумай полюбить этого ребенка.

Старая ведьма фыркнула, но ничего не ответила.

Глерк нахмурился.

– Ты меня слышала? Я тебе запрещаю.

Ведьма только рассмеялась. Девочка рассмеялась вместе с ней. Они всегда были вдвоем, в своем маленьком мирке, куда Глерку путь был заказан.

– Луна! – запел Фириан, влетая в распахнутую дверь. Дракончик порхал по комнате и пел, словно напрочь лишенная музыкального слуха птица: – Луна, Луна, Луна, ЛУНА!

– Хватить петь! – рявкнул Глерк.

– Не слушай его, Фириан, – встряла Сян. – Дети любят, когда им поют. Это все знают.

Девочка засучила ножками и загулила. Фириан сел на плечо Сян и замурлыкал без слов. Стало лучше, но ненамного.

От отчаяния Глерк застонал.

– Знаешь, что сказал Поэт о ведьмах, которые растят детей? – спросил он.

– Я понятия не имею, что там говорят поэты о детях и ведьмах, но уж конечно, это что-то умное. – Сян огляделась. – Передай мне вон ту бутылочку, будь добр.

Скрестив ноги, Сян села на дощатый пол, а девочку уютно примостила у себя в юбках.

Глерк подошел ближе, наклонился к ребенку и испытующе его осмотрел. Девочка сунула в рот кулачок, по пальцам потекли слюни. Другой рукой она замахала на кошмара. Розовые губки, между которых скрывались обслюненные пальчики, сложились в широкую улыбку.

«Это хитроумная уловка, – сказал себе Глерк, изо всех сил стараясь удержать улыбку, которая неудержимо раздвигала его широкую мокрую пасть. – Она специально старается выглядеть славной, чтобы затянуть меня в свои сети. Какое коварство!»

Луна взвизгнула, засмеялась и брыкнула воздух крошечной ножкой. Глаза ее встретились с глазами болотного кошмара и засияли как звезды.

«Не вздумай полюбить этого ребенка», – как можно строже сказал себе Глерк.

Он откашлялся.

– Поэт, – сообщил он, особо выделив это слово, и посмотрел на ребенка, сузив глаза, – ничего не говорит о ведьмах и детях.

– Ну и ладно, – бросила Сян и коснулась носом носа девочки, заставив ту рассмеяться. И еще раз. И еще. – На нет и суда нет. Нет, и нет, и вовсе нет!

Она уже пела. Глерк закатил глазищи.

– Дорогая моя Сян, ты упускаешь главное.

– А ты, пока ворчишь и пыхтишь, упускаешь время ее младенчества. Слушай внимательно: Луна уже здесь, и здесь она и останется. У человеческих детей младенчество пролетает так быстро! Не успеешь глазом моргнуть, как они уже выросли. Так наслаждайся этими мгновениями, Глерк! Или наслаждайся, или поди отсюда.

При этих словах ведьма не смотрела на Глерка, но тот ощутил исходящий от нее колючий холод, и это едва не разбило ему сердце.

– Ух ты! – сказал Фириан. Он сидел на плече у Сян и с интересом смотрел, как малышка сучит ножками и гулит. – А мне она нравится.

Фириану не разрешалось подходить к девочке. Сян объяснила, что так надо для безопасности обоих. Брызжущая магией девочка была подобна спящему вулкану, мощь, жар и сила которого со временем станут расти и однажды могут прорваться наружу в самый неподходящий момент. Сян и Глерк, в общем, не боялись магических всплесков (Сян – потому что была искусной ведьмой, а Глерк – потому что он был старше магии и не занимался такими глупостями), так что им беспокоиться не приходилось. А вот Фириан никакой защиты не имел. Кроме того, с ним часто приключалась икота. И икал он обычно огнем.

– Не подходи к ней близко, Фириан, милый. Встань за спиной у тетушки Сян.

Спрятавшись за занавесом из вьющихся седых волос ведьмы, Фириан рассматривал девочку со смесью испуга, зависти и тоски.

– Хочу с ней поиграть, – заныл он.

– Поиграешь еще, – успокаивающе сказала Сян, взяла девочку на руки и дала ей бутылочку. – Просто я не хочу, чтоб вы сделали друг другу больно.

– Я не буду делать больно! – возмутился Фириан. Потом чихнул. – Кажется, у меня аллергия на этого ребенка, – сказал он.

– Нет у тебя никакой аллергии, – пророкотал Глерк, и тут Фириан чихнул, и на затылке у Сян расцвел язык яркого пламени. Ведьма даже не вздрогнула. Одно движение век, и огонь превратился в пар, унося с собой заодно несколько пятен от срыгнутого молока, которые она до сих пор не удосужилась отстирать.

– Будь здоров, милый, – сказала Сян. – Глерк, не мог бы ты сводить Фириана погулять?

– Я не люблю гулять, – сказал Глерк, но Фириана забрал.

Глерк шел не спеша, а Фириан носился у него за спиной туда-сюда, вверх-вниз, словно обезумевшая бабочка-переросток. Первым делом Фириан решил собрать букет цветов для малышки, однако, поскольку он то и дело икал и чихал, всякий раз выпуская при этом пламя, цветы превратились в угольки. Впрочем, Фириан этого даже не заметил. Он засыпал Глерка вопросами.

– А когда малышка вырастет, то станет такой же великаншей, как ты и Сян? – спрашивал он. – Ну, должны же быть на свете еще великаны. В смысле в мире. Не здесь, а где-то еще. Ой, Глерк, как я хочу увидеть мир где-то еще! И всех великанов в мире, и всех-всех, кто больше меня!

Как ни возмущался Глерк, ведьма не спешила развеять странные представления Фириана, касавшиеся мироустройства. Дракончик был размером с голубя, однако упорно считал, что многократно превосходит ростом обычного человека и что поэтому ему нельзя приближаться к людям, ведь если они его увидят, то мир охватит паника.

– Сын мой, – сказала его исполинская мать в последний миг, прежде чем закрыть своим телом жерло извергающегося вулкана и навсегда покинуть этот мир, – ты узнаешь свое предназначение, когда настанет час. Ты великан и будешь великаном на сей земле. Всегда помни об этом.

Фириан решил, что все понял правильно. Вне всякого сомнения, он – Большущий-Пребольшущий. Об этом Фириан напоминал себе каждый день.

Это продолжалось пятьсот лет, и все пятьсот лет Глерк тихо кипел.

– Этот ребенок вырастет таким же, как и все остальные люди, – уклончиво заметил Глерк. Когда же Фириан вцепился в него с расспросами, Глерк залег в болотце, где росли большие белые цветы, закрыл глаза и сделал вид, что спит, а там и вправду уснул.

РАСТИТЬ РЕБЕНКА – с магией или без – всегда непросто: плач, колики, непрестанные сопли да навязчивое стремление сунуть в слюнявый ротик какую-нибудь мелкую гадость.

А еще шум.

– Ну пожалуйста, ну наколдуй, чтоб она замолчала! – упрашивал Фириан, когда новизна впечатлений прошла и к ребенку все привыкли. Сян, конечно, колдовать отказывалась.

– Нельзя использовать магию для подавления чужой воли, Фириан, – неустанно повторяла Сян. – Как же я тогда смогу запретить ей подавлять чужую волю с помощью магии, когда придет время? Это, знаешь ли, лицемерие.

Луна не молчала никогда, даже если у нее все было хорошо. Она что-то бормотала; она гулила; она пускала пузыри; она верещала; она хохотала в голос; она фыркала; она визжала. Это был водопад звуков, и он не умолкал ни на секунду. Ни на мгновение. Даже во сне Луна что-то мычала себе под нос.

Глерк сшил специальную перевязь, которая висела на всех его четырех плечах разом. Теперь он мог прогуливаться на шестереньках и брать с собой Луну. Он ходил с ней размеренным шагом между болотом, мастерской и развалинами замка, а на ходу читал девочке стихи.

Он вовсе не собирался любить этого ребенка.

Однако…

Это было одно из его любимых стихотворений. Он шагал, а девочка рассматривала его выпуклые глаза, острые уши, толстые губы и мощные челюсти. Она рассматривала каждую бородавку, каждую впадину, каждую склизкую шишку на его огромной плоской морде, и в глазах ребенка светилось ощущение чуда. Она вытянула палец и сунула его в ноздрю кошмару – посмотреть, что будет. Глерк чихнул. Девочка рассмеялась.

– Глерк, – сказала девочка, хотя, возможно, на самом деле просто икнула или срыгнула воздух. Но это было не важно. Она произнесла его имя. По-настоящему произнесла. Сердце чуть не вырвалось у него из груди.

Сян не стала ему пенять «вот видишь, а я говорила». Ну, разве что пару раз – не смогла удержаться.

ВЕСЬ ПЕРВЫЙ ГОД Сян и Глерк внимательно следили за девочкой, стараясь не пропустить признаков выброса магии. Оба видели (и чувствовали, когда брали ребенка на руки), что под кожей у Луны перекатываются целые океаны магии, однако сила никак себя не проявляла и таилась внутри детского тельца, словно могучая неодолимая волна.

По ночам колыбельку девочки наполнял льющийся из окна лунный и звездный свет. Сян завешивала окно толстыми занавесками, но они неизменно оказывались открыты, а девочка, не просыпаясь, пила лунный свет.

– Ох уж эта луна, – говорила себе Сян. – Чего она только не выкинет.

И все же в сердце у Сян жила тревога. А магия все прибывала.

На второй год магия, наполнявшая девочку, стала чуть ли не вдвое плотнее и сильнее. Глерк это чувствовал. И Сян чувствовала. Но магия так и оставалась заперта внутри.

«С волшебными детьми жди беды», – пытался внушить себе Глерк изо дня в день. Правда, в основном он был занят тем, что качал Луну. Или пел Луне. Или нашептывал ей, спящей, на ушко стихи. Вскоре к исходящему от девочки звону магии все привыкли. Она была энергичным ребенком. Любопытным. Непоседливым. Одного этого уже хватало, чтобы занять ее опекунов с головой.

А луна каждую ночь наполняла колыбель своим светом. Но Сян решила не волноваться по этому поводу.

На третий год магия Луны снова удвоилась. Сян и Глерк едва обратили на это внимание. Очень уж они были заняты девочкой, которая всюду совала свой нос, лезла куда не надо, рисовала в книгах, бросалась яйцами в коз и однажды прыгнула с забора, рассчитывая взлететь, но вместо этого заработала две ссадины на коленках и отколола кусочек зуба. Девочка лазала по деревьям, пыталась ловить птиц и порой разыгрывала Фириана, так что тот даже плакал.

– Призовем на помощь поэзию, – сказал Глерк. – Изучение языка облагораживает самую дикую душу.

– Надо учить ее наукам, – сказала Сян. – Науки упорядочат ее разум. Разве можно шалить, когда смотришь на звезды?

– Я буду учить ее математике, – сказал Фириан. – Пусть считает до миллиона, уж тогда-то ей будет не до меня.

Так началась учеба.

– «Так в каждом вздохе обещание весны…» – шептал Глерк на ухо спящей Луне зимой.

Под кожей у Луны перекатывались волны магии. Они не бились о берег. Пока – нет.