Аня
Вы узнаёте чувство, когда оказываешься в постороннем месте и ощущаешь определенную неуверенность, когда перемещаешься по помещению? Будто ты здесь чужак. Вот это примерно то, что я сейчас чувствую.
Мне некомфортно в доме Торецкого. Даже пару раз я ловлю себя на мысли, что как бы мне хотелось сейчас оказаться у себя дома, но я быстро отметаю эту чушь, ведь на самом деле у нас с Ксю нет дома. Место, где мы жили, это обитель чудовища, которое издевалось над нами.
Сильнее затянув пояс халата, спускаюсь вниз по лестнице и иду в сторону кухни, прижимая к груди телефон и документы, которые просил принести Торецкий.
Кстати, на кухне я сегодня была один раз. Наверное, это единственное помещение в доме, которое показалось мне относительно интересным и не обездушенным. Хотя вероятно это связано с тем, что здесь в основном хозяйничает Маргарита Леоновна. Несмотря на свою манеру держать дистанцию с хозяином и гостями дома, женщина показалась мне добродушной и колоритной. И видно по ее поведению, что она не боится Тора, а очень уважает и даже относится к нему с некоторым теплом.
Интересно, почему Торецкий решил поговорить со мной именно на кухне? Вопрос отпадает сам собой, когда я толкаю массивную резную дверь и оказываюсь в кухонном помещении, где в обеденной зоне за столом сидит Максим Константинович. Перед ним открыт ноутбук, стоит тарелка с карбонарой, а так же бокал с какой-то янтарной жидкостью. Вроде это виски.
— Принесла то, что я просил? — спрашивает, не поднимая глаз от ноутбука.
— Да, — подхожу к столу, кладу перед Торецким свои документы и затем скидываю фото тех, которые еще нашла на телефоне, ему в чат. — Не так много. СНИЛС, полис, паспорт, ну и свидетельство о рождении Ксюши у вас есть.
— Отлично, — кивает Торецкий и что-то начинает печатать на компьютере. — Виски будешь? — спрашивает, отпив немного из своего бокала.
— Нет. Я… я не пью… крепкий алкоголь.
— Есть вино?
— Наверное, сегодня обойдусь без вина и любого другого алк…
— Кофе? Чай? Не стесняйся, Ань. Чувствуй себя так, словно ты дома.
— Я ничего не хочу, Максим Константинович, честно. Спасибо. Мне больше важно узнать, что вы собираетесь делать дальше?
Торецкий накручивает на вилку спагетти с кусочками панчетты.
— В первую очередь, нужно будет снять побои.
— Побои? Но… какие побои?
Тор откладывает вилку, после чего тянется через стол ко мне и обхватывает пальцами мое запястье.
— Ты сядь, Аня, не стой.
Тепло дрожью пробегает по моему телу от кистей рук до макушки головы. Я медленно опускаюсь на стул, не в состоянии оторвать взгляд от рук Торецкого, которые сейчас сомкнулись на моих предплечьях.
— Вы про… про синяки на запястьях?
— Верно, — он медленно проводит большим пальцем по желто-синим пятнам. — Завтра мы поедем в больницу. Врачи зафиксируют побои.
— Этого вряд ли будет достаточно.
— Будет. Можешь не сомневаться.
Резко отпустив мои руки, Тор снова отпивает виски и устремляет взгляд в экран ноутбука.
— Он раньше оставлял какие-то ссадины? Синяки? Порезы?
— Какое это теперь имеет значение?
— Такое, что ты должна кое-что понять, Аня. Это сейчас я тебе помогаю, но в другой раз, если вдруг ты столкнешься с подобным человеком, никого может не оказаться рядом. И спасть себя должна будешь ты сама. А ты по факту развязала ему руки, так как ничего не фиксировала.
— Это так легко, по-вашему?!
— Нет, не легко. Поверь, мне прекрасно известно, насколько трудно призвать к ответственности человека, у которого имеются связи. Но твой Игорь трус. Он боится общественного осуждения. Ты бы могла попробовать спастись, обратившись хоть раз в больницу. Ты бы могла хотя бы зафиксировать это, — он указывает пальцем на синяки на моих запястьях, и я машинально тяну рукава халата ниже, чтобы скрыть отметины.
— Мужчинам всегда просто говорить на эту тему…
— Нет. Ты сильно ошибаешься, Аня.
— У меня нет друзей, Максим Константинович. Нет родственников. Никого, кто мог бы меня защитить. Вы же изучали мое дело. Вы сами сказали, что Игорь меня запугал. А теперь пытаетесь обвинить?
— Я пытаюсь сделать так, чтобы в следующий раз ты в подобном положении не оказалась. Поэтому отбрось свои обиды и желание впасть в состояние жертвы и послушай меня внимательно. Нельзя давать себя запугивать. Тронул пальцем — собираешь вещи и сваливаешь. Кризисные центры, общежития, приюты при церквях — используешь любую возможность, только чтобы не находиться на территории этого человека. Фиксируешь любую травму. Даже самую крохотную. Впоследствии, именно это тебя и спасет.
— А если и этого будет недостаточно? Что, вы мало читали, как богатых и властных мужиков оправдывают даже за убийства?
— Я не просто читал, — Тор окидывает меня мрачным взглядом. — Я не один раз сталкивался с подобным. Но вот, что я могу заявить тебе на сто процентов — если ты совсем ничего не будешь делать, то тогда точно проиграешь свою жизнь.
Максим Константинович снова начинает что-то печатать на ноуте, а я невольно возвращаюсь мыслями к его словам о собственном искуплении.
Он что-то страшное пережил… Может, это как-то связанно с той женщиной на фотографии у камина?
Несмотря на то, что мне жутко хочется кричать о своем бессилии, о том, что Торецкий не прав, что не всем помогают даже снятые побои, в глубине души я понимаю, что в какой-то мере он прав. Если ничего не делать, то точно не спасешься…
— Ксения завтра останется с частной няней, — Тор отпивает еще виски. — Пока вопрос с твоим мужем не будет решен, и вас официально не разведут, то лучше ей не посещать частные детские сады. Она будет заниматься дома.
— Вы думаете, что сможете добиться развода?
— Я не просто так плачу огромные деньги своему юристу. Он может добиться чего угодно. Даже лишения родительских прав.
Только от одной этой фразы мое сердце пропускает удар.
Лишение Свиридова родительских прав. О таком я и мечтать не могла.
В этом случае мы с Ксю будем окончательно свободны.
— А что если у Игоря на этом фоне окончательно снесет крышу?
— И такое возможно, — кивает Тор. — Поэтому заранее нужно будет продумать план вашей безопасности. Вплоть до того, что вам придется сменить место жительства.
— Я думала о переезде в другой город. И даже в страну, по возможности.
— Сначала нужно добиться развода. С ребенком, конечно, будет сложнее. Потребуется время, Аня. Возможно, не один месяц. И много жертв.
— Я готова, — киваю, тяжело сглотнув. — Всё, что угодно, лишь бы мы с дочкой были свободны.
Всё, что угодно…