Девочки Тора

Глава 7

Аня

Дождь расходится не на шутку. Когда я выхожу из кафе, холодные капли уже вовсю молотят по плечами, отчего я невольно ёжусь и обхватываю себя руками. Лето только закончилось, но похолодание уже явно ощущается в воздухе.

Слава богу, идти всего несколько метров, так что промокнуть я точно не успею. Во всяком случае, сильно. Мимо бегут прохожие, накинувшие на головы капюшоны или прикрывшие их сумками. В одном из этих прохожих я замечаю женщину с тележкой. Почему-то я обращаю на неё внимание. Возможно, потому, что она сильно отличается от остальной толпы.

Здесь бизнес-центр. В основном все в костюмах и хорошо одеты. А она выглядит мягко говоря не очень. Поношенная кофта, грязные волосы, торчащие из-под вязанной шапочки, на руках длинные дырявые перчатки. В тележке лежит какой-то хлам и мусор.

На контрасте с окружающей роскошью эта женщина выглядит странно. Внутри всё сжимается от одной мысли, что мы живём вроде бы в одном мире, но как же отличается жизнь одного человека от другого. Особенно тошно становится, когда женщина подходит к витрине кафе и заглядывает внутрь, тяжело сглотнув.

Господи, она есть, наверное, хочет.

Вспоминаю, что взяла из кафе корзинку на вынос. Достаю из сумки и тут же протягиваю женщине. Она не сразу отлипает от витрины и обращает на меня внимание, а когда, наконец, смотрит, то внутри её будто выцветших зрачков читается недоверие и тревога.

— Вот, возьмите. Это еда. Поешьте, — дёргаю руку ближе к ней.

Костлявые грязные пальцы осторожно ложатся на корзинку в бумажном пакете. Женщина тянет к себе еду и прижимает к груди. Взгляд её по-прежнему настороженный. Спасибо она не говорит, а просто кивает.

Я снова ощущаю какое-то тепло внутри. Помогать — это правильно. Мне это понравилось. На моём счету сегодня два добрых дела.

Дождь ещё сильнее начинает хлестать. Женщина, вздрогнув, толкает тележку вперёд, продолжая прижимать к себе пакет с едой.

Не могу перестать смотреть ей вслед, даже несмотря на усиливающийся ливень.

Если я сбегу от Игоря, мы с Ксю не окажемся на улице? Я со всем справлюсь?

"Что за дурацкие мысли, Аня? Лучше беги в здание, пока не превратилась в памперс из дождевой воды".

Мысли действительно дурацкие. Настолько, что я даже не сразу замечаю, как дождь перестаёт касаться моих плеч, а над головой нависает какая-то тень.

Резко поворачиваюсь и тут же утыкаюсь носом в белую рубашку, медленно поднимаю взгляд, пока не встречаюсь взглядом с чёрными глазами своего босса. Он держит над моей головой зонт.

— Решили уйти на больничный на второй день работы? — выгибает он бровь.

Немного в стороне от тротуара я замечаю открытый чёрный внедорожник с двумя громиллами рядом. Видимо, Торецкий заметил меня, когда подъезжал к зданию.

Странно, что он решил выйти…

— Что? Уйти на больничный?

— Ну да. Довольно прохладно, чтобы стоять под дождём.

— А… вы об этом. Простите, я просто… — указываю пальцем себе за плечо, в ту сторону, куда ушла женщина с тележкой.

Максим Константинович коротко кивает.

— Я видел акт вашей благотворительности. Это местная попрошайка. Её часто угощают здесь едой, снабжают вещами и много чем ещё.

Мне не нравится тон, которым отвечает Торецкий, поэтому я невольно хмурю брови, и почему-то испытываю глубокую обиду за эту женщину. Неизвестно ведь, почему она обитает на улице, есть ли у неё вообще дом, и почему она оказалась в подобной ситуации.

— Она хотела есть. И видно было, что не так уж часто её снабжают едой и вещами. Иначе она бы не выглядела так.

— Она выглядит так, Анна, чтобы её продолжали снабжать.

— Вы не можете знать этого наверняка, — разговор всё сильнее злит меня. Но я привыкла сдерживать свои эмоции и держать язык за зубами. Кроме того, пререкаться с собственным боссом вряд ли разумное решение.

Торецкий сощуривает глаза и чуть склоняет голову набок.

— Вы так наивны.

— А вы так равнодушны и жестоки. Людям иногда требуется помощь. Просто помощь. Что в этом плохого?

— Я работал в полиции много лет. Большинство людей не хотят быть спасёнными и что-то менять. Они держатся за те условия, к которым привыкли. Если бы они хотели их изменить, они бы что-то делали для этого. Давайте пройдём в здание, — он указывает рукой на двери.

А я не двигаюсь с места. Меня так сильно задевают его слова.

"…не хотят быть спасёнными…"

"…что-то делали бы…"

А когда нет возможности что-то сделать? А когда нет шансов на спасение и некому помочь?! Откуда он может знать, в каких условиях реально находится человек?

У меня вот нет возможности что-то сделать, как-то спастись…

— Может, они просто не могут? Может, эта женщина не может ничего изменить? Может, у неё серьёзные проблемы, или кто-то плохо с ней поступил? Иногда, Максим Константинович, у людей нет возможности спастись, вот и всё. Иногда им нужна помощь, как этой женщине. Но люди вроде вас её никогда не окажут. Так что пусть это сделаю я, — не знаю, с чего бы вдруг у меня так язык распустился.

Вероятно просто за день слишком много событий произошло. Или ситуация эмоционально ранила меня.

Но сказанного не вернёшь, так что мне остаётся лишь гордо вздернуть подбородок, выйти из-под зонта под дождь и поплестись к дверям на дрожащих ногах.

Ну, вот. Меня уволят, но дело будет не в Игоре, а в том, что я нахамила боссу. Замечательно.

— Анна? — окликает меня Торецкий.

Пока поворачиваюсь, буквально представляю, каким тоном он говорит "собирайте вещи, вы уволены", но на удивление босс говорит совсем другое.

— Дд. да?

— Пару месяцев назад я предложил этой женщине работу уборщицей в компании своего друга за достойную плату. Она отказалась. Большинство людей просто не хотят ничего меня, и живут за счёт таких как вы… Как бы вам не печально было это слышать. А под зонт вам лучше вернуться. Я серьёзно насчёт больничного. Не стоит самолично подвергать своё здоровье угрозе.

___

Ну как? Прав Торецкий или нет?