Дикий остров

1

Шли вверх по ручью: спереди Крис, за ним Тартарен и Тёма. Потом девчонки. Замыкал Юнг.

Давно забыли про солнце — оно осталось где-то там на высоком каменистом берегу, на единственной на всю округу человеческой зеленой поляне.

Уже третий час, как джунгли должны были кончиться, а они — выбраться на свет. Но тропический лес с банановыми пальмами, магнолиями, путаницей лиан, сплошным высоким кустарником и непроходимыми зарослями все не кончался, идти сквозь него было одно мучение — листья хлестали по лицу, ноги путались во вьющихся лиановых веревках и висячих корнях.

Тартарен в самом начале сегодняшнего похода набрал на радостях зеленых бананов, связал их, повесил на грудь. Зеленые стручки прыгали у него на шее, когда он, сменив Криса, прорубал широким лезвием ножа проход в зарослях. Пока он с досадой не сорвал банановое ожерелье и не забросил его подальше в кусты — кругом эти незрелые плоды торчали гроздями из банановых пальм, как гигантские зеленые пестики и тычинки в космических цветах, где лепестки — двухметровые банановые листья.

Катя, почти не спавшая ночью, еле передвигала свои совершенно бесполезные тут в своей стройности ноги в модных босоножках с ремнями, то и дело спотыкалась, оступалась, отставала и натирала ремешками кожу лодыжек до саднящей боли.

Юнг страдал. Он шел, глядя в стриженый затылок, трогая осторожно взглядом позвонки на шее Светы. Иногда хотелось догнать, шагать рядом по узкой, пробитой Тартареном и Крисом тропе, спросить: что это она, в самом деле? Ведь вчера-то, пока бродили по зарослям и он влезал на деревья и срывал и бросал ей зеленые бананы и неспелые абрикосы, она смотрела на него снизу вверх, они перекликались, она смеялась и спрашивала его, что это за цветок и как может называться эта вьющаяся ветвь с ягодами и листьями, и в глазах ее зеленых он ясно видел веселые искры.

А потом эти подколки за ужином и грубый показной флирт с Тартареном, — кажется, специально, чтобы позлить его. Боится она, что ли, показать, что чувствует на самом деле? Почему?

Конечно, ни о чем таком он спрашивать бы Свету не стал. А просто шел бы рядом. Но Катя то и дело отставала, садилась на землю, поправляла сбившиеся ремешки босоножек и просила Юнга идти дальше, а она сейчас догонит, а Юнг конечно же оставить ее одну не мог и ждал, пока она встанет и, прихрамывая, потащится за ним, улыбнется ему виновато и махнет рукой: иди, я сейчас.

Так отставали они раз за разом от Светы и ребят, пока Юнг не понял вдруг, что не видит стриженый затылок. Он даже хруст стеблей под ножом Тартарена не слышит. Не говоря уж о мерном сопении Тёмы, перебрасывающего свою сумку с плеча на плечо.

Катя, морщась и ойкая, в очередной раз опустилась в изнеможении на землю. Юбка ее кожаная давно уже украсилась сзади грязными разводами. Пуговка на зеленой блузке болталась на ниточке. Ворот разошелся, и в него видна была ложбинка груди, край черного лифчика. Волосы растрепались.

Катя сидела, вытянув ноги, Дима наклонился к ее ногам.

— Погоди-ка… — Взял осторожно за ступню, приподнял. — Ого!

На лодыжке сзади кровавый рубец от ремешка.

Ко второй ноге потянулся, Катя тут же подогнула ее под себя.

— Так, — сказал Дима.

— Ты иди, — попросила Катя. — Я отдохну и догоню.

— Посиди здесь. Я сейчас, — заспешил Дима.

— Ты что, хочешь их всех вернуть? Не на-а-адо, — протянула Катя.

Дима убежал.

Катя осталась одна. Сидела, склонившись, трогая озабоченно тонкие свои лодыжки. Так вот, когда нажимаешь пальцем, вроде не больно. Отчего ж так жжет, когда ступаешь? Говорила сама с собой, ведь не было рядом Димки. Убежал он и не вернулся.

Но кто это дышит совсем рядом и пристально на нее смотрит, — спросила себя Катя. Подняла глаза. Рот открыла, а крикнуть не смогла.

Прямо перед ней из влажного тропического сумрака выглянуло черное лицо с белыми полосами, блеснули белки глаз. Моргнула, лицо исчезло. Вскочила и, не чувствуя боли, понеслась вслед за Юнгом, крича:

— Ребята-а-а! Подожди-и-те!

Обогнала Светку, Тёму с Юнгом, рывшихся в сумке в поисках пластыря для Катиных ног, повисла на плече у Криса, оглядываясь, бормоча:

— Там, там…

— Что — там?

— Ничего, — объяснил подоспевший Дима. — Ноги она стерла.

Катя круглыми от ужаса глазами всматривалась куда-то чуть повыше и в сторону от спокойно подходившей к ним Светы.

Света проследила взгляд, обернулась, ничего за своей спиной не увидела. Обычная в последнее время картинка — «лопухи» тропические, кустарник, заросли всякие непролазные, про которые вчера с таким восторгом рассказывал ей этот смешной и нелепый ботаник Дима, которого здесь почему-то называют Юнг.

— Еще бы не стерла! С такими ремнями и подошвой на ногах в городе хорошо, не в лесу, — шевельнула пальцами в удобных по ноге кроссовках Света.

Крис подхватил Катю на руки, прошел чуть вперед, отодвинув с дороги Тартарена. Там впереди Крис разглядел поваленное дерево и вокруг него что-то вроде небольшой поляны. Катю прислонил к стволу, подождал Тёму с аптечкой. Забрал у него пластырь, пузырек со спиртом, марлевую салфетку.

Снял с Кати ее ремешковые шлепанцы, обработал ссадины, аккуратно и точно залепил налившиеся кровью рубчики пластырем. Протянул не глядя остатки пластыря Тёме. Тёма сложил все в аптечку, вернулся к оставленной на тропинке сумке.

— Эй! — окликнул стоявшую чуть в стороне, кончики ладоней в карманчиках джинсов, пирсингом на животе вперед, Свету. — Сумка моя где?

— А я откуда знаю? — не оборачиваясь, ответила Света. — Где оставил, там ищи.

— Что там, Тёма? — поднял голову Крис.

— Да сумка, понимаешь, пропала, — растерялся Тёма.

— Эй, эй! Что за шутки, — дошло до Тартарена. — Там же наши запасы, спички, веревки.

— Может, ты дальше ее оставил? — спросил Юнг.

Ответить ему Тёма не успел.

Из чащи вылетел дротик, вонзился в поваленный ствол прямо над головой Кати. И тут же полезли с трех сторон из зарослей черные рожи, размалеванные белым, посыпались, вонзаясь в землю и стволы, дротики, раздался визг.

Катя, забыв про ноги, схватила свои босоножки, вскочила, крикнула:

— Это они! Бежим!

Никто не спрашивал, кто такие эти они. Тёма подобрал упавший рядом с ним дротик, метнул его в первую же высунувшуюся голову. Кто-то в зарослях вскрикнул от боли. На секунду стихло.

— Скорей, скорей! Уходим, — торопил Крис. — Тартарен первый. Мы с Катей за ним. Света. Юнг и Тёма прикрывают. Пошли!

Вовремя.

Едва Крис выстроил свой маленький отряд и Тартарен махнул привычно ножом, как мачете, срубая банановый лист, с трех сторон сильно и дружно заверещали угрожающе, забухали в какие-то барабаны, сначала медленно, потом все быстрее, быстрее…

— Бежим! — крикнул Крис.

Тартарен несся по джунглям как раненый слон, пробивая дорогу массивным своим телом. Да так лихо, что остальные едва поспевали за ним.

Вой, визг и барабанный бой не отставали ни на секунду. Чернорожие и крашеные упорно гнали их вверх по ручью, обступая с трех сторон.

Вдруг заросли начали редеть и расступаться. Подъем стал круче. Тартарен увидел что-то замаячившее впереди. Дал знак на ходу, чтоб поднажали.

Катя задыхалась, но стертые ноги без босоножек шлепали по земле как бы сами собой.

Ручей сделал крутой поворот. Тартарен перепрыгнул его. Остановился как вкопанный. Катя с Крисом ткнулись ему в спину. Тартарен едва удержался, чтоб не сделать шаг. Катя выглянула из-за Криса и заверещала не хуже тех диких, что гнались за ними. Дикари вдруг замолчали. И в тишине сквозь замершее дыхание троих послышалось Тартареново:

— Звездец, приехали!

И Крисово:

— Ой-ё!

И подоспевшей Светки:

— Блин!

Прямо перед ними, растянутый за руки и за ноги, почерневший, вздутый и голый, висел труп мужика. Головы у трупа не было. Пах он сильно и омерзительно. Кожа его, отливавшая зеленью и синью, вдруг зашевелилась, загудела — туча жирных мух разом поднялась и закружилась вокруг гниющего мяса.

Сзади послышался топот. Тёма и Юнг выскочили из-за поворота. Юнг не удержался, налетел со спины на Светку, обхватил ее рукой, чтоб остановиться, задышал ей в шею, она, запрокинув голову, взглянула Диме в лицо, а он этого и не заметил, смотрел, открыв рот и тяжело дыша, на жуткое зрелище — мертвый голый человек без головы, растянутый за руки и за ноги, в туче гудящих мух.

Сзади трещали ветками, подкрадываясь.

Тартарен боком стал обходить висевшего над ручьем. Вдруг замер. Поднял руку. Крис и следовавшие за ним остановились. Леша ткнул пальцем в землю за спиной трупа.

Там была вырыта яма глубиной метра три. На краю ее они сейчас стояли. Яму прикрыли банановыми листьями. В просвет между ними виднелись на дне острые колья.

Вот куда их гнали. Чернорожие, заметив, что план их провалился, не понимая, кто же и как всю компанию предупредил, завопили от досады с удвоенной силой.

Тартарен пробежал по краю над ямой, наддал еще и выскочил на открытое место.

Джунгли оборвались внезапно и стояли за спиной стеной. Там продолжали орать и стучать. Прямо перед ними поляна, поросшая травой, и дальше зеленый склон холма, под ним метрах в тридцати от кромки леса частокол — толстые бревна, ошкуренные и с острыми концами, выстроенные забором плотно в ряд.

Тартарен занес ногу. Крис открыл рот, чтобы остановить его. Дротик со свистом пролетел между ними, воткнулся в землю, решил неначавшийся спор.

Тартарен огромными скачками пересек открытое пространство, подпрыгнул, ухватившись за верхушку забора, повисел секунду, заглянул внутрь, отпустил, закрутил руками, как мельница, показывая «скорей! скорей!».

Крис подбежал, взлетел на частокол, уселся между зубьев, протягивая руку Кате. Тартарен присел, сложив ладони перед собой. Катя ногу поставила, Леша выпрямился, Крис подхватил Катю, переправил по ту сторону забора. Светку Юнг, сзади схватив за талию, подбросил вверх, как фигурист.

Последним перелезал через забор Тартарен. Два дротика один за другим вонзились в бревна. Один пришпилил рубашку Леши. Другой зацепил мощную плечевую мышцу. Тартарен рванулся. Рукав треснул, кожа лопнула. Кровь брызнула на бревно. Тартарен тяжело перевалился через зубья, упал внутрь частокола на песок. Там его подхватили за руки Юнг и Тёма, вместе, увязая по щиколотку в песке, пробежали вверх по склону и укрылись в стоявшем посреди двора срубе из тесаных бревен.

В стене сруба был дверной проем, узкие окна. Черные рожи в белую полоску мелькнули между зубьев частокола. Сверкая белками и зубами, повисели секунду и исчезли.

Команда перевела дух и огляделась.

Вместо пола внутри сруба был насыпан песок. В углу — очаг из камней с вытяжкой, обмазанной глиной, уходил под кровлю, крытую банановыми листьями. В центре в песок вкопан старый котел с дырой в днище. Котел наполнялся водой из родника, которая из него вытекала и уходила под стенку сруба. Отсюда брал начало тот самый ручей, по руслу которого они поднимались. А возле этого маленького бассейна с водой стояла пропавшая Тёмина сумка.

2

Первым делом выставили часовых.

Сам Крис уселся у входного проема. Юнга послал делать обход вдоль стен и поглядывать в окна.

Сруб расположен был толково. Подойти к нему незаметно невозможно. Кругом открытое пространство и песок — по нему не побежишь, увязнешь.

Тёма занялся раной Тартарена. Катя вызвалась ему помогать. Сняли с Тартарена рыбачью его жилетку. Катя расстегнула пуговицы на рубашке, вытащила из джинсов, осторожно высвободила руку Тартарена, нежно надавливая пальчиками, исследовала рану на плече.

— Ты чего это, крови не боишься? — с хриплой насмешкой осведомилась Светка, пристроившаяся возле очага.

— Крови не боюсь, — сухо ответила Катя. — Я по ОБЖ отличницей была. И папа у меня хирург.

— Ну-ну.

— Марлю, спирт, иглу и нитки, — потребовала Катя.

— Эй! — прорезался Тартарен. — Иголка тебе зачем?

— Швы накладывать буду.

Тартарен обалдело переглянулся с Тёмой.

«Ни фига себе», — подумали они.

Катя ловко обработала рану. Иголку с ниткой пропитала спиртом. Мгновенно наложила три шва, прокалывая кожу, завязывая узелки. Тартарен так и сидел, блаженно улыбаясь от прикосновений нежных пальцев. И даже не поморщился.

Катя наложила на шов марлевую салфетку, сверху стянула пластырем.

— Спасибо доктор, вы меня спасли, — потянулся Тартарен губами к щечке Кати.

— Не за что, больной, — отпихнула усатое нахальное лицо Катя.

— И это всё? — протянул разочарованно Леша.

— Швы снимем через три дня.

— А лечебный массаж?

— В вашем положении это вредно, — усмехнулась Катя и не покраснела.

— Бегство босиком по джунглям от озверевших дикарей возвращает утерянное присутствие духа, — заметил Юнг.

Катя на это ничего не сказала. Оглянулась только на Криса, ревниво наблюдавшего за ее хлопотами над раненым, и сама себе удовлетворенно кивнула.

Тёма завозился у очага. Сложил припасенные тут же дрова, полез в сумку за спичками.

— Не трать зря, — остановил его Леша. Перебросил здоровой рукой жилетку. — Там в кармане зажигалка. Может, она заработала.

Карманчиков в Лешиной жилетке было десятка полтора. Тёма открыл наугад и достал… сухарик. Потом второй и третий. В следующем кармане было то же. Все карманы жилетки были набиты сухарями.

— Фью, — свистнула Светка.

— Вот блин! — совершенно искренне удивился Тартарен. — А я-то думаю, что это у меня там хрустит.

Все молча уставились на Тартарена.

— Э-э, вы чего? — взревел он возмущенно. — Вы что же думаете, это я…

— А чего думать? — жестко заметила Светка. — Ты ж сухари общие скрысятничал. Знаешь, что за это полагается?

— Погоди, — остановил ее Крис. — Леша!

— Что — Леша?

— Как ты это объяснишь?

— Ни хрена я вам объяснять не обязан, — нахмурился Тартарен. — Вы что ж, думаете, я встал ночью, рассовал сухари по карманам, а потом сунул жилетку Тёме, чтобы он их там обнаружил?

— Нет, — помедлив, сказал Крис, — я так не думаю. Но как-то ведь они попали к тебе в карманы. Как?

— «Как», «как»! — передразнил Леша. — А как пропавшая Тёмина сумка попала в этот сруб? Ты об этом подумал?

— Я об этом думал, — сказал Юнг, не отходя от окна.

— Ты… Да все мы только об этом думаем, как только увидели ее здесь. И что надумали? Похищать у нас сумку, для того чтобы ее тут же подбросить… Бред какой-то. Или, может, оттуда что пропало? А, Тёма?

— Да нет, — пожал плечами Тёма, разложивший возле очага пакетики с остатками еды. — Вроде все на месте.

— Ну, — с вызовом посмотрел Тартарен на Криса, — как ты это объяснишь?

— Э… Ты чего, — снова вылезла Света. — Сухари скрысятничал и хочешь на дикарей свалить?

— Дикари? — только сейчас сообразил Тартарен. — Не знаю. Может, и дикари.

— Как ты это себе представляешь? — пытался понять Крис. — Под утро пробрались в лагерь, залезли в сумку, рассовали сухари по карманам твоей жилетки?

— Запросто. Я, между прочим, на ночь ее снял и бросил как раз рядом с сумкой, — вспомнил Тартарен. — А до того был у вас у всех на глазах. И встать не мог, чтоб вы все не проснулись. Только вот зачем это им?

Помолчали, глядя, как Тёма разводит огонь в очаге. Огонь вспыхнул, разгорелся. В обмазанной глиной вытяжке загудело. Тёма разложил складной котелок, зачерпнул воды из родника, пристроил на свисавший прямо из вытяжки крюк.

Однако тут все продумано, рассматривал песчаный пол, стены, окна-бойницы и этот крюк Дима.

Что-то ему припомнилось.

Где он все это уже видел?

— Интересно, откуда вообще взялись эти чернявые? — спросил Тартарен. — Кто они вообще такие? Кто-нибудь их разглядел как следует?

— Рожи у них в белых полосках, — напомнил Тёма.

— А что это значит?

— Боевая раскраска.

— Охотничья, — тихо сказала Катя.

— Что? — спросил Крис.

— Это охотничья раскраска полинезийских племен.

— Ты-то откуда знаешь? — презрительно скривилась Света.

— Ну я же не только языками занималась, — обхватив по привычке колени, глядя на огонь, объяснила Катя. — Читала кое-что…

— И что? Мы в Полинезии, что ли? — не понял Тартарен.

— В Полинезии, — кивнула Катя. — Или в Африке. Или в Новой Зеландии. Или в Южной Америке.

— Как это?

— Такая вот полосатая раскраска применяется самыми разными племенами в разных частях света. Везде, где есть тропические леса. Полосы помогают маскироваться. Имитируют свет и тень в джунглях.

— Да? Мне кажется, именно эти-то полосы не маскировали наших дикарей. Как раз наоборот, — заметил Тартарен.

— Именно, — подтвердила Катя. — Белым никто лица и тела не полосует.

— А каким же?

— Желтым, красным. Иногда зеленым.

— Это если не хотят, чтобы заметили. А если наоборот?

— Да уж, — согласилась Катя. — Все это очень было похоже на демонстрацию. Акт устрашения.

— Вернулись к тому, с чего начали, — подвел итог Тартарен. — Кто тут что демонстрирует и зачем?

Тёма залил кипятком четверть кубика бульона в пластмассовой крышке, которую приспособил под общую чашу. Протянул Тартарену как раненому. Тот благородно отдал первую порцию Кате.

— Ну хорошо. А об этом вот что ты думаешь? — Крис взял дротик у Юнга и показал Кате.

Катя отхлебнула бульона, хрустнула сухариком, провела осторожно пальчиком по гладкому, точно полированному острию.

Дротик был из цельного дерева. Без наконечника. Дерево красноватого оттенка.

— Отличное оружие, — похвалила Катя. — Сделано, похоже, из палисандра. С такими дротиками охотятся мужчины из индейских племен в лесах Амазонки.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался Тартарен.

Взял дротик наперевес здоровой рукой, встал, примерился, мощно метнул в стену. Дротик глубоко вонзился в бревно, подрожал, трепеща, и затих.

— Гм. Если таким в спину… — покрутил головой Тартарен. — Странно все-таки, что ни один из них в нас не попал.

— Захотели бы — попали, — хмыкнула Света.

— Что ты хочешь сказать?

— Они ж гнали нас, как зайцев. На эту яму с кольями, — напомнила Света.

— И мы бы точно в нее провалились. Да еще напоролись бы на колья внизу. И медленно бы там умирали, истекая кровью, — нарисовал невеселую картину Юнг.

— Так бы все и было, — согласился Крис. — Если бы не труп повешенного.

— Выходит, кто-то хотел нас предупредить…

— Довольно оригинальным способом. — Юнг вспомнил, как шевелились, поблескивая синим и зеленым, мухи на теле трупа.

И Катя вспомнила то же. Не допив, отдала крышку с бульоном Тёме. Передернулась вся, спросила:

— Как вы думаете, кто он был, этот человек? И… за что его убили?

— Одни убили и голову отрезали, — вещал Тартарен. — Другие подвесили перед ямой с кольями, чтоб мы в нее не провалились. Думали, земля необитаема. А тут, оказывается, полно народу бродит.

— А ты предпочел бы, чтоб мы тут были одни? — с удовольствием прихлебывая бульон и хрустя сухарями, спросила Света.

— Не знаю, — почесал затылок Тартарен. — Но то, что мы не один на один с этими дикарями, — уже неплохо.

— Ты хочешь сказать… — втянул воздух Крис, — тот, кто вернул нам похищенную сумку и вывесил это чучело над ямой, играет на нашей стороне?

— А почему бы и нет? Ну да! — осенило Тартарена. — Ты же сам говорил о пари. О ставках. Все сходится! Одни поставили на то, что мы загнемся, и стараются нас угробить поскорее. Другие…

— …Что загнемся не так скоро, и пытаются продлить агонию, — мрачно закончил Юнг. — Между прочим, знаете, на что вот это все похоже? — обвел он широким жестом стены сруба. — Точно такой форт описан в романе Стивенсона «Остров сокровищ». Там даже, кажется, вот такой котел, вкопанный в землю, был. И частокол.

— Как ты говоришь? Остров сокровищ? Такое театрализованное представление? Вроде новогодней елки в Олимпийском, да? Только Дед Мороз в пути застрял. И трупы почему-то настоящие. И дротиками шкуру дырявят, так что швы приходится накладывать. Ну попадись мне эти игроки… — погрозил Леша кулаком в сторону джунглей.

— Остров сокровищ, — тихо повторила Катя. — Значит, мы все-таки на острове.

— Да какая тебе разница? — зевнув, щелкнула зубами Светка. — Можно подумать, наши шансы вырастут, если бы это был не остров. — Мы ж в этом сарае теперь все равно что под арестом. Сухари кончатся или толстяк их ночью сожрет — и через пару суток дикари возьмут нас безо всяких этих своих палок.

— Но-но! Я попросил бы без намеков! — сделал вид, что обиделся, Тартарен. — Я человек благородный. И не позволю… И вообще, об одном я только жалею…

— О чем же? Что сухари плохо спрятал?

— Не в сухарях счастье, детка, — опустил Тартарен лапищу на голову обидчицы.

— А в чем же?

— Бананы я зря выбросил. Сейчас бы испекли их и съели.

Катя посмотрела на Тартарена с нескрываемым восхищением.

Решительно невозможно было задеть этого парня. И в первый раз с того самого момента, как вытащили ее на вилле из машины и запихнули, ничего не объясняя, в самолет, Катя подумала, что все еще может кончиться хорошо.

— Блин, но как же они все-таки умудрились сумку сюда доставить? — схватился за голову Тартарен. — На вертолете, что ли?

3

Тёма с Юнгом вышли на разведку утром после первой тихой ночи: у них была крыша над головой, полная луна освещала белый песок и частокол — ни внезапных нашествий дикарей, ни мошки, ни шелеста листьев и шороха хищников в джунглях.

Сначала лезли по отлогому склону, таясь за кустами и не выпрямляясь, чтобы снизу из леса их нельзя было приметить. Один лежит под кустом. Другой, согнувшись, перебежками движется по холму, нависающему над частоколом. И все тянет обернуться, посмотреть на избушку внизу за забором. И на лес — как там насчет размалеванных белым черных рож.

Но было тихо. Небо голубое в жаркой дымке. Знойный воздух дрожит над каменистым склоном. Птица плавает в небе высоко. Полное ощущение, что они тут вдвоем и вокруг на километры ни одной человеческой души. А больше им чего опасаться? У Тёмы за спиной — дикарский дротик из полированного палисандра на ремешке болтается. У Юнга — нож.

Пологий подъем скоро кончился. Склон пошел вверх каменистыми уступами. Такие гигантские «ступени» с «террасами», как в пирамидах ацтеков. Только ступени метров по пять. А на террасах поля и рощицы. И каждую ступень пока преодолеешь, забудешь и про диких в лесу, и про далекую птицу в небе. Как они там? Что ей видно? Далеко ли тянется река в тропическом лесу? Океан со всех сторон окружает эту землю? Может быть, есть тут островок цивилизации — отель, например, или вилла, или даже там поселок, или городок. Зайти, постучаться. Так, мол, и так, брошены обстоятельствами к черту на рога, позвольте в Москву позвонить, но скажите сначала, где мы, собственно, находимся.

Птице видно, конечно, сверху все, но ведь не спросишь ее, даже если она спустится. К тому же спускаются они, как правило, мертвечинки поклевать. Это они наверху такие благородные. А заметят какой-нибудь труп, облепленный мухами, сразу слетаются. Так что пусть болтается себе в небе, никому не хотелось бы стать тем, что наверняка привлечет их своей неподвижностью и соблазнительным запахом.

Так Юнг мысленно разговаривал с птицей, вслед за Тёмой вставляя пальцы в расщелины, подтягиваясь, отыскивая ногой выступ на скальной ступени. Им надо было залезть на гору повыше, осмотреться, увидеть как можно больше. На птичий взгляд не рассчитывали, но внести хоть какую-то ясность в положение их дел требовалось.

Юнг подтянулся, забросил руку, повис, Тёма за шиворот ухватил, втащил на террасу.

Дима полежал немного, отдышался, встал, подошел к краю, попытался разглядеть что-нибудь сквозь солнечную дымку. Глаза его привыкли постепенно, и вдали проступила долина речки — вся в плотной лиственной массе, и такой же холм напротив, и гребенка скал с той стороны долины. Больше ничего разглядеть он не смог.

— Надо бы повыше подняться, — предложил Тёма.

Они обернулись прикинуть, как широка эта терраса, на которую они вылезли.

Перед ними была роща молодого бамбука. Зеленые удилища в узких листьях стояли плотно в ряд, как будто гигантскую циновку кто растянул поперек склона.

— Ага, — кивнул сам себе Тёма.

Юнг наблюдал, как ходит Тёма меж часто стоящих бамбуковых стволов. Одни были совсем тонкие, как удочки-одноколенки. Другие — толщиной в руку культуриста.

Тёма нарезал сначала тонкого бамбука. Сантиметров по пятьдесят, чтобы с одного конца получилось острие, с другого, там, где стволик расширялся, делал выемку. Потом долго и придирчиво выбирал бамбук потолще. Проверял, как гнется. Согнет у основания, отпустит резко, бамбук выпрямится пружинисто, венчиком узких листьев наверху встряхнет.

Наконец выбрал подходящий ствол, сменил лезвие на полотно ножовки, отпилил бамбуковую палку метра полтора длиной, сделал засечки на концах и одну посередине. Достал из кармана рубашки моток тонкого прочного шпагата, отмерил, отрезал, сделал петли, набросил на один конец, согнул бамбуковую палку с большим трудом, петлю накинул.

Получился лук.

А тонкие бамбучины с острым концом — стрелы.

— И кого ты думаешь этим поразить? — не поверил в затею Юнг.

Тёма не ответил. Выбрал бамбуковый ствол потолще, отсчитал пятнадцать шагов, стрелу вставил в тетиву, натянул, поднял лук, приложился щекой к кончику стрелы, где должно было быть оперение, прицелился, легко отпустил. Тетива задрожала, издав басовый звук, стрела тонко свистнула, сочно треснул бамбук.

— Вот это да! Вот это здорово! — восхитился Юнг.

Они вышли на опушку. Тёма нес на плече свои разнокалиберные удилища.

Терраса подымалась вверх полого, вся поросла высокими, разлапистыми растениями, под которыми красными, яркими каплями подрагивали цветки мака. По всему склону разбросаны были огромные каменные глыбы. А там, где они вышли из рощи, трава была свежепримята и сложены на ней аккуратно настриженные бамбуковые прутья. Тут же валялась начатая плетеная корзинка. Кто-то совсем недавно сидел тут и, поглядывая на птицу, плавающую в небе, тянул заунывный мотивчик и плел эту вот корзинку. Потом отложил ее, незаконченную, с торчащими во все стороны прутьями, собрал вещички и удалился.

Тёма опустил на траву напиленные палки, взял чужой бамбуковый прут, осмотрел аккуратный срез.

— Похоже, не мы одни бродим по этому строительному рынку, — заметил Юнг.

Если и были тут люди, по лугу они лишний раз не ходили — высокие травянистые растения, похожие на крохотные елки с бурыми метелками цветов на макушках, стояли ровными рядами. Ни следов, ни тропинок, только ярко-красные маки на тонких мохнатых стеблях подрагивают на ветру.

А что в этой траве зверьки или птицы вдруг стихли, это понятно — их спугнули фигуры двоих, появившиеся только что на опушке.

— Надо идти, — вздохнул Тёма и вложил на всякий случай стрелу в тетиву.

— Куда?

— Там, — показал Тёма, — нам все будет видно.

Луг замыкала высокая отвесная стена. Последняя на этом склоне. А наверху должно быть плато.

— Господствующая высота, — усмехнулся Юнг, вспомнив тактические премудрости о действиях командира мотострелкового взвода, преподанные им в подмосковных полях скучноватым майором с военной кафедры.

Майор был сухощав, с продольными суровыми морщинами на лице, с сиплым голосом. Когда снимал фуражку, сзади от воротника до макушки подковой отмечалась мохнатая плешь, протертая офицерским головным убором. А учил он их тактике боя на примере действий Советской армии во времена Великой Отечественной войны. И, выходя на учение в поля, надевали они гимнастерки и пилотки образца сорок первого года.

Все было одно к одному, и слова «господствующая высота» невозможно было забыть.

— Господствующая высота, — отозвался Тёма. — Точно.

— Тогда вперед!

Юнг вошел в траву. Тут же фыркнуло под ногами, вылетели, часто треща короткими крыльями, три толстенькие птицы. Тёма в одно движение вскинул лук, повернулся, натянул и отпустил тетиву.

Звук — как будто хлестнули прутом подушку. Птица комком плюхнулась в траву. Юнг подбежал, поднял пробитое стрелой тельце. Коричневые перья отливали золотом, на голове короткий гребень. Длинная шея болталась, глаз затянут синей пленкой. А весу с полкило.

— Кто это? — тронул Тёма птичий гребень.

— Кто-то из фазаньих, — пожал плечами Юнг. — Ближайший родственник курицы.

Почувствовал что-то, оглянулся на обломок скалы, вросший в поле. Как будто кто-то следил за ними.

Тёма выдернул перо из птичьего хвоста, привязал ниткой к толстому кончику стрелы. Насадил на тетиву. Голову теплой еще птицы засунул под ремень джинсов. Мертвая, она болталась и била его скрюченными лапками по ноге все время, пока шли через луг.

Еще раз пять Тёма вскидывал лук, и гребенчатых голов с закрытыми глазами, просунутых под ремень, и скрюченных лапок, цепляющих его при каждом шаге за джинсы, прибавилось, пока добрались до подножия последней террасы.

Добычу Тёма сложил на груду щебня под скалой. Рядом положил лук и стрелы. Обмахнул с джинсов бурую цветочную пыльцу. Дротик забросил за спину, примерился, ловко, быстро полез по стене. Юнг двинулся за ним вслед. Он старался повторять за Тёмой движения. Иногда ему это удавалось. На господствующую высоту влезли почти разом.

Плоская полоса метров двадцать шириной тянулась в обе стороны и была похожа на верхушку Китайской стены. Была она буро-зеленого цвета, от покрывавшей ее той же высокой травы с метелками мелких цветов на верхушках. Ветер трепал и шевелил бурое покрывало, а под ним до самого горизонта темно-синий, почти черный, весь ребристый от волн океан.

Оглянулись вниз на долину, и даже Тёма, пошатнувшись, отступил на шаг. Они стояли на самом краешке стенки огромной, вытянутой чаши.

Стенка уходила, закругляясь, туда, откуда принесло их потоком. По ту сторону долины она тянулась тоже. Вниз по реке крошилась, ломалась, сходила на нет. Там от нее отломился огромный кусок, открывая реке путь вниз, вдоль протянувшегося до горизонта острова. Края его были скалистыми и рваными. И две вершины поднимались над частоколом мелких, острых скал вдоль побережья — одна, коленчатая и длинная, походила на подзорную трубу. Другая, едва видневшаяся, была кругла, как стол.

С того места, где стояли Тёма с Юнгом, было видно — остров в океане один.