— Значит, никаких доказательств, что Булатов спит с эскортницами?
— Нет, ваше сиятельство, — чуть шепеляво отвечает Егор. — Только парочка тех жёлтых статей.
— Понятно, — сделав глубокий вдох, отхожу от тренажёра. — Что-нибудь другое нашлось?
— Есть кое-что про его сына.
Так-так. Сразу становится интересно. Дети — превосходный рычаг давления.
— Он раньше учился в другой престижной школе, — продолжает Егор. — Но три года назад ушёл оттуда и перевёлся к вам в Бриллиант.
— Угу, — согласно мычу я.
Память подсказывает, что так оно и было. Борис Булатов появился в моём классе три года назад. Причём посреди учебного года.
— Как раз перед уходом Булатова из той школы случилось происшествие. Одного парня сильно избили. Я поискал инфу, он после этого остался инвалидом.
— Думаешь, это сделал младшенький? — спрашиваю я.
— Очень может быть. Потому что родители пострадавшего даже не стали писать заявление. А вскоре после этого у них появилась недвижимость, которую они вряд ли могли себе позволить.
— Что за недвижимость?
— Офис недалеко от метро Алексеевская. Миллионов двадцать стоит. Раньше он принадлежал одному человеку, который есть в друзьях у барона Булатова в ЦЦ.
Кажется, я понимаю. Схема могла быть такой: Борька Булатов избил парня, а его отец всё замял. Уговорил знакомого передать семье пострадавшего недвижимость, а с ним рассчитался сам.
— Эти люди дворяне?
— Нет. Простолюдины, средний класс.
Это только укрепляет подозрения. Простолюдинам тяжело тягаться в судах с дворянами, даже несмотря на закон о формальном равенстве. На то оно и формальное — люди вроде бы равны, но аристократы равнее. Их всё равно воспринимают как более честных и благородных.
Бред, конечно. Но вековая монархистская пропаганда намертво отпечаталась в людских умах.
Я уж не говорю о том, что барон Булатов обладает бо́льшими деньгами и связями. Он вполне мог бы выиграть суд, даже если его сын действительно виновен.
Одним словом, стороны предпочли замять дело. Ну да, парнишка остался инвалидом, зато семья получила неплохой актив. Если не претендовать на роскошь, аренда такого офиса вполне способна обеспечить простую семью.
— Сделаем вот что, Егор. Постарайся найти все подробности об этом происшествии. А ещё достань мне контакты этих людей.
— Будет сделано.
— Когда закончишь, постарайся узнать, где бывает наш общий друг. Который старший. Меня особенно интересуют рестораны и другие развлекательные заведения.
— Понял. Поищу.
Сбросив звонок, я поправляю в ухе беспроводной наушник и возвращаюсь к тренажёру. Звонок Егора застал меня во время работы на гравитроне.
Теперь я постоянно хожу в зал. Это как наркотик.
Собственно, учитывая выбросы гормонов во время и после тренировки — это и есть своего рода наркотик. Только полезный.
Превращаться в бодибилдера я не собираюсь. Слишком много заморочек, а у меня других дел хватает. Стать сильнее, укрепить силу воли, обрести более мужественную форму — вот мои цели.
Закончив упражнение, отхожу подальше от других людей. Достаю из кармана телефон и звоню Виктору.
— Доброе утро, ваше сиятельство! — бодро отвечает тот.
— Доброе. Как у нас дела с Оруженосцем?
— Прекрасно. Сегодня целая толпа претендентов в секунданты. Буду общаться и отбирать лучших.
— Хорошо. Не забывай скидывать мне всю информацию, сайт нужно пополнять.
— Конечно.
— У тебя есть знакомые эскортницы?
Вик аж закашливается, а потом хрипло отвечает:
— Тебе зачем?
— Мне не нужно. Сможешь найти такую, которая согласится притвориться обычной девушкой, соблазнить дворянина и снять это на видео?
— Непростая задача. Она же понимает, что после этого может оказаться на дне Москвы-реки. Нужна какая-то отчаянная девица, которой очень требуются деньги.
— Найди мне такую до конца недели. Как найдёшь, сообщи.
— Принято.
Продолжаю тренировку. Сегодня у меня в планах сходить в школу, и ещё поговорить с Игнатом. Самый мелкий акционер Цитаты тоже играет свою роль, и у меня есть планы на него.
Полагаю, что у Белозерской с Булатовым тоже есть. Вопрос в том, кто сумеет «разыграть» Игната первым. И у кого это вообще получится.
Номера его телефона у меня нет. Поэтому, выйдя из зала, набираю Ольге и прошу скинуть номер Игната. А затем уже звоню ему.
Игнат отказывается от встречи. Мотивирует это тем, что у него много дел. Мол, увидимся на собрании акционеров. Спешно попрощавшись, он кладёт трубку.
Любопытно. Возможно, это означает, что я опоздал, и парочка графиня-барон уже сделали свой ход. А может, младший акционер просто слишком осторожен и не хочет связываться ни с одной из сторон конфликта. Он произвёл на меня впечатление умного, но слишком тихого мужчины.
Что же, ладно. Позже позвоню ему ещё раз. Я парень настойчивый.
Только уже завтра. Сегодня у меня настолько важное дело, что Цитата меркнет перед ним.
Собрание в поместье князя Грозина.
Этим вечером решится моя судьба. Станет известно, буду ли я назван полноценным членом рода или навсегда останусь изгоем.
Ведь я знаю, что Григорий Михайлович никогда не меняет своих решений. То, что он сегодня собирает семейный совет — исключение, подтверждающее правило.
Цитата отходит на второй план. Пока что я сделал всё, что мог. Теперь надо только дождаться, когда Егор и Виктор выполнят мои поручения, а уже затем приступать к дальнейшим действиям. План у меня есть.
Я весь день как на иголках. Мама тоже, ведь Марина и ей сообщила о собрании.
После обеда садимся в мамин Эльбрус и едем.
— Ты правда думаешь, что он решил нас вернуть? — спрашивает она.
— Если б он хотел оставить нас изгоями, зачем тогда совет? — задаю риторический, по моему мнению, вопрос. — Загвоздка в том, что это именно совет. Дедушка, похоже, не хочет единолично принимать решение.
— Это на него непохоже, — бормочет Анна.
— Наверное. Ты лучше его знаешь.
— Он всегда сам всё решал, и ему было плевать, что подумают остальные. Например, когда он составил указ о твоём признании, то никого не спросил.
— Возможно, дело в том, что он понимает — ему недолго осталось, — задумчиво говорю я, глядя в окно.
— Саша! Что ты такое говоришь?
— Ну прости. Он стар и может умереть в любой день. Сама знаешь.
— Знаю, — хмуро соглашается мать.
— И когда он умрёт, его единоличное решение могут послать подальше и снова объявить нас изгоями. Поэтому он хочет, чтобы вся семья нас приняла. Это лишь мои предположения, но других резонов я не вижу.
— А ты, наверное, прав, — подумав, соглашается мама и тяжело вздыхает. — Что ж, приедем и узнаем.
Собственно, скоро мы добираемся до поместья. Гвардеец на воротах жестом просит остановиться и наклоняется к окну:
— Добрый день, господин, госпожа. Его сиятельство князь велел передать, что семейное собрание состоится в старом поместье. Вы знаете дорогу?
— Да, — кивает мама.
Гвардеец машет рукой, чтобы нам открыли ворота, и отходит от автомобиля.
— Что за старое поместье? — спрашиваю я.
— Его построил наш далёкий предок. Триста лет назад.
— Ничего себе. Оно до сих пор стоит?
— Да, но почти не используется. Скорее как памятник рода.
Проезжаем мимо главного здания и хозяйственных построек. Оказываемся в настоящем лесу, катимся вдоль озера, на котором плавают дикие гуси. А я вдруг понимаю, что земли имения гораздо обширнее, чем мне казалось. Здесь несколько гектаров, как минимум.
И вот, наконец, показывается старое поместье. Оно действительно, чёрт возьми, выглядит старым. Замшелый кирпич, деревянные рамы на окнах, непривычная архитектура. Стоящие возле здания современные автомобили выглядят чуждо.
Судя по количеству автомобилей, все уже на месте. Узнаю Эльбрус Виталия и Волгу Максима. Чёрный внедорожник с министерскими номерами наверняка принадлежит Алексею. Красный кабриолет, возможно, Евгении. А вот чей это грязный синий пикап — понятия не имею. Выглядит убого на фоне остальных машин.
Мама паркуется с краю и глушит мотор. Замечаю, что у неё дрожат руки. У меня самого в горле стоит комок и потеют ладони. Но я должен сохранять внешнюю непоколебимость.
— Послушай, мам, — беру обе её руки в свои. — Я уверен, что всё будет хорошо. Мы с тобой проделали большую работу. Заявили своё право зваться членами семьи. Отразили атаку Жарова, подняли Астетику, наказали Белозерскую. Я открыл свой бизнес. Виталий по секрету сказал, что дедушка мной доволен.
— А все остальные? — мама бросает взгляд на ряд автомобилей.
— Скоро узнаем. Что бы ни случилось, веди себя достойно. Даже если нас оставят изгоями — плевать. Я всё равно сделаю так, что мы будем жить богато и счастливо. Верь мне.
— Верю, — сквозь силу улыбается мама.
— Точно веришь?
— Точно. Ты… — Анна запинается, пару секунд собирается с духом. — Ты сейчас очень похож на своего отца.
— Ты меня убиваешь, — я усмехаюсь. — Сейчас точно не время для разговора о нём.
— Может быть, сейчас как раз самое время.
— Хочешь рассказать, кто он?
Поколебавшись, мама забирает руки и качает головой.
— Нет, прости. Не могу. Ты прав, давай не будем об этом.
— Хорошо. Тогда идём, — бросаю взгляд на смартфон. — До собрания ещё двадцать минут, но, похоже, нас уже все ждут.
Выходим из автомобиля и направляемся к крыльцу. Непривычно, что рядом нет гвардейцев. Они стоят оцеплением на приличном расстоянии от дома.
Внутри, в коридорах, также нет ни одного бойца. Только престарелый слуга, который провожает нас в нужную комнату.
Это круглый зал с круглым же столом. Здесь все члены семьи, кроме маленькой Марьяны, дочери Алексея и Евгении.
Когда мы с мамой входим, все замолкают и смотрят на нас. Меня нелегко смутить, но в этот момент я ощущаю себя по-настоящему неловко. Наверное, впервые в этой жизни.
— Добрый вечер всем, — говорю я и отдельно кланяюсь дедушке: — Добрый вечер, ваше сиятельство.
Мама молча кланяется одновременно со мной.
— Здравствуйте, — сухо отвечает князь. Остальные молчат. — Хорошо, что вы уже приехали. Через пять минут начнём.
— Отец, могу я… — начинает мама.
— Никаких вопросов, Анна, — властно прерывает её Григорий. — Скоро всё начнётся.
После этого он возвращается к разговору с Юрием. Мама, украдкой вздохнув, садится за стол. Замечаю, что на нём искусно вырезан герб Грозиных. А на стенах висят портреты суровых мужчин — надо полагать, князья прошлого, мои предки.
В зале плотно задёрнуты шторы, но электричество не горит. Вместо него пространство освещают десятки свечей. Это добавляет происходящему таинственности и средневекового величия.
Ко мне подходит молодой мужчина с длинными, растрёпанными светлыми волосами, одетый в спортивную куртку. Выглядит совсем не так, как остальные Грозины.
Кажется, теперь я знаю, кому принадлежит убитый синий пикап.
— Ну привет, — незнакомец с улыбкой пожимает мне руку.
— Здравствуй.
— Дмитрий. Сын его сиятельства Алексея от первого брака.
— Рад знакомству.
— Ты всегда такой серьёзный? — ухмыляется Дмитрий. — Под деда косишь?
— Я такой, какой есть.
Дмитрий цокает языком, окидывая меня взглядом снизу доверху.
— Ну надо же. Ещё и гордый, как тридцать три павлина.
— Вовсе нет, — пожимаю плечами. — Не видел тебя на закрытом ужине князя, Дмитрий.
— Я подобные высокомерные мероприятия не посещаю. Еле как на приём меня затащили. И вообще… — не договорив, он встряхивает копной волос и широко улыбается. — Но вот сегодня вынужден был приехать. Знаешь, зачем мы собрались?
— Догадываюсь.
— Класс. Я всё равно не хотел рассказывать. Пусть будет сюрприз.
Подмигнув мне, он отходит к столу. По пути достаёт из кармана электронную сигарету и делает затяжку, следом выпуская большой клуб сладкого дыма.
— Дима, здесь не курят, — говорит ему чинно сидящий за столом Алексей.
— Это ж электронка, па.
— Дмитрий! — резко вмешивается князь. — Прояви уважение к дому предков.
— Да, конечно. Пардоньте, ваше сиятельство.
Дима убирает электронку в карман и вальяжно раскидывается на свободном стуле.
Любопытный персонаж. На приёме я не обратил на него особого внимания. Оказывается, он что-то вроде бунтаря в семье. Странно, ведь ему уже должно быть ближе к тридцати, а ведёт себя как подросток.
Григорий с Юрием заканчивают разговор. Князь хлопает в ладоши и громко объявляет:
— Семья! Давайте начнём. Я прошу всех занять места за столом и соблюдать тишину.
Сажусь рядом с мамой, выпрямив спину. Оглядываю всех собравшихся.
Князь Григорий. Юрий со своей женой Татьяной. Максим. Виталий. Младший брат князя Алексей, Евгения и Дмитрий.
И мы с мамой.
Все действительно молчат, а князь не торопится. Встав во главе стола, он задумчиво глядит на герб и поглаживает бороду, будто раздумывая, с чего начать.
Так тихо, что можно расслышать, как горят свечи.
В воздухе витает напряжение. Я безуспешно пытаюсь проглотить комок в горле, но сохраняю невозмутимый вид.
— Итак, — начинает дедушка. — Впервые за долгое время я созвал семейный совет. Мы должны решить важнейший вопрос, от которого много зависит.
Григорий поднимает на нас с матерью суровый взгляд и продолжает:
— Сегодня мы должны решить, примем ли мы обратно в свои ряды мою дочь Анну и моего внука Александра. Да, официально они считаются членами семьи. Но мы знаем, что на деле это не так. Я предлагаю разобраться с этим раз и навсегда.
Юрий поднимает руку, прося слова, но князь отрицательно качает головой. Дядя кидает в мою сторону тяжёлый взгляд, как камень, и сразу же отворачивается.
— Я хочу, чтобы это было наше совместное решение, как рода, — говорит Григорий. — Поэтому будем голосовать. Каждый, кто носит фамилию Грозин, имеет один голос. У меня, как у главы рода, два голоса. И, согласно традиции, я выступлю последним. Александр и Анна, само собой, не имеют права голоса. У кого-нибудь есть вопросы?
— У меня, — говорю я. — В чём смысл этого собрания?
— Как ни странно, у меня тот же вопрос, — Юрий даже усмехается.
— Поправь, если ошибаюсь, — сведя брови, произносит дедушка и смотрит на меня, — но ты ведь хочешь стать полноценным членом рода, Александр?
— Хочу. Я имею в виду, что сейчас кто-то проголосует за, кто-то против. Для последних мы так и останемся изгоями. А те, кто хорошо относятся к нам с мамой сейчас, не перестанут это делать. Так в чём же смысл? Почему вы, князь, не приняли решение самостоятельно?
— Я поражаюсь твоей дерзости, сопляк, — скалясь, говорит Юрий.
— Пусть и дерзко, но он задаёт разумный вопрос, — вмешивается Виталий. — Отец, ты не мог бы ответить?
— Хорошо, — соглашается Григорий и потирает грудь, но тут же убирает руку. — Слушайте. Как я и сказал, это должно быть совместное решение. Не единогласное, прошу заметить. Решение большинства. Те, кто проголосуют иначе, будут вынуждены принять его. И я постановляю следующее!
Он расправляет плечи и объявляет:
— Если Александр и Анна будут приняты в семью, я буду требовать к ним уважения и не потерплю, чтобы кто-то смел их унижать. Упоминать происхождение Александра, даже намёками, будет запрещено. Я буду лично за этим следить и лично карать за нарушение этого правила. Всем понятно?
В ответ звучит лишь тишина, поэтому князь рявкает:
— Это вопрос! Всем понятно⁈
— Да, ваше сиятельство, — нестройно отвечают собравшиеся.
— Хорошо. Но если же они не будут приняты… — дед выдерживает драматическую паузу, — тогда я отзову указ о признании Александра. Официально исключу свою дочь из рода. Вам всем будет запрещено общаться с ними и оказывать какую-либо помощь. Мы забудем об их существовании. Это тоже понятно?
— Да, ваше сиятельство, — на сей раз Грозины отвечают более слаженно.
Замечаю язвительную улыбку Евгении и злорадный блеск в её глазах. Как будто большинство уже проголосовало против.
— Боже, — шепчет мама и бледнеет, как привидение.
— Отец, это не слишком сурово? — осторожно спрашивает Виталий.
— Нет! Как я уже озвучил, сегодня мы должны разобраться с этим раз и навсегда. Либо они члены рода, либо нет. Точка!
Князь хлопает ладонью по столу и затем садится. Снова воцаряется тишина, и биение крови в висках оглушает меня.
Твою мать. Не думал, что всё будет настолько серьёзно.
— Татьяна, — уже тише произносит Григорий Михайлович. — Будь добра, сделай кое-что. Возьми свечи и поставь перед каждым, кроме Анны и Александра. Кто голосует против признания — пусть задует свечу. Кто голосует за — оставляет зажжённой.
— Хорошо, ваше сиятельство, — кротко отвечает жена Юрия.
Она делает то, что было сказано, и затем возвращается на место.
Лица, освещённые трепещущими огоньками, кажутся мне суровыми. Даже отрешённое лицо Максима и как всегда встревоженное Виталия.
— Начнём же, — говорит князь.
— Начнём, — кивает Юрий и пальцами гасит свечу. — Голосую против.
Кто бы сомневался.
Но вот от того, кто голосует следующим, я этого не ждал.
— Против, — негромко озвучивает Виталий и задувает огонёк перед собой.
Какого чёрта? Почему⁈
До боли стискиваю кулаки, еле сдерживая гнев. Не могу придумать ни единой причины, почему дядя, который до этого меня поддерживал, вдруг голосует против.
— Против, — виноватым тоном произносит Татьяна и тоже задувает свечу.
Бросив взгляд на маму, говорит еле слышно:
— Прости, Аня.
— Не извиняйся перед ней, — почти рычит её муж.
— Без комментариев, — лязгает голос князя. — Продолжаем.
Мама прерывисто вздыхает и опускает взгляд. Её глаза полны слёз, руки стискивают подол платья.
— Я голосую за, — выступает Максим.
Юрий бросает на него пылающий взгляд, но ничего не говорит. А я вдруг вспоминаю слова Макса о том, что в этой семье все друг другу враги.
Оказывается, он прав. И даже Максим со своими родителями оказались по разные стороны баррикад.
— Голосую за! — громко озвучивает Алексей.
Двое против троих. Наши шансы почти выровнялись, но этого всё равно мало. Тем более что…
— Против, конечно же, — елейным тоном произносит Евгения и со второго раза задувает свечу.
— Думал, ты тоже будешь против, па, — говорит Дмитрий. — Но придётся с тобой согласиться. Голосую за. Саня вроде бы нормальный парень.
Вот и всё.
Четверо проголосовали против. Трое за. Остались только два голоса князя. Как бы он ни желал совместного решения, окончательное всё же остаётся за ним.
— Что ж, — говорит он, глядя на меня сквозь пламя свечи, и потирает грудь. — Осталось моё слово.
Григорий поднимается. Такое ощущение, что он нетвёрдо стоит на ногах. Лицо напряжено, дыхание слишком частое. На морщинистом лбу блестит пот.
— Брат? — обеспокоенно спрашивает Алексей. — Всё в порядке?
— Да! — резко отвечает князь, ослабляя галстук. — В порядке.
Чёрт возьми. Похоже на то, что у деда вот-вот случится сердечный приступ. И все это видят, не только я.
— Вызовите врача, — тихо, но твёрдо произносит Татьяна. — Быстрее!
— Нет! — приказывает князь. — Не надо. Мы должны закончить.
Григорий пошатывается и едва не падает. Юрий мгновенно оказывается рядом и поддерживает его. Виталий выхватывает телефон и звонит врачу. Женщины подскакивают и тоже бросаются к князю, но Юрий рявкает:
— Отошли! Ему нужен воздух. Откройте окна!
— Доигрались, — бурчит Дмитрий. Он единственный, кто до сих пор не шелохнулся.
Кто-то отдёргивает шторы, и солнечный свет врывается в комнату, разрушая атмосферу таинственности.
Я тоже подхожу к Григорию, и Юрий приказывает:
— Свали отсюда.
Не обращаю внимания. Смотрю на бледное лицо, искажённое болью и покрытое испариной.
— Эй, бастард! — рычит Юрий. — Ты меня слышишь⁈ Отойди!
— Нет, — слабым голосом, почти неслышно, произносит князь. — Пусть останется. Я должен сказать своё слово. Я голосую…