Дипломатия Людовика XIV.

Здесь, в Версале, 300 лет назад свершался культ короля-полубога. И творили его прежде всего придворные. Если королевский этикет до Людовика XIV отличался простотой, то при новом властителе все изменилось. Король словно перестал быть земным существом. Приблизиться и тем более обратиться к нему стало делом трудным, часто просто невозможным. Дворец превратился в святилище, место божественной литургии. Опьяненный собственным величием и необузданной гордыней, Людовик XIV каждое мгновение своей жизни соизмерял со сложнейшим церемониалом. В его осуществлении особое положение занимали фавориты. Это маркиз Данжо, который в течение многих лет ежедневно описывал в своем дневнике события, происходившие при дворе. Герцог Ларошфуко, «управляющий» королевским гардеробом, за 40 лет службы только 16 раз не был свидетелем пробуждения монарха.

Преданность верноподданных иногда принимала болезненные формы. Современники рассказывают такую невероятную историю. Герцог Лафайяд купил в церкви Пети-Пер склеп с целью прорыть подземный ход к основанию памятника Людовику XIV, сооруженного, кстати, на средства того же аристократа. Зачем? Герцог хотел, чтобы его похоронили «под королевскими ножками» 19. Фанатиков-самоубийц было, разумеется, немного.

Весь придворный этикет пронизывала вера в божественную исключительность монарха. Как подавали, например, говядину Его Величеству? Процессию возглавляли два гвардейца. За ними шли придворные. Они несли блюдо с мясом. Замыкали шествие еще два гвардейца. «Грубо ошибаются те, которые воображают, что это простая церемония. Народы, над которыми мы царствуем, не умея проникнуть в суть дела, судят обыкновенно, по внешности, и большей частью соразмеряют свои уважение и послушание с местом и рангом... Нельзя, не нанося вреда государственному телу, лишить его главу мельчайших признаков его превосходства, отличающего его от других членов» 20. Чьи это слова? Самого Людовика XIV. Относились они к французской монархии, но объективно раскрывали суть любого церемониала, неизбежно порождаемого культом личности. Это путь к обожествлению вознесшегося над народом правителя. Каждый жест короля, каждый его шаг был регламентирован. Он жил по жесточайшему расписанию. «Жизнь — спектакль, бесконечно повторяемый по часам, дням, сезонам» 21. Меткая оценка историка Мишеля де Грес.

Заметки библиотекаря Версаля Ашила Тафанеля, озаглавленные «Один день Людовика XIV», рассказывают об этикете, имевшем своей целью убедить народ в божественном происхождении королевской власти. Культ Юпитера едва ли выдержит сравнение с культом Людовика XIV. Все, что было связано с его жизнью, должно было служить одной цели: утверждению величия и исключительности монарха. Целая армия слуг окружала его, ловила взгляды и угадывала желания, освобождала от малейших забот. Вся церемония ежедневно соблюдалась с точностью хорошего часового механизма.

...Утро. Его величество еще в постели. Но коридоры уже заполнены пестрой толпой. У каждого свое место, свои функции. Иногда они очень просты: открыть дверь, склониться в реверансе, сказать несколько слов. Строжайшая иерархия людей и действий. Парикмахеры, часовщики, придворные, отвечающие за состояние гардероба. Один — за-вязывает галстук, другой — держит пальто и трость, третий — ухаживает за собачками, четвертый — хранит мячи для игры, пятый — подает полотенце после ванны. 198 человек обслуживали Людовика.

Наступает час подъема, накануне установленный королем. Входят члены королевский семьи, «дети Франции». Начинается церемония вставания. На руки Его Величества падает несколько капель спирта. Они стекают в тарелку из позолоченного серебра. Людовику дают чашу со святой водой. Он выбирает парик, надевает халат и садится в кресло. Придворные разных рангов, сменяя друг друга, проходят через спальню. Король в это время продолжает свой туалет. Два пажа снимают ему туфли, два других — ночную рубашку. Взамен приносят рубашку из белой тафты. Ее вручают монарху «дети и внуки Франции» — поручение считается очень ответственным. Туалет заканчивается. Король молится в алькове. Теперь считается, что он встал. В это время Людовик принимает решения, сообщает о назначениях и распределяет награды, присваивает воинские звания. Затем он присутствует на мессе, а потом направляется на заседание Государственного совета. После Совета, к 13 часам, два служителя приносят в комнату Людовика накрытый стол (обедал король в одиночестве). Во время еды ему читают документы. После обеда он гуляет в саду или выезжает на охоту.

Суббота целиком посвящена рассмотрению письменных заявлений. Были и устные обращения. Однажды офицер попросил короля наградить его крестом Святого Людовика. Король заметил, что он уже дал просителю пенсию. Офицер все же предпочел бы орден. «На самом деле я тоже так считаю», — заметил Людовик. Свидетелем этой сцены был один из дальних родственников короля. Он не удержался от смеха, явно неуместного. Людовик пригласил к себе юношу и сказал: «Мой племянник, прошу Вас не смеяться, когда я говорю такие вещи» 22.

Ежедневно около трех часов дня король совещался с министрами. После этого он переодевался (церемония была проще, скромнее, чем утром). Начинался вечерний прием. В 22 часа Людовик ужинал. Попасть на королевскую трапезу было трудно. Из духовных лиц этой чести удостаивались кардиналы и епископы. За обедом все, кроме монарха, сидели в шляпах. Шляпу снимал тот, с кем разговаривал король. Если принц крови обращался к дворянину, последний прикладывал руку к шляпе. В кресле сидел только король. Все остальные, включая дофина, сидели на стульях.

В 23 часа Людовик направлялся к фаворитке, которая в данное время пользовалась его вниманием. Очень поздно свершалась церемония отхода ко сну. Ночь венценосный супруг, как истинный христианин и моралист, непременно проводил в постели законной супруги.

Какие сны снились Его Величеству? Можно только предполагать, что и по ночам короля не покидали гордые мысли о его историческом предназначении отца Франции и умиротворителя Европы.

Так высокомерно говорил о своей особе Людовик XIV. Французские историки не сомневаются в том, что именно ему принадлежат эти слова. Правда, более известно другое приписываемое королю изречение, получившее поистине мировую известность: «Государство — это я!». Выдумка или правда? Существуют и сторонники, и противники достоверности амбициозной фразы.

Об этом рассказывал мне известный историк Морис Бомон, ныне покойный. Бомон, член французской Академии, занимал почетный пост хранителя дворца-музея в Шан-тийи, в 42 километрах от Парижа. Вспоминаю, как трудно было оторвать взор от ажурного здания, от его изящного шпиля, устремляющегося ввысь. Прозрачный в теплый летний день воздух словно сливается с нежной голубой гладью небольшого озера, посредине которого и находится этот дворец — памятник эпохи Короля-Солнца. О Людовике XIV, точнее — о его политических взглядах, или, как говорят в наши дни, концепции, и шел разговор с Бомоном.

... Необычную сцену можно было увидеть в один из вечеров 1714 года в кабинете короля в Версале. Маршал Ноай доставал из ящиков бумаги и сжигал их одну за другой. Уже была уничтожена часть документов, затрагивающих репутации отдельных лиц. «Бумажная инквизиция» быстро продвигалась вперед. Столь быстро, что маршал с трудом упросил короля отдать ему оставшиеся рукописи. В 1749 году Ноай передал их в Королевскую библиотеку. Так дошли до нас дневники Людовика XIV, которые с начала 1666 года он вел сам, день за днем записывая свои мысли на листках бумаги. Иногда диктовал секретарям. Искусные люди: они владели даже почерком короля.

Итак, концепция. Ее исходный принцип — божественное происхождение короля. Бог поставил монарха выше простых смертных, выше повседневных забот, мелочной игры страстей. Его удел — высокая политика. Государь проницателен: он обладает даром предугадывать мысли своих подданных, знает, чего они хотят. Высшая королевская страсть — жажда славы. Свою личную славу Людовик XIV отождествлял со славой государства и народа. Сила власти, мощь государства — фундамент величия монарха. «Монархи, рожденные для господства и распоряжения всем, никогда не должны стыдиться стать рабами славы. Это — благо, которого надо жаждать постоянно и страстно» 1. Такова идейная основа абсолютистской концепции, совпадающая с догматами католической церкви. Отсюда и обоснование абсолютизма. Людовик XIV писал: «Франция есть монархия: король представляет в ней всю нацию, и пред королем каждый — только частный человек. Поэтому вся власть, вся сила сосредоточена в руках короля, и в королевстве не может существовать иной власти, кроме той, которая установлена им» 2.

Суть этих взглядов понимали и многие современники той далекой эпохи. «Вздохи порабощенной Франции» — так называлась работа публициста Жюрье, появившаяся в 1691 году. Автор писал, что «король занял место государства: теперь это служба королю, интерес короля, сохранение провинций и имений короля. Король — все, а государство — ничто, и это не слова и термины только, но действительные вещи: при дворе Франции не знают иного интереса, кроме личного интереса короля; это идол, которому все приносится в жертву» 3.

Сферы деятельности государя и его подданных должны быть разделены. Король обязан заботиться об общественном благе, не жертвуя государственными интересами ради своих страстей, не ущемляя права своих подданных. Однако при всех условиях монарх неприкосновенен. «Каким плохим не был бы принц, мятеж его подданных преступен» 4. Это слова Жака Боссюэ, одного из самых известных католических писателей и ораторов XVII века, епископа города Мо.

Властвовать должен только король. У аристократии стыд — результат низости, а страх — трусости. Но существует нечто худшее, чем претензии дворянства. Особенно плох режим демократии, в условиях которой чернь участвует в государственной жизни. Поэтому такой печальной и была судьба Карла I Стюарта.

Разумеется, монарху следует хорошо относиться к дворянам, особенно к военным. Однако делать своими помощниками людей знатного происхождения не следует. «В моих видах не было брать в министры выдающихся по своему общественному положению людей, ибо первым делом нужно было дать понять публике по самому званию, из которых я их брал, что моим намерением отнюдь не было делиться с ними властью» 5, — писал Людовик XIV.

В соответствии с его взглядами члены королевской семьи стоят выше самых знаменитых дворянских родов, но и они не могут быть равными Его Величеству. Людовик XIV демонстрировал это неоднократно. Когда, например, герцог Филипп Орлеанский просил разрешить его жене сидеть в присутствии короля на скамье со спинкой, ему было отказано, хотя и «с грустью».

Король предпочитал возвышать лиц незнатного происхождения, занимающих «правильную позицию»: именно король, а не Кольбер укрепил финансы государства; именно король, а не ле Телье преобразовал армию и сделал ее грозной силой.

Королевский деспотизм был совершенно бесконтрольным. Людовик говорил Кольберу: «Я Вам это приказываю, и Ваше дело — исполнять» 6. Правда, столь категорично он высказывался редко, предпочитая свою любимую отговорку: «Посмотрим».

И в жизненно важной для государства сфере финансов был один полновластный хозяин — Людовик XIV. Он признавал три финансовые категории: деньги короля; деньги государственной казны; деньги, милостиво оставленные королем в кошельке его подданных. Король имел якобы право пользоваться всем национальным достоянием. Не следует и разграничивать собственность властителя и его подданных. Вымысел? Нет, при Кольбере вполне серьезно обсуждался вопрос о вступлении Людовика XIV во владение всеми землями Франции, превращении их в королевское владение с правом сдачи в аренду независимо от давности собственности, наследственных и иных прав. Затмение государственных умов, забывших о Фронде? Или желание раба выслужиться перед господином? Возможно, то и другое вместе.

Иными словами, для Людовика XIV не существовали права человека. Он признавал всемогущество монарха. «Короли — абсолютные властители. И они, естественно, полностью и свободно распоряжаются всем имуществом, как светским, так и церковным, используя его как мудрые экономы, то есть в соответствии с нуждами государства»7.

Один французский дипломат в беседе с английским коллегой, сославшись на этот «принцип» Людовика, доказывал правоту короля Франции. Ответ англичанина был кратким и резким: «Неужели Вы учились государственному праву в Турции?». Право при дворе султана Людовик XIV, разумеется, не изучал. Но его концепция власти была по своей сути авторитарной. Абсолютизм везде и всегда абсолютизм, режим по существу и по форме глубоко антинародный.

Политические взгляды сложились у Людовика XIV еще в юности. Сложились они прежде всего под влиянием Мазарини. Свою роль сыграл и двор с его безмерной лестью и лицемерным преклонением перед королевской властью.

Вместе с тем и сам юный правитель сумел разобраться в опыте предшественников на престоле, понять причины их слабостей. Он терпеливо ждал своего часа.

И этот час пришел после смерти Мазарини, 9 марта 1661 года. Уже на следующий день Государственный совет собрался в полном составе. Людовик XIV вошел, снял шляпу в знак приветствия и снова надел ее. Продолжая стоять, он обратился к канцлеру Сегье со следующими словами: «Я собрал вас с моими министрами и государственными секретарями, чтобы сказать вам, что до настоящего времени я соизволил предоставлять управление моими делами покойному господину кардиналу. Пришло время мне самому управлять. Вы будете помогать мне своими советами, когда я вас об этом попрошу». И продолжал: «У меня будут другие, чем у покойного господина кардинала, принципы управления моим государством, моими финансами, ведения внешнеполитических переговоров» 8.

Распуская Совет, Людовик заявил его членам, что он их «созовет, когда потребуется узнать их мнение». Обещание так и не было выполнено: король подобрал себе новых сотрудников. Из их числа исчезли духовные лица — кардиналы и епископы. Тени Ришелье и Мазарини пугали молодого самодержца. Он создал деловой, полностью подконтрольный ему триумвират в составе Мишеля ле Телье, Жана Батиста Кольбера и Юга де Лиона, то есть канцлера, генерального контролера финансов и государственного секретаря по иностранным делам. Это было реальное правительство. Анна Австрийская уже не принимала участия в обсуждении государственных дел. Сын освободился от опеки и Мазарини, и матери. Все было сделано быстро и вместе с тем решительно. Молодой король давно вынашивал план государственного переворота.

Да, фактически это был переворот. Все решения по крупным вопросам принимал сам король. Уже на упоминавшемся заседании Совета в марте 1661 года Людовик XIV заявил: «Я хочу, чтобы мне сообщали все, начиная от дипломатической переписки и кончая последней жалобой» 9. Этим словам придворные вначале не придали серьезного значения. И напрасно! Король не только читал документы, но и обсуждал их с группой способных сотрудников, которых в начале своего личного правления сплотил вокруг себя. Людовика, писал Сен-Симон, считали «великим, богатым, победителем, вершителем судеб Европы, все боялись его и преклонялись перед ним до тех пор, пока живы были его министры и полководцы, которые действительно заслужили это имя» 10.

А как изменилось положение после смерти Кольбера и государственного секретаря по военным делам Лувуа, ведущих военачальников Тюренна и Конде? Сен-Симон так отвечает на этот вопрос: «Извне его (Людовика XIV. — Ю. Б.) теснили раздраженные враги, которые глумились над его бессилием, видя, что ему нет спасения, и поносили его прошлую славу, — он остался без помощи, без министров, после того как стал назначать их по своему вкусу и прихоти, полагая в роковой своей гордыне, будто сам может создать их» 11.

Да, гордыня ослепляла французского монарха. Правда, в начале своего личного правления 22-летний Людовик был осмотрителен и осторожен. Он прислушивался к мнению своих ближайших советников.

Известный русский историк Н. И. Кареев писал, что «при Людовике XIV Франция была самым могущественным и влиятельным государством, и ея правительственная система сделалась во многих странах предметом подражания» 12. Каким же был механизм принятия политических решений при Людовике XIV?

Первостепенную роль играл Государственный совет. На нем обсуждались важнейшие проблемы внутренней и внешней политики, войны и мира. До смерти Мазарини Совет был многочисленным. В 1653 году, например, в него кроме Людовика и Анны Австрийской входили 23 человека: дядя короля, принцы крови, кардинал, видные аристократы, канцлер, два сюринтенданта финансов, государственные секретари, маршалы. Работали стоя, чтобы избежать споров «о месте».

В период личного правления Людовика состав Совета менялся, не превышая шести членов, но неизменно соблюдалось правило, сформулированное самим королем: «Никогда не допускать в Совет ни одно духовное лицо, и особенно кардиналов». Исключения не делалось ни для кого, даже для кардиналов Бонзи и Фарбен-Жансона, к которым король относился с уважением. Новыми членами Совета становились новые министры или члены королевской семьи, ранее не принимавшие участия в решении государственных вопросов (дофин, внуки короля герцоги Бургундский и Берри или такие близкие к монарху люди, как герцог Бовилье, маршал Вилеруа).

Созывались — особенно в первые годы самостоятельного правления Людовика XIV — и внеочередные заседания Совета в связи с особыми обстоятельствами: войнами с иностранными государствами, дипломатическими конфликтами. В этих случаях состав Совета расширялся. В заседаниях принимали участие Анна Австрийская, Мария Терезия, принцы крови, маршалы Тюренн и Конде, герцоги, маркизы. Но итоги обсуждения имели чисто консультативное значение. Последнее слово всегда оставалось за королем, принимавшим окончательное решение.

Людовик редко отсутствовал на заседаниях Совета. Если это и случалось, то причины непременно были уважительными: религиозные праздники, болезнь. При приступах ревматизма или подагры король проводил заседания, сидя или лежа в постели. Собирались в Версале или Трианоне, в Фонтенбло или в Сен-Жермен-ан-Ле, в Марли или в Медоне (у дофина). Везде кабинеты короля были смежными с залом заседаний Совета.

Утром в Версале после церемониала пробуждения и утренних аудиенций Людовик говорил: «На Совет». Придворные повторяли его слова. Все участники заседания направлялись в зал. Король занимал место у большого стола; по левую руку от него сидел дофин, по правую — государственный секретарь по иностранным делам, читавший документы и проекты писем, которые после утверждения направлялись за рубеж. Работали до 12—13 часов. Если дел было много, собирались и во второй половине дня. Записи велись только в 1661 году. Потом, к великому сожалению историков, от ведения протоколов отказались. Государственный совет регулярно собирался по средам, четвергам и воскресеньям.

Распорядок дня Людовик XIV установил раз и навсегда, до конца жизни. Даже в день смерти жены внука — герцогини Бургундской король провел заседание Совета, перенеся его на несколько часов.

Финансовый совет, созданный после ареста Фуке, 15 сентября 1661 года, играл большую роль в системе государственных учреждений. Он заседал в присутствии короля два раза в неделю. Совет определял бюджет государства, устанавливал размеры налогов и их распределение, утверждал финансовую отчетность. Этот орган, стоявший над генеральным контролером финансов, был призван бдительно следить за его деятельностью.

Совет депеш собирался раз в две недели. По мнению историка Пьера Гаксота, он представлял собой коллегиальное министерство внутренних дел. Государственные секретари выступали с сообщениями о положении дел в тех провинциях, за управление которыми они несли ответственность (кроме своих основных обязанностей). Заседания были формальными: все вопросы предварительно рассматривались королем.

Упомянем также Совет сторон, или Частный совет. Он объединял до 30 государственных советников, интендантов. Заседания вел канцлер. Рядом с ним всегда стояло пустое кресло короля. Совет сторон являлся высшей административной инстанцией, наподобие Государственного совета и кассационного суда в современной Франции.

По пятницам заседал Совет по вопросам совести, настоящее министерство культов. На его заседаниях присутствовал король, претендовавший на роль религиозного лидера Франции и Европы.

Вся система высших государственных учреждений действовала без сбоев, с точностью хорошо отрегулированного часового механизма. У пульта управления стоял король. Говорил он мало. Принятые решения проводил в жизнь твердо. К плохим советам относился некритически. И если принимал их, то свою точку зрения пересматривал мучительно. Высказывать мнение по крупным проблемам не торопился. Сам писать не любил, предпочитая перо чиновников.

Однако у министров был свой надежный и испытанный способ сохранения власти: они топили монарха в бумажном море, из которого выплыть собственными силами ему не удавалось. В итоге статистика генерального контролера финансов показывала, например, что в среднем из 30 его предложений только одно отклонялось королем. Людовик подписывал и все расходные документы. На бумагах, оформлявших затраты на так называемые «секретные дела», всегда стояла резолюция короля: «Использование означенной суммы мне известно». На счетах до 300 ливров Людовик писал: «Одобрено» — и ставил свою подпись. Небольшие расходы требовали пометки: «Оплатить». Докладывал генеральный контролер королю стоя, формулируя при этом свое мнение. И в этой же позе записывал высочайшее решение.

Услуги близких к королю людей ценились высоко. За пожизненное звание государственного секретаря герцог Бовилье, фаворит короля, получал 20 тысяч ливров в год, за должность председателя Финансового совета — 18 тысяч, как губернатор Гавра — 36 тысяч, как первый дворянин королевских апартаментов —14 тысяч ливров. Итого: 88 тысяч ливров в год. Эта сумма равнялась зарплате квалифицированного рабочего за четверть века напряженного труда.

Государственные секретари при Людовике XIV были людьми богатыми. Источников доходов у них имелось несколько: официальное жалованье, королевские подарки, выплаты от выборных учреждений провинций и Парижа. В особом положении находился государственный контролер финансов. Он получал от налоговых откупщиков 500 тысяч ливров ежегодно и раз в шесть лет при возобновлении их права на сбор налогов — еще 300 тысяч ливров. Не забывал король и семьи своих министров. Он давал их дочерям при замужестве 200 тысяч франков единовременно или пенсию в 10 тысяч франков.

Итак, полновластный король. А члены его семьи находились в зависимости — и политической, и материальной, и моральной — от самодержца. Однако не следует недооценивать влияния родственников Людовика XIV на государственные дела. Формы этого влияния были различными: назначения и перемещения государственных чиновников всех рангов, дипломатов, придворных; командные посты в армии; участие в дипломатических переговорах и т. д.

У Марии Терезии было шесть детей, но выжил только один — дофин, наследник престола (его называли Монсеньор). Это был толстый человек, с красным лицом, склонный к обжорству, как и другие члены королевской семьи. Страстный любитель лошадей, собак и охоты. Жена — баварка с резкими чертами лица, крупным носом. Говорила по-французски с акцентом; интересовалась искусством, считая это хорошим тоном. У них родились три сына: герцоги Бургундский, Анжуйский и Берри.

Вездесущий и всезнающий Сен-Симон резко отрицательно отзывался о дофине: личность без вкуса, без рассудка, без познаний, без какой-либо любознательности. По словам Сен-Симона, «решительно все — природная застенчивость, тяжелый гнет воспитания, полное невежество и недостаток просвещения — содействовало тому, что он вечно трепетал перед королем, а тот, со своей стороны, ничего не упускал для того, чтобы поддержать и продлить этот страх на всю его жизнь» 13. От дел дофин был далек, хотя и присутствовал на заседаниях Государственного совета. Министры, маршалы и генералы перед ним не отчитывались.

Однако известны и другие оценки современников. Утверждали, что дофин был образован и не так глуп, как многие думали. Он лишь казался тупым от лени и прослыл молчальником из-за упрямства. Спорить трудно: имеются доводы и «за», и «против». Бесспорно лишь, что когда 15 апреля 1711 года дофин умер, то это печальное событие не вызвало при дворе особых сожалений. Более того, последовали оскорбительные для королевский семьи события. Для оплаты долгов Монсеньера в Марли устроили своего рода аукцион. «Ничто и никогда, возможно, не было столь непристойным, как эта продажа драгоценностей» 14, — писал Сен-Симон, не преминув заметить, что принцы и принцессы безмятежно развлекались в течение нескольких часов, забыв о траурных приличиях.

Кроме дофина заметной фигурой при дворе был брат короля герцог Филипп Орлеанский (его называли Месье). Маленького роста, с большим животом, он ходил на сверхвысоких каблуках. Носил гигантские парики с лентами, чтобы казаться повыше. Герцог красился, пудрился и душился, как девица; был увешан драгоценностями. И по отношению к нему Сен-Симон безжалостен. Он писал: «Не было человека более дряблого телом и духом, более слабого, робкого, легко обманываемого и подчиняющегося чужому влиянию; его презирали его любимцы и часто грубо обходились с ним; суетливый, неспособный хранить тайну, подозрительный, недоверчивый, он сеял сплетни среди двора, чтобы ссорить людей, разузнавать, что ему было нужно, а часто просто для забавы, и передавал наговоры от одного к другому» 15.

Заметного влияния на государственную деятельность Филипп Орлеанский не оказывал. Правда, к нему обращались за консультациями по вопросам церемониала: его считали знатоком в этой области. Вместе с тем Филипп командовал гвардией и частями наемных швейцарцев.

Активное участие в дипломатических делах принимала первая жена герцога Орлеанского Генриетта Стюарт. Она умерла в 1671 году. В семье остались две дочери. Старшая стала королевой Испании, младшая — герцогиней Савойской. Вторая жена Филиппа Орлеанского — дочь электора Пфальца Элизабета-Шарлотта была в курсе всех дел при королевском дворе. К ее мнению прислушивались министры и государственные секретари. Она обладала тонким, проницательным умом и отличалась самокритичностью. О себе Элизабета-Шарлотта писала с иронией: «У меня чудовищно толстая талия. Я квадратная. У меня красная кожа с желтыми пятнами. Мои волосы стали совсем седыми. Мой нос и обе щеки совершенно пестрые в результате оспы. У меня большой рот, испорченные зубы. Таков портрет моего красивого лица» 16. Убийственная самооценка. Герцогиня целыми днями просиживала у себя в кабинете за письмами родственникам, знакомым, составившими тома любопытнейших документов эпохи. Для эпистолярного творчества у нее было более чем достаточно свободного времени. Филипп Орлеанский умер в 1701 году.

Людовик XIV и его министры хорошо усвоили уроки Фронды и поэтому лишили реальной власти губернаторов провинций и городов. Местные правители своих войск больше не имели и жили под недремлющим оком короля, при его дворе. Они сохранили почетные, престижные должности, но фактически стали безвластными.

Вместо губернаторов 25 административно-территориальными областями страны (женералите) управляли королевские чиновники — интенданты. Из государственной казны они получали жалованье (вначале 14, а затем 18 тыс. ливров в год). Поклонялись одному Богу — королю, а подчинялись Кольберу.

Главные обязанности интендантов — налоговые. Но вмешивались они и в хозяйственную жизнь провинции, интересовались состоянием урожая, почв, развитием торговли, промышленности, содействовали набору рекрутов. Интенданты стали «руками, глазами и ушами государевыми» на всей территории Франции.

Абсолютизм не уживался с муниципальными свободами. И они были ограничены. Людовик XIV отменил выборность мэров. Деньги, правда, могли изменить положение: города имели право выкупить разрешение на избрание своих должностных лиц. Все продавалось и покупалось во французском королевстве! В том числе и парламентские должности. Только значение их упало, так как права парламентов были урезаны. Начиная с декабря 1665 года они уже не могли обсуждать королевские эдикты и регистрировали их без голосования. Парламентскую самостоятельность ограничила и система кодексов, определивших важнейшие правовые нормы: гражданский, уголовный, морской, колониальный, торговый, ордонанс по вопросам вод и лесов. Появился и полицейский контроль над судебной деятельностью. В 1667 году была учреждена должность генерального комиссара полиции. В царствование Людовика XIV ее занимали два человека: Никола де ла Рени и маркиз Аржансон.

...Окинем взглядом нарисованную в настоящей главе картину. Перед нами один из многих известных истории вариантов административной системы управления. На вершине пирамиды — абсолютный монарх, с одной стороны, создающий законы, с другой — по своему произволу нарушающий их. Король-самодержец. Члены его семьи, министры, государственные секретари, аристократы, военные руководители, придворные лишь исполняют монаршью волю. Интенданты и другие чиновники всех рангов обирают народ, занимаются финансовыми и другими махинациями, наживаются на продаже должностей, наборе рекрутов, снабжении армии.

Это один полюс. Полюс богатства, роскоши, власти. На полюсе нищеты, бесправия — миллионы крестьян, ремесленников, рабочих мануфактур, горожан. Их давило тяжкое налоговое бремя. Король, дворянство и церковь взвалили на плечи крестьянства многочисленные феодальные повинности. Год на год не походил. Урожайный сменялся неурожайным. Мирные периоды, увы, никогда не являвшиеся продолжительными, нормализовали обстаноку в стране, но, как правило, ненадолго. Очередной вооруженный конфликт (а их было много при Людовике XIV) неизбежно нарушал экономическое и финансовое равновесие во французском обществе, разжигал социальные кризисы, потрясавшие фундамент королевства и само его здание.

Основанная на догматах католицизма, формула «Франция — это я» обожествляла королевскую власть. Но вместе с тем она была и одним из источников политической, идейной и нравственной слабости монархии, ее ошибок и иллюзий во всех сферах общественной жизни. Абсолютизм накладывал тяжелый отпечаток не только на внутреннюю, но и на внешнюю политику страны.

В октябре 1989 года в гостинице «Пульман» в Париже на бульваре Сен-Жак я встретил своих хороших знакомых, ученых-международников Альбера Коти и Франсуа Труа. Мы познакомились несколько лет назад на Всемирном конгрессе историков в Штутгарте и теперь решили провести вечер за дружеской беседой.

Говорили о многом, но прежде всего на профессиональные темы. Еще в Штутгарте сказал Альберу и Франсуа, что после публикации книги о Талейране займусь дипломатией Людовика XIV. «Ждем Вашего отчета», — шутливо заметил Коти.

Коллеги попросили дать им «научное интервью». Форма показалась мне необычной и интересной. Последовали вопросы.

— Можно ли говорить о внешнеполитической концепции Людовика XIV? Не является ли сама постановка такого вопроса модернизацией истории? — начал Франсуа.

— Готов Вам ответить. Рукопись со мной, и я буду прибегать к тексту. Ни король, ни его министры не использовали термин «концепция». Отсутствует у них и обобщающее изложение взглядов на внешнюю политику и дипломатию. Тем не менее анализ дипломатических документов позволяет говорить о системе взглядов, подходов и оценок, которую можно назвать, если хотите, концепцией.

Суть ее в следующем. Мир — временное состояние общества. Это лишь интервал — более или менее большой — между войнами. Сила — единственное надежное средство решения межгосударственных конфликтов. Цель войны — завоевание новых территорий. По словам Людовика XIV, «самое приятное, самое достойное из занятий, существующих для государя» 1.

Подлинные внешнеполитические интересы прикрывались словесной шелухой: король «дал мир Европе»; «он хочет спокойствия и благоденствия для христианства». Если обратиться к истории возникновения внешнеполитических стереотипов, прославляющих что угодно, кроме правды, то у современной дипломатии богатейшее наследие французского королевства.

И Ришелье, и Мазарини, и Людовик XIV признавали справедливую войну, хотя и ее цель — завоевание. Существовало даже понятие «право на завоевание». Аргументация короля и его дипломатов была, казалось, неисчерпаемой. Аннексию Лотарингии называли «конфискацией владения воссала в наказание за его измену». Присоединение к Франции пограничных земель на основе незаконных решений местных парламентов объявляли «восстановлением исторической справедливости».

Войны были столь частыми, что отношения между воюющими государствами не претерпевали коренных изменений. Как писал историк Пикаве, «нормальная жизнь нарушалась, но не разрушалась» 2. Многие французы после объявления войны на родину не возвращались. Даже почтовые связи между воюющими сторонами не всегда прерывались. Подданные неприятеля в течение определенного времени свободно распоряжались своим имуществом. Французские порты надолго не закрывались. Иностранные корабли могли получить от короля грамоты, запрещавшие их захват. Поддерживались родственные отношения между монархами. Они и в военное время сообщали друг другу о браках, рождениях и смертях. Воевали по-рыцарски, вежливо, как на средневековых турнирах!

Разумеется, король и его дипломаты неустанно твердили о преимуществах мира. «Всегда предпочитайте мир сомнительным событиям войны и помните, мой сын, что самая блестящая победа всегда стоит слишком дорого, так как за нее приходится платить кровью своих подданных». Это напутствие Людовика XIV наследнику престола. На самом деле король не верил в действенность международных соглашений. «Ни религиозный пафос договоров, ни вера в данное слово не достаточно сильны, чтобы удержать тех, кто по природе своей недобросовестен» 3. Нельзя терять бдительность и предаваться пацифистским настроениям; всегда следует быть настороже. Такова логика короля.

Переговоры Людовик XIV считал важнейшим элементом дипломатии. «Свободно обсуждать все важные события и получать советы от различных людей вовсе не означает, как полагают дураки, проявление слабости или зависимости, а скорее осторожности и основательности» 4. Формулируя этот принцип, он считал, что даже от безнадежных переговоров не следует отказываться. И они могут дать выигрыш «ремени. «Тот, кто хочет идти слишком быстро, может сделать ложный шаг. Совсем неважно когда, а важно, на каких условиях завершатся переговоры. Лучше закончить дело позже, чем в спешке испортить его. Ведь часто случается так, что мы тормозим своим нетерпением то, что хотели бы ускорить» 5. Этого принципа король придерживался всегда.

Переговоры велись и во время войн. Французская дипломатия неизменно стремилась разобщить противников Франции, перетянуть некоторых из них на свою сторону. К секретным встречам прибегали не только дипломаты, но и духовные лица, банкиры и торговцы. Король считал, что лучше всего «вести переговоры через посредников или путем взаимных визитов... Такая манера обсуждения более полезна для продвижения дел, чем публичные ассамблеи» 6. Это верно. Международные конгрессы в те времена являлись местом скорее встреч для дипломатов, чем достижения соглашений. Часто неэффективными оказывались и действия официальных посредников, которых выбирали в столицах невоюющих государств.

Я говорил долго. И, видимо, терпение моих собеседников иссякло.

— Простите, Юрий, перебью Вас. — Слово «захватил» Франсуа. — Мне кажется, что дипломатия Людовика XIV имела излюбленные методы. Свои карты французы никогда сразу не раскрывали. Предложения придерживали. Внимательно изучали взгляды другой стороны, сохраняя максимальную свободу действий. При подготовке мирных договоров предлагали несколько вариантов, на выбор. Если позиции Франции казались достаточно прочными, их прямолинейно подкрепляли ультиматумом. Перемирий избегали. Людовик XIV считал, что «военные действия никогда не мешали началу и прогрессу переговоров о соглашении, если государи, как и мы, искренне желали достичь такой цели» 7.

На каких языках вели переговоры? На латыни и на французском, уже в конце XVII века широко применявшемся на переговорах и в дипломатической переписке. Послы и посланники короля, как правило, не знали языков стран Северной Европы, а тем более Востока. Кольбер создал школу переводчиков для посольств и консульств, но удовлетворить потребности дипломатической практики она не могла. Некоторые молодые люди изучали языки Востока на средства марсельских властей и торговцев.

При европейских дворах французский язык был в почете. Этому способствовали династические браки. Электоры Бранденбурга, Майнца, архиепископ Трева вели переписку с Версалем на французском языке. На французском готовилась и корреспонденция. Людовика XIV. Но в Польше и в некоторых германских государствах использовали латынь.

В разговор вступил Альбер. Он обратился ко мне с вопросом:

— Как относилась французская дипломатия к внешнеполитическим союзам?

— Заключение оборонительных и наступательных союзов являлось важнейшей целью королевской дипломатии. Казалось, Франция от Балтики до Босфора была надежно защищена. Ее бастионами должны были служить, по замыслам министров Людовика XIV, Швеция, Польша, мятежная Венгрия, восставшая против австрийского господства, и Турция. Но какими иллюзорными были эти надежды! Шведы без устали требовали денег и грозили перейти из одного лагеря в другой. Многочисленные и дорогостоящие попытки Людовика XIV посадить «своего человека» на польский престол не увенчались успехом. Он бросил венгров на произвол судьбы, когда счел для себя выгодным мир с Леопольдом I. Французская политика в отношении Оттоманской империи также была противоречивой и нестабильной. Король постоянно колебался между желанием быть лидером католицизма, организатором крестового похода против турок и стремлением использовать султана в борьбе с императором. Людовик был верным католиком. Он восстанавливал на завоеванных французскими войсками территориях католический культ, что отнюдь не мешало ему считать участие Франции в антитурецкой лиге европейских государств менее важным делом, чем, например, жесткое отстаивание привилегий французских послов в Ватикане. Идеи величия — династического, политического, военного, — глубоко укоренившиеся в сознании Людовика XIV, мешали ему трезво определять место отдельных государств в системе международных отношений в Европе. Он недооценивал финансовые возможности Голландии, силу английского протестантизма. Не видел зарождения идей германского единства. Король не оказывал систематической и энергичной поддержки Кольберу в его морской и колониальной политике. Крепости во Фландрии волновали Его Величество больше, чем судьба Канады и Луизианы, вместе взятых.

Мания величия проявлялась и в том, что Людовик XIV считал себя главной политической фигурой в Европе. Аргументы? Франция была в конце XVII века самым крупным по числу жителей европейским государством: 21 миллион. (В России — 16 млн., в Италии — 15, в Германии — 11, в Польше — 9, в Испании — 7,2, в Англии — 5,5, в Соединенных провинциях — 1,9, в Португалии — 1,7 млн. Всего Европа насчитывала в то время 120 млн. жителей 8.)

Свое королевство Людовик рассматривал — и не без оснований — как более развитое в экономическом отношении, чем соседние страны. Его безмерную гордыню питали и другие соображения. Если императора Священной Римской империи германской нации короновал папа, то французский король царствовал по наследству. К тому же император управлял лишь частью бывшей империи Карла Великого. И уж если Людовик XIV ни в чем не уступал папе и императору, то тем более он стоял выше других коронованных особ в Европе.

В Версале считали, что у Людовика XIV были и другие преимущества перед монархами европейских стран. Власть короля ограничивали: в Англии — парламент, в Швеции — аристократия, в Польше — сейм и вечно бунтующее дворянство. Швейцарией и Соединенными провинциями управляли аристократы. У Людовика XIV этих ограничений не существовало. У других — пусть они сохраняются! И когда французский посол в Варшаве поддержал идеи абсолютизма в Польше, из Версаля ему решительно возразили: режим неограниченной королевской власти у поляков может стать слишком самостоятельным и менее зависимым от Франции. Да и к тому же французской дипломатии не следует вмешиваться во внутренние дела иностранного государства. Лицемерие, достойное Игнатия Лойолы!

— Вы вспомнили великого иезуита, — бросил реплику Альбер. — А я невольно думаю о том, как много печальных и даже трагических примеров иностранного вмешательства во внутренние дела народов дает нам история. Людовик XIV поддерживал противников императора. Его агенты, соря деньгами, финансировали антигабсбургские войны в Венгрии, в Трансильвании. Лидера венгерского освободительного движения Ференца Ракоци с почетом принимали в Версале. Французы оказывали помощь сицилийцам в их борьбе против Империи. Предавая интересы католичества, Людовик уклонялся от участия в крестовом походе против турок, хотя они грозили Европе порабощением. Свои династические интересы король ставил выше общеевропейских.

Узкопрагматический подход приносил Людовику XIV временные выгоды, позволял маневрировать в политике так, как это было выгодно, не считаясь с принципами католицизма. Король, например, оказывал подчеркнутое внимание послам протестантских государств — Англии, Бранденбурга, Дании, Голландии. Неслыханное дело: они получали специальные разрешения на покупку мяса в дни поста. Ни один католик не имел права заходить в протестантские часовни при посольствах.

Иными словами, король сохранял верность политике Ришелье, искавшего поддержки у протестантов Швеции и Германии. Мазарини сотрудничал с Кромвелем, Людовик XIV — со швейцарскими кантонами — как католическими, так и протестантскими. Когда в 1663 году в Лондоне распространились слухи, что французские войска намерены подвергнуть осаде Женеву, бастион кальвинизма, Людовик поручил своему послу в английской столице Комменгу выступить с опровержением. В Версале считали, что на карту были поставлены внешнеполитические интересы Франции. Отношения между католическими и протестантскими кантонами и без того были напряженными. А французской дипломатии нужна была единая Швейцария.

Религиозная политика Людовика XIV была противоречивой, нереалистической. Она порождала в Европе конфликтные ситуации, наносившие ущерб интересам Франции. С одной стороны, внутри страны король проявлял жестокость, доходящую до абсолютной нетерпимости в вопросах веры, с другой — вынужден был считаться с протестантскими государствами. Это был заколдованный круг.

— Вы правы, Альбер. Беспринципность была присуща как теории, так и практике королевской дипломатии. Ее методы были далеки от цивилизованных норм, уже в те времена утверждавшихся, хотя и с большим трудом, в международном праве.

На протяжении долгого царствования Людовика XIV подписанные его представителями международные обязательства нарушались неоднократно. Святость договоров попиралась. Так, 9 марта 1685 года Людовик XIV приказал своему послу в Турине немедленно денонсировать договор с герцогом Савойским, хотя до истечения срока его действия оставалось еще четыре года. Причина? В Версале считали, что герцог не лоялен, предает интересы Франции. Лишившись французских субсидий, савойский правитель нашел выход. Он уволил 2 тысячи пехотинцев и 800 кавалеристов. Расходная часть бюджета герцогства была сокращена 9.

Итак, принципы и беспринципность, переговоры и войны, величие и бессилие короля, расчеты и просчеты его дипломатов. А создавало ли внутреннее положение страны благоприятные предпосылки для ее дипломатической деятельности?

Людовик XIV нарисовал в своих «Мемуарах» противоречивую картину состояния французского общества. Он писал, что «беспорядок царил повсюду»; финансы были «истощены до такой степени, что едва удавалось находить необходимые ресурсы»; сохранялось «неистовство дуэлей», «наиболее трудным делом было реформировать» судебное ведомство 10.

Да, денег в королевской казне на государственные расходы не хватало. И чиновники не справлялись со своими обязанностями, особенно на местах. И дуэли не прекращались. И судебная реформа назрела. И спокойствия в королевстве не было. Народные волнения в первые годы личного правления Людовика XIV потрясали страну. Они неизменно подавлялись военной силой. В районе Булонэ (нынешний департамент Па-де-Кале) в 1662 году население выступило против налогов. 400 крестьян отправили на галеры. Прошло несколько лет, и народное восстание охватило район Виварэ (в наши дни — департамент Ардеш). Возглавил восставших дворянин, бывший офицер Антуан дю Рур. Расправа была беспощадной. Мушкетеры д'Артаньяна вместе с солдатами трех пехотных полков — всего 5 тысяч человек — повесили 100 мятежников, 600 — сослали на галеры. Дю Рура казнили. Труп рассекли на куски и выставили у ворот города Обенас (529 км от Парижа) 11.

Ограниченные, локальные народные волнения серьезной угрозы для абсолютистского режима не представляли. Войн молодой монарх в течение десяти лет не вел. Пушки на границах молчали. Хорошее время для дипломатии.

Как оценивал Людовик XIV международное положение Франции в 1661 году? В своих «Мемуарах» он писал: «Испания — не только без финансов, но и без влияния, неспособная ни к какому большому усилию ни в сфере денег, ни в сфере людей, занятая войной с Португалией»; Англия «склоняется к Франции»; Дания «думает только о мире»; «со стороны императора нет никакой опасности», а германские князья «живут в обстановке постоянного недоверия». Не выпали из поля зрения короля и голландцы. «В моей дружбе они видели свою главную поддержку», — замечал Людовик.

В Италии шла острая борьба французов с австрийцами и испанцами. Франция поддерживала дружественные отношения с крупными итальянскими государствами. Людовик писал: Савойя, «управляемая моей тетей, относилась ко мне очень благосклонно»; «Венеция, занятая войной с Турцией, заботливо сохраняла союз со мной»; «герцог Тосканы снова объединился со мной благодаря женитьбе его сына на принцессе из моей семьи»; Парма. Модена, Мантуя «были моими друзьями и союзниками» 12.

— Хотел бы сказать несколько слов по поводу этой идиллической картины, — прервал молчание Франсуа. — Испания... Она переживала глубокий, безысходный, казалось, социально-экономический кризис, и ее международные позиции были ослаблены. Но гигантская империя сохранялась. В ее состав входили кроме Испании также север Италии, бывшее Миланское герцогство, Тоскана, Неаполь, Сицилия, Сардиния, испанские Нидерланды, фантастические колониальные владения: часть Вест-Индии (Куба, восточная половина Сан-Доминго); почти вся Южная Америка (кроме захваченной португальцами Бразилии), Центральная Америка (исключая Москитный берег и Гондурас). Да и в Северной Америке испанцы владели Мексикой, Флоридой и Западной Луизианой. В юго-восточной Азии им принадлежали Филиппины.

Но это был колосс на глиняных ногах. И трудно согласиться с тем, что Испания являлась для французского монарха врагом номер один. Угрозу, более серьезную для Людовика, представляла Священная Римская империя германской нации, хотя Вестфальский мир 1648 года закрепил ее раздробленность. Это был конгломерат 300 светских и духовных княжеств, городов и владений 1500 рейнских рыцарей. В центре внимания французской дипломатии находились наиболее крупные государства: на северо-востоке и в центре Германии — Бранденбург, Саксония и Мекленбург; на западе — Гессен, Ганновер и Брауншвейг; на юге и юго-востоке — Вюртемберг, Бавария, Австрия. Политическим влиянием в Европе пользовались архиепископы Майнца, Трира, Кёльна, Зальцбурга. Император фактически сохранял лишь свой титул и право присвоения дворянских званий. Реальной власти он не имел.

Позиции Франции как гаранта Вестфальского мира были в Германии прочными. Она имела своего постоянного представителя при имперском рейхстаге в Регенсбурге (Бавария). Рейнская лига, созданная в 1658 году по инициативе Мазарини и электора Майнца, объединила ряд германских государств и стала орудием французской дипломатии в ее борьбе с австрийскими Габсбургами и Голландией. У Людовика XIV были все основания считать Рейнскую лигу «полезной в Германии». Правда, это дорого стоило. Пришлось королю оплачивать содержание 10 тысяч солдат лиги, в их числе 2500 французов. Но власть Франции в Эльзасе окрепла; она присоединила в 1681 году Страсбург и установила контроль над левым берегом Рейна. Что ж, игра стоила свеч! Ваше мнение, Юрий?

— А на самом деле, стоила ли? Отвечала ли такая политика национальным интересам Франции? Приведу слова русского историка Кареева: «В отдельных случаях войны Людовика XIV могли вытекать из того или другого понимания интересов государства, даже, пожалуй, совпадать с ними, но общая основа его внешней политики была порождением психологии абсолютизма, в котором интересы самой власти объединялись не столько с интересами нации, сколько с интересами династии» 13.

Вот два примера, один из которых подтверждает, а другой опровергает совпадение в политике Людовика XIV национальных и монархических интересов.

Пример первый. Одна из задач французской дипломатии состояла в укреплении внешней безопасности страны. На востоке граница проходила по Вогезам на большом расстоянии от Парижа. На севере единственная оборонительная линия шла по реке Сомма. На ее берегах было построено несколько крепостей. Надежные границы отвечали интересам не только династии Бурбонов, но и нации в целом.

Другой пример. Серьезную угрозу для Европы представляла Турция. Ее войска оккупировали весь Балканский полуостров до Саввы и Дуная. В вассальной зависимости от султана находились Трансильвания, Молдавское княжество, Крымское ханство. Буда на Дунае являлась столицей турецких владений. Отсюда рукой подать до Вены: несколько дней марша. Турция располагала сильным флотом в Средиземном море. Ее войска осаждали Крит, а пираты захватывали корабли европейцев.

И, тем не менее, Франция Людовика XIV активного участия в борьбе с турецким нашествием не принимала, даже когда войска султана стояли под стенами австрийской столицы. Королевская дипломатия упрямо вдохновлялась иллюзией союза с Портой и желала поражения императору. Это ли не полное пренебрежение национальными интересами в угоду династическим?

И в заключение позвольте мне определить основные цели внешней политики и дипломатии Людовика XIV:

Во-первых, утверждение французской гегемонии в Европе путем ослабления двух ветвей Габсбургов — австрийской и испанской, связанных фамильными узами, и вытеснения их из Италии.

Во-вторых, союзы Франции со Швецией, Польшей, Турцией, Англией, германскими князьями, направленные против Испании, Голландии и императора.

В-третьих, захват испанских Нидерландов; присоединение к Франции земель и городов на ее северных, восточных и южных границах.

В-четвертых, укрепление границ королевства путем строительства крепостей и оборонительных линий.

В-пятых, раздел испанской империи и, при благоприятных условиях, французский принц на престоле Испании.

В-шестых, борьба с Ватиканом за влияние в католическом мире и полное подчинение галликанской церкви Людовику XIV.

В-седьмых, укрепление влияния Франции в ее колониальных владениях.

Сложнейшие задачи! Осуществляя их, Людовик XIV опирался на созданный им механизм дипломатии.

Людовик XIV, пустившись в 1661 году в самостоятельное плавание по бурному морю власти, решил затмить пышные празднества, 40 лет назад прославившие брачный союз его родителей во Франции и в Европе. Он стремился обманчивым блеском роскоши подкрепить свой дипломатический и военный престиж. Этого «принципа» король твердо придерживался в течение всего своего царствования.

...5 июня 1662 года праздник Карусель (турнир всадников, состязавшихся в искусстве верховой езды) привлек в Париже большое количество зрителей — французов и иностранцев. Людовик, одетый как римский император, излучал золотое и серебряное сияние. 44 бриллиантовые розы, соединенные бриллиантовыми застежками, образовали нечто вроде косынки вокруг шеи. Три длинные ленты, каждая из 120 бриллиантовых роз, падали с плеч. Серебряный шлем с золотой листвой украшали драгоценные камни. Сверкали ботинки из серебряной парчи, расшитые золотом. Бриллиантов, украшавших римский меч, было так много, что с трудом можно было различить его золотую основу. Попону коня, седло всадника украшали бриллиантовые звезды.

Цель праздника — прославление перед всей Европой французской монархии. Императоры пяти частей света собрались вокруг маленького дофина. Сам Людовик XIV выступал в роли наследника Карла Великого — властителя Европы. Честолюбивые замыслы юного короля были очевидными. Да он и не пытался скрыть их, выбрав в качестве эмблемы вечное светило — солнце.

Выбор был неслучайным. Солнце не гаснет. Оно светит и греет, пробиваясь лучами сквозь тучи, дожди и снега. Восход приносит людям день и трудовые заботы, закат сулит развлечения и отдых. Солнце — символ силы. Свое могущество Людовик XIV стремился укрепить всеми доступными ему средствами. На одном из первых мест стояла дипломатия.

Король находился на вершине дипломатической лестницы. Какие качества отличали его как дипломата? Историк Пикаве считал, что король не имел «общего «великого замысла», но обладал выдержкой и способностью к постоянному контролю; ему были присущи заблуждения или, если хотите, ошибки, но не слабости. Таковы характерные черты Людовика XIV, лучше подготовленного к руководству внешней политикой, чем к внутреннему управлению, пониманию экономических или социальных проблем» 1.

Уже в молодости король не только играл «в солдатики», но и знакомился с донесениями послов. И за рабочим столом, как и в походной палатке, он хотел все решать сам и чтобы все непременно были оповещены об этом. Министры, хорошо зная тщеславие монарха, всегда подчеркивали, что по внешнеполитическим вопросам все решения принимает лично Его Величество.

В действительности Людовик XIV прислушивался к советам дипломатов, военных и фаворитов. Он считал необходимым «открытыми глазами смотреть повсюду, в любое время знать новости, поступающие со всех сторон, тайны всех дворов, настроения и слабости иностранных государей и министров» 2. Что ж, королю не откажешь в понимании задач дипломатии.

Тем не менее Людовик XIV не являлся ни знатоком международных отношений, ни мастером дипломатического искусства, хотя и располагал обширной информацией. Самостоятельно работать он не любил, охотнее воспринимал мысли своих сотрудников. Крупные международные проблемы изучал долго, всесторонне, если острая необходимость не требовала быстрого принятия решений. Секреты охраняли тщательно, особенно если они касались лично короля и его ближайшего окружения. В тайне от Совета, от государственных секретарей и послов Его Величество лично вел переговоры, например, по острейшим вопросам раздела испанского наследства, о взаимоотношениях Франции с Португалией, Савойей, Мантуей.

Людовик не любил размышлять в одиночестве. Он думал в присутствии своих подданных. Думал, но мало говорил, особенно когда принимал иностранных послов. В этих случаях король был сдержан, лаконичен. Конкретные просьбы и предложения иностранных представителей он адресовал государственному секретарю. Король, как писал Сен-Симон, «заранее знал предмет аудиенции, отвечал вежливо, никогда не углубляясь в суть дела и тем более не беря на себя обязательств».

Однако осторожность и сдержанность имели свои пределы. В период франко-голландского конфликта Людовик XIV в беседах с послом Голландии, например, повышал тон. Он явно изображал гнев, когда посол Лотарингии говорил об ее оккупации французами и настаивал на переговорах или когда отчитывал посла Венеции за ее проис-панскую и антифранцузскую позицию. Нередко король настаивал на том, чтобы иностранные дипломаты обращались лично к нему.

Особое значение имели секретные приемы в покоях монарха. Для них отводился краткий промежуток времени между его пробуждением и мессой. Глава дипломатического ведомства присутствовал на аудиенциях. Известны случаи, правда редкие, когда посол беседовал с королем с глазу на глаз. Иногда тайные свидания проходили в дворцах Сен-Жермен-ан-Ле, в Фонтенбло, в Марли.

Аудиенции были и формой наблюдения за деятельностью дипломатической службы. Королевский контроль в сфере внешней политики стал тотальным, хотя и не всегда эффективным. В начале своего личного правления король особенно ревностно следил за тем, чтобы деятельность послов была ему известна. С самостоятельностью французских дипломатов, существовавшей при Мазарини, было покончено. Ужесточился королевский надзор за дипломатической корреспонденцией.

Достоверность и еще раз достоверность. Такое требование предъявлял Людовик к своим представителям. «Старайтесь давать мне совершенно точный отчет о ваших аудиенциях у короля и королевы Польши; отмечайте даже выражения, которые они использовали в своих ответах, и не беспокойтесь, что отчет, который вы мне даете о их поведении — и общественном, и личном, и семейном, — вам покажется слишком многословным; часто отдельные подробности могут облегчить мне понимание вещей значительных» 3, — писал король своему послу в Варшаве маркизу Бетюну.

Принадлежат ли эти слова самому Людовику? Не следует преувеличивать дипломатические способности короля. Он обладал удивительной, доведенной многолетним опытом до совершенства, способностью выдавать чужие мысли за свои, внимательно выслушивать своих сотрудников и затем приписывать себе их предложения. Это, разумеется, отнюдь не худшая черта посредственных, но обладающих чувством реальности и неукротимым стремлением к самоутверждению государственных деятелей во всех странах мира.

Упрямый, тщеславный Людовик XIV не лишен был здравого смысла. Он умел выслушивать и ценить мнения тех способных и опытных людей, которые возглавляли дипломатическое ведомство Франции.

Внешнеполитические документы готовил государственный секретарь (по-современному: министр иностранных дел). Если король назначал кого-либо из своих дипломатов на эту должность, то счастливый избранник выкупал ее. Так обязаны были поступать все государственные чиновники.

Функции главы дипломатической службы были многоплановыми и сложными. Он принимал послов, беседовал с секретными представителями великих мира сего, с князьями и герцогами, путешествующими инкогнито. Как правило, присутствовал на встречах короля с иностранными дипломатами. Вел обширную переписку, требующую постоянного внимания, напряжения всех умственных и физических сил. Среди документов первостепенное место занимали инструкции французским послам и посланникам за рубежом. На их содержание накладывала, несомненно, отпечаток личность государственного секретаря. Однако писались они по традиционной схеме. Во введении указывались причины, по которым король выбрал своим представителем именно данного человека. Кратко освещалась дипломатическая ситуация в стране его пребывания, рассматривались вопросы этикета, чтобы при любых обстоятельствах посол «не терял лица». Давались (после 1679 г.) краткие психологические портреты правителя иностранного государства, его министров и фаворитов, кардиналов, известных аристократов, описывались их достоинства и слабости с учетом возможности подкупа, говорилось об отношении этих людей к Франции и ее внешней политике. Особое место отводилось роли женщин: королевы, фавориток монарха, придворных дам. Картину двора дополняли, особенно когда речь, например, шла об Испании, характеристикой государственных учреждений и методов ведения переговоров. Были и общие для всех инструкций параграфы о шифре, требованиях, предъявляемых к переписке с королем, о подготовке послом отчета о его миссии 4.

Свои особенности имела инструкция послу в Ватикане. В ней подчеркивалось значение дипломатического поста при Святом Престоле и неизменно говорилось о том, что только имярек (перечислялись все титулы, звания и заслуги нового посла короля) способен справиться со столь ответственными задачами. Дипломат должен был хорошо знать людей, с которыми ему предстояло сотрудничать. Поэтому приводились подробные сведения о папе, кардиналах, других влиятельных в Ватикане лицах. Оценки были краткими, но выразительными. О папе Иннокентии XII, например, говорилось, что «у него мягкий нрав», «благородные и вежливые манеры» 5. Святой отец, правда, имел крупный и, увы, непоправимый недостаток: ему было 84 года. Поэтому послу не следовало брать долговременные обязательства. Ему предписывалось быть щедрым на похвалу и лесть: все возрасты им подвластны.

Наряду с общими указаниями для посла непременно готовилась специальная инструкция на случай выборов нового папы. Задача представителя Людовика XIV состояла в том, чтобы обеспечить единство действий приехавших из Франции кардиналов с кардиналом, ведущим в Ватикане французские дела; позаботиться о получении важных постов при новом папе лицами, благожелательно относящимися к Франции. Иногда приводился список возможных кандидатов на посты государственных секретарей Ватикана с пометками: «желателен»; «сомнителен»; «нежелателен».

Обязанности государственного секретаря не ограничивались дипломатической работой. В его ведении находился также ряд провинций страны. У Юга де Лиона, например, это были: Шампань, Прованс, Бретань, Берри, Беарн, три епископства — Мец, Туль и Верден. К делам внешнеполитическим добавлялись вопросы экономики, права, местного самоуправления, образования, рекрутского набора, финансов и налогов. Забот много! К тому же три месяца в году государственный секретарь по иностранным делам отвечал за отправку всех официальных писем. Иногда он выполнял функции сю-ринтенданта почт. Эта дополнительная обязанность имела свои плюсы и минусы. С одной стороны, она позволяла без затрат получать важнейшую информацию, с другой — создавала новые административные трудности.

Практическая дипломатия находилась в руках государственного секретаря. Но он не имел права ставить свою подпись под документами, не получив согласия короля. Без высочайшего соизволения канцлер не мог скрепить государственной властью решение министра.

В разных формах и различными способами, но неизменно Людовик XIV подчеркивал, что он, и только он, держит в своих руках все нити дипломатии. Правда, даже находясь вдали от Парижа и Версаля, он поддерживал связь с государственным секретарем по иностранным делам, регулярно получал от него записки с выдержками из донесений послов, отдельные документы, сведения о беседах с иностранными дипломатами. Король отвечал сам или через доверенных лиц. Иногда он возвращал материалы со своими пометками на полях. Но такие случаи были редкими. Как правило, Людовик пытался лично решать все, вплоть до организации фейерверка по случаю вступления на престол нового папы.

И, тем не менее, руководители дипломатической службы играли заметную роль во внешней политике Франции. Их было несколько при Людовике XIV. До Мазарини пост государственного секретаря по иностранным делам занимал граф Ломени де Бриен. Он, писал Людовик XIV, «был стар, самоуверен и обычно не думал о делах в соответствии с мнением короля и разумом». В 1662 году де Бриена сменил Юг де Лион — опытный дипломат, работавший в Италии, Германии, Испании, в северных странах. Он принимал активное участие в сложной и длительной подготовке Пиренейского мира. Людовик считал Лиона знатоком европейской политики. Король писал: «Ни одного из моих подданных не использовали чаще и с большим успехом на переговорах с иностранцами» 6. Высокая оценка! Но, будучи непоколебимо убежденным в собственной гениальности, король критиковал государственного секретаря: «Лион — способный человек, правда, не лишенный недостатков» 7.

С недостатками или без них, но Лион, в отличие от многих министров, готовил документы сам. Его слог вызывал противоречивые оценки. По мнению Бриена, например, Лион «писал легко, но недостаточно вежливо». Летописец французской дипломатии Пикаве утверждал, что «переписка Лиона несколько озадачивала: она была то тяжелой и запутывающей, то живой и остроумной. Встречались географические ошибки» 8. Главное — Лион успешно решал основные задачи дипломатической службы. Они состояли в том, чтобы «разъяснять иностранным государствам мысли и намерения короля»; быть единственным ведомством, имеющим право «писать иностранным принцам и министрам»; посылать «инструкции и приказы» монарха; вести переговоры о мирных договорах, союзах, торговле.

После смерти Лиона в 1671 году за кресло государственного секретаря началась жестокая борьба между кланами Кольбера и Телье. Король остановил свой выбор на опытном дипломате, представлявшем интересы генерального контролера финансов, — маркизе де Помпоне. На протяжении своей карьеры он был послом в Дании, Голландии, Швеции. Это был не чиновник, а герой салонов, человек света — изысканный, галантный, остроумный. Несмотря на тяжкий порок — бедность, от которой постоянно страдал Помпон, парижское общество восхищалось им. Людовик XIV ценил Помпона как опытного дипломата, но считал, что он был лишен «величия».

Иная оценка у Сен-Симона. По его мнению, Помпон «обладал дипломатическим искусством, ловкостью, особым талантом использовать свои преимущества при ведении переговоров. Тонкий и гибкий, но без хитрости, он умел достигать своей цели, не раздражая; мягкость и терпение, с которыми он вел дела, очаровывали, и в то же время ничто не могло поколебать его твердости и, когда нужно было, надменности, с которыми он отстаивал интересы государства и величие короны» 9. Помпон прекрасно разбирался в европейских международных отношениях. На заседаниях Совета государственный секретарь всегда решительно отстаивал свои предложения.

В конечном счете Помпон поплатился за независимое поведение. Повод нашелся. Избалованный двором, глава дипломатического ведомства нередко пренебрегал своими обязанностями ради личных интересов. Этим воспользовался Лувуа, сын Мишеля ле Телье.

Король с нетерпением ждал гонца из Мюнхена со свадебным контрактом дофина. Бавария являлась одним из немногих надежных и долговременных союзников Франции, и франко-баварский династический брак был очень нужен Людовику. Помпон получил донесение из Мюнхена, но отложил его расшифровку и с гостями отправился в свое имение.

Одновременно и к Лувуа поступили сведения об успешном завершении брачных переговоров в Мюнхене, о чем он сообщил королю. Людовик не скрывал своего недовольства Помпоном. История завершилась уходом главы дипломатического ведомства. «Я много лет страдал от его слабости, его упрямства, его нерадивости. Наконец, стало необходимым, чтобы я приказал ему уйти в отставку, так как все, что проходило через него, теряло величие и силу, которые следует иметь, выполняя приказы отнюдь не несчастного короля Франции» 10, — писал Людовик XIV. Однако Помпон сохранил свои титулы и звания и получил пенсию в 20 тысяч ливров.

Жан Батист Кольбер потирал руки: Лувуа не удалось назначить своего человека на важный государственный пост. Помпона заменил брат Кольбера — Круасси. До назначения государственным секретарем по иностранным делам он был послом при императоре, при папе, в Лондоне. Подпись Круасси стояла под мирным договором, заключенным в Экс-ла-Шапели (Ахен) в 1668 году, завершившим франко-голландскую войну (о ней еще пойдет речь в книге). Он вел тайные переговоры с Карлом II Стюартом. В декабре 1679 года в Мюнхене он подписал брачный контракт дофина и дочери электора Баварии.

Новый государственный секретарь был резок, нетерпим, лишен гибкости и тонкости, необходимых дипломату. «Жесткая и неумелая дипломатия Круасси» 11. Такова оценка историка Руссе. По словам Флассана, средства, используемые Круасси, «не всегда были достойны уважения»; ему не было знакомо «искусство осторожности, и он слишком верил, что сила может обойтись без политики»12. (С его согласия адмирал Дюкен бомбил Геную и французские войска аннексировали Страсбург.)

У Круасси были и сильные стороны. Он, например, внес ряд важных новшеств в дипломатическую работу. В начале личного правления Людовика XIV все министры принимали послов. При Круасси положение изменилось. Аудиенции иностранным представителям давал уже только он один. В ходе бесед дипломаты вручали записки, меморандумы. Государственный секретарь делал пометки на полях, указывал дату новой встречи и, если в этом была необходимость, давал задания своим сотрудникам. Он всегда хорошо знал позицию «владыки» и поэтому часто сам в ходе беседы давал ответы иностранцам, иногда позволяя себе отнюдь не дипломатические выходки. Круасси ссорился с папским нунцием, грубовато дискутировал с послом Венеции. Но при решении сложных вопросов глава дипломатического ведомства не торопился. Он проявлял «мудрую медлительность».

Продолжая дело, начатое Ришелье, Круасси стремился навести порядок в хранении дипломатических документов. До него бумаги оставались у государственных секретарей, послов, попадали и к частным лицам. Круасси собрал документы, находившиеся в разных местах. В обязательном порядке послы и посланники короля после возвращения в Париж обязаны были сдавать свою переписку. Продажа государственных бумаг, широко практиковавшаяся ранее дипломатическими чиновниками, стала занятием весьма опасным. Известен случай, когда переписчик Ла Поз, продававший документы иностранцам, был в 1664 году повешен.

Увы, не только второстепенных служащих неумело подбирали в дипломатическом ведомстве. Круасси ошибался и в очень близких к нему людях, например в Бержери — бывшем генеральном адвокате парламента Меца. Государственный секретарь целыми днями диктовал служебные документы своему сотруднику. Бержери не менял в записанных им текстах ни единого слова. Но он выдавал важнейшие документы за свои, всегда сохраняя при этом неприступно-мудрый вид и не вдаваясь ни в какие объяснения. В итоге многие считали Бержери человеком большого государственного ума. Так, видимо, всегда напускную важность и напыщенность, многозначительное молчание принимали и принимают за проявления таланта.

Круасси подготовил себе надежную смену в лице собственного сына — маркиза де Торси. Более 20 лет, до смерти Людовика XIV, возглавлял он дипломатическую службу. Дожил Торси до глубокой старости — 80 лет.

Фредерик Массон, блестящий французский ученый, писал, что ни у одного министра не было «более точного понимания потребностей и интересов Франции, большей ясности в изложении идей, более высокого полета разума, более широких взглядов». Знаменитый историк восхищался способностями и патриотизмом Торси — человека «образованнейшего, искреннейшего, честнейшего, просвещеннейшего, самого благородного патриота из всех, кто жил, возможно, во Франции в эту эпоху» 13. Оценки необычные. Подкрепляя их, Массой делает такой вывод: «Говорили, что в последние годы царствования Людовик XIV окружил себя только неспособными фаворитами. Признаем, что было по меньшей мере одно исключение — человек, которому король поручил ведение своих иностранных дел» 14.

Торси, безусловно, был хорошо подготовлен к профессии дипломата. Отец позаботился об этом. Уже в 8 лет мальчик писал по-латыни. 16-летний юноша изучал старые внешнеполитические документы — источник мудрости, опыта переговоров. Торси рано начал принимать участие в дипломатической работе. В 19 лет он выезжал в Португалию, чтобы поздравить нового короля со вступлением на престол, а в 20 лет — в Копенгаген для выражения соболезнований по поводу смерти королевы-матери.

Четыре месяца он провел в Мадриде, интенсивно занимаясь дипломатической корреспонденцией. Подготовленные Торси документы отличала важная особенность: в них уделялось много места описанию личных качеств государственных деятелей, особенностей характера и поведения короля и королевы Испании, министров, членов Государственного совета.

С дипломатическими миссиями Торси находился не только в Испании, но и в Копенгагене, Стокгольме, Вене, Мюнхене, Венеции, Риме, Гамбурге, Берлине, Регенсбурге, Неаполе, Лондоне. В ходе переговоров в европейских столицах он приобрел огромный опыт. Помогали ему и советы отца, рекомендовавшего читать работы по истории, не пренебрегать географией, правом, законами и обычаями; беседовать с коллегами о том, что узнал во время поездок по Европе; уделять особое внимание изучению латыни и немецкого языка; вести дипломатическую работу в соответствии с намерениями короля.

В 1692—1696 годах Торси работал под руководством Круасси, а затем в течение трех лет — под контролем Помпона, которого Людовик XIV вновь приобщил к делам дипломатического ведомства, хотя на пост государственного секретаря его не вернул.

Какое место занимал Торси в истории французской дипломатии? При нем фактически сложился аппарат ведомства по иностранным делам, хотя и с немногочисленным штатом дипломатов, шифровальщиков, переводчиков, архивистов. За рубежом были аккредитованы послы и посланники, действовали официальные резиденты и секретные агенты. Правда, свое жалованье они получали не всегда регулярно и иногда становились банкротами, не выдерживали бремени расходов. Но уже можно говорить о первой в Европе сложившейся дипломатической службе. Дипломатов готовило специальное учебное заведение — «Политическая академия», созданная Торси. Каждый студент получал стипендию в тысячу ливров. В период правления Торси численность дипломатического персонала выросла. Появились новые секретари, шифровальщики, переводчики, хотя постоянная переводческая служба еще не сложилась. Возникло и нечто вроде бюро печати с информационными функциями. Первые попытки систематизации внешнеполитического архива относятся к 1710—1711 годам, к концу царствования Людовика XIV.

Торси стремился и технически облегчить дипломатическую работу. Он добивался, чтобы донесения французских дипломатов расшифровывались немедленно после их поступления в Париж. Сделать это было трудно. Положение осложнялось, когда шифровались большие по объему приложения. Но, тем не менее, при Торси шифровальная служба стала более оперативной и ответственной.

Торси был самым способным министром Людовика XIV после того, как из жизни ушли Кольбер и Лувуа. Известный французский историк Гастон Зеллер считал этих государственных деятелей «подлинными вдохновителями внешней политики в первый период царствования Людовика XIV» 15. Влияние генерального контролера финансов на иностранные дела возросло после того, как в 1669 году в его подчинение перешли флот, внешняя торговля, консульская служба. Нельзя было, например, подписать торговый договор или назначить посла, не выяснив мнение Кольбера.

Особенно ревностно относился к международным делам Лувуа. Для этого имелись и объективные причины. Судьбы войны и мира всегда в значительной мере зависели от деятельности военного и иностранного ведомств. К тому же в ведении Лувуа находились пограничные с Германией провинции, в которых часто возникали трудности политического и дипломатического характера. Он располагал постоянной информацией по международным делам, так как имел разветвленную сеть секретных агентов, от которых сведения поступали быстрее, чем по официальным каналам. «Вкус» к международным проблемам у Лувуа усилился после того, как в течение нескольких месяцев — после смерти Лиона и до приезда Помпона из Швеции — он исполнял обязанности главы французской дипломатии 16.

Итак, механизм принятия дипломатических решений и их претворения в жизнь функционировал без серьезных сбоев. Всю практическую работу вел государственный секретарь по иностранным делам. Он готовил документы, вел переговоры с иностранными представителями, руководил деятельностью зарубежной службы. При Людовике XIV большой самостоятельностью обладал Торси, отличавшийся гибкостью ума и твердостью характера — качествами, совершенно необходимыми для сотрудничества с послами и посланниками Его Величества в странах, близких и далеких от Франции.

Предлагаемые главой дипломатии проекты договоров, соглашений, инструкций, писем за рубеж обсуждались на заседаниях Государственного совета. Мнения высказывались свободно, достаточно откровенно. Дискуссии нередко были острыми и длительными. Рассматривались различные варианты отношений Франции с другими странами, судьбы ее оборонительных и наступательных союзов, перспективы войны и мира. Совет являлся консультативным органом. Его рекомендации не имели обязательной силы для короля, обладавшего правом окончательного приговора. Людовик XIV, подводя итоги обсуждения, проявлял реализм и здравый смысл, но тщеславие, самомнение, мания величия нередко заводили его в политические тупики. Короля это не пугало: ведь он нес ответственность только перед Богом.

К концу царствования Людовика XIV французская дипломатия насчитывала 15 послов, 15 посланников, 2 резидентов (постоянно находившихся в иностранном государстве дипломатов, более низкого ранга, чем посланники). Чрезвычайные посол или посланник отличались от обычных тем, что их миссия была временной. Послы обычно назначались в европейские столицы «первого ранга» (Лондон, Мадрид). Однако в Вене, например, французского короля представлял посланник в знак протеста против особых почестей, которые в австрийской столице оказывали послу Испании. Чрезвычайные посланники были аккредитованы при небольших дворах, в частности германских. Титул «полномочный» применялся к посланникам, принимавшим участие в работе различных конференций, имперского сейма.

Дипломатические представители короля — послы или посланники — постоянно находились в Риме, Турине, Венеции, Константинополе, Гааге, Лондоне, Мадриде, Лисабоне, Копенгагене, Солотурне (Швейцария), Вене. При герцоге Вюртембергском, электорах Баварии, Пфальца, Майнца, при имперском сейме, в Генуе, в Мантуе Людовика XIV представляли посланники. Французские резиденты находились в Гамбурге, в Женеве.

Большинство высших дипломатических постов занимали государственные чиновники — «дворяне мантии» и генералы — «дворяне шпаги». Лица духовного звания — кардиналы, епископы, аббаты, имевшие ранг не послов, а только посланников (такова была воля Людовика XIV, на всю жизнь напуганного всевластием Ришелье и Мазарини), за-щищали интересы короля в Польше, Савойе, Венеции, Риме, Мадриде. На дипломатической службе их насчитывалось меньше, чем выходцев из судейского сословия (чиновники парламентов Парижа, Руана, Гренобля и других крупных городов). При дворе презирали дипломатов из среды чиновничества.

Посол представлял не Францию, а ее короля. Дипломатия была личной. Требования к послу предъявлялись высокие. Учитывались прежняя карьера, специальные знания (в особенности знание страны пребывания), владение иностранными языками, политический опыт, интеллект. Но и самые блестящие способности не гарантировали длительного срока пребывания в должности (в среднем — до трех лет, а иногда и всего несколько месяцев). Карьера маршала Вилара, трижды занимавшего пост посла в Мадриде, была исключительной.

Высокая должность посла всегда была и остается почетной. И, тем не менее, трудности дипломатической службы были столь большими, что многих она не привлекала. «Всегда не хватало послов; не было желающих выехать с посольством, так как большинство из тех, кто был на посольской работе, не получили никакой другой награды, кроме печальной судьбы оказаться разоренными» 1. Дипломатическая служба была для многих послов и посланников невыносимо тяжелой в материальном плане.

В общем, все упиралось в деньги. Денег послам Людовика XIV хронически не хватало. В 1685 году в одном из самых дорогих городов Европы — Риме посол получал 72 тысячи ливров, в Лондоне — 48 тысяч, в Гааге, Мадриде, Лисабоне, Копенгагене — 36 тысяч, в Турине, Венеции, Солотурне — 24 тысячи ливров. Жалованье чрезвычайных посланников составляло от 24 до 12 тысяч. Резидент в Гамбурге довольствовался 8 тысячами, в Женеве — 6 тысячами ливров в год 2.

Послу при его назначении выплачивалось пособие на устройство в стране пребывания. Давались деньги в связи с трауром при иностранном дворе, праздничными событиями (во Франции, например, рождение или свадьба члена королевской семьи), на строительство католической часовни в протестантском государстве. Многие дипломаты вынуждены были тратить и личные деньги. Круасси, например, за время своей дипломатической карьеры истратил в посольствах 700 тысяч ливров — половину состояния жены 3.

Жалованье дипломатам выплачивали с большим запозданием, иногда только по личному приказу короля. Даже богатые дипломаты нередко разорялись и требовали отзыва. Без банковских кредитов послы жить и работать за границей не могли, хотя некоторые из них, как, например, посол в Константинополе, получали субсидии от французских торговцев в Марселе и в Леванте, которым они оказывали содействие в ведении коммерческих дел.

Посол назначен. Казалось, главная задача решена. Но трудно было подобрать персонал. Ранга дипломатического секретаря официально не существовало. Торси настаивал на введении этой должности. Однако король соглашался платить только тысячу ливров в год дипломату такого ранга. Большинство из них так и канули в безвестность.

Если дипломатов в посольствах было немного, то прислуга насчитывала несколько десятков человек (повара, конюхи, горничные, музыканты, лакеи, портные). Содержали их дипломатические представители короля за счет собственных средств. Добавим к этому расходы на перевозку багажа. Так, один из французских послов вез в Константинополь 60 ящиков с мебелью, 300 килограммов посуды, вышитые золотом ткани, бархат, сатин, тонкие сукна для султана 4.

Персонал набран. Многочисленные тюки собраны и погружены. Пора в путь. Само передвижение послов, особенно в северных странах, было долгим и утомительным. Посол в Гааге Аво писал: «Невозможно представить, что мы вынесли в течение трех дней. Погода улучшилась: снег растаял, и дорога покрылась водой, которая ночью замерзала, превращаясь в гололед толщиной в фут. Карета поднималась до середины горы и падала, увлекая за собой шесть лошадей... На протяжении всей дороги мы не имели ни вина, пригодного для питья, ни капли хорошей воды, а только отвратительное пиво и хлеб, который крестьяне в Швеции пекут раз в году и подвешивают его на потолке» 5.

В странах с умеренным и теплым климатом путешествие посла было не столь опасным и утомительным, но и к нему готовились долго и тщательно. Со времени, например, назначения дипломатического представителя короля в Рим и до его приезда в вечный город проходило четыре-пять месяцев. В течение этого времени подыскивали дворец. Задача состояла в том, чтобы заплатить не слишком дорого, но получить помещение не хуже, чем у других (имелся в виду прежде всего посол Испании). Закупали мебель, карету, ковры, ткани. Протокольной службе Ватикана заранее сообщали состав свиты посла, количество его багажа.

Посол отплывал из Марселя в порт Чивитавеккья. Когда появлялись королевские галеры, раздавался артиллерийский салют и галеры папы плыли навстречу. На суше посла ждали офицеры двора Ватикана. Рассказывали, что в 1662 году офицеры прибыли в Чивитавеккья слишком рано. Коротая время, они пили и ели без меры. Каждый день несколько слуг папы отдавали Богу душу, убитые пьянством и обжорством. Итальянцы шутили: «Если бы французы задержались в пути, то пришлось бы посылать гонцов в Ватикан за подкреплением».

В 10—15 километрах от Рима посла встречали итальянские аристократы. Посол, не выходя из кареты, отвечал на приветствия. В случае участия во встрече нескольких кардиналов посол садился в карету старейшего, а затем по дороге несколько раз пересаживался, соблюдая принцип старшинства среди встречавших его священнослужителей. Кортеж производил величественное впечатление. Посла Креки в 1662 году сопровождали 150 экипажей. В его карету было впряжено восемь лошадей. Свита насчитывала около ста человек 6.

У французских дипломатов по различным мотивам — политическим, протокольным и другим — часто возникали конфликты в иностранных государствах. Так, в октябре 1661 года во время церемонии торжественного въезда посла Швеции в английскую столицу «группа каналий» (слова Людовика XIV), нанятых испанским послом Ватевилем, остановила карету французского посла Эстрада и убила его лошадей. В драке пятеро французов погибли, тридцать получили ранения. Испанцы не потеряли ни одного человека. Посла Людовика XIV в Лондоне оскорбили. Эта новость стала известна Ломени де Бриену в 11 часов вечера. Король ужинал. Он чуть не опрокинул стул, когда государственный секретарь сообщил о случившемся. Людовик, ознакомившись с донесением Эстрада, распорядился выслать из Парижа испанского посла. Правителю испанских Нидерландов запретили проезд через французскую территорию. Были прерваны испано-французские торговые связи. Послу Людовика XIV в Мадриде Жоржу Обюссону де ла Фейад было поручено добиться «примерного наказания» Ватевиля и официальных заверений в том, что дипломатические представители Испании не позволят себе впредь ничего подобного. Со своей стороны Эстрад, потребовав от английского короля наказания виновных, покинул Лондон.

Ватевиля из Англии отозвали. Личный представитель короля Испании прибыл в Париж и публично, в присутствии всего дипломатического корпуса и двора, принес Людовику извинения. Филипп IV предписал всем своим дипломатам при любых обстоятельствах уступать первое место французским представителям. «Я не знаю, произошло ли со времени возникновения монархии что-либо более блистательное для нее» 7. В таких напыщенных выражениях Людовик XIV подвел итоги своей первой «битвы» за престиж династии Бурбонов и свой лично.

В Версале не забыли увековечить триумф короля. Специально выпустили медаль: Людовик XIV стоит на ступеньках трона, намного ниже — испанский посол в позе приносящего извинения.

Уже в то время личность и жилище посла были неприкосновенны. Исключительными правами (иммунитетом) пользовались не только дипломаты, но и их слуги. А право убежища предоставлялось всем, находящимся на территории посольского квартала. Здесь даже убийца мог укрыться от полицейского преследования. Права преступника были защищены. А вот положение жены посла не было определено. Однако в Польше маркиза Бетюн некоторое время выполняла посольские функции своего отсутствующего мужа. И в Константинополе после смерти посла Гийерага его жена до приезда нового королевского представителя занималась, дипломатической работой.

И все-таки даже неприкосновенность не обеспечивала дипломатам надежных гарантий безопасности. Посла могли ограбить и даже убить в дороге. Иногда он становился жертвой народных волнений. Играли роль и национальные особенности стран, где закон попирался. У Турции посол по воле — точнее, по произволу — султана и визиря мог оказаться в известной своим суровым режимом тюрьме — Семибашенном замке.

Иногда послу приходилось выезжать в районы боевых действий. Короля Швеции посол находил только в военном лагере, в Польше или Пруссии, иногда в Померании. Карл XII принимал дипломатов в окопах. «Послать человека в окопы или с посольством к Карлу XII — почти одно и то же. Король часами беседовал с Круасси в самых открытых местах, в то время как бомбы убивали людей рядом с ними и за ними. Король, казалось, не замечал опасности, а посол не хотел, чтобы его заподозрили в стремлении найти более подходящее место для разговоров о делах» 8, — писал Вольтер.

Для встреч со шведским королем нужны были деньги, большие деньги. Посол Людовика XIV в Стокгольме Фукьер в своих письмах жаловался, что когда он со своими людьми следовал за шведскими войсками, то 30 лошадей ему не хватало. Он получал 36 тысяч ливров. Называя эту сумму, Фукьер с иронией писал: «Я буду платить величием моего господина» 9.

Как готовили официального представителя Людовика XIV к выполнению его, миссии?

Посол получал письмо, скрепленное печатью короля и подписанное государственным секретарем по иностранным делам. Это была своего рода верительная грамота. Она вручалась на первой же аудиенции главе иностранного государства. Бывали случаи, когда готовили несколько официальных писем, адресованных разным лицам. В 1693 году французский посол в Варшаве имел верительные грамоты не только к королю, но и к нескольким политическим деятелям этой страны. Почему? В Версале стремились объединить все польские силы, способные поддержать политику Людовика XIV.

Приехав в страну назначения, посол прежде всего знакомился с обстановкой, изучал протокольные вопросы, которым придавалось первостепенное значение. В некоторых посольствах имелись специальные церемониймейстеры, например в Ватикане.

В Национальной библиотеке в Париже хранится рукопись, переплетенная в красный сафьян с гербом Людовика XIV, озаглавленная: «Записка для послов, направляемых королем в Рим». Автор — Ла Бюиссьер — долгое время работал с Югом де Лионом. С 1664 года он занимал пост церемониймейстера французского посольства при Святом Престоле. Его обязанности состояли в том, чтобы определить порядок движения кортежей, рекомендовать послу, как вести себя в различных обстоятельствах: приветствовать или не приветствовать того или иного деятеля; идти пешком или ехать в карете; спускаться на несколько ступенек или до конца лестницы. Бюиссьер, говоря современным языком, выполнял функции шефа протокольной службы 10.

Строжайшее соблюдение церемониала имело особое значение при общении посла с монархами. Правда, встречи представителей Людовика XIV с главами иностранных государств были редкими. Менее редкими, правда, чем в Мадриде, где король годами не принимал французского посла. Испанский комиссар — государственный советник выступал в роли посредника между представителем короля Франции и первым министром Испании. Такое «посредничество» существовало в большинстве крупных европейских государств. В Австрии специальная комиссия, состоявшая из нескольких дипломатов — советников и секретарей, вела дела с французским послом. В Голландии встречались с послом комиссары по секретным поручениям. Только в Англии посол Людовика вел переговоры с королем и имел беседы с наиболее влиятельными членами палаты общин.

Разумеется, у многих французских дипломатов были широкие связи не только в правительственных кругах, но и среди писателей, ученых, деловых людей. Своей информацией французские дипломаты обменивались друг с другом. В 1681 году Вилар из Вены переписывался, например, со своими коллегами — послами в Лондоне, Гааге, при имперском сейме в Регенсбурге и германских дворах.

Информация... Как относились к ней в далекие времена Людовика XIV? Точность, правдивость и оперативность. Эти требования предъявлялись к посольским донесениям триста лет назад так же, как и сегодня. Во все эпохи объективность информации ценилась высоко. И в инструкции послу подчеркивалось, что его главная задача — «ничего не добавлять к правде, сообщать слово в слово обо всем, что было сказано как с одной стороны, так и с другой на совещаниях с государем и его министрами» 11.

Документы французской дипломатии были на вес золота в европейских странах. Поэтому, естественно, сохранению тайны придавалось первостепенное значение. Донесения шифровались и обязательно переписывались в нескольких экземплярах. Искусство шифра достигло высокого развития. Переписка Людовика XIV с маршалом Катина была, например, расшифрована только в конце XIX века 12.

У каждого посла был свой личный шифр. Для доставки писем использовали не только сотрудников посольства, но и посредничество банкиров, торговцев. Весьма ненадежный способ. Корреспонденцию похищали. Задерживали гонцов. В Савойе, в Польше местные власти досматривали почту. Польский король Ян Собеский, ознакомившись с несколькими перехваченными бумагами Людовика XIV, доступными для прочтения, принял жесткое решение: отозвал своего представителя из Франции.

Все на свете, увы, имеет начало и конец. Для посла завершить свою миссию означало покинуть страну пребывания. А эта задача нередко оказывалась более сложной, чем въезд посла Людовика XIV в европейскую столицу. Прежде всего начинали беспокоиться кредиторы посла. В Гааге, например, чтобы предупредить заинтересованных лиц об отъезде иностранного дипломата, били в барабаны. И все-таки денежные расчеты, какими бы тяжкими они ни были, это еще полбеды. Беда была в другом. Нередко речь шла о жизни и свободе дипломатов. В 1689 году французский посланник в Вене Люзиньян был арестован вместе со своими сотрудниками по обвинению в отклонении от дороги, указанной в паспорте. Но Людовик XIV успел принять меры. Он заранее посадил в Бастилию всех немцев, находившихся в Париже. В 1702 году, в связи с войной за испанское наследство, по приказу польского короля был арестован французский посланник Эрон. Во Франции немедленно начали преследовать поляков и саксонцев. Око за око, зуб за зуб!

Завершая миссию, посол обязан был представить отчет о своей деятельности: французская дипломатия переняла опыт венецианцев. И король, и государственный секретарь строго следили за выполнением этого требования. В отчете следовало сообщить «обо всем, что происходило в тех местах, где посланник исполнял свои обязанности» 13. Отчет являлся не только источником сведений для короля, но и материалом для подготовки инструкций новому послу. Это был своего рода «государственный экзамен» для вернувшегося из-за рубежа дипломата. Если Людовик не принял его после завершения миссии — беда для неудачника. Он попадал в опалу.

Какие требования предъявляли в Париже к представителям иностранных государств? Согласие на назначение посла у Людовика XIV запрашивали только один раз и в весьма своеобразной форме. Так, папа в 1700 году представил королю на выбор список из пяти кандидатов на пост нунция в Версале. В итоге ситуация во взаимоотношениях двух владык — светского и духовного — разрядилась, но все же оставалась напряженной. Людовик опасался вмешательства Святого Престола во внутренние дела Франции, а папа не хотел, чтобы его посол был близок с королем. В этом случае «заблудшую овцу» ждала в Риме опала. А вот список из нескольких претендентов устраивал обе стороны.

Если запрос агремана еще не вошел в дипломатический обиход, то и к требованию отзыва посла французская дипломатия прибегала редко. Наиболее известный случай произошел в 1685 году. Английский посол Уильям Трембол, злоупотребляя своим положением, пытался вмешиваться во внутренние дела Франции. По требованию Людовика XIV его отозвали. Во всех случаях король предпочитал сдержанных, осторожных и услужливых дипломатов. Поэтому он ценил посланника Бранденбурга Спанхейма, обладавшего этими качествами.

Во Франции были представлены послами Испания, Англия, Голландия, Дания, Венеция, Савойя; посланниками — император, Швеция, Португалия, германские и итальянские князья и герцоги; резидентами — Флоренция и Пфальц; агентами — дипломатами низшего ранга — Польша, Бранденбург, Веймар, Трир. В военное время число иностранных дипломатов во Франции сокращалось.

Право торжественного въезда во французскую столицу предоставлялось только послам. Переговоры об условиях этой церемонии начинались сразу после прибытия главы посольства во Францию. Шли горячие дискуссии, в ходе которых обе стороны, размахивая текстами договоров, взывали к прецедентам. Предусматривались малейшие детали. Каждая имела значение.

Для посла предусматривались два въезда: сначала в Париж, а на следующий день — в Версаль. Посла встречал принц крови (это считалось особенно почетным) или маршал Франции. Особые знаки внимания оказывались представителям Англии и Испании. Празднично украшенные кареты с лакеями в расшитых ливреях делали круг по Королевской площади и затем направлялись во дворец чрезвычайных послов на улице Турнон, 10.

У этого здания необычная история. Оно принадлежало Кончино Кончини, итальянскому авантюристу, родившемуся во Флоренции, которого Мария Медичи, супруга Генриха IV (после его смерти королева-регентша), сделала маршалом и первым министром. На этом посту в полную силу проявились два незавидных качества Кончини: жадность и бездарность. Людовик XIII приказал арестовать Кончини. Он оказал сопротивление и был убит капитаном королевской гвардии Витри. В помещении фаворита нашли ценностей более чем на 4 миллиона ливров. После гибели Кончини в 1621 году Людовик XIII купил дворец на улице Турнон, который до 1748 года и являлся резиденцией иностранных послов 14.

Из бывшего дворца Кончини посол в сопровождении принца крови направлялся в Версаль, где его встречали королевские гвардейцы. Дипломат по «лестнице послов» (ныне не существует) направлялся в кабинет короля. Подавалось угощение. Затем кортеж возвращался в Париж.

Иностранные представители пользовались во Франции дипломатическим иммунитетом, таможенными льготами. Им разрешалось строить часовни для культа — католического или протестантского. И, тем не менее, дипломаты были недовольны то одним, то другим. Дело иногда доходило до курьезов. В 1698 году Людовик XIV направился в город Компьен. В таких случаях его обычно сопровождал дипломатический корпус. На этот раз перед выездом послы потребовали, чтобы на дверях предоставляемых им помещений значилось: «Для господина посла». Король не удовлетворил эту просьбу. Обиженные дипломаты отказались от участия в поездке.

Трудно сказать, какие чувства обуревали иностранных представителей — печаль или ликование. Дело в том, что послов разоряли длительные переезды и утомительные праздники. После смерти во Франции испанского посла герцога Альбы король Испании выплачивал его долги, а вдова покойного до полной расплаты с кредиторами оставалась на французской земле.

Дипломатическая служба играла важную роль во французской внешней политике. Но она была не единственным орудием воздействия на международную жизнь в Европе. Король и его министры активно использовали многочисленных секретных агентов, завербованных как во Франции, так и в других европейских государствах. В Испании в 1691 году француз Бландиньер активно собирал шпионские сведения, выступал в роли советника и информатора посла. Француженка маркиза Подана содержала в Мадриде политический салон, который посещали иностранные дипломаты, в том числе и французский посол. Испанцы выслали ее в 1698 году за шпионаж. Активными агентами являлись торговец из Байоны Пьер Дагер, швейцарец Франсуа Молло, коммерсант из Роттердама Энекен, врач Эльветен и другие.

Одним из наиболее опытных французских секретных агентов был Жан Эро де Гурвиль, начавший свою карьеру скромным слугой у аббата Рошефуко. Гурвиль принимал участие во Фронде и даже пытался, хотя и неудачно, освободить заключенного в Венсенском замке принца Конде. Гурвиль был знаком с Мазарини и Фуке. Он не отрекся от бывшего сюринтенданта финансов после его ареста, осуждения и заключения в Пиньероле. Семья Фуке получила от Гурвиля 100 тысяч ливров на ведение процесса, на оплату адвокатов.

Гурвиль оставил потомкам свои «Мемуары» — записки секретного агента, «человека короля». Он сотрудничал со многими влиятельными людьми: принцем Конде, герцогом Бурбонским, генералом-протестантом, впоследствии — маршалом Шомбергом. С секретным агентом советовались как по внутренним, так и по внешнеполитическим вопросам.

Свою первую миссию Гурвиль осуществил в Германии в 1668 году. Он получил от главы дипломатического ведомства Лиона инструкции для переговоров с герцогом Бра-уншвейгским: в Париже вели дипломатическую подготовку к войне с Голландией, но торопиться не хотели. Изучив обстановку, Лион сообщил Гурвилю, что «дело еще недостаточно созрело» 15.

Из Германии судьба перебросила тайного агента на юг. Испания привлекала к себе внимание короля и его министров. Долгий разговор состоялся у Лиона с Гурвилем. В ноябре 1669 года агент прибыл в Мадрид. Можно лишь удивляться его способности в кратчайшие сроки устанавливать доверительные связи. Гурвиль встретился со многими влиятельными в Испании людьми, и в их числе с архиепископом Толедо кардиналом Арагоном.

Гурвиль подготовил обстоятельную записку о финансовом положении «обезлюдевшей» Испании (рекрутов испанцы вынуждены были вербовать в Милане, Неаполе, Сицилии, Нидерландах). Бюджет страны был напряженным, хотя из своих колоний испанцы получали до 60 миллионов ливров. Война с Португалией требовала больших расходов. Золота и серебра не хватало. Выпустили на 6—7 миллионов медных денег, «заработав» такой жульнической операцией 24—25 миллионов. В Каталонии «облегченные» монеты не приняли. Недовольство в стране нарастало и в связи с другими финансовыми операциями правительства. Ввели платную марку на официальных бумагах, что дало 2 миллиона ливров, систему разрешений на употребление в пищу в постные дни ног и голов животных (налоговый сбор — 2 млн.). Один из важных для королевской дипломатии выводов Гурвиля состоял в том, что Испания была не в состоянии охранять и содержать свои владения в Нидерландах 16.

Обширная справка, направленная в Париж Гурвилем, получила высокую оценку Лиона. Государственного секретаря интересовали не только данные об экономике и финансах Испании, но — и это главное — перспективы усиления французского влияния в этой стране. Секретный агент назвал возможную кандидатуру на испанский престол после смерти Карла II — герцога Анжуйского, внука Людовика XIV. Гурвиль вступил в переговоры с испанскими аристократами, придворными, способными «придать всему этому делу движение». Епирсоп Тулузский Бонзи, посол в Мадриде, сообщил в Париж, что «по недавним заявлениям Гурвиля все гранды Испании хотели бы признать герцога Анжуйского своим королем».

Гурвиль был человеком инициативным и ловким. Он присмотрелся к француженке-торговке, продававшей испанским дамам товары из Парижа, и предложил ей «соблазнить» подарками жену одного испанского министра. Министр был стар, его супруга — молода и привлекательна. Сделка состоялась, и важные сведения стали поступать к Гурвилю. Но он уже вызвал подозрения и вынужден был покинуть Испанию.

Деятельность Гурвиля интересовала не только Лиона. Она привлекала внимание и Лувуа. Секретный агент в беседе с государственным секретарем по военным делам сообщил, что крепость Пампилона (главный город провинции Наварра) «ничего не стоила». Для ее осады, по мнению Гурвиля, достаточно было 18 тысяч пехотинцев и 6 тысяч кавалеристов. Взятие крепости открыло бы дорогу французам к сердцу Испании — ее столице. На Мадрид, по его мнению, можно было вести наступление с 3—4 тысячами кавалеристов. Этого достаточно. Испанская армия насчитывала 2—3 тысячи пехотинцев. Если к тому же португальский король устроит небольшую военную демонстрацию на границе, то испанцы будут вынуждены послать туда свою армию. Лувуа внимательно слушал Гурвиля, посматривая на географическую карту.

Гурвиль побывал в Париже и у других министров. Встречался секретный агент даже с Кольбером, который задал Гурвилю много вопросов по экономике, внешней торговле и финансам Испании 17.

Кроме Гурвиля активную роль в осуществлении «испанской политики» Людовика XIV сыграл другой секретный агент — иезуит Антуан Вержюс, направленный в Мадрид во второй половине 80-х годов в связи со скорой, как считали в Версале, смертью короля Испании и неизбежным разделом его наследства. Задача состояла в том, чтобы создать в Мадриде «французскую партию». Король возлагал на Вержюса большие надежды. Он писал послу в испанской столице маркизу Фокьеру, что Вержюс — человек «ловкий, способный давать добрые советы» и вести себя так. «чтобы никто не мог проникнуть в цели его миссии» 18. Агенту поручалось установить связи с главным инквизитором, с генералами монашеских орденов, с влиятельными духовными лицами, вступить с ними в тайную переписку, убедить их, что, если король-француз придет к власти в Испании, все привилегии испанской светской и церковной знати сохранятся. В инструкции Людовика агенту подчеркивалось, что ему, иезуиту, «будет значительно легче тайно встречаться и вести секретные переговоры, чем послу» 19.

Разумеется, из Версаля обещали послать деньги в Мадрид. Вержюсу поручалось их использовать по указаниям посла, организовать встречи с профранцузски настроенными политиками и выработать совместную программу действий. О намерениях короля Вержюса информировали через правителя Байонны, с которым иезуиту и следовало вести переписку.

Услугами секретных агентов постоянно пользовалась французская дипломатия. В 1669 году к Карлу II Стюарту Лион направил аббата Пренани, астролога, искателя «философского камня», чтобы «незримыми цепями» приковать короля Англии к французскому монарху. Наивная попытка ничего, разумеется, не дала. Аббат вскоре вернулся во Францию. Представителей мужской ветви династии Стюартов интересовали не изыскания астрологов, а деньги и женщины. Однажды Карла II познакомили с очаровательной бретонкой — белолицей и полногрудой мадемуазель де Керуаль. Вскоре она стала герцогиней Портсмутской, фавориткой короля, оказывавшей влияние на британскую внешнюю политику. Французские послы Куртен и Барийон следовали ее советам. После возвращения де Керуаль во Францию ее не забыли и в Версале 20.

В последние годы царствования Людовика XIV французская шпионская сеть существовала почти при всех европейских дворах. По платежным бумагам дипломатического ведомства без особого труда можно составить списки тайных агентов. Осведомители работали не только на французскую дипломатию, но и на военное ведомство. У Лувуа повсюду имелись шпионы, сообщавшие не только военные, но и политические сведения. Он широко пользовался услугами почтовой дирекции Франции, вскрывавшей письма, санкционировал нападения на курьеров. Одного из них, по приказу Лувуа, «ограбили» в Страсбурге, для правдоподобия прихватив и деньги. Разбойные нападения иногда давали французской дипломатии неожиданные преимущества. Так, в 1688 году правитель Бранденбурга заявил представителю Людовика XIV, что он не вел никаких антифранцузских переговоров с архиепископом Майнца и его министрами. Тогда Лион послал в Берлин копию соглашения, направленного против Франции, собственноручно подписанного двумя владыками — светским и духовным — и скрепленного их печатями. Не трудно представить себе трагикомическую сцену «представления» прусскому монарху бесспорного документа.

Было бы наивным полагать, что дипломатической и военной разведкой занимались только французы. Шпионаж существовал повсюду в Европе. В Испании перехватывали депеши французского посла Эмброна. Послы Людови-ка XIV в Лондоне постоянно жаловались на нарушения тайны корреспонденции. Прусский посланник в Париже покупал копии секретнейших французских документов. Все продавалось, покупалось или захватывалось силой. Право же, великий политик и дипломат Шарль Морис Талейран только довел до совершенства методы своих многочисленных предшественников!

Дипломатия и деньги. Многогранная проблема. Ее иногда называют вечной. Точнее: не вечная, вековая. Несомненно, в различные эпохи истории человечества денежные знаки использовались и используются для достижения внешнеполитических и дипломатических целей.

Автор уже не раз упоминал о деньгах. Больших деньгах: на содержание короля и его министров, на содержание послов и посольств, на выплаты тайным агентам. Но одна из самых расточительных статей государственных расходов еще не была названа. Систематический подкуп монархов и их министров, маршалов и генералов, кардиналов и епископов Людовик XIV считал универсальным средством «завоевания» союзников.

Такое финансовое бремя, тяжелое, как неподъемная, многопудовая гиря, могла взвалить на свои плечи только страна с хорошо отлаженным механизмом систематического ограбления собственного народа. Взвесить это бремя трудно, а может быть, и невозможно. Одно очевидно: «политика коррупции» не давала Людовику XIV желаемых результатов. В конечном счете большинство союзников покидало короля в годину испытаний. А те из них (немногочисленные), кто сохранял верность союзам, были слишком слабыми, чтобы склонить чашу весов в пользу Франции.

В своих «Мемуарах» Людовик XIV писал, что «многим депутатам в Голландии он платил пенсии»; давал значительные суммы польским магнатам; субсидировал ирландцев, чтобы они «побуждали католиков к мятежу против англичан». 100 тысяч экю получил король Дании за участие в борьбе против Англии. Вниманием Людовика не была обойдена и датская королева: дорогое бриллиантовое колье ласкало ее шею. Бесценные подарки из Версаля получили электор Бранденбурга и королева Швеции. С этой страной дипломаты Людовика XIV неоднократно подписывали договоры о союзе и военном сотрудничестве. За счет французского бюджета содержалась шведская армия в 16 тысяч человек, находившаяся в Германии.

«Я не жалею денег для важных дел и главным образом с целью увеличить число моих друзей и уменьшить число моих врагов», — откровенно говорил Людовик XIV. Развивая свою мысль, он подчеркивал: «Часто случается, что небольшие суммы, истраченные своевременно и разумно, избавляют государства от расходов и потерь несравненно более значительных» 21.

«Небольшие суммы»? Бюджет Франции за 1672 год предусматривал следующие выплаты: английскому королю — 3 миллиона ливров, германским князьям — 2468 тысяч ливров, Швеции — 1200 тысяч, швейцарской лиге — 200 тысяч, на содержание французских посольств — 400 тысяч ливров. Общая сумма расходов государства составляла 71 миллион 339 тысяч ливров. Из них на внешние цели приходилось около 10 % 22. Сумма по тем временам гигантская.