Дипломатия Людовика XIV.

Расходы на внешнюю политику определялись международной ситуацией, задачами французской дипломатии, а также субъективными моментами: целями короля и его ближайшего окружения. Многие годы с поразительным упорством Людовик XIV финансировал представителей династии Стюартов. С 1681 по 1684 год Карл II получил из французской казны 5 миллионов ливров. Якову II после его вступления на трон заплатили 500 тысяч ливров, которые он принял от посла Барийона «со слезами на глазах» и тут же, не теряя ни минуты, запросил дополнительно 400 тысяч (и получил их!). Золотой поток не иссякал. А серьезных преимуществ французская дипломатия не получала. В чем же был «корень зла»? Людовик XIV, его министры и дипломаты недооценивали силу парламента и протестантской церкви в Англии и в то же время переоценивали возможности католицизма в стране с прочными антикатолическими традициями.

Словно ненасытное чудовище поглощал французские деньги великий электор Бранденбурга. За двадцать лет, с 1668 по 1688 год, он получил из французского бюджета на содержание своих войск 4 миллиона ливров. Регулярно выплачивались взятки прусским министрам, влиятельным придворным. Деньги проваливались как в бездонную бочку! Фридрих Вильгельм неоднократно предавал Людовика XIV, а со второй половины 80-х годов полностью и окончательно перешел в лагерь противников Франции.

Французские деньги получали в Германии многие светские и духовные государи. Первое место среди них занимала Бавария, правитель которой начиная с 1670 года ежегодно пополнял свою казну 500 тысячами немецких флоринов. По данным бюджета на 1682 год, Людовик XIV выплачивал электору Кёльна ежегодно 100 тысяч ливров на содержание войск и 60 тысяч — на личные расходы, электору Майнца — 60 тысяч ливров, епископу Мюнстера — 90 тысяч ливров в год. На содержании у французов находился герцог Ганновера. На севере Европы союзником Франции была Швеция. С 1661 года шведский король получал от Людовика XIV 600 тысяч ливров ежегодно. Потом наступил период охлаждения, завершившийся в 1671 году. Начало нового этапа сотрудничества обошлось Франции в 400 тысяч ливров. Затем шведы в течение семи лет получали еще по 600 тысяч ливров ежегодно. Это была последняя вспышка дорогостоящей «любви» к шведскому королевству, которую французской дипломатии уже больше так и не удалось возродить на протяжении последних полутора десятилетий царствования Людовика XIV.

Субсидии выплачивались с помощью банкиров. Среди них особым доверием в Версале пользовались братья Формой. Старший — Пьер — жил в Париже. По поручениям короля банкир Самюэль Бернар действовал в Швейцарии и Польше. Вместе с финансистами из Данцига он вел денежные дела принца Конти.

Деньги из государственного бюджета Людовик XIV, его министры и дипломаты тратили не только на подкуп союзников и подготовку войн, но и на прославление внешней политики Франции. Информационно-пропагандистская функция французской дипломатии зародилась при Ришелье, активно прибегавшего к услугам писателей и газетчиков. При великом кардинале распространение в Европе возвеличивавших короля и его политику публикаций было скорее роскошью, а при Людовике XIV — необходимостью. Короля больно ранили иронически-злобные антифранцузские памфлеты, издававшиеся в Голландии, других европейских странах. Ответные французские материалы распространялись в Европе с большим трудом. В 1674 году Помпону сообщили из Германии, что «не найдется ни одного человека, который даже за 10 000 экю захотел бы напечатать в пользу Франции десять строк на каком бы то ни было языке»23.

Среди французской читающей публики были известны такие, например, издания, как «Газет» Теофраста Ренодо. Газетчики получали информацию от государственного секретаря по иностранным делам и его сотрудников. Масштабы и глубина их идейного воздействия были, разумеется, ограниченными. Население городов и деревень страны оставалось вне политики.

И, тем не менее, тогдашняя печать, несмотря на ее скромные возможности, усердно возвеличивала короля, его дипломатию и армию. Международный престиж своей особы и своего королевства Людовик XIV рассматривал как постоянно действующий фактор укрепления абсолютизма внутри страны и его влияния на европейской арене. Ради этих целей он не жалел денег.

«Не в моих интересах было брать на службу наиболее именитых подданных. Прежде всего следовало утвердить мою собственную репутацию» 1. Эти слова Людовика XIV вполне применимы к Кольберу — «финансовому богу» первого двадцатилетия личного правления короля.

Да, Жан Батист Кольбер не мог похвастать знаменитой родословной. Придворные и чиновники его не любили, в лучшем случае относились снисходительно. Сомневались даже в его благородном происхождении, хотя в «Словаре дворянства» главу семьи — Никола Кольбера именовали «сеньором Вандьер» (по названию поместья Кольберов). Сомнения никогда не оставляли и самого Жана Батиста. Отец, поколачивая своего сына каминными щипцами, — он частенько проделывал эту несложную операцию — приговаривал: «Мерзавец, ты только маленький буржуа, и если мы обманываем общество, то я хочу, чтобы ты по крайней мере знал, что ты собой представляешь» 2.

Родился Кольбер в Реймсе в 1619 году. Учили его иезуиты. Затем юноша пробовал свои силы в торговле, на работе в банке. Счастье ему улыбнулось, и он попал в бюро государственного секретаря по военным делам ле Телье. Мнение о молодом человеке сложилось самое положительное, и в 1649 году он становится интендантом у самого кардинала Мазарини, расшатанные денежные дела которого привел в порядок с умопомрачительной быстротой.

Мазарини видел в Кольбере своего человека. «Я принимаю участие во всем, что Вас касается, как если бы речь шла о моих собственных интересах». Отнесемся с доверием к этим словам кардинала. Ведь с помощью таких своих верных слуг, как Фуке и Кольбер, Мазарини стал богатейшим человеком страны. Кардинал — а он, как первый министр, не имел права заниматься спекулятивными операциями — взял в свои руки доходнейшее дело — снабжение армии. Правда, перед смертью Мазарини решил замолить грехи: он завещал Людовику XIV свое состояние, втайне надеясь, что монарх не примет дара. Сделав широкий жест, расчетливый итальянец воскликнул: «О, моя бедная семья, у нее не будет даже хлеба!» 3. Страхи были напрасными. Наследники получили богатства покойного.

Мазарини не только доверил Кольберу исполнение своего завещания, он рекомендовал его Людовику. У финансиста и монарха оказался общий враг — Фуке, суд над которым сблизил короля и его нового министра. Кольбер быстро продвигался по лестнице власти. Он получал одно назначение за другим: генеральный контролер финансов; сюрин-тендант искусств и мануфактур; государственный секретарь по вопросам флота, торговли и дома короля. В руки неизвестного дворянина из Реймса перешло, кроме армии, управление всей Францией, включая духовенство.

Политическое влияние министра возросло. При его участии готовились все важнейшие документы внутренней и внешней политики Франции. Только выяснив мнение генерального контролера финансов, Людовик XIV назначал высокопоставленных чиновников: губернаторов провинций и колониальных администраторов, интендантов и послов.

Свою власть Кольбер сознавал в полной мере. Министр был всегда спокоен и уверен в себе. Внешне холодный и бесстрастный, он больше слушал, чем говорил. Угрюмо-сосредоточенное лицо, на котором выделялись густые брови и суровые глаза. Глубокие морщины врезались в лоб. Казалось, напряженные мысли никогда не покидали министра. Видимо, так оно и было. И летом, и зимой Кольбер начинал работать в 7 часов утра. Его трудовой день продолжался 15—16 часов. Тратить время на встречи и беседы с людьми, в том числе и влиятельными, он не любил. Дело доходило до смешного. Мемуаристы рассказывают, например, что однажды придворная дама просила Людовика XIV помочь ей встретиться с Кольбером.

Министра отличали не только фантастическое трудолюбие, но и способность принимать решения на основе обширной информации, получаемой из разных источников. Он умело использовал статистику, документальные материалы, донесения интендантов, дипломатическую переписку.

Был ли богат человек, собиравший, считавший и тративший деньги всего королевства? Да, Кольбер был богат. Его состояние превышало 10 миллионов ливров. Одни земельные владения оценивались в 1400 тысяч ливров. Честным ли путем было нажито это богатство? По тем временам оно имело законные источники, известные Людовику XIV. По крайней мере, историки не располагают документами, которые позволили бы поставить Кольбера в один ряд с Фуке.

Не только власть и деньги составляли силу Кольбера. Семейные связи роднили его с аристократией. Три дочери министра вышли замуж за герцогов Шеврез, Бовилье, Мор-темар. Каждая получила приданное в 400 тысяч ливров. Старший сын маркиз Сеньоле был государственным чиновником и дипломатом, второй сын — архиепископом Руана. Три других сына Кольбера погибли в боях. Не были обделены судьбой и братья всесильного министра. Один из них — Круасси, посол и затем государственный секретарь по иностранным делам; второй — Молеврие, генерал-лейтенант; третий — епископ Монпелье.

Особенно много внимания Кольбер уделял старшему сыну — Сеньоле. Он был с ним суров и требователен. Указывал, что читать. Выговаривал за плохо написанное письмо, за опоздание на несколько минут. Отец отправил сына на стажировку к знакомому интенданту в Рошфоре, посылал в поездки по европейским странам. Из Голландии Сеньоле привез сведения об организации адмиралтейства, о флоте, арсеналах, численности тяжелых орудий.

По инициативе отца Сеньоле посетил Геную, Флоренцию, Рим, Неаполь, Равенну, Фаянцу, Римини, Венецию, Милан, Мантую, Турин. Подробный план поездки был составлен Кольбером. Он рекомендовал сыну в каждом из итальянских государств лознакомиться с дворянскими семьями, близкими к местным властям, с должностными лицами и их функциями. Сеньоле поручалось разобраться в механизме принятия политических решений, ответить на многочисленные вопросы: кто вносит предложения, как принимаются законы, решаются вопросы войны и мира, споры между итальянскими государствами: какие из них независимы, какие находятся под влиянием Святого Престола или императора, в чем особенности союзных отношений между итальянскими дворами. Кольбер ждал от сына обстоятельных ответов на многие вопросы, включая требования этикета, значение обычаев, традиций.

Сеньоле имел два рекомендательных письма королевы: к вице-королю Неаполя и к губернатору Милана, открывших у многие двери. Молодой дипломат встречался с папой его родственниками, с французскими кардиналами в Ватикане. По совету отца Сеньоле следовало «самому говорить мало и дать возможность много говорить другим».

И еще одну интересную задачу поставил Кольбер перед Сеньоле: ознакомиться с итальянскими архитектурой, скульптурой, живописью. Он думал о сыне, который «в один прекрасный день будет способен выполнять обязанности сюринтенданта по вопросам строительства». Далеко вперед смотрел министр Людовика XIV 4. С согласия короля Сеньоле принимал участие в повседневной работе отца.

Хотя Кольбер — глава семейного клана и Кольбер-администратор были, разумеется, неотделимы друг от друга, государственные дела всегда были у него на первом месте. Он верой и правдой служил своему господину, который понимал и ценил это. По словам Людовика XIV, он «оказывал все возможное доверие» Кольберу 5. Министр этого заслуживал.

Споры о жизни и деятельности Кольбера не прекращаются вот уже более трех столетий. Одни считают министра финансовым и экономическим гением, другие — тупым администратором, жрецом протекционизма. Истина где-то посередине, между двумя крайними точками зрения. Бесспорно, Кольбер был выдающимся государственным деятелем своей эпохи. Сменив Фуке на посту главы финансового ведомства, он занялся прежде всего поисками новых источников доходов и уменьшения государственного долга, равновесия бюджета. Финансист стремился расширить круг налогоплательщиков, увеличить поступления от королевских владений, лишить привилегий многочисленных дворян-самозванцев, вопреки законам королевства присваивавших себе дворянские звания.

Разумеется, главным источником пополнения бюджета являлась эксплуатация 15 миллионов крестьян. Уровень их жизни был низким, смертность — высокой. Во Франции из 100 новорожденных 25 умирали до одного года, 25 не доживали до 20 лет, 25 человек смерть уносила в возрасте от 20 до 45 лет и только 10 доживали до шестидесяти.

Таковы были неизбежные следствия недостаточного питания, неблагоустроенного жилья, непосильного труда. Маршал Вобан, крупнейший военный строитель, специально изучавший социально-экономические проблемы страны, писал, что в 1698 году одну десятую часть населения страны составляли нищие, пять десятых не были в состоянии подать милостыню, три десятых увязли в долгах и в судебных исках, и только одна десятая являлась обеспеченной (дворяне, духовенство, военные, судейские чиновники, крупные торговцы) 6.

Крестьяне разорялись, так как в 60-х годах цены на зерно были очень низкими (как при правлении Генриха IV). А французские торговцы наживались на вывозе зерна в Испанию. Но вскоре обстановка изменилась. В 70-х годах в связи с плохими урожаями цены на зерно выросли, а зарплата не менялась. Не успевали хоронить покойников. В 1685—1689 годах урожаи опять стали обильными и цены на хлеб и зерно упали. Рекорд дешевизны был установлен в 1688 году.

Откуда было брать деньги крестьянину? Он и его семья постоянно недоедали, жили в трудных условиях. Окна в домах бедняков не имели стекол. Мебель, даже простая, была редкостью. Вместо шкафов использовали сундуки. Спали на общих кроватях. Употребляли в пищу много хлеба. Его пекли сразу не менее чем на неделю.

Голод был частым гостем в деревне. Крестьяне ели траву, каштаны, корни деревьев. Они не давали увозить хлеб из амбаров для армии. Грабили склады с мукой и зерном. Народные волнения вызывались также непосильными налогами, которые из года в год возрастали. «Сбор налогов с каждым днем становится все затруднительнее. Бедствия делают население в некоторых районах таким буйным, что сборщики налогов не желают работать. Они боятся крестьян, опасаются за свою жизнь. Я решил воспользоваться военной силой. Сюда как раз прислан на постой драгунский полк» 7, — писал в 1696 году генеральному контролеру финансов интендант из Монтабана. Но произошло непредвиденное: офицеры отказались применять силу против мирных жителей.

Кольбер отдавал себе отчет в том, что репрессиями и узаконенным грабежом нельзя подчинить крестьянство. Поэтому в 1663 году были объявлены неприкосновенными скот, орудия сельскохозяйственного производства. Принимались меры для его развития: закупали испанских баранов; распространяли высокосортные семена; поощряли посевы таких технических культур, как лен, конопля, табак; сажали тутовые деревья; строили новые конные заводы в Нормандии и Пуату. Была создана лесная администрация, которая начала свою деятельность с учета и описи всех лесов в стране.

Крестьяне-налогоплательщики являлись фундаментом финансовой системы абсолютизма. Но в ней не было четкости и слаженности. Ее разъедала коррупция. И Кольбер объявил войну расхитителям. Чрезвычайный суд рассматривал финансовые злоупотребления, совершенные на протяжении нескольких десятилетий. В тюрьме оказались многие интенданты, финансисты. Одного из них — Дюмона повесили перед Бастилией. Такая же участь постигла и сборщика налогов в Орлеане.

В общей сложности 500 человек понесли наказание. Некоторые из них внесли в казну по 2—3 миллиона ливров. В итоге Кольбер собрал богатый «урожай» в 110 миллионов ливров — сумму, равную доходам государственный казны за полтора года (стоимость двух Версалей). Часть этих денег — минимум 15—16 процентов — получали доносчики, разоблачавшие владельцев нечестно нажитых состояний.

Обворовывали государство и самозванные дворяне, не платившие сословного налога — талью. Сословные привилегии они присваивали себе, например в связи с выполнением совершенно незначительных официальных — иными словами, привилегированных — функций (сбор соляной подати и др.). И на самозванцев повел наступление Кольбер. В 1664 году он провел «переаттестацию» дворянства. Были аннулированы все дворянские грамоты, выданные после 1634 года. Самозванцы внесли в казну 2 миллиона ливров штрафов. Они стали постоянными платилыциками тальи. Общая численность дворянства сократилась на 40 процентов.

Однако главными расхитителями государственных средств являлись Людовик XIV и его семья. Словно ненасытные чудовища пожирали они несметные богатства. Чего стоили одни королевские дворцы! С 1661 по 1710 год затраты на их строительство составили: в Версале и его окрестностях — 117 миллионов ливров, в Фонтенбло — 2,8 миллиона, в Лувре и Тюильри — 10,6 миллиона, в Шамборе — 1,2 миллиона ливров. Королевская площадь у дворца Вандом стоила 2 миллиона. А лошади Его Величества? Две конюшни короля обошлись более чем в 3 миллиона ливров. А 512 слуг королевы? На их содержание казна выплачивала 466 тысяч ливров. Дорогие подарки, стоившие непостижимых денег, редчайшие драгоценности, роскошные праздники, пиры и приемы, пожизненные пенсии придворным и администраторам, военным. Да разве можно хотя бы просто перечислить тайные и явные каналы, по которым, совершенно бесконтрольно, по воле короля, растекались народные деньги?

Проявляя личную смелость, Кольбер говорил и писал Людовику XIV, что из года в год растут королевские расходы на питание, лощадей, прислугу, на многочисленные празднества. Министр подчеркивал, что в прошлом короли избегали «расходов, не являвшихся необходимыми». Кольбер продолжал: «Ваше Величество тратит 200 тысяч пистолей наличными на поездку в Версаль, 13 тысяч на игру свою и королевы в карты, 50 тысяч ливров на трапезы» 8.

Увы, финансовая дисциплина была незнакома Его Величеству. Однако Кольбер пытался придать видимость законности оформлению государственных расходов. Счет подписывал государственный секретарь, по ведомству которого тратились деньги. Затем требовалась виза генерального контролера финансов, определявшего источник ассигнований. Если речь шла о выплате более чем 300 ливров, Людовик делал пометку: «Хорошо» — и ставил свою подпись. Однако король часто лично проверял сведения о доходах и расходах, хотя специалистом в этой области считал только Кольбера. Людовик говорил своему министру: «Вы знаете, что в вопросах финансов я одобряю все, что Вы делаете, и, по-моему, делаете хорошо» 9.

Генеральному контролеру приходилось закрывать одну брешь за другой. Фантазия его была неистощимой. При нем подорожали должности секретарей короля, нотариусов, прокуроров, казначеев. Повысили налоговый сбор со строящихся в Париже домов. Почтовый тариф увеличили с 2 до 5 су. Сдача в аренду почтового ведомства сразу же дала доход в 1200 тысяч ливров. Табачная монополия приносила казне 1600 тысяч ливров 10. Возросли доходы от королевских лесов, от соляной пошлины. Ввели продажу муниципальных должностей (мэров, офицеров милиции), гербов для лиц, не являвшихся дворянами. Взималась такса с приобретаемых духовенством имуществ. В общей сложности чрезвычайные меры, осуществленные Кольбером, в 70-е годы дали 150 миллионов ливров дополнительных доходов. Государственные расходы снизились более чем в два раза. Бюджет был уравновешен, но всего лишь на несколько лет. Людовика XIV считали самым богатым монархом в Европе.

Несколько лет Кольберу удавалось сводить концы с концами без дефицита бюджета. Войны пожирали и средства, и людей. Основной сословный налог — талья — в конце правления Мазарини давал 40 миллионов, ко времени смерти Кольбера — 35 миллионов ливров. Пополнялась казна в значительной мере за счет налогового обложения продовольствия, соли, напитков. Поступления от этих статей в начале деятельности Кольбера на посту генерального контролера финансов составляли 5 миллионов ливров, в конце — 20 миллионов 11.

Стабильность ливра являлась одной из целей политики генерального контролера. И ему удалось на время добиться устойчивости французской валюты. Было запрещено использование мелких медных монет — иностранных и выпускавшихся на присоединенных к Франции территориях (Оранж, Авиньон, Траву — столица княжества Домб в Бургундии). В этих городах были закрыты монетные дворы. Сурово наказывали фальшивомонетчиков.

После смерти Кольбера наступил конец денежной стабильности. Рубеж — 1689 год, когда были сделаны первые попытки введения бумажных денег. Циркулировали в стране и ассигнации государственных ведомств, хотя их использование было ограниченным. Государство прибегало к займам. Но остановить процесс инфляции было невозможно. Не позволяли дорогостоящие войны. В итоге в 1715 году, ко времени смерти Людовика XIV, стоимость ливра упала с 8,33 грамма чистого серебра до 5,33 грамма.

Кольберу не удалось избежать денежного дефицита. Уже в год его смерти для равновесия бюджета не хватало 6 миллионов ливров. Трудно представить иное — благоприятное для королевства положение в финансовой сфере. Ведь Людовик XIV и его министр пытались примирить непримиримое: огромные, все возрастающие расходы на дипломатию и войны с развитием промышленности и сельского хозяйства Франции. Финансы любой страны неотделимы от ее экономики. Они взаимосвязаны, как внутренние органы в живом организме. Кольбер понимал это. Был ли у него свой план организации промышленного производства во Франции? Несомненно. План предусматривал создание мануфактур короля (например, по производству гобеленов) и поддержку частных предприятий в различных формах: государственные субсидии; освобождение от уплаты налогов; предоставление монопольных прав на изготовление и продажу товаров. Оба типа мануфактур — королевские и частные — ориентировались на рынок предметов роскоши: ковров, дорогих тканей, хрусталя, парфюмерии. Качество экспортных изделий поддерживалось строжайшей регламентацией технологического процесса, инспекторским надзором и суровыми санкциями против нарушителей регламентов. Жесткая дисциплина, навязанная фабрикантам и рабочим, позволяла сократить дорогостоящий импорт.

Регламенты обязывали фабрикантов выпускать ткани определенной ширины, длины, окраски. Таможенные тарифы ограничивали или закрывали доступ в страну иностранным товарам, способным конкурировать с национальной продукцией.

Высокое качество товаров генеральный контролер финансов обеспечивал принудительными мерами. Французский историк Буасонад называл Кольбера «маньяком регламентации». Например, «генеральный регламент» устанавливал производственные требования к сукну. Готовили регламент долго — семь лет. И, тем не менее, в 1681 году дополнили новыми правилами. Инструкции были подробными. Например, в регламенте для фабрики в Амьене насчитывалось 248 статей. Главная цель состояла в том, чтобы гарантировать покупателю высокое качество изделия, его соответствие установленным образцам, изготовленным на лучших машинах.

С 1666 по 1683 год были приняты 44 регламента и инструкции. Их жесткость вызывала возражения и протесты как промышленников, так и рабочих. Повсюду требовали реформ, либерализации законодательства и административных правил. Кольбер стоял на своем. Он требовал «пунктуального выполнения» регламентов и наказания их нарушителей.

В Париже активно поддерживали репрессивные меры на местах. Так, в 1670 году интендант Тура решил вывешивать на позорном столбе кусок ткани, выработанной с нарушением официальных норм, и при этом указывать фамилию виновного. Кольберу идея понравилась. По его предложению был принят королевский ордонанс, установивший наказания для «нечестных» фабрикантов, торговцев и рабочих: при первом нарушении регламента ткань с дефектами и табличка с именем ее владельца вывешивались на позорном столбе; при повторении «злонамеренных действий» выносилось публичное порицание нарушителю порядка; в третий раз жертву на два часа приковывали железным ошейником к позорному столбу, а запасы ткани конфисковывали. «Драконовское законодательство» 12, — замечает Пьер Клеман.

Главное бесспорно: мануфактуры, опекаемые Кольбером, освободились от ремесленных форм средневекового контроля, получили кредиты и налоговые льготы, законодательные и административные привилегии. Они занимали монопольное положение на рынке. Жесткая правительственная регламентация способствовала улучшению качества продукции.

Однако оценка деятельности Кольбера в исторической литературе неоднозначна. Н. И. Кареев, например, считает, что «Кольбер был только один из многих: он не был ни единственным представителем такой политики, которую даже окрестили названием «кольбертизм», ни ее инициатором, хотя только что приведенное название и оправдывалось той широтой захвата, той неустанной энергией, той последовательной систематичностью, которые проявились во всей экономической политике знаменитого министра Людовика XIV» 13.

Сам Н. И. Кареев употребляет термин «кольбертизм», хотя и утверждает, что Кольбер не являлся единственным инициатором политики, носившей его имя. Вместе с тем русский историк отмечает энергию, последовательность генерального контролера финансов в осуществлении идей, размах деятельности. Суть «кольбертизма» сводилась к укреплению финансовой системы страны, развитию производства на передовой для того времени технологической основе, к государственному регулированию экономики и торговли, к протекционизму — поддержке французских промышленников и коммерсантов, защите внутреннего рынка Франции от иностранной конкуренции.

Просчетов у генерального контролера было много. Всю хозяйственную жизнь страны он загнал в капкан мелочной регламентации. Промышленность ориентировалась не на массовых, а на избранных аристократических покупателей. Но не в этом суть экономических и финансовых трудностей королевства. Одна из главных причин — узость внутреннего рынка Франции, объясняемая бедностью крестьянства, доходы которого во времена Кольбера катастрофически упали. Сложилась и неблагоприятная для Европы международная деловая конъюнктура, особенностями которой являлись упадок производства и низкие цены. И в этих сложных условиях генеральный контролер уделял постоянное внимание развитию внешней торговли Франции, для которой, по его мнению, главную опасность представляла Голландия. В Гааге, в свою очередь, опасались и серьезной конкуренции со стороны созданных Кольбером торговых компаний.

В 1664 году начали действовать компании Восточной Индии (территория современной Индонезии) с исключительным правом торговли на гигантских просторах от мыса Доброй Надежды до пролива Магеллана и Западной Индии (так назвал Христофор Колумб Америку), осуществлявшей коммерческие связи между Нантом, Сен-Мало, Бордо и Сенегалом, островами Гаити, Сент-Кристофер, Гваделупа, Мартиника. Объекты коммерции были весьма различными — от негров-рабов до сахара 14.

Торговым компаниям уделяли большое внимание в Версале. Король, королева, принцы участвовали в их финансировании. Но дворяне относились к новшествам с недоверием. Их не соблазняли ни перспективы больших доходов, ни подвиги миссионеров, обращавших местное население в католическую веру.

Торговые компании, основанные Кольбером, не принесли ему славы. Компания Западной Индии прекратила свое существование уже в 1674 году. Компания Восточной Индии отказалась от торговли с Цейлоном, Мадагаскаром и в 1682 году от своих монопольных прав. Были распущены и компании Севера и Леванта.

Два десятилетия просуществовала компания Сенегала, возникшая в 1673 году. Она получила право монопольной торговли неграми на африканском побережье, покупая рабов по 13 ливров «за голову».

Однако ни одна из компаний, созданных Кольбером, не добилась стабильностии эффективности. Администраторы некоторых из них встали на путь мошенничества, преследуя только одну цель — скорейшее обогащение. В марте 1672 года в письме директору компании Леванта Кольбер выражал изумление в связи с тем, что она отправила в Португалию парчу с фальшивой золотой и серебряной отделкой. И даже возмущение португальцев генеральный прокурор считал не самой худшей неприятностью для французских коммерсантов, стремившихся закрепиться на рынках Турции. Он писал: «Если компания позволит себе подобные проделки с турками, она рискует получить самые жестокие оскорбления, каким только они подвергают христиан» 15.

История с парчой не являлась исключением. Компании злоупотребляли своим монопольным положением. Они занимались контрабандой, нарушали правила производства товаров. Это было неизбежным: жесткое регулирование деятельности мануфактур подавляло самостоятельность предпринимателей. К концу жизни Кольбер понял это. Государственный совет 6 января 1682 года разрешил свободную торговлю в Восточной Индии при условии, что частные лица будут перевозить свои товары на кораблях компании и продавать их в ее магазинах.

В целом эксперимент с созданием новых торговых компаний Кольберу не удался. Серьезно потеснить голландцев в сфере международной торговли французские компании не смогли. Но там, где не преуспели коммерсанты, обогащались рыцари морского разбоя. В 80-е годы в пору процветания вступил город пиратов Сен-Мало. Он стал первым портом Франции, одним из крупнейших в мире. Две тысячи кораблей ежегодно заходили в Сен-Мало. Они прибывали из Европы и Америки, Гренландии и Новой Земли. Состояние многих судовладельцев измерялось миллионом и более ливров 16.

Вся история пьяного от богатства Сен-Мало свидетельствовала о том, что без мощного военного и торгового флота Франции не удастся потеснить англичан и голландцев в сфере международной торговли. Кольбер знал это. Его можно назвать отцом французского флота. Если при Ришелье насчитывалось 80 парусных судов и 20 галер, а в период правления Мазарини только 2—3 корабля и 6 галер находились на плаву, то благодаря политике генерального контролера финансов положение быстро изменилось. К 1 января 1667 года у Франции имелось 270 кораблей и 30 галер. Число моряков составляло 52 тысячи человек. На содержание флота расходовалось 10 миллионов ливров.

Вновь созданный военный флот остро нуждался в офицерах и матросах. Их набирали во всех приморских районах, где переписали 200 тысяч моряков. Они были обязаны служить на флоте один год из каждых трех или четырех лет (в разных провинциях — разные сроки). Офицеры и матросы проходили специальную подготовку. В 1669 году Кольбер открыл в Сен-Мало специальную школу, в которой обучали гидрографии, артиллерийскому делу, мореходству. Школы гидрографии и стрельбы появились в Дьеппе, Гавре, Бордо, Марселе, офицерские академии — в Тулоне, Рошфоре, Бресте 17.

На галерах три четверти гребцов составляли каторжники, остальные — рабы (их «поставляли» мальтийские рыцари). Кольбер настойчиво искал все новых отверженных. В письме от 11 апреля 1685 года он, например, просил главу судебной власти в Дижоне заменять осужденным смертную казнь работой на галерах. Аналогичные призывы из Парижа шли и по другим адресам. В итоге с мая 1685 года по февраль 1690 года в Марсель прибыли 5178 каторжников. Из них 39 процентов — дезертиры из сухопутных войск, 38 процентов — уголовники 18. За несколько лет более половины погибли от каторжного труда, непосильной тяжести цепей, от эпидемий. Однако, вопреки распространенному мнению, галеры были не самым худшим местом на земле. В Марселе — на суше, в арсеналах и в порту — люди тысячами умирали от истощения, голода, болезней.

Флот обживался на земле. Велось большое строительство в портах. В Бресте 30 новых трехэтажных зданий предназначались под склады для продовольствия, снаряжения, инструмента, канатов. На мельницах мололи зерно, в кузницах ковали якоря, в мастерских делали пушки. Бурно развивались порты Тулона, Дюнкерка, Рошфора, Гавра, Лорьена.

Несмотря на большие финансовые и материальные затраты, политика развития морских сил Франции проводилась непоследовательно. Эта оценка в полной мере относится и к торговому судоходству, хотя по инициативе Кольбера затрачивались крупные средства на строительство торгового флота. К 1689 году Франция имела 219 торговых судов. Немного. 18 тысяч кораблей насчитывал флот Голландии 19.

Для развития французской внешней торговли Кольбер стремился использовать не только флот, но и консульскую службу. Должность консула продавалась. Цена колебалась в зависимости от района, города, страны. В Смирне или Алеппо (Халеб в Сирии) надо было платить 24 тысячи ливров в год, в Александрии — 12 тысяч. Консулы являлись торговыми агентами. Особенно многочисленными и активными они были в районе Средиземноморья.

Консульской службе Кольбер уделял постоянное внимание. Он отчетливо видел ее недостатки. Так, в декабре 1664 года в одном из официальных документов, исходивших от генерального контролера, указывалось, что консулы в Леванте не выполняли свои обязанности. Они злоупотребляли властью, устанавливали коммерческие связи на свой страх и риск, перепоручали консульские функции случайным людям, не заботясь о том, справятся ли они с порученным делом. Под предлогом уплаты штрафов туркам консулы брали с каждого судна сбор в 2—3 тысячи пиастров. Всем французским консулам в Леванте поручалось немедленно вернуться к месту службы, в течение шести месяцев направить Кольберу отчеты о своей деятельности, отказаться от личного участия в торговле, от получения взяток в форме неофициальных сборов. Через несколько лет .генеральный контролер направил всем консульским чиновникам циркуляр, в котором перечислял сведения, интересовавшие финансовое ведомство: описание товаров, как местных, так и привозимых по суше и по морю; число кораблей, используемых для доставки грузов; получаемые судовладельцами прибыли. От консулов Кольбер требовал информации о состоянии международных отношений в регионе.

Генерального контролера интересовали сведения и по конкретным торговым вопросам, затрагивавшим французские интересы. Из Франции и Италии, например, вывозились монеты стоимостью 5 су, которые в Турции использовали как украшения, и поэтому платили за них высокую цену. Этим воспользовались фальшивомонетчики. В их руках монеты, экспортируемые в Оттоманскую империю, делались «легче» и в итоге теряли до одной пятой стоимости. Кольбер требовал от консулов информировать его о средствах борьбы с мошенниками, в результате действий которых Франция терпела финансовые потери.

Не только консульские, но и дипломатические вопросы входили в компетенцию Кольбера. Именно генеральный контролер «делал деньги», которые Людовик XIV тратил на временную и долговременную оплату внешнеполитических союзов, услуг монархов и их доверенных лиц, кардиналов и епископов, тайных агентов. А головы от этих безумных расходов болели не у короля и его фаворитов, а у Кольбера и его сотрудников. Вместе с тем министр финансов лично вел ответственные переговоры, участвовал в назначении послов, подготовке для них инструкций, в выработке внешней политики страны.

Главным противником Франции Кольбер считал Соединенные провинции. При любой возможности он стремился ущемить их интересы. В 1664 году генеральный контролер ввел тарифы, вызвавшие в Голландии негодование. Через три года — новое повышение таможенных ставок, предусматривавшее удвоение сборов с ввозимых в страну импортных товаров. С целью ослабить монополию голландцев на вывоз из Франции продовольствия, в том числе сахара, Кольбер стремился создать благоприятные условия для торговли датчан, шведов, португальцев. А в Голландии запретили ввоз из Франции пищевых продуктов и вин. Это была настоящая экономическая война, вступившая в противоречие с союзными отношениями между двумя странами.

Четыре года Кольбер вел переговоры с послом Соединенных провинций о заключении франко-голландского наступательного и оборонительного союза, направленного против Англии. В конечном счете политические интересы стран взяли верх над их разногласиями. Союзный договор был подписан 27 апреля 1662 года. Он дал Голландии и материальные выгоды. Голландцы платили пошлину в 50 су за тоно (2,83 м ) один раз — при выходе корабля из французского порта. Расходы судовладельцев сократились вдвое, а для тех, кто импортировал французскую соль, — на три четверти. Обмен ратификационными грамотами франко-голландского договора состоялся в конце 1663 года. Вскоре и началась битва таможенных тарифов.

Это были первые, но не последние дипломатические переговоры, которые вел генеральный контролер. Внешняя политика постоянно привлекала его внимание. Иначе и не могло быть: она дорого стоила, а финансы находились в руках Кольбера.

При Кольбере торгово-экономические вопросы вошли в сферу деятельности дипломатической службы. Ее генеральный контролер считал важнейшим канал торгово-экономи-ческой информации и поэтому поддерживал постоянные связи с французскими посольствами в Англии, Дании, Голландии, Испании, Венеции. Он писал своему брату Круасси в Лондон: «Не забывайте интересоваться всем, что касается потребления в Англии наших вин, продовольствия, промышленных изделий, и информируйте об этом самым тщательным и самым секретным образом» 20.

В итоге при Кольбере французским дипломатам приходилось систематически заниматься торговыми отношениями, главным образом со странами Европы. Инструкции они получали от короля. 6 апреля 1680 года Людовик XIV в письме послу в Стокгольме Фукьеру поставил ряд отнюдь не дипломатических вопросов: какова стоимость соли в Швеции и Португалии? Смогут ли французы продавать ее по высокой цене? Возможно ли содействие шведского короля в экспорте французских вин в его страну? Цель состояла в том, чтобы потеснить голландцев и англичан на рынках севера Европы. Швеция не являлась единственным примером. Повсюду французская дипломатия поддерживала коммерсантов Франции.

Для Кольбера внешняя торговля и консульская служба, созданный по его инициативе военный и коммерческий флот, торговые компании и конторы, дипломатическая деятельность — все эти инструменты государства служили созданию и укреплению колониальной империи Франции. Применимо ли понятие «колониальная империя» к эпохе Людовика XIV? Да, хотя с оговорками. Географическая карта заморских владений Англии, Испании, Голландии, Франции постоянно перекраивалась в результате бесконечных войн. Освоение природных богатств колоний являлось еще делом будущего. Эмиграция из Европы была ограниченной, затрудненной бескрайними расстояниями океанских просторов, отделявших Америку, Антильские острова от метрополии.

Кольбер высоко оценивал значение заморских владений. «Что может быть более великим и более полезным, чем колония? Разве не с ее помощью, скорее чем каким-либо иным путем, можно в условиях справедливости расшириться и усилиться?» 21, — писал генеральный контролер, обосновывая свои подходы к колониальной политике.

В Северной Америке шла острейшая борьба за господство между Англией и Францией. Французы владели на Американском континенте огромными территориями. Новая Франция при Людовике XIV включала в свой состав территорию двух провинций на побережье Атлантического океана, в наши дни входящих в состав Канады, — Новую Шотландию и Новый Брауншвейг. Присоединил эти территории Робер Кавалье, руанский коммерсант. 12 мая 1678 года он получил от Кольбера официальные документы на управление колонией и через два месяца отплыл из Ларошели с 30 своими людьми, оружием, снаряжением, продовольствием.

Закрепляя свои приобретения, Кавалье построил форты на озерах Онтарио и Мичиган, на Миссисипи. В бассейне этой могучей реки он основал колонию Луизиану (в честь Людовика XIV) общей площадью свыше 4 миллионов квадратных миль (сухопутная миля — 1,6 км). 9 апреля 1682 года был оформлен акт на владение французским королем этими необозримыми просторами.

Как управлялись французские колонии в Америке? Кольбер создал систему администрации на местах во главе с губернаторами. Королевский губернатор назначал и смещал всех чиновников, командовал войсками, вел переговоры с иностранными представителями. Находившиеся в его подчинении интенданты занимались экономическими, полицейскими, правовыми, финансовыми вопросами. По мере падения влияния Кольбера при дворе снижалась и эффективность созданной им управленческой структуры. Губернаторам платили мало — 1800—2000 ливров в год. Более трех-четырех лет никто из них не засиживался на своем посту 22.

Но недремлющий Кольбер видел все издалека. Вот пример. В 1672 году губернатором Новой Франции был назначен граф Фронтенак. Он созвал Генеральные штаты (делегаты духовенства, дворянства, третьего сословия) для принятия присяги в верности королю. Кольбер дезавуировал действия Фронтенака. Он писал ему: «Вы должны очень редко (точнее говоря, никогда) прибегать к этой форме представительства жителей Канады» 23.

Население Новой Франции было малочисленным: 7833 француза в 1675 году. Генерального контролера беспокоило такое положение. Были приняты меры по стимулированию эмиграции в колонии, повышению рождаемости. Каждый юноша в день свадьбы получал от короля 20 ливров. А холостяки платили большой налог. Семья с 10 детьми имела пособие в 300 ливров, с 12 — 400 ливров в год. Поощрялись даже браки французов с индианками. Кольбер писал губернатору, что король будет оценивать его деятельность по числу работников, «которых он привлечет» 24.

Кольбер занимался и проблемами экономического развития французских владений в Америке. По его инициативе компания Западной Индии распространила свою деятельность на Новую Францию. Она содействовала торговле, поиску железной руды, меди, строительству верфей, рыболовству. Англичане монополизировали ловлю трески у берегов Новой Земли (остров у устья реки Сен-Лоран; в наши дни одна из провинций Канады). В связи с этим между Англией и Францией возникали острые конфликты.

Неутомимый Кольбер не щадил себя. Он умер в 1683 году в возрасте 64 лет. Расстались навсегда король и его подданный отнюдь не наилучшим образом. Людовик XIV направил умирающему Кольберу личное письмо, но министр, неизменно послушный монаршей воле, на краю могилы взбунтовался. Он отказался читать высочайшее послание, сказав: «Я не хочу слышать о короле; пусть по крайней мере сейчас он оставит меня в покое» 25.

Казалось, что смерть Кольбера не особенно взволновала Людовика XIV, значительно позже оценившего всю тяжесть утраты. Зато придворные вздохнули с облегчением. Ликовал клан военного министра Лувуа, считавшего, что наконец-то пришло время его бесконтрольной власти.

Так называли при дворе Людовика XIV маркиза де Лувуа, государственного секретаря по военным делам, самого известного представителя могущественной семьи ле Телье.

Может ли одна семья управлять армией большого европейского государства в течение почти полувека? Да, известны такие случаи. Один — история клана Мишеля ле Телье, королевского прокурора в Париже, назначенного Мазарини в 1643 году государственным секретарем по военным делам. Наследником отца и стал его сын маркиз Лувуа. До 1667 года оба ставили свои подписи под официальными документами. А затем в течение 24 лет Лувуа сосредоточил в своих руках огромную власть. Он занимал посты государственного секретаря по военным делам, сюринтенданта строительства, генерального интенданта фортификаций и конных заводов, канцлера ордена Святого духа, великого викария ордена Святого Лазаря, руководителя почтового ведомства. «Лувуа правил как первый министр и, не будучи первым министром, ниспроверг всех других, вел короля куда и как хотел и стал настоящим властителем» 1, — писал Сен-Симон. А вот как характеризует министра историк Руссе: «Гений Лувуа — в его воле... Он не любил ни болтунов, ни назойливых людей, ни фантазеров и оказывал им плохой прием; но деловых людей всегда выслушивал» 2.

Эти оценки, несомненно, грешат преувеличением. Лувуа не удалось устранить Кольбера. Естественно, что двум таким лидерам, каждый из которых претендовал на первое место во французской администрации, трудно было найти общий язык. Это были соперники во всем, открыто ненавидевшие друг друга. Каждый стоял во главе семейного клана. У каждого были свои друзья и свои враги. Но в борьбе за влияние, власть и деньги нетерпеливый Лувуа значительно чаще, чем Кольбер, допускал деловые и психологические просчеты.

У семейства Кольбера и его сторонников государственный секретарь по военным делам не вызывал симпатий. Начнем с того, что всех, кто имел дело с Лувуа, отталкивал его внешний облик. Это был грузный человек с широким, полным, всегда красным лицом, которое отнюдь не украшал тяжелый двойной подбородок. Суровый взгляд пугал и настораживал. Министра отличали грубость и резкость с подчиненными. Он был жесток, любые средства использовал для достижения своих целей: незаконные поборы, попрание религиозных чувств, грабительские контрибуции, пожары и насилия в захваченных французскими войсками городах и районах. На совести Лувуа — грабежи в Голландии в 1672—1673 годах, разрушение немецких городов в 1689 году, пожар в Льеже в 1691 году. Сам себя государственный секретарь считал сторонником «крайних мер» 3.

Дадим слово Сен-Симону. Он считал Лувуа «всемогущим» и вместе с тем противоречивым. Для одних он являлся «самым надежным, самым пылким другом», для других — «самым опасным врагом, с которым особенно трудно было достигнуть примирения» 4. Окончательный приговор Сен-Симона суров: министр «стал несчастьем для своей родины». И прозорливый герцог, оставивший нам столь богатое эпистолярное наследство, заключает: «Итак, честолюбию Лувуа Франция обязана своими непрерывными войнами, своей плачевной репутацией в вопросах веры договорам, потерей флота и торговли, начавших столь успешно развиваться, чудовищной численностью войск, опустошивших Европу, которая, чтобы не быть затопленной, оказалась вынужденной подражать французскому примеру и объединиться — организованно и на длительный срок — против Франции» 5.

Может быть, оценка Сен-Симона даже слишком сурова. Ведь Лувуа, как другие государственные секретари, обладая огромной властью, оставался исполнителем воли Людовика XIV. Но фактически министр нередко навязывал королю важнейшие политические и военные решения. Поэтому будем справедливы и разделим пополам их историческую ответственность.

Какой бы ни была суровой критика современников в адрес Лувуа, она не умаляет его административных талантов и поистине «кольберовского» трудолюбия. Тот же Сен-Симон называл Лувуа «в своем роде самым великим человеком среди всех известных на протяжении многих веков» 6. Он был неутомим в работе: писал и диктовал до 70 писем в день, лично готовил планы боевых кампаний, часто даже не согласовывая их с командующими армиями, вел с ними огромную переписку, утверждал иногда даже отдельные перемещения войск, решал конкретные вопросы их снабжения и размещения.

Академик Камил Руссе посвятил жизни и деятельности Лувуа трехтомное исследование, рассказывающее «о его великих делах и совершенных им крупных ошибках» 7. Ученый тщательно изучил рукописное наследие военного министра. Оно колоссально. За тридцатилетие — с 1661 по 1691 год — его письма составили 900 томов.

Перемены в военном деле, связанные с именем Лувуа, огромны. Для их осуществления честолюбивому государственному секретарю прежде всего было необходимо сосредоточить власть в армии в своих руках. Решение этой задачи требовало дипломатического искусства, и немалого. Для начала надо было отодвинуть на задний план маршала Анри Тюренна, прославившегося победами в Италии, Германии, нанесшего поражение Конде в период Фронды. Именно Тюренн готовил планы военных кампаний и руководил войсками. С целью ослабить позиции маршала в армии Лувуа уговаривал короля подписывать боевые приказы, написанные вдали от поля боя, в тиши дворцов чиновниками военного ведомства. Вместе с тем государственный секретарь сохранил за собой право информировать Людовика о донесениях генералов, а затем сам направлял им бумаги. В итоге личная власть Лувуа усилилась. Однако он нередко использовал ее во вред военно-стратегическим интересам Франции.

Именно Лувуа, доведя централизацию в военном деле до абсурда, управлял войсками и их операциями из своего кабинета. Порочный метод, привившийся, как известно, не только во Франции. Далеки от идеала были и его принципы подбора офицерских кадров. Государственный секретарь избегал инициативных, беспокойных людей и предпочитал услужливых, льстивых, обладающих одним лишь достоинством — умением покорно внимать военному министру — человеку «высокомерному, резкому, грубому в манерах» 8.

Используя свое положение, Лувуа показывал личную власть даже самым именитым потомственным дворянам. Вначале «по мелочам». Так, к герцогам по традиции обра-щались «монсеньор» (как и к принцам, кардиналам, даже к наследнику престола). Государственный секретарь свои письма к герцогам начинал обращением «месье» (просто господин). Зная решительность Лувуа, аристократы его побаивались и в борьбу с ним не вступали. Примеру Лувуа последовали Кольбер, а затем и другие государственные секретари. Престижу герцогов был нанесен удар 9.

Власть военного министра усилилась после упразднения должности генерал-полковника пехоты — самого высокопоставленного командира в войсках, после того как в 1627 году Ришелье ликвидировал пост коннетабля — главнокомандующего армией. Генерал-полковнику в каждом полку принадлежала первая рота. Другие высшие военные посты (командующий кавалерией, командующий артиллерией) сохранились. Командующий артиллерией занимал в вооруженных силах Франции особое положение. Он входил в число высших должностных лиц королевства — офицеров короны — наряду с канцлером, маршалами и имел особые права: мог, например, в крепости или городе, подвергшихся артиллерийской атаке, конфисковать все предметы из меди и железа — от колоколов до домашней утвари.

У Лувуа были свои верные люди среди высшего командного состава армии. К их числу принадлежал, например, Франсуа Анри Люксембург, один из учеников принца Конде. Люксембурга отличали личное мужество, презрение к опасности. Вместе с тем это был человек беспринципный, продажный, готовый на все ради удовлетворения-своего честолюбия. Маршала всегда раздирали противоречия. С одной стороны, его переполняла гордость за свое происхождение и положение, с другой — он заискивал перед министрами, фаворитами и фаворитками короля. Лувуа и Люксембурга связывали общие интересы. И вместе с тем потомственный аристократ презирал дворянина-провинциала, а самодовольный мещанин во дворянстве платил чванливому маршалу той же монетой.

Человеком Лувуа был и маршал Юксель. Он избегал опрометчивых, поспешных действий и умело пользовался таким сильным оружием, как молчание. Всегда насупленное, хмурое лицо маршала выглядывало из-под огромного парика. Улыбался маршал редко, опасаясь, как считали при дворе, показаться простолюдином. И действительно, по словам Сен-Симона, это была хитрая улыбка «большого и толстого торговца быками» 10.

Как и Юксель, маршал Аркур пользовался поддержкой и Лувуа, и влиятельных придворных дам. Именно это обстоятельство было определяющим для его карьеры, так как маршал «обладал всеми талантами, кроме военного» 11. Главная его цель состояла в том, чтобы стать герцогом.

Доверием всемогущего военного министра пользовался и Тессе, получивший звание маршала в 1692 году, уже после смерти Лувуа. Вплоть,до этой печальной даты он ни разу не выстрелил из мушкета. Но Тессе обладал качествами опытного придворного. Хитрый, обходительный, неизменно вежливый, он в совершенстве владел правилами поведения большого света.

Что же представляла собой армия Франции в начале 60-х годов, после смерти Мазарини?

Войска комплектовались на добровольных началах. Всеобщей воинской повинности не существовало. Вербовщики, спаивая и подкупая молодых людей, добивались от них письменного согласия на службу в армии. В период войны комплектовали части, которые в мирное время распускались. Большинство солдат составляли французы, но имелось и много иностранцев. Постои армии оплачивали владельцы недвижимого имущества в городах и деревнях.

Армия являлась частным предприятием, собственностью «дворянства шпаги». Она не принадлежала ни монарху, ни государству. Посты полковников и капитанов продавались, и аристократы, соперничая друг с другом, не хотели считаться ни с Богом, ни с чертом, ни с их наместниками на грешной земле. Существовал постоянный рынок военных должностей. Начиналась война — они «в цене», военные действия прекращались — военных увольняли. Немногие войсковые части, главным образом прославившиеся в боях, сохранялись. Только они и составляли постоянную армию.

Государственная казна брала на себя лишь часть расходов по содержанию армии; львиную долю оплачивали офицеры. Отсюда и право собственности полковников на их полки, капитанов — на их роты. Офицеры сами набирали солдат, экипировали их, кормили, приобретали и содержали лошадей, расплачивались из своего кармана за одежду, оружие, продовольствие. Солдаты, многие обманом завербованные на военную службу, часто голодали и занимались воровством, грабежами, мародерством 12.

Капитан вербовал определенное число людей. Новобранцам нерегулярно и с большим опозданием выплачивалось жалованье. Минимальный срок службы солдата составлял 4 года. После этого он мог завербоваться снова.

За каждого рекрута-пехотинца капитан получал от короля 10 экю, кавалериста — 50 экю. Пехотный капитан получал 75 ливров в месяц в мирное время и в полтора раза больше — в военное. Из жалованья каждого своего подчиненного капитан мог удерживать несколько су в день для оплаты расходов по уходу за оружием, обувью, одеждой. Если в роте насчитывалось 50 человек, капитан получал единовременно 3 солдатских оклада, 60 человек — 5 окладов. Повинность несло население тех мест, где размещались войсковые части. Кроме ночлега, места у очага деревня обязана была выплачивать по 5 ливров на содержание каждой роты.

Солдат селили у местных жителей. Они предоставляли жилье, посуду, соль квартирантам. Города, откупаясь от тяжкой повинности, снимали для войск помещения. Их называли казармами. Начиная с 1670 года с целью выколачивания тальи и наказания строптивых в частных домах селили драгун — конных пехотинцев. Грубая солдатня быстро вынуждала самых упорных идти на уступки, платить налоги.

Итак, что же изменилось в армии Франции в период правления Лувуа?

В XVII веке в европейских государствах в мирное время стремились до минимума сократить численность войск. Возникала угроза войны — срочно набирали наемников и призывали дворян. Людовик XIV и его военный министр нарушили эту традицию. После подписания в 1668 году мирного договора в Ахене, завершившего франко-испанскую войну из-за испанских Нидерландов, во французской армии осталось 50 тысяч пехотинцев и 15 тысяч кавалеристов. Через десять лет эти цифры удвоились. Содержание столь многочисленной армии обходилось дорого. Но Людовик XIV, как в будущем Наполеон, всегда располагал опытными войсками, готовыми немедленно приступить к боевым действиям. Большое преимущество перед неподготовленными к войне соседями!

Армия превратилась в единое целое, подчиненное центральной власти. Была введена новая должность — бригадный генерал — в пехоте и кавалерии. Это дисциплинировало полковников, ограничило их свободу управления войсками в военное время, нередко граничащую с произволом. Возникла служба инспекторов, следивших за состоянием и дисциплиной в воинских частях. Их доклады представлялись вначале Лувуа, а затем королю.

«Дисциплина была абсолютной как в дипломатии, так и в армии Людовика XIV» 13. Порядок в армии поддерживали различными средствами, в том числе и фиксированным жалованьем, установленным Лувуа: пехотинцу выплачивали 5 су в день, кавалеристу — 15 су. Но и в те времена существовала система «приписок». С целью получения дополнительных денег из казны составлялись фальшивые списки с «мертвыми душами». А на смотрах появлялись на короткое время подкупленные лжесолдаты (пас-воланы). Власти вели беспощадную борьбу с этими «пришельцами», прибегая к варварским методам устрашения. Виновных в обмане секли плетьми, проводили сквозь строй. Затем ввели клеймение: палач раскаленным железом выжигал лилию на щеке или на лбу пас-волана, осмелившегося нанести ущерб интересам короля и его армии. Но и этого Лувуа казалось мало. Установили смертную казнь для пас-воланов, замененную через несколько лет снова клеймением и отрезанием носа.

Средневековые нравы! Но не они определяли положение в армии. В ее организации произошли глубокие перемены. Появились полки драгун (конных пехотинцев), артиллерийские полки, части гранатометчиков и стрелков. Создавался инженерный корпус. Были построены госпитали, казармы (в Париже, Версале, Лилле, Меце), арсеналы (в Дуэ, Меце, Страсбурге), склады продовольствия и фуража.

Во французской армии вводилась и форма. Вводилась постепенно, по воле полковников и капитанов и для начала в наемных иностранных частях. Но с 1672 года военная форма существует официально, хотя единообразие в одежде утверждалось с немалыми трудностями.

Иным было отношение к оружию. Офицеры строго выполняли правила, устанавливавшие длину шпаги и пики, калибр мушкета, форму и размеры портупеи и патронташа. Четверть века вели между собой борьбу сторонники и противники использования ружья во французской армии, пока спор не был решен Вобаном (военным инженером, генеральным комиссаром фортификаций): он придумал штык, заменивший сразу и мушкет, и пику. Только в 1670 году королевский ордонанс установил, что в каждой роте четыре стрелка должны иметь ружья. До этого, если ружья обнаруживали в пехотных частях, их немедленно уничтожали и заменяли мушкетами. Ружья имели привилегированные войска: мушкетеры короля, гренадеры, драгуны. Первый стрелковый полк появился только в 1671 году 14.

В последние годы своей жизни Лувуа завершил перевооружение войск. В 1690 году имелось 107 рот карабинеров-солдат, вооруженных коротким ружьем с нарезным стволом. Всего их насчитывалось свыше 3 тысяч. В периоды военных действий формировали объединенную бригаду карабинеров.

В начале XVIII века в армии Франции полностью исчезли мушкеты и пики.

Имя Лувуа связано не только с перевооружением французской армии. Он стоял у истоков всеобщей воинской повинности в стране.

В 1688 году королевский ордонанс обязал интендантов набирать мужчин в возрасте от 20 до 40 лет для службы в милиции (местные воинские формирования, создаваемые коммунами для оказания помощи регулярной армии). Каждый церковный приход за свой счет одевал и вооружал трех солдат, выплачивал им ко 2 су в день. Командовали милицейскими частями офицеры короля. Обучение военному делу проходило по воскресеньям и праздникам. 50 человек — рота, 18—20 — полк. За короткий срок сформировали 30 полков. Срок службы для милиционеров, установленный в два года, практически доходил до четырех лет. Спасались от воинской повинности всеми доступными способами: женились, уходили в монастыри. Иногда новобранцев приводили в кандалах.

На протяжении 1704—1712 годов все милицейские части влились в регулярные войска. Сделали это самым простым способом: добавили по одному батальону в каждом пехотном полку и по одному эскадрону в каждом кавалерийском полку. Число солдат в пехотной роте возросло до 60 человек.

Так зарождалась национальная армия, формируемая на основе всеобщей воинской повинности.

При Лувуа во Франции насчитывалось 200 тысяч дворян. Из них 20 тысяч находились на военной службе. Офицерский корпус более чем на три четверти состоял из дворян. Они имели право носить шпагу везде, даже в кабинете короля, владеть любым количеством оружия. Иногда это были настоящие арсеналы.

Изменился и порядок прохождения военной службы дворянами. Каждый из них, кроме принцев крови, начинал со скромной должности курсанта (кадета), а затем командовал ротой кавалеристов или становился лейтенантом. Государственный секретарь лично устанавливал «цены» на командные должности. Кавалерийский полк стоил 22 500 ливров, рота — 12 тысяч ливров. В «престижных» войсках выплачивали суммы более крупные. Гвардейская рота обходилась в 80 тысяч ливров. Правда, в этом случае у командира открывалась перспектива быстрого получения звания полковника. Принимал такие решения Людовик XIV, хотя Лувуа был противником ускоренного продвижения королевских фаворитов по служебной лестнице.

Происхождение перестало быть решающим критерием при получении воинских постов и званий. В табели о рангах, принятой по инициативе Лувуа в 1675 году, предусматривалось, что среди равных по званию офицеров старшим являлся тот, у кого за плечами более длительный срок службы. Старшинство стало для высших должностей в армии основой продвижения по служебной лестнице. Это одна из наиболее революционных мер, осуществленных Лувуа. По рыцарским законам средневековья был нанесен сокрушительный удар 15.

Итак, открылась новая страница в истории французской армии. В значительной мере благодаря усилиям Лувуа она на протяжении почти трех десятилетий была самой крупной военной силой в Европе. Огневая мощь французских войск возросла в связи с использованием патронов и гранат. Из ружья уже можно было выстрелить один раз в минуту. Стреляли залпами. Боевые порядки размещались в глубину. Солдаты осуществляли сложные маневры. Настало время первенства пехоты. В ее составе драгуны получили возможность быстро перемещаться верхом.

Возникли новые рода войск (артиллерийские, саперные, инженерные), специальные службы (интендантская, медицинская). Модернизации армии содействовали выдающиеся военачальники — Тюренн, Люксембург, Вилар. Талантливым военным строителем был Вобан. Воздвигнутые под его руководством на границах Франции крепости защищали страну от внезапного вторжения, вынуждали противника к долгим и изнурительным осадам.

Война, мир и дипломатия всегда тесно взаимосвязаны. Дипломатия по природе своей призвана служить мирным отношениям между народами, сохранять и укреплять их. Но, увы, как часто в истории дипломаты прокладывали путь к истребительным конфликтам, а затем, нередко на руинах войны, строили хрупкое здание временного затишья в межгосударственных отношениях. Иными словами, функции дипломатической службы неоднозначны. «При Мазарини дипломатия играла первостепенную роль, а война приходила лишь после нее и являлась вспомогательным средством. Людовик XIV перевернул эту последовательность. Вначале он вел войну, а дипломатия прокладывала войне дорогу и закрепляла в договорах сводки завоеваний» 16. Справедливая оценка Камила Руссе! Он подтверждает ее, анализируя роль Лувуа во внешней политике и дипломатии Франции. Государственный секретарь, по словам ученого, «создал в противовес обычной дипломатии конкурирующую с ней военную дипломатию». Это была мечта Лувуа. Он осуществил ее с согласия и при потворстве Людовика XIV, который фактически стал соучастником маневров министра.

Дела дипломатические всегда интересовали Лувуа. Это естественно. Ведомства по иностранным и военным делам не могут не сотрудничать в хорошо налаженном государственном аппарате. К тому же министр занимался не только делами военными. В его ведении находились пограничные районы, где непосредственно затрагивались международные интересы французского королевства и его соседей. От интендантов и военных, от своих людей во французских посольствах, от многочисленных секретных агентов Лувуа систематически получал информацию.

Военная разведка активно содействовала набору иностранцев для французской армии. «Солдаты фортуны» представляли собой большую силу. В одном только 1672 году Лувуа сформировал за рубежом несколько полков — шотландский, английский, немецкий, испанский, два ирландских. Солдат вербовали в Парме, Лукке, Модене, Флоренции. Набранный в короткие сроки итальянский полк насчитывал 3 тысячи солдат. В 1700 году Франция имела под ружьем 360 тысяч человек, из которых 60 тысяч составляли иностранные солдаты 17. Людовик XIV высоко оценивал их боевые качества. Когда однажды его поздравляли с успехами французской армии, он ответил: «Скажите лучше — армии Франции».

Своих агентов военный министр умело использовал и для закупок военных материалов в других странах, даже в тех, против которых готовились военные действия. Доверенные лица Лувуа накануне войны с Голландией, приобрели в этой стране 100 тысяч фунтов пороха, 160 тысяч фунтов селитры, 200 тысяч фунтов свинца, 200 тысяч фунтов серы.

Лувуа всегда интересовала дипломатия. Он участвовал в переговорах с англичанами о выкупе у них Дюнкерка в 1663 году. После смерти Юга де Лиона 1 сентября 1671 года Лувуа исполнял обязанности государственного секретаря по иностранным делам. Как пишет Руссе, «дипломатия в это время была лишь орудием войны» 18.

...В 1672 году французская армия под командованием Тюренна и Конде вторглась в Голландию. 22 июня голландцы прорвали плотины. Вода затопила обширную территорию, и французские войска вынуждены были отступить. В этот же день послы Голландии прибыли в Версаль для переговоров. Лувуа вел их вместе с Помпоном. Они начались 29 июня. Голландцы соглашались на большие уступки. Они отдавали Франции Маастрихт — часть епископства Льеж на Мозеле, весь Брабант, северная часть которого с 1609 года принадлежала Испании, всю голландскую Фландрию, крепости на Рейне. Иными словами, Соединенные провинции сохраняли только свою собственную территорию да к тому же соглашались выплатить французам 10 миллионов ливров компенсации. Генрих IV, Ришелье и Маза-рини даже мечтать не могли о подобных условиях.

Мир по всем законам Божьим и человеческим следовал подписывать немедленно. Так бы, видимо, и поступил государственный деятель-реалист, не ослепленный честолюбием и гордыней. Но Лувуа хотел не ослабить, а уничтожить Голландию. Он потребовал дополнительно еще Нимвеген, южную часть провинции Гельдерланд и другие территории, а также 24 миллиона ливров контрибуции. Эти требования были чрезмерными. Однако грозный министр пошел дальше. Он настаивал — последняя капля в чаше гнева голландских дипломатов — на свободе католического вероисповедания на всей территории Соединенных провинций. Министр хотел унизить соседнюю республику и требовал, чтобы в Голландии была выпущена золотая медаль в знак благодарности французскому королю за заключение мира.

Унизительные, неприемлемые для суверенного государства условия! Переговоры были прерваны. Они явились одной из причин могучей вспышки народного гнева. Республика в Голландии свергнута. К власти пришел Вильгельм III Оранский (штатгальтер — правитель — Нидерландов, король Англии с 1689 года) — непримиримый враг Людовика XIV. Ответственность за провал франко-голландских переговоров нес Лувуа. Лично для него ситуация стала катастрофической. «Никогда на протяжении всей долгой карьеры Лувуа его судьба не подвергалась столь серьезной угрозе» 19, — справедливо замечает Руссе. Спас сына отец. Он сумел ослабить удары, наносимые по Лувуа его самым опасным врагом — Тюренном, которого поддерживал Кольбер. Канцлер обратился за помощью к Конде, восстановив его против Тюренна. Конде не поддержал атаку на военного министра, и тот сохранил свое кресло.

Тяжелый урок не отрезвил Лувуа. Он продолжал вмешиваться в дипломатические переговоры. Поддерживал прямые контакты, минуя короля и государственного секретаря по иностранным делам, с французскими дипломатами в иностранных государствах, в частности с послом в Лондоне Куртеном.

Война шла между двумя союзами: Франции и Швеции, с одной стороны, и Голландии, Испании, империи Габсбургов, Бранденбурга и Дании — с другой. При таком соотношении сил позиция Англии имела первостепенное значение для Людовика XIV. В январе 1677 года Лувуа неоднократно предлагал Куртену добиться перемирия с англичанами на два-три года, подписать с ними на выгодных для Англии условиях навигационный договор. Министр подчеркивал: «Используя разумные мотивы и деньги, иногда можно добиться от людей весьма многого» 20. И денег министр не жалел. Куртен получил крупные суммы для подкупа членов палаты общин. Сначала 100 тысяч ливров, затем еще 200 тысяч.

Располагая столь мощными средствами для поддержки союзников, посол, тем не менее, был настроен пессимистически. «Англичане нас ненавидят», — писал он Лувуа. И, подтверждая свою мысль, замечал: «Англичане продадут все вплоть до последней рубашки [именно такое выражение они употребляют] для войны с Францией во имя сохранения Голландии» 21.

Как, увы, часто бывает в отношениях между друзьями, именно Лувуа сыграл роковую роль в судьбе Куртена. Посол был небогат. Королевских денег на расходы ему не хватало. И он настойчиво просил о прибавке к жалованью, намекая, что если не получит ее, то готов отказаться от обременительных дипломатических обязанностей. Куртен полагал, что его хитрость принесет плоды и он добьется желаемого результата. События пошли по иному, непредвиденному послом пути: его отставка была принята. Потрясенный Куртен обратился за помощью к Лувуа. И уже 21 мая получил ответ министра в духе его представления о дружеском долге: «Вы просили об отставке, и я, как всегда, одним из первых Вам поверил» 22.

Тактика мирных переговоров у Лувуа была своя, особая. Камил Руссе так характеризует ее: «Завоевать мир, наступая, а не покупать его отступлением — такова была возрожденная политика прежнего Рима, которую Лувуа представлял Людовику XIV как наиболее быстро дающую результаты, наиболее эффективную и наиболее престижную» 23.

И Лувуа наступал. Новый посол в Лондоне Барийон 16 февраля 1678 года получил от государственного секретаря указание: «Помешать английскому парламенту договориться с королем Великобритании о войне с Францией». Лувуа считал необходимым выиграть хотя бы 12—15 дней. Дело было срочное: от участия или неучастия Англии в военных действиях зависел их исход.

Карл II фактически был на содержании у Людовика XIV, регулярно получал огромные суммы из французской казны. Зная об антивоенных настроениях в парламенте, он попросил ассигнования на вооружение 90 кораблей и 40 тысяч человек. Король рассчитывал, что депутаты отклонят его просьбу. Так и произошло. В нескольких письмах Людовику и Лувуа — 10, 17, 19 февраля — Барийон сообщал, что Карл II не объявит Франции войну до 10 марта, если ему будет единовременно выплачено еще 6 миллионов ливров. За эту сумму и был куплен английский нейтралитет. Этот шаг вызвал презрительное замечание с совершенно неожиданной стороны — со стороны первого министра Англии. Он с редкой для английских государственных деятелей откровенностью заявил Барийону: «Если бы Кромвель был во главе нации, король Франции пользовался бы большим уважением»24. Глава британского правительства не скрывал, что считал недостойным двух великих стран их сотрудничество, основанное на подкупе.

Но для Людовика XIV и его военного министра никакие моральные аргументы не являлись препятствием для осуществления агрессивных, захватнических замыслов. Пример — политика «воссоединений» (от французского слова «реюньон»), одним из инициаторов которой был Лувуа. Идея казалась простой и эффективной. Специально созданные Объединительные палаты в парламентах Меца, Безан-сона и других городов изучали старые договоры Франции с ее соседями и устанавливали «зависимости» тех или иных чужеземных районов, городов, селений от уступленных некогда французам земель. Затем владельцев «спорных» территорий приглашали для защиты своих прав. Они либо не являлись по вызову, либо требовали различного рода компенсаций. В итоге французы мирным путем прихватили полунемецкое графство Монбельяр, герцогство Цвейбрюкен в Пфальце, являвшееся собственностью шведского короля, и другие территории. Некоторые из французских приобретений находились в нескольких километрах от германских городов Кобленца и Майнца.

Волна протестов прокатилась по империи Габсбургов. И Людовик XIV вынужден был отказаться от разбойничьих методов решения территориальных вопросов. Правда, ненадолго. В 1687—1688 годах французские войска по приказу Лувуа огнем и мечом прошлись по городам и деревням Пфальца, расположенного по левому берегу Рейна, на север от Эльзаса. «Вопреки нашим собственным интересам и военным соображениям были сожжены большие города: Вормс, Спейер, Гейдельберг, много других, менее значительных, самые богатые и самые лучшие районы в мире. В своих опасных намерениях мы дошли до того, что запретили сеять по обе стороны Мааса» 25, — писал герцог Вилар, маршал Франции.

Одной из основных черт Лувуа была жестокость. Именно по его приказам французские войска бесчинствовали на германской земле, опустошали города и деревни, расправлялись с населением. Эти злодеяния восстановили против Франции всю Европу. А Лувуа требовал все новых репрессий. Он, например, настойчиво предлагал королю сжечь Трир. Дважды получив отказ, он на третий раз заявил Людовику, что отдал приказ об уничтожении города. Разгневанный монарх с каминными щипцами в руках бросился на своего министра, под страхом смерти требуя от него немедленно остановить очередную кровавую расправу. Правда, Лувуа еще не успел привести свое жестокое намерение в исполнение: гонец ждал сигнала, чтобы отправиться с приказом министра в путь. Это была последняя капля, переполнившая чашу терпения монарха. Некоторые французские историки утверждают, что в тот самый день, когда 50-летний Лувуа скоропостижно скончался, был заготовлен королевский приказ о его аресте и заточении в Бастилию.

Вначале Лувуа похоронили в Доме инвалидов. Но, видимо, Людовик XIV и его окружение сочли это место слишком престижным для министра, и в январе 1699 года гроб перенесли в мавзолей в церкви капуцинов на Вандомской площади. Церковь впоследствии разрушили, чтобы проложить дорогу по улице Мира. Останки покойного предали земле в церкви при больнице Тонер в Париже. Здесь же находится памятник — фигура спящего Лувуа из белого мрамора. Стоя на коленях, молится женщина, подняв глаза к небу. Это жена Лувуа Анна де Сувре. У основания — две бронзовые фигуры: Мудрость и Бдительность. Обладал ли военный министр Людовика XIV этими необходимыми для государственного деятеля качествами? Увы, далеко не в полной мере.

«Никогда, возможно, небо не соединяло в одной женщине столько добродетелей, более высокого происхождения, больше нежности к своим детям, больше любви и уважения к своему мужу» 1. С трудом верится, что эти слова были написаны человеком, для которого измены законной супруге в течение многих лет были нормой поведения, — Людовиком XIV.

Король восхищался законной супругой... История знала немного подобных примеров. И правда, королева заслуживала доброго слова, что в истории случалось не так часто. Молчаливая, сдержанная, не склонная к интригам, воспитанная в строгих правилах испанского двора, она не доставляла забот ни своему мужу, ни придворным. Наоборот, королева была «козырной картой» в большой династической игре. Испанский двор не выполнил одного из важнейших условий ее брачного контракта: не выплатил Франции 500 тысяч экю за отказ Марии Терезии от ее наследственных прав на корону Испании. Кроме, того, кортесы должны были дать согласие на отречение королевы от престола. Но они даже не обсуждали этот вопрос.

Отец Марии Терезии — испанский король Филипп IV умер в 1665 году. К этому времени Соединенные провинции северных Нидерландов (главная из них — Голландия) существовали как независимое государство с площадью в 25 тысяч квадратных километров и населением, не превышавшим 2 миллионов человек. В состав южных провинций Нидерландов, оставшихся под властью Испании, входили Фландрия, впоследствии — Бельгия (города Брюссель, Рент, Брюгге, Куртрэ, Лилль, Дуэ, Сент-Омер, Турне) и провинция Брабант.

У Филиппа IV остались дочь от первого брака — Мария Терезия и сын от второго брака — Карл II. Кто лее должен был унаследовать престол? Ответ дали французские юристы и дипломаты. Это были люди опытные и изобретательные. Они установили, что, согласно обычаям, существовавшим в провинциях Намюр и Брабант, дети от первого брака, независимо от их пола, получали полностью или частично имущество родителей, без учета интересов наследников от последующих браков (так называемое деволюционное — наследственное — право). В Париже игнорировали, правда, важнейшее обстоятельство: это право применялось только в отношении простого люда. Оно не распространялось на знать, а тем более на коронованных особ. Тем не менее Людовик XIV от имени своей жены потребовал основную часть провинций Брабант и Эно, треть Франш-Конте и четверть Люксембурга.

Сомнительные правовые доводы подхватила королевская пропаганда. Появились на немецком и латинском языках памфлеты французского резидента в Страсбурге Фришмана, доказывавшие, что отказ Марии Терезии от испанского трона не имел законной силы. Получил широкое распространение и знаменитый памфлет «Договор о правах королевы», приписываемый либо одному из секретарей Тюренна, либо Антуану Билену, адвокату Парижского парламента, связанному с Кольбером. При участии государственного секретаря по иностранным делам Лиона памфлет перевели на несколько языков — испанский, немецкий, латынь. Его посылали правителям европейских государств, получавшим деньги от Людовика XIV. От них ждали благоприятных отзывов 2.

Разумеется, даже самые умные и тонкие памфлетисты не могут решить политических проблем. Они лишь готовят для этого идейную почву. Определяют развитие международных событий дипломатия и сила. Как правило, и то, и другое вместе. Как пишет историк Жорж Дюби, «Юг де Лион блестяще руководил дипломатической подготовкой» войны за испанские провинции в Нидерландах 3. Излагая программу действий государственного секретаря, Камил Руссе утверждает, что в 1666 году «французская дипломатия была одновременно смелой и осторожной, настойчивой и дружественной. Она удивляла императора, подкупала Германию, усыпляла Испанию, обманывала Голландию и восстанавливала отношения с Англией, несмотря на военные действия» 4. Это явное преувеличение.

Бесспорно, что дипломатическая подготовка деволюционной войны (1667—1668 гг.) явилась самой яркой страницей в биографии Лиона. Яркой не по конечным — более чем скромным — результатам, а по проявленному талантливым дипломатом искусству переговоров, его гибкости, настойчивости, упорству, изобретательности. Сизифов труд, но, увы, не с блестящими итогами.

Неутомимый поиск союзов. В этом суть дипломатии Лиона, стремившегося обречь Испанию и Голландию на международную изоляцию, вовлечь в борьбу с ними возможно большее число европейских государств. Беда государственного секретаря состояла в том, что он, как и Людовик XIV, слепо верил во всемогущую силу денег и династических связей и явно недооценивал важнейшие факторы международных отношений — экономические, торговые, национальные, религиозные, колониальные. Это не мешало Лиону энергично вести дипломатическую работу в разных странах — в Германии и Испании, в Англии и Италии, в Швеции и Португалии.

Первая крупная внешнеполитическая проблема, которой пришлось заниматься Людовику XIV после смерти Мазарини, — помощь Португалии в ее борьбе с Испанией за независимость. Португальский представитель, приехавший в Париж, просил денег и солдат. Вопрос обсуждали на заседании Государственного совета. Дело было сложным: вмешательство в испано-португальский конфликт запрещалось условиями Пиренейского мирного договора 1659 года, завершившего войну между Францией и Испанией. Но Фуке, ле Телье, Лион и Тюренн считали, что Франция не связана этим дипломатическим документом,, так как 24 его статьи не были выполнены испанским королем. Решили тайно послать в Лисабон Фридриха Шомберга (опытного военачальника, немца по происхождению, впоследствии маршала Франции) во главе 80 офицеров, 400 кавалеристов и солдат 5.

Обстановка изменилась в 1661 году, когда Карл II Стюарт женился на принцессе из династии Браганса, правившей в Португалии с 1640 года, и решил освободиться от опеки Испании. Под командой Шомберга против испанцев сражалась 4-тысячная армия, щедро оплачиваемая французскими деньгами. Людовик XIV ассигновал английскому королю на его португальское «предприятие» 200 тысяч экю.

Французская дипломатия активно использовала Португалию в антииспанской игре. В ее ходе использовались все средства, в том числе и династические браки. По воле Людовика XIV дочь герцога Савойского Луиза была выдана замуж за португальского короля Альфонса VI, человека, по словам Флассана, «с грубым характером и слабым умом» 6. Свадьба состоялась 27 июня 1666 года на корабле в порту Ларошели.

Брак оказался несчастливым. Альфонс — с детства физический и моральный калека, был неспособен ни к супружеской жизни, ни к управлению государством. Но в Париже надеялись хозяйничать в Португалии от имени молодой королевы. Эти расчеты оказались построенными на песке.

Прошло всего несколько месяцев после «морской свадьбы». 21 ноября Луиза появилась в монастыре Эсперанс и заявила, что во дворец больше не вернется. Луиза поручила сказать королю, что не является его женой: ведь она осталась такой же, какой была до замужества. Бог свидетель. Королева просила супруга возвратить ее имущество и разрешить выехать во Францию. Альфонс немедленно приехал в монастырь, но его не впустили, сказав, что ключи от монастырских ворот у Луизы. Приехал и брат короля дон Педро в сопровождении свиты. Он просил Альфонса, отвергавшего обвинения жены, не применять силу и вернуться во дворец. На следующий день король согласился и на развод, и на участие брата в управлении государственными делами. Дворцовый переворот прошел спокойно, без кровопролития.

Двор в Париже был охвачен паникой: французское влияние в Португалии под угрозой. Людовик XIV поручил епископу Эстре, венчавшему Луизу, подготовить прошение о разводе с Альфонсом VI и добиться разрешения папы — исключительного по законам католической церкви — на брак с доном Педро. Но в Ватикан французская дипломатия не решилась обратиться. Королева и дон Педро просили церковный суд в Лисабоне аннулировать брак в силу несостоятельности супруга. Альфонс VI подписал необходимое признание. Вопреки строгим правилам — без врачебного осмотра королевы — судьи расторгли брачный союз.

Дальнейшее ведение дела Людовик XIV поручил кардиналу Вандому. С его согласия состоялась помолвка и свадьба Луизы и дона Педро. Прерогативы Святого Престола были грубейшим образом нарушены. Французский посол в Риме не одобрял такие действия. Но ему пришлось вступить в переговоры с папой Клементом IX. Посол по поручению короля предложил аббатства, земли, деньги. Папа прочел бумагу и тут же молча вернул ее. И никаких комментариев!

Луиза уже ждала ребенка, а в Риме ее «дело» еще рассматривала конгрегация (собрание высших духовных лиц). Немощность Альфонса VI была подтверждена. И в Ватикане дали согласие на создание новой королевской семьи 7.

Дона Педро государственные дела не интересовали. Он предпочитал умственным заботам любовные утехи. Как это часто бывает, они не довели Педро до добра. Король заболел венерической болезнью и заразил королеву. Знали ли об этом в Париже? Известно лишь, что Людовик XIV сохранил теплые чувства к герцогине Савойской, посылал ей деньги. Цель французской дипломатии была достигнута: позиции испанской партии в Португалии оказались подорванными. В марте 1667 года был подписан франко-португальский оборонительный и наступательный союз. В конце следующего года Испания признала независимость Португалии.

Итак, испанцы потерпели поражение в «собственной крепости» — на Пиренейском полуострове. Но они рассчитывали на помощь австрийских Габсбургов, которые к своей наследственной короне присоединили корону императора. До Наполеона Бонапарта говорили в Европе: «император», не добавляя слова «Священной Римской империи германской нации». Один император и один папа.

Тревожная обстановка в Европе способствовала (хотя и временному, неустойчивому) улучшению франко-австрийских отношений. Война Австрии с Турцией началась весной 1663 года. Турки и татары захватили долину Дуная, Венгрию, Моравию и Силезию. Двор Леопольда I бежал из Вены. Рейнская лига предоставила ему 24 тысячи солдат, и Людовик XIV (как граф Эльзасский) — 6 тысяч. Турецкие войска потерпели поражение 1 августа 1664 года в битве при Сен-Готарде.

Отношения Франции с императором были восстановлены. В том же 1664 году в Вену прибыл французский посол Жак Бретель де Гремонвиль. Он находился в австрийской столице восемь лет. «Это сближение являлось лишь новой фазой соперничества двух домов»8 — так оценил ситуацию известный французский историк Альбер Сорель. С точки зрения перспективы эта оценка правильная. Но вместе с тем австро-французское сотрудничество получило неожиданное развитие. Людовик XIV писал: «Вскоре после того, как я заявил о своей решимости установить мир, император, убежденный в моей доброй воле, начал переговоры о возможном договоре по разделу Испании, от которого он до этого отказывался, и дело было наконец завершено»9.

Согласно договору, тайно подписанному 19 января 1668 года, за спиной здравствовавшего короля Карла II Леопольд I получал Испанию, Балеарские и Канарские острова, герцогство Милан, Сардинию, испанские укрепления в Тоскане, владения в Америке. К французскому королевству должны были отойти южные провинции Нидерландов, Франш-Конте, Наварра, Неаполь и Сицилия, испанские укрепления в Африке и на Филиппинах.

Таким образом, французская дипломатия имела в своем активе, говоря словами историка Пикаве, «бесполезные шедевры». В реальность франко-австрийского договора не верил никто из его инициаторов и составителей. «Переговоры, которые я веду, — настоящая итальянская комедия» 10, — писал Гремонвиль. Действительно, комедия! В тексте договора ни словом не упоминалось о главном условии раздела — смерти короля Испании. Агрессивные цели были прикрыты рассуждениями о бренности человеческого существования.

Для Гремонвиля комедия едва не обернулась трагедией, Поздно вечером на улице (посол имел при себе проект договора о разделе) его ранили вооруженные испанцы. В Париже всполошились и послали в Вену офицера и двух солдат, вернувшихся со всеми материалами переговоров. Но каждая сторона сохранила свой экземпляр подписанного текста.

Договор хранился в величайшей тайне. О нем знали в Вене император и два его министра, в Париже — король, Лион, Кольбер, ле Телье. Новоявленные союзники опасались распространения слухов в Мадриде. Страшились и реакции протестантских держав. Но опасения и страхи оказались напрасными. Уже в 1669 году австрийцы фактически отказались от еще «свеженьких» договоренностей.

Да, австро-французские документы были подписаны. Однако настоящее сотрудничество между Австрией и Францией не наладилось. Слишком глубокие противоречия разделяли две страны. Поэтому в Германии Людовик XIV опирался на Рейнскую лигу. Ежегодно начиная с 1658 года в ее кассу Франция платила 96 тысяч ливров на закупки снаряжения и продовольствия. Французская дипломатия подписала соглашения с правителями Мекленбурга, Баварии, Саксонии, Бранденбурга, Трира, Ганновера, Майнца, Оснабрюка. Они были различными по своему содержанию: союз или нейтралитет, но с одним непременным условием — совместная борьба против сотрудничества императора с испанскими Габсбургами. Все соглашения предусматривали крупные французские ассигнования, безвозмездные разумеется, главным образом на содержание, вооружение и снабжение войск германских князей. Правда, деньги Людовик платил нерегулярно, с большими опозданиями. Это одна из причин, в силу которых противоречия между отдельными германскими правителями, их опасения французской гегемонии в Европе, соблазнительные финансовые предложения противников Франции делали свое дело: временные и неустойчивые профранцузские союзы быстро распадались.

Курфюрст Бранденбургский, он же великий электор Фридрих Вильгельм возглавил список коронованных особ, систематически получавших французские деньги. В 1664 и 1666 годах дважды Людовик XIV щедро оплачивал союз с Фридрихом Вильгельмом. В 1669 году электор обещал военную помощь Франции против Испании в обмен на территорию провинции Гельдерланд. Но уже в 1672 году Бранденбург вступил в союз с голландцами за 600 тысяч флоринов. И это было не последнее звено в цепи бранденбургских измен. Войска Пруссии участвовали в боевых действиях в долине Рейна. Однако в 1673 году они оставили поле боя за 800 тысяч ливров, выплаченных французами11. Что и говорить, «славная» история бесконечных измен!

Пример Бранденбурга был не единственным. С первых же месяцев своего личного правления Людовик XIV первостепенное внимание уделял отношениям со Швецией — «первым другом и главным союзником Франции» 12. С сентября 1661 года по декабрь 1662 года (всего лишь за 16 месяцев!) было подписано три франко-шведских договора, главным образом в связи с французскими притязаниями на польский трон. Стоили эти «бумаги» непомерно дорого: золотой дождь пролился на шведского короля Карла XI. Общие финансовые обязательства французов перед Швецией (от единовременных до долгосрочных) составили 2,5 миллиона экю 13.

Однако практические результаты оказались для Парижа ничтожными. К франко-датскому военному союзу Швеция не примкнула. Во франко-голландском конфликте она заняла позицию нейтралитета. Фактически династический брак представлял собой неравный союз, в котором одна из сторон — Франция — заботливо ухаживала за другой, задаривала ее бесконечными субсидиями, а другая — Швеция — многократно нарушала соглашения, неизменно сохраняя верность только собственным интересам.

Шведские государственные деятели охотно брали взятки и не торопились выполнять свои обязательства. «Эти господа, получив деньги, с нетерпением ждут новой возможности их приобретения» 14. К этим словам французского посла в Стокгольме можно лишь добавить, что Карл XI и его окружение легко меняли своих кредиторов в зависимости от размеров предлагаемых ими субсидий. В 1667 году шведы сражались вместе с голландцами и испанцами против французов, а уже в 1672 году на стороне Франции против Голландии.

В Париже считали дипломатическую подготовку к войне за испанские Нидерланды законченной. «Изгнание испанцев из Фландрии было всегда, с того времени как они ею владеют, целью королей — моих предшественников — и моей» 15, — писал Людовик XIV. Планы Лувуа шли значительно дальше. С присущей ему прямотой и грубостью он заявил: «Единственная возможность для завоевания испанских Нидерландов состоит в том, чтобы унизить голландцев, их уничтожить, если это будет возможно» 16. Военный министр сделал необходимые, по его мнению, приготовления. Он снарядил армию в 72 тысячи человек.

По темпам средневековья франко-испанская (деволюционная) война, начавшаяся 8 мая 1667 года, была молниеносной. Расчеты Лувуа оказались правильными. В военном отношении южные провинции Нидерландов были беззащитными. Своей армии они не имели, а испанский флот находился в таком плачевном состоянии, что для него было непосильной задачей перевезти по морю подкрепления. Войска Тюренна вторглись во Фландрию. Конде оккупировал Франш-Конте. Однако произошло непредвиденное Людовиком XIV и его министрами. Неожиданно и коренным образом изменилась дипломатическая ситуация. Голландцы, напуганные реальной опасностью непосредственного соседства с агрессивной Францией, протянули руку помощи своим вековым врагам — испанцам, создали антифранцузскую коалицию в составе Голландии, Англии и Швеции. Людовику XIV пришлось поспешно отступать. 2 мая 1668 года в Ахене был подписан франко-испанский мирный договор.

«Права королевы» французам удалось отстоять лишь частично. Они довольствовались 11 городами — Шарлеруа, Дуэ, Лилль, Куртрэ, Армантьер, Оденард и другие. Пришлось вернуть испанцам Франш-Конте.

Результаты не оправдали гигантских усилий дипломатии и армии Франции. Она не получила испанских Нидерландов. Союзы с европейскими государствами оказались непрочными. Астрономические денежные суммы французы выбросили на ветер. Но Людовик XIV не думал отказываться от своих захватнических устремлений. Необходимо было, однако, внести серьезные коррективы в планы королевской дипломатии. Какие именно?

Сотрудничество с Англией выдвинулось на первый план французской внешней политики. А это означало перестройку всей деятельности дипломатической службы Франции.

«Самыми странными в современной дипломатии»1 назвал историк Флассан тайные переговоры, которые длительное время вела герцогиня Орлеанская Генриетта, выступившая в необычной роли посредницы между Людовиком XIV и Карлом II Стюартом. Цель переговоров была далеко идущей: военно-политический союз между Францией и Англией.

Генриетта родилась в 1644 году. Ее отца английского короля Карла I казнили через пять лет после появления на свет младшей дочери. В семнадцатилетнем возрасте Генриетту выдали замуж за брата Людовика XIV герцога Филиппа Орлеанского. Генриетта не отвечала вкусам Людовика. Он говорил Филиппу: «Брат мой, вы женились на костях святых праведников» 2. Грубоватая мужская оценка не мешала Его Величеству покровительствовать молодой женщине и испытывать к ней симпатию.

Ненадолго оставим Генриетту и вернемся к начальному периоду личного правления Людовика XIV. Внимательный читатель, возможно, задался вопросом: не забыл ли Юг де Лион об Англии? Конечно, не забыл. Роль ее была велика в европейской политике.

После реставрации династии Стюартов внешняя политика Карла II была противоречивой. В протестантской стране он пытался править в обход парламента, опираясь на поддержку Франции и католической церкви. Министрам Его Величества приходилось лавировать. Они постоянно пытались примирить непримиримое.

Сам же Карл II — человек тщеславный, погрязший в любовных интригах, не понимал реального положения ни в собственной стране, ни в Европе. Одна забота его никогда, казалось, не покидала: деньги. Их было много и вместе с тем всегда мало. Английский монарх, не умевший и не хотевший жить по средствам, постоянно нуждался в злате. Он решил продать порт Дюнкерк, захваченный англичанами при Оливере Кромвеле, и для переговоров послал в Париж своего дипломата Монтегю, которому его миссия принесла высокий титул герцога 3.

В октябре 1662 года был подписан англо-французский договор о продаже Франции Дюнкерка и Мардика с укреплениями за 5 миллионов ливров. Через несколько месяцев, 2 декабря, Людовик XIV торжественно въехал в «свой» город.

Деньги уплачены, деньги получены... Но даже поток золота не смог бы заполнить глубокую пропасть, пролегавшую между двумя государствами. В 1662 году Франция подписала с Голландией договор об оборонительном и наступательном союзе. А англо-голландские отношения в первой половине XVII века оставались напряженными во всех важнейших сферах международной жизни — торговой, финансовой, военной, морской, колониальной. Все отчетливее вырисовывалась мрачная перспектива войны между двумя морскими державами. В то же время министры Людовика XIV Лион, Кольбер, Лувуа понимали неизбежность вооруженного конфликта между Францией и Голландией из-за испанских Нидерландов и поэтому искали сотрудничества с Англией.

«Главным посредником между дворами Англии и Франции была хорошенькая, грациозная и умная герцогиня Орлеанская Генриетта, сестра Карла II, свояченица Людовика XIV, в равной мере любимая обоими» 4, — пишет английский историк Маколей. Принцесса в роли дипломата проявила твердый характер. Она потребовала полного устранения Лувуа от переговоров и участия в них Тюренна. Причины? Генриетта не доверяла Лувуа, а маршала считала безупречно честным человеком. Требования энергичной герцогини были удовлетворены. В сближении двух соседних государств она сыграла более заметную роль, чем их официальные представители в Париже и в Лондоне.

Посол Людовика XIV в Лондоне граф Комменж был капризным, раздражительным человеком. Мнение свое высказывать не любил. Целиком поглощенный личными делами, он мог не явиться на назначенное им же деловое свидание. Неудивительно, что Комменж не приобрел друзей при английском дворе.

Посол Карла II в Париже лорд Холлис, напыщенный и высокомерный, скорее был склонен к раздорам, чем к соглашениям. Он выражал недовольство Лионом, якобы не именовавшим посла «Ваше превосходительство». На самом деле именно государственный секретарь не пользовался взаимностью со стороны английского дипломата. Впрочем, так же, как и канцлер Сегье. Он обратился к Холлису со словами «Ваше превосходительство», а услышал в ответ: «Вы» 5. Недружественная атмосфера для переговоров!

Между тем англо-голландский конфликт обострялся, и в Лондоне все настойчивее стремились к сближению с французами. «Никто больше, чем я, не желает установления тесной дружбы с королем Франции» 6, — писал Карл II сестре 28 декабря 1663 года. Он хотел, чтобы Генриетта начала переговоры о союзном договоре между двумя странами, который исключал бы вмешательство французской армии в конфликт между Англией и Голландией.

В Лондоне не скупились на добрые слова и горячие пожелания. «Я не знаю, кто более способен установить добрую связь и дружбу...Я рад узнать Ваше мнение и получить Ваши советы» 7. Но Карла II интересуют не только советы из Парижа. Король горит нетерпением, надеется, что Людовик XIV откажется от своих обязательств в отношении Голландии. Генриетта настроена более сдержанно. Она советует брату проявлять умеренность, сообщает, что в Лондон выехал протестант маркиз дю Рювиньи, которому поручено ознакомиться с положением в Англии, но не связывать себя какими-либо обязательствами. Герцогиня Орлеанская рекомендовала Рювиньи как «очень честного человека» и советовала брату в письме от 24 ноября 1664 года: «Не теряйте времени и получите от короля (Людовика XIV. — Ю. Б.) обещание, что он не будет помогать голландцам» 8.

Карл II был заинтересован в заключении политического соглашения. Французская дипломатия не торопилась. Она выдвинула на первый план вопросы торгового сотрудничества. А в Лондоне хотели поскорее перескочить через этот этап. «Я горячо желаю заключения торгового договора, чтобы мы могли приступить к договору о тесном союзе, которого я жду с большим нетерпением... Я убежден, что каждая из наших стран найдет в этом договоре свою выгоду. Я считаю, что моя дружба есть и будет во многих отношениях более важной для Франции, чем дружба голландцев» 9. Необычная для короля настойчивость. Но уж очень нуждался Стюарт во французском содействии или, по крайней мере, нейтралитете.

В Лондоне рассчитывали на помощь Генриетты в качестве не только дипломата, но и «идейной» защитницы английских позиций. 26 декабря 1664 года Карл писал сестре, что посылает ей печатные материалы, свидетельствующие о том, что именно Голландия являлась агрессором, нарушающим мир. Предполагалось эти сведения противопоставить заявлениям голландского посла в Париже, естественно, в черном свете представлявшего политику Англии.

Карл II в письме сестре от 5 января 1665 года доказывал, что франко-голландский договор не обязывал Францию прийти на помощь Голландии в случае начала военных действий. Но Людовика XIV трудно было убедить в том, что не отвечало его интересам. Король не хотел осложнять отношений ни с Испанией, ни с Англией, ни с Голландией. Ситуация в Европе изменилась, и от французской дипломатии требовалась особая осторожность. Филипп IV умер, и в соответствии с деволюционным правом встал вопрос о наследстве Марии Терезии.

Пришла очередь Людовика XIV беспокоиться о позиции Англии. В начале апреля 1665 года из Парижа в помощь Ком-менжу направили еще двух французских дипломатов — Берне и Куртена. Они привезли послание Генриетты, в котором герцогиня сообщала, что, вероятно, вскоре французские войска будут во Фландрии. Она ставила вопрос «о тайном заключении договора» (англо-французского). Но взаимопонимания у сторон не было. Министры в Лондоне ревниво относились к французским притязаниям на испанские Нидерланды. Карл II Стюарт разделял тревогу своего окружения.

Англо-голландская война, начавшаяся в марте 1665 года, шла с переменным успехом. 3 июня 1666 года у берегов Англии четыре часа продолжался жестокий морской бой. Голландцы потеряли 7 тысяч человек и 18 судов, англичане — 600 человек. «Этот большой успех ни в коей мере не меняет мои намерения в отношении Франции. Вы можете в этом заверить моего брата короля, и этр будет его ошибкой, если мы не станем самыми добрыми друзьями» 10, — слова Карла II, раскрывающие его цели.

Английский демарш не имел продолжения. В Лондоне было не до переговоров. Страшное бедствие — чума обрушилась на город. Только во второй половине сентября погибли 8252 человека. Люди тысячами бежали из столицы. Некому было хоронить мертвых. Только в конце декабря 1666 года жизнь в Лондоне нормализовалась.

Даже чума не привела к окончанию военных действий. Поэтому английская дипломатия стремилась обеспечить нейтралитет Франции. Но в Париже не хотели связывать себя формальными обязательствами. Карл II выражал недовольство. Он писал Генриетте, что поведение Франции «двусмысленное», хотя английская сторона делала «настойчивые авансы» с целью заключить «договор и создать союз с Францией, более тесный, чем когда-либо ранее»11. Французские представители в Лондоне предлагали англичанам только свое посредничество и к тому же постоянно ссылались на договор, связывавший Людовика XIV с Голландией.

Карл II не скрывал раздражения. Говорят, писал он сестре, что «послы останутся здесь только до того момента, когда Франция договорится с голландцами об условиях, на которых она окажет им помощь. Если это соглашение состоится, то у меня возникнет необходимость стать на сторону Испании. И позвольте мне сказать Вам, что по правилам ведения дел в этом мире лучшими друзьями являются те, кто нуждается в нас, а не те, благоденствие которых позволяет им верить, что мы в них нуждаемся». Написав эти слова, Карл II, видимо, решил, что даже для конфиденциального письма они слишком резки. И добавил: «Тем не менее рано отчаиваться в возможности прийти к соглашению между нами. Даже если его не удастся достигнуть достаточно быстро, Вам всегда следует этому содействовать»12.

Разрыв между двумя монархами приобретал все более зримые очертания. Всеми силами Генриетта Орлеанская стремилась предотвратить нежелательное развитие событий. В Лондоне герцогиня поддерживала деловые отношения с графом Арлингтоном, государственным министром, оказывавшим большое влияние на внутреннюю и внешнюю политику страны. В Париже беседовала с министрами, с самим королем, подыскивая приемлемые условия соглашения. Но переговоры не продвигались вперед. Людовик XIV сообщил Карлу II, что если в ближайшее время между Англией и Голландией не установятся мирные отношения, Франция будет вынуждена выступить против англичан. В декабре 1665 года французские представители из Лондона вернулись в Париж.

У французской дипломатии фактически не было выбора. Людовик и его окружение предвидели неизбежный и близкий конфликт Франции с Испанией. В таких условиях следовало сохранять верность союзным отношениям с Соединенными провинциями. Заигрывание с англичанами становилось опасным. И в январе 1666 года Франция объявила войну Англии. Командующий французской эскадрой герцог Бофор получил приказ направиться в Ла-Манш с 20 кораблями для соединения с голландским флотом. Адмирал знал, что ему не следует торопиться. Он «задержался» у берегов Португалии, и только через семь месяцев эскадра прибыла в Ларошель, а затем появилась в Ла-Манше. И здесь сама природа пришла на помощь французскому флоту: 3 сентября началась жестокая буря. Бофор со своей эскадрой нашел пристанище в Дьеппе, а затем — в Бресте. А буря все неистовствовала. Так без единого выстрела завершилась бутафорская демонстрация французского флота у берегов Англии, истинный смысл которой хорошо понимали и в Лондоне, и в Гааге.

Логика событий неумолима. Острие французской шпаги уже было направлено в другую сторону. Неутомимый Лувуа заканчивал приготовления к захвату испанских Нидерландов. Задача французской дипломатии состояла в том, чтобы как можно скорее прекратить «странную войну» с Англией. Переписка между двумя монархами, временно прерванная, возобновилась. Возобновилась в глубокой тайне даже от министров Людовика XIV. Письма поступали к Генриетте Орлеанской в город Коломб на Сене, недалеко от Парижа. Договорились, что Карл II получит Антильские острова, а Людовик XIV — Акадию (в настоящее время провинции Канады — Новая Шотландия и Новый Брауншвейг) и обязательство Англии не оказывать помощь Испании. Секретное англо-французское соглашение было подписано 11 мая 1667 года, и сразу после этого 50-тысячная армия во главе с Тюренном выступила к границам Фландрии.

«Странная война» закончилась в июле 1667 года мирным договором, подписанным в Бреде (город в Брабанте). Французы вернули англичанам острова Сент-Кристофер, Антигуа и Монтсеррат. Опять «распределяли» чужие земли, на этот раз в Америке. Вечная проблема англо-французских отношений, сколько раз доходивших до конфликтов из-за раздела колониальных владений. И все-таки значение мира в Бреде заключалось в ином: «противоестественный» франко-голландский союз уступал место сотрудничеству Людовика XIV со Стюартами,

Как часто бывает в истории, на ход общественных событий иногда оказывают воздействие (не будем его, разумеется, преувеличивать) людские эмоции, и прежде всего любовь и ревность. Вмешались чувства и на этот раз. Филипп Орлеанский не был посвящен в тайную дипломатическую деятельность своей жены. Поэтому к ее встречам с герцогом Монмсутом (незаконным сыном Карла II), дважды приезжавшим в Париж для ведения переговоров, Филипп относился «с беспокойством» и устраивал «тягостные сцены». Монмоут пользовался успехом у женщин, и тревога неуверенного в себе супруга вполне объяснима.

Ревность мужа мешала деловым беседам Генриетты с Монмоутом. Но это не более чем исторический курьез. Главное — изменилась международная ситуация. Теперь Людовик XIV выступал в роли просителя. Приближалась война Франции с Испанией. Французская дипломатия не щадила усилий, добиваясь союза со Стюартом. В Париже не жалели денег на подкуп фавориток и фаворитов английского короля. Сам он, словно повторяя действия Лиона в период англо-голландской войны, занимал двусмысленную позицию. В июле 1668 года Карл II писал сестре, что готов «вступить с Францией в союз более тесный, чем раньше». И в то же время он выражал опасения в связи с французскими завоеваниями во Фландрии и Франш-Конте, созданием французского флота, стремлением Людовика XIV превратить свою страну в крупную торговую и морскую державу. А это, замечал английский монарх 2 сентября 1668 года, «повод для недоверия; мы можем иметь вес только благодаря нашей торговле и нашей силе на море; поэтому каждый шаг Франции по этому пути все более возбуждает ревность между двумя нациями и в любом случае представляет собой серьезную помеху для нашей полноценной дружбы»; в итоге Англия не сможет вступить в союз с Францией «до тех пор, пока торговля, определяющая крупные и главные интересы английской нации, не будет гарантирована» 13. Начинать, с точки зрения Карла II, следовало с подписания англо-французского торгового договора. Но английский король не хотел, чтобы к подготовке этого документа был привлечен французский посол в Лондоне Кольбер де Круасси, которого Карл II не любил за высокомерие и отсутствие аристократической элегантности. 6 июня король писал Генриетте, что он против участия посла в «большом деле» и хотел бы видеть на его месте «человека более способного»14.

Круг людей, посвященных в секретные переговоры о военно-политическом союзе между Англией и Францией, был предельно узкий. Карл II настаивал на соблюдении строжайшей тайны. Он просил сестру писать только ему и направил ей специальный шифр. Даже к герцогу Букингемскому, доверенному человеку Карла II, который всегда был в курсе важнейших дипломатических переговоров, Генриетта должна была обращаться как можно реже. Правда, герцог получал сведения о секретной переписке между Парижем и Лондоном по «своим каналам»: от придворной дамы герцогини Орлеанской, подслушивавшей ее разговоры. Увы, секретность далеко не всегда удавалось соблюдать в Париже.

Переговоры приближались к завершению. Карл II и его брат герцог Йоркский просили, чтобы Генриетта приехала в Англию. Представился и удобный повод. В мае 1670 года Людовик XIV решил посетить Фландрию. А уж оттуда рукой подать до Британских островов. Но ревнивый Филипп Орлеанский не хотел отпускать жену. Королю пришлось с ним объясниться. Аргументы были выдвинуты «высокие»: поездка герцогини нужна королевству; в Англии ее примут на самом высоком уровне. И, тем не менее, подозрительный супруг поставил свои условия. Он требовал, чтобы Генриетта оставалась в Дувре (не посещая Лондон) не более трех дней и после этого немедленно возвратилась домой.

Поездка Генриетты Орлеанской была обставлена с помпой. Она выехала из Дюнкерка 24 мая 1670 года. Свита состояла из 237 человек. От Людовика на расходы герцогиня получила 200 тысяч экю. Вот только в сроки, установленные ревнивцем-мужем, ей не удалось уложиться. Переговоры потребовали дополнительно еще 10 дней. Завершились они подписанием 1 июня 1670 года англо-французского договора в Дувре. Карл II получил 2 миллиона ливров на военные расходы, Людовик XIV сохранил верность мирному договору с Испанией, подписанному в Ахене, а Карл II не порывал со своими союзниками. Англия обязалась объявить войну Соединенным провинциям и выставить 6 тысяч солдат и 50 военных кораблей. Объединенным англо-французским флотом должен был командовать герцог Йоркский. Карл II решил сделать публичное заявление о своей приверженности католицизму.