«Без прямого вмешательства юной принцессы дело, несомненно, тянулось бы еще долго, и, возможно, время и обстоятельства расстроили бы планы Людовика. Это был триумф Генриетты, сумевшей преодолеть все препятствия» 15, — это оценка французского историка де Байона. Не преувеличивает ли он заслуги герцогини? Возможно. Конечно, политические соображения имели решающее значение. Но в дипломатии личность играет немалую роль. И в данном случае Генриетта содействовала доверию и взаимопониманию между королями, хотя и участвовала в «черном деле»: ее брат втайне от своих подданных предал протестантскую религию и в буквальном смысле слова продался иностранному монарху, поставил торговлю и промышленность Англии в неблагоприятные условия. Английская буржуазия вынуждена была терпеть высокие французские тарифы и мириться с французской конкуренцией в самой Англии и в ее колониях. Вот уж поистине: все могут короли!
Карл II был доволен своей сестрой. Он подарил ей крупную сумму (8 тыс. пистолей) и попросил оставить ему в качестве сувенира только «одну драгоценность»: очаровательную бретонку мадемуазель де Керуаль, придворную герцогини. Генриетта, возразила, сказав, что девушку ей доверили родители и она должна выехать во Францию. Но... позже девушка вернется в Лондон. Так и произошло. Керуаль стала фавориткой короля, герцогиней Портсмутской.
Поездка в Англию для Генриетты Орлеанской оказалась последней. Едва вернувшись во Францию в 1670 году, она скончалась от холеры. Молодой женщине было 26 лет от роду. 1 июля ее сердце в ящичке из позолоченного серебра в сопровождении многочисленной свиты перевезли в Валь-де-Грас — монастырь в Париже на улице Сен-Жак. 4 июля в полночь факельная процессия доставила тело умершей в церковь Сен-Дени. Похороны состоялись 21 августа.
Судьбы человеческие... Как часто бывают они трагическими. Многие уходят в мир иной, едва расправив крылья для полета, но так и не взлетев. А жизнь народов и человечества в целом продолжается.
Продолжалось и тайное англо-французское сотрудничество. Не существует, однако, ничего тайного, что не стало бы явным. Неожиданно, казалось, вспыхнувшее пылкое влечение двух монархов, разделенных узким проливом, не прошло бесследно для внутренней политики Карла II. В Англии была опубликована королевская «Декларация веротерпимости», провозглашавшая равенство политических прав католиков и сторонников англиканской церкви. Это было грубое 'нарушение конституции: король поставил себя над парламентом и законами страны.
Оппозиция ответила ударом на удар. Акт, принятый парламентом в 1673 году, требовал при поступлении на государственную службу принесения присяги по англиканскому обряду. Доступ католикам в правительственный аппарат был закрыт. Даже герцог Йоркский Яков, наследник престола, сохранивший верность католической религии, был вынужден покинуть пост лорда адмиралтейства и на время уехать из Англии.
Договор, подписанный Генриеттой Орлеанской в Дувре, явился важным, но не единственным звеном в цепи соглашений, заключенных французской дипломатией в связи с подготовкой к новой, второй англо-голландской войне. Франция получила содействие не только Англии, но и Швеции, электоров Кёльна и Мюнстера, обеспечила нейтралитет императора и империи Габсбургов.
Не только в дипломатическом, но и в военном плане Людовик XIV считал себя подготовленным к общеевропейскому конфликту. Французская армия представляла собой внушительную силу: 117 тысяч пехотинцев и 25 тысяч кавалеристов. Объединенный флот насчитывал 70 английских и 30 французских кораблей. Войска располагали 150 тысячами гранат, 600 бомбами, 62 тысячами ядер, 97 орудиями 16. Среди солдат было много иностранцев: пять полков из Савойи, 20 тысяч человек из Швейцарии, полк из Италии и полк корсиканцев, 20 тысяч солдат из Кёльна и Мюнстера, английские полки. Настоящая европейская армия!
Этой армии противостояла могучая антифранцузская коалиция, созданная Вильгельмом Оранским, штатгальтером (правителем) Нидерландов. В 22 года это уже был талантливый и энергичный государственный деятель. Сильный характер и несгибаемая воля помогали ему преодолевать тяжелые болезни, физическую немощь.
...У него был вид тяжелобольного человека. Печальное лицо с большим неправильной формы носом. Высокий лоб. Бледные щеки, изборожденные морщинами. Задумчивый, строгий, даже жесткий взгляд. Казалось, вся его боль сосредоточилась в глазах. Вильгельм III страдал неизлечимым в то время недугом — туберкулезом. Скорее всего он заболел еще в детстве. Это было детство падшего принца, изгнанного с родины. Мальчику исполнилось 10 лет, когда французские войска заняли его родной город Оранж в Провансе и снесли городские укрепления. Повзрослев, он стал лидером влиятельной, но отброшенной от власти партии. Наследником надежд больших, но сомнительных. За ним всегда внимательно следили и враги, и друзья. Он всего боялся, окруженный предателями и лжецами. Отсюда и скрытность, молчаливость. Иногда защитный покров спадал, и принц впадал в ярость, выдававшую неукротимость характера. В своих привязанностях Вильгельм был столь же необуздан, как и в гневе. Друзей у него было немного, но служили они ему верой и правдой.
Революция 1672 года в Голландской республике сделала Вильгельма Оранского королем без короны, дала ему всю полноту политической и военной власти. Он знал, что придворные французского короля умирали от смеха, когда Генеральные штаты (парламент) назначили «неопытного ветрогона», или, как говорил Людовик XIV, «маленького сеньора из Бреды», генералиссимусом 17.
Династический брак укрепил позиции Вильгельма III. В 1677 году, заигрывая с протестантами, Яков II Стюарт отдал правителю Нидерландов руку своей племянницы Марии. Брак без любви, по расчету. Мария открыла мужу дорогу к трону в Лондоне.
Но не жажда власти жила в груди Вильгельма Оранского. Он был убежденным кальвинистом. Патриотизм и религиозный фанатизм вдохновляли его всю жизнь, до последнего вздоха. «Это был руководитель, не гениальный, но твердый и настойчивый, не знающий страха и уныния, с глубокими знаниями, умеющий объединить умы, способный задумать великие дела и их безжалостно осуществить. Вильгельм предстал перед Европой как вождь, чье предназначение — руководство антифранцузскими коалициями» 18. Оценка французского академика Гаксотта. Немногословная и точная.
Вильгельм Оранский — непримиримый враг Людовика XIV — готов был вести с ним войну до последнего солдата. «Это дуэль двух людей, двух типов политических принципов, двух религий», — писал историк Эмиль Буржуа. Добавим, что противостояли друг другу и два различных подхода к внешней политике и дипломатии.
Людовик XIV полагался на силу денег, на финансовую зависимость европейских монархов и князей от Франции. Вместе с тем он учитывал глубинные интересы отдельных европейских стран, существовавшие между ними противоречия, запугивал их угрозой французской гегемонии в Европе. Вильгельму Оранскому удалось создать антифранцузскую коалицию в составе Голландии, Испании, Дании, Империи, Лотарингии, германских княжеств. Правитель Нидерландов искусно подогревал тревогу протестантского населения Англии, опасавшегося реставрации католицизма в стране.
Карл II Стюарт вынужден был в 1674 году заключить мир с голландцами. За ним последовали епископ Мюнстера и архиепископ Кёльна. Они объявили о своем нейтралитете. Враждебную Франции позицию заняли Бранденбург и Брауншвейг. Сейм в Регенсбурге от имени Священной Римской империи германской нации объявил войну французскому королевству. На стороне Франции оставалась только Швеция. Но в 1675 году по военной репутации шведов был нанесен удар: они потерпели поражение в битве с прусскими войсками при Фербелине, небольшом селении к северо-западу от Берлина. Фридрих Вильгельм, курфюрст Бранденбургский, захватил Померанию. Датчане вошли в Швецию с севера и юга. Шведский флот был разгромлен. На помощь шведскому королю пришел Людовик XIV. Он добился от Бранденбурга и Дании приемлемых для шведов мирных условий.
Армии и флоту Франции пришлось сражаться на многих фронтах: в Голландии, на Верхнем и Нижнем Рейне, в Средиземном море. Тяжелое положение! Правда, глубокие противоречия ослабляли коалицию, созданную Вильгельмом Оранским.
Империя Габсбургов была разобщена. Губернатор испанских Нидерландов не подчинялся штатгальтеру. Императора Леопольда I больше волновала борьба с мятежными венграми, чем с французским королем.
Война затягивалась. Оба враждующих лагеря наращивали силы. Руководители ни одного из них не могли рассчитывать на решающие военные успехи, тем более в короткие сроки. Поэтому дипломаты не прекращали свою работу.
Уже через четыре месяца после начала франко-голландской войны открылся конгресс в Кёльне, продолжавшийся весь 1673 год. Делегаты не торопились прийти к соглашению. Несколько месяцев потребовалось им для согласования отдельных статей прелиминариев (предварительного мирного договора). Время было занято приемами, балами и спектаклями. Имперцы искали подходящий предлог, чтобы прервать переговоры до тех пор, пока не станет более определенной военная ситуация.
Кто ищет — тот находит. Леопольд I и его министры были возмущены поведением электора Кёльна князя Вильгельма Фюрстенберга, активного защитника французских интересов. 14 февраля 1674 года электора похитили прямо на улице родного города, хотя его экипаж охраняла вооруженная свита. Драку развязали австрийские офицеры. Фюрстенберг пытался бежать, но его задержали и вывезли из Кёльна в неизвестном направлении. Все французские послы были информированы о бандитском нападении. Людовик XIV отозвал своих представителей с конгресса, и он закрылся.
Боевые действия продолжались. Но в апреле 1675 года Голландия запросила условия мира. Через несколько дней Лувуа дал ответ. Он требовал: от Голландии — уступки Маастрихта (город на Мозеле в провинции Лимбург на северо-востоке Бельгии), возобновления договоров о союзе и торговле; от Испании — признания всех французских завоеваний без каких-либо обменов крепостями; от Империи — возврата захваченных австрийцами в Кёльне 50 тысяч экю, освобождения Вильгельма Фюрстенберга, заключения в короткие сроки мира между Францией и Соединенными провинциями, не созывая европейского конгресса. Эти условия, замечает Руссе, были выдвинуты министром, «более привыкшим проводить военные операции, чем терпеливо распутывать тонкие нити дипломатических интриг» 19. И на этот раз беспощаден был к врагам Лувуа.
Долго спорили о месте переговоров. Называли Кёльн, Гамбург, Льеж, Ахен. Англичане настояли на Нимвегене.
Делегаты собирались неторопливо. Недовольные французы грозили отъездом. Для этого имелись основания: конференция смогла приступить к работе только в 1677 году, когда она стала нужна Вильгельму Оранскому, потерпевшему поражение в Касселе, на севере Франции, в 29 километрах от Дюнкерка. Французы заняли Валансьен, Камбре, Сент-Омер, успешно вели боевые действия на Рейне. Теперь и голландцы стремились к миру. В Мадриде боялись, что его условия будут неблагоприятными для Испании, и занимали выжидательную позицию. Лишь Вильгельм Оранский сохранял присутствие духа и подбадривал своих союзников.
Новая расстановка сил ускорила переговоры. В 1678— 1679 годах в Нимвегене были подписаны шесть мирных договоров: франко-голландский, франко-испанский, франко-имперский, франко-датский, шведско-голландский, договор Бранденбурга с Францией и Швецией. Французское преобладание в Европе было закреплено, хотя и ценой взаимных уступок. К Голландии вернулись захваченные французами территории с городом Маастрихт, Людовик XIV отменил таможенный тариф 1667 года, подрывавший голландскую торговлю. Испания получила бельгийские города и крепости, отторгнутые по Ахейскому мирному договору, герцогство и город Лимбург, Пучсерду в Каталонии. Франция лишилась права иметь свой гарнизон в Филипсбурге на Рейне.
А что же получил Людовик XIV? Провинцию Франш-Конте со столицей в Безансоне; крепости в испанских Нидерландах; старый Брейсгау и Фрейбург в Рейнской области. Гвиана и Сенегал были признаны колониальными владениями Франции. Позаботилась французская дипломатия и о союзниках — шведах. К ним вернулись часть Померании и устья Одера, земли в Скании и на побережье Балтийского моря.
Победа, победа... Не полная, конечно. Но бывают ли одни лишь успехи в политике и на войне? Министры и двор Людовика XIV ликовали. Французское королевство стало самым сильным и влиятельным в Европе. Слава Короля-Солнца находилась в зените. Но разве не прав был мудрец, сказавший: чем выше поднялся человек, тем сильнее разбивается он при падении?
В один из летних вечеров 1679 года посол Его Величества Людовика XIV в Гааге граф Аво находился в плохом расположении духа. Опытному дипломату, умевшему анализировать события, трудно было признаться самому себе в том, что он считает бесплодным и дорогостоящим англофранцузское сотрудничество и не видит смысла во франко-голландской конфронтации (кстати говоря, Аво не одинок в такой оценке — современный французский историк Анри Карре считает войну Франции с Голландией «фатальным заблуждением», «самой роковой» из всех ошибок Людовика XIV, опрокинувшей систему союзов с протестантскими государствами, созданную Генрихом IV и Ришелье) 1.
Но Аво был не из числа упрямцев, готовых разбить лоб об стену, чтобы доказать собственную правоту. Он еще раз (трудно сказать — в какой по счету!) определил для себя задачи дипломатической работы: знание страны и людей; игра на противоречиях между республиканцами и Вильгельмом Оранским; создание препятствий на пути англоголландского сближения (задача трудная, учитывая семейные узы, связывавшие штатгальтера с династией Стюартов); курс на военно-политический союз с Англией.
Аво изучал внутреннее положение в Соединенных провинциях, знал настроение различных групп населения. По его мнению, после подписания мира в Нимвегене в составе Генеральных штатов имелось несколько группировок: партия Оранского, в которую кроме 5—6 человек входили люди, «поднятые им из пыли» забвения и заинтересованные в зависимости правительства от штатгальтера; республиканская партия братьев Вит — правителей Голландии, свергнутых и убитых в 1672 году; лица, не входившие в эту партию и, тем не менее, лишенные власти (их было немного, но они представляли «лучшие семьи» страны); республиканцы, оставшиеся в правительстве после переворота или включенные в его состав Вильгельмом Оранским (добрых чувств к республиканскому строю эти политические перебежчики не испытывали, но сохраняли скрытность, осторожность и действовали только под давлением очевидной необходимости). Интересы торговли сближали их со штатгальтером. А Франция, с которой республиканцы хотели бы объединиться, отнимала у них доходы.
Перед послом была поставлена сложная задача: поддерживать отношения с республиканцами с целью отдалить Вильгельма Оранского от государственных деятелей Голландии. После официального представления штатгальтеру Аво не следовало встречаться ни с Вильгельмом, ни с близкими к нему людьми. «Моя задача очень трудная, возможно, нереальная», — замечал дипломат. Он писал: «Будучи таким образом исключенным из всяких связей, я оказался в сложном положении, так как нелегко в условиях республики быть хорошо информированным о том, что в ней происходит» 2. Завуалированный упрек звучал в этих словах: король лишил своего посла возможности широкого общения, без которого дипломатическая работа затруднена или даже невозможна.
Но, тем не менее, Аво использовал существенные разногласия между республиканцами, желавшими сохранения мира и даже сближения с Францией, и Вильгельмом Оранским, который выступал за союз Соединенных провинций с Англией, создание мощной антифранцузской коалиции. В своих письмах в Париж в июле и в сентябре 1679 года Аво сообщал о секретных переговорах доверенных лиц штатгальтера с депутатами Генеральных штатов, с придворными о заключении англо-голландского союза. Они продолжались три месяца, но не дали результатов. Об этой тайной дипломатии французскому послу сообщил человек компетентный — видный республиканец полковник Сидней, за свою откровенность впоследствии поплатившийся головой.
Посол был решителен и смел. 5 октября 1679 года он сообщил Людовику XIV, что задумал «экстраординарный шаг», не имеющий прецедентов: решил встретиться со всеми депутатами 18 голландских городов, приехавшими на заседание Генеральных штатов, и выступить против замышлявшегося англо-голландского договора, разъяснить позицию Франции. Рискованный поступок посла вызвал недовольство штатгальтера и пенсионария (высшее должностное лицо в Республике Соединенных провинций) Гаспера Фагеля, публично назвавшего действия Аво беспрецедентными. Но и это не смутило дипломата. Он рассылал письма профран-цузски настроенным правителям Амстердама, их друзьям, раскрывая опасность для Голландии союза с англичанами. У Аво были копии двух проектов (один с пометками самого Фагеля) создания лиги, направленной «против Франции, но под предлогом сохранения гарантийных актов» (речь шла о гарантиях мира в Нимвегене). Со своей стороны, посол предлагал Фагелю возобновить союзные отношения между двумя странами 3.
По просьбе Аво в две провинции, не зависившие от Вильгельма Оранского, — Гронинген и Фрисландию выехал верный послу депутат и привез решения в пользу франко-голландского союза. А пять провинций, находившихся под контролем штатгальтера, заняли враждебную Франции позицию. Примирить различные подходы не удалось. Причин было много, но одна из наиболее существенных — гонения на французских протестантов. «Итак, религия — одно из главных средств, которые использует принц Оранский» 4, — писал Аво. Он подчеркивал, например, что эдикт Людовика XIV от 17 июня 1681 года, направленный против гугенотов, был переведен на фламандский язык и вызвал возмущение даже у друзей Франции. Аво, тем не менее, решил, используя содействие губернаторов, с которыми поддерживал деловые связи, создать профранцузскую коалицию провинций Гронингена, Фрисландии и Голландии 5.
Сведения, поступившие в Версаль из Гааги, затрагивали важные аспекты внешней политики Соединенных провинций. Посол сообщал о переговорах голландцев с Бранденбургом, о встречах Вильгельма Оранского с герцогом Монмоутом. Людовик XIV получил копии инструкций для переговоров голландских дипломатов в Англии, Испании, текст англо-испанского договора, подписанного в Лондоне. Против политики штатгальтера посол восстановил правителей Амстердама, и Вильгельм Оранский оказался перед лицом двух провинций, «решительно враждебных обмену ратификационными грамотами» англо-голландского договора. На протяжении восьми недель Фагель четырежды ставил перед Генеральными штатами вопрос о ратификации. Безрезультатно. Тогда пенсионарий, вопреки закону, провел нужное ему решение голосами депутатов только пяти провинций.
Тревожных фактов у Аво накапливалось все больше: принудительная, под давлением Вильгельма Оранского ратификация договора между Швецией и Голландией, определявшего размеры взаимной помощи войсками; 200 тысяч экю получил от голландцев герцог Ганновера; вместо 8 тысяч штатгальтер направил испанцам 14 тысяч человек и готовил набор еще 16 тысяч солдат. При этом Вильгельм Оранский не считался с мнением Генеральных штатов и сам определял перемещения войск в республике. Посол через своих друзей давил на влиятельных лиц в Амстердаме, чтобы они не соглашались с воинственными предложениями штатгальтера. Аво знал даже о том, что говорилось в кабинете голландского правителя. «Мне стали известны многие тайные действия принца Оранского, которые не оставляют никаких сомнений в том, что его цель — использовать время для приведения союзников в состояние боевой готовности и вместе с тем для поиска повода, позволяющего нарушить мир» 6. Это отрывок из письма Аво, датированного 22 апреля 1682 года. К тому времени, когда оно было написано, политика Людовика XIV уже привела к обострению межгосударственных противоречий в Европе. Аво находился в Гааге как раз в период между войной и миром, когда насильственное «воссоединение» с Францией земель иностранных государств вызвало резко негативную реакцию в Европе. Протесты сыпались со всех сторон. Особенно негодовали короли Швеции и Испании. Французский посол сообщал из Регенсбурга об «отчаянии» и «ярости» сейма. Эти чувства усилились в Империи в 1681 году после оккупации французскими войсками без малейшего правового основания Страсбурга — вольного имперского города. Французы не получили отпора. Одна из причин — турки под стенами Вены. Только в Мадриде проявили неслыханную дерзость и в 1683 году объявили войну Франции. Но испанская армия была слишком слабой. Французские войска заняли Каталонию, ряд городов в Голландии, Люксембурге. Лувуа требовал безжалостного отношения к противнику, разрушения городов и сел. Такие же методы он применял и для расправы с Генуэзской республикой.
В Генуе строили для испанцев четыре галеры. Французский посланник Пиду де Сент-Олон заявил, что их выход в море в Версале расценят как враждебные Франции действия. Генуэзцы не испугались. Галеры они все-таки спустили на воду. Пиду де Сент-Олон уехал из Генуи 7.
15 мая 1684 года Франция объявила войну Генуэзской республике. Через четыре дня корабли французской эскадры начали обстрел города, продолжавшийся 10 дней. 14 тысяч бомб упали на Геную, разрушив значительную часть ее строений. «По-видимому, столь суровое наказание научит генуэзцев мудрости и внушит страх всем принцам, имеющим крупные города на берегу моря» 8. Слова Лувуа. Увы, применение силы он всю жизнь считал наиболее эффективным методом воздействия на международные отношения.
Городской совет Генуи послал в Версаль четырех своих членов для публичных извинений. Галеры, явившиеся причиной конфликта, были переданы французам. Однако мирный договор стороны подписали только 12 февраля 1685 года.
Во франко-испанской войне голландцы взяли на себя роль посредников. Переговоры не потребовали длительного времени, и 15 августа 1684 года в Регенсбурге (Бавария) представители Франции, Испании и Империи подписали перемирие на 20 лет. Французская дипломатия с полным основанием записала в свой актив это соглашение. Оно сохраняло за Францией все территории, «воссоединенные» с ней до 1 августа 1681 года; Страсбург и расположенный с противоположной стороны Рейна порт Кель; Люксембург, Бомон, Бувин (в районе Динана). Людовик XIV получил разрушенные Куртрэ и Диксмюд в Западной Фландрии.
Иллюзорное перемирие, закрепившее временное равновесие сил. И только. Это прекрасно понимали и в Версале, и в Мадриде, и в Вене, и в Лондоне, и в Гааге. Никто и не думал устанавливать новые границы в соответствии с договоренностями в Регенсбурге. Король Франции стремился сохранить полную свободу рук для очередных военных авантюр. Император Леопольд I и Вильгельм Оранский также рассматривали сложившуюся ситуацию как временную, неустойчивую.
И, тем не менее, 1684 год — «кульминация европейской политики Людовика XIV» 9. Согласимся с этой оценкой историка Жоржа Дюби, члена Академии наук Франции. Французское королевство достигло своих максимальных размеров. Некоторые «воссоединенные» земли находились в нескольких километрах от Кобленца и Майнца. За исключением этих двух германских городов, Франция, располагавшая могучими крепостями, фактически господствовала над всем рейнским районом. Перемирие в Регенсбурге означало не более чем передышку, таившую новые кризисы и взрывы.
Разумеется, общая политическая ситуация в Европе отрицательно сказалась на франко-голландских отношениях. Но главным источником напряженности в Европе были преследования во Франции инакомыслящих — гугенотов. Ежедневно достоянием гласности становились все новые их жалобы, обращения к европейским монархам. Антифранцузские страсти в Соединенных провинциях искусно разжигались Вильгельмом Оранским и его окружением. Они предпринимали и ответные действия. В декабре 1682 года Фагель предложил Генеральным штатам организовать сбор пожертвований в помощь протестантам-эмигрантам из Франции. Такое решение было немедленно принято. Осложняли ли демонстрации «политического милосердия» и без того напряженные франко-голландские отношения? Безусловно.
Можно лишь удивляться личной смелости Аво, который в таких условиях выступил на заседании Генеральных штатов с изложением плана нормализации франко-испанских отношений. Людовик XIV предлагал прибегнуть к арбитражу английского короля. Он настаивал на присоединении к Франции Люксембурга (в любом состоянии — неопаленного войной или разрушенного). В Версале считали возможными и другие территориальные компенсации, например в Каталонии или Наварре 10. Речь посла с изложением столь откровенно агрессивных намерений вызвала раздражение депутатов. Задача Аво была не из приятных.
Франко-испанские отношения Аво обсуждал и на личных встречах с правителями Амстердама. Он сообщил в Версаль (письмо от 31 декабря 1683 г.), что была достигнута договоренность по следующим вопросам: амстердамцы не дадут согласия на новый рекрутский набор, намечавшийся Вильгельмом Оранским; они будут добиваться от Испании соглашения с Францией; Людовик XIV обязуется не нападать на испанские Нидерланды. Через шесть дней (невероятные для тех времен темпы) из Версаля сообщили, что результаты переговоров посла в Амстердаме одобрены королем 11.
Известно, что инициатива наказуема. Мы, к сожалению, привыкли к этому. Но было бы наивным полагать, что открытие столь замечательного принципа является достижением современной эпохи. Отнюдь. Смелых и изобретательных людей во все времена стремились осудить и наказать. Пример — Аво.
16 февраля 1684 года в одиннадцать часов утра Вильгельм Оранский неожиданно прибыл на заседание Генеральных штатов. Его поведение было совершенно необычным. Он приказал закрыть все двери. Никто не мог ни войти, ни выйти из зала, где собрались парламентарии. Затем он потребовал от членов парламента и даже от привратников дать клятву, что они сохранят в тайне все, что услышат. Штатгальтер сообщил, что прибыл в качестве правителя (такое сообщение было сделано им впервые со времени назначения), чтобы сделать важное заявление. По его словам, среди присутствовавших имелись подозрительные лица. Он потребовал, чтобы они покинули зал. Вильгельм Оранский назвал городского голову Амстердама и одного из амстердамских пенсионариев. Они вышли в соседнюю комнату. Обстановка для политического спектакля была подготовлена.
Мастерски выдержав паузу, штатгальтер заявил, что оба названных им представителя Амстердама находились в преступном сговоре с французским послом. После этого он прочитал перехваченные за пять недель до этого и почти полностью расшифрованные письма Аво. Фагель их критически прокомментировал. Началось обсуждение. Представители семи городов высказались за заключение в тюрьму двух депутатов Амстердама и предание их суду. Обвиняемые вошли в зал и подтвердили, что они были у Аво, но не по решению городских властей, а по собственной инициативе. Штатгальтер настаивал на наказании амстердамцев, как преступников; но они перешли в наступление и обвинили Вильгельма Оранского в провоцировании войны между Испанией и Францией, в отправке войск на испанские территории. Спорили долго. Решили собраться на следующий день утром, а бумаги парламентариев — их переписку, различные документы — опечатать. Дело принимало нежелательный оборот для всех делегатов Генеральных штатов от 18 городов. Они собирались не менее четырех раз в год, не считая чрезвычайных заседаний. Бумаг скапливалось много, и в таких неожиданных обстоятельствах кто мог сообразить, не было ли среди них компрометирующих, опасных?
В полночь депутаты Амстердама тайно уехали в родной город. Всю ночь они провели в пути. Прибыли домой рано утром и сразу собрали городской совет. Решили послать письма и в другие города страны с целью рассказать о провокационном поведении Вильгельма Оранского. Началась политическая битва.
Сторонники Оранского твердили: амстердамцы продались Людовику XIV, а мудрый и бдительный штатгальтер раскрыл их заговор. Захваченные письма Аво распечатали на голландском, французском и немецком языках. Со своей стороны, посол короля направил объяснительную записку Генеральным штатам и сделал многочисленные поправки к переводам своих донесений. Не молчали и амстердамцы. Они опубликовали содержание переговоров с Аво, высказали критические замечания в адрес Вильгельма Оранского. В Гаагу делегаты Амстердама не поехали. Стали достоянием гласности и прения на заседании Генеральных штатов 16 февраля. Контрудар: том материалов против амстердамцев, подготовленный и опубликованный в кратчайшие сроки. Они ответили «по-своему»: судебный исполнитель сжег провокационное издание 12.
Несомненно, провокация была задумана Вильгельмом Оранским и его людьми с размахом. Удалась ли она? Трудно дать однозначный ответ. Профранцузские круги в Амстердаме были ослаблены. Расслоение общественного мнения в Соединенных провинциях усилилось. У штатгальтера появились новые возможности для набора солдат, военных приготовлений. Вместе с тем амстердамцы показали себя сторонниками мира и равноправных переговоров. Мира, переговоров хотели и в Версале, временно, разумеется, пока не собрались с силами.
Людовик XIV писал своему послу в Гааге, что он должен поддерживать «господ из Амстердама», так как их намерения совпадали с интересами королевства. Аво поручалось выразить удовлетворение «мудростью и твердостью» амстердамцев, стремившихся сохранить мир. Король не постеснялся сформулировать их задачи: «свалить» Фагеля и ограничить власть Вильгельма Оранского. За столь решительные действия предлагалась и высокая награда: содействие торговле во Франции амстердамских коммерсантов.
В Амстердаме новости из Версаля были встречены городским советом с энтузиазмом. Пенсионарий Хоп от имени правителей города поблагодарил короля за его обещания. Получив эти сведения, Людовик XIV сделал еще один шаг к сближению с оппозицией Вильгельму Оранскому: 3 августа 1684 года он предложил, чтобы Аво или Хоп (уже в качестве нового посла Соединенных провинций в Париже!) подготовили программу развития франко-голландских торговых отношений 13.
Итак, действия Аво получили высочайшее одобрение. Человек энергичный и смелый, он вступил в очередные, весьма опасные переговоры, фактически равнозначные вмешательству во внутренние дела иностранного государства. Основная цель посла: заключение франко-голландского союза, но не со штатгальтером, а с республиканским режимом. Своим амстердамским друзьям Аво предложил восстановить республиканские органы власти в провинциях Оверэйсел, Гальдерн, Утрехт, Голландия. Голландцы должны стать «хозяевами своего правительства», а для этого необходимо вывести из его состава Фагеля. И в этом деле «господа из Амстердама» получат «полную поддержку» со стороны Франции. Фактически Аво задумал государственный переворот 14.
Но не следует обвинять посла в отсутствии реализма. Он отдавал себе отчет в тех препятствиях, которые неизбежно встанут на пути осуществления плана. Среди четырех правителей Амстердама первым бургомистром являлся Ван-Бунинг, «абсолютно враждебный союзу с Францией». Он противостоял в городском совете 17 остальным членам. И все-таки Ван-Бунинг сорвал восстановление республиканских правительств в Утрехте и в нескольких других провинциях, не допустил обсуждения этого вопроса Генеральными штатами.
Позиции амстердамской оппозиции Аво считал слабыми. В ее рядах начался раскол. Хоп сблизился с Ван-Бунингом. «Недостаток мужества проявлялся и у других», — писал Аво. И продолжал, что в случае заключения союза между Карлом II Стюартом и Вильгельмом III Оранским немногие влиятельные лица в Амстердаме окажут им сопротивление. Людовик XIV считал, что его посол должен был всеми доступными средствами помешать заключению союзного договора между Англией и Голландией. Переговоры шли уже давно. О них говорилось в секретных донесениях послов Генеральных штатов, копии которых Аво направил в Версаль и французскому послу в Лондоне Барийону. Сам Аво постоянно, настойчиво раскрывал правителям Амстердама те бесчисленные опасности, которые таились для них в англо-голландском сотрудничестве.
Вильгельм Оранский проявлял удивительное терпение. Видимо, он считал несвоевременным объявление персоной нон грата французского посла, открыто нарушавшего общепринятые дипломатические нормы. Но, тем не менее, штатгальтер заявил, что его друзья не должны проявлять в отношении Аво хотя бы «малейшую вежливость». Придворные, государственные чиновники немедленно отвернулись от посла. Открыто встречались с ним только амстер-дамцы: торговые интересы слишком тесно связывали их с Францией 15.
Изменилась и обстановка в Англии. В 1685 году умер Карл П. Людовик XIV был должен ему 1335 тысяч ливров. Всего покойный монарх получил за три последних года своей жизни 5 миллионов ливров. Его наследник Яков II встал на тот же преступный путь коррупции. По словам английского историка Маколея, новый король был рабом Франции, но рабом недовольным 16. Тем не менее уже через год деньги сделали свое дело: был подписан англо-французский договор о взаимном нейтралитете в Америке.
В Версале опасались перемен во внешней политике Якова II. «Всегда наблюдайте за намерениями короля в отношении принца Оранского, знайте, не ведутся ли переговоры о новом союзе между королем и Генеральными штатами» 17. Это письмо Людовика, датированное августом 1685 года, определяло тактику французского посла в Лондоне Барийона.
Карл II стремился успокоить французский двор. Он неоднократно беседовал с Барийоном, говорил послу: «Я хочу думать только о том, чтобы утвердить мою власть и обеспечить безопасность для католической религии. Не следует таким образом полагать, что я осуществлю какие-либо меры, способные нарушить покой христианства и помешать успеху моих намерений» 18.
Как же укреплял Яков II позиции католицизма в Англии? Он назначил на командные посты в армии офицеров-католиков и изгнал многих офицеров-протестантов. Управляя протестантской страной, король принимал иезуитов и даже папского нунция, публично призывал английских солдат к отказу от протестантской веры и переходу в католичество, сажал в тюрьмы протестантских епископов, уволил епископа Лондона. Фактически Яков II выступал в незавидной роли слуги Людовика XIV, получающего от него жалованье.
Однако в Версале политикой английского короля были недовольны. В письме Людовика XIV послу в Лондоне отмечалось, что попытки двора Якова II «ниспровергнуть все законы Англии с целью добиться поставленной задачи трудно осуществимы» 19. Необычный для французской дипломатии подход! Видимо, ее многочисленные просчеты на этот раз вынуждали мыслить трезво.
Любая попытка перемен в «треугольнике» Англия — Франция — Соединенные провинции немедленно сказывалась на каждой из сторон. Напряженность во франко-голландских отношениях резко возросла осенью 1685 года в связи с отменой Людовиком XIV Нантского эдикта (подробно об этом рассказывается в следующей главе) и преследованиями во Франции протестантов. Фагель выступил по этому вопросу на заседании Генеральных штатов. Он обрушился на французские власти, не выполнявшие условия торгового договора, в соответствии с которым голландцы, даже в случае войны, могли в течение девяти месяцев решать вопросы продажи своего имущества и возвращения на родину.
Широкое распространение в Голландии получило письмо амстердамцев, торговавших с Францией, адресованное бургомистрам Амстердама. Авторы сообщали не только о преследованиях французов-протестантов, но и о притеснениях голландских граждан и членов их семей, родившихся в Нидерландах. От уехавших из Франции требовали, чтобы они вернулись в течение нескольких дней под угрозами штрафа в 3 тысячи ливров, разрушения дома, конфискации имущества.
Обстановка в Соединенных провинциях накалилась. Аво сообщал, что притеснения гугенотов во Франции вынуждали бургомистров Амстердама «примириться с принцем Оранским». Ряды голландских сторонников Франции быстро таяли. Они боялись, что их объявят «друзьями французов», и поэтому избегали контактов с послом. Однако влиятельные амстердамцы встретились в декабре 1685 года с Аво. Они заявили, что гонения на гугенотов изменили многое. Политическая обстановка в Нидерландах стала неблагоприятной для Франции.
Сложившиеся условия умело использовали штатгальтер и его окружение. Они не только возбуждали у местного населения неприязнь ко всему французскому. Вильгельм Оранский брал к себе на службу офицеров-гугенотов. Он установил им высокие оклады: 1800 ливров в год — полковнику, 1300 — подполковнику, 1100 ливров — майору, 900 ливров — капитану, 500 ливров — лейтенанту. (5 голландских ливров были равны 6 французским.) Каковы цели «благотворительной кампании» штатгальтера? Ответ на этот вопрос дает текст присяги французских офицеров, поступивших на голландскую службу. Присяга обязывала сражаться повсюду, куда бы ни послало командование, и против любого противника без исключения 20.
А противник Вильгельма Оранского вырисовывался все более определенно — Яков II. Аво своевременно начал подавать сигналы тревоги. «В Англии заснули» 21, — писал посол Людовику XIV 20 августа 1688 года. 2 сентября он подвел итоги своих наблюдений: «Состояние умов в настоящее время таково, что большая часть населения провинции Голландии хочет войны. Одни потому, что они за принца Оранского, другие — по религиозным причинам, третьи — в силу своих торговых интересов». Сообщив эти сведения из Гааги Барийону, Людовик XIV считал, что действия флота и войск Оранского против Англии «означали нарушение мира и открытый разрыв» с Францией 22.
Тревожные ноты звучали и в других письмах, направленных из Версаля в Лондон в сентябре 1688 года. Король подчеркивал, что двор Карла II словно не ощущал нависшей над ним опасности. Не слепы и не глухи ли министры британского монарха? Ведь Вильгельм Оранский решил вступить на землю Англии с находившимися у него на службе английскими солдатами и со своим гвардейским полком под лозунгами защиты протестантской религии, законов и конституции страны. Людовик повторил предостережения: в Лондоне впали в «своего рода летаргию», там «рассматривают как химеру самый опасный заговор, о котором когда-либо шла речь» 23.
Аво почти ежедневно сообщал королю, Круасси, Лувуа, Барийону все новые тревожные сведения. Информация была подробной. Построен лагерь для 20 тысяч человек. Штатгальтер намерен набрать дополнительно 7 тысяч солдат, 9 тысяч матросов. Он уже оплатил наемников: 12 тысяч брандербуржцев, 6 тысяч саксонцев. К выходу в море готовились всё новые корабли. Посол приводил данные о численности моряков, их вооружении, снаряжении, запасах продовольствия. 14 сентября 1688 года Аво сообщил: у штатгальтера 70 военных кораблей и 500 различных вспомогательных судов. Через четыре дня он писал, что «принято решение высадить десант в Англии с личным участием принца Оранского». Названо было и время вторжения — октябрь 1688 года. Посол предложил ввести французские войска в Соединенные провинции. Он считал, что перед объединенным англо-французским флотом штатгальтер не осмелится «осуществить свое предприятие» 24.
Странные, труднообъяснимые отношения существовали между королями Англии и Франции. Людовик XIV решил объединить два своих флота: океанский и средиземноморский и послать их на помощь англичанам. Яков II ответил, что не нуждается в содействии. Противоречия нарастали. 9 сентября Людовик XIV заявил, что первый же пушечный выстрел голландцев по англичанам он будет рассматривать как враждебный в отношении Франции акт и немедленно объявит войну Соединенным провинциям 25.
Казалось, решительная французская позиция была спасительной для Великобритании. Но Яков II и его министры думали иначе. Одновременно и в Лондоне, и в Гааге заявление Людовика XIV было дезавуировано. Более того, английского посла отозвали из Парижа и арестовали. Через несколько дней после этого события французские войска атаковали город Филипсбург в Баден-Вюртемберге, важный стратегический пункт, находившийся на севере от Карлсруэ. Какова же была реакция британского монарха? Он заявил, что перемирие, подписанное в 1684 году в Регенсбурге, нарушено и Англия готова объединиться с Соединенными провинциями и Испанией, чтобы выполнить их общие обязательства перед Европой. Поведение союзника или — в лучшем случае — нейтрала? Нет, скорее противника.
В Лондоне не хотели сражаться. Наоборот, усиленно искали соглашения с Вильгельмом Оранским. 3 октября Яков II сообщил в Гаагу, что он не имеет союзных отношений с Людовиком XIV и предлагает голландцам «вступить в тесный союз», действуя совместно и решительно, вплоть до немедленного объявления войны Франции. Английский посол в Гааге созвал делегатов Генеральных штатов и предложил им создать лигу для совместных военных действий против французов. «Такие методы английского короля вызывают и сожаление, и негодование. Впрочем, они не остановят предприятие принца Оранского» 26. Справедливая оценка Аво.
Выбора у французской дипломатии фактически не было. Франция не объявила войну Соединенным провинциям. Однако пресловутую галльскую гордость пришлось спрятать в карман. Самолюбивый Людовик XIV в своем письме в Лондон сделал приписку, из которой следовало, что Яков II (несмотря на колебания и нелояльные в отношении Франции действия) мог рассчитывать на помощь французских кораблей, находившихся в наиболее близких к Англии портах. В Версале были реалистами: престиж престижем, а интересы интересами.
В Лондоне и на этот раз пренебрегли возможностью реальной помощи со стороны Франции. Более того, 7 октября Яков II обратился к Людовику с просьбой прекратить какие-либо действия против Голландии. Вместе с тем он просил 300 тысяч ливров для покрытия расходов на оборону. Невероятно, но деньги французы дали. Последовала новая просьба. И опять в Версале раскошелились.
1 ноября Людовик XIV предложил атаковать Вильгельма Оранского «как можно скорее, чтобы не дать ему времени для привлечения на свою сторону народа и армии (в Англии, разумеется. — Ю. Б)». Яков II находился в состоянии болезненной, пагубной нерешительности. Он упорно, словно убеждая самого себя, вновь и вновь ставил вопрос: готовы ли французы объявить войну голландцам? Ответ Людовика XIV не вызывал сомнений: «Я это сделаю немедленно». Но, увы, не хватало главного — готовности самих англичан к боевым действиям. «Удивительно, что в то время, когда Генеральные штаты готовят свои корабли, свои войска, свои пушки и снаряжение, чтобы напасть на короля Англии, он все еще не осмеливается объявить им войну, считая голландцев сумасшедшими» 27. Эта политика самоубийства не имела никаких разумных оправданий.
...В начале ноября 1688 года Вильгельм Оранский высадился со своими войсками в Торбее — одной из гаваней в юго-западной Англии. Среди 15 200 солдат были голландцы, немцы, итальянцы, французы-протестанты (556 пехотных офицеров и 180 кавалеристов). 8 ноября армия штатгальтера вошла в город Экзетер и оттуда двинулась на Лондон.
Государственный переворот был бескровным. Королевские войска не оказали никакого сопротивления вторжению. Главнокомандующий Джон Черчилль (впоследствии герцог Мальборо), министры, члены королевской семьи перешли на сторону Вильгельма Оранского. Вначале он был провозглашен регентом королевства, а в конце января 1689 года парламент — конвент, специально созванный для замещения «вакантной» верховной власти, — избрал Вильгельма III Оранского вместе с его женой Марией II Стюарт на престол Великобритании.
Яков II потерял все. Армия и нация отвернулись от короля-католика, лишенного государственной мудрости и воинского таланта. Королева бежала из Лондона ночью с 19 на 20 декабря, Яков II — через день, 21-го. Его задержали, вернули в столицу, но Вильгельм Оранский разрешил ему покинуть пределы Англии. Опрометчивый шаг? Нет, с арестом свергнутого короля, по всей вероятности, было бы больше трудностей и неприятностей. Казни королей и царей никому, нигде и никогда не давали ни политического выигрыша, ни моральных преимуществ.
Французский двор встретил короля, лишившегося трона, как родного. Он получил от Людовика 50 тысяч экю единовременно и по 50 тысяч франков ежемесячно. В чем не откажешь французскому монарху, так это в политической твердолобости. Он все еще рассчитывал использовать ограниченного и безвольного Якова II в своих интересах. Это стоило дорого. И как покажут дальнейшие события, деньги на содержание свергнутой королевской семьи были истрачены французской казной бесполезно.
Всегда ли хороша твердость во взглядах? Она полезна только в том случае, если не превращается в самонадеянное и бессмысленное упрямство. Именно таким упрямством и отличался Людовик XIV. В феврале 1689 года он отправил из Сен-Жермен-ан-Ле Якова II в Брест, откуда французская эскадра направилась в Ирландию. Советником у экс-монарха, представлявшим одновременно и Лувуа, и Круасси, был Аво. Он распоряжался деньгами. Расходы предстояли огромные. 40—50 тысяч человек, именуемых ирландской армией, представляли собой голодную, полуголую, разутую толпу фанатично настроенных людей, потрясавших палками вместо ружий. Аво и французские генералы советовали Якову II оставить 20 тысяч пехотинцев, 3 тысячи кавалеристов, 2 тысячи драгун, а всех остальных отправить по домам. Свергнутый король не принял разумное предложение. И вместо армии получил несколько банд без опыта, без выучки, без оружия. «Он старается утаить от самого себя все, что может доставить ему огорчение» 28. Меткое замечание Аво. Разве с такими настроениями можно выиграть войну?
Активных военных действий Яков II так и не предпринял. «Потеря времени будет стоить ему Ирландии, и это после того, как благодаря своим собственным ошибкам он уже потерял Англию и Шотландию». Так оценил ситуацию Лувуа, которому не откажешь в реализме и знании военного дела.
Поражение экспедиции, не имевшей энергичного и способного лидера, стало неизбежным. Яков II не обладал ни властью, ни авторитетом. Аво писал Людовику XIV: «Король Англии (посол сохранял почтительность к экс-монарху. — Ю. Б.) больше не пользуется любовью народа Ирландии, еще недавно готового всем пожертвовать ради него. И я осмелюсь сказать Вашему Величеству, что он столь мало уважаем всеми своими приближенными, что только собственные интересы вынуждают их действовать» 29.
«Смертный приговор» бесхарактерному и неумному человеку. Судья — Аво. Дата документа — 19 августа 1689 года.
И опять возвращение короля-неудачника — на этот раз окончательное — в неизменно гостеприимный дворец Сен-Жермен-ан-Ле.
Так оценил писатель и критик Шарль Сент-Бёф отмену Людовиком XIV одним росчерком пера 18 октября 1685 года Нантского эдикта его деда — Генриха IV.
...Вспоминаю, как стоял во дворе крепости Нанта перед мемориальной доской, напоминавшей об историческом дне, когда король, трагически погибший от кинжала убийцы, предоставил гугенотам свободу вероисповедания и богослужения на всей территории Франции (кроме Парижа и некоторых других городов). Закончились кровавые религиозные войны, продолжавшиеся 32 года.
От Генриха IV протестанты получили и политические права. Наравне с католиками они могли занимать государственные должности. Не запрещалось им иметь свои войска. В руках «еретиков» оставалось около 200 замков и крепостей. Считали, что вулкан религиозных страстей угас. Так лишь казалось. В глубине он продолжал бурлить. Притеснения протестантской церкви не прекращались во Франции. Ересь неоднократно осуждалась Людовиком XIV. Уже на своей коронации он говорил о необходимости ее «выкорчевать». Такие заявления не помешали королю в 1661 году подтвердить Нантский эдикт. Это был тактический шаг с целью усыпить общественное мнение в протестантском мире. В своих «Мемуарах» Людовик XIV откровенно писал: «Я поставил себе задачу упразднить Нантский эдикт, чтобы оставить протестантам как можно меньше прав» 1.
Король ставил вопрос: что нужно сделать, чтобы уменьшить число гугенотов во Франции? И отвечал: «Не оказывать на них совершенно никакого давления новыми строгостями, сохранять те права, которые они получили при предшествующих царствованиях. Но в то же время не предоставлять им ничего сверх этого и осуществлять их права в самых узких рамках, разрешенных правосудием и приличиями» 2. Король работал на историю. Но на практике он ушел от своих принципов.
Уже в августе 1662 года Государственный совет запретил похороны протестантов при дневном свете. В погребении «еретика», если публичное протестантское богослужение в данном районе было разрешено, могли участвовать не более 30 человек, включая семью усопшего. Дети — девочки с 12 лет и мальчики с 14 — могли обратиться к властям, даже против воли родителей, с просьбой о переходе в католичество. Протестантские школы открывались только там, где проводились публичные службы. Программа обучения скромно предусматривала чтение, письмо, счет. В школе преподавал один учитель, независимо от числа учеников.
Особенно преследовали власти пасторов. Их наказывали большими штрафами и даже изгоняли из страны. Пастор не имел права служить в одном приходе более трех лет и мог проводить богослужения только при наличии не менее 10 протестантских семей. Если священник благословлял смешанный брак, то храм разрушали. Браки протестантов с католиками запрещались. Их детей объявляли незаконнорожденными и лишали права наследования.
После завершения переговоров в Нимвегене наступила почти десятилетняя мирная передышка, позволившая Людовику XIV и его министрам вплотную заняться религиозными делами. Результаты оказались впечатляющими. С 1679 по 1685 год во Франции приняли 85 постановлений, дискриминирующих протестантов. Их богослужения власти не запретили, но разрушали церкви, изгоняли протестантов с государственной службы, ввели для них многочисленные профессиональные запреты. Канцлер ле Телье настоял, например, на том, чтобы Кольбер отстранил гугенотов от работы в финансовом ведомстве 3.
Уже немного времени оставалось до подписания королем рокового документа. Но все новые удары, один тяжелее другого, наносились по невинным людям. Протестантам запретили занимать должности при дворе, выполнять обязанности судей, прокуроров, нотариусов, судебных исполнителей, адвокатов, врачей, наборщиков, книготорговцев.
И, тем не менее, решающая схватка для абсолютистского режима представляла огромные трудности. Идейные противники у католической церкви были многочисленными. К началу царствования Людовика XIV во Франции насчитывалось 1—1,5 миллиона гугенотов. Они имели 630 церквей, в которых служили 736 пасторов4. Есть и другие, несколько отличные цифры. Впрочем, это естественно: слишком уж несовершенна статистика XVII века. Согласно сведениям, приведенным А. Н. Савиным, гугенотов во Франции насчитывалось 1—2 миллиона человек, а обратились в католичество — 750 тысяч — 1 миллион 5. Это, несомненно, завышенные официальные данные: чиновники выслуживались перед королем и его министрами. К сожалению, проверить статистические материалы эпохи практически невозможно.
Где расселились протестанты? В Нормандии проживали около 60 тысяч человек, в таких областях, как Сентонж (юг департамента Альп-Маритим) — 100 тысяч, Пуату — 90 тысяч, в Гиене — 100 тысяч, в Лангедоке — 88 тысяч, в Виваре (современный департамент Ардеш) — 48 тысяч, в Дофине — 83 тысячи. Католическое население относилось к протестантам враждебно. Для простого католика протестант был еретиком: он не признавал святых, их образы и реликвии; заменил святую мессу на латыни богослужением на простонародном языке. К «идейным» разногласиям примешивались и острые мотивы социального неравенства. На юге, например, нередко протестанты были богатыми людьми, а католики — бедными 6.
Итак, и с политической, и с социальной, и с территориально-географической точек зрения новая религиозная война с гугенотами отнюдь не могла рассматриваться в Версале как молниеносный крестовый поход.
По каким же мотивам Людовик XIV решился на отмену Нантского эдикта? Одна вера, один закон, один король. Вот в чем суть безжалостной войны против гугенотов. Ее главная цель — укрепление абсолютистского государства, личной власти монарха, попытавшегося использовать в своих целях благоприятную международную обстановку. На пагубный путь уничтожения «ереси» короля толкали духовенство, значительная часть дворянства. Влияние — постоянное и упорное — на него оказывал духовник-иезуит. Людовик испытывал болезненное недоверие к протестантским приходам, как к маленьким мятежным республикам.
Во Франции с 1598 года существование двух религий освящал закон. Подобного положения не было ни в одной европейской стране. Ассамблеи французского духовенства, собиравшиеся один раз в пять лет, выступали против «свободы совести» и протестантских церквей — «очагов сатаны». Эти церковные форумы и выдвинули программу борьбы против «ереси»: запрет гугенотам занимать общественные должности; разрушение вновь построенных церквей; закрытие больниц и коллежей, содержавшихся на средства протестантов и руководимых ими;, ограничение преподавания в школах чтением, письмом и счетом; признание смешанных браков недействительными; уплата пасторами тальи; лишение еретиков права держать гостиницы, таверны 7.
После подписания мира в Нимвегене католические круги во Франции сочли путь тс ликвидации протестантизма в стране открытым. А в 1682 году ассамблея французского духовенства направила протестантам «Пасторское предостережение»: «Вас ждут беды несравненно более ужасные и пагубные, чем все те, которые вы уже навлекли на себя до сих пор вашим бунтом и расколом церкви» 8. Слова — не добрых слуг господа, а скорее палачей-инквизиторов, сулящих своей жертве неизбежную и близкую гибель.
Отдавали ли себе отчет в Версале в том, что массовые преследования гугенотов во Франции непосредственно скажутся на ее международных позициях? Безусловно. Именно соображения внешней политики долгое время мешали Людр-вику XIV объявить войну «ереси». Он, как Ришелье и Мазари-ни, считал своим «наследственным» врагом дом Габсбургов. Для борьбы с ним французской дипломатии необходим был союз с протестантскими государствами. Отсюда — осторожность, выбор подходящего времени для решительного наступления на протестантизм и его последователей во Франции.
В 80-х годах позиции Франции в Европе окрепли. Но и положение Империи изменилось. Разгромив турок под Веной в 1683 году, император Леопольд I стал лидером христианства. В Версале не могли примириться с этим. Законы политической борьбы требовали ответного шага. У французского короля имелись свои козыри. Уничтожая корабли морских пиратов, например, французские моряки освобождали христиан из рабства, из плена. Но этого было мало для укрепления международного престижа Людовика XIV. Он рассчитывал, что разгром протестантов во Франции будет высоко оценен Ватиканом и всем католическим миром.
Кто же толкал короля на опасный путь религиозной войны? Канцлер ле Телье, его сын — государственный секретарь по военным делам Лувуа, архиепископ Парижа Арлей де Шампваллон, духовник короля. Многие современники событий и историки возлагают прямую ответственность за религиозную политику Людовика XIV на фактическую жену короля — Франсуазу де Ментенон (ей посвящена глава книги). И не без оснований. Другие утверждают, что хотя она знала о намерениях Людовика XIV в отношении гугенотов, но не одобряла репрессий, призывала к терпимости. Из писем Ментенон следует, что с ней не консультировались об отмене эдикта, хотя она и оказывала большое влияние на короля. «Она терпит эти гонения... Но она в них не участвует: это несомненный факт» 9. Источник достоверный — Вольтер.
Историк Франсуаза Шандернагор утверждает, что Ментенон была настроена против применения крутых мер в отношении гугенотов. «Неформальная королева» выступала за создание «Кассы обращенных» (протестантов, перешедших в католичество), из которых каждый, вставший на путь «истинной веры», мог получить денежное пособие.
Из влиятельных людей королевства Кольбер выступал против отмены Нантского эдикта. Ментенон упрекала его за то, что «он думает только о финансах и никогда о религии». Но не религиозными мотивами объяснялась позиция генерального контролера. Он хорошо знал, что среди протестантов много было людей богатых и их политическое влияние значительно превосходило их численность. Это были банкиры из Руана и Лиона, коммерсанты, действовавшие в огромном районе от Дюнкерка до Байонны, преуспевавшие предприниматели. В некоторых торговых компаниях (например, стран Севера) всеми делами заправляли протестанты из Парижа, Ларошели. Преследования деловых людей, тем более их разорение и изгнание неизбежно должны были негативно сказаться на состоянии экономики как отдельных регионов, так и страны в целом. К религиозным проблемам Кольбер подходил прежде всего с учетом национальных интересов. Но к концу жизни его влияние упало. В 1683 году генеральный контролер финансов умер. А события показали, что он был прав.
Утром в пятницу, 18 октября 1685 года, канцлер ле Телье скрепил печатью «эдикт Фонтенбло». В понедельник вся Франция должна была узнать о решении короля. С этой целью государственные секретари отправили курьеров в свои департаменты.
«Один король — одна вера». Под этим лозунгом после отмены Нантского эдикта начались преследования гугенотов: изгонялись протестантские пасторы, вместе с тем обращенным в «истинную веру» запрещалось покидать страну под страхом ссылки на галеры; закрывались школы «еретиков», разрушались их сохранившиеся храмы; запрещалось крещение детей беженцев. Гугеноты, прибывшие в Париж в течение года, обязаны были немедленно покинуть город. А тем из них, кто ранее выехал за пределы французской территории, давалось четыре месяца для возвращения во Францию под страхом конфискации имущества.
Одной из наиболее жестких форм преследования гугенотов были так называемые «драгоннады». Идея проста до примитивности: с благословления Лувуа драгун ставили на постой в крестьянских и городских домах. Немного времени требовалось, чтобы грубая солдатская сила произвела необходимый «переворот» в мировоззрении отдельного протестанта или протестантской семьи, и они, оказав более или менее длительное сопротивление, соглашались на переход в католическую веру.
Впервые настойчиво потребовал «драгоннад» интендант Беарна по имени Фуко. Угрожая применением оружия, раздавая деньги и освобождая свои жертвы от тальи, ретивый слуга Его Величества за несколько недель вынудил 22 тысячи гугенотов обратиться в католичество. Инициативу Фуко поддержали в Версале. 31 июля 1685 года Лувуа приказал разместить солдат в протестантских семьях на юге страны. Интендант Лангедока Дагессо попытался воспротивиться приходу солдатни. Его заменили и прислали драгун. В итоге к началу осени 1685 года, всего за несколько месяцев после принятия «эдикта Фонтенбло», в католическую веру обратились протестанты Тулузы, Бордо, Пуатье, Ларошели, Монпелье. В октябре за ними последовали Марсель, Обюссон, Руан, Луден 10.
«Драгоннады» оказались эффективным орудием властей и церкви. Солдаты-католики издевались над протестантами, пытали их, насиловали женщин, грабили имущество. Преследовали и одиночек, и целые семьи. Один пример. В Бретани жила богатая и родовитая семья Монбурше. Ее глава маркиз де Бордаш имел 50 тысяч ливров дохода. Маркиз и его родственники решили покинуть Францию. За ними устроили настоящую погоню. «Охотниками» стали крестьяне пограничных деревень. Всех беглецов переловили. Отец и двое детей обратились в католичество. Только мать, даже в заключении, оставалась верна своим убеждениям.
Лувуа свирепствовал. Он лично показывал пример католического рвения. Государственный секретарь командовал расправой над гугенотами в своих собственных владениях — в Барбезье, под Парижем. По приказу Лувуа в Ларошели разрушили дома, покинутые протестантами. Министр давил на генералов: скорее, король ждет.
Однако некоторые служители церкви не мирились с «драгоннадами». Кардинал Камю в Гренобле и кардинал Куален в Орлеане добились вывода войск из своих епархий.
Ордонанс короля от 7 июля 1686 года установил вознаграждение в тысячу ливров за разоблачение «еретика», решившего покинуть Францию без официального разрешения. Но никакая сила не могла остановить беглецов. Они прятались на судах под тюками, в трюмах, в пустых бочках, уплывали на лодках. Многие попадали в руки пиратов, продававших пленников в рабство. 2224 протестанта были отправлены на галеры.
В организации жестоких гонений больше всех обвиняли Лувуа. Обвиняли правильно. Но главным виновником попрания прав и свобод человека был Людовик XIV, нарушивший слово своего деда Генриха IV. По приказу короля строптивых гугенотов бросали в тюрьмы, посылали умирать на галеры. Арестовывали и тех, кто «слишком часто» посещал посольства протестантских государств. Без бумаги о «благонадежности», выдаваемой кюре, нельзя было занимать даже скромные муниципальные должности.
Были ли исключения из правил? Да, были. В иностранных полках — германских и швейцарских — протестантские богослужения не подвергались никаким ограничениям. Такова была официальная позиция. Даже после отмены На-нтского эдикта власти не пытались обращать французских солдат-протестантов в католичество: в Версале боялись массового дезертирства. Армия оставалась последним пристанищем «еретиков».
Простил король «ересь» и некоторым своим военачальникам и дипломатам. Среди них маршал Шомберг и адмирал Дюкен.
Фридрих Шомберг относился к категории вечно нуждавшихся, людей. Он верил сам и неустанно пытался убедить других в том, что его незаслуженно обделяют славой и, прежде всего, деньгами. После одного из сражений Шомберг просил подарить ему четыре пушки для замка, купленного на деньги короля. Пушки маршалу дали. Но на этом он не успокоился и потребовал «в дар» конфискованное во Франции имущество, принадлежавшее лейтенанту Вильгельма Оранского, умершему от ран, полученных при осаде Маастрихта. Людовик XIV согласился. Затем Шомберг хотел занять пост губернатора в Гиене, вакантный после смерти маршала Альбре. Но это было уже слишком. Последовал решительный королевский отказ.
Бурной была биография этого кондотьера XVII века. Воевал в Португалии во имя интересов английского и французского королей. Умер Тюренн, и Шомберг получил в 1675 году жезл маршала Франции. После отмены Нантского эдикта он с согласия короля переехал со своей семьей в Португалию. Затем по морю направился в Голландию, потом перебрался в Пруссию и уже оттуда прибыл к Вильгельму Оранскому. «Король был крайне раздражен, узнав, что Шомберг находится на службе у его врагов», — замечает Сен-Симон. Погиб Шомберг 25 июня 1690 года в Ирландии, сражаясь с войсками Якова II. Маршалу было уже 75 лет 11.
Адмиралу Абрахаму Дюкену Людовик XIV в виде особого исключения разрешил остаться в Париже или в его личных владениях при условии, что он не будет делать публичных заявлений о своей приверженности протестантской вере. Это, несомненно, была уступка со стороны монарха. Но и заслуги Дюкена можно считать исключительными. Сын торговца из Дьеппа разгромил английский флот у берегов Сицилии, громил пиратов в Средиземном море, подверг бомбардировке Алжир и Геную — союзников Испании.
Адмиралу исполнилось 75 лет. Король отправил его в отставку с сохранением званий, титулов и, что особенно важно, пенсии. Вслед за отцом и сын Дюкена Анри не отрекся от протестантской веры. Он купил за 138 тысяч ливров земли в швейцарском кантоне Во и получил разрешение Людовика XIV на поселение в Швейцарии. В этой сухопутной стране Анри стал адмиралом. Правда, воевать сыну, в отличие от отца, пришлось не в Атлантическом океане, не в Средиземном море, а на скромном озере Леман, защищая Женеву от войск герцога Савойского 12.
Абрахам Дюкен скончался 1 февраля 1688 года. Прошла неделя, и все королевские заверения оказались забытыми. К маркизе Дюкен явился шеф уголовной полиции Никола де ла Рейни и потребовал, чтобы вся ее семья перешла в католическую веру. Вдова ответила, чтоона католичка по рождению, но протестантка по мужу. На следующий день было принято решение о конфискации всего ее движимого и недвижимого имущества. В доме разместили солдат, которых маркиза должна была кормить за свой счет. Анри уговорил мать спасти себя, дав согласие на переход в католичество. Женщина, оказавшаяся в безвыходном положении, подчинилась. Интендант проявил в отношении мадам Дюкен «всю возможную вежливость». Такова невысокая цена порядочности и гуманности Людовика XIV и его окружения.
Что принесла Франции «ошибка века», совершенная королем и его министрами? «Эдикт Фонтенбло» не только не содействовал единству страны, а, наоборот, привел к гражданской войне, к восстанию гугенотов-камизаров в Севеннах. Оно было массовым и продолжительным (1702—1705 гг.).
Огромный ущерб религиозные преследования нанесли финансам Франции. Изгнанники вывезли за границу астрономическую сумму — 60 миллионов ливров. Страна лишилась богатых промышленников и торговцев, опытных ремесленников и рабочих.
Большой урон понесла экономика. В Туре в 1683 году насчитывалось 900 кожевенных мастерских, 8 тысяч ткацких и 3 тысячи станков для обработки льна, а в 1698 году соответственно 54, 1200 и 60. Основная причина резкого сокращения производственной базы заключалась в том, что 3 тысячи протестантов бежали из города. «Отмена Нантского эдикта обезлюдила королевство и передала наши мануфактуры и почти всю нашу торговлю нашим соседям и еще дальше; она привела к процветанию их государств за счет нашего, к возникновению у них новых городов и других поселений», — писал Сен-Симон. Его взгляды разделяет Флассан: «Несомненно, что Людовик XIV в тот момент, когда раздраженная Европа объединилась против него, совершил огромную политическую ошибку, вынудив стольких своих полезных и честных подданных вывезти за границу их руки, их таланты и индустрию» 13.
Жестоко пострадали от преследований протестантов армия и флот Франции. Главный строитель крепостей и укреплений Вобан направил Лувуа «Записку», в которой писал о бегстве из французского королевства 12 тысяч солдат, 9 тысяч матросов, 600 офицеров. Генерал-лейтенант Рювиньи перешел на службу к Вильгельму Оранскому. Он командовал армией. Эмигранты служили в голландском флоте. Один из них, Жан Фурнье, выдал секрет галлиотов-бомбометателей. Используя новое оружие, английская эскадра превратила в руины город Дьеп. Другой пример. Эмигрант Кайо создал во французских портах шпионскую сеть, регулярно сообщавшую сведения о планах морских операций, военных кораблях, их командах, вооружении и снаряжении 14.
Офицеры-гугеноты служили в армиях многих протестантских государств. По словам Вольтера, даже у Карла XII был «французский полк».
Итоги настоящей войны с «ересью» подвел Флассан. По его сведениям, 250 тысяч гугенотов перешли в католичество. Религиозные измены оплачивала «Касса обращенных». Штатскому лицу платили 6 ливров, пехотинцу — 20, кавалеристу — 30, сержанту — 40. Дворяне ценились значительно дороже. Им устанавливали пенсии в 2—3 тысячи ливров. Они к тому же освобождались и от уплаты налогов.
Люди, меняющие свои убеждения, как правило, не отличаются высокими моральными качествами. И некоторые «спасенные еретики» получали деньги по нескольку раз, в разных приходах. Однако из оставшихся во Франции протестантов не менее 400 тысяч скрывали свои взгляды. Более 300 тысяч беженцев, преодолевая смертельную опасность, бежали из страны 15.
Особенно тяжело преследования протестантов отразились на международном положении французского королевства, «Эдикт Фонтенбло оказал гибельное влияние на внешнюю политику Франции». Это вывод Жана Орсибаля, исследователя истории религиозных войн во Франции. «Отмена Нантского эдикта была безрассудным актом не только во внутренней политике; она ослабила престиж Людовика XIV в Европе, воскресила старую ненависть и ускорила осуществление злых замыслов его врагов». Слова академика Камила Руссе. Таких же взглядов придерживались и многие современники событий. Вобан несколько раз — в записках королю 1689, 1692 и 1693 годов — предлагал вернуться к Нантскому эдикту. С точки зрения как внутренней, так и внешней политики Франции это был наилучший, хотя и не престижный для королевской власти вариант. Но Людовик XIV отличался упрямством. Он говорил своим приближенным, что «никогда не возобновит Нантский эдикт, даже если враг будет стоять на Луаре» 16. Конечно, по меньшей мере наивно обсуждать нереализованные возможности. История не терпит сослагательного наклонения. Но, тем не менее, нежелание Людовика XIV менять свои ошибочные решения дорого обошлось Франции.
Важнейшим следствием отмены эдикта явилось создание антифранцузской Аугсбургской лиги в июле 1686 года (в нее вошли Голландия, Империя, Испания, Швеция, Бавария, Пфальц, Саксония, а в 1689 году и Англия). Религиозные гонения ослабили позиции дипломатии Франции именно в то время, когда требовались напряженные усилия для создания и укрепления французских союзов в канун приближавшейся долгой и изнурительной войны в Европе.
Реакция в протестантских государствах на трагические события во Франции была быстрой и негативной. В связи с отменой Нантского эдикта в Голландии объявили национальный траур. Уже в 1686 году в этой стране насчитывалось 55 тысяч французских беженцев. Они пополнили ряды ремесленников и торговцев, служили в армии. Враждебность к Людовику XIV была настолько сильной, что даже городской совет Амстердама отказался от своей традиционной профранцузской позиции.
Вильгельм Оранский объявил себя защитником эмигрантов. Он предоставил им храмы во всех городах Соединенных провинций. Более 120 французских офицеров были направлены в гарнизоны. Причем должности они получали более высокие, чем во Франции, и оклады — тоже. Это была разумная, прозорливая политика, закреплявшая французских военных на голландской и английской службе.
Протестанты — беженцы из Франции получили свободный доступ в Бранденбург и Гессен. Великий электор Фридрих Вильгельм заявил, что никто не помешает ему столь же ревностно относиться к своей религии, как Людовик относился к своей. Похоже на правду! Ведь в Берлине насчитывалось 5—6 тысяч коренных жителей и 4 тысячи беженцев из Франции.
Протестантов принимали также в Швеции и Норвегии. Дания предложила маршальский жезл Шарлю де ла Рошефуко. Неслыханное дело: мусульманин — бей Туниса предоставил беглецам-христианам жилье на мысе Негр. Некоторые изгнанники нашли прибежище на далеком острове Святой Елены. 50 семей гугенотов выехали в Южную Африку. Считают, что их потомки составляют сейчас примерно 250 тысяч местного белого населения. Не забыт был и Американский континент. Здесь, во французских колониях, остро ощущался недостаток рабочих рук. Но беженцы-гугеноты предпочитали остаться в Европе. В Версале рассуждали и действовали иначе. В ноябре 1686 года Лувуа писал, что два корабля в Марселе были подготовлены для отправки протестантов в Америку и Канаду. Они предназначались для 100—150 жителей мятежных Севенн. Это «очистит наиболее опасную местность» 17, как отмечал с присущей ему грубоватой прямотой государственный секретарь по военным делам.
Вся Европа поддерживала французских беженцев. Однако Людовик XIV потерял чувство реальности. По его указанию французский посланник в Пьемонте Арси потребовал обращения в католичество нескольких тысяч протестантов из народности воду а, живших в предгорьях Альп, в герцогстве Савойском. Сам герцог не торопился встать на «французский путь». В Версале гневались. Депеши-полуприказы следовали одна за другой. Тон поднимался: от удивления к раздражению, а затем и к угрозам. В конце концов генерал Катина выступил против «еретиков»-водуа и в течение мая — июня 1688 года расправился с ними.
Еще один удар был нанесен по протестантам. Казалось, католичество одержало решительную победу в Европе. Людовик XIV рассчитывал получить признание и помощь Ватикана. Но просчитался. Как неоднократно в прошлом, так и на этот раз король не встретил понимания со стороны Святого Престола.
Разумеется, влиятельный католический проповедник и богослов епископ Боссюэ не находил слов для восхваления Людовика XIV: «Новый Константин, новый Карл Великий»; «Сам Бог свершил это чудо» (отмену Нантского эдикта) 18.
Но в Ватикане рассуждали иначе. Папа Иннокентий XI был в курсе преследований гугенотов во Франции. Из Версаля ему посылали сведения, разумеется, в расчете на благодарность и содействие Рима. Вначале Иннокентий XI одобрял борьбу против ереси. Но затем в посланиях Ватикана появились неоднократные упоминания о «плохих советчиках короля», о том, что, обличая протестантов, они преследовали не религиозные, а политические цели 19.
Видимо, негативная международная реакция на события во Франции — принудительное обращение протестантов в католическую веру — привела к тому, что папа не отправил (а собирался!) поздравительную буллу Людовику XIV, как герою католического мира. Французская дипломатия настаивала на торжественной церемонии в Риме во славу короля Франции, как выдающегося религиозного лидера. Безуспешно. Ответ Ватикана: Святой отец нездоров. Четыре месяца он никого не принимал. А в Версале ждали иных вестей из Рима: назначений кардиналов, утверждений новых французских епископов в их должностях. Людовик был убежден, что он получит официальную благодарность папы. Ответ Иннокентия XI был достоин Игнатия Лойолы: право благодарить имеет только Всевышний! Папа эту фразу неоднократно, с явным удовольствием, публично повторял. Более того, он предложил Якову II Стюарту добиться облегчения судьбы гугенотов, преследуемых властями во Франции. «Недопустимы миссии вооруженных пророков». Эти слова римский первосвященник дополнил еще более определенным высказыванием: «Мы никоим образом не одобряем вынужденные обращения в истинную веру» 20. В Ватикане поддерживали французских католических деятелей, осуждавших «драгоннады», особенно кардинала Камю. Иннокентий XI опасался, что во Франции стремились к усилению позиций не католицизма, а галликанизма, то есть национальной церкви.
Людовик XIV надеялся, что Святой Престол возложит на его голову венок героя-триумфатора. Но в Ватикане не проявляли энтузиазма. Папа опасался жесткой реакции протестантских государств, на участие которых в крестовом походе против султана он рассчитывал. Эти опасения оправдались. Более того, позиции католической церкви в Соединенных провинциях оказались под угрозой. Из многих голландских городов изгнали католиков-миссионеров. Иезуиты, опасаясь новых преследований гугенотов, пытались через духовника Людовика XIV добиться от короля прекращения репрессий. В Голландии пошли еще дальше. Генеральные штаты потребовали принятия решительных мер против католицизма. Только противодействие правителей Амстердама сорвало этот замысел. К тому же в Гааге папу поддержали английский король, правитель Фландрии и имперский резидент. В Англии Карл II был вынужден осудить действия Людовика XIV, принять французских беженцев-протестантов и оказать им помощь.
Время и опыт — лучшие учителя. Практика подсказывала Людовику XIV: не следует вмешиваться за рубежом в чужие религиозные дела. Напряженными были, например, отношения между католическими и протестантскими кантонами в Швейцарии. Но французская дипломатия не вмешивалась во внутренние дела этой страны. Она исходила из своей заинтересованности в единстве швейцарского государства. Эту цель в Версале считали первостепенной. И посланник короля выступал за сохранение швейцарской федерации.
Постепенно, с течением времени, Людовик XIV вынужден был проявлять терпимость и к протестантской церкви во Франции. 1 января 1699 года король в секретной записке потребовал от епископов и интендантов сдержанности и осторожности в отношении новообращенных. Он в одной из своих бесед даже признал, что отмена Нантского эдикта, возможно, была ошибкой 21.
Подведем итоги. «В целом религиозная политика Людовика XIV провалилась: он не восстановил единство веры» 22. Это мнение французского академика Гаскота. «Гибельный акт»23 — так оценил Жорж Дюби отмену Нантского эдикта.
Да, религиозная нетерпимость, попрание принципа свободы совести обернулись для Франции тяжелыми поражениями как во внутренней, так и во внешней политике. Страна оказалась в международной изоляции. История своеобразно распределила роли между монархами: Людовик XIV — враг свободы религиозного выбора. Вильгельм Оранский — защитник невинных гугенотов во Франции.
Всё ли могут короли? Глубоко ошибаются те, кто так думает.
Весной погода в окрестностях Турина часто бывает пасмурной и дождливой. 2 мая 1679 года проливной дождь, словно хлыстом, бил по земле, по деревьям, барабанил по крыше кареты французского посланника в Савойском герцогстве (территория Пьемонта с центром в Турине) аббата Эстрада. Вместе с ним находился граф Эрколе Антонио Маттиоли, влиятельный человек из небольшого итальянского государства Мантуя в Северной Италии.
Подъехали к берегу реки. Она разлилась. Единственный мост, по которому можно было переправиться на другой берег, оказался разрушенным. Эстрад предложил оставить карету. Пошли пешком до небольшого постоялого двора. Здесь посланник исчез. Он не хотел бросить тень на свое высокое положение, участвуя в насильственных действиях, им же самим и подготовленных. В комнату, где находился Маттиоли, рванув входную дверь, ворвались французские драгуны. Они схватили итальянца, связали его и отвезли в расположенную неподалеку крепость Пиньероль.
Какова история крепости?
На склоне одного из Альпийских холмов, со стороны Пьемонта, в XII веке был построен форт с укреплениями. Район имел большое военно-стратегическое значение. Тот, кто владел им, держал в своих руках ключи к Северной Италии. В 1630 году кардинал Ришелье во главе 40-тысячной армии захватил Пиньероль, и крепость в течение многих лет принадлежала французским королям. В наши дни от нее остались только руины. В результате похищения, организованного по законам детективного романа, Маттиоли и оказался в Пиньероле.
Родился Маттиоли в Болонье в 1640 году в родовитой семье судейских чиновников. Его дядя Эрколь — иезуит, преподавал в Болонском университете. Сам герой авантюрной истории находился в Мантуе в качестве государственного секретаря герцога Карла III. В правление его сына, Карла IV, Маттиоли стал сенатором и графом. Он пользовался большим доверием у молодого аристократа 1.
Арест Маттиоли был связан со стремлением французской дипломатии закрепиться в Италии. На протяжении двух веков Апеннинский полуостров являлся испанской провинцией. Не попали под господство Испании Пьемонт на севере Италии, Папская область в средней части страны, а также два города-республики — Венеция и Генуя. Воротами в Италию являлись крепости Пиньероль, Казаль и Мантуя. Они закрывали пути в долину реки По.
Во владении герцога Мантуи находился маркизанат Монферрат, за обладание которым не раз скрещивали оружие различные европейские армии. Столица Монферрат — город Казаль — находилась на реке По, примерно в 60 километрах на восток от Турина. Район был исключительно важным. Тот, кто обладал им, занимал господствующие позиции в Северной Италии. Людовик XIV хотел зажать Пьемонт в клещи между двумя мощными крепостями — Пиньероль и Казаль. Одна, на юго-западе, закрывала дорогу к Альпам, другая, на северо-востоке, преграждала путь к Миланскому герцогству.
За событиями в Мантуе в Версале всегда следили настороженно и внимательно. В сентябре 1665 года, через несколько дней после смерти Карла III, Людовик XIV отправил регентше, жене покойного герцога, письмо, в котором говорилось, что он «не потерпит никаких новшеств в гарнизоне Казаля в период несовершеннолетия юного герцога» 2. Ему было в то время 12 лет.
Однако в 1676 году идея захвата Казаля приобрела в Версале реальные очертания. Государственный секретарь Помпон потребовал от дипломатов и военных сведений о гарнизоне крепости, о дворе в Мантуе, с которой Франция с 1659 по 1679 год не имела даже дипломатических отношений. Поручение короля выполнял аббат Эстрад, бывший в то время французским посланником в Венеции. Он вошел в тайные сношения с герцогом Мантуи Карлом IV и его министрами — графами Маттиоли и Виалярди, маркизом Кавриани 3.
В Париже рассчитывали на ненасытную жадность Карла IV. Молодой правитель привык жить на широкую ногу, ни в чем себе не отказывая. Человек беззаботный, легкомысленный, он с полным безразличием относился к инте-ресам своих подданных, которыми управляли неспособные и корыстные фавориты. Большую часть времени герцог проводил в развлечениях в Венеции, проигрывая остатки семейного состояния. А за одно и подорвал здоровье в любовных авантюрах. В Мантую он приезжал только за получением очередной, как правило, крупной суммы денег. Герцог стремился использовать любую возможность для обогащения. Даже займы под государственные налоги были взяты у ростовщиков на много лет вперед. Карл IV был готов продать все, что только можно, если найдется хороший покупатель.
Вместе с молодым герцогом в Венеции бывал часто и Мат-тиоли. На него обратил внимание Эстрад, узнавший, что государственный секретарь оказывает большое влияние на правителя Мантуи. Аббат не ошибся, 13 марта 1678 года в полночь — классическое для Венеции время тайных встреч — после очередного бала дипломат и герцог как будто случайно встретились на городской площади. Оба собеседника были в масках. В течение часа они обсуждали условия возможного соглашения. Тайные беседы состоялись еще несколько раз с соблюдением тех же предосторожностей. Наиболее сложным был вопрос о цене крепости Казаль. Его обсуждали долго. Придворные в Мантуе считали, что итальянцы продешевили. Об этом, разумеется, можно спорить. Но, как бы то ни было, в конце октября 1678 года Маттиоли через Швейцарию выехал во Францию, куда прибыл 28 ноября.
Первоначальный проект соглашения был подготовлен Лувуа. Он же взял на себя и его осуществление. Помпон только поставил свою подпись под документом. Маттиоли долго беседовал с Лувуа и получил от него детально разработанную записку.
В своих мемуарах государственный секретарь по иностранным делам Помпон рассказывает, что король поручил ему встретиться с Маттиоли. Итальянец подтвердил то, что говорил Эстраду на их встречах в Венеции: Карл IV решил порвать отношения с Испанией, от которой получал по договору 50 тысяч экю в год на содержание гарнизона в Казале. Маттиоли передал Помпону официальное письмо, в котором говорилось, что он уполномочен вести переговоры и заключить соглашение. Итальянец показал и инструкцию с личной подписью герцога. Маттиоли настойчиво подчеркивал, что все документы были написаны рукой Карла IV, доверившего это сложное щепетильное дело своему государственному секретарю. Подводя итоги переговоров в Версале с итальянским представителем, Помпон писал: «Никогда никакой другой договор не заключали так легко, как тот, который я должен был по приказу короля подписать, потому что никогда не требовали столь мало за обязательство столь важное» 4.
Соглашение действительно имело огромное военно-стратегическое значение для Франции. Оно предусматривало, что:
1. Карл IV разрешит французским войскам занять Казаль. 2. Если Людовик XIV пошлет свои войска в Италию, то генералиссимусом он назначит герцога Мантуи. 3. После выполнения достигнутых договоренностей Карл IV получит от Франции 100 тысяч экю.
Договор подписали, и он должен был вступить в силу в середине февраля 1679 года. Король принял Маттиоли, подарил ему крупный бриллиант и 400 луидоров. После ратификации договора итальянский дипломат должен был получить значительную сумму — 10 тысяч экю. Но этим щедрость Людовика XIV не ограничилась. Он обещал сыну Маттиоли место пажа при своем дворе, а брату — богатое аббатство. Казалось, события развивались успешно 5.
В конце декабря 1678 года Маттиоли уехал из Франции, получив на прощание 2 тысячи экю. Он заявил, что встретится в Венеции с герцогом (в этом городе на воде как раз проходил очередной карнавал), получит ратификационные грамоты и обменяет их в Пиньероле на французские грамоты. Затем Карл IV приедет в Казаль, и одновременно туда прибудут французские войска. В Версале к этим словам отнеслись с полным доверием. План операции подготовил Лувуа. Корпус драгун подтянули к Пиньеролю. Несколько пехотных полков были готовы к выступлению. Катина, в будущем маршал Франции, а в то время скромный пехотный бригадир, из Фландрии тайно выехал в Пиньероль для проведения операции. Его войска должны были идти день и ночь, чтобы прибыть в крепость до того, как вмешаются испанцы. Через три дня после вступления в Казаль драгун предусматривалось размещение в этой крепости пехотинцев, которыми командовал полковник Асфельд. В ожидании всех этих событий он выехал для переговоров в Венецию, где находился Карл IV. Герцог не торопился подписывать какие-либо соглашения с Францией. Полковник развлекался, а время шло. Встреча с герцогом так и не состоялась, но Асфельд получил заверения, что ратификационные грамоты вышлют в Пиньероль и туда же прибудет Карл IV. После этого полковник выехал из Венеции, но на границе Миланского герцогства, по приказу испанского губернатора, его арестовали как фальшивомонетчика и посадили в тюрьму.
Прошло не более двух месяцев после поездки Маттиоли во Францию, а дворы Турина, Мадрида, Венеции, испанский губернатор в Милане знали в деталях содержание секретного соглашения, подписанного в Версале. Зачем раскрыл свои карты Маттиоли? Лишь корыстные, денежные соображения могут объяснить такой поступок.
Первые сведения о своих переговорах в Париже Маттиоли сообщил в декабре 1678 года регентше Савойского герцогства. Она дорожила доверием Людовика XIV, а самое главное — боялась его. Поэтому копии с документов, имевшихся у Маттиоли, немедленно были отправлены в Париж. Регентша и ее приближенные отдавали себе, разумеется, отчет в том, что переход крепости Казаль к французам был особенно опасен для Пьемонта. Не только в Турине были в курсе секретных франко-мантуйских переговоров. Маттиоли пошел дальше — он информировал и австрийцев, и испанцев, и венецианцев о соглашении Мантуи с Францией. Эстрад сообщил Людовику XIV, что сделано это было небезвозмездно. Только испанцы заплатили Маттиоли 4 тысячи пистолей за сверхсекретные сведения 6.
Слухи о том, что Маттиоли арестован и находится в тюрьме, быстро распространились. Забеспокоились испанцы и венецианцы. Начали поиски итальянского дипломата пьемонтцы. «Всеобщая тревога» — так оценил сложившуюся обстановку Помпон. От Карла IV требовали объяснений из Мадрида, Вены, Венеции. Всех герцог заверял в том, что он не имеет никаких обязательств перед Францией. Испанцы сделали вид, что они поверили, и даже дали деньги на содержание гарнизона в Казале 7.
Попыталась оказать давление на герцога Мантуи и французская дипломатия. Людовик XIV послал своего представителя — Бомона к Карлу IV для обмена ратификационными грамотами. Посол предложил повысить «гонорар» герцогу. Позиция правителя Мантуи была неожиданной для француза. Он заявил, что ничего о действиях Маттиоли не знал, объявил фальшивыми инструкцию и письмо, которые итальянский дипломат от имени Карла IV представил Помпону. Утверждал, что либо на всех этих документах его подпись была подделана, либо Маттиоли ловко использовал чистые бланки паспортов, действительно подписанные в свое время герцогом. Карл IV и его министры говорили о Маттиоли как об авантюристе. О беседе в Венеции с французским послом герцог не «забыл», но отрицал, что речь шла о передаче французам крепости Казаль. Помпон писал: «Что касается письменных полномочий Маттиоли, то почти нет сомнений, что они не были фальшивыми и подложными» 8. Согласимся с этим выводом.
Предательство Маттиоли не остановило Людовика XIV в его стремлении получить Казаль. Но Помпон и другие министры боялись, как бы испанцы не заняли этот укрепленный район раньше французов. А Карл IV не ратифицировал подписанные в Версале соглашения. Договоренности повисли в воздухе. Лувуа по-прежнему придавал огромное значение захвату Казаля. После опалы Помпона влияние главы военного ведомства в Государственном совете стало преобладающим. Он направил в Мантую своего человека — аббата Жана Мореля, сына буржуа из Шампани, большого любителя спиртного. Это, увы, вредное, но свойственное многим пристрастие помогало аббату легко устанавливать контакты. Ему поручалось предложить Карлу IV крупную денежную сумму и в ходе переговоров подписать соглашение о передаче французам только крепости Казаль без остальной территории города. В случае войны в Италии Карлу IV обещали высокое звание генералиссимуса войск Франции с жалованьем в 100 тысяч ливров.
Договор — совершенно секретный — был подписан Морелем 8 июля 1681 года. 30 сентября французские драгуны вошли в Казаль. Одна из важных дипломатических и военно-стратегических целей Людовика XIV была достигнута 9. Увы, ненадолго. Но об этом расскажем в другой главе.
Вернемся к судьбе Маттиоли. Его предательство было невероятным, фантастическим, особенно если учесть, что события развертывались на самом высоком — королевском уровне. Возмущение французских придворных, министров, дипломатов, бывших в курсе событий, понять, разумеется, нетрудно. Похитить и примерно наказать вероломного дипломата предложили герцогиня Савойская и аббат Эстрад, уже успевший из Венеции перебраться в Турин. На своем предложении Эстрад настаивал неоднократно. Он писал Помпону о необходимости ареста Маттиоли и заключения его в Пиньероле. Государственный секретарь по иностранным делам разделял негодование посланника и называл итальянца «мошенником». Король дал согласие на арест авантюриста, однако потребовал величайшей осторожности. В своем письме Эстраду 28 апреля 1679 года Людовик XIV подчеркивал, что следовало похитить Маттиоли «без какой бы то ни было огласки» и «держать его в заточении так, чтобы никто об этом не знал» 10.
Вероломный граф попал в расставленные ему сети. Прибыв в Турин 19 апреля 1679 года, он несколько раз виделся с Эстрадом. Аббат ни в чем не упрекал итальянца и делал вид, что верит ему. Маттиоли, как всегда, жаловался на отсутствие денег. Посланник «наивно» заметил, что у Катина, например, их полные карманы. Маттиоли немедленно выразил желание встретиться с бригадиром.
Когда итальянца доставили в Пиньероль, никаких бумаг при нем не оказалось. Искали договор, подписанный Помпоном; инструкцию, подготовленную Лувуа; письмо Людовика XIV герцогу Мантуи; ратификационные грамоты. Маттиоли упорно не называл места, где находились документы. Прибегли к пыткам. Угрожали смертью. Тогда итальянец написал письмо отцу, в Падую, и тот отдал секретные бумаги. Однако ратификационных грамот герцога среди них не оказалось. Найденные документы немедленно отправили в Версаль 11.
В связи с исчезновением Маттиоли распространились слухи о его гибели. Жена графа постриглась в монахини. Дипломат тем временем находился в заключении в Пинь-ероле. Но его уже не звали Маттиоли. В мае 1679 года он стал Летаном 12. По распоряжению Лувуа к итальянцу в камеру подселили сумасшедшего монаха. Видимо, в Версале рассчитывали, что в таком обществе узник проживет недолго. Подлинное имя Маттиоли упоминалось в письмах Лувуа 27 сентября и 26 октября 1680 года.
Четырнадцать лет провел итальянский граф в Пиньероле. Более подходящего места для полной изоляции осужденных от внешнего мира найти было трудно. Глубокие рвы отделяли крепость от города. Двойная линия толстых стен была соединена четырьмя высокими башнями. Повсюду — у подъемных мостов, во дворах — стояла охрана. А в центре мощных укреплений возвышалась большая башня. Мрачная, безмолвная, зловещая, казалось, необитаемая тюрьма с тяжелыми решетками на окнах. Здесь начиная с 1664 года провел остаток своей жизни Никола Фуке. Но если его тюремщиком был деликатный мушкетер д'Артаньян, то Маттиоли повезло несравненно меньше. В Пиньероле безраздельно правил беспощадно-суровый комендант Бенинь Доверию Сен-Мар, не одно десятилетие проглядевший глаза в различных тюрьмах. Этот человек не верил никому и ничему. Скрытный, молчаливый, исполнительный Сен-Мар жил одним стремлением: беспрекословно выполнять приказы начальства. Даже обсуждение поступавших свыше указаний он считал преступлением. Тюремщик, преданный королю до фанатизма, всегда опасался заговора заключенных и, не дай Бог, бегства одного или нескольких из них.
Ничто он не считал надежной преградой на пути находившихся под его недремлющим оком преступников: ни высоту стен, ни прочность решеток, ни глубину рвов, ни бдительность часовых. Сен-Мар жил в постоянной тревоге и в неусыпных подозрениях. Иностранец осматривает крепость: тюремщик настороже. Слишком любопытного беднягу задерживают, допрашивают. Каждый месяц Сен-Мар составлял список лиц, приехавших в город. Опасался всего. Камеры тщательно обыскивали. Даже отсутствие тревожных сигналов настораживало Сен-Мара, вызывало у него страх. Ужас от мысли о возможности побега «подопечных» приводил его в состояние постоянной, острой тревоги и в итоге к преждевременной старости. Современники представляли Сен-Мара — мужчину средних лет — сгорбленным, болез-.ненно худым, с трясущимися головой и руками.
В начале 1688 года опытный тюремщик был назначен комендантом на острова Сен-Маргарит в Средиземном море (они находятся примерно в полутора километрах от знаменитого пляжа в Каннах). На островах еще в 1635 году Ришелье построил укрепления. После приезда Сен-Мара начали строить государственную тюрьму. Строили всерьез и надолго тюремные помещения, предназначенные для многочисленных заключенных.
19 марта 1694 года в составе небольшой группы заключенных Маттиоли под охраной перевезли на Святую Маргариту. В дороге были приняты строжайшие меры предосторожности. Граф Тессе, командовавший конвоем, сообщил государственному секретарю по военным делам: «Я буду вести себя согласно Вашим приказам и Вашим инструкциям, в полнейшей тайне, с максимальной осторожностью, принимая всевозможные меры для безопасности пленных и не проявляя с моей стороны хотя бы малейшего искушения любопытства» 13.
Строжайшая секретность вокруг Маттиоли исходила не от тюремщиков и даже не от министров. Похоже, что французский монарх и герцог Мантуи соревновались в жестокости. На самом деле, Людовик XIV писал своему представителю в Турине Морелю, что «Маттиолу не выйдет оттуда, где он находится, без согласия принца» (т. е. Карла IV). Герцог поблагодарил короля. По мнению известного французского исследователя Мариуса Топена, правитель Мантуи был заинтересован в «окончательном исчезновении своего бывшего доверенного лица» 14. Очень похоже на правду!
Вновь Сен-Мара и Маттиоли связала судьба. В 1698 году бесподобного тюремщика назначили комендантом Бастилии, главной государственной тюрьмы. Престижный пост. Король доверял его только самым надежным людям. Жалованье коменданта 15 тысяч ливров плюс две тысячи ливров от лавочников, торговавших по соседству и задаривавших высокого начальника. Сен-Мар был счастлив и беспрекословно, как всегда, выполнил указание государственного секретаря по военным делам приехать в Париж со своим «старым заключенным». Эти слова повторялись в нескольких письмах Сен-Ма-ру. Очевидно, судьба Маттиоли все еще интересовала короля и его министра.
18 сентября 1698 года в 3 часа дня порог Бастилии переступил ее новый комендант, прибывший с юга Франции. Вместе с ним на носилках доставили заключенного, видимо, фигуру значительную: его сопровождали на лошадях вооруженные охранники, проделавшие долгий путь — более чем в тысячу километров — от Канн до столицы.
Заключенный был в черной маске. Он никогда ее не снимал, даже во время еды. В Италии это, возможно, и не удивило бы никого. В Венеции, например, по приказу инквизиторов арестантов даже в камеры вводили в масках. Но у парижских тюремщиков арестант с постоянно скрытым лицом вызывал удивление и любопытство. Вот что писала супруга к этому времени уже покойного Филиппа Орлеанского Элизабета-Шарлотта в 1711 году в Ганновер своей родственнице: «Один человек долгие годы провел в Бастилии и там же умер в маске. Рядом с ним находились два мушкетера, готовые его убить, если бы он снял маску. Он ел и спал в маске. Несомненно, это было нужно. К тому же с ним очень хорошо обращались, его хорошо обеспечивали и он получал все, что желал. Он и причащался в маске; был очень набожен и постоянно читал. Так никогда и не узнали, кто это был» 15.
Прошло пять лет. Во вторник, 20 ноября 1703 года в 4 часа дня подъемный мост Бастилии опустился и несколько человек вынесли покойника. Гроб сопровождали тюремные служащие. В Бастилии умершего именовали «осужденным из Прованса». А церковный служка записал в регистрационной книге его фамилию: «Маршиоли».
Судьба играет людьми! По ее фантазии в то самое время, когда Маттиоли умирал в Бастилии, Карл IV, продав французскому монарху ключи от Италии, находился в Париже. Он жил в Люксембургском дворце, обставленном роскошной мебелью. Семь столов были постоянно накрыты, и слуги были готовы за счет французской казны, разумеется, щедро кормить высокого гостя и его многочисленную свиту. В честь герцога устраивали блестящие праздники в Версале. Он получил в подарок от Людовика XIV драгоценную шпагу, усыпанную бриллиантами.
К началу нового, XVIII века уже забыли об одном из главных виновников авантюры в Мантуе — Лувуа. «История с крепостью Казаль — самая большая ошибка из всех его ошибок, наиболее заметный эпизод в долгой интриге, которую вел Лувуа, чтобы осуществить заветную мечту своей политики — закабаление Францией Пьемонта и посредством Пьемонта — Италии» 16. Это — суровое обвинение в адрес государственного секретаря по военным делам. Выдвинул его академик Камил Руссе.
И при жизни, и после смерти Маттиоли его судьба интересовала многих, особенно историков. Уже через несколько лет после похищения графа в Кёльне и в Италии появились сведения о том, что он жив и находится в тюрьме. В XVIII веке аналогичные сведения публиковали в Париже, в Риме, в Лондоне. Маттиоли называли человеком в железной маске.
Железная маска! До сих пор не раскрытая тайна. Много гипотез выдвинуто. Много имен названо. Среди них — незаконный сын Людовика XIV, рано умерший граф Вер-мандуа. Вольтер считал, что человеком в железной маске был брат Людовика XIV, сын кардинала Мазарини и Анны Австрийской. Другие говорили о герцоге Бофоре. Не забыли и английского герцога Монмоута, внебрачного сына короля Карла II Стюарта. Все же наиболее правдоподобный ответ на вековой вопрос: Маттиоли. Даже в записи церковного служки можно прочесть имя, близкое к имени итальянского авантюриста.
А теперь о судьбе других «кандидатов» на посмертную славу. Вермандуа умер от оспы 18 ноября 1683 года. Бофор погиб в битве с турками при осаде Крита в июле 1669 года. Монмоут был казнен в Лондоне в 1683 году. Фуке умер в Пиньероле в марте 1680 года. Кто же остается? Маттиоли?
Существуют факты и «за», и «против». Разумеется, три столетия — огромный срок. Трудно надеяться, что мы получим новые аргументы в подтверждение этой версии. Но она никем до конца не опровергнута. А споры все еще продолжаются. Их итоги подводит талантливая книга Ефима Черняка «Пять столетий тайной войны» 17.
«Я всем вам приказываю: если вы заметите, что женщина, кто бы она ни была, забирает власть надо мной и мною управляет, вы должны меня об этом предупредить. Мне понадобится не более 24 часов для того, чтобы от нее избавиться и дать вам удовлетворение» 1. Так говорил Людовик XIV своим придворным. Он любил подчеркивать, что интересы государственные для него всегда выше интересов личных. «Время, которое мы отдаем нашей любви, никогда не должно наносить вреда нашим делам». Высказав в своих «Мемуарах» эту мысль, король заметил: «Как только вы дадите свободу женщине говорить с вами о важных вещах, она заставит вас совершать ошибки» 2.
Смесь правды и лжи! Да, редкий случай в истории: трудолюбивый король. Плохо ли, хорошо ли — вопрос другой, но государственными делами Людовик XIV занимался ежедневно, всю свою жизнь (после смерти Мазарини, разумеется). Правда, и для женщин у него оставалось время. Они занимают в жизни монарха большое и важное место. В молодости король часто менял свои привязанности. И каждая из его фавориток занимала официальное положение при дворе. Вместе с'Людовиком XIV молились его законная и незаконная семьи. Стоило распространиться слуху, что Его Величество обратил свой взор на какую-то очаровательную даму, как ей начинали оказывать знаки внимания. Придворные, например, вставали, когда она входила и выходила. Многочисленные дети, появлявшиеся на свет божий от фавориток, получали титулы герцогов и графов, занимали генеральские и адмиральские должности.
Все они обладали большими личными состояниями, вступали в браки с отпрысками самых известных аристократических семей Франции и Европы.
Содержание фавориток дорого обходилось государственной казне. Сластолюбивый монарх был щедр. Он одаривал любовниц дворцами, поместьями, землями, драгоценностями, деньгами. Их просьбы безропотно удовлетворяли министры и другие государственные чиновники. Даже отвергнутые фаворитки до конца дней своих пользовались милостями владыки.
Играли ли дамы сердца короля политическую роль? На этот вопрос трудно дать однозначный ответ. Все они с помощью короля получали выгодные должности, титулы и звания для своих родственников и друзей, возвышали одних, изгоняли других. Но реальное и многолетнее влияние на внутреннюю и внешнюю политику страны оказывала лишь вторая (хотя и официально не признанная) жена Людовика XIV — Франсуаза де Ментенон.
Получив единоличную власть, Людовик XIV, попирая законы божьи и человеческие, дал волю эмоциям. Нельзя сказать, что он быстро и легко менял свои сердечные привязанности. Нет. Роман с Луизой де Лавальер продолжался десять лет. Молодая женщина любила Людовика искренне, не преследуя далеко идущих эгоистических целей.
Луиза родилась в 1644 году, в Туре, в семье дворян-католиков. Ей было 17 лет, когда она стала фрейлиной Эли-забеты-Шарлотты, жены Филиппа Орлеанского. Девушка была наивной, скромной, привлекательной. Маркиза де Севиньи замечала: «Эта маленькая фиалка, прятавшаяся под травой,- стыдилась быть любовницей, быть матерью, быть герцогиней» 3.
Вначале король скрывал свою связь с Лавальер, нигде вместе с ней не появлялся. В 1663 году она переехала во дворец. У Лавальер было двое детей от Людовика XIV. Их воспитанием занимались Кольбер и его жена. Уже в раннем детстве малышей у матери отобрали, они выросли без семьи. Сын стал графом Вермандуа, адмиралом Франции, дочь — мадемуазель Нант — вышла замуж за принца Конти и рано овдовела.
Всеми делами фаворитки занимался генеральный контролер финансов. Когда Людовик XIV находился в армии, Кольбер пересылал ему письма молодой женщины, глубоко несчастной потому, что искренне полюбила мужчину, бывшего на ее беду монархом. По поручению короля Кольбер купил для Луизы имение Вожур, в Ренси (департамент Сен-Сен-Дени). Акт о продаже датирован 13 мая 1667 года. Стоимость — 800 тысяч ливров. Целое состояние. Неизвестно, посещала ли когда-либо мадемуазель де Лавальер принадлежавшие ей владения. Но она стала герцогиней Вожур 4.
Сама Луиза у Людовика XIV ничего не просила, но и от его даров не отказывалась. Она получала крупные суммы от Кольбера и тратила деньги быстро и безрассудно. Фаворитка любила драгоценные камни и скупила их в большом количестве у герцогини Мазарини.
Ничто не вечно под луной. Уже в 1666 году придворные стали замечать признаки охлаждения короля к «хромоножке из Тура» (Луиза с детства немного прихрамывала). Появилось новое увлечение — замужняя дама, маркиза Франсуаза де Монтеспан.
Мужская жестокость Его Величества, казалось, была безграничной. Он поселил Луизу и Франсуазу в замке Сен-Жермен-ан-Ле в смежных апартаментах с одной входной дверью и настаивал, чтобы женщины демонстрировали хорошие отношения, вместе обедали и гуляли в парке, играли в карты. Возвращаясь с охоты, Людовик проходил к Луизе, переодевался и, едва бросив ей несколько слов, направлялся к Монтеспан, у которой оставался весь вечер. Злая на язык Элизабета-Шарлотта писала: «Мадам Монтеспан издевалась над мадемуазель Лавальер, обращалась с ней плохо и вынуждала короля поступать таким же образом. Он относился к ней жестоко и насмешливо, доходил до оскорблений. Когда король направлялся через комнату Лавальер к Монтеспан, то, побуждаемый последней, брал свою маленькую собачку — красивого спаниеля по имени Малис — и бросал его герцогине со словами: «Держите, мадам, вот ваша компания! Этого вам достаточно» 5.
Людовик заставил Луизу стать крестной матерью младшей дочери Монтеспан. На следующий день после крестин брошенная фаворитка приехала к настоятельнице монастыря кармелиток в Париже с просьбой постричь ее в монахини. Но в святую обитель принимали только девушек, а не женщин, к тому же со скандальной репутацией. Вновь и вновь возвращалась Луиза в слезах к настоятельнице и в конце концов своими мольбами тронула ее сердце.
Из жизни мирской 30-летняя женщина ушла в мир религии. В апреле 1674 года она бросилась на колени перед Марией Терезией, просила и получила у нее прощение... Последнее посещение мессы. Сентиментальный монарх ударился в слезы. Но он не задерживал бывшую любовницу. Выйдя из часовни, она села в карету вместе с двумя своими детьми. Родители и друзья разместились в другом экипаже. Собрались придворные. Луиза в парадном платье была изящной и привлекательной. Одни присутствующие плакали, другие — вслух восхищались молодой женщиной. Одни говорили — это похороны, другие — триумф. Вспоминали, что 13 лет назад, день в день, Луиза приехала в Фонтенбло как придворная дама. Теперь за ней навсегда закрылись тяжелые двери монастыря. Состригли ее прекрасные волосы. Герцогиня Вожур получила новое имя: сестра Луиза-Милосердие 6. У нее появился и новый постоянный адрес: монастырь кармелиток, бульвар Сен-Жак, Париж. В монашеской келье провела она 36 лет, больше половины своей жизни.
Молодая, полная сил Луиза ушла в небытие. Наступила «эпоха Монтеспан». Так говорили при дворе.
Франсуаза Монтеспан происходила из знаменитого аристократического рода Рошешуар. По своему внешнему облику она отвечала тогдашним придворным вкусам: полная, с копной светлых волос, с голубыми глазами. Но новая фаворитка не отличалась ни аристократическими манерами, ни благородным характером. Ей, правда, нельзя было отказать в уме и наблюдательности. Но это нисколько не мешало Монтеспан быть женщиной капризной и, как говорили при дворе, язвительной, «кусающейся». Ее злого языка боялись, и не без оснований: она не щадила никого, лишь бы развлечь и заинтересовать Людовика XIV. И в то же время в Монтеспан было много детского, ребяческого. Она любила, например, запрячь шесть мышей в изящную маленькую карету. У нее были свои козы, о которых она заботилась. Она отдавала своим забавам много внимания, сил и, разумеется, денег.
Монтеспан отличали тщеславие, самовлюбленность. Если королеве шлейф нес ее паж, то Монтеспан — придворная герцогиня. В присутствии фаворитки даже герцогини сидели не на стульях, а на табуретах. В Версале она имела 20 комнат, а Мария Терезия — 10 вместе с комнатами для придворных дам. У фаворитки был собственный двор. Монтеспан посещали генералы, министры, послы.
Все желания фаворитки выполнялись точно и быстро. Она захотела иметь свои корабли. И их построили и вооружили за государственный счет. Очередная блажь: Монтеспан понадобились медведи в саду и даже в комнатах — она получила их. В одну из ночей «невоспитанные хищники» ободрали обои в салонах дворца в Версале, и с ними пришлось расстаться. Монтеспан, любительница азартных игр, проигрывала в карты целые состояния. И король платил долги фаворитки. Однажды на Новый год она проиграла более 600 тысяч ливров, а через три месяца еще 400 тысяч пистолей. Расплачивалась неизменно государственная казна 7.
Людовик XIV не жалел денег на свою фаворитку. Кольбер приобретал для нее дорогие серьги, подвязки, колье из бриллиантов. Недалеко от Версаля, в Кланьи, построили для Мон-теспан дом. Но она заявила, что такое помещение подходит только для девочки из оперы. Здание сломали и построили по плану архитектора Мансара большой дворец, стоивший 2800 тысяч ливров. 12 января 1674 года Людовик XIV писал Кольбер: «Мадам Монтеспан очень хотела засадить сад растениями уже этой осенью; сделайте все необходимое, чтобы удовлетворить ее просьбу, и сообщите мне о мерах, какие Вы примете для этого» 8. Расходы на поместье маркизы составили 405 тысяч ливров. Для сравнения скажем, что в то время бюджет французского флота составлял 12,5 миллиона ливров.
Не только в Кланьи, но и в Версале «султанша» (так между собой называли Монтеспан придворные) чувствовала себя хозяйкой. «Госпожа де Монтеспан пишет мне, что Вы, Кольбер, обращаетесь к ней с вопросами, какие ее пожелания следует учесть в ходе строительных работ в Версале. Вы правильно сделали, поступив таким образом. Продолжайте угождать ей всегда» 9. И министры угождали. Строили дворцы. Оказывали почести. Фаворитку охранял отряд именитых дворян. Охранял от кого? От ревнивого мужа.
Маркиз де Монтеспан имел поместье поблизости от франко-испанской границы. Он был небогат и, несмотря на древность рода, не вылезал из долгов.
Когда король обратил на Монтеспан внимание, она — надо отдать ей должное — забеспокоилась и просила мужа поскорее покинуть Версаль. Маркиз не сделал этого. И жестоко поплатился. О.н любил жену и не хотел ее уступать никому, даже Его Величеству. Обманутый супруг устраивал Людовику сцены ревности, открыто жаловался на короля придворным. Его успокаивал даже Мольер. В комедии «Амфитрион» прославленный драматург писал: «Дележ с Юпитером не заключает в себе ничего позорного».
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги