Дневник

Письмо от Юры. Ему понравился замысел о «Брюммеле», который я ему сообщил.^[38] Рвется делать скорей. <…> Поздно вечером в Стокгольме чехи побили наших хоккеистов со счетом вполне убедительным: 2:0. Молодцы.^[39]

22 марта. <…> Все утро за машинкой. Но не столько пишу, сколько собираю себя, растекшегося от утренней глупой ссоры с Э., от ерунды, о которой невольно думаю, от газет, наполненных мякиной общих слов. Есть еще привычная «канцелярщина» письменного стола: делаю вырезки из газет и журналов, складываю ненужные газеты, пишу письма и вот эти строки. Это все маленькие хитрости, чтобы обмануть себя, будто работаю. Хотя это все и нужно, но так уже давно повелось: занимаюсь этим в пустые дни и часы. Утро обмануло меня: я думал, что день пойдет покойно и производительно. Но нет, и вот собираю себя, чтобы все-таки что-то делать, хотя и нет на это большой надежды.

Начал было писать полемическую статью о Рассадине и бросил. Стоит ли спорить с посредственностью, нахватавшейся ходовых слов и понятий? Сарнов^[40] все же покрупнее, хотя тоже малооригинален и раб общих представлений: общих не в смысле «казенных», но принятых в какой-то среде, в каком-то кружке и им самим кажущихся вызовом общепринятому.

23 марта. После обеда неожиданно приехал Толя С.^[41], который привез мне от Левы № 1 журнала «Новый мир». <…>

В Москве ощущается дальнейшее самоутверждение «русситов», у которых, видимо, есть какие-то высокие покровители. Благодаря этим покровителям были сняты препоны фильму «Братья Карамазовы». Рассказ о том, как религиозные старушки на него ходят чуть ли не целыми походами. Ощущается также некая приостановка наступления сталинистов. Это, видимо, отражает какие-то споры в политбюро, где оппозицию возглавляет Шелепин, так и страх перед китайской опасностью.^[42] Симптомом этого является и напечатание глав Шолохова. (Я так и подумал.) По неподвижной воде идут какие-то пузыри. Это еще не движение, но что-то перед движением.

27 марта. <…> Новые осложнения с Эммой. Устал…

30 марта. День моего рождения. <…> (Строка отточий, после них, очевидно, уже новая лента в машинке. — М. М.)

За несколько часов до моего отъезда — ссора и тяжелейшее объяснение с Эммой.

Не стоит все записывать.

<…> все же уезжаю с горьким сердцем.

2 апр. Еду в Загорянку, впервые после зимы.

4 апр. <…> Обед в ЦДЛ с Левой. Потом подсаживаются Бертенсон и Боборыкин.^[43]

Рассказ Бертенсона, как в день моего ареста, когда в театре Ермоловой шла генеральная репетиция «До новых встреч», прибежал взмыленный В. Ф. Пименов^[44] и потребовал замазать мою фамилию на афише, прекратить репетицию и пр.

Рассказ Боборыкина о раскопках в биографии Д. Фурманова. Его дружба с Чапаевым — выдумка. И пр.

Вечером у Юры и там ночую. Р. А. Медведев и его рассказы. Но он менее мрачен, чем в прошлый раз.

6 апр. Днем у Н. П. Смирнова^[45] <…> Рассказ Н. П. о вызове в органы Храб-ро-вицкого и Бабореко.^[46] Хр<абровицкий> болтал, видимо, там лишнее. Хорошо, что я давно прекратил с ним все встречи. Будто бы перестали приходить «Русские новости». <…>

В журнале Москва сняли с работы Женю Ласкину, видимо по антисемитской линии.^[47]

9 апр. Вчера приехал в Ленинград за машинкой и «вообще». Меня провожал Лева. <…>

Е. С. Добин^[48] прислал мне книжку об Ахматовой с такой, чрезмерно похвальной, надписью: «Дорогому Александру Константиновичу Гладкову, любимому писателю и мыслителю, с сердечными чувствами. Е. Добин. 30 апр. 1969.^[49] <…>

Сегодня уеду обратно. <…>

Соскучился ужасно по машинке: целую неделю не садился за нее.

11 апр. Сегодня около полудня приехал с вещами в Загорянку. <…> В комнате было +10. Чудесный солнечный денек. <…>

С помощью электронагревателя нагнал комнатную температуру до плюс 15.

Страстная неделя. Через два дня Пасха. В прошлом году я переехал на неделю раньше и уже не было снега и лезла робкая травка. <…>

Радио здесь слышно лучше, чем в Москве и Ленинграде, но хуже, чем в Комарове.

18 апр. 8 час. утра радио сообщает о том, что вчера Дубчек сменен на посту первого секретаря Ч. Словацкой компартии Г. Гусаком. <…>

19 апр. <…> Умер на днях Д. Бассалыго, старый большевик, легкомысленный, с ветром в голове, человек. Я его ни разу не видел после лагеря, а когда-то приятельствовали.^[50]

22 апр. Утром еду в город <…> Говорят, что Твардовский кончает новую поэму с труднопроходимым содержанием.

23 апр. <…> Юра мне сказал, что Алла почти живет у него, и он «решил жениться».^[51] Но сказал как-то вопросительно. <…>

Снова состояние неуверенности перед возвращением Эммы.

25 апр. <…> Твардовский предложил изменить редколлегию, введя Дементьева, Симонова и кого-то еще.^[52] На это не идут. Настроение в редакции тревожное. № 3 уже печатается.

26 апр. <…> Новомирцы думают, что журнал не будут громить до июньского совещания компартии. По-моему, его вообще не станут громить. Найдут способ уволить главного редактора и перешерстят редколлегию и под той же обложкой, с той же версткой будет выходить нечто прямо противоположное тому «Нов<ому> миру», к которому мы привыкли. Почему этого не сделали до сих пор? Наверно, просто, как говорится, «руки не доходят».

28 апр. В семь утра поймал по какой-то неопознанной станции сообщение, что Де Голль ушел в отставку после неудовлетворительного исхода референдума. <…> Мне жаль его ухода. На фоне общего измельчания политических лидеров он был последней фигурой подлинно исторического масштаба: своеобразной и величественной.

Вчера прилетела Эмма из Будапешта. Поехали обедать к Леве и Люсе^[53] и через два часа на машине в Загорянку. <…>

В «Новом мире» плохо. Твардовский дал в набор свою поэму об отце. Это похоже на жест отчаяния.

<…> Книга А. Марченко о лагере в Потьме будет этим летом выпущена в США и Англии. Я читал год назад рукопись, и она мне не понравилась. Наверно, я что-нибудь о ней записал тогда.

1 мая. <…> Эмма спит, уморившись после возни в саду. Через несколько часов она уезжает.

2 мая. Ночь. Только что вернулся, проводив Эмму. <…>

Вечер. Почти весь день разбирал и устанавливал книги. Повесил у себя над тахтой старую книжную полку, которая была еще в Муроме и которая висела у меня над тахтой в московской квартире много лет.

4 мая. Нашел в маминых бумагах программу ученического концерта репетиционного музыкального класса Муромского ОНО в воскресенье 23 марта 1924 года. <…> Я и брат Лева были в числе первых. <…> Летом и осенью этого года мы жили с мамой в Сочи. <…> Лето 1923 года это Озябликово (Арефино — Погост).^[54] Замечательное удивительное лето. <…>

С лета 24-го года я читаю почти регулярно газеты — помню, как осенью я следил за делом об убийстве селькора Малиновского. <…>

Весь день разбираю и укладываю книги и папки.

Нашел переписку и фото Шуры С. (см. ниже. — М. М.). Читать не стал, но удивившись, что так много писем, пересчитал их. Всего почти 150 писем и телеграмм. Много. Каждые 4–5 дней послание. Интересно, хранит ли она мои письма? В них могут быть любопытные вещи: хроника Москвы и пр.

8 мая. <…> Сегодня в «Известиях» большой фельетон-статья о А. В. Храб-ровицком и его переписке с неким Сионским.^[55] Еще называется ряд имен, из которых я знаю одного. О том что Хр-го «вызывали», мне рассказывал уже Н. П. Смирнов. Они все получали от этого Сионского из Парижа книги.

<…> Нашел еще несколько писем Шуры Смоляровой. Я ошибся, думая, что 150 писем и телеграмм я получил за два года: нет, за год с малым. После лета 1957 г. уже только редкие отдельные письма.

Бытовые и личные письма пока почти все оставил, а неинтересные деловые сожгу.

12 мая. Передо мной лежит № 4 журнала «Простор» с напечатанным «Иегудиилом Хламидой».^[56] <…>

21 мая. Странное дело! С утра собираясь в город, я обычно намечаю себе много дел: встреч, звонков — но приехав и едва закончив первое дело, уже думаю, как бы мне скорее удрать обратно на дачу, и больше никому не звоню и ни с кем не вижусь.

Так до сих пор не собрался я к Н. Я. Мандельштам, к Гариным и еще ко многим, куда зван и обещал.

24 мая. <…> Приходится в электричке слышать разговоры о том о сем. Нынешним начальством народ здорово недоволен, потому что плохо с продуктами и все стало дороже. Хрущева тоже вспоминают не добром. Зато Сталина многие хвалят за то, что бывало снижение цен, за выигрыши по займам, за иллюзию величия и силы. Террор и зверства, страх и произвол ему как бы уже забыли: вернее тех, кто ездит в электричках и болтает о разном, это касалось мало. <…>

28 мая. Третьего дня рано утром приехала Эмма. <…>

В ЦДЛ роскошно обедаем, потом, купив фруктов и шеколада,^[57] едем к Н. Я. Мандельштам.

Сначала сидим втроем, потом приходит некая искусствоведка Леля, которую я вижу у Н. Я. в первый раз.^[58] Между Н. Я. и Шаламовым пробежала черная кошка. Споры о Достоевском и Толстом. <…>

Вчера, пока Эмма на Мосфильме, едем с Юрой к Р. А. М.^[59] на ул. Дыбенко (за Речным портом). Накануне он был в горкоме. На его рукопись написал рецензию известный «деятель» Г. Деборин^[60], ему угрожают исключением из партии. Он держится достойно и смело. Письмо в Политбюро. <…>

Твардовский не выходит из «штопора». Формально он ушел в отпуск. Говорят, что все-таки все дело в нем и в его воле. Господи, какая это беда — его пьянство! <…>

Рассказы Р. А. М. о полупровокаторской атмосфере вокруг компании Григоренко — Якир. Счет за слежку, посланный Григоренко Андропову.^[61]

Все это — плохие шутки.

30 мая. <…> Группа «Хламиды» должна была уже выехать из Ленинграда в Касимов на съемку «натуры».^[62]

31 мая. Кашляю с какой-то зеленоватой мокротой. Бррр. Гадость! И температура не проходит. И апатия ко всему.

2 июня. <…> В Союзе <писателей> на бюро критики был дан бой «русситам». «Либералы» на этот раз выступали в союзе с «ортодоксами». Отбивались Кожинов и Чалмаев. Но думаю, что победа эта пиррова.

В «Нов<ом> мире» все то же. Но кажется, что за кулисами что-то происходит. Твардовскому было плохо, но не столько на почве моральных страданий, сколько на почве пьянства. Ему делали укол, и он лежит на московской квартире. <…>

13 июня. Читаю рукопись повести Бориса Ямпольского «Хранить вечно».^[63] <…>

Он талантлив, но у него во всех вещах во второй половине ослабевает пружина действия <…>

Надо записать рассказ Евтушенко о том, как он поехал в ресторан в Архангельское с двумя австралийскими делегатами на Совещание и там увидел… нашего парторга Арк. Васильева^[64] с двумя молодыми б….ми. Тот был смущен и пошел в атаку. Не подозревая, кто с Евт<ушенко>, Васильев послал одну девицу к их столу и та сказала: — Мы вас не уважаем, Евтушенко, вы флюгер!..

26 июня 1969. <…> Делаю стеллажи и полки на террасах и в нижней комнате. <…>

Мельком встреча с В. Семиным^[65],который говорит, что у него в Ростове есть рукопись моего «Пастернака» и он дает ее читать.

Завтра Эмма должна приехать сюда, а послезавтра мы идем смотреть в театре Сатиры «Женитьбу Фигаро». А еще через 4 дня БДТ и Эмма уезжают. А потом, наверно, мне надо будет ехать в Ленинград. Вот так и пройдет пол-лета.

26 июня 1969. <…> Записать рассказ А. П. Ст<арости>на о болезненном тщеславии Штока.^[70] Тщеславие и зависть — съедают его: это как рак. <…>

Собственно и у Арбузова то же, но у них разные ставки в этой игре тще-славия. А был он раньше легким, веселым, дружелюбным человеком. За это его и любили. Но этот «стиль» им потерян.

29 июня. Вчера смотрели «Женитьбу Фигаро» в театре Сатиры. Я в первый раз в новом помещении театра, которое мне нравится. Постановка Плучека блестяща. Давно я уже не получал такого полного удовольствия в театре. Хорошо играют молодой Миронов и Гафт (Фигаро и Граф).^[66] Эмма тоже в восторге. Потом ночью с поездом 23. 22 вернулись на дачу. <…>

Завтра Эмма возвращается в Ленинград, а сейчас с упоением возится в саду. <…>

Когда был на ул. Грицевец, нашел свою старую записную книжку с записями об августе 46-го года (постановление о Зощенко и Ахматовой), сдержанными, но красноречивыми <…>

1 июля. <…> В ЦДЛ продают абонементы на просмотры кинофестиваля. Я решил не брать: не люблю этот ажиотаж. Прохладные, ветреные дни, но с солнцем. В Загорянке начали расширять платформу для постройки нового станционного помещения вместо старого деревянного. Почему-то жаль. <…>

Глупо раздраженное письмо В. с рассказом о неудачах и нелепыми обидами. Меня оно сердит.^[67] <…>

Сегодня состоялось в Англии провозглашение принца Чарльза Принцем Уэлльским.

3 июля. <…> Под вечер еду в город. У Ц. И. Приходит Кацева.^[68] <…>

Окончание воспоминаний должно быть в 6 номере «Нов<ого> мира», но выход его под вопросом, ибо в нем стоит поэма Твардовского об отце. Слух, что Воронков^[69] сказал кому-то, что «Нов<ый> мир» надо оставить в покое.^[70] Взял у Ц. И. № 4 и, поехав ночевать на ул. Грицевец, полночи читаю в нем письма Цветаевой. В этом же номере и статья Дементьева против Чалмаева и «русситов»^[71] и острая заметка о новой книге В. Бокова «Алевтина».^[72] В ней же рецензия Левы на книгу Паустовского, довольно вялая. <…>

Еще анекдот (и тоже, кажется, из действительности). В Праге на главную площадь неизвестные злоумышленники выпустили огромную гусыню, обвязанную лентой с черной надписью: «Мой брат — дурак» (намек — Гусак). Собралась толпа, все стали хохотать, полиция начала ловить гусыню, толпа и шум увеличились: словом, пока гусыню изловили, веселье было большое. <…>

Хозяин Союза сейчас фактически Г. Марков. Федин возглавляет его номинально. И вокруг Маркова целая свора: Михалков, Сартаков, Соболев и им подобные.

4 июля. <…> Работа не идет. Растренирован. Встаю очень рано. Не сплю чуть ли не с пяти. Поэтому во второй половине вечера клюю носом. Надо бы спать днем час-полтора, да нет такой привычки.

5 июля. <…> Лева ничего не делает, кроме отзывов на стихи — самотек в «Н<овом> м<ире>» и возни вокруг литер<атурного> наследства Паустовского. Спор с ним: какой традиции следовал К. Г. Я сомневаюсь, что это традиция «большой» русской литературы: она вся психологична и исследовательски глубока, и драматична, а он украшатель. Наверно, через некоторое время сам Лева будет утверждать то же, забыв про наш спор. <…>

Кацева рассказывает, что Сучков, пробивший в свое время издание Кафки и «Иосифа и его братьев», сейчас «пробил» двухтомник Гамсуна и однотомник А. Камю.^[73] В предисловиях к этим изданиям Сучков с высоты марксистско-ленинского мировоззрения судит и корит этих авторов, но дело сделано, книги вышли и их читают. А предисловия читают весьма немногие.

С тех пор, как Юра <Трифонов> живет на даче, почти не вижу его. Он бывает в Москве в другие дни, чем я.

6 июля. <…> Теплый, тихий, упоительно нежный вечер.

Долго сижу с трубкой в саду.

Перед сном разбираю папку со старыми стихами. Многое почти нравится. Давно уже не пишу стихов. Это явный убыток для жизни сердца.

Иногда хочется привести их в порядок…

А зачем? Пусть их разбирает Лева Левицкий, когда помру.^[74]

7 июля. Жаркий день. В тени 24 градуса. Сижу на даче.

Читал 7‑й том Кони.^[75]Он, конечно, всегда был в восторге от собственной персоны, да, надо признать, было чем любоваться. Какая ясность правил жизни, сколько выдержки и того самоуважения, которое отражение уважения других. <…>

И еще — весь день ждал.

Это рецидив мальчишества, или опыт, который я ставлю, чтобы убедиться, что оно еще есть во мне. А зачем мне сие, если по правде?

(Строка отточий. — М. М.)

Дождался.

8 июля. <…> Вчера открылся Кинофестиваль. То, что на него выставлены «Братья Карамазовы» и школьный фильм Ростоцкого (я его не видел, но все хвалят)^[76], показывает страстное желание зацепиться за премии и трезвое понимание, что агитпропгигантами типа «Освобождение Европы»^[77], фильмом о Ленине или фильмом Райзмана^[78] премии не заработать. Т. е. «генеральная линия» обанкротилась. И на первое место вышли фильмы, с которыми никто не считался всерьез, когда их запускали. Но это вряд ли кого-то чему-то научит. Киночиновники получают зарплату не за успехи, а за каждодневную демагогию, за будничное рвение и послушание другим чиновникам, которые сидят в домах на Старой площади. «Рублева»^[79] однако тоже не решились выставить, несмотря на несомненность успеха: это было бы внутриведомственным фиаско каких-то чиновников, хотя фильм печатно не обсуждался и не осуждался.

10 июля. Пишу это в Ленинграде, на ул. 3-го Интернационала. Дорога была ужасна: в купэ было невыносимо жарко, почти не спал. Вчера в Москве было около 30 градусов. <…>

Перед отъездом на дачу приезжал Лева. Он рассказал, что третьего дня повесился кино- и театральный критик Борис Медведев, муж М. Туровской. В чем дело, еще неясно, вспоминают только, что он часто жаловался на «тоску».

Странное письмо от А. Н. Ивановой, матери Алексея Петровича Иванова, бывшего моего лагерного «друга», с которым я ни разу не встретился после освобождения.^[80] Она пишет о какой-то «просьбе» ко мне и просит назначить ей время для приезда в Загорянку. Не могу догадаться, в чем дело.

В «Новом мире» положение вроде бы стабилизировалось. Надолго ли? Стихи Твардовского об отце вынуты из 6-го номера. Разговор Кондратовича с цензором Романовым, который шипит, скользит и вьется.^[81]

Номера 4 и 5 довольно удачны в целом. Мне совершенно не понравились рассказы Фазиля Искандера, от которых был будто бы в восторге Твардовский. Первый — о ловле форели — рабское подражание Хемингуею <так!>, вплоть до стилевого обезьянничанья. Второй совершенно бессодержателен. Третий тоже, да еще вдобавок претенциозен. Это лжелитература, позерство, передразнивание старших. А автор ходит в любимцах у журнала. <…>

Будто бы Федин сказал кому-то, что на Политбюро было решено оставить пока «Нов<ый> мир» в покое.

11 июля. Был на Ленфильме. <…> Материал «Хламиды», снятый в Касимове, гораздо слабее прежнего. Кочетков еще больше позирует.^[82] Все снято в лоб, прямолинейно. Лебедев вставил новые отсебятины.

<…> Папирусное судно «Ра»^[83], находясь в центре Атлантического океана, борется с сильнейшими штормами. К ним уже идет спасательное (на всякий случай) судно. Занятная параллель — эта экспедиция и американский снаряд на Луну, который должен отправиться уже через 4 дня. Сразу два путешествия: в прошлое и в будущее.

15 июля. <…> Запуск нашего автоматического «Лунника» газеты рассматривают как средство отвлечь внимание от американской экспедиции. Сальвадор напал на Гондурас. Свара эта началась из-за свалки на футбольном матче (!). Рецензия на мемуары Жукова: «Он мог, как никто, рассказать всю правду о вой-не, и предпочел этого не делать».^[84]

16 июля. Сегодня люди пускаются в самую смелую экспедицию в истории человечества. В 16 час. 32 мин. американские космонавты вылетают на Луну. Медведев оставил родным записку о том, что он не может работать и не хочет быть обузой близким. К самоубийству у нас относятся так же, как православный синод, запрещавший их хоронить в ограде кладбища, и о его смерти не было извещений в газетах, где он активно сотрудничал. То же самое было и с Левой Тоомом, хотя там факт самоубийства сомнителен. Кажется, это был несчастный случай в пьяном виде.^[85] М., кажется, шизофреник. <…>

И еще один день — 16 июля — годовщина ареста Левки в 1937 году. В этот день 32 года назад я узнал, что 37‑й год и есть «37‑й год».

18 июля. <…> (АКГ отправил рецензию на книгу Н. Я. Берковского^[86] в «Новый мир».^[87] — М. М.) Легкое ощущение стыда — мог бы написать лучше, хотя, видимо, все, что нужно, есть. Моча в норме, как говорит Н. Я. Но, конечно, это не работа для мужчины… Вчера из-за футбола по телевиденью сорвался и хотя был прав, это неприятно. Надо сдерживаться. Т. это крест, и тут ничего не поделаешь.^[88] Хорошо, хоть писал недолго (это снова о рецензии. — М. М.). Будет ли доволен Наум Яковлевич и возьмет ли журнал? Не знаю, сейчас у меня отношения с редакцией натянутые, все из-за моего Олеши.^[89] Впрочем, из редколлегии я общаюсь только с Марьямовым.^[90] Озерова капризная баба.

Ужасно хочется взять Эмму в охапку и уехать отсюда скорее. Господи, насколько мне лучше в Загорянке, чем где бы то ни было!

Радио здесь слышно плохо, и я питаюсь обрывками новостей. Американские космонавты летят к Луне. Наша автоматическая ракета легла на лунную орбиту. Весь мир гадает, зачем она запущена именно теперь.

19 июля. <…> Эмма пришла с прогона новой пьесы В. Розова «На беговой дорожке» (кажется, будет называться «С вечера до утра»^[91]) и говорит, что наревелась, что замечательный второй акт, что прекрасно играют Панков, Лавров и Ольхина. А на этой неделе Розова приложили сразу в двух журналах: в «Огоньке» и в «Театральной жизни». Идиоты! Это сейчас наш лучший драматург! Он сам в первый раз смотрел.

21 июля. <…> В 7 часов наши «Послед<ние> известия» через полтора часа после того, как космонавты уже ходили по луне, сообщили о прилунении снаряда и сказали, что выход людей из него произойдет «в утренние часы». Я со своим хилым транзистором знал об этом уже больше часа. <…>

22 июля. <…> Приезжаю в Загорянку без двадцати семь. Успеваю в 7 ч. поймать «Г<олос> А<мерики>». Вчера в то время, как я ждал на ул. 3-го Интеренационала такси, Армстронг^[92] и его товарищ стартовали с Луны. А несколько десятков минут назад произошла стыковка с «Аполло-11». Самое трудное позади. Теперь из трудного остается вход в земную атмосферу. В четверг 24-го вечером «Аполло-11» должен приводниться в Тихом океане.

23 июля. <…> Лева вчера рассказал, что <…>. Солженицын был у Твардовского, сказал, что он прочитал 22 номера «Нов<ого> мира», что надо любой ценой удерживать журнал, ибо это историческое явление. Твард<овский> был польщен. Его колебания пока исчезли. Он хорошо себя чувствовал несколько недель, потом поехал в гости к Соколову-Микитову^[93], вернулся пьяным и снова впал в запой.^[94] № 6‑й журнала будто бы уже подписан.

24 июля. <…> Без двух девять. Снова Бибиси. Минуту назад вертолет с космонавтами опустился на палубу авианосца. Передача обрывается на полуслове: истекло радио-время. Пробую поймать «Г<олос> А<мерики>» — глушат. Но все равно, они на Земле. Слава богу! Я так волновался перед приводнением, что у меня заболела левая рука.

26 июля. <…> После завершения полета на Луну стало как-то неинтересно слушать радио. Все кажется пресным.

Драматический инцидент с сенатором Эд. Кеннеди. Он упал с машиной с моста, но выплыл, а его спутница, бывшая секретарша Роберта Кеннеди, погибла. Сенатор говорит, что трижды нырял и не нашел ее. Заявление в полицию он сделал с большим опозданием, будто бы под влиянием шока. Тем самым он нарушил закон, и полицейский суд приговорил его к месяцу тюрьмы (!). Это может стоить ему и клану Кеннеди всех их политических надежд.

В своей многотысячной библиотеке я могу быстро найти любую книгу, так как они стоят по особой, моей собственной системе. Но нужную папку нахожу с трудом, а их тоже много. Надо выработать тоже систему. В полном хаосе горы вырезок. Зачем их делать, если почти невозможно ими пользоваться?

1970

1 янв. Итак, вступили в «семидесятые годы».

Встречали Новый год у Берковских. Кроме хозяев и сына Андрея с женой, были Ниновы, Анна Борисовна Никритина^[1] и Н. Роскина (москвичка).^[2]Мы раньше слышали друг о друге и она с первых слов осыпает похвалами мои «Воспоминания о Пастернаке».

<…> Все было очень хорошо, без всяких диссонансов. Пью коньяк.

<…> Повезло с такси и когда ехали к ним, и на обратном пути. <…> у Эммы сегодня два спектакля.^[3]

Утром она поехала в театр, а я в Комарово. <…>

Со вчерашнего дня Дом писателей наполнился как обычно детьми. Они бегают по коридору. С утра смотрят телевизор. Столовая переполнена.

Под вечер ко мне заходит Яша Гордин. <…>

Вечером смотрю по ТВ «Принц Наполеон» Шкваркина.^[4] В прежние времена эта пьеса была запрещена. Сейчас невозможно понять — почему? Эмма играет очень мило.

2 янв. <…> На обед дали севрюгу. <…>

Появление М. П. — вдовы Ромэна Роллана.^[5]

Сейчас Канада передает интервью с Александрой Львовной Толстой.⁶ Она рассказывает о духоборах. Прекрасная русская речь, энергичная, быстрая, без признака старческой слабости. Кстати, она говорит не «духоборы», а «духоборцы».

3 янв. Письма от Борщаговского, Ц<ецилии> И<сааковны Кин>, Шаламова <…>.

Саша Б<орщаговский> оплакивает свой фильм, который, кажется, окончательно положен на полку. <…> Шаламов хочет моего совета по какому-то «литературному делу».

4 янв. <…> Израильцы <так!> ловко сперли у арабов советскую радарную установку. Демонтировали и увезли на вертолетах семитонную махину и еще 4 арабов-инструкторов.

5 янв. Бессонница. <…> Почти весь день странное изнеможение, похожее на усталость.

Еще короткое письмо от Ц. И., где она сообщает, что Мацкин сказал ей по телефону, что моя статья о Берковском «превосходна».^[7]<…>

Вечером сижу часа полтора у Д. Я.^[8]

Рукопись Вас. Гроссмана уже ходит по Лен<ингра>ду.^[9]Об этом мне сказал Г<ор>.^[10]<…>

Три дня назад сюда приехала М. П. Роллан — вдова Ромэн Роллана. Гор уже тащил к ней знакомиться. Я уклоняюсь.

6 янв. Город Луганск снова переименован в Ворошиловград^[11], академии Генштаба присвоено имя Ворошилова и т. п.

Этот фарс повторных переименований во имя человека, который выдал в 37‑м году своих маршалов и генералов палачам, свидетельствует не только о живучей охранительской тенденции, но и о поразительной бедности воображения.^[12] Разве нельзя было найти другие способы увековечения памяти, если уж с этим так приспичило? В этом чувствуется жест в сторону Хрущева: на, мол, выкуси… <…>

Знакомство с М. П. Роллан — Майей Кудашевой из мемуаров Эренбурга: маленькой белой старушкой. Говорит, что приехала сюда, так как ей захотелось видеть сосны. Решаюсь задать несколько вопросов о визите Роллана в 1935 г. и впечатлениях от Горького. На обеде у Горького в Горках Сталин, которому рассказали про сына Кудашевой Сереж<у>, которого с женой Г<орький> тоже пригласил на эти дни в Горки, отцом которого был белый погибший офицер, произнес фразу о том, что де, мол, у нас никак не переведутся люди, для которых происхождение человека важнее, чем сам человек. Эта обычная лицемерная ужимка диктатора произвела впечатление. Р. Р<оллану>^[13] показалось, что вокруг Горького много «темных людей», что он лишен непосредственной связи с народом и слишком близок к Кремлю…

7 янв. <…> Ездил в город. Книжные магазины. Купил 8‑й том Кони (письма), <…> и еще разную мелочь.

9 янв. Вчера на несколько часов приезжала Эмма. До этого я закончил заявку на «Речной туман». Прочел ей. До чтения она мне нравилась^[14], а при чтении я разочаровался. Пусть полежит денька два, а потом уже перепишу. <…>.

Когда провожал Эмму, заболело сердце. И вообще оно побаливает, чорт бы его подрал. <…>

Огромное письмо от В.^[15]Ей все не везет. М. б. она из того теста, из которого делают неудачников. <…>

10 янв. <…> Снова приехала из Москвы Вера Шитова в гости к Беньяш. По слухам, у них лесбиянский роман. Так вот, она рассказывает, что в СП решено не привлекать к ответственности всех писателей, протестовавших против исключения Солженицына. <…>

Оказывается, Шитова хорошо знает семью Урицких^[16], одна из которых тоже сидела, а потом, уже в мое время, была вольнонаемным врачом на Мехреньге и в Ерцево.^[17] <…>

11 янв. Сегодня вечером перебрался в комнату № 17 в противоположном углу коридора, близь биллиардной. Рядом Беньяш. Мне продлили путевку только с этим условием: прежнюю мою комнату уже давно заказал <…> Цимбал.^[18]

Сегодня последний день школьных каникул и наконец писательские папы и мамы увезут своих детей, которые 10 дней страшно шумели, орали, бегали и переполняли столовую.

Приехали Добины.^[19] Мороз.

12 янв. <…> После обеда появились Берковские. М. Л. Слонимский ^[20]говорит мне: — А, муромский богатырь!..^[21]Он совсем худ и слаб. К нам за стол садится Е. Эткинд: он тоже поселяется рядом со мной в комнате № 18.

Переписываю либретто.

15 янв. Отвез и отдал Каракозу^[22]заявку на «Речной туман». Он был дружелюбно деловит, но я после чувствовал стыд… Ну, словно я, шикарная пятидесятирублевая кокотка, предложила дать за три рубля. <…> Для того чтобы писать такие штуки не надо быть А. К. Гладковым. Стыдновато и скучновато. А попросту дело в том, что этот договор мне теперь очень нужен. Иначе я не проживу. <…>

Вчера поздно вечером долго разговаривали с Эткиндом. «Ваша работа о Пастернаке — классика этого жанра». Он дружит с Солженицыным. Его рассказы. Тот «хороший актер» — читает на разные голоса. Он написал вводную главу о Сталине «Этюды о великой биографии»^[23]и роман «В круге первом». Прием такой: Сталин читает свою официальную биографию и корректирует ее и одновременно вспоминает, как это было на самом деле. Он еще не закончил новый роман: готово Щ5 глав. ^[24]Жирмунский^[25]рассказывал Эт<кинду>, что цензура сейчас всюду вычеркивает имя Мандельштама. Ж. пишет работу об Ахматовой и в отчаянии.^[26]Будто бы это потому, что за границей вышли мемуары Н. Я. ^[27]Я думаю — это ошибка: вышел пока 3‑й том сочинений с письмами. Если бы вышли мемуары, об этом бы гремело.

Слышал по радио, что М. Демин^[28]приглашен главным консультантом, как знаток лагерной жизни, в фильм «Один день Ивана Денисовича», который на днях начали снимать в Норвегии английские киношники. Да, что-что, а это Демин знает.

16 янв. <…> Появились: Ямпольский^[29], Ф. Абрамов. ^[30]Сейчас Дом действительно населен не случайными людьми, а писателями.

18 янв. <…> Прочитал новый рассказ Феди Абрамова «Деревянные кони».^[31] Это неплохо, но это все уже было и у него же: ностальгия деревенская, крупицы правды о коллективизации. <…>

Сюда приехала Лена Зонина ^[32] и наверно тоже сядет за наш столик.

19 янв. <…> Мне дали полный текст «Мастера и Маргариты» с отмеченными купюрами. ^[33]В них ничего особенного нет. Я еще раз просмотрел и перечитал роман, и снова он не захватил меня. <…>

В № 1 «Юности» стихи Шаламова.

20 янв. <…> Эмма рассказывает, что в БДТ идут страшные и бурные споры вокруг романа Кочетова, доходящие до взаимных оскорблений. Басалошвили, Заблудовский, Волков^[34]против романа: Рыжухин, Соловьев ^[35]и кто-то еще — за.

Добин болеет. Надо к нему зайти, посидеть. Он бился на Ленфильме за мой сценарий. <…>

Начал читать роман Г. Гессе «Игра с бисером», но что-то туго он у меня идет. Скучно.

21 янв. <…> Под вечер сижу у Добина, который все болеет. Его сбивчивые рассказы о 20‑х годах. Как начинался Нэп (Беспартийная конференция металлистов в Москве с требованием свободы торговли. Ленин сказал: подождем до съезда. А когда начался съезд — начался и Кронштадт.) Неизвестная речь Ленина на 10 конференции.^[36]Ленин и польская война. Когда начались после убийства Кирова репрессии в Лен<ингра>де, он, как и почти все, ничего не понимал, думал, что «их» это не касается: какие-то лишенцы, бывшие князья, зиновьевцы… <…>

Федя Абрамов стал со мной холоднее после того, как я сдержанно, а не восторженно похвалил его «Деревянных коней». О, это литераторское самолюбие! <…>

Может быть, я сделал ошибку, не подписав договор на экранизацию романа Минчковского. Но хочется писать свое.

23 янв. Первый раз за эту зиму увидел белку в окно. <…>

Появился Минчковский, который сразу подошел ко мне с претензиями насчет сценария.

Вечером сижу сначала у Добина. Его рассказы о Смородине^[37], о рапповских вождях («Киршон — гад»^[38]). Потом почти до часа сижу у Слонимских. Разговор о разном. О нежелании работать всех в стране, потере идейных ценностей, о пьянстве как следствии.

24 янв. <…> Вечером у Беньяш. Исай Кузнецов. ^[39]

Прочитал ее книгу о Смоктуновском (рукопись). По-моему, это плохо, сбивчиво, претенциозно написано: смесь идеализации и надувания красивого мифа с попыткой портрета. Сказать ей это не могу: она обидчива. Эта работа была забракована самим Смоктуновским. Она может писать неплохо, но ее захвалили, а ее удачливость в печатаньи сделала ее небрежной.

25 янв. Мамин день.^[40]<…>

26 янв. <…> Вчера перед ночью снова говорили с Беньяш о ее рукописи. Я заметил следы своего откровенного мнения, так как понял, что она, поссорившаяся с Товстоноговым будто из-за того, что он не умеет слушать правду, сама ее слушать не желает. И вероятно, не из-за этого она поссорилась с Г. А.

Лена Зонина, которую я мельком знаю довольно давно, оказалась умным, славным человеком, с тем всепониманием, которое отличает подлинно интеллигентных женщин. Ее духовная эволюция от мира ее отца и Кетлинской^[41]и им подобных характерна. У нее дочь от Юзовского.^[42]

В «Лит<ературной> России» последней отличные обрывки воспоминаний Корнея Чуковского «Признания старого сказочника». <…>

В газетах статьи о пьянстве. Это сейчас поистине народный бич. Почему же все пьют? Неинтересно жить? «Общие цели» истрепались и им не верят, личные цели ограничены и мало заманчивы. Труд стал безрадостным, как верно сказал М. Л. С.^[43]

Сегодня Добин мне говорит: — Наутро после вечера, когда сначала вы сидели у нас, потом у Слонимских, Мих<аил> Леон<идович> <Слонимский> мне говорит: — У нас вчера был Гл<адко>в и так интересно рассказывал. А я ему говорю: — И у нас тоже был и тоже интересно рассказывал… Самое забавное, что я, хоть убей, уже не помню, о чем это я им рассказывал.

<…> Слонимский отрицает, что Чуковский в завещании что-то оставил Солженицыну.^[44]Он говорит, что комиссия по литнаследству Ч. еще не сформирована.

27 янв. Всю ночь читал интереснейшую книгу: М. Цветаева. Переписка с Тресковой.^[45]Выпущено в прошлом году в Праге на русском языке. Как мне ее хочется достать для себя. Многие темные для меня периоды биографии Цветаевой прояснились. Тут и ее труднейший, подвижнический быт, и история ее «прозы», и отношения с людьми, и принятие решения о возвращении в СССР (в общих чертах сходящееся, что мне известно по рассказам Сеземана^[46] и другим). Вернулась она в июле 39 года. Значит, муж был арестован в ноябре 39-го. В письмах есть купюры, но в общем все понятно. Ехала она с великой неохотой, ради Али, сына и мужа. Ей почему-то казалось, что сыну будет лучше в России. Вся эта трагическая история теперь мне ясна. И все же М. И. понимала все лучше, чем С. Я. и Аля. Каково читать эту книгу Ариадне Сергеевне!

28 янв. Неудача на Ленфильме. Молдавский и Попова мне сказали, что мое либретто «Речной туман» сейчас цензурно не «проходимо», хотя им и нравится. <…>

29 янв. <…> Когда шел с ужина, на градуснике у входной двери было минус 30.

30 янв. Утром минус 34.

1 фев. <…> Почти весь день щелкал на машинке. Кончил 4‑ю картину «Молодости театра».

В последней картине уже написана треть. Таким образом, остается всего написать страниц 8—10.

2 фев. 1970. <…> Сегодня у Эммы свадьба Толи. Телеграф оказался закрыт и не смог послать телеграмму. <…>

За обедом тесты Зониной. У меня на первом месте ум, на втором интуиция, на третьем — секс и на четвертом — воля. В общем, все верно. <…>

Вечером сижу у заболевшего Н. Я. Берковского. Разговоры о том о сем. Он импозантен, в зеленом халате, надетом на белое белье. Заходит Т. И. Сильман^[47], <…> уже постаревшая. Тут же жена Е. А., к которой он потом вернулся. Все стары, интеллигентно выдержа<н>ы, блестяще вежливы.

4 фев. Последний мой день в эту зиму в Комарове.

<…> Совершенно не знаю, что меня ждет через две недели, через месяц.

Вчера я кратко пересказал Добину сюжет моей пьесы и он уверял, что это очень интересно. Но он принципиально благожелательный ко всем человек.

Приехал в город в 5 ч. Эмма мрачна из-за Толи и из-за тяжелых репетиций «Бесп<окойной> старости».

Меня что-то температурит.

5 фев. <…> В Лавке пис<ателей> мне не дают Камю и Евтушенко.^[48]Эти книги выдавались по списку, составленному Лавочной комиссией. Мотивировка отказа мне — москвич. Комиссии эти составляются для того, чтобы обеспечить самих себя. Я как-то не огорчился: был к этому готов. Когда готов к какой-нибудь гадости, она мало огорчает. Зато взял «Смуглую леди сонетов»^[49] Юры Домбровского и отличную книгу о театре и кино Тайнена, английского критика.^[50]

Думаю о пьесе. Сейчас ее главный недостаток, кроме мозаичности, отсутствие толики демагогии. Я пишу все, как это было, а надо — как хочется, чтобы это было…

Здесь Бибиси и Г<олос> А<мерики> забивают, а хорошо бы услышать подробности о съезде французской компартии. Завтра никуда не пойду и попробую поймать Париж днем. <…>

В «Правде» доклад секретаря франц<узской> компартии, но разумеется, с купюрой о Чехословакии. <…>

Позже поймал все-таки Бибиси. «Таймс» печатает цикл статей о совет<ско>-китайских отношениях. Сегодня московский корреспондент «Таймс» высказывает предположение, что главным вопросом для СССР является решение о нанесении превентивного удара по Китаю, пока тот не усилился до возможности вести ядерную войну. Автор статьи думает, что советский народ уже готов к такой войне. Если даже это и верно, то надо учитывать, что основн<ая> черт<а> стиля руководства страны — это систематическое откладывание всех важных вопросов. Это почти политика статус кво — во что бы то ни стало.

7 фев. Пишу это в Москве. Приехал утром «Стрелой».

Меня встретил Лева <Левицкий>, поехали к нему. <…>

Все разговоры вокруг новой сокрушительной атаки на «Новый мир». Я о ней узнал еще 6-го утром, когда взяв билет, позвонил с почты Леве, а потом тут же встретив скандалящего Оттена.

5-го вечером, когда усталая Эмма вернулась со съемок, ссоримся с ней в кухне за чаем. Все обычно, но на этот раз что-то нестерпимое (горечь и тоска) поднимается в груди и я говорю ей, что на другой день уеду. Рано встав, еду на вокзал и с рук беру билет на «Стрелу». Вечером она играла «Счастливые дни» ^[51]и я уехал из дома без нее, оставив ей недлинную записку.

Никаких планов у меня не было: это почти импровизация.

<…> Секретарьят ССП (вернее, новый орган «бюро секретарьята») предложило Твардовскому сменить редколлегию (т. е. почти сменить: убрать Лакшина, Кондратовича, Марьямова, Саца и аппарат редакции, заменив их Наровчатовым, Рекемчуком, Косолаповым и Большовым, сделав последнего замом ^[52]). Твардовский отказался и видимо уйдет. Да еще хотят назначить какого-то Олега Смирнова, кажется, «руссита».^[53]Напор велик и видимо это согласовано с ЦК. Все решится послезавтра 9-го, в понедельник, на заседании секретарьята.

Вечером еще говорил по телефону с Юрой. Он был на даче, но Твардовского не видел.

Ц. И. меня встретила трогательно: достала мне Камю, заплатила за комнату и я взял у нее еще 50 р. — так как совсем без гроша.

Рассказы о секретном докладе Брежнева, который читается по парторганизациям.^[54]Слух о смене руководства и выдвижении Катушева.^[55]

Много анекдотов. Переходная стадия между социализмом и коммунизмом — алкоголизм. И т. п.

8 фев. <…> Да, вчера подарок от Литинского:^[56]афиша и программка спектакля «Давным-давно» в Воркутинском лагерном театре в 1949 г. с Токарской и Холодовым.^[57]

9 фев. <…> <после строки отточий>

С пол-пятого до пол-восьмого просидел у Ц. И. <…>

Утверждена новая редакция: Косолапов, Большов, Овчаренко (!)^[58], Рекемчук, Наровчатов плюс кто-то еще из прежних. Косолапов видимо намечен в «главные», если Твард<овский> вспылит и уйдет. Наверх пошло личное письмо Твард<овского> и письмо 10 писателей, в числе которых М. Исаковский с протестом. Но это уже вряд ли поможет. Активно враждебны на заседании были: Федин, Михалков, Баруздин^[59]и кто-то еще.

Гароди исключен из ЦК, но не из партии.^[60]

10 фев. <…> А за окном зимний денек. Снег белый, видно, выпал недавно. Снега кажется много, и в свой дом в Загорянке мне не войти пока. Переписываю 4‑ю картину.

Звонил Лева. В номере Лит<ературной> газеты информация о переменах в «Нов<ом> мире» стоит. И все же у всех теплится какая-то надежда.

11 фев. <…> В 9 ч. звонок Левы, который читает мне из Лит<ературной> газеты сообщение о реорганизации редколлегии. В числе уволенных нет фамилии Марьямова почему-то. Лева считает, что Твардовский, Дорош^[61], Хитров^[62]и Марьямов должны уйти сами, а я думаю, что они должны остаться во что бы то ни стало и переварить, перемолоть новых. Держаться, как «на пятачке».

Статья Ю. Андреева о романе Кочетова в целом все же отрицательная.^[63]Хитрый Чаковский этим как бы уравновешивает впечатление от сообщении<я> о реформе «Нового мира».

Днем у Юры Трифонова. Потом обедаем с ним в ЦДЛ. Еду к Ц. И. Такси. <…>. У Ц. И. Отзвуки дня в «Новом мире» по телефонам. Усталость.

12 фев. Темный зимний день.

Вчера в 12 ч. членов партии «Нового мира» вызывали в райком. Что там говорилось, пока не знаю. Наверно призывали к дисциплине. <…> По словам Юры, Симонов отказался подписать письмо «десяти», а Исаковский подписал. Вчера в ЦДЛ мелькала белая голова Симонова, этой высокосортной б….. А третьего дня там метался Евтушенко, у которого я впервые заметил начинающуюся плешину.

Ц. И. переживает это очень болезненно, не спит даже со снотворным.

<…>

Третьего дня в «Нов<ый> мир» днем приходил Солженицын: румяный, быстрый. Юру с ним познакомил Можаев.^[64]<…>

Звонок Левы. Он убежден в скорой отставке Твард<овско>го (т. е. почти немедленной) спорит со мной и говорит, что я чего-то не знаю и т. п. Все может быть, конечно.

13 фев. <…> Сижу у финиша пьесы и что-то медлю. Словно не хватает чего-то. Совершенно еще не вижу целое. Все кажется мозаичным, пестрым, расползающимся.

В написанном есть правда времени и театрального быта, есть юмор, но маловато романтики, лирики и пафоса. А это тоже все необходимо. На одном этом не замешаешь пьесу: будет жидко и приторно, но и без этого, она неинтересна. <…>

Еще идея: сценарий о футбольной семье, о династии <…>. Сестра выходит замуж за игрока соперничающей команды. (Старостины и Дубинин).^[65]

Как-то промелькнула мысль: «Давным-давно» — это первый «мюзикл». Пьесу называли «героич<еской> комедией», «историческим водевилем» и т. п. — слово «мюзикл» еще не существовало и сам жанр этот не был известен. Но это именно то, что теперь называют «мюзиклом» на Западе, и что медленно и туго идет к нам.

3 часа дня. Звонок Ц. И. Последняя новость: просьбу об отставке Твардовского уважили и главным редактором назначен Косолапов. Это м. б. лучший из возможных вариантов. А впрочем?..

Днем иду к Н. П. Смирнову и Ц. И. У нее обедаю. Почти все разговоры о «Нов<ом> мире». В понедельник подают в отставку Дорош и Марьямов. Ц. И. потребовала обратно рукопись статьи о Мизиано.^[66]Не знаю, нужно ли это было делать? История с разведкой у Бр. через его дочку, Владимова и Буртина.^[67]«С Твардовским вопрос покончен». Не миф ли это? Приходит Кацева и соглашается почти со всем со мной. Она хвалит Косолапова.

14 фев. <…> Днем с Юрой у заболевшего Бори Слуцкого. Дарит мне свои последние книги с подписями. Занимаю у него 90 рублей. Уклонились от подписания писем Бакланов^[68] и В. Корнилов.^[69]Вообще — эти письма амортизировавшийся прием: на них никто не обращает внимания. Б. <Слуцкий> считает, что атака на «Новый мир» только часть антиинтеллигентской акции. Это возможно. А вообще «наверху» разброд: сравнение с пилотами, захватившими управление самолетом и не знающими употребления разных ручек. Антисталинисты там — Подгорный и Суслов. Сначала статья о Сталине, написанная Трапезниковым и Голиковым^[70], была на два подвала. Ее сократил Суслов, обзвонивший всех членов политбюро и каждому напоминавший, что именно тот говорил о Сталине на 22‑м съезде. При голосовании только двое (и в том числе Брежнев) были за шумное празднование сталинской годовщины. Сейчас заседания Политбюро идут особенно бурно: Косыгин в который раз угрожает отставкой. Полянский ^[71]кричал ему: — Нет, вам не удастся соскочить с телеги… Роль Кириленко.^[72]Фронда Шелепина.^[73]Он как бы «в запасе». И т. п. <…>

15 фев. <…> Еще из рассказов Бори Сл<уцкого>. Вдова Довженко Солнцева^[74]продала дачу в Переделкино пресловутому Виктору Луи^[75]и там теперь своеобразная малина: место встреч дипломатов, провокаторов, псевдооппозиционных молодых художников и настоящих стукачей. Подъезжают черные машины с посольскими знаками и с другими знаками тоже подъезжают частенько. <…>

В № 1 «Иностр<анной> лит<ерату>ры» напечатан прекрасный неоконченный роман К. Чапека «Жизнь и творчество композитора Фолтына». Глубоко и точно. Почему-то вспомнилась судьба Коли Оттена, в котором есть много общего с героем романа. Он тоже отличный сюжет для романа. Читал с увлечением. Превосходно!

16 фев. <…> Вчера не обедал: за весь день съел сухой калач и бутылку ряженки. Два дня не брился.

Думал о Леве. Для него крах «Нов<ого> мира» — не только лишение ежемесячной основы его заработка, но и духовное сиротство. Редакция «Н<ового> м<ира>» была центром его жизни, хотя он и играл там маленькую и незаметную роль. Может быть, рецензирование редакционного самотека и останется еще какое-то время за ним, но родным домом новая редакция уже не будет.

Сегодня должна быть официально оформлена отставка Твардовского. О ней вчера во всех передачах сообщало Бибиси с кратким и довольно верным комментарием.

Как это ни печально, катастрофе с журналом многие в писательской среде рады и даже злорадствуют. Редакция печатала далеко не всех, кто этого хотел, даже из заметных и неплохих писателей. А сколько еще плохих и заметных, типа Г. Березко, с трудом прячут улыбку удовлетворения.

Я с 1961 года печатался, кажется, 8 раз: начиная с «Мейерхольд говорит», да еще одна работа была полупринята и полуоплачена («Слова, слова, слова»).^[76]

А рукопись моя «Встречи с Пастернаком» продолжает свой триумфальный путь. Звонил Б<орису> Н<атановичу Ляховскому>: он сейчас в Болшеве, встретил там Зяму Гердта и тот, только что прочитавший ее, просил меня обнять и расцеловать. Просил меня дать ее ему и Боря Слуцкий… <…>

В «Нов<ом> мире» все тянутся какие-то формальные процедуры. Члены редколлегии очищают столы.

Нет какого-то последнего постановления. Твардовский назвал это садизмом. Марьямов сегодня принес из редакции слух, что Косолапов не соглашается на кандидатуры Большова и Овчаренко. <…>

Но весь мир комментирует отставку Твардовского и дело сделано безвозвратно.

17 фев. Снова похолодало.

Утром звонок Левы. В редакции какая-то заминка в формалистике ухода «старых» и прихода «новых». «Сам» приезжает каждый день туда в 12 часов и ждет получения «бумажки», чтобы после этого попрощаться с аппаратными работниками. У Косолапова грипп. <…> Скорее всего, просто где-нибудь заел механизм бюрократии. <…>

Перечитываю мемуары Витте. В них совершенно недвусмысленно говорится, что Витте во время переговоров с китайскими дипломатами давал им взятки за соответствующие территориальные уступки (том 2, стр. 142 и в др. местах). Когда-то мы охотно печатали это: вот, мол, какие бяки были царские министры. Но теперь, когда мы настаиваем на неприкосновенности этих, за взятки полученных границ, свидетельство Витте вряд ли нам кстати. Последнее издание вышло у нас в 1960 г. тиражом в 75 тыс. экземпляров и всем доступно.

Повсюду разговоры о крахе экономик<и> страны. Уважение к руководству минимальное. <…>

18 фев. <…> Звонил Лева. Ему не удалось купить Лит<ературную> газету. <…> Но он знает, что в ней есть статья Грибачева против Солженицына с требованием его высылки. В редакции все то же. Твардовский нервничает. Говорят, что Суслов, Кириленко и кто-то еще против отставки Твардовского, но скорее всего, что это слухи, и дело не в этом, а в какой-то мелкой неполадке бюрократического механизма. В редакции вторую или третью неделю никто не работает. Стало известно, что ССП вышел из Европейского Сообщества писателей, а Твардовский и Абашидзе^[77]сложили с себя звания вице-председателей. Есть еще слух о скорой замене Чаковского (о котором Твард<овский> сказал: «не то нехристь, не то выкрест» — после заседания Оргбюро секретарьята ССП) на посту редактора — Залыгиным.^[78]

Юра Козаков^[79] купил поместье под Абрамцевым в 3 гектара, хочет разводить кур. Он погружен в самого себя и свое благополучие. И это в сорок лет-то!

Хозяйка, наконец, достала мне отдельный ключ. Она собирается уезжать в марте.^[80]

В этом доме когда-то жили А. Софронов^[81]и Т. Гайдар.^[82]Он кооперативный, но повышенного качества: толстые стены, удобная планировка, большой вестибюль. Напротив него пруд и чуть левее Ленинградский рынок: с одной стороны Амбулаторного переулка — улица Усиевича, а с другой — Часовая.

19 фев. <…> Обед у Ц. И. туда приходит Марьямов прямо из редакции. Там снова сидели и ждали и ничего не дождались. Будто бы отставка Твардовского Брежневым подписана, но ввиду отказа Косолапова и отпадения скомпрометированного Большова надо заново формировать команду, т. е. редколлегию. Завтра секретарьят СП и он наверно все решит. Твардовский был уязвлен тем, что его подпись не поставили под некрологом Малышко.^[83] Тот был его переводчиком.

20 фев. <…> Вечером звонки Ц. И. и Левы. Прощание Наполеона с гвардией состоялось. Твард-ий сказал, что только в годы, когда писался «Теркин», он жил так наполнено и ярко, как в годы «Нов<ого> мира». А. Берзер рыдала. Потом редколлегия поехала пить к матери Лакшина, а «аппарат» сообразил что-то на мест<е>. Был там и Юра <Трифонов>. Но официальной бумажки все-таки пока нет.

21 фев. <…> Перед сном слушал по «Св<ободе>» размышления Амальрика. Не очень интересно. Любопытна только его статистика: подсчет открыто протестующих по профессиям. Кстати, всего их по всей стране чуть больше тысячи (если подсчет верен). Это куда меньше даже тех процентов, которые ставят при публикации итогов выборов, как голосовавших против. Больше всего ученых, затем идут деятели литературы и искусства и т. д. На последнем месте — студенты.

Этот Амальрик странный тип: не то шизофреник, не то провокатор. Сообщает для переписки свой адрес: улица Вахтангова, дом 5, квартира 5. Разумеется, письма будут зарегистрированы. <…>

Продолжаю читать мемуары Витте. Очень интересно. Я их читал и раньше — и даже в первом издании, — но как-то полностью оценил только теперь. Они далеко не объективны, автором владеют многие страсти, но он очень умный человек и лучше других понимает историческую ситуацию. Недооценивал он революционные движения (из-за бюрократической ограниченности) и Столыпина, видимо из элементарной ревности. Впрочем, острие столыпинского плана по крестьянскому вопросу (который В. называл «детским») стало ощутимо во всем значении только в исторической перспективе.

23 фев. <…> Саша <Борщаговский> говорит, что группа «Поезд в завтрашний день» с Э<ммой> завтра будет в Москве. Прошу его не выдавать мое местопребывание, он удивлен, но обещает. То же прошу у Левы и у Ц. И.

Начинаю думать об этом и пропадает рабочее настроение.

Иду обедать к Ц. И. <…> В «Карьера де ла С<ера>»^[84]корреспонденция о «Нов<ом> мире», в которой говорится, что А. Кузнецов был «ближайшим другом» Твард<овско>го и что его отец был «кулаком». Кацева виделась с Косолаповым: он весел, кокетничает, будто не уверен в назначении, с интересом слушал, что-де «вся Москва» говорит о том, что он отказался работать с Овчаренко и Большовым. У нее впечатление, что он отнюдь не огорчен новым постом, в противоречии со слухами. А Твардовский продолжает приезжать каждый день в редакцию. Нервы у всех там измотаны, но бумажки все нет. Статья Р. Лерт^[85]о романе Кочетова, резкая, умная. Витт<орио Страда> в письме благодарит меня за книги. Взял у Ц. И. 50 рублей.

24 фев. <…> Весь мир полон отзвуками ужасной гибели швейцарского лайнера, летевшего в Израиль. Явно, что политически это невыгодно для дела арабов. Значит ли это, что положение стало практически неуправляемым? Тогда взрыв новой мировой войны может произойти каждый день и час.

<…> Изнеможающе сижу над последними страницами 4-ой картины. Они уже написаны в двух вариантах, но кажутся безжизненными. И как обычно у меня, когда я «стараюсь», несколько концов, т. е. не разных, а несколько — один за другим: вернее, несколько «код»<,> потом являются две выдумки <—> элементарные, но ранее не приходившие в голову. Но уже устал и в одиннадцать ложусь. Целый день мучался за машинкой.

25 фев. <…> Звонит Юра и зовет обедать в ЦДЛ. Лавка писателей. ЦДЛ. Обедаем с Борщаговским. Потом Слуцкий и Винокуров. Все недоумевают по поводу затяжки с реорганизацией «Нов<ого> мира». Мало интересует это видимо только Винокурова. Он жалуется на гастрит и говорит только о нем. Саше Б. Гиллер (зав. клиникой Литфонда)^[86] сказал, что Кочетову делали на днях операцию. Опухоль. Метастаза. Он обречен. У Саши просвет с фильмом «Три ночи».^[87] Как теперь начальство смотрит картины: каждый на своей даче. <…>

В конце дня в ЦДЛ вешают объявление о смерти Корнелия Зелинского.

26 фев. <…> Утром не работается: устал… Еду к Леве. Оказывается, вчера все-таки пришла бумажка с принятием отставки Твардовского, но нет еще бумажки о назначении нового редактора. Все это ожидается завтра.

<…> Как раз, когда Бибиси передает недостоверную статью о Мейерхольде («Даму с кам<елиями>» играли в помещении б<ывшего> Зона?), меня зовут к телефону. Это В. Долго плетет разное, а мне хочется дослушать статью и неудобно стоять в коридоре, когда мимо все время шлендает хозяйка, и наконец я говорю что-то в этом роде и разговор иссякает, но статью уже закончили. Еще один повод для моей всегдашней ненависти к телефонам.

27 фев. <…> В пьесе остался последний «жим».^[88]Но он труднее всего. До сих пор не могу решить: стоит ли Евген<ию> Ник<олаевичу> приходить. <…>

В понедельник в три часа Твардовский встретится с Косолаповым, в чем и будет заключаться сдача дел по журналу. Сегодня старая редколлегия празднует 50-летие Кондратовича.

28 фев. <…> Вчера, рассказывая Ц. И. о трудностях окончания пьесы, наимпровизировал эпизод с телефоном. Для кино — это находка. В театре это так крупно не получится. <…>

Отдал хозяйке 50 р. за март. М. б. она уедет.

Март должен быть продолжением «карантина» в личных делах, окончанием и сдачей пьесы, и написанием кино-заявки для Мосфильма или другой студии. <…>

В газетах сообщается список произведений, выставленных на Лен<инскую> премию. Что касается литературы, кино и театра — проект этот небывало убог. Все пожимают плечами. За старые детские стишки, которым чуть ли не 40 лет, выставлен Михалков. Он служит верой-правдой и конечно премию получит.

Это все — одно к одному — идет общее наступление реакции на всех фронтах.

2 марта. <…> Ночью высокая температура. Термометра нет и я не меряю, но чувствую себя отвратительно. <…>

Оказывается, третьего дня в Москве была паника. Прошел слух, что водка с марта будет стоить 4 р. 30 к. Осаждали магазины, брали ящиками. Какой-то психоз. Будто бы есть проект: ввести «сухой закон» и повысить налог на 7 %, чтобы взять в бюджет ту сумму, которую дает водка.

Звонки Юры, Левы, Саши Борщ<аговского>. Множество медицинских советов и предложений помочь.

3 марта. Болен. Скверная ночь. <…>

Вечером еще звонок Левы: ему звонила Эмма со съемок: она сейчас приедет к ним. Прошу не выдавать мой телефон, отделаться незнанием и пр. Тем не менее — взволновался и даже приняв бехтеровку^[89], еле уснул.

4 марта <…> В Москве шабаш антиизраильских воззваний и митингов. <…>

5 марта. Под «антисионистским» воззванием стоят подписи Плучека и Райкина. Для Плучека — это большой карьерный успех. Подписи Слуцкого нет, так же как подписи Каверина. Оказалось вдруг, что Быстрицкая — еврейка.^[90]А в общем-то смысл всей этой к<а>мпании туманен, хотя проводится она рьяно и старательно. Вчера прессконференция передавалась по телевидению. Любопытно, что под воззванием есть подпись заместителя председателя еврейской автономной области. А где же председатель? Ясно, что он Петров или Сидоров.

Моя квартирная хозяйка, сестра Переца Маркиша, подтвердила мне, что М. Эппельбаум^[91] оговорил на следствии ее брата и других и стало быть на его руках была их кровь. Как шла очная ставка. Записать. <…>

Во вчерашней Лит<ературной> газете впервые в нашей прессе статья о Владимире Набокове, в которой говорится о нем все что угодно кроме того, что он очень талантлив. Впрочем, не утверждается, что он агент ЦРУ.

Сегодня вторично передавали по теле прессконференцию о сионизме. Жалкое лицо Райкина. Плучека не разглядел. Апломб старых карьеристов, прожженных демагогов, которым все равно, что говорить. Вялые, циничные, скучающие лица наших корреспондентов: напряженно хмурые иностранцев. Зловещая комедия!

6 марта. <…> Звонок В<еры>. Ее неудачи. Сердится, что я не слишком энергично сочувствую. Саша Палам<ишев> снова хочет видеться. Отговариваюсь. Лева рассказывает о поведении новой редколлегии в «Н<овом> м<ире>». Из № 2 снята только статья Рассадина о библиотечке «Огонек». Пока Косолапов заискивает перед аппаратом. Твардовский, как и следовало ожидать, запил…

7 марта. Мне лучше и я выходил на пол-часа: опустил письма (Леве и Т.) и купил хлеба. <…>

Утром Ц. И. мне сделала по телефону сцену, что не звоню ей. У нее тоже головные боли. Еще звонок Юры. Слух, что с 10-го все-таки подорожает водка

Я уже месяц в Москве. Буду ли я через месяц в Загорянке?

8 марта. <…> Звоню и «поздравляю» Ц. И.: мне звонят Юра и Лева. Юра маниакально боится заразиться гриппом и не заходит ко мне. <…>

Много и часто мучительно думаю об Эмме. От самого себя это можно и не скрывать. <…>

Сегодня взялся за пьесу, но не очень работается.

В Москве полтора десятка домов, где мне рады, когда я прихожу, но я по-чему-то нигде не бываю.

9 марта. Днем хозяйка ушла и я немного помылся. Потом поехал к Юре. Его уговаривает писать сценарий А. Зархи.^[92]Он советуется.93 Я откровенно говорю ему все, что знаю и думаю о Зархи.94 Он колеблется. Его посылают от СП на 10 дней в Монголию. Готовится сесть за «Желябова»: прочитал бездну. Я принес ему «Истоки».^[95]

Р. А. М<едведева> исключили и на КПК.^[96] Слух о готовящейся новой акции ак<адемика> С<ахарова>. А в общем во всем застой и торжество реакции. Твардовский пьет. Наверху сейчас самым влиятельным человеком называют Кириленко, который понемногу все забрал в свои руки. <…>

Кстати, А. Зархи прямо сказал Юре, что хочет иметь «долю», что «у нас обычно берут половину», но он согласен и на 30 %. Из своих 4‑х картин я давал «долю» только в первой — Рязанову — 25 % (или 30 % — уже не помню).

11 марта. <…> Позвонил Авениру Заку^[97], чтобы узнать телефоны Кинопроката. Он дал мне телефон их главной бухгалтерши и она сразу мне ответила, что напечатано уже 652 копии широкого экрана и в мартовской ведомости мне перечислят что-то около 5 тысяч рублей. Это меня как-то ошеломило и даже не верится. Таким образом, бедности осталось всего 2 недели.

12 марта. <…> Проснулся с мыслью, что в ответе бухгалтерши какая-то путаница. М. б. она не разобрала название фильма или мою фамилию? Уж как-то чересчур благополучно. Но звонить проверять неудобно. Можно было бы попросить Ольгу Константиновну в ВУАПе, но она всегда зла как чорт и может отказаться. Остается ждать.

14 марта. <…> Вчера в «Веч<ерней> Москве» объявление о том, что с 16-го будет демонстрироваться «Хламида».

16 марта. Сегодня в 22 кинотеатрах Москвы идет мой фильм. Но я вероятно схожу на него завтра.

17 марта. <…> Прочитал роман Ивана Шевцова «Во имя отца и сына» — это достойное продолжение «Тли» и «Чего же ты хочешь?» — еще один роман в жанре пасквиля, который у нас так успешно развивается.^[98] В книге много больших и мелких доносов и доносиков. Она грубо откровенна и выговаривает то, что более умные «охранители» прикрывают. Любопытно, что в книге совсем нет нападок на «русситов», в отличие от кочетовского романа. Уж не пытаются ли «охранители» заключить с «русситами» некий блок. На практике он уже, пожалуй, существует.

21 марта. Сегодня посмотрел «Хламиду» на обычном киносеансе в к/т «Встреча» на Садовой Черногрязской. Сеанс 16.10. Народу довольно много, но все же зал не полон. Я был вместе с Левой, Люсей и ее сестрой Олей.

Зрители смотрели фильм внимательно: был смех иногда.

Видимо я волновался, потому что после был как избитый: все болело, как после сильного физического напряжения.

24 марта. <…> Звонил Ольге Конст<антиновне>. Вычетов больше, чем 1200 рублей. Если отдам все долги и заплачу по всем счетам и обязательствам, то останется около 2000 рублей. Маловато, но могло бы быть и меньше. Чудо, что напечатали сразу такое количество копий. <…>

Сегодня в Кремле открылся Съезд писателей РСФСР. Вчера мне предлагали гостевой билет, но я не взял. Это витрина с муляжами. Радио сообщает, что на открытии были Брежнев и Косыгин. <…>

26 марта. <…> Звоню и под вечер еду к Надежде Яковлевне, которую не видел с осени. У нее, как обычно, люди: некий физик с дочкой^[99], еще какая-то дама, потом приходят очкарик Андрей^[100]и Мелетинский с женой.^[101] Обычные разговоры и споры о разном, но на этот раз без политического заострения. Спор о Набокове. Физик бранит Юрину повесть «Обмен».

Н. Я. показывает мне номер «Дейли Геральд» от 19 марта, где напечатана большая заметка о ее мемуарах. Рукопись каким-то образом попала за границу и осенью выйдет одновременно в Лондоне и Нью-Йорке. Н. Я. польщена, но и чуть-чуть испугана. Даже не бравирует. <…>

Я привез Н. Я. 2 бутылки Саперави, апельсинов и шеколад. У нее была бутылка настоящего французского Бордо, которое оказалось отличным.

28 марта. <…> Два дня подряд виделся с Юрой. Вчера обедали в ЦДЛ. Сегодня ели там в нижнем буфете пирожки с капустой с соком — ресторан был еще закрыт. Он завтра уезжает на 10 дней в Монголию с писательской бригадой.

<…> Очередной окололитературный скандал: Смеляков (наверно, в пьяном виде) сказал дочери Галины Серебряковой, что ее отец — палач, расстреливавший людей, а мать — б….. Серебрякова прижила эту дочь в лагере от местного начальника. Смеляков — хам, хотя все, что он сказал правда, но зачем это было говорить девушке, которая чуть не повесилась? Серебрякова хочет подавать на Смелякова в суд<,> и парторганизация ССП пытается это все замять.

30 марта. <…> Вечером приходит Лева. Рассказы о «Новом мире». Слух об опале Шел<епина>.

31 марта. <…> Прочитал вышедшее в Самиздате письмо А. Д. Сахарова, В. Ф. Турчина^[102]и Р. А. Медведева руководителям партии и правительства СССР.^[103] В нем дан анализ состояния экономики, развития техники и производства и образования в нашей стране с компетентно подобранными данными, констатируется общее отставание от всех передовых стран мира и с умеренным оптимизмом доказывается, что при постепенной общей «демократизации», выборности, гласности и пр. — это отставание может быть преодолено и — обратное — без них страну ждет катастрофа.

Слышал, что это письмо должны были подписать кроме Сахарова еще ряд академиков, согласных с его содержанием, но в последнюю минуту отказались и тогда Сахаров предложил подписать Р. А. Кто такой Турчин — не знаю. Под письмом дата: 19 марта 1970 г.

Критический анализ завершается планом (из 14 пунктов) конкретных реформ, как немедленных, так и постепенных, носящих не только организационный, но и политический характер. Впрочем, о внутрипартийном положении ничего не говорится, очевидно из своеобразного такта. Фразеология достаточно скромна: как бы все на основе решений ХХ и XXII съездов. Все это достаточно утопично, если говорить о конкретно-исторических возможностях. <…>

2 апр. <…> Фильм «Хламида» очень понравился В. Т. Шаламову, который успел его увидеть. Он приходил в «Новый мир» и рассказал об этом Леве.

3 апр. <…> Еду в ВУАП. На Красной площади хоронят Тимошенко и проезда через центр нет. Заезжаю в большой книжный магазин на проспекте Калинина и узнаю, что вчера там продавались «Литературные портреты» А. Моруа. Нет книги, которую мне хотелось бы читать сильнее.

В пол-четвертого в ЦДЛ приходит Соломоник^[104], которого я угощаю обедом. Много знакомых: Ва<н>шенкин, Окуджава, А. П. Старостин с Арием Поляковым^[105]и еще разные лица. Сима Маркиш^[106]бранит тетку — мою хозяйку…

Илья <Соломоник> приносит мне записку от Нины Мейнцендорф. ^[107]Чудеса! К ней приезжал ее сожитель с Мостовицы^[108]банщик Косяков, сволочь и стукач. Он сейчас где-то директор завода. Уговаривал ехать к нему. Он был с Мих<аилом> Вас<ильевичем> Беликовым, тоже известным стукачом Каргопольлага. И эта сволочь, погубившая в 37‑м году много народа, тоже где-то процветает.

Илья поссорился из-за антисемитизма на работе и собирается уходить. Хочет строиться в Туапсе. Он говорлив, неглуп, но рассказывает все с таким обилием ненужных подробностей, что теряешь нить рассказа.

4 апр. <…> Очень болит сердце, вернее аорта, т. е. центр груди. Еле хожу. Из Лавки <писателей> со встреченным там Левой едем ко мне. Слух о снятии редакторов «Правды», «Известий», АПН «Новости» и ТАСС. Французское радио днем передает слухи о больших перемещениях в Москве. Называют еще имена Косыгина, Машерова, Гречко, Подгорного. Они не были на похоронах Тимошенко. Но позднее передают о приеме Гречко Рауля Кастро.

6 апр. Вчера вечером был у Гариных. Обычные разговоры. Комментарии к слухам о перемещении. Будто бы новый фильм о Чайковском — провал: плохи Смоктуновский и Плясецкая.^[109] <…>

<…> Читал еще один пасквильный роман И. Шевцова «Любовь и ненависть». Он их печет как блины и печатает огромными тиражами. Это — явление. Нет на него молодого К. Чуковского. <…>

Бибиси передало комментарий <…>. Передавали и заявление жены Григоренко и его записки, пересланные из тюрьмы. Его поездка в Ташкент была спровоцирована. В ташкентской тюрьме его били и пр. Он заявляет, что считает ненужным сейчас создание подпольных организаций: нужен непрестанный протест против нарушения конституции, протест прямой и открытый, в легальной форме.

8 апр. Утром звонок: снят Демичев.^[110]Но это уже не так просто: он член или кандидат политбюро. Происходит широко задуманная операция реорганизации агитпропа и культуры, хотя смысл ее еще затемнен. Известно, впрочем, правило: все новое происходит в сторону ухудшения. <…>

Читаю Моруа. Это хорошо, хотя м. б. я ждал и большего. Масса звонков, но я не подхожу. <…>

Опубликован состав комиссии по литнаследству К. И. Чуковского. В нем нет Лидии Корнеевны, но есть ее дочь.^[111]Председатель — ничтожный Кассиль.

Все эти дни беспрестанно звенит дверной звонок. Маленькие школьники спрашивают: нет ли макулатуры?

9 апр. <…> Звоню Т. с тем, чтобы приехать. Сразу жалобы и слезы. Ссоримся и решаю не ехать.

11 апр. 1970. <…> Сегодня в 22 часа 13 минут по московскому времени с мыса Кеннеди должен стартовать «Аполло-13» на луну. В городе острят, что это приурочено к годовщине Ленина.

12 апр. Заходил к Н. П. Смирнову. Он уверяет (со слов Сартакова^[112]), что с Нового года будет основано новое большое издательство «Ясная Поляна», что дано указание купить бумагу заграницей. Н. П. человек малодостоверный.

В. А. Твардовская предлагает мне будущей зимой жить у нее на зимней даче.

<…> Вернулась моя хозяйка. Хочу дня через 2–3 попытаться перебраться в Загорянку.

Полет Аполло-13 проходит нормально. В четверг рано утром должна произойти посадка на луну.

Рассказ Мизиано о судьбе Меркадера (убийца Троцкого)^[113], живущего сейчас в Москве и работающего в архиве испанской компартии по протекции Долорес.^[114]Отношение к нему интербригадовцев. Его жена испанка (из гостиницы при тюрьме!) работает на радио в передачах для Испании. Мать порвала с сыном и партией после разоблачения Сталина и живет одиноко в Париже. Она ждала его с Этингером^[115]на углу улицы в машине, когда произошло убийство. Ей дали орден Ленина.

13 апр. <…> Впервые приехал в Загорянку. <…> В доме все в порядке. В моей комнате плюс 11 градусов. <…> Забор сломан в трех местах. Все как-то грязно, запущенно. <…>

И все же надо переезжать дня через два.

14 апр. <…> Час дня. Услышал по французскому радио, что этой ночью на «Аполло-13» произошла авария электрооборудования, пилоты перешли в лунный отсек и сейчас решается вопрос, как им помочь. Возможность спасения не исключена, но высадка на луне невозможна. Запасов кислорода достаточно, но вернуться на земную орбиту они могут только после перехода на лунную орбиту, т. е. не ранее пятницы.

15 апр. В шесть утра я уже ловлю «Г<олос> А<мерики>». Космонавтам полчаса назад удалось сделать маневр вокруг луны, благодаря которому они вышли на земную траекторию. <…> Во всех церквах США молятся за их спасенье. <…>

Обедаю у Ц. И. <…>

На обратном пути встреча с Л. Зориным.^[116] Он хвалит Эмму в пьесе Рахманова. «Прекрасно». Оказывается, премьера была 10-го.^[117] А я и не знал. Он удивлен. Укол боли. <…>

Итак, прошла первая за многие годы премьера Эммы, на которой я не был, не послал телеграммы, цветы.

Доигрались мы с ней.

17 апр. <…> Вечером с огромным волнением слушаю сообщения о приближении космонавтов к земле. Волнение делается нестерпимым, когда снаряд входит в атмосферу и радиосвязь прекращается. Кажется: вот сейчас они сожжены. Весь мир смотрит приводнения по телевизорам, кроме СССР и Китая. Но вот поймали голос космонавтов. И на экранах телевизоров уже виден снаряд на трех парашютах. Еще волнение. Когда открыт люк, но еще никто не показывается из него. Ура! Все благополучно. То, что казалось невероятным, произошло: космонавты спасены.

24 апр. Почему-то болит сердце. Как бы не попасть в больницу.

Тоска.

26 апр. Пасха. Ясный теплый день.

Днем Лева привозит № 2 «Нов<ого> мира» и пакет с вырезками. <…>

Лева рассказывает о тяжелой обстановке в редакции из-за интриг Лакшина.

27 апр. Теплый, почти жаркий день.

Убрал начерно весь дом: иначе жить невозможно. Осенью натаскиваешь много грязи, воцаряется хаос. <…>

Вчера ездил в город. Заехал за Ц. И. и отправились на празднование дня рождения Ю. А. Фельдмана.^[118] Оно было на квартире Мизиано (дочери б<ывшего> директора Межрабпомфильма, итальянского политэмигранта). <…> была Р. Лерт, автор статьи о романе Кочетова, которая полтора месяца назад ходила по рукам.^[119] Моя догадка оправдалась: это та самая Лерт, которая была секретарем редакции в «Рабочем искусстве», когда я начинал репортерить сорок лет тому назад. Она помнит меня юного, знает по моим изданным и неизданным статьям меня теперешнего, но никогда не отождествляла одного с другим.^[120]

Ю. А. предложил первый тост и минуту молчания за тех, кто не вернулся из лагерей. Второй в честь тех, кто вернулся: в доме их было трое: он сам, Ц. И. и я. Почти весь вечер разговаривал с Лерт. У нее есть копия «Встреч с Пастернаком». <…>

28 апр. В Воронеже вышел том «Ученых записок» местного института, целиком посвященный творчеству Андрея Платонова. В первой же статье, в первом абзаце цитируется моя статья о нем.^[121] <…>

Разговор с В. Розовым, который восхваляет мое о Мейерхольде и сожалеет, что у него сперли «Тарусские страницы».^[122] Обещаю ему подарить. <…>

Лева мечтает отделаться от «Нов<ого> мира», где хозяйничает Большов. <…>

29 апр. <…> Вечером сенсационное сообщение Израиля, что советские летчики ведут охранную службу над Египтом. <…>

30 апр. <…> Прочитал очень интересную книгу С. Шешукова «Неистовые ревнители».^[123] Это хорошо документированная история РАППа, написанная с явно антирапповских позиций, с явной симпатией к Воронскому и Полонскому^[124] при всех оговорках. Странно, что издательство «Московский рабочий» в такое время выпустило эту любопытную книгу. Автор, о котором я ничего не знаю, талантливый исследователь-историк. Он собрал множество фактов.

2 мая. Вечер. Одиннадцать. Только что уехала Эмма на «Стрелу». Она появилась вчера утром вместе с Левой. Лева скоро уехал. Примирение, легкое и быстрое, словно она его уже хотела… <…>

Трудный случай — брак Толи.

Сидим в саду, слушаем соловьев.

Не поехал ее провожать на вокзал в Москву, потому что болело сердце.

3 мая. Жаркий день. Привыкаю к ощущению душевного равновесия.

Полдня читаю старые номера «Былого».^[125]Какая удивительная страна Россия!

Надо лечить сердце — ничего не поделаешь. Может быть, еще поживем.

Меня в Ленинграде искал Некрасов^[126]на предмет сочинения сценария о его предке и была телеграмма от Молдавского.

Умер от своей гангрены Луспекаев.^[127]

4 мая. <…> Сообщение о смерти П. Жемчужиной-Молотовой.^[128]Молотову недавно исполнилось 80 лет и он вполне здоров.

Во второй половине дня градусник в тени показывал 30. Страшно нос высунуть. Тяжело сердцу.

8 мая. <…> «Сценарист Александр Гладков не был связан ни необходимостью строго следовать за документами, ни обязанностью идти за литературной основой — как уже упоминалось выше, в художественных произведениях самого Горького этот период его жизни не освещен.

<…> Надо сказать, что талантливый и опытный драматург А-р Гладков, давно зарекомендовавший себя произведениями на исторические темы, неплохо справился с этой непростой задачей. Она оказалась созвучна характеру дарования сценариста — дарования, умеющего сочетать историческую достоверность с веселым освещением характеров и событий. <…>

<…> Это интонация самоиронии, добродушно-насмешливый взгляд на нескладного, наивного еще во многом человека, жадно тянущегося к свету, к истине, к творчеству…» и т. д.^[129]

9 мая 1970. Снова праздник, снова юбилей. Нет уже мочи от них. <…>

Словно страна стыдится будней… <…>

Принес с почты толстенную пачку газет, а читать нечего: везде одно и то же…

11 мая. Ездил в город. <…>

Купил книгу о В. Я. Шебалине.^[130] Читаю ее с волнением. Я его хорошо знал и любил. Захотелось написать о нем.

13 мая. <…> Перед вечером невероятно поют соловьи. Самый виртуоз где-то в березах у забора за черноплодовой рябиной. Необыкновенно красиво.

Достал 28‑й том Герцена, которого у меня не хватало. Теперь совсем полный.

14 мая. <…> Неожиданно получаю бандероль от В. Розова. Его последняя книга «Мои шестидесятые», в которой 4 пьесы и статьи. Надпись: Александру Константиновичу Гладкову с благодарностью за Вашего Мейерхольда с пожеланием добра. В. Розов. 1970. 11 мая.

Прочел сборник о Шебалине. Жаль, не знал, что он делается, а то тоже написал бы. Я его хорошо знал и очень любил. И кажется, понимал. Было время, когда я встречался с ним часто и он бывал со мной открыт. Помню, как однажды, когда Тихон Хренников^[131] уже вошел в славу, он горько сказал о том, что тот по-серьезному «не состоялся». Многое для меня было новым. Я конечно слышал про его болезнь, но не знал, что это было так трагично. Да, пожалуй, после моего возвращения я уже с ним ни разу не встретился — теперь я понимаю почему.

Середина 30‑х годов, студия Хмелева^[132] и дом Вильямсов.^[133]Мы жили по соседству и всегда вместе возвращались. Потом — ГОСТИМ, Мейерхольд, затем в Свердловске во время эвакуации. Его рабочие планы. Он тоже хотел писать муз. комедию по «Давным-давно».

15 мая. <…> Сегодня окончательно раскрылась одна загадка. В театральном журнале Бибиси с отзывом на чешский спектакль «Ревизора» выступал Николай Рытьков.^[134] Это он — тот диктор английских передач, который делает много ударений. Я его хорошо знал и даже сидел с ним вместе весной 49-го года в одной из камер Лубянки. Вернувшись (он сидел дважды), он был в труппе театра Лен<инского> Комсомола, когда там ставилась «Первая симфония».^[135]Да, это он, сумасшедший эсперантист и чудак. Забавно. Пражского «Ревизора» он обругал: наверно, правильно.

16 мая. <…> Бибиси передает, что вчера в США умер от сердечного приступа Аркадий Белинков. Он недавно перенес операцию на сердце, а в конце прошлого года попал в Италии в автомобильную катастрофу, которая ухудшила его состояние. Он считал, что эта авария не случайна. Ему исполнилось 49 лет.

20 мая. <…> Ездил в город. Встреча в Лавке с бывшей Любой Фейгельман. До чего же она стала противна. Мы почему-то не здороваемся. Теперь она Любовь Руднева, член ССП. Пишет слащавые повестушки. К обширному лагерю прогрессистов не принадлежит. <…>

Умер Илья Нусинов, драматург и сценарист, писавший вместе с Лунгиным.^[136] Он был сын расстрелянного профессора Нусинова.^[137] Я с ним познакомился весной 1942 года в Свердловске, где он был с каким-то военно-инженерным училищем. Однажды там ему и его товарищам мы с Арбузовым читали только что дописанного «Бессмертного».^[138] Он был хороший человек. Помню его и на похоронах Пастернака.

22 мая. <…> Бибиси сообщает, что арестован этот таинственный Амальрик. Арестовали его на даче, а обыск был и на даче, и в Москве. В сообщении он назван «советским писателем».

25 мая 1970. <…> (АКГ в гостях у Ц. И. — М. М.) Марьямов прочитал первые 4 листа из нового романа Солженицына и говорит, что это очень хорошо.

Обедаю в ЦДЛ. <…> Еще встреча с Храбровицким, который тут же у гардероба начинает обличать Н. П. Смирнова как «провокатора», говорит, что написал на него заявление в ССП (я об этом знал от Н. П.) и прочее. Он производит впечатление сумасшедшего. Еле от него отделываюсь. <…>

29 мая. <…> Арестованный Амальрик будто бы перевезен в Свердловск, где были найдены его произведения. Свердловск запретный город для иностранных корреспондентов и там суд над ним вызовет меньше шума.

30 мая. <…> Умерла художница В. Ходасевич, бывшая любовница Горького, много знавшая и мало об этом в мемуарах сказавшая.^[139]

31 мая. <…> В без четверти шесть Бибиси передало, что в Москве арестован Жорес Медведев. Я с ним никогда не встречался, но читал его антилысенковскую рукопись. Он работал в Обнинске и несколько месяцев назад был снят якобы за устройство там выступлений Солженицына. Знаю это со слов Р. А. <Медведева>. Это может коснуться и его. <…>

Еще передали по радио, что в десятилетнюю годовщину смерти Б. Л. Пастернака к его могиле было паломничество. Поэты читали стихи и пр. А я, откровенно говоря, забыл про эту дату…

3 июня. С утра еду в город. Был у Юры. <…>

Поразительны подробности задержания Жореса Медведева (от Р. А., т. е. все точно). Ордера на арест не было. К нему на квартиру в Обнинск явился майор милиции и врач-психиатр. Он отказался подчиниться. Заперся. Ломали дверь. На его слова, что это незаконно, майор ответил: — Мы органы насилия… Его отвезли в Калугу и поместили там в сумасшедший дом в общую палату. На след<ующий> день Р. А. на машине бросился туда. С ним еще какие то друзья их отца, старого коммуниста. Зав. психиатрической лечебницей доктор Лифшиц, еще молодой человек, заявил, что он считает Жореса сумасшедшим на основании чтения его работ. Как Р. А. пошел к врачу на дом и ждал его, а жена врача угощала его пирожками и как чуть не упал в обморок врач, пришедший из больницы и увидевший Р. А. поедающего пирожки (он и Жорес схожи, как близнецы). Врач смущен и испуган. Р. А. ему говорит, что тот всю жизнь будет стыдиться лже-экспертизы и пр. Потом новая экспертиза, уже с москвичами. На нее прорвался один академик-генетик, друг Жореса. Телеграммы Твардовского, Капицы^[140] и др. Как Р. А. в воскресенье звонил на Лубянку и жаловался и ему дежурный ответил, что надо звонить в понедельник. — А если беззаконие совершено в воскресенье, кому жаловаться? — спросил Р. А. — Жалуйтесь своей жене! — ответил дежурный. Это все подлинно. Он сумел проникнуть к Б<,> помощнику Брежнева. Тот ничего не знал и обещал доложить Брежневу. Р. А. думает, что органы в стороне. Сомнительно. В общем вторая экспертиза признала Жореса здоровым, но требующим «наблюдения».

На днях будто бы состоялось расширенное заседание совета министров, где Брежнев поломал долго разрабатывавшийся пятилетний план, показав дутость многих цифр.

3 июня 1970 (продолжение).

Мише Шатрову грозит исключение из партии. Он со своей «документальностью» и методом сочинения пьес с помощью ножниц и старых стенограмм, где-то какую-то фразу Троцкого отдал Дзержинскому или что-то в этом роде. Его пьесы везде сняты. Он конечно не «троцкист», а бизнесмен, который сорвался. Он мало талантлив, но ловок. <…>

Жаркий день. В городе летит тополиный пух. Под вечер маленький дождик.

Был в городе менее пяти часов, а очень устал.

Еще был встречен в ЦДЛ Коля Панченко.^[141] Н. Я. здорова и 15-го переезжает к Е. Я.^[142] в Переделкино. Надо бы навестить ее.

Дневник хранится в РГАЛИ. Фонд А. К. Гладкова 2590. Оп. 1. Ед. хр. 110: от 1 янв. до 31 дек., почти без пропусков, листы прошиты: машинопись, около 180 стр.

1971

[РГАЛИ, Фонд А.К. Гладкова 2590, оп.1, е.х. 111: листы не сшиты, как делал сам АКГ, но пробиты для прошивки (или, возможно, были прошиты, но нитка перетерлась): машинопись, 1-й экз-р: с 1 янв. и до 30 дек. почти без пропусков, заполнено около 220 стр.; выборки]^[1]

1 янв. Вчера часов в 10 вечера зашел Борис Натанович^[2] и потащил к себе, сказав, что кроме него и семьи, никого не будет. Прельщенный индейкой и немного нервничая от непривычного в этот вечер одиночества, я пошел, хотя чувствовал себя неважно (болели сердце и правая нога). (…) Пил немного, но ел с удовольствием. Некое притупление чувств. # После 12 зашли соседи Б.Н.: идущий в гору прозаик Борис Васильев и его жена^[3], дочь старого режиссера Краснянского^[4], с еще какими-то дамами. # Вернулся домой (это рядом — на Часовой) около трех часов ночи. # (…)

2 янв. Утром заглянул в № 12 «Юности», купленный на днях, и к своему удивлению нашел там стихотворение Д. Голубкова^[5] о моей пьесе. # Вот оно: [рядом вклеено вырезанное из журнала стихотворение] # Стихотворение милое и исторически точное. #

5 янв. Вчера снова был в ЦТСА на «Давным-давно». Зал почти полон. Аплодисменты среди действия, овации в конце. Настоящий успех. Актеры играют все лучше от раза к разу. (…) # Были Тихон и Клара Хренниковы^[6]. (…) # Вызвали и нас с Тихоном. Мы облобызались на сцене к восторгу зала. (…) # (…) # Все дни болела нога: сегодня меньше. # (…) # Вчера до спектакля у меня была В. [Знакомая последних лет жизни АКГ, Вера, которую он обозначает или именем, или одним инициалом, как в записях этого года] # (…) # Тихон от спектакля в восторге. Он считает, что он возобновлен блестяще. Даже сказал, что за 25 лет после премьеры ЦТСА не сделал ничего лучшего. Клара в антракте громко сравнивала меня с Грибоедовым.

7 янв. (…) # В Лен-де еще один «еврейский» процесс^[7]. # Отдал на днях перепечатать «Встречи с Пастернаком», а то у меня не осталось ни одного приличного экземпляра. Ума не приложу — куда все ушли. ##

8 янв. Мороз. Нога все-таки болит. Сонливость. # Письма (новогодние) от Л.Я. Гинзбург и В.Т. Шаламова. (…) # (…) # Новые вести из Загорянки насчет газа. Завтра там общее собрание. Иду к Ц.И. и от нее звоню Г.М. Токарю^[8], что болен, и передаю ему мой «голос». # [речь о проведении магистрали газа на дачные участки в Загорянке]

10 янв. Вчера вечером смотрели с Ц.И. у нее по телевиденью «Гусарскую балладу». Без цвета фильм много теряет. И вообще все в нем (кроме лошадок и погонь с драками) после спектакля ЦТСА кажется жалковатым. Видели вчера фильм миллионы. Любопытно, окажет это влияние на сборы в ЦТСА или нет? Думаю, что не очень, а м.б. даже послужит рекламой. # Пьеса куда лучше фильма. # Рязанов мне сказал на премьере спектакля, что теперь он бы поставил ее в кино уже иначе. # (…) # Не помню, записал ли, что Сима Маркишь^[9] женился на венгерке и уехал совсем в Венгрию. С его лингвистическими способностями ему теперь открыта дорога в весь мир. Человек он образованный, одаренный и умный. ##

11 янв. (…) # Говорят, что в провинции очень плохо с продуктами. Даже в Яро-славль все возят из Москвы. (…) # У винного отдела магазина «Комсомолец» на ул. Черняховского целый день толпа. Одни покупают, другие сдают посуду, третьи что-то ганашат. Невероятное пьянство. Володя Трифонов сейчас живет у Левы^[10]. Он пьет. Наверно с ним по слабоволию пьет и Лева. # По правилу: свято место пусто не бывает, думаю о В. Надо тут остановиться. # Вчера «скоропостижно» умерла Н.А. Пешкова, вдова сына Горького и по слухам его любовница, а также любовница Ягоды, роковая женщина горьковского дома. Ее там называли «Тимошей». # (…) # В 4 часа звонок. Не открыл почему-то. Потом упала записка. Из нее узнал, что это была В. [последняя строчка «съезжает» вниз и 3 последние слова дописаны шариковой ручкой] ##

13 янв. (…) # (…) Машинистка вернула «Пастернака». После вставок получилось 175 страниц, т. е. более 7 листов^[11].

15 янв. (…) # Днем явилась врачиха по вызову В. Это меня злит. Потом вахтерша принесла от нее яйца, хлеб и пр. И еще письмо. ##

17 янв. Сегодня утром звоню Юре [Трифонову] и иду к нему поговорить о повести «Ребров и Ляля». Решил сказать ему все, что думаю, откровенно^[12]. У него сейчас большой литературный успех (…) и моя критика не должна бы травмировать. Он слушает меня внимательно, почти со всем соглашается, хотя немного и расстроен. Благодарит. # (…) # В. хорошая девка, но полная глупой активности, самолюбия, обид и пр. # Снегопад. # Придумал хороший рассказ о Леве Тооме и Ю. Мориц^[13]. То есть это — основа: их отношения, его смерть, его стихи и пр. ##

18 янв. (…) # Мне кажется, что вчера я сделал доброе дело — если уговорил Юру основательно переделать повесть. Как будто — уговорил, если он не передумает. #

19 янв. (…) # Утром пришел № 1 «Звезды» с первой половиной романа В. Каверина «Перед зеркалом»^[14]. Сразу начал читать и, пока не прочитал, не садился за машинку, не ел, не пил. По-моему, это очень хорошо. # Интересно, что сегодня думает Юра о моей критике его новой повести. Будь жива Нина^[15], она была бы мной возмущена и сказала бы: — Он просто тебе завидует. — Или что-то в этом роде. # Я, конечно, третьего дня понимал, что рискую поставить на карту нашу дружбу: иногда дружба лопается из-за более мелких вещей, — но пошел на этот риск, потому что надеялся на себя (что сумею сказать как надо) и на него (он должен бы верить мне: столько переговорено о литературе)^[16].

21 янв. (…) # Смутные слухи о разногласиях наверху. По одной, весьма туманной версии, тройка: Мазуров, Полянский и Шелепин^[17] хотят свалить Бр[ежнева]. Из этих трех мы что-то слышали только о Полянском — друге Сафронова и Кочетова и тайном покровителе Швецова и «русситов»^[18]. Шелепин видимо просто честолюбец-политикан. О Мазурове ничего неизвестно. Бр[ежнев] мало популярен, но уж лучше он… ##

25 янв. (…) # Ходит по рукам какой-то документ (около листа) — нечто вроде платформы русистов^[19].

Каржавин^[20] читал и рассказывал Е.А.К.^[21]. По ее словам, это смесь правды и лжи, критики и националистической демагогии, что-то вроде великорусского фашизма. Если это все так, то вот уже две оппозиционные силы противостоят режиму: либералы-демократы типа академика Сахарова и русисты. Пожалуй, есть и третий оттенок: коммунисты-антисталинисты, апологеты ХХ и ХХII съездов. Это зародыш трех политических партий, оппозиционных правительству. Но пока только именно — зародыш. #

26 янв. Такое настроение, что могу сделать какую-нибудь глупость. (…) # Сегодня в «Сов. культуре» в хронике заметка о «Давным-давно». Пьеса названа «веселой музыкальной комедией». Нехай! # (…) # Днем поехал к Н.Я.М.^[22]. Застал ее больной и лежащей в постели. Сердце. Ждет акций начальства, но храбрится. Привез ей апельсинов и коробку шеколадного^[23] набора. Посидел часа два, увидел, что она устала, и ушел. В квартире хаос. Она беспрерывно курит, несмотря на запрет врачей. Все тот же Беломор, что и всю жизнь. Все бесконечно грустно — и она, и я, и разговор об Эмме^[24], и все вокруг… # Н.Я. несколько раз задавала мне одни и те же вопросы, я отвечал, она спрашивала снова, забыв, что я ответил. Шаламов к ней не ходит с тех пор^[25]. # Я тоже хорош! Забыл, что вчера в ЦДЛ вечер памяти И.Г. Эренбурга. Надо было пойти. # Вечером приезжает Лева. Поговорили о том и сем. В оценке Юриной повести «Ребров и Ляля» мы сошлись почти целиком. Он тоже сказал Юре все, правда, уже после меня^[26]. Он снова сидит в «Нов. мире», временно. ##

27 янв. (…) # В «Лит. газете» напечатано открытое письмо к Солженицыну эстрадного певца Дина Рида (?)^[27]. Конечно, эстрадники не обязаны разбираться в общественной жизни и истории, но А. Чаковский мог бы понимать, что подобное вы-ступление маловесно, мягко говоря. Дин Рид — третьесортный шансонье, мода на которого мимолетна. #

29 янв. (…) # Пришел по почте № 1 нового журнала «Человек и закон». Самое интересное в нем — подробное описание дела убийцы Ионесяна, так взволновавшее Москву^[28]. Я как раз в эти дни приезжал из Ленинграда, жил в комнате Оттенов^[29] и хорошо все это помню: общий испуг, слухи^[30]. #

30 янв. (…) # Купил в «Науке» 14 томов писем Тургенева — безумие при безденежьи. #

1 фев. (…) # Говорят, что поэт Н. Рубцов из Вологды, о смерти которого сообщалось, был задушен не то своей женой, не то любовницей^[31]. Есть еще страсти на земле… # (…) # Вчера, наконец, купил 14 томов писем Тургенева, о которых долго мечтал. Я никогда их не читал подряд, а только в случайных публикациях. Интересно! Мое внимание на них обратил Н.Р. Эрдман года 2–3 назад^[32]. # (…) # У американских космонавтов [на «Аполло-14»] заедает механизм стыковки^[33]. Возможно, им придется вернуться обратно без высадки на Луне. #

2 фев. Американские космонавты летят. # Выползал из своего уединения. Смотрел в «России» фильм «Бег», похвалами которому полны газеты.^[34] Обедал в ЦДЛ. Долго стоял в очереди на такси на Пушкинской площади. # В ЦДЛ (…) # Фильм «Бег» очень неровен. Он одновременно и талантлив, и безвкусен. Ему как бы не хватает умного редактора. В сценарии пропали какие-то важные звенья и вместе с тем много лишнего. Замечательно играет Хлудова Стрженевский^[35]. Чар[н]ота — М. Ульянов почти хорош. (…) Однообразен А. Баталов, роль которого деформирована в сторону героическую, чего нет в пьесе. Он внешне похож (по гриму) почему-то на Абрама Эфроса^[36]. Местами видна фанера декораций. Массовки хороши. Фильм кончается как художественное целое минут за 15 до фактического конца. Все после сцены встречи Чарноты с Люськой неинтересно и слабо. Есть пошлость. Зная дальнейшую судьбу возвратившихся на родину казаков, можно ли так аляповато ставить их сцену. И текст тут тоже ужасно фальшивый. (…) Пошловат эпизод с гробовщиком и коллективным самоубийством. Если бы его выбросить, (…) развернуть трагикомически роль Баталова, найти финал для Хлудова и вообще другой финал фильма, четче выстроить драматургию, то фильм мог бы быть превосходным. Насколько мне не понравился «Скверный анекдот»^[37], настолько многое пленяет в этой работе Алова и Наумова. В лучших сценах угадан стиль Булгакова: редкая у нас вещь в кино. # Недавно мне пришла мысль и я все время к ней возвращаюсь — что-то сделать из истории моей детской любви в Озябликове и встречи с ее героиней через 21 год в военной Москве^[38]. Это — или большой рассказ, повесть или… мог бы быть отличный сценарий, но такую тему не утвердят. Тут вся прелесть в том, что в зрелой женщине я видел все еще ту самую девочку. Может быть, ввести ее дочь (на самом деле был сын), которая «та». Детская любовь — бурная, дикая, отчаянная — контрастирует любви «взрослой», счастливой как бы, но лишенной чего-то, что было там^[39]. ##

3 фев. Сегодня в «Московском комсомольце» напечатана «беседа» со мной. Это сокращенный и чуть измененный текст послесловия к пьесе (…)^[40]

[вклейка газетной статьи — на той же странице с заглавием «В переулке на Остоженке»: ] # Для театра им. Вахтангова (…) # Суровой зимой 1920 года в одном из переулков на Остоженке начинается действие пьесы, заканчивается оно весной 1922 года. Эта датировка не условна и не приблизительна: за ней конкретная историческая действительность. (…) В некоторых героях пьесы, может быть, угадываются черты реальных прототипов, но я не ставил себе задачей историческую портретность. Она обеднила бы и сковала мой замысел. Правильнее сказать, что в пьесе все исторично, хотя в ней свободно скомпонован тот материал, который мы знаем из мемуаров и устных преданий. # Все персонажи вымышлены. Но мне хотелось бы, чтобы за пределами сюжета чувствовалось, что где-то рядом существуют и великий гигант Станиславский, и фантастический Мейерхольд, что в Политехническом гремит бронзовый бас Маяковского и в кафе поэтов читает «Пугачева» Сергей Есенин. # (…)

5 фев. Космонавты высадились на Луне в 12 часов 16 минут. Сейчас, когда я пишу это (в половине девятого вечера), они уже ходят по Луне и собирают камни.

5 фев. (…) # Рассказ Эдлиса^[41] из первого варианта мемуаров Жукова о том, как Сталин сначала хотел сам принимать парад Победы в июне 45-го года и упражнялся в верховой езде в Манеже, но сколько его ни подсаживали на лошадь, та его скидывала и брыкалась. (…) Будто бы вообще первый вариант мемуаров был более антисталинистским. ##

7 фев. Моя светская жизнь продолжается. # Днем был у Арбузова^[42]. (…) # Потом обедал у Гариных^[43]. (…) # От них перед ночью заехал к Ц.И. (…) ##

8 фев. (…) # За два дня устал с отвычки от шлянья по гостям и наслаждаюсь сегодня одиночеством. #

15 фев. (…) # Вечером разговор с [Е.Р.]Симоновым^[44] — как в Версале: «счастлив, что начинаю работать», «мы все очень рады» и т. п. На днях будут распределять роли. (…) # В редакции [ «Нового мира»] очередное событие: Озеровой и Берзер предложено подать заявление об уходе. #

16 фев. (…) # Как-то не могу привыкнуть к тому, что с пьесой все в порядке. (…) # Надо походить на спектакли вахтанговцев, посмотреть актеров, но не хочется одному. Может, снова приедет Эмма. # Привычка к неудачам — скверная привычка: когда все идет нормально, чувствуешь себя не в своей тарелке. Было время: была и другая привычка — к удачам. Они быстро кажутся нормой, словно иначе и быть не может. Как это ни странно — и неудачи тоже начинают казаться нормой, если их много подряд. #

18 фев. Вчера отдал пьесу в журнал «Театр». (…) # (…) # У Твардовского был консилиум. Врачи заявили, что нужен перерыв в лечении для отдыха организма, и просят взять его домой. Ц.И, услышав это от В.А. [Твардовской], тут же у телефона заплакала. В этом есть нечто зловещее. В больницах предпочитают, чтобы безнадежные больные помирали не в их стенах. Он сам хочет лежать на даче, это почему-то сложно для семьи в смысле ухода. У него вылезли волосы от облучения. # На днях подвез на такси Шуру Шток. Она была вежлива, я тоже. А после моего разрыва с Т. она больше всех поливала меня грязью, что сыграло роль в моем отдалении от Исидора^[45]. ##

20 фев. Вчера был в ЦДЛ на обсуждении повестей Юры Трифонова в секции прозы. (…) # (…) # Возвращаюсь к Юре. Сейчас «час-пик» его успеха. (…) ##

21 фев. (…) С наслаждением читаю письма Тургенева. # (…) # Лопаю гречневую кашу из концентратов. Не хочется ни к кому идти обедать. #

22 фев. (…) # Бибиси сообщает, что Валерий Челидзе^[46], друг и соратник акад. А. Сахарова, был недавно вызван к генеральному прокурору СССР, и тот предупредил его, что если комитет Сахарова не будет официально зарегистрирован (а кто его зарегистрирует?), то власти его станут преследовать «по закону». Р.^[47] рассказывал, что этот Челидзе имеет огромное влияние на Сахарова. ##

26 фев. [отчет о бурном обсуждении в ЦДЛ секциями прозы и критики книги Ковалевского и статьи о ней Б. Бялика в № 1 ВЛ^[48]]

27 фев. (…) # Узнал от Левы (а Ц.И. еще от кого-то), что Юра еще в январе зарегистрировал брак с Аллой, но почему-то это скрывает^[49]. Леве он сказал, а мне почему-то нет. И Ц.И. не сказал. И видимо своей матери и дочери тоже. Странный человек. # Вечером он звонит из Пахры. Туда же перевезли Твардовского.

4 марта. (…) # Провожаю Эмму на поезд № 26. (…) # Три дня не слушал Бибиси. # Дочитываю письма Тургенева. Жалко его, боль[но]го, умирающего… Как-то сроднился с ним. #

6 марта. Письмо от В.А. Каверина [с благодарностью за отзыв АКГ о его книге] (…) # Письмо пришло на ул. Грицевец. Я сегодня заезжал туда и взял. # Дал Т.^[50] 125 р. Ее на днях приняли в кооператив вместо меня. # Уйдя оттуда, встретил на углу Никитского бульвара и Арбатской площади (вернее — на бывшем углу) В.Т. Шаламова. Прошлись по проспекту Калинина, зашли в книжный магазин. Он прилично одет. Продолжает писать о своей жизни. Написал о Вишере, собирается писать о Вологде первых лет революции, терроре М. Кедрова^[51] и пр. # (…) # В Москве говорят, что у уезжающего в Израиль (но еще не уехавшего) режиссера Калика был обыск^[52]. А вчера будто бы избили английских корреспондентов, явившихся к еврею-инженеру, тоже получившему разрешение на выезд. # Шаламову понравился фильм «Бег». # Сегодня в Вечерке в преддверии женского дня очерк о Наташе Швецовой, с которой я писал Наташу Шведову в «Молодости театра»^[53], даже не зная, жива ли она. Оказывается, она служит помрежем в т-ре Моссовета^[54]. # Иногда вижу в ЦДЛ Любу Фейгельман, ныне пишущую слащавые повестушки под псевдонимом Любовь Руднева. Мы почему-то не здороваемся — сам не знаю отчего^[55]. #

7 марта. (…) # Юра, однако, не торопится дать мне прочитать переделанную повесть. (…) Может быть, опасается, что я не буду удовлетворен поправками? Мое место в дружеском кругу не очень прочно, потому что они все перезваниваются ежедневно, обмениваются новостями, а ко мне позвонить нельзя, а я сам звоню редко по своей нелюбви к телефонным разговорам. Как теперь говорят, — я «неконтактен». #

8 марта. (…) Свое лучшее произведение, «Кандида», Вольтер написал в 65 лет! Это оставляет некоторые надежды. #

9 марта. Длинное письмо от Н.Я. Берковского^[56] (…) Бранит меня за то, что я недостаточно энергично «продвигаю» свою мемуарную эссеистику, и дает добрые советы насчет стенокардии. # (…) # Припоминаю разговор с Шаламовым. Он ненавидит Льва Толстого и как философа, и как человека, и как писателя. Сказал, что если бы у него нашлось время, он написал бы о нем работу, где показал бы его ничтожество. Мы разговаривали на ходу, и он не аргументировал даже бегло своего мнения. Это может показаться чудачеством, но В.Т. слишком серьезный и убежденный человек, чтобы так к этому отнестись. Сам он пишет прозу очень простую и неукрашенную, но преклоняется перед «Петербургом» Белого. # (…) # Идея: попробовать напечатать отдельно «Молодость Мейерхольда», в которой 10,5 листов. Пол-ночи ее перечитываю. Матерьял мне слишком знаком, чтобы оценить это свободно: вижу все связки и крепления. ##

10 марта. (…) заезжаю в Лавку^[57]. Говорят, что завтра будет Рильке. Значит, придется ехать туда и завтра. Затем еду на проспект Мира в обувной магазин и покупаю за 30 рублей ботинки (мои прохудились — я носил их ровно год). #

11 марта. Пол-ночи и все утро правлю рукопись «Годы учений Всеволода Мейерхольда» (такое новое название я придумал бывшей 1-й части книги)^[58]. В ней примерно 10 с половиной листов. # Подумываю попытаться что-нибудь с ней сделать. # Днем еду в город. Покупаю в Лавке хорошую книгу Рильке. В ней критика, письма и стихи. # Вечером у меня Илья Соломоник^[59]. # Вчера и сегодня в Москве в приемной Верховного Совета демонстрации евреев, желающих уехать в Израиль. Их разгоняют, но не задерживают. В основном это евреи из Прибалтики: москвичей немного. #

12 марта. (…) # Обедаю у Ц.И. Марьямов^[60]. # Говорят, что у Солженицына родился сын и назван Ермолаем (!). Это конечно снобизм навыворот, т. е. тот же снобизм. (…) Глупо! # Еще новость. В США у Светланы Сталиной^[61] родился сын. Вот какие штуки выкидывает история: у Сталина будет внук — американский миллионер…^[62] # (…) # [о ликвидации Берии — по мемуарам Хрущева] Если все мемуары на этом уровне, то они конечно разочаровывают. Западные советологи разошлись во мнениях, подлинны они или нет. Но именно их полуправдивость, вполне в стиле нашей «истории», доказывает, что они все-таки восходят к Хрущеву. #

13 марта 1971. (…) # Говорят, что те, кто хлопочет об освобождении Натальи Горбаневской^[63] из сумасшедшего дома, обратились к поэтам Слуцкому^[64] и Евтушенко с просьбой дать ей письменную характеристику. Слуцкий написал вполне прилично, а Евтушенко сказал, что он написал бы, но ждет разрешения на поездку в Перу. А кому нужна эта его поездка в Перу, кроме его собственного фанфаронства? Вот та грань, за которой определяется человек. # Талантливый человек, но с русской способностью опускаться, вернее падать, ниже всякого уровня. #

15 марта. (…) # Послал письма: Каверину (с опечатками)^[65], Шаламову, на ул. Грицевец. # (…) # [отклик Б. Слуцкого о «Встречах с П.»: ] «Замечательная книга»! [но вот об Олеше, по его словам, АКГ написал не так^[66]] (…) А в «Пастернаке» прозорливость любви… # Он правильно говорит, что написать — это «пол-дела», как в технике — изобрести. Надо, как там «внедрить», так тут напечатать. Говорит, что я пропустил время. Не считает это невозможным и сейчас, если сделать какие-то купюры, которые не повредят целому вещи. # Во всем этом разговоре была некая психологическая сложность, так как у Бори на душе грех — он выступал за исключение Б.Л. из ССП. Он этим мучается, а я клеймлю тех, кто так поступал, не называя имени. (…)

16 марта. Утром у Марьямова. Он очень хвалит мою рукопись (…) Он, конечно, высококвалифицированный читатель, и ему можно верить, да и редактор он опытный. # Я специально спросил, не мозаично ли это все? Есть у меня подобное опасение. Он сказал, что нет: все цельно и последовательно. #

18 марта. (…) # Читаю интереснейшую рукопись (анонимную) «Шарага Туполева» о закрытых тюремных КБ, где арестованные инженеры и конструкторы создавали советскую авиацию^[67]. ##

19 марта. (…) # Дочитал «Шарагу Туполева». Это необыкновенно интересно и хорошо написано. Готовый конспект замечательного романа, не слабее «В круге первом» или сценария. # Рядом с этой рукописью становятся смешными все разговоры о формальном консерватизме нашей прозы и необходимости расширения художественных приемов. Дело совсем не в этом, а только и только в ее тематической ограниченности. Только малая часть реальной жизни народа изображается в романах и рассказах, да и то искаженно и ополовиненно. Это и есть причина причин кризиса литературы. Для того чтобы говорить правду, не нужны трюки пресловутой «Бочкотары»^[68]. ##

21 марта. (…) # Радио сообщает о заявлении Солженицына, что он отказался от мысли послать в шведскую Академию Наук традиционную речь «при вручении премии», так как посылать по почте — он уверен, что она не дойдет, а помимо почты, по иным каналам, — он не хочет, ибо в СССР это считается противозаконным. М.б. в этом есть уже и некая связанность новоиспеченного «отца семейства». (…) # (…) # В.А. Твардовская просила меня пригласить на «Давным-давно». #

22 марта. Вместе с вечерними газетами пришло письмо от В.А. Каверина: # (…) [приводится текст его письма, где Каверин хвалит работу АКГ о Пастернаке и другие: ] Статья об Олеше тоже превосходна. Меня всегда поражало стремление к медленной гибели, к игре с полузадушенным горлом, от которой так свободно, счастливо свободен Булгаков и так мучительно <не свободен?> — Платонов^[69]. Вы ее написали первый, отказываясь от роли судьи. (…) [конец письма Каверина] # (…) # Когда не печатаешься и работаешь без открытой критики, такие письма получать необходимо. А то ощущение пустыни вокруг иногда нестерпимо. #

25 марта. (…) # Вчера «Свобода» передавала статью Р.А. Медведева об еврей-ском вопросе в СССР. Это похоже на сумасшедший дом. Передает «Свобода», а я могу позвонить автору по телефону. Но статья малоинтересна: общие места. # А сегодня Бибиси передавала стихотворение на русском языке Кларенса Брауна, посвященное Набокову^[70]. # Мир странен, все же… #

28 марта (…) # С завтрашнего дня машинистка начнет перепечатывать рукопись «Годы учения Вс. М[ейерхоль]да». # (…) # В книге Ю. Рыбаковой о Комиссаржевской^[71] есть цитата из моего «Мей-д говорит» без указания источника (стр. 83). Но в целом книга недурная. #

29 марта. (…) # Юра третьего дня был у Твардовского, и его вид и состояние оставили у него тяжелое впечатление. Компания Ильиной («лакшинцы»72): Верей-ские^[73] и другие косятся на Юру за последнюю повесть, наивно воспринимая ее как «антиинтеллигентскую»^[74] # (…) # Вечером по Св[ободе] передают из воспоминаний Н.Я. главу «Шкловские». Кажется, кроме сына В.Б. Никиты^[75], все упомянутые в главе живы. Они живут в Москве, а о них гремит на весь мир радио. Тогда, в 1937 году, это невозможно было представить, а сейчас они даже не опасаются. И еще говорят, что ничего не изменилось.

30 марта. Открылся 24-й съезд. Мой день рождения. # (…) Слушаю по радио доклад Брежнева. # (…) 99 % — это общие фразы, проверенные, много раз бывшие в ходу, речевые конструкции. (…) Характерно, что съезд, послушно аплодировавший на все акценты в речи (замедления или форсированный звук), тут не отозвался, хотя даже упоминание Парижской коммуны встретил аплодисментами. ##

1 апр. (…) # Вечером письмо от Эммы от 30-го: она получила звание народной артистки РСФСР. Рад за нее, что бы у нас с ней ни было! #

3 апр. Письмо от Шаламова^[76]. (…)

5 апр. (…) # Боря [Слуцкий] говорит, что мне нужно пользоваться любыми возможностями для печатания отрывков из воспоминаний, чтобы сделать их легальными. # Послал бандероли Эмме и Шаламову^[77]. # Хочу завтра съездить в Загорянку, наконец. #

6 апр. Ездил днем в Загорянку. Да, забор сломан. В доме все цело. (…) # (…) # Пять месяцев я не был у себя на даче. Приезжал среди зимы, но в дом не заходил. ##

8 апр. (…) # Потом у Н.П. Смирнова.^[78] (…) # (…) # Открытка от Шаламова: он получил Рильке. # Газета «Русские новости» закрыта по указанию из Москвы^[79]. # Вышел 100-й номер «Нового журнала» в Н.-Йорке. В нем рассказы В. Ш[аламова]. # (…) # [Ю. Трифонов] Его рассказы: ссора Слуцкого с Л. Гинзбургом^[80] из-за переводческих дел. Общее недовольство выступлением на съезде Шолохова. Евтушенко, который сейчас, как говорится, «в большом порядке», выступил против него на вечере в ЦДЛ в честь делегатов съезда. # (…) # Встретил днем известного писателя Ф. Искандера с авоськой полной картошки и овощей, идущим с рынка. Это сразу сделало его мне симпатичным. Терпеть не могу важничающих ничтожеств из нашей среды, гнушающихся делать такие покупки^[81]. # Лакшин рассказывал Н.П. Смирнову, что он сейчас пишет книгу об Иване Карамазове в ХХ веке. Что-то мне это неинтересно. (…)

11 апр. (…) # Вечером у Юры с Р.А. [Медведевым] Его перед съездом вызывали в органы. Он оставил им свою рукопись по еврейскому вопросу. Его мнение о сомнительной роли, которую сейчас играет П. Якир^[82]. Провокатор Гинзбург^[83]. # Когда прощаемся у метро «Аэропорт» и говорим о планах на лето, его беглая фраза: — А м.б. м. а…^[84] #

12 апр. (…) # Подтверждается слух об обыске у Челидзе и арест Буковского^[85]. У Челидзе забрали уйму самоиздатовской литературы^[86]. #

13 апр. Письмо Райху^[87]. Плачу жировки (остаток пая) за 1 и 2 кварталы этого года, за квартиру (апрель и май) и электрич. и газ. (…) # Прочитал потрясающий документ — письмо в ЦК и Совмин И.К. Каховской, б. члена ЦК левых эсеров (…). Она умерла года 2–3 назад (…)^[88] [более 1 страницы, о ней и Измайлович^[89] — кот. получили по 25 лет на суде 25 дек. 1937 — с переходом на след. лист:]

(…) # К Ц.И. сегодня придет В.А. Твардовская. Она звала, но я не пойду. А Твардовский опять в больнице. Какое-то выкачивание. Нет, не выкарабкается он… #

14 апр. Глупо-проведенный день. # (…) Лавка и ЦДЛ, где мы уговорились пообедать с Костей Ваншенкиным. # Но, едва мы сели за стол, как появились Андрей Петрович Старостин, Арий Поляков^[90] и еще два кавказца, б. альпиниста (…). # Сначала я не хочу пить, но А.П. меня втягивает и я начинаю пить и пиво, и водку, и коньяк. (…) Я дезертировал в изнеможении в 11 часов: они все еще сидели. И не столько я был пьян, сколько зол на глупо проведенный вечер. Сначала еще было ничего: рассказы о трагических смертях альпинистов и пр., но потом все превратилось в бессмысленную и вялую болтовню. # (…) # И когда возвращался, все мои нерешенные проблемы, все «беды и обиды» стали казаться непереносимыми… ##

15 апр. (…) # Обедаю у Ц.И. (…) # Приходит В.А. Твардовская. У них в инст[иту]те начальство против одиночек и за «бригадный метод», т. е. против инициативы в выборе тем (у нее — Катков)^[91]. Слух о каком-то сообщении[и], будто новый роман Солженицына хотят у нас печатать. Никто не верит (польское радио через Ю.А.) # Роман этот по словам В.А. не очень понравился Твардовскому: почвенничество, сильная патриотическая Россия и т. п.^[92]. Он однажды сказал: — Если бы я был евреем, то стал бы сионистом… Он уважал Эренбурга за то, что тот не забывал, что он еврей, и презирал Маршака за то, что тот старался это спрятать. ##

16 апр. (…) # Все последние ночи яркие сны. Чего только не снится. А.А. Ахматова, приехав в Загорянку, подписывает мне свою книгу отрывком из «Реквиема»: «И если когда-нибудь в этой стране»^[93]. Сны с Эммой. Ищу для нас такси на улицах незнакомого города. Такси нахожу, но ее теряю. Еще сон: Мила Вит-к[овская] сидит у меня на руках^[94]. Сегодня во сне долго и связано высказываю В. Шкловскому свое мнение об Эйзенштейне и о нем самом…^[95] # (…) # Под вечер покупаю коробку шоколадных конфет и еду к Н.Я. М-м. У нее предпасхальная уборка: некий священник из Пскова отец Сергий с женой, какие-то обычные убогие девицы, Варя Шкловская^[96]. (…) Всего одно время набралось 15 человек. Чай, черный хлеб, поджаренный на оливковом масле, мои конфеты. Дамы пьют водку. Разговоры о том о сем. Н.Я. в хорошем настроении. Потом я удираю в спальню и сидим там с Колей Панченко^[97] (…). Я ухожу первым в начале одиннадцатого. # (…) # Вышел на ночную Н. Черемушкинскую, где много раз ночью ловил с Эммой такси и острая тоска сжала сердце. Потеря все больнее с каждым днем весны. # И как всегда отступает все плохое и помнится только хорошее. # Уговорился с Н.Я. что приеду скоро к ней днем, чтобы спокойно поговорить не на людях. # Н.Я. уже бранит Рожанского, в котором души не чаяла^[98]. Как она изменчива к людям. Я так долго держусь в друзьях наверно потому, что редко видимся. # Кажется, она стала регулярно ходить в церковь. Язык не повернется осуждать ее, но мне это чуждо совсем. ##