Дневной поиск

19

Вероятно, первым, кто увидел выскочившего на бруствер Закридзе, был Грудинин. Сквозь оптический прицел он сразу определил, что Закридзе вытаскивает на поверхность немецкого офицера, и оценил удачу. Он выцелил амбразуру немецкого НП, затаил дыхание и сделал первый выстрел. Трасса родилась где-то над ничейной полосой и вонзилась в амбразуру. Почти никто этого не заметил — мало ли кто стреляет? Но сигнал сразу поняли другие снайперы, и, когда на поверхности появился Шарафутдинов, десятка полтора снайперов попарно уже вели прицельный огонь по амбразурам дзотов и дотов, а четверо, вместе с Грудининым, по НП артиллеристов.

Капитан Маракуша увидел разведчиков почти одновременно со снайперами и приказал позвонить Лебедеву на НП комдива, но там тоже заметили разведчиков, и Лебедев кивнул артиллерийскому офицеру, руководившему артиллерийским прикрытием поиска. Тот отдал приказ через телефонистов и радистов. Что было дальше, можно представить. Старшие на батареях, приняв команду, закричали:

- Батарея, к бою!

Потом выкрикивались значения уровней и прицелов, звучали доклады о готовности, и в тот момент, когда Шарафутдинов, теряя сознание от приступов рвоты, стал скатываться вниз, а Закридзе и Сутоцкий уже почти сбежали с бугра, ударили орудия и минометы. Ударили с разных сторон и с разных дистанций, как бы веером сводя снаряды на пятачке участка поиска. Поскольку еще не известный советским войскам запасной командный пункт противника был как раз в центре участка, то большинство снарядов и мин упали вокруг него.

После этих первых снарядов последовала небольшая пауза — артиллеристы проверяли правильность прицелов и уровней. Подготовку данных они провели грамотно, погрешностей не обнаружилось, и на огневых строго по плану прозвучала команда:

- Три снаряда! Беглым! Огонь!

И каждое орудие, каждый миномет выплюнул по три снаряда подряд. Над и за разведчиками густо заклубился дым разрывов, замелькали комья взметенной земли, неспешно взлетающие и опадающие доски, расщепленные бревна, какие-то тряпки и листы.

В этом грохоте и свисте, картинно клубящемся дыме, в трепещущих подсветах очередных разрывов большинство людей передовой не заметили совершенно обессилевшего Шарафутдинова, который все еще бежал вниз, хватаясь за горло. Но Матюхин видел его и, облизывая губы, приказал группе прикрытия готовиться к бою.

Команда была излишней — все и так были готовы. И все-таки все пошевелились, перехватывая поудобней оружие, — напряжение лейтенанта передалось всем.

- Ранен... сержант, — сказал кто-то из разведчиков, и Матюхин, резко обернувшись, посмотрел на него с неприязнью: об этом не говорят.

От Матюхина до группы захвата оставалось метров двести, а может быть, и меньше. И тут произошло совершенно невероятное. Над самыми головами группы прикрытия со странным воем-фырчанием пронесся снаряд и взорвался метрах в семи - десяти от Сутоцкого. Николай дернулся, остановился и стал медленно оседать. Закридзе что-то кричал ему. За грохотом разрывов никто не слышал слов, но все понимали, что он кричит. Тут приковылял Шарафутдинов, нагнулся над Сутоцким и махнул рукой Закридзе — тащи пленного. Закридзе присел, забросил пленного на спину и, согнувшись, побежал к своим окопам. Потом его догнал Шарафутдинов и подхватил дрыгающиеся ноги пленного.

Матюхин, не оборачиваясь, приказал:

- Фляги с водкой и индивидуальные пакеты выложить. Приготовиться к броску.

Группа захвата добралась до окопа Матюхина и свалилась в него — потный, яростно и шумно дышащий Закридзе и иззелена-бледный Шарафутдинов.

- Помочь Закридзе! — приказал Матюхин и обернулся к Гафуру. - Ранен?

- Нет... Рвало.

- Убил кого? — Шарафутдинов кивнул. — Сутоцкий?

- Ранен в живот. Я решил, что главное — пленный.

- Правильно. Доставляй дальше, ты — старший.

Разведчики подхватили гауптмана и побежали к промежуточному окопу, но не спрыгнули в него, потому что ответного огня немцы по-прежнему не вели, а двинулись прямо к своим траншеям. Шарафутдинов бежал сзади.

Матюхин осмотрелся, пристегнул к поясу фляжку с водкой, рассовал по карманам индивидуальные пакеты, вывалился из окопа, поднялся и помчался к Сутоцкому.

Тот лежал, скорчившись, прижав руки к животу. Матюхин молча подхватил его под мышки, развернул и поволок к землянкам. Николай стонал, но Матюхин не обращал на это внимания. В землянке он расстелил плащ-палатку, положил на нее Николая, разложил гранаты, чтобы в случае нужды можно было бы сразу отбиться от внезапного нападения, а уж потом финским ножом располосовал одежду Сутоцкого.

Осколок прошел косо, взрезав брюшину. Пачкая руки в крови, Матюхин ощупал спину — раны не было, хотя кровь подтекла и туда.

- Ну, счастливый твой бог, — вслух сказал он, снял с пояса фляжку и стал обмывать водкой рану.

- Пи-ить, — слабо дергаясь, попросил Николай, и Матюхин приставил фляжку к его уже покрытым корочкой губам. Сутоцкий сделал несколько жадных глотков, задохнулся и опять потерял сознание.

В сущности, это было на руку лейтенанту. Он вскрыл индивидуальный пакет, наложил розовые марлевые подушечки на рану и стал перебинтовывать.

Сутоцкий пошевелился, открыл глаза, долго смотрел мутным взглядом на Андрея, мучительно соображая, что к чему, но, так и не сообразив, опять закрыл глаза. Матюхин дал ему выпить из фляги, и он покорно сделал несколько глотков.

Андрей чуть расслабился. До этого мысли приходили как бы служебные, стремительно-точные, приказные. Сейчас он понял, что, кажется, есть надежда спасти Николая, обрадовался и неожиданно выругался:

- Ну, растяпа, попался бы ты мне...

Бывший артиллерист, Матюхин прекрасно понимал, . что произошло. Где-то на заводе станочник на лишнюю десятую долю миллиметра расточил канавку, в которую запрессовывается медный ведущий поясок. Контролер проглядел ошибку, прессовщику и вовсе ни к чему был этот просчет, и пошел снаряд на фронт. Когда его выстрелили, он врезался ведущим пояском в стальные каленые нарезы ствола и закрутился. Но поясок не выдержал адова напряжения и сорвался. Снаряд потерял устойчивость и полетел, кувыркаясь и ропща. За ним понесся и поясок.

Бывают такие случаи, бывают. И гораздо чаще, чем следовало бы. И нет против них управы. Правда, такие снаряды, не попадая в цель, чаще всего не взрываются — они ведь падают не точно взрывателем в землю. А этот взорвался... На недолете, а взорвался.

«Видимо, все-таки взрыватели у нас хорошо делают», — подумал Матюхин.

Сутоцкий опять открыл глаза, всмотрелся в лейтенанта и попытался улыбнуться — узнал. Раз узнал и не стонет — надежды прибавилось. Его могучий организм, может, и продержится, пока попадет в руки врачей.

«Хорошо, что не ели перед поиском, и есть водка».

Никто не знал, правильно они делают или нет, но так уж было замечено, что, если раненному в живот дать водки, он держится дольше. Может, водка там, внутри, дезинфицирует?

- Ну как? Больно?

- Амба? — спросил Николай.

- Ты что? Сейчас начнет темнеть, и я тебя вытащу. А там — врачи... Все будет в порядке.

Николай смежил глаза, по лбу пошли морщинки.

- Андрей, возьми... в притолоке... записку...

- Какую записку? — решив, что Сутоцкий бредит, удивился Матюхин. — Ты лежи, лежи, не болтай.

Но Сутоцкий упрямо повторил:

- Возьми записку. Она — правильная, — и показал пальцем на притолоку. — Возьми.

Нет, он не бредил, но представить себе, что здесь есть записка, Матюхин не мог. Он встал, сложил вторую плащ- палатку и укрыл ею Сутоцкого. Тот опять с усилием открыл глаза и не сказал, а приказал:

- Возьми! — Глаза у него блеснули по-бешеному. Значит, в сознании.

Матюхин стал рассматривать притолоку и нашел записку. Он развернул ее — и на мгновение обмер.