Матюхин вернулся под утро. У печки, обхватив колени руками и положив на них стриженую черноволосую голову, дремал Закридзе. На нарах, склонившись к огню, читал Сладков. У стены в тени сидел Шарафутдинов. Остальные разведчики спали — они ведь ничего не знали.
Когда скрипнула дверь, все трое повернули голову, но с места никто, кроме Шарафутдинова, не стронулся. А Гафур подвинулся поближе, и неверный, вздрагивающий свет от печи и стеариновой плошки тронул его землистое, осунувшееся лицо.
- Рвет? — спросил Андрей.
Шарафутдинов кивнул.
- Плохо, — сказал Матюхин. — Тут даже воля не всегда помогает... — Он подумал и сказал: — Напиться тебе надо. Сиять напряжение. Как думаешь, замполит?
- С утра и напьется.
- Зачем ждать? У меня фляжка есть и доппаек имеется.
Матюхин осторожно, чтобы не потревожить разметавшегося во сне сержанта из своего взвода, достал вещмешок, налил кружку водки и протянул Шарафутдинову.
- Ты пьяный не буйный?
- Я... еще не напивался.
- А сегодня — нужно.
Андрей вскрыл банку рыбных консервов и, не дожидаясь, пока Шарафутдинов вытянет кружку тепловатой и потому противной водки, протянул ему печенье с консервами. Гафур судорожно закусил. Глаза у него стали страдальческими.
Матюхин поболтал фляжкой, прикидывая, сколько в ней осталось, налил и протянул кружку Закридзе. Тот молча, сноровисто плеснул ее в белозубый рот и зачерпнул печеньем из консервной банки. То же сделал и Сладков. Все молчали, медленно, словно нехотя доедая десятидневный дополнительный офицерский паек Матюхина. И только после этого Закридзе спросил:
- Порядок?
- Полагаю, да.
Опять долго молчали, и Сладков сказал:
- Я сейчас от начподива. Комдив сказал, что, если схема эта верная, ей цены нет.
Шарафутдинова разбирал хмель. Он стал покачиваться, глаза затуманились.
- Ложись, — резко, как на занятиях, приказал Андрей, и Шарафутдинов покорно пополз на нары, свернулся в клубочек — маленький и жалкий — и вскоре стал посапывать.
- Пойду, — решил Закридзе.
- Подожди, — остановил его Андрей, подошел к нему и обнял. — Спасибо.
Закридзе печально усмехнулся:
- Не надо спасибо. Я... вначале не поверил.
- Важно — поверил.
- Тогда — да.
Взвод спал, а Сладков и Матюхин все еще сидели возле печки на нарах и молчали. Старший лейтенант поерзал и достал откуда-то из-за спины свою фляжку и спросил:
- У тебя пожрать ничего не найдется?
- Вроде еще банка есть, если славяне не распустили. — Он пошарил в вещмешке и нашел банку лосося и кулечек с печеньем.
Сладков молча налил в кружку водки, протянул Матюхину, а сам выпил из горлышка. Закусывая, сказал:
- Полагаю, заберут тебя от нас. — Матюхин ничего не ответил. — Вот... Уже начинаешь молчать.
Андрей засмеялся. Водка сняла усталость, расслабила нервы..
- Он мне сказал... о тебе. Спасибо.
- Какая сегодня... ночь, — улыбнулся Сладков. — Все говорят друг другу спасибо. Вежливость... Результат правильно поставленной партийно-политической работы. — Помолчав, Сладков сказал: — И, знаешь, жаль. Вот проверились делом и огнем, поверили друг другу и расходимся. Грустно — ведь сердце другому откроешь не сразу — и радостно;- настоящим народом оказались.
- В общем, знай, я отказался. Об остальном — догадывайся.
- А чего догадываться? Будь я на месте того чернявого или на месте Лебедева, забрал бы тебя на дальнюю разведку не спрашивая. И все-таки — жаль...
Сладков пошел досыпать, Андрей еще долго лежал, прикидывая, как сложится его жизнь в будущем...