До наступления темноты

Глава вторая

Когда я, тихо закрыв за собой дверь, двинулся по широкому коридору, вертолеты ревели уже прямо у меня над головой.

Повизгивая подошвами кроссовок по полированному камню полов, я шел в дальний конец коридора, к запасному выходу, и старался не ускорять шага. Побегать я еще успею.

Мне предстояло повернуть направо, к лестничному колодцу, а там уже спуститься на первый этаж. Однако, добравшись до пересечения коридоров, я замер на месте. Между мной и лестницей стояла стена двухметровых полицейских щитов. Щиты укрывали с дюжину полицейских в черном штурмовом облачении, наставивших на меня просунутые в прорези щитов стволы.

– СТОЯТЬ! НЕ ДВИГАТЬСЯ!

Вот теперь пора и побегать.

Я рванул к двери запасного выхода, но ведущий к нему коридор тоже преграждали щиты. Из офисов, расположенных по обеим его сторонам, выскакивали полицейские и целились в меня с расстояния, на мой вкус чересчур близкого.

– СТОЯТЬ! НЕМЕДЛЕННО ОСТАНОВИТЬСЯ!

Я и остановился, уронил сумку на пол, поднял руки вверх и завопил:

– Я безоружен! Безоружен! У меня нет оружия!

Я медленно повернулся, чтобы они увидели мою спину и убедились, что я не вру.

На пересечении коридоров с грохотом ударил в пол один из щитов. Сбоку от него на меня уставилось дуло карабина МП-5, следом показалась серебристая маска взявшего меня на прицел его обладателя.

– Безоружен! – почти провизжал я. – У меня нет оружия!

Не опуская рук, я неотрывно смотрел в немигающий глаз спецназовца. Тот в свой черед не отрывался от моей груди. Глянув вниз, я увидел прямо на сердце красный лазерный зайчик размером с пуговицу рубашки.

Чей-то голос прокричал:

– Руки не опускать! На колени!

Держа руки над головой, я медленно опустился на пол. Лазерный луч опустился вместе со мной.

Все тот же доносившийся сзади голос отдал новый приказ:

– Лечь, руки вдоль тела!

Я так и сделал. Наступила полная тишина, пугающая, нарушаемая лишь поскрипыванием подошв чьих-то приближавшихся ко мне сзади сапог, затем меня заставили вытянуть руки перед собой. Мне на запястьях туго застегнули наручники. Наручники были нового образца – вместо цепочки их браслеты соединены между собой металлической пластиной. После того, как их на тебя наденут, достаточно легонько стукнуть по этой пластине дубинкой, чтобы ты завыл от боли. Впрочем, боли мне уже хватало – один из полицейских тянул меня за наручники, заставляя выпрямить руки, другой нажимал коленом на спину между лопатками.

Пара ладоней прошлась по моему телу. Из внутреннего кармана моей куртки вытащили бумажник с билетом на «Евростар» и паспортом на имя Ника Самерхэрста.

Я увидел на пересечении коридоров три приближавшиеся ко мне пары джинсов. Одна прошла мимо, но обладатели двух других остановились прямо передо мной: один был в кроссовках, другой в светло-коричневых сапогах, их лэйбл, «Катерпиллар», оказался всего в нескольких сантиметрах от моего носа.

Две руки, засунутые мне под мышки, вздернули меня на колени. И я увидел лицо человека в сапогах.

Сегодня прическа у него была не такой аккуратной – Роберту Редфорду пришлось немного пробежаться. Над джинсами оказалась зеленая куртка и тяжелый синий бронежилет.

Он смотрел на меня сверху вниз, и лицо его не выражало решительно никаких чувств. Возможно, он старался скрыть от окружающих, что свою часть работы он выполнил далеко не образцово. Я все еще был жив, ему не удалось втихую проникнуть в офис и пристрелить меня в порядке самообороны.

Получив от кого-то из полицейских мои документы, он сунул их в задний карман. Третий джинсовый господин, на правом плече которого уже висела моя сумка, присоединился к Редфорду и его напарнику, Кроссовкам. Взывать о помощи к полицейским было бессмысленно. Они уже множество раз слышали такие призывы от пьянчуг, уверявших, будто каждый из них – Иисус Христос, и от людей вроде меня, лепетавших, что их подставили.

Редфорд открыл наконец рот:

– Неплохая работа, сержант.

Слова эти, произнесенные с сильным шотландским акцентом, явно приобретенным в Глазго, были обращены к кому-то стоявшему за моей спиной. Затем Редфорд и двое других развернулись налево кругом. Я видел, как они отошли к лестнице, слышал треск липучек, под аккомпанемент которого все трое сдирали с себя бронежилеты.

Двое полицейских подняли меня на ноги и потащили к лестнице. Когда мы начали спускаться, Редфорд с компаньонами был уже двумя этажами ниже. Мы вышли из здания. Вокруг сновали полицейские, с криками требуя от зевак отойти подальше.

Впереди у бордюра стоял белый «мерседес» – двигатель работает, все дверцы распахнуты. Один из джинсовых ребят уже сидел за рулем, готовый тронуться в путь. Чья-то рука надавила мне на затылок, и меня ловко запихнули на заднее сиденье.

Парень в кроссовках уселся слева от меня и вторыми наручниками пристегнул надетые на меня браслеты к кольцу переднего ремня безопасности. Редфорд сел спереди и захлопнул дверцу. Подняв с пола синюю полицейскую мигалку, он прилепил ее на приборную доску и воткнул провод в гнездо прикуривателя. Мигалка заработала, машина тронулась.

Мы поехали по подъездной дороге Каунти-Холла к идущей мимо больницы скоростной магистрали. Вдоль дороги стоял кордон, у обочины теснились, похоже, все полицейские машины Большого Лондона. Когда мы выехали на развязку, Редфорд убрал с приборной доски мигалку. Мы направлялись на юг.

Я в боковое зеркальце взглянул на его лицо:

– Ничего не выйдет. У меня есть пленка с записью отдаваемых вами распоряжений, и я…

Кроссовки рубанул ребром ладони по перемычке наручников, и мои запястья пронзила боль. Впрочем, я знал: это ерунда в сравнении с тем, что меня ждет, если я не сумею выторговать себе хоть немного времени.

– Послушай, – задыхаясь, сказал я, – сегодня подставили меня, следующими можете оказаться вы. На людей вроде нас всем наплевать. Потому я и делаю записи. Ради собственной безопасности.

Я кивнул Кроссовкам, давая понять, что сейчас заткнусь. Мне было нужно, чтобы они ощутили во мне уверенность, почувствовали, что, отказавшись слушать меня, совершат большую ошибку.

Редфорд наконец подал признаки жизни:

– Ну, так и что тебе известно?

– Я записал наш разговор.

Что было ложью.

– Сфотографировал позиции снайперов.

А вот это уже правда.

– И серийные номера оружия. У меня есть даже фотографии снайперов.

Я мельком увидел в зеркале лицо Редфорда. Он без всякого выражения смотрел прямо перед собой.

– Докажи.

Ну, это дело нехитрое.

– Снайпер Два – женщина, немного за тридцать, шатенка.

Последовало молчание, которое я воспринял как разрешение продолжать.

– Тебе стоит доложить ему, – сказал я. – В очереди тех, на кого попытаются свалить всю вину, Фрэмптон будет не первым. Сначала наверняка возьмутся за вас.

По крайней мере до Кроссовок сказанное мной дошло. Они с Редфордом обменялись взглядами.

Мы приближались к парковке розничного рынка. Редфорд указал на въезд. Замигал поворотник, и мы вывалились из потока машин.

Наш «мерс» остановился рядом с фургоном, развозящим, судя по надписи, рулеты из бекона, и Редфорд вылез наружу. Набирая номер на мобильнике, он исчез из виду где-то за нашей спиной.

Мы сидели, храня молчание. Водитель просто смотрел вперед сквозь темные очки. Кроссовки, прикрыв мои наручники, дабы покупатели не поняли, что мы не за покупками приехали, пытался, повернувшись на сиденье, разглядеть, что делает Редфорд.

Наконец тот запрыгнул обратно в «мерс» и хлопнул дверцей. Двое других уставились на него, ожидая, вероятно, что им прикажут отвезти меня на Бичи-Хед и там посодействовать мне в совершении трагического самоубийства.

Редфорд взглянул на водителя:

– В Кеннингтон.

Услышав, что планы переменились, я испытал облегчение. Что бы мне ни было уготовано, я получил отсрочку.

Спустя какое-то время Редфорд пробормотал:

– Если ты меня надул, тебе будет очень больно.

Я покивал, глядя в зеркало заднего вида. Пока мы ехали по Олд-Кент-роуд, ни в каких дальнейших разговорах нужды не возникло. Разговоры пойдут потом, с Дасэром.

Кто-то включил радио, и «мерс» наполнило успокоительное пение скрипок. Когда музыка закончилась, женский голос принялся излагать последние новости о всколыхнувшем весь Лондон происшествии. По неподтвержденным сообщениям, сказала она, в перестрелке с полицией погибли три человека, а взрыв бомбы на улице Уайтхолл легко ранил десятерых – их сейчас латают в больнице. Ответственности за взрыв никто на себя не взял.

Проехав мимо кеннингтонской станции подземки, мы свернули направо, на тихую жилую улицу. Потом свернули еще раз и остановились. Редфорд нажал кнопку на брелке с ключами, и покрытая хулиганскими росписями дверь гаража с лязгом пошла вверх. Гараж оказался совершенно пустым. Мы въехали внутрь.

Дверь, гремя и поскрипывая, опустилась. Двигатель смолк, трое моих спутников вылезли наружу.

Редфорд открыл дверь в стене гаража и исчез за ней. Кроссовки с водителем выволокли меня из машины и потащили в ту же дверь. Мы оказались в комнате без окон с покрашенными грязно-белой известкой кирпичными стенами и слишком яркой лампой дневного света на потолке.

В левом от входа углу на полу стоял телевизор. Перед ним были расставлены драный диван и два кресла, тоже драные. К торчавшему из розетки переходнику были, кроме телевизора, подключены чайник, тостер и зарядное устройство на три мобильных телефона.

Редфорд завершал еще один телефонный разговор. Он взглянул на меня и махнул рукой:

– Сядь в угол и помалкивай.

Мои сопровождающие пихнули меня в спину, видимо желая помочь. Соскользнув по стене, я плюхнулся на пол, лицом к телевизору.

Насколько я понимал, это помещение было второпях оборудовано на срок выполнения задания – а задание, разумеется, состояло в подготовке моего убийства.

Двое вышли в гараж, а Кроссовки тем временем выставил на пол две кружки кипятка. Он бросил в каждую по пакетику чая, плеснул молока и от души подсластил чай сахарным песком.

В гараже хлопнула дверца «мерса», заработал двигатель, поднялась, визжа и лязгая, дверь. Затем машина задом сдала на улицу и укатила.

В дверном проеме спиной к нам показался Редфорд, дожидавшийся, когда опустится дверь гаража. Он подошел к дивану, бросил на ручку одного из кресел свою зеленую куртку, под которой у него оказалась пропотевшая темно-бордовая рубашка-поло, а в кобуре на правой ягодице – короткая девятимиллиметровая «сигма».

Стянув с себя рубашку, он принялся вытирать ею пот с лица, выставив напоказ покрытую шрамами спину. Две ямки явно были оставлены револьверными пулями, кто-то также поработал над ним ножом – несколько рубцов тянулись вдоль всей его спины.

Кроссовки, выудив из кружек пакетики, протянул одну Редфорду.

– Хочешь? – Акцент у него был стопроцентно белфастский.

– Давай, – Редфорд уселся в ближайшее к телевизору кресло.

Кроссовки присел на диван, вынул из кармана упаковку табака «драм» и начал скручивать сигарету.

Редфорду это не понравилось:,

– Ты же знаешь, он этого не переносит, потерпи.

– Ладно. – Кроссовки закрыл пакетик с «драмом» и сунул обратно в карман.

Стало быть, Дасэр уже в пути. Я, хоть и не курил никогда, все же не относился к табаку, как нацист к еврею, – в отличие от Фрэмптона.

Редфорд встал, подошел к телевизору, включил его и принялся переключать каналы, пока не нашел что-то интересное. Кроссовки оживился:

– Вот это мне нравится. Смешно.

Редфорд, не отрывая глаз от «Разъездных антикваров», вернулся к креслу. Я ждал возвращения «мерса».

Кличку Дасэр Фрэмптону придумал, безусловно, гений: «Да, сэр» – единственные два слова, какие он произносил в разговоре с любым начальством. В прошлом меня это не волновало, поскольку непосредственно с ним я дела не имел, но, когда он возглавил отдел нелегальных операций на территории Соединенного Королевства, все переменилось.

По традиции отдел «К» возглавлял человек из Службы разведки, главного подразделения СИС. Дасэр окончил университет, но не Оксфорд и не Кембридж. К элите, то есть к Службе разведки, он никогда не принадлежал, хотя, наверное, всегда очень этого хотел. Прежде он работал в Управлении специального обеспечения, битком набитом взлохмаченными инженерами и учеными, разрабатывающими взрывные и сигнальные устройства, средства электронного наблюдения и прочую полезную технику.

Не знаю, почему Фирма позволила командовать нами человеку, не имевшему отношения к СР. Впрочем, кто же может лучше руководить отделом, чем человек, который с раннего завтрака до позднего ужина занимается только тем, что лижет начальству задницы, и который будет делать все, что ему прикажут?

Дверь гаража снова залязгала, было слышно, как за ней газует машина.

Оба мои компаньона встали. Редфорд натянул все еще влажную рубашку и выключил телевизор. Рокот двигателя усилился. Хлопнули дверцы машины.

В двери появился Дасэр, так и не переменивший костюма. Кроссовки уважительно удалился – ни дать ни взять приученный к порядку домашний лабрадор.

Физиономия у Дасэра была еще краснее обычного. Ему явно приходилось туго.

– В чем дело, Стоун? – рявкнул он. – Вы что, ничего уже толком сделать не можете?

Интересно, о чем это он? Всего два часа назад он хотел, чтобы меня убили, а теперь выговаривает мне, точно нашкодившему школьнику. Впрочем, указывать ему на это противоречие сейчас было не время.

– Я и сам ничего не понимаю, мистер Фрэмптон. Как только зажглись три лампочки, я отдал приказ открыть огонь. А что произошло потом, мне не известно. Мы, все четверо, были до этого на связи, однако…

– Однако ничего! – взорвался он. – Вы даже не представляете себе важности операции, которую провалили!

«Провалили»? Я, как ни старался, не смог сдержать улыбки. «Просрали» – так выразился бы его предшественник, полковник Линн.

Дасэр все еще изображал школьного учителя:

– Улыбки тут неуместны, Стоун. Да что вы, клянусь богом, о себе вообразили?

– Только одно – я человек, который хочет остаться в живых. Потому-то я и записал наш с вами разговор, мистер Фрэмптон.

Несколько секунд он молчал, переваривая услышанное. Ах да, магнитофонная пленка и фотографии. Должно быть, он вспомнил, почему я до сих пор жив. Однако переключатель в его мозгу был установлен скорее на передачу, чем на прием.

– Вы даже понятия не имеете, как вы напортачили. Американцы твердо велели сделать это сегодня. И я дал слово, что все будет сделано. По вашей милости, Стоун, в Центральной Америке возникнут серьезные осложнения. По вашей милости мы не сможем направить события в русло, благоприятное для Британии. – Тут он потыкал большим пальцем себе за спину, указывая на Редфорда. – Немедленно отправляйтесь с этим человеком, заберите пленки и прочие материалы, которые, как вы заявляете, накопились у вас в ходе операции, и я посмотрю, что можно предпринять для спасения вашей задницы.

– Я не могу этого сделать, сэр.

Дасэр остолбенел.

– «Не могу этого сделать, сэр»?

– Простите, мистер Фрэмптон, но мне нужна уверенность в том, что вы потом не передумаете на мой счет. Мне, видите ли, нравится жить. Я понимаю причины, по которым убили снайперов. И не хочу составить им компанию.

Дасэр присел на корточки, так что его глаза оказались вровень с моими. Он изо всех сил старался сдерживать ярость.

– Позвольте мне кое-что объяснить вам, Стоун. Ситуация в отделе переменилась. Мы формируем постоянный кадровый состав, и скоро все старье и гнилье окажется на помойке. Люди вроде вас просто перестанут существовать.

Дасэра трясло от злости. Он понял наконец, что я держу его за яйца. Резко встав, он вылетел из комнаты. Редфорд смерил меня угрожающим взглядом и последовал за ним.

Несколько минут спустя захлопали дверцы машины, дверь гаража поднялась, и «мерс» выкатил на улицу. Затем дверь снова ударила в пол, и Редфорд с Кроссовками вернулись.

Первый удар пришелся в грудь. Я сжался в комок, но сапог Редфорда с силой вдарил мне по бедру. К этому времени я уже прикрыл подбородок, стиснул зубы и плотно сжал веки. Сделать я ничего не мог, оставалось лишь принимать неизбежное, свернувшись, как ежик, и пытаясь защитить скованными руками лицо.

Они схватили меня за ноги и выволокли на середину комнаты. Я старался держать ноги по возможности согнутыми, не позволяя этой парочке растянуть меня так, чтобы живот и пах остались беззащитными. Я приоткрыл один глаз – как раз вовремя, чтобы увидеть, как «катерпиллар» врезается мне в ребра. Я еще ниже пригнул голову, и другой сапог двинул меня по заду. Боль была несусветная. Чтобы умерить ее, я попытался напрячь ягодичные мышцы, однако для этого мне пришлось немного распрямить ноги.

Сапог ударил под ложечку. Меня вырвало желчью, и едкий вкус во рту и носу был едва ли не мучительнее боли.

Было уже за полночь, я лежал скорчившись в углу. По крайней мере наручники с меня сняли. Свет был выключен, мерцал экран телевизора. Ближе к ночи эти двое поужинали пирогом и чипсами и заставили меня поползать по полу, вытирая мою блевотину старой газетой.

Редфорд спал на диване, Кроссовки бодрствовал – сидел развалясь в кресле и следил за тем, не надумаю ли я выкинуть какую-нибудь глупость.

Я вытянулся на полу, положил лицо на руки, закрыл глаза и попытался хоть ненадолго заснуть. Впрочем, ничего из этого не вышло: я не мог избавиться от мыслей о том, что будет дальше. Возможно, моя поездка на Бичи-Хед еще не снята с повестки дня – все зависит от Дасэра.

Я думал о Келли. С того времени как я начал работать над этим заданием, мы с ней ни разу не поговорили – я был слишком занят приготовлениями, а иногда попросту забывал.

Джош был прав, когда сказал, что после этого задания мне следует подать в отставку: девочке необходима стабильная, размеренная жизнь. Я просто воочию видел его наполовину мексиканскую, наполовину негритянскую обритую голову, видел, как он сердито хмурится, разговаривая со мной по телефону.

Кроме Келли, Джош был единственным небезразличным мне человеком. Будет ли ему не хватать меня или он просто разозлится, что мы с ним так и не закончили наше дело? А Келли? Для нее теперь началась новая жизнь. Быть может, пройдет несколько лет и она забудет своего бестолкового опекуна?