До сих пор

ГЛАВА 8

«Ти Джей Хукер — это имя, но вы не должны потерять сон, мучаясь вопросом: что такое Ти Джей. Поскольку вы, возможно, полагаете, что меня зовут… Сержант…» Таковы были мои первые слова в пилотном фильме, снятом для полицейского сериала «Ти Джей Хукер». В этой показательной сцене Хукер обращается к команде будущих полицейских, готовых приступить к практике на улицах города. «Там, на улицах, идет война, — продолжал Хукер. — Люди напуганы, и есть с чего. Число жертв растет… Шпана совсем распоясалась. Ничего не боятся: ни суда, ни тюрьмы. Когда их хватают с поличным, мы содержим их, предоставляем цветное телевидение, жены навещают их по выходным. Если вам это кажется логичным, тогда у нас с вами будут большие проблемы, потому что я ваш наставник, и я быыыыстренько избавлюсь от всех болванов и слюнтяев».

Позднее Хукер скажет своим новобранцам: «У меня большой опыт. И он работает», — что прекрасно характеризует героя, которого я играл целых пять лет, — намного дольше, чем Джеймса Ти Кирка. Хукер — бывалый полицейский, оставивший детективное подразделение, чтобы вернуться на улицы, после того как убили его напарника. Он был ветераном Вьетнама, бывшим «зеленым беретом», разведенным отцом, чья жена бросила его — хотя все еще его любит, — потому что не смогла принять его преданность работе, объясняя: «Когда я развелась с тобой, я развелась и с твоей работой».

После такого он начал пить. «У меня не осталось ни жены, ни детей, я нуждался в друге — и нашел одного».

Создавая образ Ти Джея Хукера, я сосредоточился на одном слове, которое, по моему мнению, описывало его лучше всего: разгневанный. Гневный по поводу законов, делающих работу полицейских более сложной. Гневный в отношении «Правила Миранды» для подозреваемых. Разгневанный всеми этими нормами, установленными реформаторами, совершенно не понимающими жизнь на улицах. Но он должен был подчиняться — и это злило его. Хукер был полицейским-консерватором, поставленным в либеральные рамки, что представляло собой очень наглядный конфликт. Встреть я Хукера, он бы мне очень понравился; у него доброе сердце, высокие моральные ценности, и, даже когда он не согласен с законом, он всегда защищает его.

Появление «Хукера» было очень необычным. Большинство сериалов находится в стадии разработки несколько лет, а потом их отвергают. И даже если снимаются пилотные серии, далеко не все из них добираются до эфира. В начале восьмидесятых легендарные продюсеры Аарон Спеллинг и Леонард Голдберг заканчивали свое совместное сотрудничество, однако у них имелось обязательство создать еще одно шоу для ABC. Они наняли одного из лучших телевизионных сценаристов-режиссеров, Рика Хаски, и попросили создать сериал и написать пилот. На это, по воспоминаниям Хаски, у него ушло несколько недель. Самой большой проблемой было подобрать персонажу имя. Хаски был фанатом Гражданской войны, поэтому дал герою фамилию Хукер — в честь генерала Хукера. Но он не мог придумать подходящего имени, и назвал его Т. Дж., потому что «это лучше, чем вообще ничего». И только намного позже я стал Томасом Джефферсоном Хукером.

Через пару месяцев мы уже снимали пилот. Так быстро это произошло. Изначально не предполагалось, что шоу будет о «Ти Джее Хукере». Сериал должен был состоять из совокупности серий под названием «Защитники» (The Protectors) и показывать работу седеющего сержанта-полицейского, обучающего группу из восьми новобранцев. Согласно Рику Хаски, это должен был быть «Даллас» (Dallas) (американская телевизионная мыльная опера 1978 года), но про полицейских. Каждую неделю в центре событий оказывался бы один из этих восьми копов (в дальнейшем, как правило, Шатнер называет полицейских «копами», но учитывая, что у нас это слово носит негативный оттенок, а он говорит с уважением, я переводила «полицейские»). Одна из причин, по которой я, собственно, согласился на роль, — я считал, что не буду испытывать напряга, связанного с исполнением главной роли в сериале. Большинство недель я был бы просто второстепенным персонажем. Но реакция на моего героя была столь сильна, что продюсеры отмели первоначальную задумку и сосредоточились на Хукере. Однако зарплату мне так и не подняли.

Шоу моментально стало хитом. «НьюЙорк Таймс» назвала Хукера «таким персонажем, чье появление на телевидении невозможно было представить еще пару лет назад… Ти Джей Хукер — великолепное творение». Но я и так узнал, что мы пришлись по душе, даже не прочитав то обозрение. Мы снимали на улицах Лос-Анджелеса, наши трейлеры парковались у обочины в ряд, и до того, как шоу вышло в эфир, люди останавливались, смотрели, показывали на меня, и я слышал, как они говорили: «О, да тут капитан Кирк». Но спустя ночь после выхода шоу в эфир — буквально ночь — я слышал, как люди уже говорили: «О, посмотрите, это же Ти Джей Хукер».

Хукер — интересный персонаж. Жесткий, консервативный лос-анджелесский полицейский, вынужденный иметь дело с новыми правилами изменившегося общества, например такими, как «Правило Миранды» и поиск первопричин преступления, и ему это совсем не нравилось. Когда он только пришел на службу, правила были достаточно прямолинейны: хорошие парни заталкивали плохого парня на задворки полицейского участка и держали там, пока тот не признавался. А теперь, как он с сожалением констатирует: «Там на улицах идет война, и, насколько я могу судить, плохие парни побеждают».

Вы даже не представляете, сколько удовольствия доставляло мне его играть! Хукер как персонаж был очень интересен тем, что помнил старые нормы закона: я, конечно, понимаю, что ты ограбил банк, ведь у тебя нет никакого самоуважения. Бум, на-ка, отведай моей дубинки. Да, я знаю, что твои наркотические пристрастия — это болезнь, и ты не смог удержаться от ограбления. Бум, поздоровайся с моей дубинкой. Но Хукеру теперь пришлось работать по новым правилам — и от этого он бесился, как жеребец, закусивший удила.

Однако сериал был не только о современных правоприменительных мерах, он был и о современной жизни. Хукер всегда бранил «родителей, не заботящихся о своих детях, детей — за отсутствие дисциплины», протестовал против азартных игр и вседозволенности. Вот как описал Хукера его напарник Романо: «Хукер просто немного старомоден. Он не привык иметь дело с современными женщинами».

У меня редко бывало время на изыскания по поводу своих главных ролей. С кем мне было консультироваться по поводу Кирка? В «Инкубусе» я вообще никого не понимал. Хотя, возможно, вместо этого я изучал современных женщин. Но как бы то ни было, перед началом съемок «Хукера» я и впрямь потратил два дня на общение с офицерами ДПЛА (Департамента полиции Лос-Анджелеса) из подразделения в Северном Голливуде и попытался получить некоторое представление о процессуальных процедурах. Например, капитан показал мне, как производить обыск преступника. Они поставили меня к стене под углом в сорок пять градусов, руки в стороны, ноги шире плеч. Стоя в таком положении, я спросил: «А что, если я начну сопротивляться?»

И вот тут капитан, стоящий позади, ударил меня коленом в промежность. «Они могут получить и посильнее, но обычно после этого большинство становятся более сговорчивыми».

Искры заплясали у меня в глазах, и я услышал, как другой офицер добавил: «Да у него вся жизнь проносится перед глазами».

— Да уж, — проскрипел я, внезапно вспоминая, почему не проводил изучения персонажей раньше.

В конечном итоге, в актерском составе оказались Адриан Змед в качестве моего молодого и импульсивного напарника, Джеймс Даррен в роли другого бывалого полицейского, и Хизер Локлир, которая играла его напарницу, женщину-полицейского, часто работающую прикрытой лишь нижним бель… под прикрытием. Мне кажется, самой большой проблемой, с которой сталкивались сценаристы каждую неделю, — это поиск способа заставить Хизер Локлир снять побольше одежды. Пока я не начал сниматься в этом шоу, я и не знал, что так много уголовников околачивается в клубах женской борьбы в грязи, и как много «подсадных уток» желает встречаться в приватных комнатах стрип-клубов.

Хизер Локлир присоединилась к составу во втором сезоне. Продюсеры решили ввести в сериал красивую женщину, дабы привлечь к шоу очень специфическую демографическую группу: каждого мужчину на свете. Однажды днем Рик Хаски выглянул в окно своего офиса и заметил, как эта великолепная блондинка выходит из офиса Аарона Спеллинга и идет по улице. Он тут же помчался к Спеллингу выяснить, кто она такая. «Вот та девушка, которую я хочу видеть в „Хукере“», — сказал он Спеллингу.

Но Спеллинг покачал головой: «Нет, не пойдет, — сказал он. — Она не умеет играть. Она была у нас в „Мэтте Хаустоне“ (Matt Houston), и она никакая».

Рик Хаски видел, как она шла. И он знал, что она еще какая! «Именно она-то мне и нужна». Спеллинг пытался его отговорить, но Хаски стоял на своём — и Хизер Локлир стала членом команды. Это была милая, приятная и красивая девушка, которая очень упорно работала, чтобы стать хорошей актрисой. По-настоящему хорошей, и более того — настолько популярной, что несколько месяцев спустя Аарон Спеллинг пригласил ее в свое новое шоу «Династия».

Несколько лет она будет работать одновременно в двух топовых сериалах. Это, несомненно, достижение. И только однажды с Хизер была небольшая проблемка. В нескольких эпизодах она не одела лифчик. В итоге один из руководителей проекта предложил Кену Коху, постановщику, снявшему несколько серий, пойти и сказать Хизер, чтобы она снова начала носить лифчик. Кох прошел армию и, когда получал приказ, незамедлительно его выполнял — хотя вряд ли бы ему дали подобный приказ в армии. Но он пришел на площадку, отвел ее в сторону и сказал: «Знаешь, когда тебя снимают в профиль, ты не похожа на ту Хизер Локлир, которую все хотят видеть, и на ту красивую женщину, какой ты на самом деле являешься».

Думаю, что Хизер была поражена. И спросила Кена вкрадчивым голосом: «Собираетесь ли вы сказать Биллу и Джимми, чтобы они засунули носки себе в штаны, чтобы казалось, будто у них большие члены?»

Кен признал, что не думал об этом. Спустя неделю в Марина-Дель-Рее мы снимали концовку эпизода — последнюю сцену после того, как поймали злоумышленников. В заключение мы все шли навстречу камере. Это был отличный момент. Когда камера остановилась, Хизер продолжила шагать, направляясь прямо к Кену Коху, и спросила его с широкой улыбкой: «Ну что, вам не кажется, что носок Биллу помог?»

У нас и в самом деле были и хороший актерский состав, и хорошая съемочная команда. Я очень сблизился и с Адрианом Змедом, и с Джимми Дарреном. Это было очень важно, потому что мы проводили вместе уйму времени, запертые внутри полицейской машины. Джимми Даррен, помнится, боялся птиц. Всех птиц. Я уверен, вы оцените это: как только мы узнали о его страхе, мы все отнеслись к этому с большим пониманием. Сценаристы, например, немедленно стали добавлять сцены с действиями на крышах. Мы бегали по крышам Лос-Анджелеса посредине лета. Ничто не останавливало Джимми — кроме голубей. Одинокого, невооруженного… бескрылого голубя было достаточно, чтобы Джимми остановился. При виде голубя он весь съеживался. Даррен прыгал с крыши на крышу, преследуя негодяев, делал все необходимые трюки, пока на его пути не появлялся… голубь.

Птицы? Как можно бояться птиц? Вот высота — другое дело. Хукер ничего не боялся, Шатнер не выносил высоты. Даже крыш зданий. Так что сценаристы разрывались между мной и Джимми Дарреном, работая сверхурочно, пытаясь загнать нас на крыши.

Адриан Змед обладал огромным талантом. В дополнение к тому, что он хороший актер, он также пел и танцевал. А еще у него было потрясающее чувство юмора. Много эпизодов нашего шоу заканчивалось тем, что я преследую плохого парня, сбиваю его с ног, а пару секунд спустя подбегает Адриан. Я говорю ему: «Вызывай скорую, напарничек».

И как-то вечером мы снимали одну из таких кульминационных сцен. Я гонюсь за преступником вдоль аллеи, заваливаю его. И туууууууут подходит Адриан. Я, еле дыша, говорю ему: «Вызывай скорую, напарничек».

Адриан смотрит на меня и мотает головой. «Почему бы тебе самому не вызвать эту чертову скорую?» — говорит он, разворачивается и уходит.

Ничего себе. Это что-то новенькое. Я очень удивился. На площадке стояла гробовая тишина — пока Кен Кох не начал смеяться, а затем я понял, что меня разыграли. И тоже засмеялся.

В каждом сюжете соблюдалась довольно строгая формула: настоящие злодеи, красивые женщины и много действия. Преступниками всегда были закоренелые мошенники, или, как Хукер говорил о них, кретины, отбросы, подонки, отморозки и мразь, гнусные, омерзительные убийцы и насильники, крайне отталкивающие люди, с полнейшим отсутствием каких-либо искупающих качеств, так что даже в одном эпизоде они отрезают голову плюшевого мишки, принадлежащего юной проститутке, желающей «завязать» с прошлым. Поэтому, что бы Хукер ни делал, дабы очистить от них улицы, всё являлось допустимым. Каждую неделю Хукер сталкивался со своего рода дилеммой: должен ли я донести на полицейского, остановившегося в последний момент ради спасения беременной женщины? Неужели и вправду женщина-полицейский, моя ученица, была ранена и потеряла ногу из-за того, что я не достаточно хорошо обучил ее? Там также были намёки и на смешные моменты между мной и Адрианом, прослеживаемые на протяжении всего эпизода; Адриан приобретает новёхонький компьютер и хочет просчитать победителя в скачках; Адриан намерен показать мне, как использовать современные методы продаж, чтобы продать печенье детской организации моей дочери. Во многих эпизодах я оказывался в больнице Valley Hospital. Обычно колоритный информатор представлял сведения, приводящие меня к негодяям, начиная от растамана и слепого продавца газет и кончая дружелюбным владельцем ломбарда. По пути к справедливости я всегда наталкивался на красавиц, начиная от проститутки, думающей только о пятидесятидолларовых банкнотах, до своей бывшей жены, на пляж, заполненный девушками в бикини, дочку жертвы, и кончая женщиной-полицейским, приглашающей меня к себе «показать свой калькулятор». Чтобы собрать еще больше информации либо Хизер приходилось снимать с себя одежду, либо мне и Адриану идти в места, где другие женщины снимали одежду. В шоу всегда было много бурных действий; мы старались включить три экшн-сцены в каждый эпизод, и почти всегда была погоня. А завершали юмористическим эпилогом: лошадь, которую я выбрал наугад, поставив на номер четыре, обогнала лошадь, выбранную компьютером Адриана; моя дочка выиграла приз за лидерство в продаже печенья — потому что я продал его всем людям в участке, которые собрались учить меня, как продавать печенье.

Однажды я спросил сотрудника уголовной полиции, смотревшего шоу: точно ли, по его мнению, в сериале отражена реальность? Он улыбнулся и сказал: «Вы, парни, за час делаете больше работы, чем я делаю за год… Иногда у нас бывают дни, когда телефон вообще не звонит». Что ж, тогда бы не получилось интересного шоу, сиди Хукер с Романо в своей полицейской машине и жуя пончики. Чем ты сегодня планируешь заняться, Винс? Не знаю, Хукер, а ты? «Ти Джей Хукер» — это экшн-шоу. В каждом эпизоде была, по крайней мере, одна погоня: либо я бегу за негодяем, либо преследую его на машине, либо и то, и другое. Когда я бежал за злодеем, то как-то умудрялся не отставать. Даже при том, что я был в униформе и тащил на себе всю амуницию, я неизбежно должен был прыгать через ограждения из проволочной сетки, или через кирпичную стену, или забираться по лестнице на крышу, перекатываться через капот машины, затем в прыжке схватить преступника, после чего мы покатимся вниз по уклону, или к краю крыши, но почти всегда я хватаю его и заковываю в наручники. Причем даже не запыхавшись. Если погоня была на машине, то казалось, что мы с Адрианом, получив извещение, что надо гнать к месту совершения преступления, трогаемся в другом направлении, потому что движение всегда заканчивалось резким разворотом в середине квартала. Как правило, наши преступники были ужасными водителями; ради спецэффектов мы колотили машины о здания, загоняли их в озера, проезжали сквозь огонь, разбивали их. Разумеется, тому, что наши преступники ездили на довольно потрепанных машинах, была бюджетная причина. Каждые несколько эпизодов у нас происходили грандиозные взрывы; за пять сезонов мы взорвали приличное количество автомобилей и даже яхту; однажды беглецы врезались на машине в бензовоз, и у нас вышло два замечательных взрыва. К несчастью, техники, ответственные за спецэффекты, залили в цистерну больше бензина, чем требовалось, и он взорвался облаком пламени прямо над головами звукооператоров. Чрезвычайно опасно — но в фильме смотрелось отлично. И после этого техники решили придерживаться следующей философии: зачем использовать только один галлон газа, когда можно взорвать десять!

Похоже, у нас было самое высокое количество жертв по сравнению с другими телесериалами; по крайней мере, в каждом эпизоде убивали как минимум одного человека. Люди постоянно прыгали с крыши на крышу и часто падали. В одном эпизоде я надеваю защитную одежду пожарного и врываюсь в горящее здание, чтобы спасти двоих детей; в другом эпизоде я хватаюсь за подкос маленького самолета в момент взлета и вишу на нем в полете.

Я сам исполнил множество трюков. Я стал большим мастером в использовании полицейской дубинки SB24. Более того, однажды кто-то из членов съемочной команды, увидев в одной из сцен, как я обращаюсь с этой дубинкой, сказал: «О, теперь-то я понимаю, почему в отношении нее говорят „билли клаб“» (если перевести дословно, то получится «клуб Билла», а на слэнге это переводится как «полицейская дубинка»). Ну ладно, может быть, и не говорят, и я это всё выдумал. Хотя такое, несомненно, можно услышать. За тридцать лет моя карьера продвинулась от меча к дубинке. На самом деле, движения на удивление похожи. Оба оружия использовались для блокировки ударов, атаки, удержания противника на расстоянии и повержения врага. Инструктор-полицейский обучил меня управляться с нею должным образом. Я мог вертеть этой дубинкой и… аай! Весьма болезненные воспоминания. Безусловно, я должен был выяснить, какова она в действии, и, как знает каждый офицер: когда ты попадаешь по себе, то это очень неплохой способ понять, как лучше ее использовать.

Снимаясь в шоу, я стал восхищаться полицейскими. В большинстве случаев это трудная и неблагодарная работа. Это тонкая голубая линия, которая удерживает цивилизованный мир от анархии. Вот почему плохой полицейский — это подрыв не только полицейских сил, но и всей демократии. Людям, работающим в правоохранительных органах, действительно нравилось шоу. Временами они пытались рассказать мне о своей работе, как много она для них значит, как она трудна. По каким-то причинам они чувствовали, что могут довериться мне, что я пойму. Возможно, они просто хотели удостовериться, что мы всё понимаем правильно. Но несколько раз офицеры признавались мне, что в некоторых случаях могли бы закрыть глаза и просто сойти с дороги. Они предпочли бы не вмешиваться, зачастую потому, что не хотят преследовать людей, нарушающих законы, с которыми они не согласны. Один офицер, в частности, рассказал мне о дилемме, с которой столкнулся во время пресечения сделки с наркотиками. Стоило ли рисковать своей жизнью, чтобы спасти наркоторговца? Они хотели, чтобы я в полной мере понял проблемы, с которыми они каждый день сталкиваются на улицах.

Однажды поздним пятничным вечером, когда меня везли домой со съемок в Лос-Анджелесе, я собственными глазами увидел их работу. Мы уже почти собрались повернуть, когда я выглянул в окно машины и заметил двух мужчин и полицейского напротив. Все трое были в полусогнутом положении, рука полицейского рядом с пистолетом. Коп и два негодяя, прямо кадр из кино! В таком виде эта картина и застыла в моей памяти. Машина свернула за угол, унося меня прочь, так и не дав узнать, чем и как это кончилось. Но та сцена очень точно изобразила для меня работу полицейских.

И только однажды мне довелось соприкоснуться с реальностью их работы. Я был одет в униформу — конечно, для меня это был костюм — и переходил улицу, когда в джип, остановившийся на светофоре, кто-то въехал сзади. Джип не получил никаких повреждений, зато у машины, что врезалась в него, был раздавлен капот. Оба водителя выскочили из машин. Я прекрасно понимал, что сейчас произойдет — в лучшем случае, знаменитая калифорнийская пробка. Я не знаю, что меня дёрнуло, но решил вмешаться. Я…

… стартрековские носовые платки, полотенца, адресные книжки, камеры, коврики для ног, наборы для пикника, включая бумажные тарелки и чашки, телефонные карточки, переносные электронные игры, стерео-наушники, лазерные диски, очки, школьные принадлежности, бортовые журналы, сертификаты, медальоны…

… видел, что у джипа не было повреждений, поэтому с напором сказал водителю: «Тебе не причинили вред, так что лезь обратно в машину и кати. Живей». И он послушался. Я уверен, что он не узнал меня. Я повернулся к другому водителю: «Это твоя вина. И у тебя тут кое-какие повреждения. Давай-ка, отведи свою машину в сторону, а то ты никому не даешь проехать». Он тоже влез обратно в машину и сделал, как я сказал. И в это самое мгновение я оценил силу формы. Это был необыкновенный и познавательный опыт.

Полицейские любили меня. А еще меня всегда поражало, как часто люди приписывают актеру те же самые философские взгляды, которые имеет персонаж, которого он играет; и Хукер не стал исключением. Многие считали, что я и в личной жизни такой же консерватор, как и мой герой. Я всегда старался держать свои философские и политические взгляды при себе, частично потому, что, являясь канадским гражданином, я ощущал себя в Америке гостем и, будучи вежливым, не чувствовал за собой право здесь громко кричать о своих убеждениях. Но я не говорю на эсперанто, я никогда не завоевывал Месопотамию, никогда не пользовался транспортатором и я не Томас Джефферсон Хукер. Однако это не мешало полицейским думать, что я похож на них, что в итоге привело к одной необычной ситуации.

Несколько офицеров однажды зашли к нам на съемки и спросили, не слышал ли я когда-нибудь о Бо Гритце. Нет. Бо Гритц, как выяснилось, был весьма известным вьетнамским ветераном, который считал, что северные вьетнамцы держат в плену американских военных, пропавших без вести, и посвятил свою жизнь их поиску и спасению. Он там был и смог вернуться. Я немного почитал про него и понял, что там есть удивительная история. «Я бы очень хотел с ним встретиться», — сказал я полицейским.

Примерно неделю спустя я встретился с Бо Гритцем. Величайшим американским героем Вьетнамской войны. Он сказал мне: «Единственный путь, который помог мне выжить, это выбор тропы смерти. Все остальные хотели жить. И те, кто хотели жить, совершили такое, что в итоге погубило их. А я сказал себе: мне всё равно, выживу я или умру. Если мне тут суждено умереть, значит, здесь я и умру. Таково мое решение. Я боец».

Ого! Он рассказал мне подробно о создании поисковой группы «отряд Дельта», плавании через реку Меконг и о том, как он незамеченным пробрался во Вьетнам.

Ого! На фотографиях разведки были видны длинные и короткие тени как раз в том месте, где предположительно находился лагерь военнопленных. Короткие тени, должно быть, принадлежали азиатам, а длинные — возможно, американским пленникам. Гритц быстро и с бесстрашием пересек джунгли и добрался до места. Но когда он, наконец, попал туда, там никого не было. Поэтому он вернулся той же тропой и снова переплыл реку. «Мы знаем, что пленники там, Билл», — сказал он, добавив, что эта история у него даже записана.

Ого! Какая невероятная история, подумал я. И как выяснилось, она и была невероятная. Просто тогда я этого не знал. И сказал ему: «Бо, я хочу рассказать твою историю. Она очень актуальна».

Он согласился и ответил, что будет рад, если я расскажу эту историю, при условии, что заплачу за нее. В «Парамаунт» у меня был фонд, выделенный мне на собственное усмотрение. Фонд позволял мне покупать права на сюжеты, которые, как я полагал, могли бы превратиться в хорошие фильмы. И это был один из них. Тут и приключения, и боевые действия, и самая благородная цель, которую только можно вообразить — спасение американских военнопленных. В итоге мы сошлись на десяти тысячах долларов. Я дал ему чек и попросил рукопись. «Я дам тебе рукопись на следующей неделе», — пообещал он.

Мда… Чек был обналичен, и Гритц исчез. Я больше его не видел и не слышал. Однако несколько месяцев спустя на меня обрушились СМИ. Оказалось, что Гритц, похоже, использовал деньги, полученные от меня, так же, как и тридцать тысяч долларов, заплаченные ему Клинтом Иствудом за те же самые права, чтобы организовать секретную миссию в Лаос и попытаться спасти американских пленных. Но миссия обернулась настоящей катастрофой: Гритца арестовали почти сразу же после проникновения в Лаос, когда партизанский лидер, с которым Гритц намеривался встретиться, объявился пьяным и невооруженным. Каким-то образом журналисты решили, что Клинт Иствуд и я финансировали секретную миссию — хотя Клинт заплатил намного больше, чем я.

С тех пор я не слышал о Бо Гритце. А сама ситуация меня очень расстраивала. В мои намерения не входило быть замешанным в чем-то настолько скандальном. Я всего лишь хотел рассказать героическую историю — а она оказалась неправдой. Это была ужасная ситуация — так много семей, в которых мужья и сыновья пропали без вести во Вьетнаме, обрели надежду, подаренную им Бо Гритцем. И я не знал, что было правдой, а что вымыслом, но мне не хотелось, что бы семьи лелеяли напрасные надежды о том, что солдаты, которых они любят, все еще где-то там живы. В конечном счете репортеры погнались за Клинтом Иствудом — я ведь упомянул, что он дал Гритцу 30 000 долларов? — и оставили меня в покое. В последний раз я услышал его имя в 1992 году, когда он баллотировался в президенты Соединенных Штатов с лозунгом: «Бог, Оружие, и Гритц». Но нет, я не поддержал его кампанию.

Как и «Стар Трек», «Ти Джей Хукер» боролся за выживание. После четырех успешных сезонов на АВС и семидесяти одного снятого эпизода сериал был отменен. В то время мы все еще имели свою долю аудитории в двадцать семь процентов — количество, которое сегодня не набирает ни одно шоу. Ближе к концу продюсеры всё-таки решили сделать несколько небольших изменений. Например, они переместили «Хукера» из Лос-Анджелеса в Чикаго. Они переместили всё шоу! А что еще хуже — они послали Хукера в Чикаго без зимнего пальто. И вместо Адриана Змеда они дали мне нового напарника, чернокожего детектива, одевающегося как растаман во время выхода на работу «под прикрытием». Задумка была — поэксплуатировать популярные в то время «48 часов» (48 HRS) с Эдди Мёрфи и Ником Нолтом, так что в итоге у нас получился перевёртыш «Полицейского из Беверли-Хиллз». Так же как детройтский детектив Мёрфи едет в Лос-Анджелес, так и я, лос-анджелесский полицейский, отправляюсь в Чикаго.

В очень холодный Чикаго. Запредельно холодный Чикаго. Я канадец, я не понаслышке знаю канадские зимы. Я участвовал в лыжных гонках при температуре минус сорок. Высунешь из перчатки палец — сразу отвалится. Но мне никогда не было так холодно, как во время съемок «Ти Джей Хукера» на Лейк Шор Драйв (набережная на озере Мичиган) в Чикаго. Дыхание не просто можно было видеть — его можно было взять прямо из воздуха и положить в карман, пока оно не растает. И все время, пока мы там снимали, я жил в страхе снова услышать слова «Давайте попробуем еще раз».

То есть это было совершенно другое шоу, с другим актерским составом. Это как если бы выживших из «Остаться в живых» (Lost) перенесли на курорт «Острова фантазий» (Fantasy Island). «Самолёт! Самолёт! Йо-йо, вона летит самолёт!»

К сожалению, семидесяти одного эпизода, снятого NBC, было недостаточно, чтобы продать сериал в телевизионную синдикацию (распространенная в США и в некоторых других странах мира система показа телевизионного контента, в том числе телесериалов, развлекательных шоу, ток-шоу и т. д. Проекты, идущие в синдикации, продаются студиями-производителями местным филиалам телекомпаний для трансляции в основном вне прайм-тайма). Поэтому CBS купила права и поставила его в сетку в позднее ночное время. Для этой телесети было удобнее, чтобы я вернулся в Лос-Анджелес, и с тех пор уже больше никто не упоминал Чикаго. Для CBS мы снимали упрощенную версию шоу. Адриан покинул нас, и мы закончили сериал двухчасовым прайм-таймовым (вечерним, показываемым в лучшее время) фильмом под названием «Кровавый спорт» (Blood Sport) или, как я его называю, «Хукер едет на Гавайи».

По-видимому, мы очистили улицы Лос-Анджелеса от всякой швали, потому что в этом фильме Хукера отправляют на Гавайи — оберегать жизнь старого друга и коллеги, а ныне сенатора Соединенных Штатов. На Гавайях, согласно газете «The New York Times», Хукера «ожидают шуры-муры, фокусы-покусы, хула-хула (гавайский танец) и что-то вроде хари-кари (искаженное от харакири)». Когда я лежал на краю обрыва, с кровью, льющейся по лицу, и уворачивался от бьющего меня мечом по голове каскадера, я знал, что либо с Хукером, либо со мной покончено. И мы и в самом деле закончили, сняв девяносто эпизодов, что позволило шоу попасть в телевизионную синдикацию, где оно в конечном итоге и почило.

И всё-таки мне совсем не обязательно было получать мечом по голове, дабы понять, что я хочу быть режиссером, — это осознание пришло намного раньше. За свою карьеру я проработал с сотней режиссеров, без преувеличений. Среди них было и несколько величайших режиссеров в истории раннего телевидения, но для меня лучший режиссер — это тот, кто меня не трогает. Позволяющий подойти к роли своими собственными мыслями и предоставляющий мне возможность использовать свое личное видение персонажа. Разумеется, он будет руководить действиями и указывать мне, куда идти, и, если это будет иметь смысл, я туда пойду. Но очень часто молодые телережиссеры хотят быть настоящими художниками; им выпадает возможность режиссировать эпизод «Ти Джея Хукера», и они желают использовать этот шанс в построении своей карьеры. И давай перекраивать шоу, что-то говоря о подтексте и мотивации, и творческом озарении. У нас семь дней, чтобы снять часовое шоу в пределах бюджета — вот и вся мотивация.

Актеры, снимающиеся в сериале каждую неделю, должны защищать целостность программы, — это их работа. Поскольку меня волновало качество шоу, я проверял каждого нового режиссера. И если они не понимали, что делали, я шёл жаловаться. Это было моей работой. Однажды нам дали молодого режиссера, а тот, в свою очередь, разработал детальнейший план того, как, в его понимании, должен развиваться эпизод. Он буквально распланировал всю серию от и до, секунду за секундой. Это было то шоу, что привело бы его к «Эмми», а та дала бы возможность режиссировать глобальную полнометражную картину. И вот смотрю я на его план и спрашиваю: «Просто скажи мне одну вещь: почему ты хочешь начать эту сцену с того, как я выхожу из кладовки?»

Несомненно, желание режиссера создать искусство и стремление актера выполнить его может привести к конфликтам на площадке. Некоторые режиссеры полагают, что самый неправильный вопрос, который только может задать актер, — это «Почему?» Почему я должен идти сюда? Почему я должен реагировать именно так? «Да потому что я — режиссер, и это именно то, что я хочу, чтобы ты сделал» — не является правильным ответом.

Что касалось режиссуры, то для меня в этом не было особого таинства. Я мог сказать: «Мне нужно, чтобы камера стояла тут», или «Давайте подсветим вот здесь», или «Ты бежишь через парковку, запрыгиваешь на капот, хватаешься за держатели дворников и висишь», так что, очевидно, у меня были необходимые технические знания. И продюсеры «Ти Джея Хукера» предоставили мне такую возможность.

Я уже сталкивался с довольно трудным режиссерским заданием — был режиссером своей жены, Марси, в постановке «Кошка на раскаленной крыше» (Cat on a Hot Tin Roof). Друзья мои, если вы успешно можете режиссировать спектакль со своей женой в серьезной драматической роли, то вы, разумеется, можете снимать телешоу. В итоге я поставил девять эпизодов «Хукера», а также вступительную сцену с титрами, которую мы использовали в большинстве серий, и Леонард Нимой срежиссировал один эпизод. Такую цену запросил Леонард за свое появление в сериале. Именно такую, и плюс деньги.

Спустя два года после окончания сериала я стал режиссером своей первой большой полнометражной картины — тридцатимиллионнобюджетного «Стар Трека V: Последний рубеж». Джин Родденберри и продюсеры «Парамаунт» посмотрели поставленные мной эпизоды «Хукера» и так впечатлились моей способностью ясно и четко передавать атмосферу в рамках возможностей современной фильмологии, что посчитали меня прекрасным кандидатом — и вообще единственным кандидатом — на должность режиссера пятого и самого интеллектуально сложного фильма в стартрековской саге.

И если вы в это поверили, можете смело верить и в то, что я видел инопланетянина в пустыне. Но на самом деле всё было не так. Меня пригласили в оригинальный телесериал в качестве звезды, исполнителя главной роли, а Леонард был звездой второй величины, соисполнителем. Мне платили более высокую зарплату. Но со временем леонардовский Спок стал так популярен, что нам обоим добавили в контракт оговорку о наибольшем благоприятствовании, означающую, что, независимо от того, что я получал, Леонард получал то же, и наоборот. Если я получал повышение, то и Леонарду повышали зарплату; если он подхватывал насморк — я тоже чихал. В то время я думал, что это не совсем справедливо; но я принял реалии шоу-бизнеса. И вот, приступая к третьей из серии очень успешных полнометражных картин, Леонард решил, что сыграет в ней, только если ему позволят быть режиссером. Ну а снимать фильм без Спока так же глупо, как и снимать его без Кирка. Кто захочет такое смотреть?

Не думаю, что на студии осознавали, что, когда они согласились дать Леонарду режиссировать третий фильм, «В поисках Спока», они подписали себе приговор на признание за мной права быть режиссером следующего фильма «Стар Трек».

В те годы, пока мы снимали «Хукера», «Стар Трек» стал одной из самых успешных медиа-франшиз в истории кино. Первый фильм, «Стар Трек: Кинофильм» собрал более ста миллионов долларов, а когда сюда добавились продажи от сувенирной продукции, он оказался одним из самых прибыльных фильмов. По всей видимости, «Парамаунт» извлекла очень важный урок из первой кинокартины: поклонники «Стар Трека» настолько лояльны, что студии не придется много тратиться, чтобы заработать кучу денег. Более того, чем меньше они тратили, тем больше могли получить. Так что «Парамаунт» существенно урезала бюджет второго фильма и наняла очень талантливого Николаса Мейера написать сценарий и снять фильм. Тот решил, что попытается привнести в фильм немного больше человечности — и юмора — экипажу. Как он сказал: «Я попытался через некоторую фамильярность сделать героев немного более живыми и немного менее деревянными. Я не настаиваю на том, чтобы капитан Кирх ходил в туалет, но разве „Стар Трек“ должен быть настолько идеальным?»

Деревянными? Разве это не прошлая глава моей жизни? Туалет? По правде говоря, я не помню, чтобы видел уборную на борту «Энтерпрайз». Считайте это идеальным упущением.

Но что бы Ник Мейер ни делал, всё работало: «Стар Трек: Гнев Хана» вышел в прокат с самыми большими сборами за уикэнд в киноистории. К тому времени капитан Джеймс Т. Кирк и мистер Спок заняли свое место среди легендарных вымышленных персонажей Америки. И, возможно, Вулкана тоже. Ни один из реально существующих астронавтов не был так известен, как они. Конечно, я долгое время сопротивлялся тому, чтобы быть крепко связанным с Джимом Кирком. Подобно Леонарду, я не хотел, чтобы меня отождествляли с ним до конца жизни, но те времена давно прошли. Ко мне пришло понимание, что всё чудесное, что случилось со мной в бытность капитаном Кирком, происходит и поныне. Помню, как однажды мы снимали на натуре в пустынной местности, и наутро мне нужно было очень рано вставать. Я сказал костюмерше: «Дайте мне мою форму, я заберу ее домой — и мне не придется идти в костюмерную. Я сразу ее одену». Итак, 4 утра. Я гнал на машине по пустынной дороге к месту съемок. Я слишком превысил скорость, полагая, что на этой трассе вообще нет ни одной машины. Но всё же там оказалась одна — с мигалкой и сиреной. Да, офицер, доброе утро.

Будучи Хукером, я знал, что, когда вас останавливает полицейский, лучше всего беспрекословно следовать его указаниям, дать ему понять, что вы вовсе не агрессивны и согласны с тем, что офицер здесь босс — и главное: убедитесь, что он видит, что вы это понимаете. А если это не сработает — что ж, тогда молитесь.

Так что я вышел из машины, одетый в униформу, готовый понести наказание. Офицер был в темных очках — это посредине-то ночи — и я не видел его глаз. Но он осмотрел меня с головы до ног и, немного нахмурившись, спросил: «Ну и куда вы так несётесь в четыре утра?»

И я сказал ему правду: «К своему звездолету».

Он вздохнул и ответил: «Ладно, езжайте и живите долго и процветайте».

Затем он повернулся и проводил меня взглядом.

Когда в «Парамаунт» начали обдумывать третий фильм, Леонард заключил с ними сделку, аналогичную тем условиям, которые выторговал за появление в эпизоде «Хукера»: он согласился играть в фильме, только если будет его режиссером. Студия с готовностью согласилась, но вот я, честно, не знал, как к этому относиться. Это как твой брат становится твоим отцом. Или как твоя жена становится твоим….. капитаном твоего звездолета! Это просто разрушит тонкий баланс между двумя актерами главных ролей — связанных крепкой дружбой, — который они успешно выработали за долгие годы. Иными словами, это не честно!

Когда я прочитал первый вариант сценария, он мне не понравился. Спок появлялся совсем ненадолго, да и моя роль была относительно мала. Едва ли можно было поверить, что треккеры примут сюжет, в котором так мало Кирка и Спока. Я пригласил Леонарда и нашего продюсера, Харва Беннетта, к себе домой обсудить сценарий. Помнишь ту встречу, Леонард? «Это был напряженный, очень напряженный момент»

Спасибо, Леонард. Да, очень напряженный. И пока мы разбирали сценарий, я попросил внести ряд изменений. Я чрезвычайно настойчиво защищал Кирка. Хотя главным образом я хотел получить некоторое представление о том, как мы с Леонардом будем работать. Леонард сказал мне: «Билл, то, что хорошо для тебя, хорошо и для „Стар Трека“. Моя цель — сделать чертовски хороший фильм, а для этого мне нужно, чтобы тебе было хорошо».

О, я понимаю. Разумеется, мы всё еще оставались на тех же самых ста двадцати страницах сценария. Но выяснилось, что все были больше обеспокоены тем, как мы с Леонардом поладим. В начале картины у меня есть сцена, когда я получаю шокирующее известие о смерти моего сына от рук клингонского десанта. Это была очень эмоциональная сцена, и первоначально я не совсем представлял, как ее играть. Чтобы помочь мне сосредоточиться, Леонард попросил всех, не особо занятых в процессе съемок, удалиться. И когда все ушли, я закричал на него: «Я не буду делать по-твоему!».

— Какого черта не будешь? — заорал он в ответ. — Ты будешь делать то, черт возьми, что я говорю. Так что иди, встань туда и заткнись. Давай. Я режиссер этого фильма, а ты всего лишь актер.

Подозреваю, что фраза «всего лишь актер» сказала сама за себя. Все поголовно начали смеяться — ни один актер не считает себя «просто актером» — и вся эта томительная напряженность в отношениях исчезла. И снова очередная картина оказалась очень успешной, невероятно успешной, так что «Парамаунт» незамедлительно начала строить планы на четвертый фильм. И конечно, предполагалось, что это именно тот фильм, который я буду…

Тихо! Слышите? Тссс, просто прислушайтесь. Слышите? Хотя нет, наверное, не слышите, ведь у вас же нет шума в ушах, как у меня. И как у Леонарда. Это как раз еще кое-что из того, что нам обоим перепало от «Стар Трека». Во время одного из эпизодов мы с Леонардом оказались слишком близко к громкому взрыву. Такое часто случается на съемках и по большей части всегда обходится без последствий. Но после этого у меня в ушах стало звенеть, и у Леонарда тоже. И долгие годы это состояние, названное в медицине «тиннитусом», проявлялось у нас постоянным звуком в ушах — его слышно всё время, и он никогда не прекращается. У некоторых людей он похож на звон. У других, как у меня, это больше похоже на шипение не настроенного на канал телевизора. Миллионы людей мучаются этим заболеванием. Оно может быть вызвано чем-то вроде взрыва или длительным воздействием громких звуков — оно наблюдается, к примеру, у многих ветеранов Второй Мировой и рок-музыкантов — а также это может быть реакцией на медицинский препарат или следствием одной из множества болезней, а может и просто оказаться возрастным изменением. Многие живут с этим без особых проблем, но более чем для семи миллионов людей это изнурительно. Оно не дает жить нормальной жизнью. И от этого нет простого излечения. А в крайних случаях это шум может даже привести к самоубийству. И я как раз столкнулся с одним из таких крайних случаев.

Есть части света, где шум в ушах считается гласом Бога. В отдаленных областях Китая его рассматривают как признак величайшей мудрости. А в деревнях Турции — удачи. Но только не в Долине Сан-Фернандо. Здесь это считается реальной проблемой. И она сводила меня с ума.

А всё из-за громкого звука в ухе, который никогда не прекращался. Я консультировался с несколькими докторами, прошел всевозможные тесты. Я всё надеялся, что он прекратится, но — увы. Я перепробовал несколько различных программ; одна, которая всё-таки сработала на мне, называлась «маскировка». Есть специальный акустический аппарат, производящий так называемый «белый шум», — звук, который вы не слышите в нормальном состоянии. По определенным причинам, если получится воспроизвести звук, который вы слышите в своей голове, на этом приборе, то звуковые волны нейтрализуют друг друга. Я прекрасно помню тот момент, когда они достигли моей частоты: представьте, что вы завалены в шахте и наконец спасатели прорываются к вам — и вы видите солнечный свет! Это очень похоже на то, что почувствовал я. Мне вернули мою жизнь. Я носил прибор, напоминающий слуховой аппарат, и он передавал белый шум мне в оба уха. Спустя несколько месяцев мой мозг привык к этому звуку — и я смог избавиться от своего шума.

Есть врачи, которые говорят пациентам, что могут излечить их посредством операции. Полагаю, что в некоторых случаях операция способна помочь, но чаще всего — нет. Большинство людей со временем просто привыкает к шуму и не ощущает его — пока не вспомнят о нем или какой-нибудь парень не напишет об этом в своей автобиографии.

Я знаю, как изнуряет это ожидание. Привыкание к шуму может длиться месяцами. Я выполнял некоторую работу на добровольных началах для Американской Ассоциации по проблеме тиннитуса; они проводят научные исследования и оказывают реальную помощь. Как-то они дали мне список потенциальных спонсоров и попросили обзвонить их. Многие из тех, кому я дозвонился, отвечали подобным образом: Кто это? Правда? Нет, это не можете быть вы. Что, правда?

Как я мог доказать, что я — это я, по телефону? Спеть припев из «Rocket Man»? Прекрасно помню один очень длинный разговор с человеком, который никак не мог привыкнуть к звону в ушах. Это отравляет жизнь, сказал он мне, и от этого шума нет спасенья. В общем, он решил пожертвовать 45 тысяч долларов на исследования и попросил перезвонить ему неделю спустя.

Я перезвонил, и на этот раз ответила женщина. Когда я попросил позвать к телефону того человека, она сказала: «Сожалею, но он совершил самоубийство два дня назад». Совершил самоубийство? Это было ужасно. У меня самого были суицидальные мысли. Но, как я говорил всем, страдающим от тиннитуса, время — лучшее лекарство. Вы привыкнете. Я привык, и вы привыкнете. Пожалуйста, поверьте.

Итак. Как я писал выше, предполагалось, что я буду режиссировать четвертый фильм «Стар Трек» — «Путь домой». Но поскольку у меня были обязательства перед «Ти Джеем Хукером», я не мог этого сделать. Поэтому Леонард стал режиссером и этого фильма. Как нам удавалось и раньше, в «Стар Трек-IV» мы путешествуем во времени и отправляемся в прошлое. Смертоносный зонд приближается к Земле, посылая странные сигналы. Эти высокочастотные сигналы, как выяснилось, были обращены к китам, которые вымерли много лет назад. Таким образом, нам предназначалось вернуться на Землю в 1980-е, поймать пару китов и взять их с собой в будущее. Спок, разумеется, совершенно выбивался из того времени, ему было очень трудно принять всю нелогичность, которую он увидел в Сан-Франциско 80-х. И однажды, например, когда он привлек слишком много внимания своим странным поведением, мне пришлось объяснять: «Ах, он? Да он безобидный. В шестидесятых он участвовал в движении за свободу слова в Беркли. И, похоже, слегка перебрал ЛСД».

В другой сцене доктор Джиллиан Тэйлор, мое любовное увлечение, интересуется у Спока: «Вы не изменили своего решения?»

На что Спок логично отвечает: «А разве с ним что-то не так?»

У Чехова была похожая проблема. Агент ЦРУ, проводящий допрос, спрашивает его:

— Имя?

— Моё имя? — переспрашивает Чехов.

— Нет, моё имя, — саркастически отвечает агент.

Чехов озадачен:

— Я не знаю вашего имени.

— Вздумаете шутить со мной, мистер, и с вами покончено, — грозит агент.

— Покончено? — улыбается Чехов. — Так я могу идти?

Фильм обошелся в 25 миллионов долларов и принес доходов почти на 150 миллионов. Вне всяких сомнений, это был самый прибыльный стартрековский фильм, успех которого сложно будет повторить. Но настала моя очередь.

Я начал обдумывать основную идею: команда «Энтерпрайз» отправляется на поиски Бога. Но вместо него мы находим дьявола. Я хотел, чтобы Кирк, Спок и Боунс отправились в ад. Кинематографически. Я хотел исследовать весь этот философский вопрос о боге и дьяволе, отношении людей к поклонению тому или другому — тема, которая уже долгие годы волновала меня. И здесь мне дали чистый лист. Что это будет, Шатнер? Бог и «Стар Трек». Отвал башки. Всё это крутилось в моем мозгу: Маккой попадает в лапы дьявола. Спок и Кирк отправляются в преисподнюю, им удается выбраться из подземного царства и побежать в сторону «Энтерпрайз», где они будут в безопасности, как вдруг мы слышим крики Маккоя, взывающего о помощи. И мы должны вернуться назад — ради нашего товарища. Кирк и Спок исследуют «Ад» Данте. Я уже представлял, как мы пересекаем горящую реку Стикс, а нас преследуют горгульи, как спасаемся бегством в глубинах рушащихся городов. Сама мысль о создании ада на экране была для меня невероятно захватывающей. Рай и ад, любовь и ненависть, Бог и дьявол — вот то кино, которое я хотел снять. Я написал краткое содержание на трех листах и отнес его в «Парамаунт». И им очень понравилось. Да, это чертовски здорово! Именно то, что мы и хотели.

Но нужно было еще и одобрение Родденберри. И он отверг идею. Я уже пытался сделать историю о Боге, сказал он. И ничего не вышло. Ты только разобщишь всех. Никто не знает, каков он, Бог. Он у всех разный. Да, согласились с ним на студии, мы не будем этого делать.

Никакой истории о Боге? Я не мог поверить своим ушам. Но я хочу сюжет о Боге! А потом кто-то предложил: а что если инопланетянин думает, что он дьявол? Может быть, это сработает. Да, согласились на студии, если инопланетянин думает, что он дьявол, то тогда можно.

Родденберри дал добро, поскольку это был инопланетянин и не настоящий дьявол.

Вот какой у меня был сюжет: мы отправляемся на поиски Бога и находим инопланетянина, утверждающего, что он дьявол, и мы этому верим, хотя вообще-то он не дьявол. Надеюсь, это сработает. Но понимание пришло позже, уже после того, как кино было закончено и я сделал первый из многих компромиссных шагов. Я понял, что у меня уже не было моей идеи. Не было больше ни Бога, ни дьявола; был псих-инопланетянин, поклоняющийся дьяволу. Каждый шаг в пути создания фильма — компромисс; и я совершил первую уступку. Но всё же у меня оставался мой сюжет.

Затем я придумал концовку с Большим Взрывом. Это уж точно будет эффектно. Спасаясь, Кирк спешно взбирается на гору, а приспешники инопланетянина-дьявола выбираются из преисподней. Какая картина! Я понимал, что они не могут просто вылезти из-под земли — их должно вышвырнуть, как глыбы из вулкана. Да! Дым и пламя извергаются у них из ртов. Так и вижу это. Я описал действо техникам по спецэффектам. Им очень понравилось. Дым и пламя! Каждому понравилось. «Сколько каменных людей вы сможете мне дать?» — спросил я.

«У тебя их будет десять», — ответили они.

Невероятно! Это получше, чем фурии. Они изрыгают дым и пламя и гонятся за Кирком. Обликом они похожи четырехлапых животных. Я сделал несколько набросков этих камней-людей, рвущихся из преисподней. Такой финал будет лучше и круче всего, что когда-либо было в «Стар Треке». Итак, у меня великолепное начало, сильный сюжет и отличная концовка. Я знал, что смогу заполнить и всё остальное. Да к тому же я ведь буду режиссером. Похоже, что это начало следующей фазы моей карьеры.

Сам факт того, что я буду руководить процессом съемок тридцатимиллионного полнометражного фильма, приводил меня в восторг. На съемочной площадке режиссер не бог, но он глас божий, призывающий бежать через парковку, запрыгивать на капот, хвататься за дворники и висеть.

Пока мы не начали съемки, я не представлял, какая это большая разница: режиссировать телевизионную программу и полнометражную картину. Когда я снимал, например, «Хукера», мне нужно было брать близкие планы; если бы я расширил рамки и взял задний план, который, допустим, должен быть освещен и очищен, то пришлось бы останавливать транспорт и идущих людей. А значит, нужно получать всякие разрешения и держаться подальше от опознавательных логотипов товаров. Вместо этого проще было поставить камеру прямо сюда и снимать крупные планы.

Давайте приведу еще пример: представьте очень простую сцену. Ромео говорит Джульетте: «Я люблю тебя». Джульетта сердито смотрит на него и отвечает: «Ой, вот не надо! Я, по-твоему, дура?» Милый диалог. Если бы мы снимали эту сцену для телефильма, мы бы поместили Ромео и Джульетту на расстояние нескольких футов, сняли бы пару кадров ссорящихся возлюбленных, а затем близко каждого по отдельности. Просто и быстро.

Но режиссер крупнобюджетного фильма поставил бы эту сцену совсем иначе. «Чтобы символизировать расстояние между ними, давайте поедем в Швейцарию и поместим каждого из них на вершину горы в Альпах. Мы снимем это с полным размахом, да на 70-миллиметровой плёнке. И пригласим Брэда Пита и Анджелину Джоли. А потом наймем Джона Уильямса написать музыку». И продюсеры в экстазе от его гениальности. Альпы! Как мы сами до такого не додумались? И шлют пятьсот людей в Швейцарию снимать эти кадры. Власть режиссера измеряется невероятностью задуманного. Что бы ты там себе ни навоображал, о чем бы ни мечтал, у тебя под рукой пять сотен людей, готовых осуществить твою мечту.

К сожалению, такого нельзя было сказать о моем фильме. Сценарий был несколько сложноват: события происходят в звездную дату 8454.130. Кирк в отпуске, покоряет гору Эль-Капитан в Йосемити, когда «Энтерпрайз» посылают на срочное задание спасти заложников на далекой планете. Похититель — вулканец, полубрат Спока, использует заложников, дабы завлечь звездолет на Нимбус-3, чтобы потом, на захваченном звездолете, пересечь Великий Барьер — последний рубеж — и добраться до мистической планеты Ша Ка Ри, на которой обитает богоподобная сущность. И, возможно, это даже и вправду Бог. Кирк соглашается отправиться с похитителем на Ша Ка Ри, и там они сталкиваются с этой богоподобной сущностью. В конечном итоге, Кирк борется с ней — это как раз та битва, когда появляются люди-камни из ада, — и уничтожает инопланетянина с помощью клингонского коммандера, отправившегося туда вслед за «Энтерпрайз», чтобы убить Кирка.

До съемок оставалась всего неделя, а я всё еще не видел костюмов каменных людей. Это ведь моя кульминационная сцена — весь фильм завязан на ней, — и я хотел увидеть костюмы. Не волнуйся, сказали мне, костюмы скоро будут. А затем меня ошарашили их стоимостью. 350 тысяч долларов за один костюм. Три с половиной миллиона долларов за десять? У нас вообще ни на что не было трех с половиной миллионов. Продюсеры уведомили меня, что следует урезать бюджет. Хорошо, ну, может быть, хоть пять костюмов? Я выжму всё и из пяти. Ладно, пять будет.

Мы начали снимать. Прошла неделя, другая, а костюмов всё нет. А я уже так предвкушал — ведь это будет здорово. Из них будет вырываться пламя. Будет потрясающе. Они почти готовы, говорили мне. Отлично, когда? На следующей неделе, поверьте. Еще несколько недель прошло, мы снимали в пустыне Аризоны, и вскоре уже предстояло снимать финальную сцену. Я уже всё распланировал, видел всё в своем воображении. Будет потрясающе. И тут мне говорят, что фактически мы можем потянуть только один костюм.

Один костюм? Всего лишь один грёбаный костюм? Что ж, у меня не было выбора. Я решил, что сниму его с близи, с дали, с разных ракурсов, а затем мы призовем на помощь всю кинематографическую магию и сделаем так, будто там полчища дьяволов. Ладно, пусть один. Но когда я увижу его? Семнадцатого, пообещали мне.

Съемка сцены у нас была назначена на восемнадцатое. Мне же гарантировали, что костюм будет семнадцатого, и он великолепен. Из него будут рваться дым и пламя. Будет потрясающе. Потрясающе!

Семнадцатого я возвратился с натурных съемок, а техники по спецэффектам уже поджидали меня. Они улыбались. «Костюм готов, и он великолепен. Джордж его надел. Хотите посмотреть?»

Когда вышел Джордж, за его спиной садилось солнце. Костюм был жуткий, просто ужасный. Казалось, будто перед тобой стоит монстр из сериала «Флэш Гордон» тридцатых годов. Я пытался сдержаться, возможно, пламя и дым спасут ситуацию. Набрав побольше воздуха, я спросил: «А где дым?»

И тут тонкая струйка дыма потянулась вверх позади этой каменной глыбы. Я зашел сзади и увидел двух техников; они сидели на корточках, курили сигареты и выдыхали дым в трубочку. Я потерял дар речи. Мы начали с трех с половиной миллионов за десять костюмов, а кончили одним, за триста пятьдесят тысяч с двумя парнями, вдувающими дым через трубочку.

Я сделал несколько шагов назад, и если прищуриться и посмотреть под углом, и если бы освещение было поменьше, то и в самом деле могло показаться, что сквозь камень просачивается дым. Ладно, хорошо, главное — спокойствие, уж как-нибудь я заставлю это работать. Ведь я же режиссер! А режиссеры всемогущи. «А что там с пламенем?» — спросил я.

«Ну, с огнем проблемы, — признались они. — Мы попробовали, и огонь обжег каскадеру лицо. Мы наложим это при помощи КГ (компьютерная графика). Мы создадим огонь на компьютере. Просто нарисуем при монтаже. Он откроет рот и выпустит пламя. Будет отлично. Доверьтесь нам».

Что я мог сделать? Я думал, что у меня будут Ромео и Джульетта в Альпах, а получил Альфа (герой комедийного сериала 80-х) на детской площадке. Если бы окутать его клубами дыма, и если снимать в неясном свете, то возможно, всего лишь возможно, из этого что-нибудь выйдет. И вот следующим вечером мы отправились на съемки к подножию горы и начали готовиться. Наконец подошло время кульминационной сцены. Сигнал каскадеру. Он появляется и… нет никакого дыма! «Стоп! Стоп! Где дым? Мне нужен дым!»

Техники пугливо смотрели на меня. «Ну, мы дымим через трубку, а бриз рассеивает весь дым». Бриз? В их планы не входил бриз? Мы в пустыне, а ночью пустыня остывает и создается бриз. Да тут в пустыне всегда дуло по ночам! Вместо огнедышащего дымящегося дьявола я получил это нелепое пугало в кожаном облачении. И совершенно не пригодное. Вот у меня и нет концовки. И у меня нет не только концовки, но и Бога. В определенный момент инопланетный дьявол выбрасывает луч света, и предполагается, что мы верим в то, что это Бог. Итак, как же выглядит Бог? Первоначально я хотел использовать стилизацию под Иисуса Христа, но тут Родденберри сделал свое характерное замечание: Бог у всех разный. Так что нам теперь был нужен и Бог.

Мы хотели обратиться в компанию спецэффектов Джорджа Лукаса (Industrial Light and Magic, ILМ), чтобы они создали нам Бога. Джордж Лукас! Только представьте себе видение Бога Джорджем Лукасом. Эта организация делала восхитительные проекты и была одной из самых креативных компаний в индустрии развлечений. Я был очень взволнован. Может, им удастся спасти меня.

Но, к сожалению, они были заняты работой над двумя большими кинокартинами — и, вообще-то, у них было довольно дорого. И мы нашли парня из Хобокена, штат Нью-Джерси. Я говорю совершенно серьезно. Это тот парень, что сделал впечатляющую работу в телерекламе. И вот мы впятером полетели в НьюЙорк и встретились с ним в его доме. Жена его — повар на пять баллов — угостила нас чудесным ужином. Представляете, я никогда не ел такой вкусной картошки. Хотя бы ради этого уже стоило скататься в Хобокен; и поверьте мне, никто никогда не делал картошку…

Позже он отвел нас в свою студию и изобразил Бога в резервуаре с маслом. Это была смесь различных масел, циркулирующих в устройстве наподобие большой масляной лампы. «Если мы снимем это с очень близкого расстояния, — объяснил он, — то можно получить изображение…»

Мы все были во власти эйфории от великолепной пищи и, возможно, вина, так что предложили ему контракт. Ну и пусть у нас нет Industrial Light and Magic, зато у нас есть этот парень из Нью-Джерси, чья жена так прекрасно готовит.

Конечно, нам следовало бы воспользоваться ее картошкой. Если бы мы прямо там превратили ее в пюре, это и то больше походило бы на Бога, чем то, что он для нас сотворил.

У нас просто не было средств на фильм, который я видел в своем воображении. Например, в первой сцене, в Йосемити, предполагается, что я взбираюсь по отвесной скале. У меня на плато стояла камера, смотрящая вниз на три тысячи футов моего подъема. На мне была страховка, так что ничего опасного, и пока я не смотрел вниз, всё было в порядке. Проблема, с которой мы столкнулись, была в том, что камера снимает в двух измерениях, и было невозможно передать истинное ощущение высоты. На деле казалось, будто там примерно шесть футов. Нужно было сбросить вниз несколько камней, чтобы камера могла проследить за их падением и дать зрителям представление о настоящей высоте, но альпинистам запрещается бросать камни вниз. Но я решил эту задачу, заказав сделать несколько каучуковых «камней». Когда я буду взбираться наверх, мне нужно будет их спихнуть — и камера запечатлеет их падение. Конечно, эти каучуковые камни почти ничего не весили и, соответственно, не представляли никакой опасности для людей внизу. Более того, они были настолько легкими, что, когда я тронул их, они улетели с потоком ветра. Стая парящих камней. И, естественно, совершенно бесполезных.

Мы так и нашли подходящей концовки. После окончания съемок мне пришлось отсматривать весь материал, чтобы найти хоть что-то, что угодно, из чего можно было бы создать финальную сцену. Кое-как нам всё же удалось кое-что соединить, но это был плохой компромисс. С самого начала и до конца весь фильм был компромиссом. И в результате «Стар Трек-V: Последний рубеж» не так хорош, как хотелось бы. Не сказать, что я был очень неудовлетворен фильмом, — там было несколько отличных сцен. Качество научно-фантастического фильма почти всегда зависит от сюжета и спецэффектов. В моем фильме дешевые спецэффекты фактически испортили сюжет. Большинство рецензий были неутешительны, но обзор в «НьюЙорк Таймс» оказался похвальным: «Сцена за сценой режиссура Шатнера становится все более гладкой и целенаправленной». Фильм собрал 70 миллионов долларов — вдвое больше, чем ушло на его создание; так что он был прибыльным несмотря на то, что не мог похвастать художественным успехом.

Вечер премьеры был одним из самых великолепных вечеров в моей жизни. Я сидел в задних рядах заполненного кинотеатра, глядя, как свет с экрана подсвечивает головы зрителей. А они сидят завороженные моей работой. Это был волшебный фокус. Я сотворил его из идеи, мысли. Идеи, которая в итоге дала работу сотням людей и развлекла миллионы. Моя идея, моя мечта. И с точки зрения того факта, что можно взять простую идею и превратить ее в сложный продукт, это был ошеломительный опыт.

Мне нравилось режиссировать, и меня совсем не раздражал сам процесс. На будущее мне просто нужно быть более рациональным и властным. Урок, который я извлек из всего этого, показал, что команда подчиняется силе и характеру режиссера. Я же был слишком робок. На раннем этапе мы очень долго пытались представить, как выглядит Бог. Я нуждался в творческой помощи, но никто не предложил никаких идей. Продюсер, вместо того чтобы помогать, отыгрывался на мне за все расстройства, которые получал, общаясь со студией. Вместо того чтобы оказывать поддержку, он только и делал, что подрывал и так мое неуверенное состояние. Например, незадолго до этого я смотрел «Волшебника страны Оз» и в отчаянии предложил, чтобы лицо Бога появилось в вихре. И перед всей командой продюсер проворчал: «О, бога ради! Сдается мне, что ты посмотрел „Волшебника страны Оз“».

Конечно, мне пришлось признать это. Но я был взбешен. Без всякой причины, ну разве только из собственного эгоизма, он унизил меня перед всем актерским составом и съемочной группой. Если он не уважает меня, то почему должны другие? Мне следовало бы сказать ему: «Как вы смеете со мной так разговаривать?! Если вам не понравилась идея, то это одно. Придумайте что-нибудь получше». Но у меня не нашлось мужества возразить ему. Я так стремился снять кино, а не раздражаться по пустякам, что молча стоял и сносил его оскорбления.

Половина режиссерской работы — это политика, и в своей первой попытке именно в этом я и провалился. Если я хотел стать успешным режиссером, то, как я понял, мне следовало полностью взять бразды правления в свои руки. И поэтому несколько лет спустя, когда я написал сценарий к фильму «Озеро Грум» (Groom Lake), который сам же снял и в котором исполнил главную роль, у меня был почти полный контроль над всем.

Сделайте одолжение, никому не говорите об этом, пожалуйста. Пусть это останется между нами.

Это был как раз тот фильм, который мне позарез хотелось снять, и вот что из этого вышло. У нас была прекрасная история о жизни и любви. Умирающая девушка путешествует с мужем к озеру Грум, которое иначе зовется «Зона 51» — суперсекретная военная база в девяноста милях к северу от Лас-Вегаса. Эксперты по НЛО и внеземным цивилизациям долгое время утверждали, что эта американская правительственная база — центр наших исследований деятельности пришельцев и что, по крайней мере, один инопланетянин был захвачен и живет там. Молодая пара едет туда, чтобы найти доказательства жизни, существующей за пределами нашего понимания, и увериться в том, что когда-нибудь, в одной из форм, они снова будут вместе.

Это был фильм о тайнах жизни и смерти, фильм с неоднозначной, но обнадеживающей развязкой. Мне было очень сложно найти деньги на его производство. Но в итоге человек по имени Чарльз Бэнд, создавший большое количество фильмов категории «С», включая Bimbo Movie Bash, Teenage Space Vampires, Femalien, Beach Babes from Beyond и Horrorvision, предложил снять его как малобюджетный. Мне кажется, он думал, что моего имени будет достаточно для научно-фантастического фильма, чтобы окупить свои скромные вложения. Первоначально я планировал уложиться в бюджет в полтора миллиона долларов. Если я смогу ужаться по всем пунктам, то, возможно, смогу снять и за миллион. Но за полмиллиона долларов это почти невозможно.

Но одно преимущество, которое мы действительно поимели, — причем именно благодаря тому, что в проекте значилось мое имя, — заключалось в том, что нам дали разрешение снимать внутри биосферы как раз на севере Тусона, штат Аризона. Снаружи это было фантастическое и необыкновенное на вид здание — идеальное для моих целей, — а уж внутри так еще более причудливое. Получив разрешение, мы переписали сценарий, и теперь весь сюжет вращался вокруг этого здания.

Я не представлял, как буду снимать фильм всего-навсего на полмиллиона долларов. Но этот факт нисколько не вгонял меня в уныние, наоборот, я расценивал это как вызов. Раз я решил снять фильм, то, значит, сниму, и фильм должен выйти хорошим. Красивая история и прекрасное исполнение, которого я добьюсь от своих актеров, покроют скудость финансовых инвестиций. Но вот чего я не знал, когда мы только начинали, — так это того, что Чарли Бэнд сказал исполнительному продюсеру, что в действительности намеревается получить фильм за 250 тысяч долларов. И продюсер разрывался между Бэндом, говорящим ему не тратить деньги, и мной, пытающимся снять достойное кино. На что он только ни шел, дабы удержать нас от траты денег, — заставлял экономить даже на актерах и запасах новой кинопленки. Например, когда мы запланировали ночные съемки, то днем нужно было проложить кабель от генератора. В итоге, ни кабеля, ни света, и значит, мы не можем снимать. А выяснилось, что он забыл заказать кабель. Чего бы мы ни намеревались сделать, он сразу был готов назвать причину, почему мы этого сделать не сможем: нет плёнки. Нет актеров. Нет денег. Да даже еды не было! В итоге, кончилось тем, что я достал свою кредитку. А бонусы выплачивали пиццей.

Это было ненормально. Роджер Корман на этом фоне прямо-таки расточитель.

Несколько ключевых сцен нужно было снимать с воздуха. После продолжительных дебатов продюсер согласился нанять маленький двухместный вертолет — на четыре часа. Мы не могли себе позволить даже установку для аэрофотокамеры, основного элемента оборудования. Оператор решил обвязаться веревкой и держать камеру в руках. Мы должны были снять все намеченные сцены за эти четыре часа. Времени достаточно, мы смогли бы это сделать, распланируй я каждую минуту. При подготовке я нарисовал план местных дорог с разметкой точек в несколько миль друг от друга, где будем снимать. Мы используем две группы: пока оператор снимает первую группу, вторая группа едет к следующему пункту. Когда оператор начнет работать со второй группой, первая группа двинется дальше. Если всё пойдет по плану, мы снимем всё, что нужно. Здесь потребуется очень четкая организация, но ничего невыполнимого.

Вы думаете, тут был хоть какой-то шанс, что всё пройдет без сучка, без задоринки? Первая съемка была назначена на 4.30 утра — за час до рассвета. В 4.30 мы стояли на дороге и ждали вертолет. И ждали… До нас ему было лететь пятьдесят миль, и он опаздывал. Потом я начал задумываться: в том ли месте мы стоим? А что обычно делают люди в такой ситуации — начинают сомневаться: а может быть, я не там стою? А может быть, надо ждать за поворотом? Что я говорил ему? Над горизонтом появился первый проблеск восхода. Вот дерьмо, где вертолет? И вдруг вдалеке я увидел зависшую яркую точку. Уже не важно, кто был прав, а важно то, что надо снимать. Я закричал своей ассистентке: свяжись с ним по радио прямо сейчас!

Она улыбнулась. Радио? У него нет радио.

Я соображал очень быстро. Как мне спасти съемку? Ладно, закричал я, собираемся и погнали. Живей! Мы вскочили в машины и как маньяки помчались по темной дороге в направлении вертолета — и только позже мы узнали, что те дороги использовались контрабандистами наркотиков и что мы постоянно были под наблюдением. Но как бы быстро мы ни ехали, казалось, что вертолет совсем не приближался.

Точно не знаю, в какой момент я понял, что мы преследуем Полярную звезду. Та светящаяся точка, на которую я думал, что это огни вертолета, на самом деле оказалась очень яркой звездой. Можно было ехать вечно и никогда до нее не добраться — она в тысяче световых лет отсюда. Я вроде даже и не удивился, что ни один человек из съемочной группы не сказал режиссеру, что он гонится за звездой. Поверьте, если бы я просто играл в этом фильме, а не оплачивал большинство счетов, я бы посмеялся над собой. Разворачиваемся, закричал я, и мы помчались обратно на исходную позицию.

Каким-то образом нам всё же удалось снять почти все намеченные сцены. Это была самая памятная — и дорогая — съемка в моей карьере. Мы снимали в Бизби, Аризона, и жили в отеле с привидениями. Именно во время съемок этого фильма мы с Элизабет отправились ночью на лошадях с пограничным патрулем, когда нелегальный иммигрант опознал капитана Кирка. С самого начала и до конца у нас только и были что проблемы, большинство из которых Элизабет, конечно же, решала. «Озеро Грум» мы таки сняли, и там действительно есть замечательные моменты, включая прекрасную игру некоторых актеров. Но, честно говоря, он не очень хорошо смонтирован. И снова это была моя вина; я был так ослеплен желанием снять фильм, что согласился на условия, фактически не позволяющие этого сделать. Нет, нам не нужна плёнка, мы просто возьмем много кадров и состыкуем их. Фильм принес кое-какие деньги от проката и показов по каналу Sci-Fi, так что с вычетом всех налогов я, возможно, остался при своих вложениях. К слову о Sci-Fi. Канал попросил меня придумать интересный сюжет и снять для них фильм. «Давайте что-нибудь про пришельцев, но такого, чего мы еще не делали», — посоветовал исполнительный продюсер. У них уже было три птеродактиля, четыре динозавра и семь Франкенштейнов. Я предложил несколько идей, но загорелись они от той, что была об огромном шаре разумного огня, летящего из другой солнечной системы и поглощающего планеты ради своего дальнейшего существования. Вот уже «Космический огонь» поглотил Венеру, поглотил Марс и направляется к Земле!

Я должен был руководить съемками во время перерыва в «Юристах Бостона». Бюджет у нас был около полутора миллионов долларов. К сожалению, продюсеры сократили перерыв — и у меня не было времени на режиссуру. А может быть, это и к лучшему. Создание «Космического огня» шло не очень гладко. Лил дождь. Постоянно лил дождь — а сюжет-то об огне. «Космический дым» звучит не так устрашающе, как «Космический огонь». И снова фильм полностью зависел от качества спецэффектов, и помимо остальных проблем, всплывших в процессе производства, у них было всего лишь двести тысяч долларов на спецэффекты. А этого не достаточно, совсем не достаточно. Как насчет «Космических тлеющих угольков»?

Именно в тот период я внезапно — и что очень неожиданно для меня — стал более популярным, чем когда-либо раньше в моей карьере. Я стал… готовы?…Шатменом. (судя по всему, изначально была аналогия с Бэтменом, а потом Шатмен стало нарицательным, вторым именем Шатнера) После превращения в капитана Кирка я стал получать очень много внимания, особенно от треккеров, но то было другое. Люди открыто начали выражать искреннюю симпатию ко мне. Они часто рассказывали мне, как наслаждаются моей работой, и даже благодарили за то, что я их развлекаю. Я даже не могу описать, какое это огромное удовольствие — слышать такое, так же как и не могу объяснить, отчего это случилось. Сначала я отнекивался, полагая, что они, возможно, имеют в виду не меня! Что я такого сделал, чтобы заслужить это? Сказал пару фраз в фильме? Я не верил, что сделал достаточно, чтобы оправдать их любовь, которую чувствовал — и всё еще чувствую, — появляясь на публике.

Забавно, как это произошло. Серьезно. Было полно статей, в которых писалось, что публика заключила меня в свои объятия, потому что я, в конце концов, понял, как посмеяться над собой, что я наконец-то показал ей своё чувство юмора. Если даже это и так, то это было не карьерным решением, а случилось просто потому, что мне предложили работу. Моя карьера в комедии началась с участия в фильме «Аэроплан II — Продолжение» (Airplane II: The Sequel) в роли, изначально созданной в оригинальном фильме Карима Абдул-Джаббара. Я играл того еще коммандера, который запрашивает характеристику на каждого, кто смотрел «Звуки музыки» (The Sound of Music) более четырех раз. Именно в этом фильме я впервые начал подшучивать над своим серьезным имиджем. И вот вам правда: я там дурачился. Я — актер, фильм — комедия, реплики смешные, и зрителям нравится. Джон Литгоу, который так же, как и я, играл сплошь серьезные роли, прежде чем к нему пришел успех в комедиях, доходчиво мне объяснил: «Достаточно один раз посмешить людей, и всё — они больше не считают тебя всецело серьезным актером, которого привыкли видеть».

Несколько лет спустя я появился в «Субботнем вечере в прямом эфире», и, мне кажется, снова зрители были удивлены, что я могу посмеяться над собой. Я пародировал Кирка и Хукера. Хотя если бы я сыграл не смешно, то была бы трагедия — а SNL (сокращенное название «Субботнего вечера в прямом эфире») всё-таки комедийное шоу. Когда я согласился поучаствовать в шоу, я знал, что мне придется поиздеваться над своим, так сказать, несколько мрачноватым имиджем, что было основой шоу. Но вместо того, чтобы отказаться, я ухватился за возможность подурачиться. Как по мне, так в этом и заключается чувство юмора, наша возможность смеяться даже тогда, когда жизнь мрачна и сурова, и это то, что отличает нас от остальных живых существ. Вы когда-нибудь видели, чтобы цветок смеялся? А великих комиков-черепах? Смеющиеся гиены не понимают шуток. Но людям подвластен любой тип юмора, будь то туалетный юмор, ирония, остроты, фарс, тупые шутки, каламбур. Назовите что угодно, над чем можно смеяться, и будет ясно, что всё это наша жизнь. Оглядываясь на свою и на все события, произошедшие в ней: успех и неудачи, женитьбы и разводы, бедность и нищету, я, наконец, понял, что всё это было забавно.

Ну, разве что кроме The Transformed Man, хотя есть и те, кто считают, что моя комедийная карьера началась именно с этого альбома. Так что всё это было мне знакомо. Я также знал, что посетители стартрековских конвентов больше всего любят смешные истории о работе над сериалом.

После того выступления на «Субботнем вечере в прямом эфире» мне начали предлагать больше комических ролей. Билл Косби посмотрел мое представление, решил, что я могу смешить, и попросил меня сыграть в сериале «Шоу Косби» (The Cosby Show). А когда Джону Литгоу понадобился кто-то на роль его босса, Большой Гигантской Головы, в «Третьей планете от солнца» (3rd Rock from the Sun), он тут же подумал обо мне. Ведь, давайте уж по-честному, кто лучше меня может изобразить Большую Гигантскую Голову, как не я? И зрителям я пришелся по душе в качестве Головы.

И как только я начал исполнять больше комедийных ролей, моя карьера — да и моя жизнь — пошли в совершенно другом направлении. И по иронии судьбы, кое-что оказалось совсем не смешным.