Дочь фаворита Елизаветы

Глава 9

Из которой читатель узнает о том, как в России поживают мелкие людишки и почём для них пуд соли. А так же о том, что ненаказуемая инициатива начинает варьироваться исполнителями в самых широких пределах.

А не стоит ли нам, дорогие мои читатели, в начале этой главы немного отойти от свершений великих государевых и людей и самих богопомазаников? Почему бы, не заглянуть нам в окно избы, а не дворца?

Вот, слышите? В белой вечерней пелене, близ накатанной санями "дороги смерти" стоит станционные бараки. Народу в главном здании, не продохнуть. Десятник казаков охраны достаточно мирно гуторит со священником из старообрядцев. Две семьи немецких плотников сбились в углу в маленький испуганный табор. Лишь их маленькие дети, которым было всё интересно, пытаются убежать поиграть со сверстниками. В добротной конюшне, примыкающей стеной к людской, пьяный одноногий конюх, поёт негромкую песню своим благодарным четвероногим слушателям. Собственно за редкий талант в понимании лошадей да и за ногу, потерянную на последней переправе, его с семьёй и оставили верховодить здесь. Вот только власть досталась жене его, коя была на голову выше своего благоверного, да гонору у неё за двоих, да стряпуха отличная…

Так что в главной избе верховодила именно она. Не удивительно, что, подойдя к неторопливо беседующим старообрядцу и казачьему десятнику, та спокойно прервала их беседу. Немного понизив свой зычный голосок, от которого муж, в последние годы, всё чаще убегал к лошадям, повариха-мэр резонно напомнила казаку, что еды на подобную ораву у неё лишь на пять дней. Казак поскучнел, ибо в раздолбайстве подчиненных, потерявших бдительность и упустивших переданную с обозом телегу с харчами для станции, была доля и его вины. Их пятиминутное препирательство прервал старообрядец, понизив голос, он спросил, цело ли "поселение", в полудне пути к северу?

Не мало, на этот раз, не убавив громкость голоса, тётка захохотала, и посоветовала батюшке не шифроваться. Мол, о том ските и схизматиках в нём, прекрасно всем известно. Там, почитай, более двадцати беглых с дороги приют нашли. Кивнув на десятника, вон Митрич, уже докладывал, так приказа по линии ТК ещё не было, а без приказа зачем хороших людей убивать? Тем более, по слухам, там "сожжены" так что прибытку никакого, останутся от поселения лесного одни головешки… Вздохнув, казацкий старшина подтвердил, что как только большой отряд проедет вояк, приказано их "завернуть" на побывку к схизматикам…

Троица из мэра, сектанта и десятника, препиралась до ночи. Повариха немного лукавила, всё про скит она знала досконально, даже брала с него определённый "налог" сеном. Мол, хотите, чтобы я на вас не сильно натравливала вояк, платите еженедельную дань. Продукты, правда, схизматики поставлять бесплатно наотрез отказались. Приходилось выбивать денежное довольствие из прижимистых лап тайной канцелярии, крутиться самим, как белки. Вот и сейчас на сеновале дрых без задних ног туповатый увалень из "скитовских", привезший вчера на своих санях очередную порцию "дани". Священник, услышав такое, чуть ли не на коленях упросил конвоира задержать караван на день, а его отпустить "к братьям" "перетереть за жизнь".

Ведь что-то вроде патриаршества у старообрядцев было, пусть и намного хуже организованное, но уже организация… Точнее будет сказать, почитание некоторых "авторитетов" из подпольных батюшек. Народу ведь хотелось видеть в священниках отражение бога на земле, а что они видели? Благость? Всепрощение? Да нет. Видели они, например, в крупных городах "толкучки" святых отцов, к которым подъезжали именитые покупатели, например, заказывающие панихиду. После этого шёл торг, выбитые зубы, всеобщая потасовка, всё по Дарвину. Самый крепкий из батюшек, с самым тяжёлым посохом, садился в сани к клиенту… Так что отражение не бога видели люди в святых отцах, а лишь своё…

А у старообрядцев наоборот, находились такие подвижники, за которыми шли остальные. Слово этих немногих "авторитетов" весило в среде старообрядцев многое. Поступило батюшкам одно предложение, весьма заманчивое. Взвесили "священники в законе" предложение от Чекиста, переданное через монаха, выпущенного из пыточных подвалов ТК. И порешила сходка, что ежели есть выбор между сожжением или уходом в вотчины заморские Четырёх графов, надо выбирать последнее. Священник, бывший при обозе, как раз был из таких "прислушавшихся к мнению авторитетов". И своих прихожан уговорил на смерть не идти, и слово дал, что не сбежит не один. Казаки ему поверили, и везли без оков, правда часть деревушки попала в более ранние караваны, но тут уже ничего не поделаешь…

Так что к обеду следующего дня по накатанной колее добрался священник до лесного скита. Словом своим посланник владел отменно, да и старообрядцы беду над собой чуяли. Уже и сани всегда наготове, и дозор выставили, чтобы хоть кто-то в случае налёта уйти мог. На следующее утро монах был уже на придорожной станции, а отправление каравана отодвинулось ещё на два дня. Скит в лесу решено было не жечь, а оставить в качестве "продовольственной базы" для "станции". Там остаются две семьи, остальные, добровольно, пишут крепостные грамотки на "Чекиста". Точнее будет сказать, что пишет их всё тот же святой отец-переговорщик, остальные лишь крестики вместо подписей карябают. Так что поехал дальше караван, раздувшийся аж вдвое.

Заглянув в следующее оконце на берегу Элтонского озера, мы почти не увидим людей. Лишь младой пострелёнок, закутавшись, дремлет в закутке у печки, при входе в избу-склад. Он, небезосновательно уверен, что на товар, сложенный здесь, ни один окрестный тать не посягнет. Что это за товар такой? Может ненужная никому дрянь? Да нет. Очень нужная. В масштабах страны нужная, и имя ей белая смерть. Соль земли. Вот только в районе Элтонского озера, в деревеньках соледобытчиков по его берегам, не цениться она. По всей Руси в лабазах оптовых она идёт по 35 копеек пуд, да по две копейки накрутки разрешается, ежели хочешь довезти до ближайшей деревни.

Здесь же, на берегах солёного озера, пара пудов соли, припрятанные пареньком, вымениваются у служивых перевозчиков на полкраюхи хлеба и пару луковиц. А что же сниться нашему охраннику малолетнему? Небось, вездесущая в этих краях соль? Или отрок уже о девичьих прелестях задумывается? Нет, сны его более приземлены, кулинарного свойства. Вспоминает он лето и свадьбу старшей сестры, вспоминает великолепную гусиную лапку и медовые соты… Не волнует этого народного представителя мысли о том, какой сейчас на Руси царь или генсек, пока тепло, живот набит хлебом и луком, а в мыслях прокручивается ждущая его в светлом, непременно светлом, будущем гусиная лапка в меду…

А вот и Москва, небольшой залец освещается светом камина и нескольких десятков сечей. Идут неспешные разговоры, иногда приглушённый смех. Это ежегодная встреча пятнадцати присяжных всея Москвы. Как, спросите вы? Их же, вроде бы, положено двенадцать? Да и не у нас, в России, а в гнилых закордонных весях?

Начнём ещё раз. Небольшой залец, освещённый светом камина и нескольких десятков сечей. Неспешные разговоры. Вот одна из присяжных начинает доказывать другой, что это именно из-за них, московских повитух, детские корь и скарлатина, которые в начале 1755-го года донимали северную столицу, не нашли распространение в Москве. И когда, мол, синод издал распоряжение для Петербурга, разрешающее временно не носить на пречищение в церкви детей, именно повитухи упросили московских батюшек сделать подобное в старой столице. И пусть всего на три месяца, но и это помогло. Обсуждали и новые вести из Петербурга, как раз по их части.

Поняли? Да, именно. Присяжными на Руси, испокон века, называли повивальных бабок в городах. А уж в столицах… Отбор был строгий, и попадали в "обойму" лишь самые лучшие и умелые. Платили им роженицы согласно своего кошелька, но повитух обижать было не принято. И грех это, и примета плохая. А собирались они раз в году в специально построенной школе, с содержанием годовым аж в 3000 целковых, где и обучали их нелёгкому ремеслу. График работы ненормированный, вот и сейчас, уже двоих из них дожидались в ночи сани, вокруг которых ходили нервничающие мужья рожениц.

Ну, всё, хватит об окнах. Почему бы нам заглянуть не в оконце избы, а в иллюминатор каюты? Свеча, негромкий, но убеждённый голос доказывает что-то собеседнику. Капитаны Сокин и Кудряшов. Два их судна, идущие в ночи мимо острова Крит. Парусные суда, провожающие их, не выдержали гонки, пошли с дипмиссиями от Тайной Канцелярии в европейские столицы. Спорили же Кудряшов и Сокин о порядке прохождения Босфора и Дарданелл. Сокину, как Адмиралу, пришлось, в конце концов, плюнуть на объяснения и просто приказать. Оба капитана хитрили. Кудряшов прекрасно понял и принял доводы Сокина о том, что русские корабли теперь строить будут быстро, а Турки медленно. Пусть даже им французы и англичане суда продадут, но обученных людей мало…

Адмирал предложил, без разговоров, начать стрелять, а лишь потом разбираться. Если даже потопят, то не зря. Кудряшов боялся не смерти, а лишь не хотел действовать без прямого приказа, чтобы в случае неудовольствия в столице, даже если действия будут успешными, его задница была прикрыта распоряжением непосредственного начальства. Бывший купец, а ныне Адмирал Сокин, Турков не любил. Лишь два года назад в его семье стало известно, что старший брат не вернулся из дальнего вояжа не из-за бури, а из-за турецких пиратов, изредка работающих на султана в качестве береговой охраны.

Так что наши пароходы, близ острова Самотрана, поймали греческого купца, сняли с него капитана и помощника, его старшего сына, а младшего с командой и судном отпустили. Пока Адмирал занимался греком, Кудряшов поймал турецкую рыбацкую шаланду и разобрал её на топливо. К вечеру началось сильное волнение, но Адмирал сказал надо, и Дарданеллы они прошли в темноте. Далее, вместо Босфора, путь судов лежал в Золотой Рог. Резонно рассудив, что государыня сейчас на Англию очень зла, пароходы шли под британским Флагом. Шли ходко и пришли лишь через час, после того, как о них стало известно.

Подвело турков то, что нынешний султан мореманом не был, а вот порядок ценил, но ценил его по особенному. То есть внешняя красота в его армии была на первом месте. Смотрятся хорошо большие военные суда, стоя рядышком, как янычары в строю? Хорошо. Можно сказать душевно. А тут как раз праздник, рамадан какой-то, или другой, кто этих нехристей басурманских поймёт. Гости, опять же, подчинённые нижестоящие… Волнение слегка на море улеглось, вечереет. Команды все на судах, но одеты в парадное, пушки пустопорожние стоят, картузы лишь для салюта…

Но Сокин то этого не знал. Он увидел лишь, скинув обманку и подняв русский флаг, 16 судов его класса с открытыми пушечными портами и решил умереть геройски. От предыдущего решения зайти, пару раз стрельнуть, а суда недругов лишь топить при прорыве из Босфора не осталось и следа. Увидев единственный шанс в скученности и линейном построении турков, он рванулся вперёд отдав приказ для ведомого "делай как я". Картечь, затем карманная артиллерия, разворот, затем добавка. И дёру. Сокин знал, что он везучий, но никогда не верил, что до такой степени. Десятерых убитых он потерями не считал, этой мысли придерживались так же греки-лоцманы.

Выйдя из Босфора в море Чёрное, суда несколько дней крейсировали, пополняя запасы провианта, пороха и топлива для машин. Резонно решив, что войны с турками не избежать Адмирал, выдав каждому греку каперское свидетельство, озаботился поиском для них подходящих судов. Решено было двигаться к родным пенатам восточным берегом чёрного моря. Вы думаете адмирала на сражение опять потянуло? Славы ему, болезному, мало? Нет. Последний запасной поршень заменили, а в корабельной кузнице такого не изготовить. Вот поэтому до дому решили идти малым ходом.

Только отошли миль на двадцать на восток, сразу же поймали работорговцев. Основной товар русские, после последнего набега горцев. Юноши и девки, поровну, все лицом пригожие, видать не простой купец вёз. Остановил Адмирал судно, действуя под Турецким флагом, так что четырёхпушечная галера осталась неповреждённой. Охрану посадили на вёсла, капитана, прежде чем выкинуть за борт, пораспрашивали. Оказалось, что ещё две ладьи, с товаром похуже, должны подойти к вечеру. Так что будущее богатство русского банкирского дома 'Канития и сын' началось именно с тех трёх галер.

Эрегли, Зонгулдак, Инеболу, Синоп… "Поход Сокина", написанный, кстати, Кудряшовым, стал для гардемаринов Империи Российской вроде как заветы Мао для правоверных китайских коммунистов. Тактика для всех турецких городов избиралась похожая. Предупреждённые и ощетинившееся пушками форты, к которым никто не лез. А ночью… Добровольцев среди бывших рабов было полно, корпуса для ракет делали в судовой мастерской во всё время плаванья. Порох для них был трофейный, допуски ужасные, плюс-минус бесконечность… Но на ста метрах в корабль попасть было можно.

Утром Сокин, как правило, осматривал пылающий город и суда в порту и пересчитывал потери. Например, возле Синопа потеряли 39 добровольцев, среди них восемь женщин. После осмотра бухты Адмирал остался недоволен, пришлось оставить судно младшего Канития, для того, чтобы не дать недобиткам скрыться, и 12 добровольцев на бывших рыбацких судёнышках, чтобы следующей ночью доделать работу. Благо пополнения из рабских судов встречались часто, так что на берег возле только что разрушенной турецкой крепости Анапа сошли все желающие организовать поселение. Остальные же каперы пошли в обратный вояж, благо дело оказалось прибыльным.

Но вернёмся в Северную столицу. Обратно в Санкт-Петербург приплыла, с триумфом, Императрица Елизавета. Радостно была встречена Великой Княжной, отрапортовавшей Матушке, что за время её отсутствия мятежей, стоящих упоминания, не замечено. Фрейлины эту мысль поддержали, благо заменяла своими людьми, и людьми Чекиста, лишь низовую прислугу, до которой большинству дворцовых прихлебатыев дела не было.

Вернулся домой и Академик. Вести из Европы были неутешительные, Прусская Прогулка наших войск да новые корабли, по отдельности бы проглотили это враги. А теперь как бы Французы с англичанами не объединились, забыв вражду… Ну а на следующий день Михайло Васильевич сыграл партейку в шахматы, и болтал на разные темы со своей подопечной. После сего времяпрепровождения ему опять пришлось корпеть над бумагой, еле успевая записывать свои мысли…