Дождь в полынной пустоши. Часть вторая [СИ]

12. День Святой Аннешки (12 октября)

Ридус плелся за унгрийцем, понуро опустив плечи. Он походил на приговоренного к эшафоту, но вместо барабанной дроби − хруст снега, звонкой меди фанфар - сердитое подвывание ветра. Встреть знакомого, не признают, пройдут мимо. И не из-за кислой морды. На игровом дорогая одежда, унгрийские новомодные цепочки (бабьи цацки!), на боку кинжал в дорогущих ножнах. Поверх теплый плащ с волчьей опушкой и таким же подбоем. И эскарсель. Стоимостью большей, чем в нем денег.

− Ридус, плетись не плетись, ровным счетом ничего не изменится, - резал по живому Колин. - Мы всего лишь опоздаем. Опаздывать дурной тон, среди благородных людей.

− Почему Королевский Столик? Есть места поскромней, а понт дороже.

− Это ты о кладбище? Туда всегда успеешь, − мрачно пошутил унгриец.

Шутка заставила игрового прибегнуть к трехкратному наложению троеперстия. Только поможет ли против безжалостного бессовестного кредитора-кровопийцы.

− Неужели не хочешь побыть в достойном обществе?

− В Столике-то? − скепсис Ридуса оправдан. Шинок отнюдь не пристанище паладинов и святых.

− Человек, внесший двадцатку попасть внутрь, не подпадает под категорию быдла с канала. Во всяком случае внешне никакого сходства. Что упрятано под пятью слоями одежды, мяса и костей, должно мало интересовать. Все мы дети пороков. Зачатые в грехе, по определению не безгрешны. Краеугольный камень теологии, что бы ты знал.

Теология Ридуса не волновала, в отличие от взноса.

− Ни хрена себе вкупная! - сбился с шага и с дыхания игровой. Свои деньги Ридус считал хорошо. Чужие еще лучше.

− Два полнокровных нобля и никакой сдачи. Противозаконно, но в этом и заключается прелесть. Оппозиция власти просаживает семейные золотые запасы, в то время как Моффету не достает средств нанять и содержать соответствующую его грандиозным замыслам армию. Так что поверь, ты сразу почувствуешь существенную разницу, мест подбирать медяки и сорить деньгами напропалую, − вдохновенно вещал Колин ошалевшему и трусившему Ридусу.

− Но там же сплошные гербы!

− Тем лучше. Сведешь нужные знакомства. Продашь пару трюков, расскажешь тройку анекдотов, разопьешь четверть вина, и вот ты уже за своего. Будет, чем на старость лет, похвалиться перед родней. Сиживал де в Королевском Столике в компании тех-то и тех то. А если гербы набьют тебе морду, тоже запомниться.

− За что?

− За что набьют? Да хотя бы за вызывающую роскошь. Я про оружие, − измывался унгриец над игровым. Настроение просто прекрасное, как у человека трудности преодолевшего, ну или узревшего, обходной им короткий путь.

Полночи Колин провел у ювелира со срочным заказом. Не позволяя не то, что передохнуть, пот со лба утереть. Полночи вбивал в псарей, понимание дотошной, буквальной исполнительности, его распоряжений. Утро начал с бурчания некоего диалога, озвучивая обеих участников. Выглядело донельзя глупо, но унгриец невольных слушателей игнорировал. Сперва к нему заглянула Нумия, потом Янамари, следующая Йор. Он не пожертвовал им ни минуты, ни доброго слова.

− И я про тоже. Скромнее надо быть, − подлизывался игровой.

− Нищенствовать будешь в Большой Лодке или Крякве и вертеле, − пнули Ридуса по самолюбию, − В Королевском столике тебя ждет отличная игра и твой двоюродный братец.

− Братец?

− Он самый. Приметная личность. Ни с кем не перепутаешь. Если только со мной. Запомни два простейших правила. Не выгляди овцой, не остригут. Не изображай волка, не выбьют зубы.

− А как тогда выглядеть?

− Представительно. Что значит не представляться неизвестно кем, но представлять из себя нечто сомнения не вызывающее. В твоем случае обеспеченного человека, каковым и оставаться. Когда я от тебя отстану, ты будешь иметь имя и связи. Возможно, перед тобой распахнут двери приличные дома. Тебе будут рады в приличных фамилиях, принимая за порядочного человека. У тебя будут деньги. А порядочные люди всегда при приличных деньгах, − пустозвонил Колин. Почему нет? Нервы помотать еще сегодня предстоит.

− Понятно, − обреченно согласился Ридус.

− А мне не понятна твоя ишачья упертость, воротить скотскую морду от дармовой морковки?

− Скажете тоже.

− Имею на то право и возможность. Не будешь наглеть, а деньги жмотничать и отдавать в рост, лет через пять заживешь в маленьком рукотворном раю. Пить амбросию, вкушать молодильные яблочки и валять валькирию.

Ридус хмыкнул. Пить-есть так себе занятие, валькирия зацепила. Он даже знал, где закадрить. Игровой немного воспрянул, почувствовал себя уверенней. За светлое и сытое будущее можно расстараться. А место где и с кем, не имеет существенного значения. Рай он персональный, это ад вроде общественных бань - всех туда!

− Сколько я вам должен? Раз вы так хлопочите, сумма должно быть не маленькая, - решился узнать Ридус. Размер долга его очень беспокоил. Одно время он подумывал продать отчий дом и рассчитаться.

− Тысяч десять. Приблизительно.

− Сколько? - возмутился Ридус наглому грабежу.

− А ты думал, я тебя в Королевский Столик веду на шаньги с творогом? Играть!

− Не думал я ничего такого....

Игровой подавил вздох, сцепив зубы.

− Наконец слышу слова не плаксивой бабы, но достойного мужа, − польстил Колин вдохновить Ридуса.

Спустились по ухоженной улице, мерсеры* расстарались. На пришлых поглядывали. Некоторые раскланивались. Хитрый пацаненок кинул снежком. Не попасть, а обозначить намерения. Ходят тут! Не спросясь.

− Мы на месте, − уведомил Колин плетущегося спутника.

Королевский Столик имел в столице репутацию престижного заведения, явно не заслужено. Внешне строение обветшало, плохо мазано и белено, и имело худую крышу. Внутри теснота, духота и отвратительная кухня. У хозяина хватило смекалки расстараться на красивую вывеску, не поскупиться на освещение и подавать отличное вино и экзотические фрукты.

ˮПожрать не сюда ходят,ˮ - рассмотрел Колин присутствующую публику. Как и Ридус он здесь впервой, но наслышан. Как оказалось, много неоправданной лести и необоснованных ахов.

Играли повсеместно, за каждым столом, на каждой пяди полезного пространства. В кости - простенький Стакан или Черепашку. В карты − в Ведьму или Кашу. Реже в домино или гвинт. Но это выпендреж салонных интеллектуалов.

Играли остро на интерес. На многих столах мелькало запрещенное недавним эдиктом золото. Но кто запретит человеку с титулом и мечом делать и поступать, как ему вздумается. Уж точно не нищий король, позорно проигравший тоджам.

Блеск монет, шлепанье карт, стук костей и костяшек - липкая аура азарта − привели игрового в чувство лучше всяких уговоров и убеждений. Ридус вытянув шею, закрутил головой, запыкал, замуркал. Вообще, он месту и место ему, подходили от и до.

Пересекли зал и Колин представил игрового человеку за столом. Догадливый Ридус рассмотрел в названном родственнике Хьюба Кусаку. Двое других остались ему безызвестными.

− Он будет играть, − Колин кивнул своего должника. - Проследите, чтобы не лишился носа, глаз или ушей, когда фортуна слишком нагло станет ему благоволить.

− А он с ней в ладах? Выкупать не придется? - не очень-то рад Хьюб родне и работе приглядывать.

− Тогда можете сразу прирезать, − разрешили чулочнику. Тот согласен. Прирезать, так прирезать.

Игрового отпустили осмотреться. Почувствовать настрой зала, окунуться в атмосферу везения и безнадеги, пощупать удачу кончиками собственных пальцев.

− Смотри не наделай новых долгов. Люди, которые постоянно кому-то должны, бесполезны, − напутствовал Колин игрового.

Ридус отошел к стойке, перекинулся с хозяином словечком, попросил предупредить, когда освободится место за карточным столом.

− Кровь подогреть, − объяснил он и облагодетельствовал штивером, шумно провезя монетой по прилавку.

Через полчаса Ридус вкупился в игру, двойной ставкой. Каша - то, что требовалось для текущего момента и настроения.

Памятуя уроки и наставления унгрийца, игровой не торопился обдирать партнеров. Осваивался, привыкал к окружению, приглядывался к соперникам, с осторожностью проверял обретенные навыки. Что-то срабатывало сразу, с чем-то не получилось, не совладал. От иного рассудительно отказался, не чувствуя за собой уверенности сделать все как полагается.

Через две игры он резвился голодной акулой в стае сонных тунцов. Но не наглел. Выиграв много, часть предусмотрительно спустил. Картинно ругался, сорил обещаниями не играть, отыгрывался и опять лез ставить. Однажды эмоционально рискнул фамильным золотым кольцом, купленным за два часа, как появится в Королевском Столике. Чудил одним словом, руководствуясь простым правилом, три шага вперед, шаг назад, чем успешно вводил в заблуждение противников и прибирал их деньгу маленькими порциями.

Обдираловка продолжалось часа три, после чего, заказав угощение продувшим партнерам, Ридус откланялся. Вернувшись к Хьюбу, выложил пятьсот штиверов. Чулочник в удивлении хлопнул рыбьими глазами.

− Саин Поллак упомянул некую договоренность с вами.

− Договоренность есть договоренность, − серел лицом Хьюб. Это даже не деньги Поллака. Его купили на серебро дураков.

− Завтра, в это же время, − уведомил игровой о новой встрече.

Ридус спокойно раскланялся и удалился. До отношений унгрийца и чулочника ему нет дела. Хотя если судить по реакции, его названный братец тоже на крючке у барона. Какая-то неуверенная и бредовая мыслишка, сообща отделаться от кабалы, клюнула игрового в темечко, но он тут же от неё отказался. Из предчувствия. Лучше не станет, а вот хуже.... Ему помнились вывернутая на мостовую требуха и голова Воробья и очень уж неубедительно выглядели его родственник с сопровождением, по сравнению с кредитором.

Хьюбу хотелось выпивки и боя. Марешаль чулочников благополучно хотелки переварил. Тем же вечером, уже сидя в обжитом до последнего угла ,,Рыбареˮ, сказал Боссуэллу и Готье.

− Подберайте людей.

Безденежье приучит к чуткости на серебро, и не забывчивости на полезные знакомства. Приятелям из пятисот монет достались крохи. Напомнить Кусаке о братстве никто не осмелился.

− Скольких? - Готье завидно и этим крохам. Голодные не переносят сытых и припомнят каждый кусок пронесенный мимо их рта.

− Как просил. Не больше тридцати. Лишнего не мелите.

Оба чулочника Кусаку понял. Помалкивать, хорошая привычка для живущих с меча.

И Боссуэлл и Готье подумали об одном и том же. Ничем крамольным их мысли не отдавали. Серебро плохо (а золото и того хуже) делится и чем его больше, тем больше затруднений с дележкой.

Площадь зажата монастырскими стенами с трех сторон. С четвертой стороны, лишь чуть уступив пространства кривым улочкам − храм Святого Авла. Толком и не развернуться, но в это время здесь останавливаются купцы из Обра. На узких прилавках пирамидки и башенки из красных яблок, желтых-прижелтых груш, оранжевых апельсинов и корзинки с фиолетовыми гроздьями позднего винограда. Яркие радостные цвета на фоне серых стен, искрящегося снега и унылых людских фигур, вызывают ощущение близкого праздника. И почему-то думается не о Дне Всех Святых, а Рождестве и подарках.

Одного взгляда достаточно, эсм Арлем скажет много нелицеприятной правды.

ˮОкатит как из помойного ведра,ˮ − предвидел Колин острый момент и ошибался.

Сейчас, как никогда, фрей готова и говорить с ним и выслушать его. Отголоски недавней беседы с бастардом еще не утихли в её памяти, а спасение тоджей вызывало спокойную, без восторгов, благодарность. Знай о том Колин, все бы проделал и проще и быстрей. Но не все открывется первому взгляду. Тем не менее, допущенная ошибка не помешала ему, перескочив ,,с пятого на десятоеˮ, прибегнуть к последнему спасению зарвавшихся наглецов и прожженных делюг − импровизации. При условии, что она подготовлена загодя.

− Позволю вопрос. Вы не устали от слов, действенность которых не очевидна? - захватил Колин инициативу говорить первым, а следовательно и задать нужное направление разговору.

− Гораздо меньше, чем от поступков, чья неоднозначность сбивает с толку всякого нормального человека, − не то пожаловались, не то упрекнули унгрийца. Разбираться он не стал, но некоторую странность отметил.

− Умейте увидеть.

− Умейте услышать, − ответила фрей на напор унгрийца.

Ускользающую возможность мирно поговорить, Колин ухватил буквально ,,за хвостˮ. И нацепив маску снисходительной доброжелательности, дружественно предложил немного пройтись. Не сдерживай он себя, хлопнул бы в ладоши, а не то и скакнул на одной ноге! Не зря ему думалось о Рождестве. Праздник еще когда, а подарок вот он! И от кого? От Арлем аф Нокс.

− Обращали внимание на фрески в соборе Лаврентия Пантократора? Довелось там побывать?

Фрей предложение прогулки приняла. Не она ли желала диалога с Поллаком, быстро от него отказаться.

− Они ужасают, − не скрывала Арлем своих впечатлений от увиденного в соборе.

− Особенно в центре восточной части. Где младенец сосет грудь истекающей кровью матери.

− Святой материнский долг насытить младенца своим молоком.

− Или кровью из ран? Чем он насыщается? Её кровью или её молоком? Что изображено и что открылось? Подвиг родительницы или преступление дитя? Угадали замысел мастера?

Фрей не нашлась ответить унгрийцу. Излишний натурализм изображения помешал ей фреску рассмотреть. Но и рассмотрев, увидела ли бы она, то о чем спрашивал её унгриец?

− Она спасает и неважно, кровью или молоком. Для нее неважно, − растолковывал Колин промолчавшей исповеднице. − Не от того ли мы приходим в ужас, что сами не способны к подобной жертве. Да что там! Способны ли вообще к какой-нибудь?

Ей ли возражать человеку вставшему на защиту тоджей? Однако, если подумать.... Думать Колин ей не оставлял времени, слово за слово уводя разговор в нужную ему сторону.

− Хуже того, не способность поступать, мешает видеть. Заставляет закрывать глаза. Только потому что увиденное привнесет в устоявшуюся жизнь нечто, чего мы принять не можем.

− Вы рассматриваете очень неординарный случай, − возразила фрей, только чтобы не молчать.

− Практически с любыми другими, схожими по накалу страстей событиями, происходит тоже самое.

Его расплывчатая речь принята за деликатную отсылку к Краку и той взбучке, что он от нее, получается не заслуженно, получил. Арлем даже почувствовала угрызения совести за свою несдержанность.

ˮИ необъективность!ˮ − кольнула она себя, не поступать поспешно, не разобравшись.

− Но беда не только в трусости видеть. Большая часть из нас просто безучастно к происходящему. Так ведь удобней. Ничего не делать, не за что и отвечать. Быть не чистыми, но чистенькими. Но разве не грешить, значит оставаться безгрешными? А принимать ответственность действовать, впадать в грех?

− Отчасти вы правы. Отчасти. Но в повседневности матери и дети гибнут не так уж часто, а забавы в Краке тоже не происходят каждый день.

− Зато происходит масса другого, что в глазах окружающих предосудительно, без всяких к тому оснований. И я готов это вам доказать, − последнее слово Колин произнес с явным удовольствием. Вообще, унгриец напоминал змея, поменявшего кожу за время от начала разговора до последнего, им сказанного предложения.

− Чем же?

− Предлагаю поучаствовать в одном предприятии и убедиться, насколько ошибочно может быть суждение, основанное на первом впечатлении. Согласны?

Арлем с удовольствием и аргументировано бы поспорила с Колином, но продолжать спор ей вовсе не предлагали. А вот что предлагали.... Кроме мутной истории с приглашением в Крак, был ведь еще и моряк-южанин. И книги, присланные в подарок.

− Отказываетесь? - искушали исповедницу доверительным шепотом.

− Согласна! - приняла Арлем предложение. Она - фрей, и в состоянии ответить на вызов, как и подобает исповеднице - принять его!

− Одно условие, согласившись, участвуете до конца.

− Вам принести клятву? - проявила Арлем характер.

− Твердого слова достаточно, − не проникся унгриец показной демонстрацией высокой душевной стойкости.

− Считайте, получили, − жестко заявила исповедница.

Унгриец свистнул и из толпы отделился юркий человечек. Улыбался он замечательно. А не улыбаться не мог. Шрам растянул губы от уха до уха и дальше до макушки.

− Повозку! - приказал ему унгриец.

− Не нужно, − отказалась фрей. − Хочу убедиться, ваша затея стоит моих стоптанных башмаков и испачканного в уличной грязи нового платья.

Колин подумал - идти пешком тратить время, но согласился и кивнул улыбчивому - веди!

Лабиринт грязных улиц кончился нескоро. Они взошли на крепкое в две ступеньки крыльцо. Колин взялся за ручку. Помедлил, словно засомневался, стоит ли впускать фрей.

− Уговор я помню, − подтвердила Арлем рассеять последние сомнения унгрийца.

В комнате избыточно натоплено. Близко к огню привязан к стулу мужчина. Рот заткнут, глаза закрыты повязкой. Пленника караулит псарь, вооруженный кистенем.

Фрей не издала ни звука, но легкая бледность выдала желание строго спрашивать. Но она вспомнила фреску. Вокруг матери и дитя кипела битва и умирали люди.

В середину комнаты выставлен стол. За занавеской, очевидно в спальне, сонно хныкал ребенок. Колин знаком попросил стул для Арлем. Она безропотно села, готовясь наблюдать и по возможности ничего не пропустить. Скрученный мужчина, хнычущий ребенок, что дальше?

− Ни во что не вмешиваетесь. Никуда не лезете. Все вопросы потом. Если будут. Вам удобно?

− Приступайте, − строга Арлем, словно она здесь всем верховодила и заправляла.

Колин прошел к столу. От свечи зажег еще несколько. Подал знак, и мужчине убрал повязку с глаз, а потом веревку со рта.

− Чего вы хотите? - тут же выпалил пленник.

− Сеньи, вас это тревожит или вы праздно любопытствуете?

− Я не буду работать на вас. Ни на кого не буду. Ни на псарей, ни на бейлифа, ни на короля с его недоумком.

− Несколько странно. Я еще ничего не предлагал. Ни работу, ни оплату за нее.

− Я отклоняю все и сразу!

− Ради бога! Обойдусь.

Колин встал боком, наблюдать сразу и Сеньи и Арлем. Театральным взмахом руки, предварил свой рассказ.

− Вы были женаты, дважды. От второго брака у вас родилась Цинция.... Кстати, как вы её ласково называете?

− Зачем вам? − подобрался Сеньи, пытаясь определить в пришлом угрозу для дочери.

− Меня матушка звала Лин, вот мне и интересно как вы обращаетесь к своей крохе?

− Вам-то что, как я её называю?

− Ну, хорошо, об имени потом. Цинция заболела, и вследствие болезни у нее развился частичный паралич. Жена вас бросила, сочтя непомерным тяглом, прожить остаток дней ухаживая за больным ребенком и с нелюбимым мужем. Согласитесь, не самое приятное времяпрепровождение, когда хочется цветов, внимания и маленьких радостей. Она моложе на тридцать лет. Вы купили её у родителей, не оставив выбора вам отказать. А вот у вас выбор был. Но я не осуждаю. Ваше право, ваши деньги и ваш воля их вложить, сообразно личным пристрастиям. Для вас это оказалась Марет Коше.

Колин прервался послушать Сеньи.

− Чтобы вы не предложили, и сколько бы не предложили, я не соглашусь.

− С чего вы взяли, что я буду что-то предлагать? И в мыслях не держал.

− Будете, − презрительно скривился Сеньи. − Но я послал бейлифа, пошлю и вас.

− Положим, бейлифа вы не послали, а избегаете. А насчет меня... Мне еще никто не отказывал.

ˮЭсм?ˮ - глянул он на Арлем предупредить о начале.

− Я помню! - ответила вслух фрей. Так она меньше боялась.

Колин щелкнул пальцами, подавая знак.

Фрост, подручный присланный псарями, принес малышку. Ребенок походил на тряпичную куклу. Ручки-ножки неестественно болтались.

Девочку положили на стол, и Колин пододвинул свечи поближе. Притащили чашку с водой, где унгриец тут же вымыл руки.

− Что вы собираетесь делать? - забеспокоился Сенье.

− Мы говорили об её имени?

− Ция, − ответил сыскарь, уже не кочевряжась.

− Вот и познакомились. Ция! - позвал Колин. Но ребенок не реагировал, ни на имя, ни на прикосновения.

− Что ты собираешься делать? - заерзал сыскарь высвободиться.

− Сейчас увидишь.

Унгриец сам, без посторонней помощи раздел и уложил малышку. Ребенок сонно сопел, но не плакал и не хныкал.

− Ей дали немного макового отвара, не беспокоиться. Ей ни к чему.

Колин повернулся к Арлем, подчеркнуть, говорит исключительно ей.

− Существует рецепт, где в отвар примешивают помет ос, но я предпочел, добавить анис и фенхель... Мандрагора подошла бы лучше, но давать её такой крохе? Надо обладать большой смелостью, рисковать жизнью дитя. Белладонну? Ну уж извините! Дикость какая!

− Что ты задумал? − упрямо замотал головой Сеньи, прогнать дурные догадки.

Колин достал футлярчик, открыл. Сыскарь вытянулся разглядеть, что в нем. Худшие опасения нашли подтверждения. На черном бархате поблескивал набор золотых игл. Прелесть, сотворенная ювелиром за прошедшие полночи под личным надзором Колина. Увидела иглы и фрей.

− Должно быть ты хороший отец, раз беспокоишься за своего ребенка. Некоторые выбрасывают немощных на мороз. Пока добирались, приметил двух. Один еще шевелился. Другого уже грызли собаки.

− Ты... Ты..., − старался подобрать слова Сеньи. Лишь великая осторожность не спровоцировать и ускорить действия не позволяла ему говорить унгрийцу грубости.

− Слушаю тебя!

− Ты не посмеешь тронуть ребенка!

− А что и кто мне помешает?

− Оставь её! Я все равно не буду на тебя работать! Слышишь! Не буду!

− Опять за свое. Я сказал хотя бы одно слово о работе? Или какой иной услуге? Нет. Так чего ты трындишь, не будешь на меня работать. Не работай. Кто тебя неволит?

− Тогда чего ты хочешь?

− Перестань орать, ребенка потревожишь, − Колин прощупал пульс на ручке и шее девочки.

Сеньи заерзал сильней. Тяжеленная рука Фроста придавила сыскаря к стулу. Острый стилет коснулся подбородка.

− Она-то в чем виновата?

− Кто? - Колин извлек иглу из набора.

− Ция!

− Ты себя вообще слышишь?

Унгриец перевернул девочку на животик, прощупал спинку вдоль позвоночника, выбрал пальцем и ногтем место вонзить иглу. Арлем удержалась не зажмурить глаза.

ˮГосподи, всеблагой, избави мя от напастей!ˮ − шептала она. Колин слышал её нервный шепот.

− Что ты делаешь? - рвался сыскарь спасать свою кровинку.

− Не ори, − одернул Колин Сеньи. - Дыхания не слышу.

Вряд ли присутствующие понимали действия унгрийца. Но, то что он делал, выглядело настолько чудовищно, что даже у привыкшего к смертям Фроста заходили желваки.

ˮСука!ˮ − сложились и разжались губы у бывалого псаря.

− Скажите ему, эсм! - воззвал Сеньи к исповеднице. - Скажите! Пусть оставит Цию в покое.

Та лишь кивнула, соглашаясь, не в силах ни отвести взгляда, ни открыть рта, заговорить с Поллаком.

− Эсм мне ничего не скажет, а захочет, я знаю наперед что, − Колин подбирал иголки, ввести в детское недвижимое тельце. Дожидался вдоха, вводил и подкручивал налево или направо.

− Эсм, − сморгнул Сеньи, навернувшиеся слезы отчаяния. - Вы же исповедница! Не допустите!

− Так вы знакомы? - говорил Колин не отвлекаясь. − Забавно. А я вот уверен, эсм не знает тебя. Вы знакомы?

Арлем замотала головой и что-то мыкнула.

− Я так и думал. Вопрос...., − Колин ввел новую иглу. - Вопрос... откуда тебе известно кто такая эсм? Или лучше спросить почему? Или для чего? Что скажешь, Сеньи? Только не ври, что работа обязывает все знать. Все знать никто не в состоянии.

− Эсм! - опять позвал сыскарь, проигнорировав унгрийца.

− Эсм не поможет, она здесь лишь засвидетельствовать, согласиться, некоторые вещи совсем не то, что нам представляются с первого взгляда. Ведь так, фрей?

Еле-еле согласный кивок.

Обколов вдоль позвоночника, Колин стал вводить иглы в плечики, шею и головку крохи. Одну за одной. Вызывая у Сеньи сухое глотание и спазмы в горле. Вот ребенок обиженно хныкнул. Колин поднял руки призывая всех умокнуть.

Арлем обмерла и зажала рот руками, не закричать. Мысленно она обратилась к небесам с молитвой. О защите. О помощи. О спасении невинных. О умягчении сердца. Она и сама не смогла бы точно сказать, что просит у Создателя, прекратить чудовищные действия.

Сеньи пытался смотреть, но слезы застили ему глаза.

− Что ты делаешь? Что ты делаешь? Она же.... Она ребенок, - в полном ужасе шептал сыскарь. − Ты не можешь так поступать!

Фрост от греха убрал стилет. Кончит жизнь с отчаяния такое видеть. Встал позади и накинул удавку на шею связанного.

− Могу и поступаю. Именно потому что ребенок, а ты заботливый отец. Это мне в какой-то степени импонирует. Отец, который желает дочери только добра. Желаешь добра Ции?

Ребенок снова хныкнул, но не заплакал.

− Желаю! Желаю! Желаю! Это все что я желаю! Все чего хочу! Хочу, чтобы была здоровой, чтобы как все дети играла, бегала, скакала..., − Сеньи буквально задохнулся от прорвавшихся наружу наболевших чувств. - Оставь Цию. Оставь! Зачем её мучить? За что? Лучше меня. Меня... Я тебе нужен! Я!

− Не надо кричать, − спокоен Колин продолжить ,,экзекуциюˮ. - Я прекрасно слышу. А ты меня нет. Разве я говорил, что ты мне нужен. Можешь назвать, на кой ты мне пригодишься? Молчишь? То-то.

Он проверил иглы в головке девочки. Их больше десятка. Досадливо нахмурился. Работа ему не понравилась или результат его работы?

Фрост бывалый малый, но и у него не хватило духу наблюдать за измывательствами над крохой. Особенно его бесила и выводила из себя невозмутимость Поллака. Ни радости, ни злобы. Ни вопросы не задает. А с сыскарем есть о чем потолковать. Ни денег не требует. У Сеньи деньжата имеются. И на откуп и сверху задобрить.

После очередной серии игл, ребенок закряхтел, завозился, похныкал и успокоился.

Арлем превратилась в камень. Из широко открытых глаз ручьем текли слезы. Она порывалась оттолкнуть чудовище от стола. Но ноги приросли к месту, а лопатки к спинке стула. И еще, она боялась, её внезапное вмешательство убьет девочку. У мучителя дрогнет рука, и все, неминуемый конец.

− Какая терпеливая малышка. Из нее вырастит отменная жена. В Унгрии мужчины таких ценят. Молодец! Просто слов нет! В общем должен сказать девочки терпеливей мальчиков. Казалось бы странно. Но если вдуматься....

Говоря, Колин продолжал ставить иглы, погружая безжалостное золото в детскую плоть. Наблюдал реакцию ребенка, поправлял, убирая иглы, или подыскивал новое место ввести. Однако, не смотря на кажущее варварство, ребенок не сильно беспокоился манипуляциями тонким металлом.

− Если вдуматься, кому рожать? - и сразу переключился на Арлем. - Ваши соображения эсм, почему она не плачет? - Колин указал на полсотни наставленных игл.

Арлем не смогла ответить. Произнести хоть словечко, выше её физических и душевных сил.

− Следующую надо подогреть, − Колин подержал иглу во рту. - Еще одну и достаточно.... Нет, пожалуй, две и тогда будет достаточно.

− Возьми меня, − шептал Сеньи, говорить он не мог. Удавка перехватила горло.

− Эсм, возвращаясь к нашему разговору, − Колин заглянул в бледное, без кровинки лицо фрей.

Исповедница едва его расслышала. У нее начала кружиться голова. Она ухватилась за край стола не упасть.

− С вами все хорошо? Вам подать воды?

Арлем мотнула головой. Умирай, находись в крайней стадии водного истощения, и тогда бы не приняла от него ни капли. И не попросила!

Колин пошевелил некоторые из игл. Притопил, поддернул. Малышка жалобно пискнула.

− Правда эсм, выглядит ужасно?..

− Вы...., − выдохнула Арлем так долго, что вдыхала уже захлебывалась кашлем, от подступившего удушья.

− Самое трудное не допустить ошибки. Ни мне, ни вам. От этого многое зависит. А Сеньи? Порой за ошибки или упрямство одних, приходится взыскивать с других.

− Оставь ее или убей меня. Убей! - взвыл Сеньи. Фрост ослабил удавку. Пусть порет на живодера.

− Вот еще? У тебя прекрасная дочь, я вовсе не желаю её делать сиротой.

− Оставь её! Оставь! Или убей меня. Лучше убей. Иначе я найду тебя. Найду!

− Чего меня искать? Я здесь, перед тобой. Не скажу что разделяю, но очень понимаю, твои чувства. С твоего дозволения....

Колин поставил иглу, совсем немного подержав её над пламенем свечи. Ребенок завозился и захныкал.

− Саин, − не выдержал Фрост. - Можа лучше его самого. Малявка-то причем. Она же несмышленка.

− Ты прав Ция, не причем. Но должен же я убедить эсм Арлем в несправедливости некоторых её умозаключений, основанных на поверхностных наблюдениях и апелляции к чужим авторитетам в вопросах в которых те не смыслят. Я утверждал и утверждаю, порой некоторые вещи совсем не такие, какими кажутся.

− Проклинаю.... проклинаю, − Саньи зарыдал, почти завыл.

− Что ты там говоришь?

− Проклинаю! Тебя и твой род и потомков твоих до сотого колена.

− Что? Иглы не нравятся? Самые болезненные − под ногти. Да ты и сам это прекрасно понимаешь Сеньи. Ведь пользовался этим нехитрым приемом. Раз! и человек готов говорить и каяться. Не так ли? А может это расплата? За прошлые грехи. Скажи, скольких спустил в канал? Десять? Двадцать?

− Тебя там не хватает! Тебя!

− Как знать, как знать. Может, статься первый кинешься меня спасать. Не веришь? Точно? Не слышу.

− Будь ты проклят. Проклят! Проклят!

− Это одно проклятие или три? - продолжал говорить Колин, не ослабляя внимания к девочке.

Сколько это длилось, наверное, не скажет никто из находившихся в комнате. Время как будто остановилась. Остановилась для Сеньи, для Арлем, для Фроста и лишь Колин возился со своим иглами.

− Еще одну, самую последнюю. Обещаю.

− Не смей! - сыскарь вскинул голову. Белые от ненависти глаза, казались огромными из-за слез.

− Надо. Дело надо доводить до конца. Не так ли Сеньи?

Малышка хмыкнула и дернула ручкой.

− Я же говорил, надо, − в голосе Колина пробилась радостная нотка. Он положил палец на иглу, покачал, ожидая реакции ребенка. - Отлично!

Сеньи вздрогнул и вытаращился, с открытым ртом. Замотал головой избавиться от навождения, сбросить на сторону космы, лучше видеть.

− Посмотрим-посмотрим, − пробежался Колин по иглам, выбирая какую поправить. Одна, вторая, третья. - Ну-ка, ну-ка, ну-ка!

Девочка опять хмыкнула и подтянула ручку к себе, чуть согнув в локте. Колин сунул палец ей в кулачок, и та его сразу ухватила.

− Ты смотри, Сеньи. Вся в тебя.

− Э...., − застонал сыскарь.

− Ты-то чего стонешь? Иглы не в тебе торчат.

− Она.... она...

− Внятней можешь?

− Она пошевелила... Ручкой.... Раньше.... Никогда.... А теперь.... Она пошевелила, − почти орал Сеньи. - И кулачок! Она вот так.... Пальчики!..

− Врешь поди? - усмехнулся Колин, тихонько пробуя освободиться, вытащить палец. - Вот вцепилась? Как ты с ней управлялся? А? Сеньи? Вот что значит кровь от крови!

− Саин! - возглас сыскаря заставил Арлем посмотреть за девочку,

Колин пошевелил несколько игл в основании шеи и плеч. Малышка разжала кулачок, обижено захныкала. От игл в пояснице поддернула ножку.

Арлем глянула на Сеньи, что с ним? Неужели она пропустила что-то важное? Сыскарь не выглядел отчаявшимся и полным ненависти. Он выглядел удивленным и ошалевшим. Из глаз ручьями текли слезы радости. Радости!

− Саин... − глотал рыдания Сеньи. - Саин.... Я.... Саин...

− Опять проклинаешь?

Сеньи отчаянно замотал головой. Нет, нет, и нет!

− Тогда заткнись, не отвлекай.

Теперь за Колином внимательно следили и Фрост, и Арлем. Особенно, она. Сеньи боялся дышать, отвлечь унгрийца от его занятия. Тот поправлял иголки. Не на всякое касание, но ребенок реагировал. Когда лишь хныкал, а когда двигал ручкой, пальчиком или подтягивал ножку. Чуть-чуть, но достаточно увидеть.

− Так... хорошо.... Здесь.... отлично. Ух-ух-ух! Вовсе не годиться. А тут плохо. Плохо, Сеньи. Плохо. Природу не надуришь. С одного раза. Повозиться надо.... Повозиться...., − Колин постоял в задумчивости, словно что-то решая. − Пожалуй, на сегодня достаточно, − и принялся извлекать иглы из тельца девочки, всякий раз прижимая место укола пальцем. Задерживался на секунду и продолжал. Сеньи как зачарованный отслеживал всякое действие унгрийца взглядом.

− Фрост, можешь освободить нашего друга, − попросил Колин.

− Саин..., − пытался говорить Сеньи, но голос его срывался от волнения. - Саин вы поможете ей? Поможете Ции?

− С чего вдруг? Проклял до сотого колена! А теперь помогу ли я твоей девчонке? Сам-то что думаешь?

− Все что скажите.... Все что скажите...., − шептал Сеньи, сползая со стула на колени. - В любое время. Только помогите Ции. Помогите, Создателем прошу...

− Ты, наверное, невнимательно меня слушал. Я здесь доказать эсм Арлем, что есть вещи и деяния суть коих противоположна первому о них впечатлению. И всего-то, − Колин убрал иглы, словно не слышал мольбы сыскаря. - Это мог быть и другой способ. Но я выбрал этот. Очень наглядно получилось.

− Саин! - рыдал Сеньи. Но если раньше он рыдал из-за отчаяния потерять дочь, то теперь из-за боязни не получить для нее столь необходимую помощь. - Клянусь всем, чем угодно! Небом, землей, жизнью. Я принесу вам кабальную клятву. Все что потребуете от меня. Я согласен. Я на все согласен!

Колин громко защелкнул футляр.

− Что скажете эсм? Хотите продолжения?

Арлем лишь согласно кивнула. Все еще не придя в себя от увиденного.

Унгриец повернулся к сыскарю.

− Тогда до..., − он сделал вид, что подбирает ближайшую дату. − До завтра. Примерно в это же время.

− Как скажите саин. Когда скажите, − плакал Сеньи от счастья и надежды. Он кинулся к столу целовать хнычущего ребенка. Крохотная еще недостаточно послушная ручка возила по лицу, размазывая слезы на отцовских щеках.

− Фрост, ты больше нам не понадобишься, − объявил Колин охране сыскаря. − И будь любезен не балаболь лишнего. Я этого не потерплю.

Псарь понятливый парень. Иначе бы столько не прожил.

На улице морозно, свежо и звезды. Легкий парок вырывается изо рта.

− Кто вы, саин? - серьезно спросила Арлем.

− Колин аф Поллак, из Унгрии. Барон Хирлоф.

− Это не о чем мне не говорит.

− А что должно сказать?

− О ваших познаниях. Которых, нет ни у кого. Кто вы Поллак?

− Бедный провинциал. Оттуда, где некогда был свой король, свой совет, свои ландграфы и ландмарки. Бароны тоже были свои. А так же поэты, монахи, ученые и медики. Даже свой университет. И в нем в отличие от ВАШЕГО, где преподают классические девять предметов, преподавали двенадцать.

− Я не о том вас спросила. Я хочу услышать главное.

− Главное? Я родился вечером, в пятницу.

− Этого мало. Мне мало.

− Поверьте, этого даже слишком много.

− Мне нет. Я хочу знать правду о вас.

− Знать правду порой хуже, чем не знать её вовсе. Вдруг я мерзкий колдун. А вы моя невинная жертва. Готовы стоять на перекрестке, в полночь, на одной ноге или ах-ах-ах! на иконе и говорить богомерзкие слова? Готовы? Всегда ли нужны ответы?

− Всегда.

− В вас говорит исповедница.

−Может быть. Но это лучше, чем принять все как есть. Или сделать вид, что ничего не произошло.

− А что произошло?

− Этот человек.... Сеньи. Вначале и в конце. Абсолютно два разных человека. Первый выгоревший, злой и обреченный, второй воскрешенный и оживший надеждой. Я не говорю уже о девочке.

− Я особенный колдун

− Колин. Прекрати, − попросила Арлем. Просто попросила. Преступив ему дорогу идти. − Ты научишь меня пользоваться иглами. Ты научишь меня всему что знаешь? Должен научить. Всему! Лечить ришту, ставить иглы. Всему!

ˮГранда, фрей, Сеньи, Китц, Бово, еще кто? Я подрядился осуществлять чужие заветные мечты. А кто возьмется за мои?ˮ

− Эсм, я проклят, − стал серьезен Колин.

− Замолю!

Она так близко. Так искушающее близко.

ˮПочему бы и нет?ˮ

Но очевидно, что лучше нет, чем ,,почему бы нетˮ.

− Если завтра не заняты....

− Я не занята! - приняла условия Арлем и все планы, придуманные и надуманные, нужные встречи и ненужные, моментально отринуты, задвинуты и забыты. Ей необходимо умение Поллака. Просто необходимо!

− Ты не признала, победу в нашем споре.

− Она за тобой. Порой то на что смотришь или чему свидетель, совсем иное, чем кажется. И не следует торопиться составлять мнение и тем более высказывать его, − и уже от глубины сердца, фрей прибавила. − А не выглядеть дуррой, меньше доверять праздным языкам.

− Рад, пусть в малом, но мы начинаем понимать друг друга.

Колин не думал обманывать Арлем. Он поделиться с ней знаниями. Всякая жизнь есть подобие лестницы. Другое дело, куда она ведет? Вверх или вниз. Большинство выбирает легкое. Спуск. Будет ли исповедница исключением? Нет, не будет. Служение во имя себя. Хоть какое-то служение. Он мог бы указать ей путь вверх. Но как тогда быть с рудниками Крайда? С почти его рудниками.

Редкий вечер, когда Колин позволил себе провести дома. Тепло, пахнет стряпней, и все милы с ним и добры. Так и подмывало строго допросить - чего натворили?

ˮА зачем мне?ˮ − наслаждался Колин уютом и вниманием.

− Что тебе подарить на Рождество? - крутилась возле него Янамари. Её впрос ввел Колина в замешательство.

ˮКажется, я совсем заигрался,ˮ − укорил себя владетель Хирлофа и душ человеческих, ибо первый мелькнувший ответ - уши Габора.

− Насколько знаю, оно не завтра.

− Но надо готовиться заранее. Векка сказала, скоро начнутся ярмарки.

Мысль о подарках трансформировалась в другую. Ярмарки − частые выходы, частые встречи с белобрысым Гусмаром. Милые уловки и хитрости.

ˮНадо поспрашивать Йор и Нумию.ˮ

− Ты не ответил, − по взрослому ворчала Янамари.

ˮПолежал бы под елкой. День или два. Лучше неделю. Ничего не делая. Это был бы прекрасный подарок!ˮ − помечтал Колин.

− А ты хотел бы вернуться? - застал унгрийца врасплох неожиданный вопрос девочки.

− В Унгрию?

− Домой.

Вот это уже серьезно.

− Дом там, где тебя ждут и тебе хорошо. Тебя ждут в Унгрии?

Девочка тяжко вздохнула.

− Там было хорошо?

Вздох еще тяжелее.

− Ну и что там делать?

Девочка потупилась.

ˮА я бы вернулся,ˮ − не стал лгать себе Колин. − ˮДом есть дом.ˮ