Дождь в полынной пустоши. Часть вторая [СИ]

5. "Люди умеют считать деньги. Будь выгодным..."

− Кажется, ты нас искал? - заступили дорогу и запросто обратились к унгрийцу.

Примечательный тип. В шляпе с загнутыми полями, задрипанном хуке, все еще приличном пурпуэне и новехоньких шоссах, сапогах на каблуке с плетеным лаковым кантом. На широком поясном ремне петля, привесить дюсак, какие входу у крестьян на востоке Эгля. Еще одна петелина под баллок, дирк или иное воинское чудачество. Выглядел босяк на добрую сотню штиверов, но умудрялся оставаться босотой.

− Кажется, или искал? - последовал встречный вопрос от Колина.

− Молодчика мои ребятки укатали, − признался Шляпник, так его за глаза окрестил унгриец. Отчего-то именно эта деталь в одеянии наиболее бросалась в глаза.

− Рыженького?

Назови Колин покойного новика горбатым, согласились бы и с этим.

− И таковский был. Так что? Искал? - насмешливый взгляд бродяги провоцировал сказать грубость. Или грубость применить. Или хорошо... хорошенько подумав, отказаться от претензий, проглотить полученные обиды и пройти дальше.

Считать уличную встречу случайной, надо очень хворать фатализмом. Ничего плохого в том нет, но не для данного случая. Никакой выгоды Шляпнику на рожон лезть нет и никаких дивидендов с того не получить.

ˮА кому есть?ˮ - гадал и не угадывал унгриец. Вариантов множество, верный один. И он его не знает. И стоит ли узнавать.

− Искал и ищу, − не отрицает Колин поисков.

− Значит, нашел, − обрадовали унгрийца. Босяк не красовался, не заедался и не уподоблялся Джеку Победителю Великанов. Его отправили поговорить или договориться. По обстоятельствам.

− Хотелось бы, − не торопил события унгриец. Чего их торопить, коли встретились.

− В приятелях состояли? - спрашивал Шляпник занять время, нервы пощекотать, кровушку подогреть.

− С детства не разлей вода.

− Тогда конечно, − бродяга сочувственно вздохнул - печаль какая. - Кто ищет, тот завсегда найдет.

Взвесив за и против необязательного вступительного диалога устроенного Шляпником посреди дороги, Колин нашел тому подходящую альтернативу. Поклонники краткости, по достоинству оценили бы ее.

− Нам туда? - указал Колин в темный проулок. Стиснутый стенами домов, он напоминал лаз в нору. Не важно, кто там, братание унгрийцем исключено заочно.

Неожиданно, но у Шляпника закончились слова. Рука босяка отработано потянулась к оружию, схватила пустоту.

,,Интересное всегда в конце.ˮ Негласное правило всех случайных встреч. И не случайных.

Сто шагов это много или мало? При определенных условиях достаточно. Достаточно ощутить легкое брожение крови и желание выплеснуть аккумулированную энергию вовне. Проявить её. Не позволить себе поступить как-то иначе. Что поделать? Время пожимать руки и время бить по рукам, чередуется. Яснея ясного, чему очередь.

Гаревый пустырь. В утоптанном снегу примесь сухой ломкой полыни. Место широкое, раздолье. Слева во люду озерца, вмерзший мертвяк, обглоданный бродячими псами и расклеванный вороньем. Птиц полно по ближайшим крышам. Черные зрители возбужденно крокали, коротко перелитая. Человек для них, прежде всего, падаль, пожива. А уж царь он зверей или не царь, пускай с соплеменниками разбирается. Крылатому племени от того спокойней и сытнее.

Навстречу унгрийцу поднялся десяток юнцов. Постарше и помладше его. Бродяжки, побирушки, нищие, шныри сбившиеся в свору. Один слабее многих. Многие предпочтительней одиночек.

− Они? - нагло ухмыльнулся Колин босяцкой рати. Что-что, а скалиться у него получалось здорово.

− Убедиться желаешь? - подал голос за Шляпника один из старшаков, выделывая кистью восьмерик. Отличная сталь броарда игрался с солнцем. Не оружие - фейерверк!

Вожаку подали дюсак и дирк. Тот все понял и не стал цеплять оружие к поясу. Свора повинуясь молчаливой команде, потихоньку расплылась занять позицию.

В натаскивании подопечных Шляпник преуспел. Очевидно, был не совсем бездарен и пропащ, преподать уроки выживания и охоты. Молодняк свято верил ему и не отступит, сообразно своей обретенной в муках веры. Слово наставника для них закон. Жестокий и примитивный. Но лучше такой, чем никакого. Не сдохнуть в канавах, не пропасть на папертях, не выгореть в борделях, не сгнить на кухнях, подъедая помои.

− Чего хотел-то, раз искал и нашел? - спросил Шляпник унгрийца, завершить бесполезный разговор, начатый сто шагов назад.

− Сейчас посмотрим, - Колин легко и с удовольствием достал шнепфер.

Свора заволновалась, спокойствие пробило суетностью, нервными взглядами, перешептыванием. Одна из своры девка. Рассерженная шустрая кошка. Беспородная, грязная и вредная. Сестра или подстилка? Её заботливо оттирали назад, не пропустить в первую линию. Пусть будет сестра. Большеглазая, остролицая, курносая.

− Кого отправим с доброй вестью? - спросил Колин. На лицах противника величайшее заблуждение молодости - жизнь вечна! Вечна. Но не жизнь.

Щедрое предложение. Шансом спасти одного из своих, Шляпник воспользоваться не захотел или не посмел.

− Обойдемся, − отказался вожак.

Никто никуда не уйдет. Нет, и не может быть, исключений в общей судьбе. Все по справедливости. А справедливей смерти вряд ли что придумано.

− Холодно стоять, − пожаловался Колин делая шаг вперед.

Широкий отмах правой, швырнуть ножи... Дальше только шнепфер.... Хорошая работа, за которую не стыдно перед людьми и собой - ручная работа. Мастерство тем и славно. И неважно, точаешь ли башмаки, печешь ли хлеб, рубишь ли головы.

Пролитая кровь исходит легким парком. Сизые внутренности перемешаны со снегом и сором. Скрюченные пальцы, открытые в немом крике пасти. Из рассеченной шеи стреляет кровяной родничок. В развороченной грудине плавает сердце. Из сугроба глядит в небо голова, рядом торчит пятерня. Под сорванный ноготь попала нитка и порхает на ветерке.

Мертвые они и есть мертвые. Но некоторым повезло.

Парень лежал на боку, подрагивая, прерывисто дыша и подтекая кровью. Одну руку сунул за полу куртки, второй тянулся к распластанному телу в трех шагах. Девка мертва. Человек не кошка, девять жизней не отпущено. А может это и была последняя, девятая жизнь. Кто и когда их считает.

− Что у тебя там? - склонился Колин разглядеть. В слабой ладони простецкий кулон. - Надо было раньше.

Невнятно промычал, парень заелозил ногами, подтолкнуть себя. Колин воткнул шнепфер в землю. Раненый тут же схватился за клинок, чуть подтянулся. Разрезанные фаланги закровили. Он еще чувствовал боль, морщился.

− Ненавижу..., − топило близкий снег горячее дыхание.

Колин сапогом толкнул парня в плечо, развернуть лицом в небо.

− Не настаиваю меня любить. А отомстить? Что скажешь? Накромсать на тысячу кусков? На десять тысяч кусочков? Согласишься? Уверен, да. Но для этого... Для этого... Зачем тебе дохлятина? Орфей спускался в ад за Эвридикой, не от большого ума. Не тот случай, получить что-то обратно. Рана твоя не смертельна. Не упустить время, выживешь...

Рот парня свела судорога боли. На деснах и языке россыпь язв и бледных припухлостей.

− Любовь всей жизни наградила? - повеселился Колин над преданностью воздыхателя. − Или с прокаженной кувыркался? Скажешь, что подцепил заразу, спариваясь с лошадью больной сапом, оттащу к лекарю без всяких условий. Или вы дружно, по-семейному, людоедством баловались? Ну! Удиви!

Парень со стоном перекатился ползти дальше. Пинок покрепче восстановил прежнее положение тела.

− Я не закончил. Мы говорили о тебе. Отмоем, выведем вшей, цыпки отпарим, приоденем. Избавим от лишних иллюзий. Надежды мало, но попробуем. Ты бы пользовался вниманием женщин. Родовитых эсм, а не помойных девок. Имя то её знаешь?

− Ненавижу...

− Не знаешь.... Покажу пару хороших финтов. А взамен, ты бы ненавидел меня во имя своей погубленной любви и как неблагодарная скотина однажды зарезал. Хорошее предложение?

Раненый упрямо перевернулся, опять вцепился в клинок, подтянуться.

− Жить во имя мести, а не сдохнуть не пойми за кого.

− Ненавижу....

− Принимать твои слова за отказ? - Колин выдернул клинок из захвата, почти отрезав бедняге пальцы.

− Ненавижу..., − парень обессилил и больше не двигаться. До девки оставалось с полуметра, меньше.

− Мне передать? - Колин захотел забрать кулон. Раненый сжал кулак не отдавать подарок. − Тогда сам предай.

Унгриец хрястнул шнепфером, отделив убитой руку по локоть. Подтолкнул достать.

− Ууууу, − бессильно завыл раненый. - Ненавижу..... Ненавижу.... Ненавижу....

− Что толку? Ненавидеть мало. Надо суметь воплотить свою ненависть. Не дать ей пропасть. Для начала подбери нюни. На всех не напасешься врачевателей и нянек, дуть на болячки и гладить по головке. Самому надо справляться. Так что? Справишься?

− Ненавижу.

− Жаль-жаль.

− Не...., − слово беззвучно запузырились кровью в пробитом горле.

Колин стряхнул кровь со шнепфера, взмахнул полой плаща, поднимая притаившихся ворон с веток деревьев и крыш.

− Прошу! - пригласил он черных птиц.

Колокол на Хара поторопил, и за полчаса унгриец добрался до моста. Опоздал, но Эйш его дождалась. Судя по зареванному лицу, дождалась бы, опоздай он еще на час или два.

− Что-то стряслось? - спросил Колин, готовый вытирать сопли и слезы. Послужить опорой, громоотводом, близким плечом, выплакаться и высморкаться. Выслушать и утешить.

− Я отказываюсь ходить на рынок за хлебом и зерном. И ничего, никому не буду говорить, − очень эмоционально объявила девушка, сдерживая всхлипывания.

− Причину не назовешь?

− Это вас не касается.

ˮКогда плохо, хочется чтобы стало еще хуже. Новая боль заглушит прежнюю. Избито, но помогает.ˮ

− Не касается. Но хочу послушать. Вдруг то, что тебя гнетет и изводит легко устранимо.

Он приготовился к потоку слов и слез. Характер девушки оказался крепче.

− Он умер. Его больше нет!

− Отец?

− Да. У меня никого не осталось. Никого.

ˮСчастливая,ˮ − едва не вырвалось у Колина. Пришлось срочно искать другое утешение. − ˮСказать, у нее есть я, преданный и верный друг? Залепит знатную оплеуху. А то начнет каяться. Хорошо если не бейлифу.ˮ

− Соболезную, − сухо произнес унгриец.

Девушка не удержалась, захлюпала носом. С горем всегда один на один. Этой ношей не поделишься. Не потому что не можешь, не захочешь. Так легче. Меньше мыслей и памяти. Только слезы и жалость к себе.

Колин подождал пока Эйш немного успокоится. Одолжил один из своих платков. За руки не брал, в глаза не смотрел, за плечи не обнимал.

− Сможешь меня выслушать?

− Да.

− Не перебивая?

− На рынок ходить не буду! − безоговорочно отказали унгрийцу.

− Это я понял.

− И ненужно мне ваше зерно и мука. И деньги не нужны!

ˮОтвести куда, упоить и сделать совсем несчастной? Она будет благодарна, но не сознается, а соплей хватит не на одну неделю,ˮ − не сказать, что планировал, но и не зарекался не делать Колин.

− Выслушай, а потом определишься, помогать мне или не помогать. В любом случае решение за тобой. Настаивать и уговаривать не стану.

Девушка промолчала. Но судя по напряженной складке у губ, настроена против любых его предложений.

− Одной молодой женщине угрожает серьезная опасность, − Колин постарался говорить без эмоциональной окраски. − Очень серьезная. Согласишься помочь, опасность будет угрожать и тебе. Но дело даже не в самой молодой женщине... Имя Моршан тебе не о чем не говорит?

Эйш живо вытерла слезы. Колин дал ей время окончательно успокоится.

− У нее есть маленький ребенок. Скажу честно, из-за него, из-за ребенка, могут убить и её, и тебя, и меня. Опасность очень велика. Моршан негде и не у кого укрыться, а у меня не так много знакомых, которым могу довериться. И ты единственная, о ком не знают желающие знать обо мне и моем окружении всю подноготную.

− Это ребенок... Он..., − захотела подробностей девушка.

− Я промолчу, − Колин подхватил девушку под локоток. Больно сжал. - И попрошу тебя о том же. Лучше обойтись без догадок, предположений и правды. Особенно правды. Жду твоего решения. Недолго.

Прошлись по мосту. Девушка делала вид, что усиленно размышляет, хотя унгрийцу понятно, она просто тянет время согласиться. Переход от отрицания к соглашательству всегда затруднителен. Маленькая капитуляция сделается еще меньше и незначительней, если не торопить с минуту.

Она оглядела Колина, ища ответов на свои сомнения. Увидела нечто другое.

− У вас кровь на скуле, − почти испугалась Эйш.

− Это не моя.

− И одежда! - пришла в волнение девушка.

− Я предупреждал, все серьезно, − произнес он сухо.

ˮГарай, теперь босяки. От мертвых одна только польза! Не только погост удобрять,ˮ − дал унгриец оценку своим негласным помощникам.

− Что от меня потребуется? - заговорила Эйш решительно.

− Когда представится возможным, препоручу заботу о Моршан тебе. Сам или через доверенного. Он передаст тебе кошель с вензелем гранды. Гранды, − повторил Колин привлечь внимание к важной детали. - В любом другом случае, отказывайся от всего. А будет возможность, просто исчезни.

Девушка кивнула.

− Я живу...

− Лучше мне не знать. Бывай здесь, как и прежде. Я изыщу способ тебе сообщить, − он помолчал. - И будь готова переехать.

Она переедет хоть сейчас, лишь бы забыться, убежать от собственного горя.

− О нашем разговоре никому.

− Я понимаю.

− Никому это никому, − потребовал унгриец.

− Я не часто хожу на исповедь, − выказала похвальную понятливость Эйш.

− А сейчас и вовсе повремени с этим. Не врать гораздо легче, чем путаться в выдумках.

По пути в ближайший шинок, а такой здесь только один ,,Крошка Дидˮ, Колин завернул в ,,Шелковинкуˮ, сменить пурпуэн и плащ, где был встречен как родной. Дочка хозяина даже вздохнула о нем мечтательно и томно. Столь мечтательно вдыхал и хозяин, но уже о содержимом кошеля унгрийца.

Переодевшись, Колин посетил мастерскую художника, купить красок, кистей и холст.

Молчаливый и близорукий патриец, аккуратно выложил перед ним свой не хитрый товарец.

− Кисти лучше колонковые, − попросил Колин замену. - Свинцовой охрой богаты? Давайте и её.

Художник столь же эмоционален просьбе, что статуя под проливным дождем.

− Теперь все.

Выбеленную ткань Колин выбросил в ближайшей подворотне, не таскаться. Краски и кисти убрал в распухший эскарсель. Немного подумав, повернул и быстро прошел пару кварталов, к ювелиру.

На предложение продать редкий и специфический инструмент, тончайшие сверла, густые брови старого огранщика вздернулись в недоумении. Однако слов и вопросов не последовало. Умение промолчать вознаграждено Колином лишним ноблем.

После ювелира, извилистая тропа унгрийских замыслов, привела в монастырскую лавку. Щедро оплатив дорогие сальные свечи, Колин наказал братии ставить их перед ликом Святой Афры.

− Грешник я, − неподдельно сокрушался он под строгим взором бонифратра*.

Попав в шинок, унгриец согрелся и слегка перекусил, послушал музыкантов, уговорился с хозяином на аренду лошади. Вороная кобыла выглядела вызывающе эффектно. Сердито фыркала, дергала повод и примерялась укусить. Дурным норовом сбивалась с шага и вскидывалась в свечку. Так бы и баловалась, но получив от унгрийца крепкий удар между ушей, присмирела и вошла в чувства. К Большой Лодке Колин подъезжал на вполне объезженной коняге.

Шустрый малец, заработал штивер выполнить просьбу, вызвать нужного человека.

− Это которая задавака? - ухмыльнулся пацан. Уж он-то знает, для чего мужикам потребны непотребные девки. Не маленький.

− Которая, − согласился унгриец.

− Смотри, лицо расцарапает, − предупредил посыльный и умчался отрабатывать полученную монету.

Задний двор, место не особо привлекательное, но достаточно темное и укромное, подпирать стену дровяника, и долго оставаться не замеченным.

Женщина признала унгрийца сразу. Не испугалась. Или не подала виду. Скрывать страх, не показывать его, учишься быстро. Жизнь заставит. Сколько всего заставит выучить жизнь, не оказаться беззащитной жертвенной овечкой, не перечесть и за час.

− Мы недавно встречались, − объявила Саман показать, что помнит унгрийца.

− Почему не повторить?

− Место неудачное выбрал.

От свинарника остро тянуло нечистотами и прелым. В бочке отмокали кишки убоины, делать колбасу. За ненадобностью выброшенная под забор невыделанная шкура крепко стухла. Отхожее место нюх не беспокоило... Не беспокоило бы, доходи до него страстотерпцы, как и положено.

− Поправимо.

− Остается выяснить для чего?

− Удовлетворить любопытство, − пауза, а как без нее, − другие Китти, Молли, Натти и даже Форточка - а ты Саман.

Женщина плотней подобрала концы платка, не пускать холод, она вовсе не рассчитывала задерживаться надолго. А подняться к ней и минуты не понадобится.

− Прошу, − пригласил ночной гость.

Жизнь что набитая колея, в ней мало что меняется или может измениться, или позволишь произойти изменениям. Кому-то они страшны, кому-то не нужны вовсе, кто-то менжуется сделать первый шаг и ждет что за него его сделает другой.

− В конюшню идти? − с насмешкой произнесла она.

− Зачем же идти, − Колин подхватил женщину на руки. - И почему в конюшню?

− Не уронишь?

Ношу легко подбросили.

− Ой! - обхватила она шею ухажера. Юноше хотелось игр. Ей нужны деньги. Почему не договориться?

Он обманул её, вынес за ограду и усадил на лошадь.

− Не против похищения?

− Можно закричу? - шутила и боялась она. − Или запущу в окно камень, предупредить.

− Есть такая мечта?

− Поджечь позволишь?

− Кидай камень, − пошел Колин на компромисс с похищенной.

− А кричать?

− С этим потом, − унгриец набросил край плаща, согреть женщину.

Саман знала достаточно историй, когда таких как она вылавливали из канала. Не угодили клиенту, или запросили лишнего за свое терпение. Были такие, вовсе пропадали бесследно. О судьбе последних не хотелось думать. Слишком безнадежно. И что остается? Припрятанный под юбкой нож. На что еще надеяться в этой жизни?

Но противиться похищению она не думала. Не потому ли что сама хотела однажды уехать. Или быть увезенной. Все равно кем и куда. Никто ведь не запрещает желать невозможного.

− Плавать я умею, − посмеивалась женщина, прижимаясь к унгрийцу. Теплей и слышно сердце.

− Приличных эсм не водят в бани.

Ей смешно. Приличных? Это о ком? Ах да, бл...ди тоже бывают приличными. Превосходная степень над обыкновенными.

− А куда водят?

− Где уютно, укромно и можно довериться друг другу в сокровенном.

Прозвучало подозрительно красиво.

ˮСам-то этого хочешь, довериться? А говоришь,ˮ − распознала женщина обман, но говорила о другом.

− Только не в любви, − попросила она.

− А что в том запретного?

− Долго её ждать.

− Но ведь ждут.

− Ждут, − согласна Саман. − Я чувствую. Прямо сейчас.

− Это лука седла!

− А я-то бог весть что подумала, − не унимается её веселье.

− И о чем подумала?

− О многом.

− А точнее? − выдох за ушко.

− Для чего забираться так далеко?

Для чего? ˮУдивлять и обманывать,ˮ − проверенная рецептура соблазнения. Но ингредиенты строго индивидуальны. Смешиваются и подаются по обстоятельствам. С пропорциями унгриец еще не определился.

− Узнать о чем женщина по имени Саман действительно мечтает. Чего хочет. И насколько в силах старого волшебника ей помочь? − без смущения плел Колин.

− Скорее юного мошенника.

− Откуда такая предвзятость к молодости?

− Я подглядела твою игру в карты. Только слепошарый отважится садиться с тобой за стол.

− Но выиграл не я!

− Не знаю, не знаю. Ушел Ридус, а следом Воробей и двое рыбников. И ты. Столица маленький город, оставить без внимания оберемок денег.

− Совпадение.

− И то, что явился за мной, тоже?

− Мужчина вправе выбирать хотеть.

− А ты твердил о луке седла.

Халупы сменились старыми фахверками. Фахверки уступили место домишкам-орешками зажиточных купцов. Женщина немного успокоилась. Прикончить её и избавиться, достаточно свернуть к каналу.

− Приехали, − объявил Колин, слезая с лошади. По всем галантным правилам, подержав Саман на руках, поставил на землю.

− Ну и как? Годна для поплавка?

− Для поплавка - да, − не замедлил Колин ответить.

У Саман запоздалое ощущение сказала гадость. Он не обратил внимания на её эпатаж. Неуверенность сродни страху. Хочется бросить вызов, доказать собственную состоятельность и полноценность.

В квартальчике обитали купцы из Энтурии. Чужих они не терпели. Вернее терпели, но их терпение обходилось клиентам в солидный расход.

− Вывеска гласит - Коррэгатер. Маленький Мул.

Хозяин заведения думал не о деньгах, а об удобствах. Соседские дома выглядели уродцами, окружившими редкостную красотку.

− Обычно я прошу не так дорого, − с вызовом призналась Саман.

− Никто не знает точно, сколько он стоит в действительности. Но многие самонадеянны.

− И сколько стою я?

− Саман не приравняешь к дешевой шалаве с набережной, − подтолкнул Колин женщину к входу.

В шинке ни одного окна, оттого внутри много искусственного света и насыщенный диковинными запахами воздух. Саман жадно втянула смесь из горящих благовоний и тонких флюидов кухни. Её враз одолевало щенячье любопытство. Кругом столько интересного! Хочется ошалело носиться, заглядывать и обнюхивать все углы, разведать все закоулки.

Охранник-гора пропустил унгрийца не изрекши ни слова. Многозначительно обсмотрел Саман. Смуглянка с вызовом вскинула голову. А чем еще ответить?

ˮЧмокни его!ˮ − понравилась Колину ершистость женщины. Но чмокнуть она дотянулась бы только до пуза громилы.

− Не хотелось бы мешать, − намекнули подоспевшему слуге на приватность встречи.

Оплаченные пожелания исполняли без лишних вопросов. Платить полагалось сразу от двери, и вход пошли монеты. Волшебные кругляшки серебра стимулировали угодливость в любой просьбе.

− Прошу, за мной. Вам будет удобно.

Саман шла на мысках. Так она казалась выше, а ей этого хотелось, и удобно глазеть по сторонам. Поглазеть было на что.

− Южане умеют ценить уют, − признал Колин за хозяевами шинка мастерство домостроя.

Выгороженный тяжелыми гобеленами квадрат. Широкие полати, застелены толстыми цветастыми войлоками, поверх набросаны расшитые бисером подушки. На низком колченогом, словно готовом подпрыгнуть, столике, выставлена чаша омыть руки. Рядом стопочка сложенных узеньких расшитых полотенец.

− Нравится? - спросил Колин у женщины.

− Не больше чем замарашке на королевском балу, − призналась Саман. Худшая вещь в интерьере она сама.

− Это поправимо.

Унгриец пошептался с вызванным слугой, всунул кошель и тот пригласил Саман.

− Прошу, сатти.

Её передали двум служанкам. Теплая ласковая вода, пахнущая мускатом. Мягкий лен обсушиться. Новая одежда. Сальвар - штаны из шелка. Чоли - короткая кофта. Невесомые туфельки. На запястья широкие браслеты-чури. Закрепить уложенные волосы - шпрингар-патти.

− Не скажу, что одета, − придирчиво осматривалась Саман. Тонкий прозрачный шелк не способен скрыть ни единой складки её тела.

− Тебя смущает?

− Я могу покраснеть?

− Зачем спрашивать. Мужчины любят обманываться, − Колин указал ей, где разместиться. − Располагайся.

− Куда теперь деваться, − Саман присела на краешек полатей.

ˮНа таких меня еще не валяли,ˮ − не переставала она восхищаться окружающей обстановкой.

После переговоров со слугой, на стол выставили десять маленьких тарелочек с порциями неизвестных яств. Тарелочки вмешали столь мало, что казались кукольными, игрушечными, не настоящими.

− Фруктовый лед, − попросил Колин дополнить сервировку и поблагодарил слугу монетой. За точность. И поднял палец вверх, о чем-то предупреждая или напоминая. Саман принесли энтурийский плат. Воздух, сотканный золотом и жемчугом.

− Здесь прохладно, − нагло соврал Колин.

Женщина приняла подарок и приняла его вранье. Купить такую красоту, надо продать лошадь, броню, оружие, Большую Лодку и половину Карлайра, от стены до стены. Её саин рассчитался, не моргнув глазом.

− Ты всегда столь расточителен? - с наслаждением куталась Саман в удивительный подарок.

− По необходимости.

− И нынче, такая необходимость возникла?

− Определенно.

− Ты странный, − выразила женщина свое отношение к происходящему с ней. Она чувствовала себя невольной участницей волшбы. Но не забывала, волшебство заканчиваться в тот самый момент, когда к нему привыкаешь.

Они ополоснули руки, промокнули полотенцами. Ей неловко. С чего начать? Как начать?

Унгриец учил её есть пальцами. Так вкуснее. Объяснял последовательность блюд. Таковы нерушимые традиции. Рассказывал о приправах и пряностях. Они делали ярче вкус блюд. Он возился с ней, как возится учитель с любимой ученицей. Не ругал за не понятливость и бестолковость. Хвалил, одобрительно посмеивался. Держал её ладони в своих, как держал бы величайшую драгоценность. Он не походил на заносчивых ублюдков, что за грош выжмут все соки и еще умудряться наплевать в душу. Он ни на кого не походил!

Это приходило исподволь. Желание. Самое простое, самое обыкновенно, самое-самое. Когда за каждым жестом, за каждым прикосновение, от каждого слова и выдоха, по телу проходит невидимая мягкая волна, сбегает к низу живота. В горле делается сладко и хочется пить. Чем... кем утолиться?

− Так почему Саман? - спросил Колин. Он сидел одуряюще близко. Его тепло лишь сильней разгоняло её сердце.

− Родительская прихоть.

Родители не придумывают таких имен детям. Если любят. Если не любят. Все равно не придумывают. Разницы нет, как назовут дите, но точно не Саман. Имя она выбрала сама. В её памяти разделенной на до и после, половинки назывались по-разному. Саман - вторая и наверное не лучшая. Каждый спасается от прошлого как может. Или от будущего, когда не верит в него.

− В переводе - госпожа?

− Все мама. Отцу понравилось. Оно кажется тебе неподходящим? Для жилички со второго этажа Большой Лодки?

− Мое не лучше. Яд Бога. То, которым меня нарекли.

− Ты его изменил?

− Люди предпочитают короткие и простые имена. Легче запоминают. А как ты попала в столицу?

− Зачем тебе?

− Люблю интересные истории. Иногда рассказываю их сам.

− Моя не интересна, − Саман прилегла на полати. Все её встречи с мужчинами заканчивались так. Лежа на спине. Они этого хотели. Теперь этого хотела она. Зачем же себе отказывать?

Взяла его горячую руку. Её горячей. Её желание больше. Она знает. Как давно подобное происходило с ней. Хотеть мужчину. Остро. До отрешенности от происходящего сейчас. До равнодушия, что будет после.

− Расскажешь? - попросил Колин.

− Не хочется вспоминать.

− Чего еще не хочется?

− Лучше угадай, чего хочется.

− И чего же?

Она рассмеялась. Открыто и честно. Радуясь происходящему с ней. Возможности не скрывать. Ничего не скрывать.

− А если расскажу? Что мне будет?

− Ммммм, − прикрыл глаза Колин, обещая невообразимо прекрасное. Как же, как же. Удивлять и обманывать уточненное искусство истинных мужчин.

− Мы жили далеко и счастливо, пока однажды к городу не подступила война. С той золотой поры, не осталось ничего.

− А имя?!

− Имя - да!

− Не это. Другое. Должно же быть другое?

− Его больше нет.

− Так просто?

− Так просто.

− Но что-то же осталось?

− Немного. Шлюха по имени госпожа?

− Саман, − поправил её Колин.

− Саман, − соглашается женщин. Ей не больно. Больно было давно. Теперь ей покойно. С ним. Сейчас. Здесь.

− Судьба часто перечеркивает или вырывает из Книги Нашей Жизни целые страницы. Почему бы подобное не проделать самим. Вырвать прожитое и начать с чистого листа. Не забыть, а именно начать.

− И кем начнет новую жизнь обыкновенная шлюха из Большой Лодки? Все той же шлюхой?

− Саман, − убеждал Колин.

Он навис над ней. Лицо в лицо. Она завела руки ему за шею.

− И что для этого нужно? Ты знаешь, ведь так?

− Закрыть глаза...

− Закрыть глаза?

− Да. Закрыть.

Она послушалась. Даже будь над ней занесен нож или меч. И робко выжидала, потерпишь, откроешь и все изменилось! Возможно, изменения продляться час или несколько минут. Возможно, пройдут, пока она держит глаза закрытыми.

Колин растопил фруктовую ледышку во рту. Капля упала с губ на губы. Саман вздрогнула и жадно слизнула.

Еще капля. Еще... еще... еще....

− Теперь открой, − попросил Колин, истаяв ледышку.

Саман открыла.

− Готово! − объявили ей без намека шутить.

− И все? - не верит, все еще не верит она.

− Достаточно.

Жизнь не только учит, но и портит. Хочется чего-нибудь материального, осязаемого, вещественного. Потрогать, пощупать, спрятать от остальных.

− А продолжение? - обязательна добавка сверх уже имеющегося. Тем более, что ничего и нет, кроме этого пугающего юноши и пугающего желания к нему. Ах, да. И имени. Куда от него теперь деваться.

− Продолжение?

Саман попыталась пригнуть его, поцеловать. Он не подался.

− Про жили-были долго и счастливо это в конце. У нас самое начало.

− У нас... − мечтает Саман.

− У тебя и меня, − разделил он.

Пусть так. Мед он тоже горек. У тебя и меня - горько. Не привыкать.

Ей не хотелось уходить. Она провела бы здесь остаток жизни. Предложи, согласилась бы. На его условиях. Лишь бы волшебство не закончилось.

Колин заплатил за гостеприимный кров. Оказывается, устроить для нее феерию, сказочно недешево.

Саман была ему благодарна. Очень. Даже за то, что он ей не поддался. Сохранил привкус недосказанности, незавершенности, непременного продолжения. Скорого продолжения.

Судьба, без этого никак, и ей это свойственно, попытались все испортить. Не сама конечно, но в лице четырех типов заступивших им дорогу.

− Деньги, гони!− просипели Саман и Колину.

Дееееень-ги! Дееееень-ги! - повторила каленая сталь, выдираемая из ножен.

− Живо! - гавкнули поторопиться расстаться с нажитым и не разменивать жизни на презренный металл.

В ночные игры простые босяки не играют. Только кто дружен с железом, организован и не труслив, лить кровь. Много и часто.

ˮВсе звезды в мое лукошко!ˮ − забавно Колину и он отпустил повод лошади.

− Согласен, − произнес унгриец и протянул руку.

Саман следила за событиями из седла. Каких-то пять часов назад, при подобных обстоятельствах, двинула бы коня под бока и умчалась. Сейчас она не в силах оставить этого юношу. Все лучшее, что с ней могло случиться, случилось по его прихоти и с его участием.

− Акхм..., − хрюкнул ночной кум. Сказать он хотел совершенно другое, но не смог. Горло Крюка перехватило, не вздохнуть. А когда отпустило, только и произнес. - Шкуродер! - и попятился. Шаг. Второй. Застыл сомлев.

Осмыслив услышанное, бойкие ребята утратили запал к обогащению.

− Ничего не забыли? − Колин поманил пальцами - деньги сюда!

Несколько весомых кошелей позволили любителям дармовщинки удалиться, сохранив в целости свои кудри.

- Я не Синяя Борода, - прокомментировал Колин притихшей женщине свою снисходительность к нападавшим.

− Меня бы не расстроило, − призналась Саман. Святое и памятное надо беречь от всех. Они попытались отнять.

− Замок еще не готов, − звучит как обещание.

Её отвезли обратно на задворки Большой Лодки. Проклятый дом черной громадой выполз из темноты встречать. А уж как вонял!

− Поцелуй! - потребовала Саман расставаясь.

− Целуются на прощанье. А мы скоро встретимся, − не согласился Колин и протянул добытые у босяков кошели.

Она не стала стесняться, взяла. Ей заплатили. Неважно за что. И неважно, как потребуют отработать. Ему не откажет. За волшебство. За то, что зовет её Саман.

− Завидую твоей давалке, − вздохнула она и действительно завидовала.

− Ей мало что достается. И она никогда не бывала в Маленьком Муле. И не побывает.

− Тогда я счастлива!

− Рад за тебя.

Он вернул лошадь в ,,Крошку Дидˮ и за кружкой вина просидел до полуночи. Щедрая плата оградила его от стороннего беспокойства.

Люди уходили и приходили. Пили, рассказывали небылицы, горланили песни. Лапали шлюх, утаскивали в темень, возвращались. Косились на молчаливого парня со шрамом на щеке. Некоторые расчувствовались его одиночеству. Прислали выпить.

− Парень... руки-ноги целы..., − орал подвыпивший мечник в дырявом гамбизоне.

− Х...й стоит? - гудел вслед его приятель с устрашающей чинкуэдой за поясом.

− Что еще надо?

ˮВот уж действительно. Чего и желать?ˮ − не погнушался угощения унгриец. Зачем обижать хороших людей.

Из шинка, Колин пешком отправился к храму Святой Афры. Ночной обходчик не боялся небесных кар и давно дрых, запершись в натопленной сторожке. Свеча в окошке горела сама себе. Колин, стараясь не очень шуметь, предательское эхо разносило звук шагов во все уголки наоса, подобрался к иконе. Потратил время дотошно изучить написанный маслом лик. Вблизи, вдали, сбоку, сверху, снизу. Слои мазков. Направление кисти. Приемы иконописи. Манеру обращения с кистью. Секретов не много, но они имелись.

Но начал Колин с другого. Святотатствовал! Отслоив крохотные участки краски, вращая пальцами тончайшее сверло, за час кропотливейшей аккуратнейшей работы, проделал два крохотных отверстия. Чудеса товар штучный и дорогой. А происходить должны вовремя.

Затем извлек купленные кисточки и, смешивая цвета со свинцовой охрой, подобрал необходимые оттенки. Сдерживая дыхание - мешало работать, уверенно подправил женский образ. Лоб, скулы, щеки, подбородок, уголки губ и глаз. Слегка прогрел свечой состарить.

Теперь это была другая Афра. Его Афра. Его Святая.

В Хирлоф Колин дотащился под утро. Не выспавшаяся Нумия встретила его и ревниво оглядев, предложила.

− Саин, вашу одежду вычистят, а вам следует хорошо вымыться. От вас дурно пахнет.

Унгриец советом не пренебрег.