Долгая полночь

Глава 4

У неё были веские причины считать такую новость приятной.

Жанна ненавидела королеву как могла — тихо, не говоря об этом вслух. Они носили одинаковые имена, и одно только это бесило Жанну, не желавшую иметь ничего общество с «королевой-мужем», как её звали в народе.

Колдунья не без оснований считала, что именно Жанна Хромоножка подговорила короля отослать её на край мира в Руайян, только чтобы избавиться от ведьмы при дворе — хотя бы на время. Именно Хромоножка, улыбаясь, передала Жанне повеление отправиться сюда, а король ясно дал понять, что ему всё равно. Именно она уже подсылала к колдунье убийц, и Жанна подозревала, что Филипп знал об этом.

А теперь она умерла, и данное ей слово не значило больше ничего. Жанна могла уезжать восвояси — и всё же что-то держало её здесь. Колдунья, впрочем, хорошо знала, что: до сих пор она никогда не терпела поражения, и вовсе не желала, чтобы мессир Луи д’Олерон стал первым.

Отель пустовал. Жан не держал много слуг, да и вряд ли они остались бы здесь умирать от чумы. Вот и обходился одним Бертом да оруженосцем.

Когда Жанна вышла из купальни, Солнечного рыцаря нигде не было — лишь Берт сидел в кресле, точно так, как раньше колдунья. Лицо его было по-прежнему безмятежно, и на миг Жанна даже позавидовала ему.

— Где хозяин? – спросила она.

– Вверху, – сказал Берт. – Угол. Комната. Север. Восток.

Колдунья кивнула. Она начинала понимать этого человека.

— Эвен, — тихо сказала она. – Воспользуйся случаем и вымойся тоже.

Тот замешкался. Тогда, в первый раз, в бадью он не залез – не хватило времени. И если неприхотливому, прожившему полжизни в вересковых пустошах Шотландии рыцарю не в первый раз было обходиться без мытья, то Жанна не терпела грязь.

— Иди, – велела колдунья, и ему пришлось подчиниться.

Дом был старым. Деревянные стропила потемнели от времени, полы скрипели под ногами, и всё же здесь было уютно. Словно и не осталось беды, что гуляла под окнами, исчезли куда-то гарь и дым, заполонившие Руайян. Жанна медленно поднималась по лестнице — столь же старой, как и сам дом, и ей чудилось, что ступеньки сейчас вывернутся, треснут, вонзая острые сколы в ноги -- но затем странное ощущение пропадало, и она шла дальше.

Как и говорил Берт, Жан обнаружился в угловой комнате – он мрачно сидел перед небольшим ведёрком с водой, держа в руках бритву. Рядом примостился кусок ароматного мыла.

– А, это вы, – он поднял голову на скрип двери. – Кажется, я малость засиделся здесь, наверху, но так мне и надо. Слишком уж я доверился колдовству, никогда не думал, что чума заденет меня, и вот, пожалуйста: вчера умер последний в округе мастер-брадобрей.

– Разве это такая уж большая утрата? – хмыкнула Жанна, следя за игрой света на клинке бритвы.

– Святой Рафаил, да! Я слишком привык к чистому лицу, чтобы лишаться этого блага. И ведь чтобы побриться, нужно или ехать домой в Монтендр, или к англичанам обращаться, а уж этого я не сделаю никогда.

– Дайте-ка мне, – вдруг сказала Жанна. Солнечный рыцарь умолк, испытующе взглянул на неё – и протянул руку.

– Впервые в жизни меня будет брить женщина, – сказал он.

– Неужто боитесь? – колдунья улыбнулась и развела в воде мыло. От куска шёл приятный запах трав, и Жанна подумала, что стоит узнать рецепт. Кастильское мыло, приходившее во Францию с юга, явно уступало этому.

– Когда у горла острое лезвие, бояться стоит даже королю, – серьёзно сказал Жан в ответ и запрокинул голову. – И оттого, что за рукоять держится женщина, оно не становится менее опасным.

– Мне казалось, мужчины с оружием обращаются лучше.

– Бывают и исключения. Кто вас учил искусству бритья?

– Один из моих прошлых телохранителей, – Жанна принялась намыливать ему лицо. – Он был большой любитель каждое утро до блеска выскабливать щеки и очень страдал в походах – королём предписывалось не брать никого из прислуги, и брадобреев, значит, тоже. Тогда он обучил меня.

– И вы согласились?

– А почему нет? Он достойно вёл себя со мной. Не пытался, как многие другие, делать из меня служанку и помыкать. Простолюдинок при дворе не очень-то любят, разве что в постели.

– Как же вы попали к королю? – удивился Жан.

– Я исцелила королевского внука, – Жанна провела лезвием по его щеке и сбросила волосы в воду. – А до того была никому не известной дочерью крестьянки в Лангедоке. Одной из последних катаров.

– Катаров? Вы становитесь всё интереснее.

Жанна недоуменно уставилась на него. Слишком редко ей доводилось встречать человека, который не скорчил бы презрительную гримасу, узнав о её матери. Слишком мерзким считалось среди добрых католиков альбигойское движение, из-за которого Лангедок полвека походил на пустыню. Крестовый поход на эти земли унёс много тысяч жизней, и лишь ловкость да ум помогли прадеду Жанны спастись в то время.

– Это странно, – сказала она. – Обычно люди сразу утрачивают интерес, едва узнав, кто я и откуда.

– Ваш окситанский акцент я услышал при первой встрече, но не обратил внимания. Видимо, жизнь вдали от столицы делает нас проще.

– Для этого надо жить на краю света, – Жанна улыбнулась.

Бритва скользнула по лицу Жана последний раз.

– У меня нет зеркала, чтобы оценить вашу работу, – Солнечный рыцарь осторожно провёл пальцем по щеке. – Но чувствую себя превосходно.

– Вернёмся к делу, мессир. Я хочу призвать корвуса.

Жан вздрогнул.

– Никогда прежде не встречался с этими тварями, – признался он. – Но вам я верю.

– Разве ваша колдунья не знакома с ними?

– Она никогда не звала духов, – Жан обречённо вздохнул. – Она превосходно умеет лечить – но я не видел ни разу... Впрочем, будет лучше, если она расскажем сама. Идёмте же...

В маленьком зале царила тень. Полуденное солнце едва заглядывало сюда сквозь узкие окна, шесть темных стен окружали узор призыва в центре. Кто-то вырезал его прямо в полу, искусно начертав круг с восемью лепестками, а в нем – нужные символы и сплетения линий. Узор не совсем походил на тот, который предпочитала использовать Жанна, да и сложностью он превосходил её работы – зато сложность эта говорила наверняка, что призванный дух не посмеет выйти за пределы круга.

Но сейчас Жанна не смотрела на узор вовсе.

По другую сторону рисунка стояла женщина в вызывающем красном платье, высокая и красивая. Карие глаза насмешливо разглядывали колдунью, распущенные, чёрные как смоль волосы волнами спускались до затянутой в бархат груди. Тонкие губы замерли в фальшивой улыбке, изящные пальцы в ожидании сплелись на животе. Она была совсем непохожа на придворных дам, вычурных и благородных, и всё же проскальзывало в её глазах что-то такое, словно говорящее: смотри, я выше тебя.

– Кристина да Фиренце, – услышала Жанна. Тонкие губы слегка приоткрылись:

– Счастлива знакомству, монна, – пропела женщина с лёгким итальянским акцентом.

На груди у неё висел серебряный греческий крест в круге.

Колдунья, говорил Жан. Кристина действительно была колдуньей, и Жанна всерьёз подозревала, что она попросту скрывается здесь от чего-то страшного, совершенного у себя дома, на итальянской земле. Иначе и быть не могло.

– Мессир Жан сказал, вы призовёте корвуса, – Кристина медленно пошла вдоль круга. – Он сможет помочь?

– Откуда мне знать? – вздохнула Жанна. – Вороны никогда не говорят прямо.

– Я знаю, о чем вы думаете, – сказала итальянка, остановившись. – Почему я сама не призову одного из них.

Жанна не нашлась, что ответить. Чужая колдунья угадала её мысли так, что впору было заподозрить какое-нибудь чёрное заклятье с её стороны.

– Потому что я не умею, – просто добавила Кристина, внимательно следя за глазами Жанны. – Это не моя вотчина, монна Мируа. Я ответила?

– Начинайте, – сказал Жан. Солнечный рыцарь прислонился к стене, наблюдая за женщинами с искренним любопытством.

Жанна повела плечами. Как и всегда, ей не хотелось этого делать. Она вообще не любила общаться с тварями, что приходят с той стороны Грани – то ли сказывался дар Изгоняющей, то ли собственная неприязнь, то ли терзающие душу сомнения. Но волей-неволей приходилось это делать.

В её руках блеснул кривой нож. Лезвие впилось в запястье, испещрённое сетью белых шрамов – следами прошлого колдовства. Духов нужно звать кровью. И лучше всего – своей.

Алые капли упали в центр круга. Жанна не пела заклинаний, не танцевала, как многие другие. Дар подчинялся ей без пустых ритуалов.

Сквозь начертанные линии протиснулся тонкий жёлтый клюв, и Жан чуть пригнулся, настороженно глядя на него. Затем клюв подался вверх, разрывая рисунок, и вылез на камень пола, выпуская в мир чёрного ворона.

– Приветствую, Изгоняющая, – каркнул он. Жан погладил рукоять меча, Кристина замерла у двери, теребя в руках амулет. Лишь Эвен невозмутимо наблюдал за происходящим.

– Приветствую и тебя, слуга Гавриила, – ответила колдунья. – Ты знаешь, что я хочу узнать.

– Плата?

Жанна вздохнула. Корвусы никогда не помогают просто так, но они не берут золота. В обмен на слова ей придётся рассказать что-то очень важное для себя. Что-то, о чем знают лишь немногие, а лучше – никто. Тайна взамен тайны. Вещие вороны ценят только такую плату.

– Однажды мне довелось подняться на большие башенные часы в Париже, которые построил какой-то мастер из Италии, – заговорила она, стараясь не смотреть на Жана. Под взглядом Солнечного рыцаря ей становилось неуютно. – Цимбалы башни отбивали каждую половину часа, и за ней следили трое особых часовщиков, которым платили полновесным золотом. Там было шесть этажей, пустых деревянных площадок, и шесть пролётов. Там был одержимый, который заперся наверху и что-то делал с часами. Мне не пришлось его изгонять – увидев меня, он бросился вниз и разбился насмерть. А я не смотрела на него. Я видела механизм. Там была целая паутина – какие-то пружины, винты, колеса с зубьями и без... Я ненавижу механизмы. Этот проклятый металл, в котором нет жизни, и всё же он движется. Размеренно. Чётко. Тик-так, тик-так. Тебе нужно запустить его, а дальше он всё делает сам. Я не могу понять это. Иногда мне кажется, что каждый механизм по-своему тоже одержим, что в них вселяются духи, о которых мы не знаем ничего. И потому я боюсь их.

– Потаённый страх, – корвус чуть приоткрыл клюв. Казалось, он скалится. – Это дорогая плата.

– Отвечай.

Корвус задумался.

– Вы хотите знать, как вам найти Луи д’Олерона, – наконец сказал он. – Тот, кто занял тело Луи д’Олерона, убил английского рыцаря и забрал себе его доспех. Сейчас он собирает людей, могущих помочь ему – и за Гранью вы узнаете, чего он хочет. Пройдите туда сегодня, и вы встретите существо, которое скажет нужные слова.

Ворон опустил клюв и нырнул в невидимую щель меж линий узора. Что-то прошелестело, прошуршало, и спустя мгновение лишь одно чёрное перо лежало на полу.

– За Гранью... – прошептала Жанна.

– Неразговорчив этот ворон, – улыбаясь, сказала Кристина. Жанна вскинула на неё яростный взгляд.

– Он дал ответ, и ответ, который мне не по нутру! – заявила она, едва сдерживаясь. – Я не хожу за Грань. Мне там не место. Простите, мессир...

– Но вы можете? – голос Жана был ровным.

– Да, – неохотно ответила она. – Только неужто вы хотите моей смерти? Или ещё одного одержимого? Другие могут гулять в мире духов сколько захотят, приходить и уходить – но не я.

– Но вы можете, – сказал Жан, и колдунья поняла, что не уйдёт отсюда, если не подчинится. Эвен шевельнулся, вопросительно посмотрел на неё – Жанна едва заметно покачала головой.

– Могу, – тихо ответила она.

Будь на месте Солнечного рыцаря напыщенный аристократ из окружения Филиппа де Валуа или покойной королевы, она просто ушла бы. Её миссия – изгонять, а не искать. Бедолаге пришлось бы ловить одержимого самому. Но Жан чем-то задел её. Он не пытался лебезить, заискивать, делать вид, будто ему очень приятно общество дочери катара – скорее ему было всё равно. В его движениях и улыбке не было фальши. Вдобавок слишком уж странным всё это выглядело: побег одержимого из церкви, шестеро стражников, которых она не смогла изгнать...

На миг Жанне показалось, что король был не так уж неправ, посылая её сюда. Или, точнее, позволив супруге отослать ненавистную девицу в Руайян.

– Эвен, – сказала колдунья. – Возьми флейту. Мессир... мне потребуется сперва кухня, а потом тёмная комната, удобная кровать и тишина. Пусть в доме будет тихо. Если на нас взглянет Дердаэль, я узнаю что-нибудь в мире духов. Или хотя бы вернусь оттуда живой.

Жан улыбнулся. Улыбнулся как человек, долго ждавший чего-то – и получивший именно это.

Сперва Жанна приготовила травяной отвар, для чего пришлось навестить аптекаря – бледного, надсадно кашляющего человечка с поеденным оспой лицом. Жить ему, как видела Жанна, оставалось недолго, но на улице она уже напрочь забыла о нём, думая о том, как будет отправляться на ту сторону.

В котелок отправились чемерица, чёрная белена, несколько лепестков дурмана и акации. Когда вода закипела, к ним добавился мак.

– Вы даже не пользуетесь весами, – заметил Солнечный рыцарь, который стоял на кухне и следил за тем, как Жанна одно за другим опускает растения в воду.

– Важно не то, как смешано, хотя и formula remediorum[1], конечно, нарушать не стоит, – отозвалась Жанна. – Важно то, кто делал и как.

Дождавшись, пока отвар остынет, она наполнила серебряный кубок, а остатки слила во фляжку – в душе шевелилось нехорошее подозрение, что одним визитом в мир духов дело не кончится.

Комната нашлась сразу. Эвен затянул окна шторами, запер дверь и достал флейту, которую Жанна всегда возила собой. Инструмент был сработан кем-то из итальянских мастеров – хорошее дерево, аккуратный лак, да и выглядела она весьма красиво, не просто срезанная да искромсанная пастушья дудочка. Жанна умела неплохо на ней играть, но делала это для развлечения, настоящее же предназначение флейты было иным.

За Грань колдунья ходила лишь четырежды, и всегда возвращалась с трудом. А не окажись в первый раз рядом Рауля де Бриенна, она осталась бы там навсегда – именно он вспомнил о старом способе звать сущности с той стороны и взял в руки флейту. Играть коннетабль[2] Франции не умел, но этого и не требовалось. Жанна вернулась. А потом ушла в мир духов вновь – в поисках знаний, которые не мог дать наставник.

– Если к девятому часу[3] я не вернусь, возьми её и играй, – указала она на флейту. – Если... не проснусь к вечерне – убей меня.

– Убить? – проронил Эвен. До сих пор Жанна никогда не ходила за Грань при нем. – Не думаю, что я сделаю это, миледи.

– Просто сделай! – рыкнула колдунья, проклиная про себя ослиное упрямство телохранителя. По опыту она уже знала, что переубедить его будет очень трудно. – Если ты этого не сделаешь, я проснусь – вот только уже не собой. Вместо меня здесь будет злобный дух, что займёт моё тело. Я не хочу этого. Так что ты возьмёшь меч и пронзишь им меня – понятно?

Эвен склонил голову.

– А теперь жди, – вздохнула Жанна. – Жди, пока я вернусь.

Она закрыла глаза и пригубила горький, пахнущий деревенским летом отвар.

Бом-м-м-м.

Глухой удар колокола донёсся сквозь закрытое окно.

Жанна лежала на полу посреди знакомой комнаты, глядя в потолок.

Бом-м-м.

Все изменилось. Куда-то исчезли стол и стулья, пропал сидящий в кресле у окна Эвен, а стены и потолок разъехались в стороны, увеличив комнату втрое. Тёмные доски были испещрены надписями, и каждая гласила одно и то же: зачем ты здесь?

М-м-м, – стихал колокольный звон.

Считать это дурным знамением или нет?

Колдунья осторожно поднялась на ноги, разглядывая пространство. Вокруг царил полумрак, лишь единственная свеча меж грязных окон кое-как разгоняла темноту. Вот только свет её был голубой, мёртвый, как блуждающие огоньки на кладбище.

Здесь всегда ночь, подумала Жанна. Никогда ещё она не видела в этом мире солнца. Темнота и тишина – постоянные его спутники, и свет здесь необходим. Без него не найти дороги обратно, без него нет ничего вокруг. Во мраке можно бродить бесконечно, и только музыка извне может показать путь.

Дверь вела сразу на глухую улицу, в тёмный тупик где-то в недрах Руайяна. Мрачные дома смыкались в тугое кольцо, а тут и там прямо из стен торчали огарки свечей, тусклый свет которых так и норовил потеряться в разлитом вокруг мраке. Чуть дальше покосившиеся здания сливались, превращаясь в каменную арку.

Здесь не было красок.

Жанна медленно прошла под нависающими над головой камнями свода. За аркой лежала небольшая площадь, утыканная разномастными виселицами. У одной из них стояли мрачные тени, глядя на повешенного. Совсем рядом острым шпилем подпирала небосвод колокольня, зажатая домами – именно её звон разбудил колдунью. По земле стелился сизый туман, а на огромной, вкопанной в землю могильной плите сидела девушка в грязном синем платье и ловила рыбу. Тонкая леска в руках ритмично подёргивалась. Вот только уходила она прямо в камень, по которому то и дело пробегала слабая рябь.

– Уйди, – тихо произнесла Жанна. Девушка не обратила на неё внимания, продолжая удить. Туман недовольно заколыхался. – Уйди отсюда!

Голос её эхом отразился от стен и вернулся обратно.

Нет ответа.

Колдунья чуть отступила, оглядываясь по сторонам. Слишком темно. Бродить здесь в темноте – хуже самоубийства, и нигде не видно ни факела, ни лампы. А торчащие из черепицы и камней свечи того и гляди погаснут от малейшего дуновения ветерка.

Чёрные дома без единого проблеска света в мёртвых окнах нависали над узкими улочками. На небе здесь не было ни луны, ни звёзд, лишь вспыхивало где-то далеко вверху слабое голубое сияние. Все вокруг казалось неправильным, кривым, контуры смазывались, словно некий художник набросал угольком черновик пейзажа, протёр его рукавом, да так и оставил. Жанна обернулась – за спиной уже была глухая стена, а вниз по улице царила совсем уж непроглядная тьма.

Здесь существует только то, что видишь.

А потому без света нельзя.

Пришлось всё-таки сорвать одну из свечей и пойти вдоль стены, высматривая в ней крепления для факелов. Свет нехотя выхватывал из тьмы все новые куски мрачного города, оставляя позади безмолвную рыбачку. Вскоре мрак окончательно поглотил и духа, и тупик с его сросшимися домами – теперь вернуться тем же путём было нельзя. Жанна знала, что если попытается повернуть назад, то упрётся в новую стену.

Она не пыталась ощупывать стены – осязание здесь было совершенно бесполезным. В темноте сновидец ходит всё равно что по бескрайнему болоту, и лишь свет способен нарисовать во мраке очертания лабиринта. Без света найти путь нельзя – потому что без света его нет вовсе.

Угрюмые мысли всё чаще проникали в голову. Что она ищет? Ворон сказал, за Гранью – но не сказал, где. Жанна совершенно не знала, куда идти. Вот и блуждала теперь по мёртвому городу, надеясь, что скоро услышит флейту.

И флейта зазвучала.

Жанна вскинула голову. Времени прошло мало. Слишком мало для музыки.

Она осторожно шагнула вперёд, высоко подняв свечу. Огонька едва хватало, чтобы колдунья могла разглядеть деревянный помост, с которого в городах выступали глашатаи – и сидящую на нем женщину в белом платье. В руках у неё пела прекрасная серебряная флейта – пела чисто, красиво, как не умел играть ни один из знакомых Жанне людей.

Колдунья знала её. Именно это существо приснилось ей тогда, в больнице для бедных, в том жутком кошмаре, когда Жанна проснулась посреди ночи в холодном поту. Она спала и теперь – вот только сейчас сознавала это.

Женщина опустила инструмент, и музыка смолкла.

– Ты преследуешь меня, – Жанна остановилась, изучая гостью. У флейтистки была мертвенно-бледная, как у трупа, кожа, и тем более странными казались обрамлявшие это лицо волосы цвета воронова крыла. Тонкая золотая диадема с рубином поддерживала их над лбом, а белое платье украшали алые брызги, так похожие на кровь.

– Я – случайность, – улыбнулась Женщина в Белом. – Мы всегда встречаемся случайно.

– Быть может. Что тебе нужно?

– То же, что нужно тебе.

Жанна глубоко вдохнула. В этом мире не было запахов, но на миг ей показалось, что от духа всё же доносится слабый аромат клевера.

– А что насчёт платы, призрак? – спросила она. – Вы же ничего никогда не делаете просто так. И не думаю, что тебя устроят мои тайны, как корвуса.

– Ничего? Никогда? – Женщина в Белом весело рассмеялась, болтая ногами в воздухе. – А разве люди так сильно отличаются от нас, Изгоняющая? Иногда они делают бескорыстные поступки. Чем мы хуже? Неужто только тем, что живём по эту сторону Грани?

– Ладно, – Жанна сдалась. Происходящее не нравилось ей всё больше и больше, но выбора не было. – Я слушаю.

– И слушай внимательно, Изгоняющая. Я не дам ответов, но задам вопросы, а ты уж сама поймёшь, как на них ответить. Ты пришла, чтобы очистить разум Луи д’Олерона – но что будешь делать, коли одержимых станет множество, как это происходит теперь? Подумай, Жанна Мируа. Кто может разорвать ткань твоего мира и впустить туда столько духов из-за Грани? Ответ у тебя перед глазами. А пока...

Она соскользнула с помоста и вдруг оказалась рядом с Жанной – мелькнули только белые одежды, а через мгновение колдунья почувствовала, как ледяная рука коснулась её головы. Резко обернулась, но духа больше не было, лишь флейта одиноко валялась на утоптанной земле.

Жанна провела рукой по волосам – пальцы наткнулись на что-то упругое, и в руке у неё оказался цветок клевера. Клевера с четырьмя листками.

– Да кто ж ты такая? – прошептала она.

Тьма молчала.

Жанна шагнула на одну из улиц.

Дома, казалось, сдвигались с каждым шагом. Три-четыре этажа, а с крыши на крышу при желании можно было просто перешагнуть. Ни одного знакомого здания, но оно и понятно: здесь не существовало привычных мер пространства. Жанна упрямо шагала вперёд, не пытаясь высматривать ориентиры. А потом поняла – она всё же заблудилась.

Это уже случалось раньше, и тогда она всё же сумела найти путь – найти после целой вечности блужданий в астральном мраке. Случалось и потом, и тогда Жанна дала себе зарок ходить за Грань только в случае, когда иначе никак нельзя. Как сейчас.

Флейта.

Ей нужна была флейта.

Этого мира ведь на самом деле нет. Всё это – в её сознании, где-то глубоко в лабиринтах разума. Она спит на кровати в комнате, а Эвен сторожит её сон. Но чтобы проснуться, сначала надо найти выход.

– Эвен! – закричала она, зная, что рыцарь ничего не услышит – но не в силах сдержаться. Но крик её лишь эхом отозвался среди мёртвых домов, туман колыхнулся, словно где-то в глубине мглы вздрогнул некто огромный и неповоротливый.

– Колдунья заблудилась! – раздался насмешливый голос, и Жанна заметила на одной из крыш тёмный силуэт. – Колдунья не может найти дорогу домой!

Фигура была человеческой и, кажется, мужской, но большего Жанна разглядеть не могла, да и не пыталась. Отвечать духу она тоже не стала, а вместо этого бросилась в проулок, едва не загасив свечу.

Она всегда ненавидела узкие переулки Парижа и других городов, где нельзя толком разойтись со встречным, где могут облить помоями из окон и воняет так, что хочется заткнуть нос и поскорее сбежать подальше. Здесь запахов не было вовсе, зато дома с каждым шагом сжимались сильнее, словно хотели раздавить Жанну – а быть может, это ей лишь казалось. Вот только узкий коридор всё не кончался и не кончался.

Над головой мелькнула быстрая тень, и где-то позади мягко ударились о землю невидимые ноги. Не оборачиваясь, Жанна рванула на себя ближайшую дверь, ввалилась внутрь, торопливо оглядываясь, и задвинула засов. Нужно спрятаться. Вот только спрятаться можно только в темноте – а свечу гасить нельзя. Иначе... кто знает, что случится иначе?

Комната была гостиной. Камин, два пустых кресла, сундук у стены и гобелен над ним: синее поле с серебряными французскими лилиями. Королевский герб. Значит ли это что-нибудь, или Жанна всего лишь породила картину своим разумом?

Дверь содрогнулась, словно в неё ударили тараном. Жанна быстро обернулась, бросила взгляд на потрескавшиеся доски и надломившийся засов – и метнулась к окну.

– Ш-ш-ш, – донеслось от подоконника. – Не сюда, колдунья. Не сюда.

Тусклый голубой свет на миг перекрыла чёрная фигура.

– Как тебе прогулка, Изгоняющая? – спросил незнакомец. – Поболтала, а теперь хочешь уйти?

– Ты ещё кто такой? – Жанна нащупала на поясе нож. Кинжал не раз уже помогал ей против сущностей с той стороны, но это было там, под солнцем.

– Кто? Я? Такой? – призрак пошёл кругом неё, прижимая руки к ушам. – Зачем тебе это, Изгоняющая? Скоро ты и так меня увидишь. Скоро он откроет нам ворота, и мы увидим свет твоего мира. Жаль... Как жаль, что я не могу убить тебя здесь! О-о, как бы я посмотрел на твою алую кровь!

– Поди прочь! – Жанна выхватила оружие, и незнакомец отпрянул назад. Глаза его блеснули в свете свечи, и Жанна разглядела на лице неведомого существа страх. Но сказанное им успело огнём прокатиться по жилам колдуньи: откроет – кто? О ком говорила Женщина в Белом?

– Иди, колдунья! – взвизгнул незнакомец, и в тот же миг в воздухе разнеслась трель флейты. – Слышишь, как тебя зовут? Иди и помни: я увижу твою кровь! Увижу там, где ты можешь ею истекать!

Он выпрыгнул в окно.

Жанна долго стояла, опустив руку с ножом и глядя вслед незнакомцу. Ей приходилось встречаться здесь, за Гранью, с разными существами, но никогда – с подобным. Дух выглядел совсем как человек, в нем не было черт фей или кого ещё – и всё же это был кто-то иной. Она пыталась понять, что всё это значит – и ответа не было.

В конце концов она повернулась и медленно пошла на звуки флейты, стараясь не погасить свечу.

Жанна вздрогнула, понимая, что смотрит в потолок и что рядом горит свет – тёплый, жёлтый. Эвен стоял рядом. Пальцы его так и порхали по флейте, глаза были закрыты, а инструмент вопил, визжал, верещал – звуки его ничуть не походили на нежную мелодию, что слышала Жанна за Гранью.

– Все, – прохрипела колдунья, приподнимаясь на локтях. Собственный голос казался ей каким-то чужим. – Хватит. Я здесь.

Эвен опустил флейту и Жанна с изумлением увидела на его лице улыбку – кажется, едва ли не впервые с тех пор, как встретила его на эшафоте в крохотном городке близ Реймса. Нет, тут же вспомнила она, рыцарь улыбался и раньше, но столь редко, что каждый раз это казалось внове.

– Я рад, что мне не пришлось убивать вас, миледи, – сказал он.

– Я рада не меньше, – проговорила Жанна, снова откидываясь на подушки. Сил не осталось вовсе, словно она таскала ведра с водой из далёкого родника. – Сколько я спала?

Вместо ответа Эвен просто отдёрнул штору – Жанна увидела клонящееся к закату солнце.

– Долго... – прошептала она. – Не зови пока Солнечного рыцаря. Я... Мне нечего ему сказать.

Телохранитель кивнул.

– Как пожелаете, – сказал он.

[1]Formula remediorum – лекарственный рецепт (лат.)

[2] Коннетабль – высшая военная государственная должность в средневековой Франции. Аналог маршала.

[3] В Средневековье время отмеряли от восхода солнца. Девятый час летом – около двух часов дня.