Долгое ожидание

Глава 12

«Филберт» гудел как пчелиный улей. Рекламные объявления, вывешенные в витринах, трубили о ежегодной распродаже, а дальше красными жирными буквами с обычной деловитостью сообщалось о том, что цены снижены наполовину. Я пристроился за толстой женщиной с огромной хозяйственной сумкой и вошел следом за ней. Похоже, и здесь моя персона никого не интересовала. Я был одним из толпы покупателей. Я купил спецовку — просто для того, чтобы у меня в руках была какая-то покупка, и отдался на волю течению, которое вынесло меня к скобяным товарам. Тут я изменил курс и занял одну из телефонных кабинок, стоявших вдоль стены.

В трубке раздались гудки, и я увидел, что продавец отдела напротив подходит к телефону. Он сутулился, как и большинство других представителей этой профессии в его возрасте, и казалось, что его очки вот-вот шлепнутся на пол.

Он не слишком любезно гавкнул мне в ухо:

— Алло!

— Я знаю, каким образом ты быстро можешь заработать сотню, приятель, — сказал я.

Они всегда сразу становятся вежливыми, когда вы так начинаете разговор, даже если и думают, что это чей-то дурацкий розыгрыш. Червячок жадности быстро просыпается и никак не хочет угомониться.

Я видел, как он стал озираться по сторонам. Слова он произносил быстро и отрывисто.

— Кто… вы? Знаете, с кем говорите? — В его голосе уже звучала готовность получить денежки.

— Да, ты в отделе множительной техники.

— Совершенно верно! — Он явно был удивлен и озадачен. Теперь он повернулся ко мне спиной, и я не видел больше его лица.

— Можешь выйти на несколько минут?

— Конечно.

— Отлично, выходи на улицу и иди налево.

— Хорошо, но…

Я повесил трубку и наблюдал за ним. Сначала он смотрел на телефон, облизывая губы, потом, должно быть, решил, что на оживленной улице средь бела дня с ним ничего случиться не может. Он подозвал молодого напарника, что-то сказал ему и ушел в служебное помещение. Почти тут же он вновь показался в зале с плащом, перекинутым через руку, и стал продираться через толпу.

Я пошел за ним.

На улице он оглянулся, пожал плечами и медленно двинулся налево. Когда он оказался у моего «Форда», я дотронулся до его руки.

— В машину.

Человек вздрогнул, попытался оглянуться, но я повторил:

— В машину.

Он повиновался без звука, открыл дверцу и рухнул на сиденье.

Он таращился на меня, вылупив глаза, и все никак не мог проглотить слюну.

Он узнал меня.

Пора было немножко оживить его.

— Ты получишь свою сотню, приятель. А если начнешь кричать, то лучше бы тебе не родиться на свет. Ну, так что ты выбираешь?

Он наконец сглотнул слюну, но так и не смог вернуть себе способность говорить. Его голова лишь судорожно дернулась вверх-вниз.

— Ты помнишь кое-какие события пятилетней давности?

Он еще раз сглотнул и кивнул.

— Тогда Боб Минноу был окружным прокурором. Незадолго до своей смерти он зашел в ваш магазин и оставил кое-что в вашем отделе. Помнишь?

— Я… меня тогда не было, — удалось ему выдавить, — но Ли говорил мне об этом. Теперь я припоминаю.

— Что он оставил?

Он быстро-быстро затряс головой:

— Я… не знаю, что он оставил. Ли дал ему… квитанцию. Может быть, то, что он оставил, еще хранится у нас.

— Сумеешь найти?

— Нет… без квитанции. Я уже… смотрел.

Сигарета чуть не выпала у меня изо рта. Я чувствовал, как мои глаза превращаются в страшные узенькие щелки, и я готов был испепелить взглядом этого замухрышку.

— Кто просил тебя об этом?

Он прижался к двери, глаза его вылезли на лоб, лицо посерело.

— Просто недавно… Логан, этот репортер…

Значит, Логан догадался раньше. Он первым вспомнил, что в «Филберте» снимали копии с документов. Молодчина Логан.

— Почему ты не можешь найти без квитанции?

— Но, мистер… мы выполняем тысячи подобных заказов. Все фирмы, компании и конторы обращаются к нам. Я, конечно, постараюсь, если вы так настаиваете. Это займет недели две, но…

— Черт возьми, я не могу ждать столько времени!

— Но, ей-Богу, без квитанции…

— Заткнись.

В две затяжки я докурил сигарету и щелчком выбросил окурок в окно. Он приземлился на ботинок прохожему, который хотел обругать меня, но, увидев мое лицо, припустил своей дорогой.

Когда я полез за бумажником, продавец не отрывал взгляда от моей руки и, наверное, молился про себя всем святым, которых помнил. У него отлегло от сердца, когда он увидел, что я вытащил не револьвер. От денег, полученных коротышкой за попытку убить меня, осталось совсем немного. Я вытащил хрустящую сотню и протянул ему.

— Запомни, приятель, каждый коп в этом городе ищет меня. Для них не секрет, что я где-то поблизости. Если ты проболтаешься кому-нибудь, что видел меня, я гарантирую тебе, что всю оставшуюся жизнь ты будешь бояться ходить по улицам. Надеюсь, ты понял?

У него выступила испарина, руки затряслись так, что сотня вот-вот должна была выскользнуть из пальцев.

— До какого часа вы работаете?

— До д-двенадцати.

— Хорошо. Ты никуда не уходишь, пока я не позвоню.

Поспешный кивок подтвердил, что все будет сделано, как я велю. Он очень торопился сбежать от меня и чуть не свернул себе шею, протискиваясь в дверку. Я тут же отъехал и затерялся в потоке машин.

Через пятнадцать минут я подъезжал к белому дому с оградой. Миссис Минноу сидела на веранде в кресле-качалке. Вот только качалась она слишком быстро, и вертела головой, осматривая улицу каждые несколько секунд. Миссис Минноу явно нервничала.

Их было двое. Один расположился выше, а другой ниже дома по улице. Молодые мужчины в темных костюмах. Они не курили и не читали газет. Они сидели в новых седанах и смотрели. Если их было больше, значит, я кого-то не заметил. Впрочем, искать я и не собирался.

Проехав мимо дома, я остановился у забегаловки, где подавали прохладительные напитки и легкую закуску. Двух сэндвичей и кофе вполне хватило, чтобы насытить мой желудок. Покончив с едой, я купил журнал и убивал время, пока не стемнело. Хозяин лавочки стал посматривать в мою сторону и покашливать, намекая, что хочет закрываться. Я расплатился, оставив ему лишний доллар, который вернул ему хорошее настроение, и он опять заулыбался мне. На всякий случай я набрал номер редакции. Логан так и не появился.

Я еще побродил по улице, докуривая последнюю сигарету из пачки. Потом купил новую и снова закурил. Небо на западе осветилось, над головой прогремел убегающий гром. Я поспешил к машине и с первыми каплями дождя распахнул дверцу.

Было приятно сидеть в сухом теплом салоне и наблюдать, как капельки воды катятся по стеклам. Аккомпанемент дождя навевал дремоту.

Мои часы показывали девять двадцать. Я завел машину и завернул за угол.

Я должен оказаться хитрее их. Хитрее. Ребятки с полицейскими значками ждали, что я вернусь в дом Минноу. Им казалось, что они охраняют старую леди на тот случай, если Джони Макбрайд задумает продолжить свою кровавую месть.

Я поставил машину за домом и оставил ключ в замке зажигания — вдруг придется быстро смываться, — поднял стекло и надел пиджак. Я не беспокоился, что кто-то увидит меня. Моя одежда сливалась с листвой, к тому же если и велось внешнее наблюдение, то вряд ли они оставались на улице в такую погоду. Я быстро добрался до гаража и затаился в его тени, наблюдая за домом. Человек, которого я хотел увидеть, находился на закрытой веранде. Он старался оставаться незамеченным, но однажды мелькнул силуэт его шляпы. Для меня этого было достаточно.

Низко пригнувшись к земле, я медленно двинулся вдоль живой изгороди. Уже у самого дома я осознал, насколько механически я все это проделал.

Ощущение было такое, будто я однажды уже совершил то, что хотел сделать сейчас. Словно гирлянда фонариков замигала в моем мозгу, пытаясь осветить темные уголки сознания. На лбу выступил пот, я почти сходил с ума оттого, что не мог найти в памяти чего-то очень важного, что должен был вспомнить.

Скоро это прошло, остался лишь озноб. Похороненное прошлое едва не ожило во мне. Я тихонько выругался и заставил себя вернуться в нынешний день, а точнее, в ночь.

Вот он нависает надо мной своей черной громадой, этот невидимый в темноте дом. Мокрый плющ на шпалере. Я. Неужели я уже стоял однажды на этом месте, взбирался по этой шпалере, влезал в окно?

Я тряхнул головой, отгоняя назойливые мысли. Где-то я читал, как близнецы, находившиеся за многие километры друг от друга, необъяснимым образом узнавали, что происходит с братом или сестрой. Может быть, такое возможно и у людей просто очень похожих? Нет, я не хочу сейчас знать прошлое. Пусть все остается как есть. Дождь заглушил ругательство, сорвавшееся с моих губ, и я полез по шпалере.

Через десять секунд я добрался до окна, еще через две я открыл его.

Комната пахла женщиной. У стены я разглядел очертания кровати. Я оставил окно открытым, неслышно прошел к двери и прислушался. Внизу тихо играло радио. И все. Я открыл дверь. Никого. Справа от меня лестница вниз, слева две двери, открывавшиеся внутрь.

Ближняя была неплотно прикрыта, и я подумал, что вряд ли миссис Минноу часто заглядывает в кабинет покойного мужа. Я толкнул дальнюю.

И не ошибся. В эту комнату редко входили за последние пять лет. Затхлый запах заброшенного жилья висел в воздухе, и с каждым шагом с ковра взлетало облачко пыли. Уличный фонарь заливал комнату желтоватым светом, и предметы отбрасывали длинные темные тени.

Диван, стол, два шкафа с папками и сейф напоминали о человеке, который работал здесь. Я пошел к сейфу, и в этот момент луч света ударил мне в спину, отбросив чудовищную тень на стену.

Я чуть не вскрикнул от неожиданности, обернулся и застыл, словно прирос к полу. Мускулы стали подрагивать от напряжения. Свет бил мне прямо в глаза.

— Я ждала, что вы придете, — сказала она.

— Выключите эту хреновину, пока они не увидели, — потребовал я сиплым голосом.

Фонарик погас.

— Как вы узнали, что я здесь?

— Я почувствовала это, молодой человек. Я так долго живу ожиданием услышать шаги в этой комнате, что когда кто-то оказался в ней, я сразу узнала об этом. Одно из преимуществ моего возраста, должны вы признать.

— Кто внизу?

— Двое.

— ФБР?

— Один. Другой наш. Они не подозревают, что вы здесь.

Я взял у нее фонарик.

— Вы знаете шифры замка на сейфе?

— Нет. Его знал только Боб. Сейф так и стоит закрытым после его смерти. Там никогда не было ничего ценного. Он держал все важные бумаги в прокуратуре.

— Что же он хранил здесь?

— Так, разные документы, которые приносил, чтобы поработать над ними дома.

— Я намерен вскрыть его.

Она сказала очень просто:

— Приступайте.

Темнота спрятала улыбку, но вдова услышала мой смешок.

— Ну и нервы у вас. Канаты! Ведь все считают, что я убийца.

— Мне это еще не доказали… пока.

Какая женщина! Ее муж мог бы гордиться ею. Я включил фонарик, прикрывая луч рукой, подошел к сейфу, опустился на колени и внимательно рассмотрел диск набора. В мягком рассеянном свете я увидел, как дрожат мои пальцы.

Все опять было до боли знакомо. Все. Я смотрел на этот проклятый сейф, и почему-то каждая заклепка казалась мне моим старым другом. Дыхание у меня сделалось частым и коротким, и таким сухим, что обдирало горло. В мозг опять впились железные когти прошлого и стали раздирать его на части.

Мне стало холодно. Мне стало чертовски холодно. Прошлое смешалось с настоящим и перестало быть прошлым. Наборный диск сейфа превратился в смеющееся лицо, и я понял, что мне знаком не только этот сейф, а все сейфы, я знаю устройство каждого из них. Странное дело, три года я бился, пытаясь выяснить свое прошлое, и в тот момент, когда завеса над ним стала приподниматься, я не хотел видеть его.

Я чувствовал ее взгляд на спине и заставил себя прикоснуться к наборному диску, отдавшись во власть невесть откуда взявшемуся инстинкту, оголившему нервные окончания на подушечках моих пальцев и в несколько раз обострившему слух.

Я стоял на коленях уже двадцать минут, терпеливо подбирая шифр замка, когда услышал слабый щелчок. Оставалось повернуть ручку и открыть дверцу. В верхнем ящичке лежала розовая квитанция с номером.

Только теперь у меня заболела спина от скрюченной позы, в которой я находился долгое время. Я поднялся, закрыл дверцу и сунул квитанцию в карман.

Миссис Минноу отобрала у меня фонарик, и я увидел ее лицо. Похоже, она тоже испытывала чувство удовлетворения.

— Вы нашли то, что искали?

— Да. Хотите взглянуть?

— Мне будет лучше, если я увижу?

— Вряд ли. Но это очень поможет мне найти убийцу вашего мужа.

— Тогда не надо, — сказала она. — Ни пуха…

— К черту.

Она всхлипнула, когда я выходил из комнаты, но не последовала за мной. Я вернулся тем же путем, каким пришел. По-прежнему по крыше автомобиля барабанил дождь, только теперь я сидел в салоне промокший насквозь от беготни по кустам.

Странно, но я не чувствовал холода. Мне, наоборот, было жарко. Жарко и радостно.

Я, кажется, немного переборщил с продавцом, потому что, когда я снова появился перед ним, его лицо оставалось таким же серым, каким оно стало во время нашего разговора в машине. Он как лунатик взял у меня квитанцию и скрылся в подсобке. Я слышал, как он выдвигает и задвигает ящики. Потом он появился с большим коричневым конвертом. Не говоря ни слова, он протянул его мне, получил два доллара в соответствии с указанной в квитанции стоимостью работы и выбил в кассе чек.

Он явно не хотел встречаться со мной взглядом и поворачивался очень медленно. Но я дождался, потому что мне нужно было, чтобы он увидел мое лицо. Его глаза остекленели, он молча кивнул, и я ушел. Ничего, очухается, зато не проболтается.

Я проехал один квартал, остановился под уличным фонарем и вскрыл конверт. В нем оказались две фотокопии и негатив письма.

Оно было написано от руки и адресовано Роберту Минноу.

Больше ничего не было. Я засунул все обратно в конверт и положил его под резиновый коврик на полу.

В ближайшем баре я заказал выпить, взял стаканчик в телефонную кабинку и пил виски маленькими глоточками, ожидая, когда там возьмут трубку. Наконец мне ответили:

— Говорит сержант Волкер.

— Капитана Линдса.

— Не вешайте трубку, соединяю.

В трубке два раза щелкнуло, Линдс был на связи.

— Это Макбрайд, капитан. У меня для тебя новости.

— У меня для тебя тоже, — хрипло прогудел он. — Ты где?

— На окраине города.

— Мы только что нашли твоего друга Логана. Его машина свалилась с обрыва и разбилась в лепешку.

У меня перехватило дыхание. Я отказывался верить этому. Как же так — Логан!

— Его… столкнули?

— Да. По крайней мере, я так думаю. Все остальные считают, что это несчастный случай, потому что он был сильно пьян.

— Он говорил мне, что решил расслабиться…

Линдс перебил меня.

— От него разило, как из винной бочки. И без экспертизы ясно, что он здорово приложился. В машине был пассажир, личность которого мы пока не установили.

— Черт возьми, а что с Логаном?

— Логан жив, — сказал он тихо, — но очень, очень плох. Если он выживет, это будет чудо. Он в коме, и еще долго никто не сможет поговорить с ним.

— Когда это случилось?

— Очевидно, вчера ночью. Он лежал там до тех пор, пока его не нашли.

— Ясно, теперь о пассажире. Мужчина?

— Да. Сейчас устанавливается его личность. Очевидно, он открыл дверцу, пытаясь выпрыгнуть из машины, его вышвырнуло и он упал. Но ему не повезло, машина приземлилась ему на голову. Сплошное месиво, сам понимаешь. Над чем работал Логан?

— Хотел бы я знать, — медленно проговорил я. — Хотел бы я знать, до чего такого он додумался, за что поплатился жизнью.

— В машине найден конверт, на нем твое имя.

Я допил виски и поставил стаканчик около телефонного аппарата.

— Кажется, я начинаю догадываться, — сказал я.

— Не хочешь поделиться своими догадками со мной?

— Я приду к тебе. Но пока у меня есть еще немного времени. Мы же договорились — неделя.

Я повесил трубку и отнес стакан в бар. Я уже направился к выходу, когда блондинка за столиком окликнула меня.

— Привет, малыш!

Она улыбнулась, и ее кавалер улыбнулся тоже, правда, через силу.

— Привет, Кэрол!

— Выпьешь с нами?

— Нет, спасибо, я тороплюсь.

Она встала и улыбнулась своему ухажеру.

— Я скоро вернусь, Хауи. Я должна поговорить с этим парнем. Буквально пару секунд. Не возражаешь?

Он пожал плечами и сказал, что не имеет ничего против. Он тоже улыбался, но я-то чувствовал, как он злится.

Девушка затолкала меня в уголок за автоматом, продающим сигареты.

— Ты не приходишь ко мне. Я жду, жду, каждую ночь, — начала она с упрека.

— Кроме сегодняшней, — усмехнулся я, кивнув на парня за столиком.

— Это тебе назло. К тому же мне стало так одиноко…

Но раз мы встретились, мы могли бы поразвлечься. Я люблю известных людей.

— Известность такого рода, как моя, тебя устраивает?

— В этом как раз самый смак. Ты придешь?

— Может быть. Я хотел навестить тебя. Я хотел спросить, не видела ли ты любовницу Серво?

Улыбка увяла на ее лице.

— Я не могу сказать тебе это.

— Тогда скажи мне что-нибудь другое.

— Что? Спроси меня сам.

— Эта гадость, которой ты красишь волосы, жжет?

Чертенок опять запрыгал у нее в глазах, и она стала медленно расстегивать пуговицы у меня на пиджаке.

— Перекись водорода — нет, а вот нашатырь кусается. Хочешь покраситься?

— Может быть, как-нибудь зайду посмотреть, как ты это проделываешь. — Я отстранил ее руки и, развернувшись, зашагал к выходу.

— Приходи, я разрешу тебе помочь мне!

Сосновый Бор выглядел еще более уныло, чем обычно, если только это вообще было возможно. Я объехал вокруг дома и припарковался на некотором расстоянии от него. Все окна смотрели на улицу черными глазницами.

Развязка была слишком близка, чтобы рисковать, поэтому я полез под сиденье и вытащил револьвер. Я сунул его за пояс, рукоятка уперлась мне в ребра. Неудобно. Карманы пиджака оказались неглубокими, рукоятка высовывалась, и это меня также не устраивало. На моих новых джинсах чуть пониже колена нашелся карман на «молнии», револьвер вошел в него удобно, как в кобуру.

Порывистый ветер опять умыл меня дождем, не спрашивая моего согласия. В небе по-прежнему грохотало, но молний не было видно. Я подошел к дому. Меня встретило объявление, наклеенное на доску, вбитую в землю. Один уголок оторвался и полоскался на ветру.

Я прочитал: «Продается. И. Хиннэм, Рилтортс. Звонить 1402».

Теперь можно приобрести этот дом за бесценок — на нем лежит проклятье. Проклятье насильственной смерти. Может быть, Ленни Серво купит его и превратит в еще один притон. Место для этого вполне подходит.

Дверь оказалась заперта. Отмычкой я бы открыл ее, но у меня не было отмычки. Чтобы не терять времени, я обмотал руку носовым платком, разбил стекло и, открыв шпингалет, поднял окно. С минуту я стоял, прислушиваясь. Только дождь, лупивший по окнам, да мое дыхание нарушали тишину ночи. Я влез внутрь и опять прислушался. Ветер забавлялся, хлопая незапертой дверью, жалобно поскрипывали стропила под его натиском, ветки скребли по стеклу, словно прося у дома разрешения укрыться от непогоды.

Вся мебель была небрежно прикрыта чехлами и оберточной бумагой. Я прошел между грудами белья и стал подниматься по лестнице на второй этаж. Все казалось мне знакомо, как будто я специально изучал план дома. Я постарался подумать над этим, но моя мысль наткнулась на глухую стену забытья. Я вспомнил лишь то, что в последний раз пришел сюда с Логаном, и очень быстро убежал, чтобы не встречаться с полицией. Черт, я почти ничего не запомнил тогда.

Или запомнил?

Почему же сейчас меня ведет какой-то бессознательный инстинкт, и я даже вспоминаю странный рисунок на стойках перил лестницы, перекошенную дверь и темное пятно на стенном ковре, как будто там долгое время висел телефон?

Дверь в комнату, где лежала убитая, была закрыта, но не заперта, и я вошел, почему-то ожидая и в этот раз увидеть там мертвое тело.

Однако тела не было, а вот сама комната произвела на меня сильное впечатление.

Кто-то методично, со знанием дела разгромил ее и свалил обломки в кучу в центре. Кровать, туалетный столик, стулья были разломаны, матрас выпотрошен, плинтусы оторваны. Я чиркнул спичкой и заглянул в стенной шкаф. Вся обшивка под кедр была вырвана и валялась на полу. Вмятины в стене свидетельствовали о том, что ее простукивали в поисках тайников.

Работали профессионалы, не осталось ни одного уголка, в который бы они не заглянули. Мне здесь теперь было делать нечего.

Спичка догорела. Я зажег другую и выругался сквозь зубы.

Недавно ответ находился в этой комнате. Совсем недавно. Фотография, которая все расставляла по местам и которая теперь исчезла. Я опять чертыхнулся.

— Не расстраивайся, — услышал я насмешливый голос за спиной. — Стой, как стоишь. Теперь повернись. Медленно. Все делай медленно. Вот так, если дорожишь своей шкурой.

В двери стояли маленький ублюдок Эдди Пэкмен с короткоствольным револьвером в руке и прыщавый малолетка, которого я видел в «Корабле», со своей огромной пушкой.

Прыщ включил фонарик. Луч пробежал вверх-вниз по моему телу.

— Он, кажется, пустой, Эдди.

— Иди обшарь его, сопляк, — рявкнул Пэкмен. — Ты должен убедиться в этом. Давай мне фонарь. — Он взял его и сунул в пальцы, торчащие из гипса на левой руке.

Как Прыщ ни хорохорился, он не мог преодолеть страха. Боком, как краб, он подобрался ко мне, быстренько похлопал меня по карманам и по груди и шагнул мне за спину.

— Я же говорил, что он пустой, — с облегчением сказал он. Его пушка уперлась мне в поясницу. — Топай вперед. Давай, пошел.

Мне ничего не оставалось делать. Эдди вышел из комнаты, пропуская меня.

— Можешь попытаться бежать, если хочешь, но будь уверен, я всажу тебе пулю сначала в задницу, а потом в твои поганые кишки.

Его маленькие злобно блестящие глазки-бусинки уже дырявили меня, умоляя, чтобы я доставил ему это удовольствие. Сейчас он был похож на оскалившуюся крысу, торжествующую над поверженной жертвой.

Молокосос опять ткнул меня револьвером.

— Мы знали, что ты придешь. Ты ублюдок.

— Заткнись ты! — Эдди сплюнул.

Прыщу не понравилось такое обращение.

— Сам заткнись.

Эдди быстро подавил бунт на корабле. Я услышал, как он ударил Прыща в зубы стволом револьвера. Тот всхлипнул и выплюнул выбитый зуб. Второй урок ему не понадобился. Он шмыгал носом всю дорогу, пока мы спускались вниз и шли к седану Эдди, потом сел за руль, прижимая к лицу окровавленный платок.

Меня усадили на почетное место, на заднее сиденье. Эдди сел рядом и уперся стволом револьвера мне в ребра. Он глядел мне в лицо и насмешливо улыбался. Когда машина тронулась, он молниеносно обрушил гипсовую руку мне на голову. Что-то треснуло в моей многострадальной черепушке, боль пронзила все тело, меня замутило, словно кто-то взболтнул мои кишки. Потом я уже ничего не чувствовал.

Я не знаю, сколько времени прошло, когда боль появилась опять. Она отдавалась в голове с каждым ударом сердца. Сама же голова безвольно свесилась на грудь, и мне казалось, что она вот-вот оторвется, если мои руки выпустят то, что держат. Но они ничего не держали. Да и вообще это были не руки. Это были какие-то мясистые шары на концах плетей, связанных за спинкой стула. Бесчувственные, налившиеся кровью шары. С большим трудом я разлепил глаза, и постепенно неясные расплывчатые пятна стали превращаться в мои ноги. Мои ступни спазматически дернулись и сдвинулись на один дюйм. Слава Богу, что хоть они не привязаны.

Комната освещалась каким-то желтым светом. Я заставил свой взгляд проползти по грубым доскам пола до противоположной стены, потом вправо, к стулу, дальше, к другому стулу, и наконец, в центр комнаты, к четырем ножкам стола.

На столе стояла старомодная керосиновая лампа. Фитиль был вывернут слишком сильно, и черный дым, поднимающийся к потолку, уже нарисовал черное пятно на грязной потрескавшейся штукатурке. В стене, напротив меня, была дверь, которая плотно прилегала к косяку.

На улице все еще лил дождь. Он стучал тысячами молоточков по крыше и не думал прекращаться. Я сидел, не двигаясь, давая возможность проясниться возвращающемуся сознанию и прислушиваясь к звукам, долетающим снаружи. За шумом дождя я различал воркование воды, милующейся с берегом. Ожившее обоняние подтвердило, что рядом протекает река.

Я и река. Мы оба были одиноки.

Я стал разминать ноги и попробовал встать. Стул приподнялся на дюйм от пола, не больше: он тоже был к чему-то привязан.

Мне вдруг захотелось узнать, сколько времени. Отсутствие возможности посмотреть на часы почему-то угнетало меня больше всего остального. Я опять сел и попытался разорвать путы. Конечно, мне это не удалось. Тогда я стал крутить руками так и сяк, чтобы восстановить кровообращение.

Получилось еще хуже. Руки перестали быть бесчувственными кусками мяса. Они превратились в оголенные нервы, к которым подключили электрический ток. Мое тело забилось в конвульсиях. Я выругался и впился зубами в губу, тут же прокусив ее. Пот градом катился по моему лицу и капал с подбородка, между ступнями на полу расплывалось темное пятно.

Прошло десять, — а может быть, тридцать — минут, и на смену этому ужасу пришла тупая пульсирующая боль. Но, по крайней мере, я уже чувствовал кончики пальцев. Они были все в крови, потому что впившиеся в мясо веревки разорвали кожу.

Любое занимаемое мной положение причиняло боль. Самой лучшей позой оказалась та, в которой я пришел в себя: чуть податься вперед и смотреть в пол. Но мне уже через минуту надоело сидеть, тупо уставившись на грязные доски. Я перевел взгляд на ноги. Икра под коленом чертовски болела. Я выдвинул ногу вперед, и боль уменьшилась, но я решил лучше потерпеть и убрал ее на прежнее место. Револьвер лежал в кармане.

Я и револьвер. Мы бы натворили дел, если бы у меня были развязаны руки. А так — что я мог сделать, большой, сильный и такой беспомощный. Я сам влез на эшафот. Я сразу должен был догадаться, как только увидел растерзанную комнату. Мне следовало распластаться на полу и держать дверь на мушке, терпеливо ожидая, когда они войдут. Я много чего должен был сделать.

Теперь я пожинал плоды собственной беспечности.

Я сидел и ругал себя самыми последними словами. Теперь никто не узнает правду об этом деле. Я-то узнаю, но меня бросят в реку — как говорится, концы в воду. Конечно, еще кое-кто знает, но это как раз те, кому нужна моя смерть.

Пять лет, тысяча миль. И я прошел такой путь, чтобы корчиться на стуле со связанными руками! Скоро они придут, мы увидимся. Похоже, они будут смеяться. Впрочем, они могут просто оставить меня здесь, и я так и буду сидеть, пока не умру.

Может быть, кто-то наткнется на мое тело и догадается, как это случилось. Но вряд ли. Весьма и весьма маловероятно.

Но прежде чем я умру, я бы хотел увидеть всю картину преступления. Мне очень хочется узнать, насколько близко я подошел к истине. Теперь мне открылось многое.

Девушка по имени Грейси Харлан выступала в шоу, пока оно не прогорело, потом прибилась к Серво. Они облапошивали богатых лопухов: Грейси ложилась с ними в постель, а потом они с Серво шантажировали этих похотливых ублюдков. Шантаж, замешанный на сексе, срабатывает почти всегда. Наша парочка здорово поживилась. Но рано или поздно среди бесхребетных поганцев найдется один покрепче, который возмутится и положит конец процветающему бизнесу, даже если для этого ему придется подмочить свою репутацию.

За это она отсидела за решеткой, но урок не пошел впрок. Ленни чувствовал, что рано или поздно они снова попадутся, а ему вовсе не улыбалось хлебать баланду. Он стал искать уголок потише, куда бы он мог перебраться и развернуться на новом месте. Ленни неглупый малый, он выбрал Линкастл. Но в то время Ленни был разорен и не имел связей, которые обеспечили бы ему большие кредиты.

Но Ленни и не думал опускать руки. Он принялся обрабатывать большое дитя по имени Джони Макбрайд. Действуя по прежней схеме, Харлан соблазнила Джони, а Ленни стал шантажировать его, обещая либо опозорить, либо замять это дело, правда, за небольшую услугу: Джони должен был взять некоторую сумму из банка для финансирования его операций.

Сукин сын, он как паук оплел паутиной бедного малого. Он обманным путем привлек на свою сторону Веру Вест, а когда над головой дельцов стали сгущаться тучи и Боб Минноу решил прихлопнуть их, Джони бросился спасать Веру, а не собственную шкуру.

Серво платил полиции и давал взятки отцам города. Медленно, но верно он шел к единоличной власти. Харлан очень быстро сообразила, что как только Ленни станет править городом, он постарается избавиться от нее. Она была самым слабым звеном в его цепи.

Поэтому Харлан решила подстраховаться. Она написала письмо Бобу Минноу, которое тот должен был вскрыть в случае ее смерти. Но из других источников, в ходе расследования деятельности Серво, окружной прокурор узнал, что тот связан с Харлан. На свой страх и риск он вскрыл письмо и убедился, что он на верном пути. Минноу сделал фотокопии с него на тот случай, если что-нибудь случится с оригиналом. Он не исключал возможности, что сейф будет опять взломан.

Харлан сообщила Серво о написанном ею письме окружному прокурору, поэтому он не смел ее тронуть, пока не завладеет им. Действовать надо было быстро, потому что Минноу тоже не терял напрасно времени. Он проверил факты и убедился в их подлинности. Оставалось самое малое — передать материалы в суд. Однако кто-то, кто чертовски хорошо знал, когда Минноу придет в свой офис и что у него будет с собой злополучное письмо, отдал по цепочке приказ, и убийца уже поджидал свою жертву.

Я. Нет, Джони. Может быть, он решил рассказать все начистоту, а револьвер прихватил так, на всякий случай, — или для защиты от людей Серво. Что там между ними произошло? Может быть, Джони охватила паника? Джони в панике. Такое трудно представить, зная, что парень в любой ситуации оставался холоден как лед.

Донесшиеся снаружи звуки шагов прервали мои мысли. Звякнули железки, и кто-то тихо выругался. Открылась и закрылась входная дверь, шаги стали приближаться к комнате. Вот дверь распахнулась, и я увидел Ленни Серво. Вода струйками стекала с его шляпы. Лицо Ленни было все еще опухшим, губы покрывала короста. За спиной у него стояли Эдди Пэкмен с револьвером и Прыщ. Ленни держал руки в карманах и некоторое время в упор смотрел на меня. Потом он бросил шляпу на стол и скинул плащ.

Я знал, что сейчас начнется, и единственное, что смог сделать — это плюнуть ему в лицо. И тут же его кулак отбросил мою голову назад, чуть не сломав шейные позвонки.

— Ты, вонючий ублюдок, — прошипел он и снова ударил меня.

Потом он уже ничего не говорил, а только бил, бил и бил, пока не расшиб в кровь костяшки пальцев. Напоследок он ударил носком ботинка мне по голени и заржал, когда меня стошнило.

— Надо было надеть перчатки, Ленни, — заметил Пэкмен, — посмотри на свои руки.

Ленни не ответил. Он смотрел на меня стиснув зубы, дыхание со свистом вырывалось из его груди.

— Где она, мать твою…

— Кто? — едва прошевелил я разбитым ртом.

— Вера! Ты… тебе лучше начать говорить.

Я сказал ему несколько слов, и это было не «спокойной ночи, сэр».

— Он не будет говорить, — сказал Эдди. — Я знаю таких парней.

Ленни, казалось, расслабился. Он потер разбитые костяшки, подошел к столу и присел на уголок — одна нога болталась в воздухе.

— Да, я никак не предполагал, что он такой крутой.

— У него же медали за это, — сказал Эдди.

Я поднял голову и смотрел на них. Отблески потерянного прошлого опять бросили меня в дрожь.

Глаза Ленни почернели от ненависти. Он так сильно ненавидел меня, что еле выдавливал из себя слова сквозь стиснутые зубы.

— Помнишь, что я сказал тебе пять лет назад? Я велел тебе убираться из города и бежать сломя голову, никогда не останавливаясь. Я же объяснил тебе однажды, что разрешу Эдди разрезать тебя на маленькие кусочки, если ты вернешься. Но ты все-таки вернулся.

Тогда ты был напуган, Макбрайд. Ты чертовски хорошо знал, что я не шучу. Но ты слишком быстро забыл мои слова. Или ты думаешь, я все-таки шутил? Теперь ты сам убедишься, что я знал, о чем говорю. У Эдди извращенный вкус. Он любит резать живое тело своим ножом и смотреть, как капает кровь. Вот почему я держу его у себя. Люди знают, какой он, и теряют желание спорить со мной. Теперь, надеюсь, ты понимаешь, какую глупость совершил, вернувшись сюда.

Эдди ухмыльнулся, бросил револьвер на стол и полез в карман. Казалось, он ничего не вытащил, но вот он нажал на кнопку, и из кулака выпрыгнуло блестящее, любовно наточенное лезвие ножа.

Я сострил — похоже, в последний раз:

— Я вас поздравляю. Три раза вы пытались разделаться со мной. Может, сейчас, со связанным, вы и справитесь.

Они переглянулись. Эдди пожал плечами. Ленни тихо выругался и закурил сигарету. Разбитые костяшки все еще кровоточили.

— Приступай, Эдди.

Тот шагнул ко мне и порезал мое правое ухо. Потом левое — так просто, как будто точил карандаш.

Прыща стошнило, а Ленни захохотал, закинув голову.

— Теперь мы немножко повеселимся, — сказал Эдди и стал расстегивать мой ремень.

Все услышали, как снаружи затормозила машина. Хлопнула дверь, и вскоре в комнату вошел тощий верзила с кобурой поверх плаща. Он посмотрел на Прыща, которого все еще мутило, потом на меня. Увиденное ничуть не взволновало его.

— У меня там дама, — сказал он.

— Где она была? — спросил Ленни.

— Пыталась остановить машину на трассе в восьми милях отсюда. А раньше, наверное, пряталась в городе.

— Тащи ее сюда. — Он ткнул пальцем в малолетку. — Пойдешь поможешь ему.

Они забыли обо мне. Даже кровожадный Эдди. Они ожидали новую жертву.

Опять хлопнула дверь, появился верзила, ведя женщину в разорванном сером плаще. Он толкнул ее, и она плюхнулась на стул.

Ленни нашел Трой Авалард.

Теперь она была не очень красивой. Ее мокрые спутанные волосы прилипли к лицу. На щеке красовались две длинные царапины, а верхняя губа была какого-то отвратительного отечно-синего цвета. В глазах застыл дикий животный ужас, но Серво она увидела и узнала.

Он ударил ее ребром ладони в челюсть и сшиб со стула.

— Какая встреча! Я очень, очень рад. — Он захохотал и опять усадил ее на стул. — Теперь мы почти все в сборе. Жаль, не хватает Харлан, вот бы мы повеселились на славу.

— Ленни…

— Заткнись, ты, паршивая маленькая сучка. Не думаешь ли ты, что я позволил бы тебе сбежать? Ты хотела поживиться за мой счет, а потом выскользнуть из моих пальцев? На это можно было надеяться, когда Харлан была жива. Но не теперь.

Он опять ударил ее. На сей раз в зубы. Она повалилась назад вместе со стулом и осталась лежать на полу, прикрыв лицо руками. Она начала кричать. Он нагнулся, отвел ее руки и ударил еще и еще.

— Ленни! Не надо… о, мамочка… не надо!

Она не могла защититься от его ударов. Она вертелась на спине, визжала и всхлипывала, потом перевернулась на живот и на четвереньках поползла к стене. Ленни нанес ей страшный удар. Она повалилась и покатилась по полу, платье задралось почти до пояса. Ее окровавленные руки ухватились за ножки моего стула, и из последних сил она подтянула к нему свое избитое тело, очевидно, надеясь обрести защиту у моих ног. Сначала с ее разбитых губ срывались проклятия, потом они сменились судорожными рыданиями, которые сотрясали все ее тело.

Ленни улыбался. Он был доволен. Он подошел к столу, взял револьвер и проверил, заряжен ли он. Его глаза встретились с моими, и его улыбка превратилась в звериный оскал.

— Ты умрешь в приятной компании, Джони. Ты знаешь, почему она умрет с тобой?

Ленни понял по моему лицу, что я знаю, но мне хотелось, чтобы он сам сказал мне об этом.

— У тебя варят мозги, приятель. Конечно, она знала Харлан. Когда-то они выступали в одном шоу. Она знала, за что Харлан мотала срок, и вообразила, что здесь те же правила игры, что и на востоке. Она решила пощипать меня. — Он зло посмотрел на нее. — Я верну свои денежки, милочка.

Он шагнул вперед и приставил ствол револьвера к ее голове. Палец напрягся на спусковом крючке.

Я быстро сказал:

— Все ее деньги, полученные от тебя, перейдут по наследству ее родственникам, Серво. Тебе их не достать. Они в банке, и какая-нибудь ее тетушка получит их. Твои сорок пять тысяч.

Четыре пары глаз разом уставились на меня. Стало так тихо, что я услышал, как бурчит у Прыща в животе. Кровь хлынула к лицу Ленни, на шее, прямо над воротником рубашки, запульсировала вена.

Эдди пощелкал ножом:

— Черт с ними. Ей-то они тоже не достанутся.

— Нет, — рявкнул Ленни. — Я же сказал, что у парня башка варит. Эта шлюха так испугалась за свою жизнь, что, скорее всего, не успела снять деньги со счета.

Он взглянул на Пэкмена.

— Эдди! Ты знаешь, где в квартире лежат чековые книжки. Привези их.

— Как я поведу машину с такой рукой?

— Лобин поедет с тобой.

Верзила что-то буркнул.

Прыщ сказал, что он бы тоже съездил. Ему не мешает проветриться, он плохо себя чувствует.

— Хорошо, катите всей кучей. Вон! Через полчаса чтобы были здесь.

Значит, мы находились не слишком далеко от города. Полчаса — пятнадцать минут туда и пятнадцать обратно. Мы были где-то на окраине.

Трое покинули комнату. Машина взревела, резко взяла с места, и через несколько секунд ее уже не было слышно.

Ленни посмотрел сначала на меня, затем на окровавленную кучу мяса у моих ног и вышел. Было слышно, как он возится с входной дверью.

В моем распоряжении имелось в лучшем случае десять секунд. Не больше. Десять паршивых секунд, от которых зависела моя жизнь. Я пнул Трой. Я пнул ей ботинком в ребра, и она застонала. Я пнул ее опять, оттолкнув от стула. Носком ботинка я поддел подбородок и приподнял ее голову вверх.

— Ты способна выслушать меня? Ты понимаешь, что я говорю? Черт! Дай мне как-нибудь знать!

Ее глаза были бессмысленно пусты. Но вот один быстро моргнул.

— Слушай, слушай, что я говорю, — зашептал я ей. — В кармане под правым коленом у меня револьвер. Протяни руку и нащупай его. Черт! Трой, шевелись! Ты что, хочешь умереть? Он сейчас вернется!

Она не реагировала, глаза бессмысленно пялились на меня. Я убрал ногу, и ее голова упала. В ту же секунду вошел Ленни. Он закрыл за собой дверь, скривил губы и приблизился.

Снова настала моя очередь.

Серый туман окутал мой мозг, в глазах все поплыло. Потом уже было не больно. Просто голова моталась из стороны в сторону.

Когда я вновь обрел способность видеть, он обрабатывал Трой. На его лице плясала дьявольская улыбка, когда он бил ее ногами в живот, а потом по ребрам и почкам, когда она уткнулась лицом в пол. Вся бешеная ненависть, накопившаяся в нем, выходила наружу. Наконец он выдохся и вернулся к столу. Дважды он поднимал револьвер и целился в нас, и дважды он опускал его. Сорок пять тысяч даже для него были большими деньгами, которые ему не хотелось терять.

Серво положил револьвер на стол и придвинул стул. Трой застонала. На ее губах появилась кровавая пена. Она морщилась и стонала от боли, подтягиваясь ко мне на руках, подальше, подальше от этого изверга.

Одна ее рука легла на мой ботинок, вторая вцепилась в джинсы. Она вся затряслась от напряжения, но ей удалось сесть.

Ленни опять начал смеяться.

— Почему же ты не подашь ей руку, Макбрайд? Почему ты не поможешь даме? Ты ведь любил это делать там, в городе, не так ли? Дай же ей руку. Она очень нуждается в твоей помощи.

Полумертвая женщина и связанный мужчина показались ему такими смешными, что он откинулся назад и хохотал, пока слезы не покатились по его лицу. Передо мной сидел вонючий сукин сын, дешевый вымогатель, а не тот Ленни Серво, который любил роскошные офисы и модную одежду. Лучшие парикмахеры и портные не изменили его ублюдочной сути, и сейчас вся она проявилась на его лице. Он смеялся, смеялся, смеялся.

Ему было так весело, что он не заметил, как рука Трой тянется к карманчику под коленом, как она нащупывает револьвер и вытаскивает его. Он продолжал смеяться, когда она упала на пол, потому что была слишком слаба, чтобы сохранять тело в вертикальном положении. Я молился про себя.

И вдруг смех оборвался.

Ленни выругался, схватил револьвер, навел на нее — и раздался оглушительный взрыв. Комната наполнилась кислым запахом сгоревшего пороха.

Ленни стоял, и теперь на его лице застыло удивленное выражение. Из горла у него хлестала кровь.

Он не упал. Ноги у него подогнулись, он осел на пол. Еще секунды две он сидел, потом ткнулся носом в пол.

— Боже! — воскликнул я.

Трой жалостно посмотрела на меня. Одна ее рука потянулась к груди. Серво не промахнулся. Она умирала и знала это. Еще несколько минут — и все.

Мысли, проносившиеся в моем мозгу, наверное, отпечатались на лице. Она стала подползать ко мне. Я хотел сказать ей, чтобы она не делала этого, но не смог заставить себя разжать губы. Я хотел сказать ей, что не нужно тратить последние минуты жизни на то, чего она уже не в силах сделать.

Ее пальцы нащупали веревки. Я чувствовал, как обломанные ногти скребут по коже, и слышал, как ее дыхание вырывается из груди, надувая кровавые пузыри на губах. Она боролась за мою жизнь. Но у нее не было и одного шанса из миллиона развязать тугие узлы.

Трой поняла это и, взглянув на меня, потянулась за револьвером. Когда я увидел, что она собирается делать, я, кажется, прирос к стулу. Ствол револьвера уперся в узлы. Я растопырил ладони как можно шире, чтобы их не задело пулей, и, снова вспомнив о Боге, зашептал молитву.

Она нажала на спуск, и револьвер выпрыгнул из ее холодеющих рук. Ладони обожгло огнем. Я знал, что на одной содрана кожа — какие пустяки! Я попытался разорвать веревки. Не получилось. Я заматерился от души и попробовал еще раз. Нет, никак. Поминая всех святых, я поднатужился из последних сил, и они лопнули. Я повалился на Трой.

Она улыбалась мне. Душа уже улетала из нее, но она улыбалась. Я едва разобрал ее слова:

— Раздень меня.

Последний глоток жизни! Я покачал головой.

— Спасибо, детка. Я очень, очень обязан тебе.

Я дотронулся до ее щеки, наклонился и поцеловал в лоб. Она закрыла глаза, когда я сделал это, и открыла опять, в последний раз.

— Раздень меня.

Ее глаза закрылись. Все. Она умерла. Я провел рукой по ее обезображенному рту, жалея, что не я перегрыз глотку ее мучителю. Трой, прекрасная рыжеволосая Трой, которая была лишена одежды!.. Ковбои хотят умереть в сапогах — это важно для них. Может быть, умереть раздетой было важно и для нее тоже.

Мои онемевшие пальцы не могли справиться с пуговицами, и я просто разорвал платье. Тут я увидел, почему она хотела умереть голой. Это было важно для меня, и она пыталась сказать мне об этом. К животу клейкой лентой была прикреплена фотография, которой так боялся Ленни Серво.

Я сидел и смеялся, пока не услышал, как подъехала машина. Тогда я взял оба револьвера, вышел из комнаты, спрятался в коридоре и стал ждать. Эдди, Прыщ и человек по имени Лобин прошли, не заметив меня, в комнату, где уже порезвилась смерть.

Лобин полез за револьвером, и я выстрелил ему в голову. Я бы не прикончил Прыща, если бы он вел себя как в «Корабле», но, видно, судьбе было угодно распорядиться по-другому. Я вынужден был всадить в него пулю, и он умер в корчах.

Остался Эдди Пэкмен.

Я оказался прав, когда сказал, что он похож на крысу. Крыса опасна, когда уверена в безнаказанности. Когда же она зажата в угол, вся ее храбрость мигом улетучивается, и перед вами трусливый грызун с острыми желтыми зубками и бегающими в поисках какой-нибудь лазейки глазками.

Эдди Пэкмен был типичной крысой. Он даже сделался меньше ростом, а гипс на его руке походил на разросшуюся плесень, которая тянула его тело к земле.

— Эдди… когда я приехал в город, я дал клятву посчитаться с тремя людьми. Одного я поклялся убить, другому сломать руки, третьему… Что будет с третьим, тебя не касается. Ты второй.

На полу валялись два револьвера. Я подобрал их и бросил на стол. Потом положил и те два, которые были у меня.

Оставшись без оружия, я пошел на Эдди.

Он решил использовать предоставленный ему шанс и бросился на меня с ножом. Я поймал его запястье и резко заломил руку за спину. Нож вывалился. Он кричал и лягался, пока я тащил его к столу. Потом завизжал, потому что до него дошло, зачем его здоровая рука оказалась на краю стола, и вдруг затих, когда я, навалившись, переломил кость.

Я подождал, пока он придет в себя, разбил гипс рукояткой револьвера, прижал вторую руку к столу и сломал ее опять.

Глаза Эдди уставились в потолок, но они ничего не видели.

Револьвер Лобина оказался самым лучшим. Наверняка полицейский. В портупее нашлись запасные патроны. Я прихватил их с собой. Под плащом на пиджаке я увидел полицейский значок. Они подумают, что он погиб при исполнении своих обязанностей, и даже устроят ему пышные похороны.

Я вышел на улицу.

Дождь лил с прежним энтузиазмом. Я влез в машину, завел двигатель и выехал на трассу. Город придавили низко нависшие тучи.

И все равно дождь скоро кончится.

И все равно, рано или поздно, Линкастл опять станет нормальным городом.

Но прежде кое-кому придется умереть.