Долгое ожидание

Глава 2

Водитель подал посыльному отеля условный знак, и тот рванулся ко мне. Если бы у меня в карманах гулял ветер, я бы не удостоился подобного обращения. «Хэзэвей Хаус» — лучший отель в городе, в нем останавливаются только те, кто дружит с деньгами. Посыльный и администратор тоже имели свою систему знаков, потому что я получил кучу самых ослепительных улыбок и никто не просил меня заплатить вперед. Посыльный сделал все, что ему полагается, и заработал пятерку.

Он положил ключ на стол и спросил:

— Желаете что-нибудь, сэр?

— А что у тебя есть? — осведомился я.

— Все, и притом все самого высшего качества. Виски, если хотите. Женщины.

— Какие женщины?

— Вы не разочаруетесь.

— Женщины — может быть. Только, наверное, в другой раз.

— Само собой, как прикажете. Если что, спросите Джека. Это я. — Он ухмыльнулся половиной рта. — В этом городе я могу вам достать все, что пожелаете.

По его глазам было видно, что это действительно так.

— Я воспользуюсь твоими услугами, — поблагодарил я его.

Он кивнул и закрыл за собой дверь. Я запер ее на замок и на защелку и скинул одежду. Потом достал из чемоданчика свежее белье и носки, бросил их на постель, а все остальное запихал обратно в чемодан. Завтра я выкину это старье в мусорный ящик и куплю себе новую одежду.

Мне не терпелось залезть в ванну и хорошенько вымыться, чтобы вздохнула с облегчением каждая клеточка кожи, а потом забраться в белоснежную постель и оставаться в ней до тех пор, пока я не почувствую себя хорошо отдохнувшим — настолько, чтобы мне захотелось встать.

Разбудило меня солнце. Сначала его лучи упали мне на ступни и стали медленно подниматься к лицу, согревая все тело, пока наконец не вонзились тысячами стрелок в глаза. Утро занялось прекрасное, и я подумал, что это хорошее начало. Я потянулся, встал и поглядел в окно. Погода была воистину божественная, и город казался даже красивым. Трудно поверить, что этот район называют Маленьким Рено: бары и игорные дома были еще закрыты, улицы безмятежно спокойны, а если не считать женщин в районе магазинов и пьяного, валявшегося в сточной канаве, то и пустынны. Подошла собака, понюхала счастливого алкаша и ушла.

Я принял душ, чтобы смыть остатки сна, чисто выбрился, вызвал горничную и заказал завтрак. Потом попросил девушку на коммутаторе соединить меня с каким-нибудь магазином готового платья и быстро перечислил все необходимые мне вещи. Я только что закончил завтракать, когда вошел сияющий посыльный со свертком в сопровождении портного, который должен был подогнать мой костюм. У меня нет каких-нибудь выдающихся физических достоинств, как, впрочем, и недостатков тоже, так что им пришлось совсем немного повозиться со мной, и то лишь потому, что я не очень маленький парнишка.

Клерк ушел довольный с парой сотен баксов и щедрыми чаевыми, а мне для полного счастья не хватало только постричься.

Парикмахерская — это не только место, где вас стригут и бреют. Неизвестно почему, но, кажется, все парикмахеры — это неудавшиеся репортеры, ораторы и джентльмены в одном лице. Пока вы втиснуты в кресло, они заставляют вас выслушать столько информации, что телекомментаторы новостей покраснели бы от зависти. Я попросил постричь меня как можно короче — и это все, что мне удалось сказать. Потом говорил только он. Сначала пересказал все замусоленные сплетни о жителях, затем поговорил о том, как бы он управлял городом, будь он мэром, после чего коснулся национальной политики, перескочил на первую мировую войну, потом перешел ко второй и, оказывается, даже знал все про третью.

Если бы я слушал его, то, может быть, заметил бы, что он потерял нить своих рассуждений, когда сосредоточился на выбривании кожи вокруг моих ушей, но я обращал слишком большое внимание на ритм, в котором старый негр наводил лоск на мои новые штиблеты. Мастер сдернул полотенце и кивнул мне в зеркале. Я подумал, что у него смешное лицо. На нем появилась улыбка фарфоровой куклы, когда он взял доллар, и что-то в горле заставило подпрыгнуть его галстук.

Я надевал пиджак, когда посыльный, который обещал достать все, что угодно, просунул голову в дверь и улыбнулся мне.

— Мне показалось, что вы вошли сюда. Там вам звонят. Он говорит, что это важно, и я попросил подождать, пока разыщу вас.

— Спасибо, — поблагодарил я и дал ему четверть доллара.

Мы вышли в вестибюль, он указал на ряд кабинок.

— Номер четыре.

Я закрыл дверь, взял трубку.

Мне казалось, что я чересчур популярен для человека, который никогда не был в Линкастле.

— Хелло, — голос осекся. — Джони?

Я ответил:

— Да.

И стал ждать, что будет дальше.

— Что же ты молчишь, мальчик? Боже мой, ты так быстро сбежал от меня вчера. Я всю ночь искал такси, которое увезло тебя в город.

Он как будто полагал, что я знаю, с кем говорю. Скорее всего, это был старикан с вокзала. В его голосе звучали интонации, с какими обычно объявляют об опоздании поезда.

— Извини, папаша, — сказал я, — долго добирался и устал с дороги.

Слова хлынули из него, как вода, прорвавшая плотину.

— Джони, мальчик, в своем ли ты уме? Что за причуда вернуться обратно?! Сейчас же уезжай из этого отеля. Приходи ко мне. Я всю ночь не сомкнул глаз, все думал. Лежал и думал. Тебя схватят, и ты знаешь, что они сделают. Не мне рассказывать тебе об этом городе. Ты же знаешь, что случится, как только ты выйдешь за дверь. Сейчас же вызывай такси и жми сюда, слышишь? Через тридцать минут на Запад уходит автобус, билет у меня.

Я поглядел в окно кабинки и увидел, как они вошли. Двое. Тот, что вчера вечером околачивался на вокзале, наверное, когда-то был борцом или боксером. Второй чуть поменьше, коренастый и полный. У него было лицо совершенно счастливого человека, который только что раздавил змею. Боковой карман оттопыривался, как и у первого. Два пузатых кармана. Два револьвера.

Я сказал в трубку:

— Слишком поздно, папаша. Они уже здесь.

— О, Боже мой, Джони!

— Увидимся позже, папаша.

Я повесил трубку и открыл дверь кабинки. Борец-боксер смотрел на лифт и не видел, как я вышел. Другой полицейский разговаривал с администратором и заставил парня рыться в регистрационных карточках, когда я подошел и остановился около него.

Скорее всего он не ожидал ничего подобного. Он смотрел на карточку, на верхней строчке которой было написано «Джони Макбрайд», и беззвучно ругался, когда я сказал:

— Меня нетрудно найти, приятель.

Казалось, его пальцы проползли под рубашкой до шеи и стянули кожу с лица. Он выронил карточку, и его руки медленно потянулись ко мне, чтобы разорвать на части прямо здесь, прямо сейчас. Я несколько секунд смотрел на него сверху вниз, а потом спокойно сказал:

— Как только твои лапы коснутся меня, я врежу прямо по твоим ослиным ушам.

Его руки замерли на полпути к моей шее, а глаза стали вылезать из орбит и не выпали на пол только благодаря какому-то чуду природы. Борец-боксер, с дубинкой наизготовку, уже спешил ему на подмогу. Он посмотрел на меня, потом на своего напарника и хмуро спросил:

— Этот?

Поймав чуть заметный кивок, он снова повернулся ко мне.

— Ладно, — сказал он.

Я улыбнулся им обоим.

— Надеюсь, ваши головы не такие тупые, как ваши лица. Попробуйте только тронуть меня, и держу пари, отсюда вынесут троих.

Я улыбнулся еще шире и задержал взгляд на дубинке.

Полицейский с дубинкой выдавил довольно сносную улыбку.

— Ты кажешься крутым парнем и, наверное, сделаешь то, что говоришь. — Но дубинку он все же убрал.

Другой пялился на меня в совершенном изумлении.

В его глазах застыли смерть и ненависть. Потом он чуть сощурился, и лицо его исказила страшная гримаса.

— Двигай, Джони. Топай вперед, а я буду молить дьявола, чтобы ты побежал. Я буду молить его, чтобы ты попытался сделать это, и я мог бы всадить тебе пулю в спину.

Меня нелегко напугать. Сказать по правде, меня вообще невозможно напугать. Все, что когда-то могло меня напугать, уже случилось, и теперь не осталось ничего, чего бы я испугался. Я посмотрел на них так, чтобы они это поняли, и они это поняли. Потом я развернулся и пошел впереди них к полицейской машине, сел на заднее сиденье, и они стиснули меня с обеих сторон. Борец пробормотал себе под нос пару фраз, и по голосу было ясно, что он доволен собой. Другой сидел молча. Когда он не косился на меня, он смотрел прямо перед собой.

Того, который повыше, звали капитан Линдс. Я прочитал это на табличке на его столе. Второго капитан называл Такер. Находившиеся в участке таращились на меня, словно в жизни не видывали ничего подобного. Более того, их словно прошиб столбняк. Уборщица выронила из рук веник, сержант потерял дар речи прямо на середине предложения и совсем забыл о человеке, на которого только что орал. Репортер газетной хроники воскликнул: «Боже!»— и бросился в комнату прессы за своей камерой.

Он не сделал ни одного кадра и не записал ни одной строчки, потому что Линдс провел меня в свой кабинет, в котором стояли стол, два стула и шкаф для хранения документов. Они сели, а мне пришлось стоять. Прошло достаточно много времени, прежде чем Линдс выговорил:

— Ты самоуверенная скотина, Джони. Я никогда не думал, что все произойдет так просто.

Ну что же, пришло время нападать. Теперь моя очередь. Я спросил:

— Ты уверен, что не ошибся?

Копы переглянулись. Линдс улыбнулся и покачал головой.

— Разве я могу забыть тебя, Джони?

— Ну, знаешь ли, многие люди допускают ошибки.

Я решил побыстрее закончить эту комедию.

— Если вы арестовали меня, предъявите обвинение или заткнитесь. Мне не по нутру, когда меня тащат в уголовку. И мне не о чем говорить с копами.

Линдс, наверное, долго отрабатывал эту усмешку.

— Я не понимаю, какую игру ты ведешь, Макбрайд, но я не поставлю на тебя ни цента. Обвинение — убийство. Пять лет назад ты убил моего друга — друга, вернее которого не было ни у кого на свете. За это убийство тебя повесят, и когда это произойдет, я буду сидеть в первом ряду, так что смогу видеть каждую судорогу, в которой дернется твое поганое тело. А потом, когда в морге выдернут твои вонючие кишки, если никто не потребует тело, я сам сделаю это и скормлю его свиньям на ферме. Вот тебе обвинение.

Теперь мне стали понятны многие вещи, включая и то, почему сломался голос у папаши, когда он говорил по телефону. Оказывается, они не очень любезны. Оказывается, эта игра грязнее, чем я думал, и я не был уверен, так ли уж сильно она мне понравится.

Убийство. От меня ожидали, что я написаю в ботинки.

Но, повторяю, меня нелегко напугать. Они опять прочитали это на моем лице и удивились. На этот раз я облокотился на стол Линдса и выпустил ему в лицо густую струю дыма, чтобы он понял, что я о нем думаю.

— Докажите, — сказал я.

Его лицо превратилось в кусок льда.

— Это глупо, Макбрайд. Самая настоящая дурь. После убийства ты недолго оставался в городе, так что можешь и не знать, что у нас есть на тебя, не так ли? Ты не знаешь, что мы нашли револьвер, а на нем твои отпечатки, отчетливее которых быть не может. На этом строю я свое обвинение, в котором уверен до самой последней буковки. Не смеши меня, Джони, я докажу это прямо сейчас. Я хочу видеть, как вытянется твоя физиономия.

Он выскочил из-за стола и кивнул Такеру, чтобы тот следил за мной на пути вниз. Мы спустились на первый этаж, где возмущался репортер, требуя разрешения присутствовать на допросе, и прошли в другую комнату, в которой было множество хитроумных приспособлений, а на двери висела табличка «Лаборатория». Линдс, вероятно, часто рассматривал эти отпечатки, потому что точно знал, где лежала карточка. Он достал ее из шкафа, положил в диапроектор и нажал на кнопку.

Это были самые отчетливые пальчики, которые я когда-либо видел, с красивыми причудливыми завитушечками. Такер хлопнул меня по плечу.

— Давай сюда, деловой.

Линдс ждал за столом. Перед ним лежала новая карточка для снятия отпечатков пальцев. Он выдавил из тюбика на стеклышко четверть дюйма типографской краски и начал раскатывать ее резиновым роликом. Когда краска равномерно покрыла всю поверхность, он взял мою руку и прижал указательный палец к стеклу.

Может быть, он подумал, что я специально смазал отпечаток на карточке. Он стиснул мой палец и повторил процедуру самым тщательным образом.

Опять то же самое. Я-то знал, что так будет всегда, а он грязно выругался.

Вместо отпечатка на карточке чернела жирная ляпушка, потому что на моих пальцах не было рисунка, как у всех людей.

Мне не следовало смеяться, но я не смог удержаться. Он смазал меня по лицу тыльной стороной ладони и собирался проделать это еще раз, когда я нанес ему боковой в челюсть и он рухнул на пол, повалив стол со всем барахлом. Такер успел выхватить дубинку, но он слишком торопился с ударом. Резина разорвала костюм на моем плече и взлетела еще раз, намереваясь опуститься на голову. В этот момент я и ударил его. Я влепил ему от всей души, так что почти вывернул наизнанку его поганые кишки. Он сложился пополам и уже не почувствовал, как его рожа превратилась в размазанный спелый помидор. Я еще успел увидеть, как он облевался, испачкав себя с ног до головы, прежде чем моя собственная голова взорвалась фонтаном огненных молний. Каждую клеточку моего тела пронзило жало адской боли, и я подумал, что именно так приходит смерть. Последнее, что я услышал, был страшный крик за спиной, который вырвался из перекошенного рта обезумевшего Линдса.

Мне показалось, что прошла целая вечность.

Сначала вернулся слух. Кто-то сказал:

— Вы напрасно делаете это, Линдс.

Потом другой голос, который слегка дрожал:

— Я должен был убить его. Клянусь Богом, я пытался. Надеюсь, негодяй умрет.

Рядом стоял еще кто-то.

— А я, наоборот, надеюсь, что он выживет. Я поработаю с ним так, как никто еще с ним не работал, поэтому помогите мне!

Я хотел ответить, но не смог. Моя голова раскалывалась от боли. Я подождал, пока она немного утихла, и заставил глаза открыться. Я лежал на железной кровати в комнате, заполненной людьми. Все вокруг было белым, в воздухе витал резкий специфический запах.

В палате находились Линдс с пластырем на челюсти, Такер, которого лишь с трудом можно было узнать в коконе бинтов, и двое в темных костюмах. Плосколицая девушка в белом халате разговаривала еще с двумя в белых халатах и со стетоскопами. Эти двое рассматривали рентгеновские снимки и кивали. Наконец они пришли к общему заключению, и один произнес:

— Контузия. Я не понимаю, почему нет перелома.

— Вот и хорошо, — сказал я, и все посмотрели на меня. Я опять оказался в центре внимания.

Молчание слишком затянулось. Линдс улыбался, хотя ему вовсе не хотелось улыбаться. Он подошел и сел на краешек кровати как старый друг, улыбка на его лице стала еще шире.

— Слышал что-нибудь о Дилинджере, Джони? Он много мучился, чтобы тоже избавиться от рисунка на пальчиках. Ничего не вышло. Ты чуть половчее Дилинджера и, наверное, лучше потрудился. Мы пока ничего не получили из твоей мазни, но мы отправили их в Вашингтон, а там знают, как раскалывать такие орешки. Даже если осталась хотя бы восьмая часть рубчика, они сумеют доказать, что отпечатки на револьвере совпадают с твоими. У тебя есть еще немного времени, голубок. Избавиться от отпечатков пальцев — это самый умный способ защиты, который я встречал… Все знают тебя, а мы ничего не можем доказать.

Такер шумно засопел в своих бинтах.

— Черт возьми, не позволишь же ты ему вот просто так уйти.

В смехе Линдса не слышалось веселья.

— Не беспокойся, никуда он не денется. Из города у него один выход — на кладбище. А пока погуляй, Джони. Загляни к старым друзьям. Развлекись, потому что у тебя осталось немного времени.

Мне показалось, что Такер решил поставить точку прямо сейчас. Ему бы это удалось, если бы Линдс не поднял руку и не остановил его. Глаза Такера между бинтами превратились в маленькие раскаленные угольки, и он смотрел так, словно хотел убить меня взглядом.

— Черт возьми, мы должны арестовать его! Линдс, если ты выпустишь…

— Заткнись. Мы не имеем права арестовать его сейчас. Если я попытаюсь это сделать, адвокат добьется его освобождения через пять минут. — Он опять повернулся ко мне. — А ты оставайся в городе. И помни, я всегда у тебя за спиной.

Меня прямо распирало от желания что-нибудь шепнуть ему в ответ.

— Ты тоже кое-что запомни. Всякий раз, когда ты протянешь ко мне свои руки, я буду бить по твоим ослиным ушам. Разок ты уже попробовал, и теперь знаешь, какие ощущения тебя ожидают. Это также касается и вон того чучела.

Кто-то чуть не задохнулся от гнева.

Кто-то выругался.

Врач велел всем выйти, и сестра закрыла дверь. Он показал на шкафчик.

— Вы можете одеться и идти, если хотите. Но мой вам совет: останьтесь здесь ненадолго. Ничего страшного у вас нет, но небольшой отдых не повредит. А вообще-то я не представляю, как вы выпутаетесь.

— Выпутаюсь, — заверил я его.

— Желаю удачи. Главное — не лезьте на рожон.

— Да уж постараюсь. — Я сел в кровати и потрогал затылок. — А что у меня с черепом?

— Четыре шва. Зайдите через недельку ко мне, я сниму их.

— Вы слишком щедры, — мрачно пошутил я.

Врач улыбнулся.

Я оделся и спустился к окошку, где с меня взяли двадцать и вернули пять. Ноги у меня подкашивались, в голове будто кто-то сидел и пинал изнутри по черепу, но ароматный ночной воздух немного восстановил мои силы.

Луну и звезды затянуло покрывалом облаков, и было темно, как в преисподней. Молодой человек беспокойно вышагивал перед входом в родильное отделение. Когда я открыл дверь, он с надеждой поднял голову, но, увидев меня, опять заметался как волк в клетке. Я спустился по лестнице на тротуар и взял курс на огни, которые обозначали центр города.

Тлеющий окурок сигареты описал в воздухе дугу и исчез в траве у сточной канавы, пара тяжелых башмаков застучала по асфальту у меня за спиной, подстраиваясь под мой широкий размеренный шаг.

Бдение началось. Линдс повис у меня на хвосте.

Впрочем, парень, что шел за мной, был не Линдс, но все равно это был коп. Я начал думать, что в этом городе вообще нет маленьких полицейских. Тот, который тащился сзади, был прямо-таки бочкой на ногах, раскачивавшейся из стороны в сторону как огромный маятник. Он оказался таким хорошим копом, что мне потребовалось почти два квартала, чтобы избавиться от него.

Войдя в город, я остановился у аптеки и забрался в телефонную будку. Я набрал номер отеля и попросил позвать Джека. Когда он взял трубку, я сказал:

— Это Макбрайд. Ты помнишь того цирюльника, что стриг меня сегодня?

— Конечно. Его фамилия Луц. Мы зовем его Луц-Туц. А зачем он вам?

— Да так, простое любопытство. Спасибо.

— Не за что. Кстати, откуда вы звоните, мистер Макбрайд?

— Из телефонной будки.

— О!.. — Казалось, что он удивлен.

— Что — «о»?

— Вы видели вечерние газеты?

— Нет, черт возьми. Я только что из больницы. Мне осматривали голову.

— Тогда вам следует взглянуть на них.

Он повесил трубку прежде, чем я успел спросить его о чем-нибудь еще. Около аптеки я купил газету и понял, что он имел в виду. Вся первая страница была кашей, сварганенной на скорую руку, потому что статью, которую предполагалось тут напечатать, явно изъяли в последнюю минуту. От нее остался только столбик в одну колонку, и можно представить ярость наборщика, которому пришлось работать сверх положенного времени. Заголовок гласил: «Полиция задерживает подозреваемого в убийстве». И далее шла сама заметка: «Сегодня утром полицией был задержан бывший житель Линкастла Джони Макбрайд, обвиняющийся в убийстве окружного прокурора Роберта Минноу. Как вы помните, пять лет назад Роберт Минноу вел расследование деятельности заправил игорного бизнеса, которое грозило вылиться в самый сенсационный процесс нашего времени. Тогда Макбрайду удалось бежать из города. Сегодня же Макбрайд был отпущен после допроса. Капитан Линдс отказался прокомментировать свои действия».

И все, дорогие мои. Ни больше ни меньше. Моя песенка еще не спета… пока. Я улыбался, пока не свело скулы. Потом вспомнил, зачем, собственно, приехал, вернулся в будку и нашел в телефонной книге номер Луца-Туца.

Парикмахера не было дома. Мне назвали бар, где я мог найти его. Я заплатил таксисту доллар, чтобы он доставил меня туда. Войдя в бар, я увидел Луца в кругу благодарных слушателей. Он рассказывал им со всеми подробностями то, чего никогда не было: как он практически в одиночку поймал этого Макбрайда.

Врал он просто-таки вдохновенно. Я стоял и глядел на него до тех пор, пока он не поперхнулся, как будто в горле у него застряла кость. Он поверил всему, что прочел в моих глазах, губы у него посинели, глаза закатились, и бедняга замертво рухнул на пол.

Я выпил пива и вышел, когда они выносили Луца из бара. Всем было досадно, что он не закончил свой рассказ. Завтра я спущусь побриться и попрошу закончить его лично для меня. Я был уверен, что отныне сей парикмахер никогда не раскроет рта в полиции.

В этот вечер мне предстояло сделать кое-что еще. Таксист, который привез меня в бар, все еще стоял на стоянке, и я попросил его отвезти меня на вокзал. Мы поехали по главной улице, так что у меня появилась возможность увидеть, как она выглядит в это время суток.

Она выглядела потрясающе. Она выглядела именно так, как об этом писали газеты и журналы и говорило радио. Может быть, вы слышали об этом городе. Когда-то в здешних горах нашли медную руду, и скоро у их подножия вырос хорошенький маленький городок. В нем жили довольно шебутные ребята, которые строили себе дома, плавили руду и занимались бизнесом. Все были счастливы.

Все так бы и шло своим чередом, если бы «сухой закон» не повернул жизнь в городке на 180 градусов. Линкастл не ратифицировал его, как это сделали три больших города нашего округа, поэтому тот, кто хотел промочить горлышко, просто приезжал сюда и пил сколько душе угодно. Линкастл стал, если можно так выразиться, вольным городом. Маленьким Рено. К вашим услугам здесь на каждом шагу имелись игорные дома и игровые автоматы. Никто больше не утруждал себя работой в медеплавильнях. Игорный бизнес приносил куда более высокую прибыль.

Интересно, сколько они заплатили убийце окружного прокурора, которому не нравились все их делишки.

Таксист вышел и открыл мне дверцу.

— Пожалуйста, с вас полтора доллара.

— Держи два. Бери-бери. — Я захлопнул дверцу и поднялся на платформу.

Вокзал был почти пуст. Молоденький негр свернулся калачиком в ручной тележке, положив голову на импровизированную подушку из посылочных мешков, в зале ожидания женщина с младенцем на руках прикорнула в уголке. В дальнем боксе прятался темный, казавшийся мертвым автобус. Именно там пасся вчера борец-боксер, и я посмотрел, не зашевелится ли кто-нибудь в темноте.

Я ждал долго, но не заметил ничего подозрительного. Я пересек платформу, подошел к билетной кассе, осмотрелся и толкнул дверь.

Старик как раз закрывал окошечко. Его голос утонул в грохоте решетки и шуршании задвигаемой шторы, но по тому, как яростно он замазал мне, я понял, что он хочет, чтобы я побыстрее входил и запер дверь. Он был страшно возбужден и прыгал вокруг меня как жаба.

— Черт возьми, Джони, — сказал он, качая головой и проверяя, хорошо ли я запер дверь, — это невероятно. Садись, садись.

Я сел.

— Кто-нибудь видел, как ты пришел сюда?

— Нет. А если б даже и видел, что из этого?

Он изумленно взглянул на меня и стал теребить усы.

— Я знаю, что говорят кругом, и читал газеты. Зачем ты пришел сюда и почему у тебя забинтована голова? Это их работа?

— Да, их, — ответил я просто.

— Черт возьми, давай выкладывай.

— А выкладывать-то, собственно, и нечего. Человек по фамилии Линдс хотел поговорить со мной. Вот и поговорили. Может быть, чуточку грубовато, так что закончили разговор в больнице. Но, кажется, ни он, ни я не выговорились полностью. Поэтому Линдс уверен, что мы скоро встретимся и продолжим.

— Никогда не считал тебя дураком, Джони. Считал тебя кем угодно, только не дураком.

— Да. А кем ты меня считал?

Я задал ему этот вопрос слишком быстро, и он неловко заерзал на стуле.

— Извини, сынок, не стоит ворошить прошлое. — Он нахмурился. — Может быть, я был не прав.

Я закурил и, еще не понимая, куда он клонит, не торопился задавать вопросы, на которые должен был знать ответы.

— Может быть, — согласился я, окутавшись дымом.

— Скоро отправится автобус, — он посмотрел на часы. — Через два часа. Можешь подождать здесь. Если никто не видел, как ты вошел, значит, они не знают, где ты.

— Забудь об этом, просто забудь. Мне нравится все как есть. — Я улыбнулся. — Папаша, что ты знаешь а Линдсе?

— Джони, ты…

— Я что-то спросил.

— Я думал, ты не хуже меня знаешь… После смерти Боба Минноу он поклялся, что достанет убийцу даже из-под земли. Все это время он искал тебя. Он ни за что не отвяжется, Джони. Он не такой, как все остальные. Линдс настолько же честный, насколько они продажны. Он единственный порядочный коп, который остался в нашем городе, и его не купить, потому что он замешан не из того теста. Я уверен, Джони, ничто не заставит этого бульдога выпустить из зубов твою шею. Никто и ничто. Видит Бог, они с удовольствием бы избавились от него. Его давным-давно вышвырнули бы из города за то, что он не играет по общим правилам. Да вот беда, знает он слишком много. Он не болтает, но уж если заговорит, кое-кому сильно Hie поздоровится.

Он замолчал переводя дух.

— Расскажи поподробней, — попросил я его. — Много воды утекло за пять лет. Чем тут дышат?

— Да-да, — он кивнул, — я должен был догадаться, что ты не знаешь об этом. Времена изменились, и не все у нас так безоблачно, как раныйе. Ты ведь уже видел город, да? Вино на каждом углу, а между кабаками игорные притоны. Кругом пьянство и разврат. И, думаешь, кого-нибудь это волнует? Никого, раз это дает прибыль. Публичных домов в этом городе больше, чем в столице штата, а объясняют это просто тем, что мальчики не могут без секса. Ты, наверное, хочешь спросить, почему не вмешается общественность? Да, они голосуют, но кандидаты приходят и уходят, а законы остаются. Городской совет обновляется настолько, насколько этого желают местные воротилы, и никак иначе.

— Кто всем заправляет?

— Кто? Черт возьми, мэр, совет, ассоциация, республиканцы, демократы… Черт его знает кто еще!

— Я имею в виду — кто правит городом, папаша? Кто держит в руках все ниточки?

— Я уже сказал.

— Кто стоит за всем этим?

— А, конечно, конечно. Ну, например, возьмем бары и игорные дома. Они принадлежат «Линкастл Бизнес-Группе». Это вотчина Ленни Серво, его бизнес.

— Чем он владеет?

— Владеет? Черт возьми, да ничем. Он собирает мзду со всех этих мест и зарабатывает больше чем они. Нет, он не владеет ничем, но у него достаточно денег, чтобы дать взаймы человеку, который хочет открыть игорное заведение. Ленни не рискует. Он сидит вроде бы в сторонке и получает свои деньги.

Я глубоко затянулся, пока эта информация подыскивала для себя какую-нибудь полочку в моем мозгу.

— Судя по всему, он ловкий малый, — сказал я.

— Не то слово. Остальные пигмеи по сравнению с ним. Он даже позволяет себе заниматься благотворительностью, правда, если ему пообещают что-нибудь взамен. Ты, наверное, видел парк, который он «подарил» городу. А город отдал ему заболоченную землю по обеим берегам реки. Он осушил болото и устроил переправу. Загребает кучу денег. Действительно, превосходное место.

— Откуда он?

Старик пожал плечами.

— Кто его знает? Он появился лет шесть назад. Некоторое время у него был салун, потом он пошел в гору и… — Старик перестал глядеть в пол и встретился со мной взглядом. — Ты задаешь слишком много вопросов о городе, который должен покинуть, Джони.

— Я никуда не уезжаю.

— Можно мне спросить тебя?

— Давай.

— Ты убил Боба Минноу?

— Догадайся, — ответил я и не добавил больше ни слова.

На стене зажужжали часы. Снаружи захныкал ребенок, потом замолчал.

— Я не верил, что это ты, Джони. — Он улыбнулся и вздохнул, потом опять посмотрел на меня и потряс головой. — Никогда не верил, что это ты, мой мальчик, но теперь сомневаюсь.

Я подавил мерзкую усмешку, попытавшуюся искривить мои губы.

— Почему?

— У тебя нет нервов, вот почему. — Он смирился с тем, что, как он думал, должно произойти.

— Что изменило твое мнение?

Он в замешательстве посмотрел на меня. Потом медленно проговорил, делая паузы между словами:

— У того, кто вернулся, кишка должна быть покрепче, чем у убийцы старого Боба.

Я раздавил каблуком окурок.

— Никогда не пытайся понять человека, папаша. Это неблагодарное занятие.

— Нет… нет, я вовсе не об этом. Можешь мне рассказать, о чем вы беседовали с Линдсом?

— Линдс — крепко разозлившийся коп. Я полагаю, он вбил себе в башку, что должен пришить мне убийство. У него есть револьвер, из которого застрелили этого Боба Минноу, а на нем мои отпечатки. Так он говорит.

У папаши расширились глаза.

— Значит, ты не…

Я протянул ему ладони, чтобы он посмотрел на мои пальцы.

— Он не смог доказать этого, папаша. Он хотел, но даже если бы он наизусть знал каждый дюйм моего тела, он не смог бы доказать, что из револьвера стрелял я. Глупо, не правда ли?

— Джони, — у него перехватило дыхание, — это никогда не проходило!

Я засмеялся.

— На что спорим?

Он поднялся со стула, на лице было написано смущение и замешательство.

— Знаешь, мне надо выпить. У меня есть часа два до открытия кассы, так что поедем выпьем.

— Вот это другое дело.

Я открыл дверь и вышел, а он возился, убирая деньги в сейф. Женщина с ребенком гуляла по платформе, и зал ожидания был пуст.

Старик вышел, повесил на дверь замок, подергал его и натянул плащ.

Дешевая почтовая открытка торчала у него из кармана, и, когда он проходил мимо, я вытащил ее, бросил на асфальт и разыграл комедию, будто подбираю ее.

— Ты что-то потерял.

Он поблагодарил и сунул открытку обратно в карман. Я успел прочитать: «Николас Хендерсон, 391, Кеммер Плейс».

Он сел за руль своего старенького «Форда», а я втиснулся рядом с ним.

— Куда едем?

— Тут недалеко. Единственное место, где еще можно съесть приличный бифштекс. Есть и девочки, если интересуешься.

— Я всегда интересуюсь девочками, — засмеялся я.

У него так резко дернулась голова, что он почти потерял равновесие.

— Ты изменился.

— Пять лет — приличный срок, папаша. Достаточно, чтобы изменить человека, — сказал я совершенно естественно.

Он рывком тронул машину с места и круто развернулся.

— Да, тут ты прав, — согласился он.