Долины и взгорья

Глава 24 Раздача слонов и прочие радости

— Всё-таки, всё-таки, Мишенька, какой подвиг ты совершил?

Екатерина Еремеевна, отобедав в «Москве» и выпив два бокала шампанского, захмелела, прониклась ко мне лучшими чувствами и стала называть Мишенькой.

Мы сидели в московской квартире: Дом правительства, он же Дом на набережной, двенадцатый подъезд, восьмой этаж. Сидели на кухне, которая стоила иной комнаты — двадцать метров. Возможно, её из комнаты и переделали, или, скорее, объединили с кухней кладовую дворецкого или что-то вроде. И мы сидим просторно, вольно, нестесненно. Мы — это я, Ольга, Надежда, Ми и Фа, а также их бабушки, Екатерина Еремеевна и Нина Петровна.

— Выполняя ответственное задание, проявил мужество и героизм, — невозмутимо ответил я.

Нужно привыкать к этой формулировке. Только так, только так.

Утром мы приехали в Москву. Нет, не только на награждение. А и культурно развлечься. Столица! Театры, музеи, выставки, магазины… Девочки подумают над обстановкой квартиры. И у всех дела, разумеется. Без дел никак. По издательской линии, по писательской, по комсомольской. Но театры и остальное — это без меня. Завтра и далее.

Награждение проходило, как и положено, в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца. Передо мной геройские звезды получили три космонавта, два подводника, один пограничник, а я, стало быть, оказался седьмым. И единственным штатским. Нет, после меня штатские пошли косяком — но у них награды были чуть скромнее. Трудовое Красное Знамя, Знак Почета… И да, на меня косились — кто это, а, главное, за что это? За выполнение ответственного задания и проявленные при этом мужество и героизм. Понятно? Непонятно, но делают вид, что понятно.

После церемонии мы всей компанией — к нам присоединились маменька, Марцинкевич и Галина, — отправились в «Москву», в ресторан. Я при полном параде: в консервативном темно-сером костюме, консервативном галстуке, а на груди награды. Справа — Орден Красной Звезды и Орден Капитанов Ливийской Революции. Слева Золотая Звезда Героя Советского Союза, ниже — орден Ленина и лауреатский значок. Смотри, не перепутай — это мне Леонид Ильич шепнул во время награждения.

Постараюсь, ответил я.

Отмечали моё награждение скромно и без помпы. В кругу родных и близких, можно сказать. Не хватало папеньки. Я звал в Москву и папеньку и Анну, но те заняты в спектаклях, для артистов спектакль — это почти святое. Анна, поди, продолжает досадовать: на молодого ставить нужно было, а она ошиблась. Но в её ошибке виноваты, конечно, мы. Я и папенька.

Ну и ладно.

Ми и Фа засиживаться в ресторане нам не дали. Хотя вели себя скромно. Потому в самое непродолжительное время мы разъехались. Ничего, после матча встретимся, тогда и отметим по-настоящему, сказала Галина. Она моя болельщица, и даже, говорят, купила шахматный самоучитель.

И вот теперь мы пьём чай в московской квартире. Нет, не «Советский», индийский, но тоже хороший. Бабушки смотрят на столицу из окна восьмого этажа и ахают: ах, Кремль! ах, красота! ах, хорошо-то как!

Бабушка Ка — так мелкие зовут Екатерину Еремеевну — худая. Килограммов сорок при росте сто пятьдесят. Участковые врачи в большинстве худые. Тут и движение, и нейрогенная анорексия. Студентка-пятикурсница провела исследование: раздала участковым врачам шагомеры. За рабочий день вышло в среднем двенадцать тысяч шагов — это до гриппа. В грипп — двадцать тысяч. Но ведь ещё и на работу добраться нужно, и с работы, и в магазин, и в детский сад, если маленькие дети, и… и… Откуда же лишним килограммам взяться? Я ей помог с шагомерами, студентке, потому и знаю результат. Но статью, что она написала, сочли несвоевременный и в публикации отказали. И без того, мол, понятно, что работы много. Но это же призвание! И не врачи одни! Трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете! И строчки-то какие: «доярка Антонина Пантелеева Стукалова обязуется надоить от каждой коровы не менее трех тысяч килограммов молока!»

А бабушка Ни, то бишь Нина Петровна, скорее, полная. Не слишком, нет, но при схожем росте весит она ближе к семидесяти. Нейрогенная булимия. Одни от волнений худеют, кусок в горло не лезет, другие, напротив, полнеют, заедая тревоги то конфеткой, то печеньем, то ещё чем-нибудь. Волнений-то всем хватает, даже и у Нины Петровны их немало. Другое дело, что волнение волнению рознь.

И вот теперь обе ходят по квартире, ахают — и прикидывают, как бы её обустроить. С высоты собственного опыта. Сюда комод, в эту комнату югославскую стенку, а тут можно тахту венгерскую, практичную и не очень дорогую. Что понимает нынешняя молодежь? Ничего не понимает нынешняя молодежь! Тут нужно опытное руководство: что, где и как.

Мдя… Даже если бы в квартире была пара лишних комнат — нет, нет и нет. Сниму им квартиру где-нибудь поблизости, может быть, даже в этом же доме. Ну, если всё пойдёт по плану «А». Пока узнавал лишь предварительно. Бывают пустые квартиры вот к примеру, в пятом подъезде семейство в полном составе собирается на Кубу на три года. По дипломатической линии. Снять? Возможно. С деньгами невозможного мало. Но спешить некуда. Раньше мая не уедут.

Ми и Фа уже спят. В детской комнате. Номинально детской, сейчас она ничем детскую не напоминает, мебели как таковой почти и нет. Но Ми и Фа неприхотливы, им что палатка, что пустая комната. На полу ковер, на ковре пара надувных матрасов, на матрасах простыня, большой плюшевый мишка, и пледы, шотландские, шерстяные. Тепло, практично, гигиенично. Квартира сейчас, в январе, тёплая. Котельная, что прежде работала на страх, теперь работает на совесть. Отлично работает.

И бабушкам тоже придётся спать по-походному. Ничего, им ли, поднимавшим целину и зимовавшим в палатках, пугаться мелких неудобств? Удобств-то много больше! Даже ватерклозетов два. Один поменьше, а другой побольше и — ура-ура! — с окном. Оба с биде, мейд ин финлянд. Культура!

А коридоры! Это же одно название, что коридоры, а по сути — комнаты, и пребольшие, и опять же с окнами. Можно на велосипедах кататься, маленьких, трехколесных. Ну, а чуть подрастут, внизу есть где погулять. И ясли есть, и детский садик. Не простые, а с изучением английского языка. То, что нужно.

Возьмём и заживём спокойной, устроенной жизнью. Без волнений и травм. Устроимся на работу, не денег ради, а во имя общественной пользы. Может, и «Поиск» сюда переведём, на радость ЦК ВЛКСМ. А, может, и нам при ЦК ВЛКСМ должности найдутся? Лисе так и вообще готовы в партию рекомендацию дать, вот прямо завтра. И Пантере дадут. А я пока в комсомоле побуду, мне хочется подольше оставаться молодыми.

Им, девочкам, тоже.

Завтра утром ехать в Шереметьево, садиться в авиалайнер, Ту-154, хороший, новый, я лечу первым классом. Я и Ефим Петрович. Остальные — общим. К полудню будем в Стамбуле, а вечером — открытие матча с Корчным. Виктор Львович, поди, заждался, он ещё вчера прибыл в Стамбул, по радио передавали. По Би-Би-Си. Интервью даёт: это, мол, будет великая битва!

Ужо-то поиграем! Давненько не брал я в руки пешек! Со Стокгольма. Соскучился даже.

Команда соберется в Шереметьево. Антон, Ефим Петрович, Нордибек и переводчик в штатском, товарищ Гасанов. Турецкого языка вы же не знаете, Михаил Владленович? Не знаю. Вот вам и подобрали классного переводчика, знатока современной Турции, нравов и обычаев. Можете не благодарить. Товарищ надежный, проверенный, будете довольны.

У нас, товарищ Миколчук, уже был один проверенный. Гипнотизёр в черных очках, экстрасенс, а оказался двуликим. Переметнулся в решающий момент. Позорище-то, позорище!

Товарищ Гасанов не такой, заверили меня.

Тогда я спокоен, ответил я. А язык-то он хорошо знает? Турецкий?

Превосходно!

Ну, и отлично.

Ещё принципиальный вопрос, Михаил Владленович: вам с Корчным рукопожатиями обмениваться не стоит.

С чего бы это вдруг, спросил я.

Он перебежчик!

Перебежчик — это военнослужащий, перешедший в расположение противника и сдавшийся ему. Корчной — человек штатский, войны мы ни с кем не ведём, стало быть, он не перебежчик, а невозвращенец.

Это что-то меняет?

Это всё меняет. Виктор Львович не был осужден нашим советским судом, и потому, согласно нашей советской Конституции, никакой вины на нём нет. Это первое. Если же Спорткомитет считает, что я не должен обмениваться рукопожатиями с кем-либо, пусть выдаст мне письменный приказ. И, если этот приказ будет иметь законную силу я, конечно, его выполню. Но и предъявлю президенту ФИДЕ, поскольку в регламенте матча обмен рукопожатиями — протокольная ситуация, и мне нужно мотивированное основание для отказа. Ваш приказ, товарищи.

Это не приказ, это рекомендация. Но серьезная рекомендация.

У каждой рекомендации есть фамилия, имя отчество, сказал я.

Вам это знать не обязательно.

Значит, и рекомендация необязательна. Вдруг её дает человек, от шахмат далекий? Из серии «лыжник советует трактористу»? Но знаете, я подумаю. Если поведение Корчного не будет соответствовать нормам, принятым в шахматном мире, я дам отпор с достоинством и честью, как полагается гражданину великой страны, построившей развитое социалистическое общество.

В общем, разошлись с чувством взаимного недопонимания. Мне же русским языком сказано — идти с Корчным на конфликт. А я вдруг Конституцию приплетаю, собственное мнение, «они хочут образованность свою показать».

А хоть бы и так. С матча вы меня не снимете. Хотите конфликтовать — сами и конфликтуйте. Пробейтесь сначала в финал, а там — хоть дерись. Нет? Не способны? Тогда ваши рекомендации, неподтвержденные опытом, оставьте себе.

Разговор этот был по телефону, третьего января. Знал ли Миколчук тогда о моем предстоящем награждении? Важно, что я знал.

Беру новый чемодан, немецкий, «травелайт», не слишком большой, с надежными замками. Впрочем, если украдут, то чемодан целиком. Сейчас-то красть не станут, вряд ли, за шереметьевских взялись основательно: половина сидит, половина трясётся, это мне Тритьяков сказал в утешение, возвращая фотоаппарат, единственное, что удалось разыскать. Да, в сфере обслуживания у нас кое-где порой встречаются отдельные проявления. Но с ними будет вестись непримиримая борьба. Вплоть до высшей меры.

Вместо «Грюндига» я выбрал «Алмаз-77», купленный в чернозёмском «ГУМе». Новая модель, но нет частотной модуляции, нет коротких волн. Зато советский. И лёгкий. «Спидола» тяжелая, да и другие наши приемники с короткими волнами тоже — «Россия», «Сокол», не говоря уж об «Риге» или «Океане». Но в Европе короткие волны не очень-то и нужны, там всё рядом — по нашим понятиям. А Стамбул — это Европа. Ну, наполовину.

Включил транзистор, проверить. Москву ловит хорошо. Отлично ловит Москву! Ещё Киев, Варшаву, Вену. И многое другое — на средних волнах. Послушал новости.

Председатель победившей на выборах турецкой народно-республиканской партии Бюлент Эджевит формирует новое правительство. Прекращены поиски пассажиров «Боинга 747» рейса восемьсот пятьдесят пять кампании Эр Индия, потерпевшего крушение у побережье Бомбея, двести семнадцать человек считаются погибшими. Хоккейный клуб ЦСКА сыграл вничью с московским «Динамо». И о погоде: в Москве ожидается малооблачная погода без осадков, температура ночью до минус пятнадцати, днем до минус пяти.

Это хорошо, ни туманов, ни метелей. Мы летаем выше тучи, не боимся непогод, такой у нас «Аэрофлот», зазвучала в памяти песенка из телепередачи. Но хорошая погода — залог соблюдения расписания.

Фотоаппарат я брать не стал. Пусть дома побудет, отдышится после плена, в себя придёт. Сейчас он напуган и растерян, хотя и радуется возвращению. Фотоаппарат будет у товарища Гасанова, опытного и разностороннего человека. Он обеспечит фотографиями хорошего качества и количества, будьте уверены.

Всегда уверены! Да и легче будет, он весит немало, мой «ФЭД».

Девочки мне помогали, подавали одно, другое, третье, но укладывал я всё сам. Бельё и рубахи, носки и галстуки. То, без чего невозможно обойтись в чужой стране. Да и в своей тоже.

— Ты, Чижик, прямо как армейский офицер: каждая вещь на своём месте, порядок прежде всего.

Я посчитал это комплиментом. А как иначе? Ездить приходится много, ездить приходится надолго, без порядка — никак. Пусть в буржуазных отелях есть и прачечные, и химчистки, и прочие необходимые службы, но всякое ведь может случиться. К примеру, забастовка. Но я, приветствуя борьбу трудящихся с капиталистическими заправилами, должен быть готов стойко переносить возможные неудобства. Не позволять им влиять на выполнение поставленной задачи. В данном случае задача ясная: победить Виктора Львовича Корчного.

Закрыл чемодан. Взвесил. Вес-то обычный, плюс-минус килограмм, но я после гриппа не в лучшей форме. Ничего, справлюсь. Помогут.

Уложил и сумку, ручной багаж. Документы, аккредитивы, всё прочее. То, без чего никак не обойтись. Деньги нам какие-никакие выделили, но запас карман не тянет. Первый класс Геллеру я из своих доплатил: чемпиону великой страны эконом-классом летать нехорошо. Политически неверно.

Всё, уложился, готов. Такси заказано на шесть утра. Пора ложиться.

Но я ещё минут пятнадцать смотрел в окно. На зимнюю Москву. Заряжался патриотизмом.

— Смотри, Чижик, — сказала Ольга, — если ты долго будешь вглядываться в Кремль, Кремль начнёт вглядываться в тебя. Не боишься?

— Praemonitus praemunitus, — ответил я, как ответил капитан Блад лорду Джулиану из моего любимого желтого томика «Библиотеки Приключений».

Всё, шестая книга завершена.