БАТУ

Я поймала её на набережной д'Орсэ[65] в огромном кабинете, самым великолепным украшением которого вместе с китайской вышивкой она была. Когда по зову её временного хозяина, тяготившегося столь прекрасным даром, я появилась у него, она сидела на дипломатических документах, разложенных на старинном столе, и была занята своим туалетом. Увидев меня, она сдвинула брови, соскочила на пол и стала кружить по кабинету между дверью и окном, особым, характерным для неё и всей её породы образом разворачиваясь и меняя лапу, коснувшись стены. Хозяин бросил ей шар из смятой бумаги, она засмеялась и совершила огромный прыжок, в который вложила всю неизрасходованную силу, показав себя во всей красе. Большая, как спаниель, с длинными мускулистыми ляжками, широким тазом, более узкой передней частью, довольно-таки маленькой головкой, с подбитыми белым ушками в чёрно-серый рисунок, напоминающий рисунок крыльев ночных бабочек. Презрительный оскал небольшой челюсти, густые усы, похожие на сухую траву в дюнах, янтарные глаза в чёрной оправе, взгляд, такой же чистый, как и цвет глаз, не способный дрогнуть под взглядом человека и никогда не солгавший… Однажды я захотела сосчитать чёрные точки на её мантии пшеничного цвета на спине и голове и цвета слоновой кости на животе – и не смогла.

– Она родом из Чада, – объяснил мне её хозяин. – Она могла бы быть и из Азии. Это снежный барс. Зовут её Бату, что означает «кошка», ей год и восемь месяцев.

Я забрала её; по дороге она грызла ящик и просовывала между рейками лапку, то выпуская, то пряча коготки, – это напоминало щупальца какого-нибудь морского цветка.

Никогда ещё в моём доме не проживало существо, столь близкое к природе. Повседневная жизнь показала мне её неиспорченный, совсем не затронутый цивилизацией нрав. Избалованный пёс рассчитывает, врёт, кошка скрывает и прикидывается, Бату ничего не скрывала. Она была совершенно здорова, от неё приятно пахло, у неё было свежее дыхание; я могла бы написать, что она вела себя как простодушное дитя, если б такие существовали. В первый раз затеяв со мной игру, она с силой схватила меня за ногу, желая повалить. Я строго прикрикнула на неё, она меня отпустила, выждала и снова взялась за своё. Я села на пол и сунула под её великолепный бархатистый нос кулак. Она удивлённо уставилась на меня, я улыбнулась и почесала ей голову. Она рухнула на бок, глухо заурчала и подставила мне свой беззащитный живот. Клубок шерстяных ниток, врученный ей в виде награды, растревожил её: запах скольких ягнят, задранных на бедных африканских пастбищах, пусть отдалённый и почти выветрившийся, почудился ей в этом клубке?..

Она улеглась в корзину, с доверием, как какая-нибудь многоопытная кошка, отнеслась к опилкам, а когда я вытянулась в тёплой воде, её улыбающаяся и устрашающая физиономия показалась вместе с двумя лапами у края ванны…

Она любила воду, и я часто по утрам ставила для неё таз с водой. Она била по воде, расплёскивая её, затем мокрая, счастливая принималась урчать. Любила важно прогуливаться по квартире с тапкой в зубах. Раз по двадцать катала деревянный шар по лестнице. На окрик «Бату» появлялась с очаровательным и нежным вскриком и задумчиво, с открытыми глазами, беззаботно устраивалась у ног горничной, занятой шитьём. Ела она неторопливо, осторожно, коготками брала кусочки мяса. Каждое утро я подставляла ей голову, она крепко хватала её всеми четырьмя лапами и шершавым языком вылизывала мои стриженые волосы. Однажды она очень сильно схватила меня за руку, и я её наказала. Обидевшись, она прыгнула на меня, и я с замешательством ощутила на себе её вес – вес дикого животного, его зубы, когти… Изо всех сил отшвырнула я её к стене. Она разразилась страшным мяуканьем, воем, заговорила на своём боевом языке и вновь пошла в наступление. Схватив её за ошейник, я ещё раз отбросила её к стене и ударила в морду. В эту минуту она, без всяких сомнений, могла серьёзно ранить меня. Но она не сделала этого сдержалась, взглянула мне прямо в лицо и задумалась… Клянусь, отнюдь не страх читался в её глазах. В этот решительный миг она – вполне осознанно – сделала выбор в пользу мира, дружбы, лояльного союза; улёгшись, она принялась лизать свой горячий нос…

Вместе с сожалениями о вас, Бату, во мне всегда жив укор: я корю себя за то, что прогнала подругу, в которой, к счастью, не было ничего человеческого. Впервые страх охватил меня, когда я увидела вас на четырёхметровой садовой ограде: вы очутились там одним прыжком – коты так и кинулись врассыпную. А в другой раз вы приблизились к собачке, которую я держала на коленях, примерились, безошибочно отыскали у неё за ухом место загадочного источника и принялись лизать, лизать… а затем, прикрыв глаза, стали покусывать. Я всё поняла и только тихо, сокрушённо проговорила: «Ах, Бату, Бату!» Обуздав свой стыд и плотоядие, вы вздрогнули всем телом.

Увы, Бату! Простая жизнь и дикая нежность не по нашему климату. Теперь вы живёте в зоологическом саду под романским небом; ров, который вам не одолеть прыжком, отделяет вас от тех, кто пренебрежительно относится к породе кошачьих; я надеюсь, вы забыли обо мне, которая, зная вашу непорочность во всём, кроме того, что заложено в вас природой, страдала от необходимости поместить вас в неволю.

Загрузка...