Дом последней надежды

ГЛАВА 39

А и хорошо горело.

Я стояла, закусив губу, и смотрела на огонь.

Не расплакаться… не думать, что там сейчас сгорают не только остатки дурной смеси, но и шелковые шарфы, расписанные Юкико, фигурки Араши, травы Мацухито…

…деньги, которые еще остались, ибо ширма стоила немало, но…

…сгоревшую надежду не купить. А они все мне поверили, что получится, что…

— Умеешь ты находить неприятности, женщина, — с легким упреком произнес тьеринг.

Он появился по первому зову, правда, не моему, но Бьорна. Вошел в дом. Потянул носом вонь и поинтересовался:

— Кого хоронить будем?

С ним пришли еще четверо, а я протянула горшочек. Открытый.

Он сунул пальцы и, понюхав, нахмурился. А затем спросил:

— Кто?

— Шину, — ответила я и кивнула, когда тьеринг добавил пару слов на своем.

Одна ли она ввязалась в это дело или втянула за собой того, кого и мужем-то не считает? А если не втягивала, то знает ли он? Догадывается?

— Надо убрать это. А лавку сжечь, — мне удалось произнести это спокойно.

Почти.

Наверное, голос все-таки дрогнул, если тьеринг, положив руку на плечо, сказал:

— Я помогу ее вернуть…

Здесь ведь не только наши товары… не на одну сотню золотых… и пусть часть лишь, но серебро оплавится… серебро еще выкопать можно, а что сделать с резной костью?

Искушение вынести все ценное было огромным, но тьеринг покачал головой:

— Нам не нужны лишние вопросы… и вы, уважаемый…

Лекарь выглядел растерянным.

Он был достаточно умен, чтобы понять: начнется разбира тельство и пострадают все.

— Хорошо, — тихо произнес он. — На уста мои ляжет печать молчания, клянусь в том светлой памятью… и полагаю, что вы, госпожа, нынешнюю ночь проведете подле постели мальчика, который нуждается в заботе… а мне придется отлучиться, ибо далеко не все нужные лекарства я взял…

Бьорн ушел за господином Нерако. Верно, мало ли что может произойти с человеком столь достойным ночью?

Я же…

Хотелось и плакать, и кричать…

Почему?

Чего ей не хватало?

Доверия?

Или уверенности, что заработать можно, торгуя обыкновенным товаром? Денег? Сомневаюсь, что Хельги беден или жаден. Новую шубу из чернобурки я заметила, но… денег не бывает мало? Или дело в чем-то ином, мне непонятном?

Шину была в лавке.

Ковыряла отмычкой в замке. Вот уж и вправду никогда не знаешь, какие таланты человек скрывает.

— Не стоит, — сказала я и протянула ключ. — Возьми… и было бы хорошо, если бы ты сейчас забрала весь свой товар и исчезла…

Шину побледнела.

Слегка.

Поднялась. Дрожащей рукой оправила платье…

А ведь тьеринг после этого будет прав, забыв дорогу к моему дому.

— Только это невозможно, верно? Обычно такие сделки если и заключаются, то на всю жизнь… и ты прежде подобным занималась, верно?

Молчит. И кривится. И тоже плакать хочет? Клянет себя за неосторожность? Что стоило припрятать столь опасный товар… или собиралась, но не успела?

Я не хочу узнавать подробности. Придется.

— Зачем?

— За мной… долг… остался, — тихо произнесла Шину. Смотрела она в пол. — Мой супруг… взял большую партию, а после умер… он убрал ее в тайник, а мне не сказал куда… убрал и умер. Я искала. Я обстучала весь дом, только… ничего…

— И тогда ты решила уйти?

Кивок.

Конечно, кто бы ни дал проклятое зелье, пусть спрашивает с законных наследников, а не с несчастной женщины, которая осталась без крова и средств к существованию.

— Пока вы… сидели тихо… меня не трогали… а вы полезли на ярмарку… и многие говорили, что мы хорошо торговали… золото… много золота. — Она тихо всхлипнула и лицо руками закрыла. — Меня нашли… и сказали, что если… что долг теперь на мне, и они понимают, что… я не смогу его отдать сразу. Они готовы подождать… а если я буду делать что скажут, то мой долг не увеличится…

И она согласилась.

Кто бы не согласился. Только… я больше не верила. Смотрела и не верила… быть может, конечно, все дело в страхе, одинокую женщину легко испугать, но… легкий аромат лжи портил ощущение.

А Хельги сжал кулаки.

Злится?

На меня? На нее? На тех нехороших людей, что воспользовались шансом?

И сколько она получила бы? Сомневаюсь, что Шину стала бы работать только на погашение мифического долга. Нет, ради долга так не стараются.

— Лавку я сама нашла. — Она вскинулась. — И все, что говорила… правда. Но еще ко мне отправляли бы людей, которые ищут забвения… это дорогой товар. Особый. И вам стоит сделать вид, что вы о нем не знаете.

Поздно.

— Нет. — Я открыла замок. И крышку откинула. Достала глиняный горшочек и, взвесив на ладони, позволила ему упасть.

— Я знаю, кто тебя примет. И кто присмотрит, чтобы ты не ушла, пока не будешь готова…

В темном храме найдется место еще для одной потерянной души, пусть бы она пока пребывала в теле…

— Двадцать золотых, — тихо произнесла Шину.

…и горшочков около сотни. Велико искушение вернуть их владельцам, но останавливает понимание: они не позволят так просто избавиться от себя.

Нет.

Действовать нужно радикально…

Шину увели.

Она не сопротивлялась, не цеплялась за руки, умоляя пощадить, она… будто разом потеряла интерес к жизни. Только в дверях произнесла, не оборачиваясь:

— Зря ты думаешь, что они тебе поверят… а если и так… безнаказанным это дело не оставят.

Понимаю.

И тем горше…

…только все равно…

Пожар и побег? Давка вспыхивает с четырех сторон. В ней останется довольно глиняных черепков, да и весь товар, который погибнет в пламени, хорошее алиби… Меня здесь нет. Я стою, смотрю, как догорает наша надежда на спокойную жизнь, и стараюсь не разрыдаться.

— Ничего. — Тьеринг разворачивает меня и обнимает, и теперь я не вижу огня, но лишь всполохи на броне Урлака. — Так оно правильно… боги видят.

Видят.

Мой взгляд останавливается на тени, которая не делает попыток притвориться человеком. Чернолицый бог смотрит на огонь.

Улыбается.

И как это позволите понимать?

Колдун пришел в себя к утру. Он открыл глаза, захрипел, выгибаясь, и я почти смирилась с тем, что нынешняя ночь будет худшей в моей нынешней жизни. Но хрип перешел в кашель, и мальчишку вновь вырвало. А когда я поднесла к губам его чашу с отваром, он сделал глоток и открыл глаза.

— Что…

Голос сиплый, сорванный.

А вот взгляд вполне ясный.

— Твоя старуха тебя травила, — сказала я и отвернулась к окну. За тонким слоем папиросной бумаги рождался рассвет. Небо, пока еще темное, прорезали тонкие нити солнца.

День будет ясным и морозным…

Пепелище, которое осталось от лавки, остынет и…

— Но мне обещали, что жить ты будешь. — Я отставила чашку. — Наверное, это хорошо.

Он ничего не ответил. Лег. Закрыл глаза. И руки подтянул к исколотой груди. На местах, где стояли иголки, спеклась кровь.

— Думаю, тебя стоит перенести к нам…

— Нет.

— Это не вопрос. — Я вытерла руки тряпкой. — Или полагаешь, мне надо остаться здесь и выхаживать тебя? Других забот нет?!

Спокойно.

Он не виноват… никто не виноват, кроме меня самой. Поверила. Проглядела… позволила себе переполниться чувством вины… как же, вместо того чтобы защищать бедных девушек, я довела наш дом до разорения…

Не я, Иоко. А я… я просто слишком многое доверила человеку, не потрудившись этого человека изучить. И получилось, что получилось. Надеюсь лишь, что наша жертва не была напрасной, и кто бы ни стоял за Шину, он поверит в случайность пожара…

…товар сгорел.

…обвинение мне не предъявят, что уже хорошо.

…Шину, которую можно было бы прижать новым долгом, я убрала. Вряд ли кто-то додумается искать ее в храме богини смерти. Да и самой на пользу пойдет. Я не сомневалась, что так просто Дзигокудаё ее не отпустит.

И надо думать…

…о том, как рассказать, что лавка сгорела?

Шину исчезла… и я не знаю куда…

Ложь?

Во благо?

Противно, но… иначе нельзя, ведь за домом будут следить. Наверняка пошлют кого-нибудь побеседовать с девочками. И вряд ли говорить будут прямо, а в болтовне можно ненароком выдать что-то… нет, я буду молчать. Сколько смогу.

А пожар… пожары случаются, и у нас есть возможность пережить его. Начать снова, только… я прислонилась лбом к холодной стене: позволят ли? Не потому, что я виновна… или мы виновны… если они решат, что вина есть, то жизнь моя не будет стоить и гроша, не говоря уже об остальных…

— Вам плохо?

Мальчишка попробовал сесть, но он был еще слишком слаб, а потому неловкое движение, и он сам себя опрокинул. Зашипел сквозь стиснутые зубы.

— Я просто устала, — со вздохом призналась я. — Ночь выдалась… длинной…

И она еще не закончилась, хотя за окном вспыхнул рассвет.

Самое разумное в моем случае — покинуть город.

Убраться подальше от матушки и ее любовника, от их навязчивого желания убить меня. От торговцев забвением, с которыми все будет не так просто. От моих соседей на рынке, весьма обрадованных пожаром. И готова поклясться, что они сделают все, чтобы лавка, напоминающая о делах прошлых, не восстала из пепла… только куда нам идти?

Нас нигде не ждут, кроме проклятого города, в котором обретают чудовища. И чем дальше, тем более… реалистичного? Пожалуй, так видится мне этот вариант.

Ни одно чудовище с людьми не сравнится.

— А я тебе говорила, что они не успокоятся! — Араши пинала огромный бронзовый котел, в котором в незапамятные времена, когда дом был многолюден, варили похлебку слугам.

Ныне котел зарос сажей и пылью.

Внутри поселилось паучье семейство, а на боку появилась вмятина неизвестного происхождения.

Кэед молчала.

Юкико… полагаю, сидела рядом с колдуном, которого все-таки перенесли в мой дом. Он протестовал, но с Бьорном и не всякий здоровый человек спорить решится.

Жить будет и поправится, хотя и не сразу, ибо яд вошел в кровь, а потому мальчишке надлежало воздержаться от обращения к силам своим и приналечь на рисовый отвар, весьма полезный для желудка.

Мацухито вздыхала тоненько и на меня поглядывала… догадывается?

Нет.

Господин Нерако не скажет ей. Он понимает, чем опасно случайное слово и… Мацухито не умеет притворяться… наверное, не умеет. Я ни в чем больше не уверена.

Ни в ком.

— Что мы будем делать дальше? — тихий вопрос Кэед заставил Араши отступить от котла. Она пожала плечами и сказала:

— Строить наново… может, в сундуках чего уцелело?

Уцелело.

Серебро, которому огонь не повредит. Кое-какие камни… правда, есть вероятность, что треснули они от жара…

— А если и ее сожгут?

Кэед провела пальцами по шелковому платку, на котором проявлялась тоненькая ветка рябины. Вышивка только наметилась, но…

— Еще одну построим.

— И ее сожгут… и будут жечь раз за разом, — она говорила, проводя по стежкам пальчиком. И голос ее был тих, спокоен.

— Охрану наймем! — Араши не собиралась сдаваться и вновь пнула котел.

— Это не поможет…

— Мы уедем. — Я коснулась волос Кэед, но та отстранилась. — Тьеринги будут строить свой город…

— Слышала… на проклятой земле.

— Любое проклятие можно снять…

Она поднялась.

И отказалась от помощи. Она ступала осторожно, с трудом удерживая равновесие, и каждый шаг причинял немалую боль, но Кэед она была сейчас нужна.

Я отступила.

Ей надо пережить. Смириться. И понять, что это еще не конец… наверное.

— А… — растерянный голос Араши заставил меня обернуться. — Вы куда?

— Спать, — честно ответила я.