Дом последней надежды

ГЛАВА 44

Дом моей матушки располагался если не в самом цен тре города, где стояли дома людей благородного рождения и близких к Наместнику, то в самой черте его, выделяясь среди прочих красными крышами. Изогнутые крылья их сияли на солнце, истаявший снег омыл их, добавив света.

Высокая ограда.

И псы за ней… раньше она не держала собак, утверждая, будто боится их куда больше, нежели грабителей. А теперь вот… мой призрачный страж ворчит, и пара огромных зверей, заслышав его, замолкают. Они падают на брюхо и ползут, к немалому удивлению слуги.

Этого не знаю.

Мрачного вида мужчина, который одарил нас с Араши крайне неприязненным взглядом. Будто ножом полоснул.

И второй выглядывает из конюшни… его лицо перечеркнуто шрамом, который разбил губу надвое, и части срослись неровно, отчего похоже, будто слуга кривится в улыбке.

Третий…

Он держится в тени дома.

Идея больше не кажется мне привлекательной, но отступать поздно. А во дворе появляется колдун. Мы кланяемся, не спуская друг с друга внимательного взгляда, и тень его дрожит, а после тает.

— Будь осторожна, маленькая глупая женщина. Не слишком полагайся на свой дар, — говорит он шепотом, когда я оказываюсь достаточно близко, чтобы услышать. — Не все, что ты видишь, сокрыто… и явное порой явно, а гора является горой, не драконом…

Он улыбается.

Безмятежно.

И прячет руки в широких рукавах кимоно. А я вдруг ловлю себя на мысли, что исиго еще молод, пожалуй, ровесник нашего, если не моложе. Сегодня он был с непокрытой головой, и я обратила внимание на тонкие седые прядки в волосах. И на белые же шрамы, покрывавшие щеку…

— Я хочу тебе помочь, — сказала я также шепотом.

Удивление. Легкое, что весенняя тень на воде. И столь же скоротечное.

— Госпожа добра ко мне…

Поклон.

Араши держится рядом. Ей неуютно в женском платье, но она изо всех сил старается, изображая из себя трепетную девицу. Поначалу я хотела взять с собой Кэед, но той слишком тяжело ходить, да и… как знать, не придется ли нам покидать этот дом в неподобающей спешке.

Девочка-оннасю идет по пятам.

— Мне здесь не нравится, — сказала Араши, когда мы поднялись на первую террасу. — Видела те рожи? Разбойники, как пить дать…

— И некоторые прозрения случайные бывают как никогда близки к истине… — сказал исиго словно бы в никуда.

— Вы о чем?

Матушка моя ждала нас в дверях дома.

Она готовилась.

Она надела фурисодэ цвета молодой травы, из-под которой выглядывало более темное платье, а из-под него еще одно, чуть светлее, но отделанное более темной нитью. Широкие рукава спускались едва ли не до земли, подчеркивая изящность рук. Плотный воротник был высок, и шея казалась на удивление тонкой.

— О пустом, госпожа моя… о том, что девичье воображение чересчур ярко, а действительность обычна…

— Я же просила, говори нормально.

Она слегка поморщилась.

Впрочем, под толстым слоем пудры было сложно прочитать выражение лица ее.

— Я рада, дочь моя, что ты стала взрослой и разумной, коль приняла непростое решение просить прощения у меня…

Я поклонилась, ничего не ответив.

Мне надо остаться здесь на ночь.

— …наша вынужденная разлука больно ранила мое сердце…

Матушка протянула ко мне руки и легонько коснулась плеч.

— Но я прощаю тебя…

— Спасибо, — мне с трудом удалось выдавить это слово, а второе вообще едва не застряло в горле, — матушка…

Мы пили чай.

И говорили.

О снеге. О весне, которая вот-вот наступит, и наверняка через пару дней зарядят дожди. О том, что станет сыро, а горячие камни нынче дороги… о сливах, что зацветут, и о тысяче иных совершенно неважных вещей, само существование которых, пожалуй, было оправдано лишь вот такими разговорами.

— Я так соскучилась, дорогая, — сказала матушка почти искренне. — Ты ведь останешься на ночь? Я знаю, что не скоро смогу увидеть тебя вновь…

— Конечно, матушка.

А вот теперь она удивилась.

Неужели полагала, что откажусь… а ведь полагала… и дальше что? Вечер, сумерки, которые скоротечны… темнота и сопровождение, без которого меня нельзя отправить. Тихий темный закоулок.

Разбойники.

Безутешная мать оплакивает дитя…

Я икнула и поспешно зажала рот рукой. А ведь, не появись у меня необходимости остаться в доме, я бы нашла предлог откланяться. И от сопровождения отказалась бы, несомненно, но… им не обязательно идти с нами, они и догнать способны.

— Тогда, дорогая, — матушка быстро справилась с собой, — думаю, тебе стоит отдохнуть. Я помню, сколь слаба ты здоровьем. Стоит его поберечь.

Молчаливая служанка, слишком коренастая и с руками грубыми, отвела меня в дальнюю часть дома, предназначенную для гостей. А что стало с моими комнатами?

Какая разница.

Окна выходят во двор, и во дворе этом я насчитала шестерых слуг. Зачем столько? Здесь и в прежние времена не держали больше трех. А вот служанок не было, кроме той женщины, которая теперь разговаривала со слугами. И держалась так, что становилось понятно: именно она здесь главная.

Ох, сдается, на эту ночь не только у меня имеются планы.

— И что мы будем делать? — поинтересовалась Араши, подбрасывая на ладони спелое яблоко.

— Ждать…

Яблоки алой горкой лежали на блюде. Лаковые бока. Налитые. Спелые… где она взяла такие посреди зимы? Так и тянет попробовать…

И не только меня.

Араши поднесла яблоко к губам, но я успела перехватить руку.

— Не стоит. Моя матушка… не настолько щедра.

…если для этой щедрости нет причин.

— Отравленное? — с некоторым сожалением произнесла Араши и все-таки вернула яблоко на блюдо.

— Быть может.

Или наполненные вполне безобидным сонным зельем… скажем, я в последнее время жаловалась на бессонницу или вот кошмары… или еще на что-нибудь… вот и приняла зелье, а там… что она придумала? Нападение разбойников? Тихий дом, где обитает лишь бедная слабая женщина — хорошая цель.

— Может, просто по голове ей дадим? — предложила Араши, которой ожидание давалось тяжело, а уж кимоно, сковывавшее движения, и вовсе раздражало безмерно.

— А колдун?

— И колдуну дадим. — Она подергала пояс, но, завязанный Кэед, тот не поддался. — Как вообще в этом живут?

— Обыкновенно…

…ходят маленькими шажками, с трудом сохраняя равновесие или же делая вид, что сохраняет… хрупкость и слабость.

Неожиданность.

Араши наклонилась и, задрав подол, поскребла ногу.

Ожидание.

И прогулка по саду, который несколько зарос, но не настолько, чтобы казалось это неряшливым. Пруд и редкие золотые рыбки… молчание, ибо угасшая беседа не спешила рождаться. И ощущение, что само мое присутствие несказанно тяготит матушку.

Ужин, к которому я не притронулась.

А она будто и не заметила.

Лишь колдун ел за троих, нимало не заботясь о том, как это выглядит.

Тревога.

Псы, которых отправили на псарню. И сумерки.

— А ты знаешь, что в этом доме много мертвецов. — Мальчишка-призрак выбрался из стены и, прогулявшись по столу, встал на руки. — Никогда еще столько не видел… только они молчат.

Колдун вздрогнул.

Поднял голову, но…

…слеп.

Взгляд его мечется, он чувствует близость призрака, но не видит его. И это заставляет нервничать. Исиго поворачивается ко мне, и я осторожно качаю головой: мальчик не опасен.

Пока.

— Я устала. — Матушка поднимается первой. — Если бы ты знала, дорогая, как тяжело мне приходится… одной… будь ты хорошей дочерью, никогда бы не оставила мать…

Она сама нас выгнала.

Но я склоняю голову: сейчас не время спорить. И возвращаюсь в комнату.

Ждать.

Служанка приносит воду для омовения. И долго, пристально разглядывает комнату. Взгляд ее то и дело останавливается на окне. А после того как она уходит, я касаюсь ставен. Так и есть, не заперты, и вообще тонкая рама держится на честном слове. Чуть нажми, и выпадет…

— Здесь и вправду много мертвецов. — Мальчишка входит сквозь стену и осматривается. — А она злая… на тебя злая… и на колдуна… она говорит, что заставит его кровью кашлять, если он не поможет… а он говорит, что она сама все решила и помощь не нужна… и… еще сказал, что с него хватит. Он не хочет больше убивать людей. И она может заставить его умереть в муках, но он лишь вернется к своему повелителю…

Мальчишка замер, прислушиваясь к чему-то.

— Та женщина совсем глупая… нельзя убивать колдуна, тем более такого… он же проклянет. А проклятие мертвого колдуна ни один живой не снимет… но ты не спи.

— Не буду.

Я все же присела.

И мальчишка опустился рядом. Я ощущала его присутствие, и отнюдь не как призрака. Холод только если что… а так, казалось, если коснусь, то…

— Тебе еще рано уходить. — Он вытащил из уха червяка и раздавил его пальцами. — Здесь много крови… и много силы… она совсем глупая… чужой кровью долго жить не будешь.

Он вздохнул.

И Араши вздрогнула. Поежилась. Побледнела. Одно дело живые, живых она не боялась, а вот мертвецы — это совсем другое. Она не видела его, но…

Чувствовала?

И кажется, куда лучше, чем колдун.

— Воины, — произнес мальчишка, — стоят на краю… они живут рядом с гранью, а потому слышат больше, чем обычные люди… они не зрячие, но уже и не слепые. Скажи ей, что бояться нечего.

Я передала слова.

Араши же вскинулась.

— Я не боюсь… я… узел развязать не могу, — пожаловалась она с раздражением дергая пояс. — Накрутили тут… чтобы я еще раз… чтобы… — Она пыхтела, что раздраженный еж, прикрывая этим притворным гневом свой страх. — Терпеть не могу эти… отец никогда не требовал, а тетка… запихнула… девушке положено… а кто бы еще спросил, чего она хочет…

Мальчишка рассмеялся.

— Передай ей, что она забавная… я бы взял ее в жены.

Вряд ли Араши обрадуется.

Но я передала.

Она же фыркнула и сказала:

— Лучше пусть посмотрит, чем эти занимаются… а то же ж…

Это было разумно. И мальчишка кивнул, признавая и подтверждая, что просьбу исполнит. Он исчез, и надолго, а я помогла-таки Араши справиться с упрямым поясом.

— Я не боюсь, — сказала она, глядя мне в глаза. — Я… не боюсь.

— А я вот очень даже.

И это было честно.

Трехцветная кошка, пожалуй, мелкая и тощая, такой место на улице, а не в приличном доме, выскользнула за дверь. Она отсутствовала долго, слишком долго, чтобы я не нервничала, и когда почти решилась идти за ней, вернулась. Кошка взлетела на подоконник, зашипела, встопорщив шерсть, и выплюнула коричневый сверток.

А после превратилась в девочку.

И сказала:

— Они воняют.

— Спасибо. — Сверток я развернула.

Темная кривая косточка. И темный же палец. Ссохшийся. Уродливый. Скорее похожий на старый финик, нежели на часть человеческого тела.

И что с ним делать?

Я, преодолев брезгливость, подняла его.

Влажноватый и… живой? Палец дернулся… и дергался… и попытался освободиться. Он извивался, что червяк, а когда я положила на пол, уверенно двинулся к порогу. Надеюсь, он хозяина ищет, а не мою матушку. И… я вынесла его за порог.

И громко сказала:

— Я не ищу с тобой вражды…

А стоило закрыть дверь, как за ней раздались шаги. И готова поклясться, что исиго, умевший ступать беззвучно, нарочно позволил ощутить свое присутствие.

Стоило ли считать это благодарностью?