Дом Утраченных Грез

10

Это действительно стоило того, чтобы прятаться в кустах! Все подсматривать да ожидать! Он с удовольствием просидел бы здесь еще год, чтобы своими глазами увидеть, как Лакиса гонят из его собственного дома. Ему пришлось сорвать с себя шейный платок и заткнуть себе рот, просто чтобы не было слышно, как он хохочет во все горло. Он едва не выдал себя, катаясь в кустах и колотя кулаком по земле. Беги, Лакис, дурак! Беги, нелепый старый мошенник!

Он до сих пор не может удержаться от смеха. Как это произошло?

Сперва что-то плохое случилось с мужчиной. Какая-то авария. Это объясняло его отсутствие Англичанка одну ночь провела не дома; потом другую ночь в доме, одна. Не стоило ей спать в этом доме одной. В деревне говорят – автомобильная авария. Англичанин напился и разбил свою машину. Но что-то там было еще. Никогда одним этим не обходится.

А ночью, когда никого из них не было, лиса вернулась и утащила другую курицу. Так что, поскольку куры были Лакисовы, он взял пример с лисы и тоже унес курицу. В тот же вечер приготовил ее. Она оказалась старой и жесткой, но по крайней мере все спишется на лису.

Теперь за женщину некому было заступиться.

Он видел, как она позвала солдата в сад, и это, считал он, было неразумно с ее стороны. Вот так, сказал он своим овцам, – словно обращаясь к юной аудитории, по-другому не способной воспринять добрый совет, – и начинаются все беды. Покачал головой и вытащил из кармана промасленный мятый сверток. Развернул коричневую бумагу, в которой был кусок овечьего сыра и горсть черных оливок. Отрезал сыру, бросил в рот оливку.

Всем женщинам, догадывался он, грозит попасть в такую беду. Женский пол более расположен к игре. Она, может, только приняла предложение солдата донести воду, и это понятно. Но таким образом оказалась в долгу. Сейчас она, возможно, попыталась расплатиться сигаретой-двумя, но вдобавок между ними возникла небольшая торговля. И машина заработала. А механизм торговли между людьми не такой, как в технике: отличие в том, что запустить-то его легко, а вот остановить гораздо трудней.

Он отрезал еще сыру. Он давно понял, что несравненно лучше вообще избегать всякой торговли. Несравненно лучше не усложнять себе жизнь такими отношениями. Он тоже мог бы заплатить Лакису за одну из его старых кур. Но тогда пришлось бы делать вид, что он забыл их прежние распри; и Лакису пришлось бы делать вид; и за всем, что бы они ни сказали друг другу, оставалось бы больше слов не сказанных, чем сказанных, и какую проституцию и недопонимание это породило бы! А так – никакой торговли, никакого долга, разве что курица, за которую он уже расплатился новорожденным барашком и расплатится снова, нет вопросов.

А молодой солдат, прошедший здесь на другой день, думая, какой он неотразимый красавец, рискнул, не пожалел себя. Явился за долгом – и миг, взмах ресниц, взгляд и ответный взгляд, и вот уже готова была свершиться новая, более сложная сделка.

Но случилось что-то еще. Что-то, на мгновение испугавшее его своей неожиданностью, испугало Манусоса, пастуха, который наблюдал за домом. Какая-то медленная волна прокатилась над холмом и берегом и молочно-белой дымкой начала сгущаться перед его глазами, когда солдат смущенно сел рядом с англичанкой. От земли пахнуло едва уловимым ароматом, каким-то бродильным запахом, отождествляемым с женщиной, которому было не подобрать названия. Аромат был знакомый, ему уже приходилось чувствовать его прежде, и это было самое пугающее. К горлу подступила тошнота. Послышался гул, воздух задрожал, и Манусос понял – нужно действовать быстро.

Рискуя выдать свою привычку наблюдать за домом, он собрал овец, погнал к ее воротам и, выкрикнув приветствие, смог остановить мгновение. Проткнуть растущее вздутие, как пузырь. Молочная дымка свернулась, исчезла чуть ли не обозленно, как пальцы ребенка, отпрянувшие от огня.

Он вмешался. Спас ее, не от солдата, но от самой себя, или, может, даже не от самой себя, а от бесовского наваждения, преследующего в этом опасном месте.

Он давно уже не видел, как возникает эта дымка. С того первого раза, когда все случилось, может, всего дважды. Теперь англичанин в долгу перед ним. Он знал, что она обрадовалась его появлению. Он понял это по удивлению, застывшему на ее губах. Теперь они вступили в торговлю, но ей не догадаться о разменной валюте. Она и не узнает. Он молил Бога, чтобы она никогда этого не узнала.

Но произошло и еще кое-что удивительное. Уже после того, как он пошел дальше, когда повел овец обратно на гору. Манусос обернулся, чтобы взглянуть на дом, и увидел Лакиса, прячущегося в оливковой роще совсем рядом. Сколько он там просидел? Он тоже должен был видеть все, что случилось – или не случилось – между женщиной и солдатом. Значит, он тоже должен был видеть, как возникла мутная дымка, и тоже почувствовать ее неуправляемую силу.

Интересно, другим это тоже видится как дымка, как туман? Другие чувствуют этот запах, который ни с чем не спутаешь? Доступно ли это вообще другим, вроде Лакиса? Манусос не мог на это ответить. Он никогда ни с кем не говорил об этом – так как бы он узнал хоть что-то о том, что они видят или чем им это кажется?

Лакис подошел к дому сзади, от оливковой рощи, и пролез сквозь живую изгородь – странный способ для хозяина. Манусос услышал, как он громко поздоровался своим поросячьим голосом, увидел англичанку, вышедшую из дома, одетую на сей раз более пристойно. Лакис попросил чашку кофе, но она будто и не слышала его просьбы. Женщина курила и была явно не в себе после того, что недавно случилось. Лакис этого не заметил. Неожиданно он принялся пересчитывать кур. Манусос не мог разобрать всего, что говорил Лакис, но слышал, как он повысил голос, чтобы она поняла его. Может, это она украла у него кур? Да? Нет? Ха-ха! Ты воруешь У меня кур?

Тут заревел осел. Лакис, словно ослиный рев послужил ему сигналом или напоминанием, подошел к женщине сзади, обхватил ее грудь и стиснул! Такой дурацкой попытки соблазнить женщину Манусос еще не видывал. Ошарашенная англичанка отскочила в сторону.

Лакис игриво засмеялся и потянулся к ней, может, хотел погладить ее по руке, чтобы успокоить. Она невозмутимо раскурила сигарету посильней и ткнула ею в его черную от загара руку. Взвыв, Лакис сделал попытку схватить ее, но она взяла со стола тяжелую «молнию» и взмахнула ею. Манусос видел, как лампа, сверкнув на солнце, описала дугу и обрушилась на голову Лакиса, угодив ему в левую бровь. Раздался глухой удар, такой сильный, что его эхо отозвалось среди шершавых валунов на вершине горы. Это стоило видеть! Манусос даже прикусил себе пальцы!

Над глазом у Лакиса сразу заалела полукруглая рана. Даже издалека она была размером со зрелую сливу. Лакис отшатнулся и, увидев, что женщина снова взмахнула фонарем, бросился к воротам. Уморительно было смотреть, как он дергает защелку и не может ее открыть. Он пронзительно визжал, как поросенок. Фонарь полетел в него, тогда он одним прыжком перемахнул через ворота и приземлился на зад, вскочил на ноги и бросился бежать по тропинке. Она пробежала несколько метров вдогонку, швыряя в него камнями.

Манусос еще смеялся, когда увидел, как разгневанная женщина возвращается по берегу. Она взяла весло и ударила им по уключине, раз, другой и третий, словно лодка была виновата в том, что ей нанесли оскорбление. Потом забралась в лодку, села и заплакала; у него сразу пропало всякое веселье, потому что тут грех было смеяться.