Дом Утраченных Грез

22

Послеполуденный зной тяжелым одеялом лежал на море. Лодка, оставленная на глубокой воде, сонная и неподвижная, была приклеена к собственному отражению; якорные веревки обвисли за ненадобностью сопротивления. Воздух был несвеж и горяч, как дыхание спящего.

Майк, Ким и Никки, подстелив под себя полотенца, лежали в жидкой тени одинокого тщедушного деревца на сухой полоске пляжа между садом и неподвижным морем. Открытая бутылка красного вина была, поскольку вино слишком нагрелось, опустошена только наполовину. Неподвижность выпарила их до полубессознательного молчания. Они доходили на медленном огне; мысли еще вяло варились, хотя пузырьки слов не поднимались на поверхность.

Майк думал о том, как работал утром, пока женщины ходили на горячий источник. Не найдя подходящей темы, он попробовал по-своему повторить картину из заброшенного монастыря, изображавшую отшельникавора, пронзенного стрелой. Его привлекала пластичность композиции, в которой одни фигуры были изображены крупными, а другие, расположенные по спирали, отведены на задний план. Он проработал час, кляня перелом, из-за которого рука еще плохо подчинялась ему; он сам удивился тому, что получилось в результате. К возвращению Ким и Никки у него уже было чем сразить их.

Они стояли под виноградным пологом, рассматривая картину и кивая.

– Сильно, – сказала Никки. Обернулась к нему и повторила: – Сильно.

– Потом написано. В буквальном смысле. С меня просто лило на холст, так и писал по поту.

Ким поймала себя на том, что следит за ним и Никки, стараясь уловить какие-нибудь мелкие знаки, говорящие об их близости.

– Ради этого ты и приехал сюда, – сказала она.

Майку захотелось пояснить смысл изображенного.

– Вот эта пещера. Когда-то она была пещерой Артемиды. Потом христиане приспособили ее для своей религии и в ней поселился Иоанн-анахорет. Но Артемида обращала свои жертвы в оленя, прежде чем поразить их стрелой; Иоанн-анахорет был сражен стрелой, когда монахи ошибочно приняли его за оленя. На оригинале в небе присутствуют одновременно солнце и луна. Христос – это солнечное божество, Артемида – лунная богиня. Это ее знак, понимаете?

– И что ты говоришь своей картиной?

– Картина изображает борьбу христианства и древней религии за обладание священной пещерой и душой анахорета.

– Может быть, – проговорила Никки, – может быть, борьба все еще продолжается. Может, богиня до сих пор не уступила этот маленький остров.

Сейчас Майк лежал и думал о том, что сказала Никки. Кожа под гипсом зудела. Не меньше зудело и воспоминание о побоях, нанесенных ангелом-воителем. Свирепый облик святого время от времени вспыхивал перед ним, дерзкий, грозный, и ему стоило почти физических усилий заставить себя не думать о нем. Но полностью избавиться от воспоминания никогда не удавалось. Оно зудело. Становилось мокрым от пота. Жгло, но всегда на краю сознания. Как глаз над алтарем в церкви – стоило ему раз впиться в вас взглядом, и уже было невозможно избавиться от ощущения, что он мрачно смотрит на вас, хоть вы и повернулись к нему спиной.

– О чем думаешь? – спросила Ким.

Майк, очнувшись, собирался сказать в ответ что-нибудь успокаивающее, но тут понял, что она разговаривает с Никки.

– Догадайся, – пробормотала Никки в песок.

– О Крисе?

– Правильно. Я как раз думала, что ничуть не удивилась бы, если бы он последовал за мной сюда.

– Если не хочешь, чтобы что-нибудь случилось, то и не думай об этом. Мысли здесь имеют неприятное обыкновение материализовываться.

Майк неожиданно сел и сказал:

– Привет, Крис!

Женщины в ужасе обернулись. Потом с облегчением вздохнули. Никакого Криса не было. Ким выдрала пук сухой травы и швырнула в Майка. Несколько травинок прилипли к волосам на смазанной маслом груди Майка. Все снова растянулись на песке.

Что-то небольшое потревожило поверхность неподвижного моря. По воде прошла рябь, и снова все успокоилось.

– Он знает, где ты? – спросила Ким.

– Нет.

– А кому-нибудь ты говорила, куда собираешься?

– Сказала матери.

– Не думаешь, что он первую ее спросит?

– Догадывалась.

– Значит, хотела, чтобы он узнал, где тебя искать, – сказал Майк.

– Нет. Да. Замолчи, Майк.

– Да, замолчи, Майк, – присоединилась Ким.

Майк замолчал, как было велено, замолчали и женщины. Никто не проплывал мимо, ничто не тревожило воду. День замер, и само время будто остановилось. Но все же оно худо-бедно как-то двигалось, потому что солнце немного скатилось вниз, его отражение отплывало все дальше. Противоположный берег постепенно тускнел. Майк почувствовал какое-то изменение в тени дерева. Он повернул голову и озадаченно заморгал. О, моя вещая душа!

Крис! Ты опоздал примерно на полчаса.

– Прекрати, Майк!

– Да, Майк, прекрати!

– Я поехал не в ту деревню, – сказал Крис.

Ким и Никки одновременно оглянулись.

– Не может этого быть! – вырвалось у Ким.

– Что? – воскликнула Никки. – Что?

На тропинке стоял Крис с кожаным чемоданом в руке и свирепо смотрел на загорающую троицу. На нем были городские ботинки, черные джинсы и черная рубашка, что еще больше подчеркивало восковую бледность его кожи. Лицо блестело от пота. Лоб собран в тревожные горизонтальные складки, а над переносицей – будто вертикальные прорезиненные впадины, как очертания долин на рельефной карте. Ручейки пота бежали от черных волос к голубой тени под тяжелым подбородком. Черная рубашка не скрывала огромных кругов под мышками. Он просто плавился от жары.

– Не в ту деревню? – переспросил Майк.

– Как ты посмел? – завопила Никки, вставая.

Крис наконец опустил чемодан на землю и взглянул на нее.

– Что значит – не в ту деревню? – весело рассмеялся Майк.

Теперь все были на ногах.

– Вид у тебя усталый, – сказала Ким.

– Как ты смеешь преследовать меня здесь! – кричала Никки. – Как ты смеешь!

– Можно мне стакан воды? – попросил Крис.

– Могу предложить кое-что получше, – сказал Майк.

– Ты не имеешь права! Никакого права.

– Подойдет и вода. Я шел пешком из Лиманаки.

– Не давай ему никакой воды! Только посмей дать ему стакан воды! Только посмей дать ему что-нибудь!

Ким взяла чемодан Криса и пошла с ним через сад к дому.

– Ты шел пешком из Лиманаки! Майк, он пришел сюда пешком из Лиманаки!

– Поставь чемодан! Он не остается! Ты не остаешься здесь! – командовала Никки, идя на шаг впереди Криса и Ким; каждый раз Крис едва не утыкался носом в ее разъяренную физиономию. – И не вздумай усаживаться! Не вздумай!

Майк протянул Крису стакан пива, и Крис уселся за стол.

– Спасибо, Майк, – сказал он многозначительно.

– Господи Иисусе! – взорвалась Никки, вбежала в дом и хлопнула дверью.

– Так, значит, шел из Лиманаки? – спросил Майк.

– Не всю дорогу. Часть проехал в кузове грузовика с козлом. Вы действительно здесь живете? – Он посмотрел вокруг как человек, которого заманили в ловушку.

– Да, – призналась Ким. – Как ты нашел нас?

– Человек в деревне помог, у него над глазом большой кусок пластыря. Сдается, что сначала он не хотел говорить.

– Лакис, – сказали, переглянувшись, Майк и Ким.

Никки появилась опять:

– Ты мне скажи, чего ты надеешься добиться, преследуя меня?

– Ты права, я преследую тебя, – ответил Крис, подумав секунду.

Никки вдруг успокоилась:

– И на что ты рассчитываешь? Чего, по-твоему, сможешь добиться, свалившись мне на голову? Может, в твоей дурацкой башке созрел какой-нибудь необыкновенный план?

Крис посопел-посопел и ответил:

– Я приехал, чтобы увезти тебя домой.

– Черт! – завопила Никки. – Черт, черт, черт! – Одним прыжком она преодолела патио, промчалась через сад, выскочила на тропинку, идущую вдоль берега, и скрылась из глаз.

Майк и Ким подсели к Крису. Ким спросила, какая погода стоит дома, в Англии. Крис – как они переносят здешнюю жару. Майк поинтересовался политической обстановкой в королевстве. Крис рассказал забавную историю о тележурналисте и яйце. Ким вздохнула и сказала, что ни по чему такому не скучает, Майк вздохнул и сказал, что все-таки скучает, иногда. Они уехали три месяца назад, а говорили о родине так, словно прошло уже много лет. Об отношениях Криса и Никки никто ни словом не обмолвился.

– Ты бы лучше отвез Криса в деревню и устроил его там, – предложила Ким Майку.

– Никки остановилась у вас?

– У нас нет места, – ответил Майк, с неохотой поднимая чемодан Криса. Ему не слишком улыбалось ехать с Крисом, но не хотелось, чтобы и Ким везла его в деревню.

Когда они были на полпути к тропинке, Ким вернула Майка и прошептала ему:

– Отведи его куда-нибудь выпить или еще чего придумай. Задержи на некоторое время.

Майк нашел Крису жилье как можно дальше от гостиницы, где остановилась Никки, что составляло ярдов пятьсот. Это была старая обветшавшая вилла с мраморными полами и едким запахом нафталина. Со старинных ставен отслаивалась серая краска, во дворе кукарекал петух. Крису вручили громадный медный ключ дюймов в семь длиной, чтобы он мог самостоятельно уходить и возвращаться.

Крис скинул пропитавшуюся потом одежду и залез под душ. Потом облачился в шорты до колен и пурпурного цвета футболку, такую яркую, что Майк содрогнулся. Они зашагали по мощенной булыжником улице к центру деревни, и тут Крис обнаружил, что ключ слишком велик и не лезет в карманы, пришлось нести его в руке. В таком виде он походил на человека, собирающегося разрешить какую-то тайну.

Они проходили мимо церкви Девы Непорочной, и Майк завел его внутрь. Пятна красной краски, покрывавшие глаз, стали бледней, но еще были очень заметны.

– Это что, дурной глаз? – спросил Крис.

– Да, – рассеянно ответил Майк.

Дело его рук тоже оставалось на месте.

– Зачем им в церкви дурной глаз?

– Ты неправильно понял. Глаз на стене для того, чтобы отводить дурной глаз. То есть если кто из прихожан пытается сглазить человека, изображение на стене отводит чары, оберегая остальных прихожан от недобрых последствий сглаза.

– У кого же дурной глаз?

– Он может быть у тебя, у меня. У любого, кто желает зла другим людям.

– Ты прав, – сказал Крис. – Рад, что мы сразу все выяснили.

Майк посмотрел на него. Знает ли он? Никки заявила, что рассказала Крису об их связи, но Майк сомневался, можно ли ей верить. Безусловно, Никки способна на такое, но она могла и солгать, просто чтобы завести его. По поведению Криса судить, правду она сказала или солгала, было невозможно. Его взгляд метался по сторонам, словно он никак не мог понять, каким образом жизнь так сразу занесла его в такую дыру. И еще он избегал смотреть Майку в глаза. Он был взвинчен, но, учитывая его и Никки сложные отношения, это было понятно.

– Пошли выпьем.

Крис вышел вслед за Майком из церкви и удивил ответом:

– Да, давай выпьем.

Они расположились в таверне у моря. Ветерок гнал небольшие волны, с шипением набегавшие на песчаный берег. Крис положил ключ на столик; официант принес им пиво. Было рано, и туристы еще не заполонили таверну. Говорил больше Майк, описывая, как они с Ким добирались сюда из Англии. Когда официант снова подошел к ним, Майк воспользовался возможностью произвести впечатление на Криса, сказав несколько слов по-гречески, но Крис по-прежнему супился.

Несколько кружек пива спустя улица стала заполняться туристами, ищущими, где поесть, и местными, вышедшими на вечерний променад вдоль набережной, чтобы людей посмотреть и себя показать. Крис рыгнул и уставился на загорелые легкие ножки двух молоденьких скандинавок, проходивших мимо.

– Да, – сказал Майк, – пора поесть.

Они переместились в ресторанчик Райги, расположенный на крыше, где Майка знали и встречали как старого знакомого. Райга сидел за угловым столиком, ласково сжимая бутылку семизвездочной метаксы и встречая каждого посетителя низким ворчанием и громким стуком стакана о стол. Это был образчик свирепого и колоритного стареющего грека, с седеющей головой и торчащими усами, цветом и жесткостью напоминавшими стальную проволоку. Столь необычная манера приветствовать посетителей отпугивала многих слабонервных туристов, но если кто и принимал ее за предупредительный выстрел, то Райга был последним, кто стал бы убеждать его в обратном.

Однако, миновав сего свирепого стража, искатель приключений мог быть уверен, что тут его накормят так, как нигде на всем острове, – никаких сувлаки, жареных цыплят и прочих дежурных туристских блюд. Майк и Крис уписывали за обе щеки, осушили по бутылке красного, не считая пива, выпитого в ожидании заказа. Закончили бренди и сигаретами. Райга подсел к ним со своей бутылкой коньяка и поставил им еще четверть пинты бренди за счет заведения.

– Где твоя жена? – прорычал он Майку.

– Дома.

– С моей женой, – добавил запьяневший Крис.

– Ты женат? – Райга презрительно глянул на него.

– Да. А вы?

Райга посмотрел на него еще презрительней:

– Конечно. А то чего я тут, мою посуду?

– Я приехал за женой, – объявил Крис во весь голос, глядя на Майка. – Она сбежала от меня.

– Ты бегаешь за ней? – Райга горестно покачал головой. – Воспользуйся шансом. Уезжай.

– Каким шансом?

– Да, уезжай! Потому что, когда мужчина женат, он мертвый.

– Нет, – сказал Крис. – Брак – это уважаемый и жизнетворящий институт.

– Что? – рявкнул Райга.

– Он сказал, что ему нравится быть женатым, – объяснил Майк.

Райга покосился на Криса, потом обвел взглядом других обедающих, словно не веря, что в один вечер в его ресторан могло прийти столько дураков.

– Ну-ка, отдайте мой бренди. – Он сгреб стаканы, которые прежде поставил перед Майком и Крисом, и унес их.

Минуту спустя он вернулся и поставил стаканы обратно.

– Жена надрала мне уши и сказала, чтобы я отнес вам бренди. – Он долил стаканы доверху, крикнул: – Гья сас! Ваше здоровье! – и, как побитая собака, вернулся к своему одинокому столику в углу.

– Это все спектакль, – сказал Майк, прихлебывая бренди.

– Знаю, – проговорил Крис, глядя на терракотовые крыши. – Я тоже чувствую, когда играют. Как ты, Майк.

Майк промолчал. Они направились к выходу. Крис оступился на лестнице и едва не снес столик, за которым сидели немцы.

– Виноват, – сказал Крис, – просто от меня ушла жена.

Майк пришел ему, а может им, на помощь и осторожно повел Криса по кривой, тускло освещенной улице.

– Это все свежий воздух, Майк. С ног валит, когда оказываешься на улице.

Майк покачал головой:

– Ресторан был на открытом воздухе, Крис.

– Мой ключ! Я забыл там ключ!

Крис поспешил обратно к ресторану, оставив Майка ждать под тускло-желтым фонарем. Схожий с бокалом на тонкой ножке, куст белой магнолии за потрескавшейся от солнца стеной источал пьянящий аромат; огромные ночные бабочки одуряюще мельтешили вокруг лампы. Майк не выносил подобных вещей. У него было такое чувство, что Крис в любой момент может обрушить на него все, что в нем накопилось. Отчасти он надеялся, что так и случится, по крайней мере Ким при этом не будет. Он молился, чтобы они смогли как-то уладить отношения и договориться, только чтобы Ким не узнала правды.

Крис вернулся со своим огромным ключом. Остановил Майка и спросил:

– Куда теперь?

– В рок-бар «Черная орхидея».

– Ты стараешься удержать меня, чтобы я не пошел к Никки.

– Неплохая идея. Только на нынешнюю ночь. Утром иначе смотришь на вещи.

Майк привел его в бар, где горел фиолетовый свет и гремела музыка. Они пили импортное пиво, и Крис влюбился в девушку за стойкой; он сказал ей, что от него сбежала жена, но она могла бы прекрасно ее заменить. Потом заговорил с двумя скандинавками, теми, что в начале вечера прошли мимо их столика.

– Моя жена сбежала с другим, – услышал Майк.

Крис как будто хотел, чтобы все знали об этом. В час ночи Майк вытащил его из клубка пьяных немецких футбольных фанатов, которые, похоже, рады были принять Криса в свои ряды. Когда они выползли из бара, Крис услышал музыку, доносившуюся из дискотеки на берегу.

– Еще бутылочку, – сказал Крис.

Майк застонал:

– Только одну, и все.

Дискотека на открытом воздухе была почти пуста. Стольких разноцветных лампочек хватило бы осветить всю деревню, за столиками – ни души. Призрачная дискотека. С механическим упорством пульсировала музыка. Возле бара курили двое или трое официантов. Принесли пару пива. Майк не притронулся к своей бутылке, а Крис так резко приложился к своей, что белая пена залила ему лицо. Неожиданно ему вздумалось выйти на пустую танцевальную площадку. Там он пошире расставил подкашивающиеся ноги, чтобы не упасть, и принялся невесело раскачиваться из стороны в сторону, не попадая в такт музыке. Последние из немногих остававшихся посетителей ушли. К Майку подошел официант и сказал:

– Мы заканчиваем.

– Мы, думаю, тоже.

Музыка прекратилась, одна за другой погасли гирлянды разноцветных лампочек. Не похоже было, что Крис собирается уходить с пустой танцплощадки. Он стоял в темноте, уронив голову, словно шея у него была сломана. Официанты пожали плечами, заперли оборудование и ушли, оставив калитку открытой. Майк подошел к Крису. Тот стоял, тихонько покачиваясь.

– Отвали, Майк.

– Идем, Крис. Отведу тебя на квартиру.

– Отвали. Сам найду дорогу.

– Позволь, я отведу тебя.

– Пойду, когда захочу. А ты мотай домой.

Терпение у Майка кончилось. Он сказал Крису, что заглянет к нему утром, и вышел вслед за официантами.

Примерно через час Крис очнулся. Голова его лежала на столе, и кожа не сразу отлипла от пластмассовой поверхности. По телу пробежала дрожь. Его пустая бутылка стояла рядом с нетронутой бутылкой Майка. Он сделал глоток, но его чуть не вырвало. Он поднял голову: в ночном небе тускло мерцали редкие звезды.

Потом вспомнил о Никки и зачем он здесь. Фыркнул, но получился полурык, полувсхлип.

Другая калитка вела на пляж. Крис поднялся и вышел с территории дискотеки на смесь песка с галькой. Глухо звучал прибой. На пляже спал какой-то парень, которого, наверно, вышвырнули из дискотеки. Впечатление было такое, что его вынес на берег прибой.

– Юный Одиссей, – проговорил Крис.

Парень продолжал спать, в этом не было сомнений.

Крис посмотрел вдоль берега в направлении дома Ким и Майка. Почему-то подумалось, что Никки у них. Он решил идти туда, поговорить с ней начистоту. Сколько было времени, он не представлял.

Он с трудом брел по берегу. Нога подвернулась на голыше, и он рухнул на колени. Земля вдруг закружилась, сзади на него бросилось море. Ноги промокли. Пришлось дважды останавливаться, чтобы унять позыв к рвоте. Потом он увидел огонь, пылавший на берегу, где-то близ дома друзей.

По мере приближения огонь становился все больше. Яркие языки желтого и оранжевого пламени лизали небо. Человеческая фигура на мгновение закрыла огонь, и он подумал, что это Хэнсоны развели костер и жарят шашлыки. Он почувствовал смутную досаду оттого, что они забыли пригласить его на свою вечеринку на берегу, но он был слишком пьян, чтобы сильно расстраиваться. Он пошел, шатаясь, на яркий огонь. Никки должна быть там. У него есть что сказать им всем. Он быстро приближался к костру. К тому же ему вдруг показалось, что до костра не больше, чем несколько ярдов. Он остановился и сощурился, казалось, что пламя костра стало выше. В голове у него на мгновение прояснилось, и он увидел, что на самом деле это огонь движется к нему. Пламя было высотой в шесть или семь футов, и от него на берег падал круг жуткого света. Языки пламени и их неестественный и фосфоресцирующий отсвет продолжали приближаться.

Криса вдруг охватил немой ужас, заставив его протрезветь. Он понял, что видит человека, объятого пламенем. Объятого с головы до ног. Желтые, как в топке парохода, языки поднимались к небу от фигуры, шагавшей по берегу, оранжевые стекали вниз. Крис ясно видел огонь в волосах и бороде человека, на его ногах и туловище, но человек уверенно шел вперед, будто не замечая этого. У него было что-то в руке, тоже объятое пламенем. Его башмаки сверкали, отражая белый огонь. Он неторопливо прошел мимо Криса, совсем близко, так близко, что пришлось заслониться. Крис почувствовал, как скользнула по нему жаркая волна, и уловил запах паленых волос от своей руки. Пылающий человек прошел мимо и шагал дальше по берегу. Крис отшатнулся, упал на колени, и его вырвало на камни.

Когда он вновь поднял голову, пылающий человек входил в море, огонь постепенно гас в черной воде.