Дом вампира и другие сочинения

Зигмунд Фрейд так долго играл важную роль в интеллектуальной жизни мира, что, подобно Бернарду Шоу, практически перестал быть человеком. Это культурная сила, которой мы можем отвести определенное историческое место в эволюции цивилизации.

«Меня сравнивали с Колумбом, Дарвином и Кеплером и меня же поносили как сумасшедшего», — замечает сам Фрейд в обзоре истории психоанализа. Некоторые даже сегодня смотрят на него как на авантюриста от науки. Будущее провозгласит его Колумбом Бессознательного.

Колумб, отыскивая всего лишь новый путь в Китай, открыл целый континент. Фрейд, пытаясь найти новый метод лечения психических заболеваний, обнаружил затопленный континент человеческого сознания.

Фрейд заставляет нас понять специфические силы внутри нас самих, которые связывают нас с нашим детским прошлым и с прошлым расы. В свете психоанализа мы впервые можем постичь загадку человеческой природы.

Я имел честь несколько раз быть гостем Фрейда. И каждый раз он раскрывал мне новые грани своей удивительной личности.

«Семьдесят лет научили меня принимать жизнь с радостным смирением».

Это сказал профессор Зигмунд Фрейд, великий австрийский исследователь дольнего мира души. Подобно трагическому греческому герою Эдипу, чье имя так тесно связано с базовыми принципами психоанализа, Фрейд отважно выступил против Сфинкса. Подобно Эдипу, он разгадал загадку. По крайней мере, ни один смертный не смог приблизиться к объяснению секретов человеческого поведения настолько, насколько это удалось Фрейду.

В психологии Фрейд занимает такое же место, какое Галилей в астрономии. Он — Колумб подсознательного. Он открывает новые перспективы, он раскрывает новые глубины. Он изменил отношение всего в жизни ко всему остальному, расшифровав скрытый смысл надписей на скрижалях бессознательного.

Наша беседа состоялась в летнем доме Фрейда в Земмеринге, в Австрийских Альпах, где любит отдыхать блестящее венское общество.

До этого я встречался с отцом психоанализа в его скромном доме в австрийской столице. Несколько прошедших с той поры лет прибавили морщин на его лбу, что еще более подчеркивало облик ученого. Его лицо казалось напряженным, словно он испытывал боль. Его ум был, как всегда, острым, дух несломленным, манеры безупречными, но легкая затрудненность речи насторожила меня.

Злокачественное заболевание верхней челюсти потребовало операции. С тех пор Фрейд носит механическое устройство, которое помогает ему говорить. Само по себе это не сложнее, чем носить очки. Наличие металлического прибора смущало, скорее, самого Фрейда, чем его посетителей. Оно становилось заметным лишь в ходе разговора, а порой и вовсе оставалось незамеченным. Однако для самого Фрейда это причина постоянного раздражения.

«Я ненавижу свою механическую челюсть, потому что борьба с этим механизмом отнимает столько драгоценной энергии. Впрочем, я предпочитаю иметь механическую челюсть, чем остаться вообще без челюсти. Я по-прежнему предпочитаю существование вымиранию. Возможно, — продолжал отец психоанализа, — боги добры к нам. Они делают жизнь более неприятной по мере того, как мы стареем. И смерть в конце не кажется такой уж непереносимой по сравнению с тяготами, которые нам приходится терпеть».

Фрейд отказывается признать, что судьба приготовила для него какие-то особые злоключения.

«Почему, — тихо сказал он, — я должен ожидать какого-то особого снисхождения? Старость, с ее обычными тяготами, приходит ко всем. Она настигает одного здесь, другого там. Она всегда бьет по самым уязвимым местам. Окончательная победа всегда остается за Червем-победителем.

«Я не восстаю против всеобщего порядка. В конце концов, — продолжал великий испытатель человеческого сознания, — я прожил более 70 лет. Я не голодал. Многое радовало меня — верная дружба жены, мои дети, закаты. Я наблюдал, как весной пробуждаются к жизни растения. Пожимал дружеские руки. Встретил одного или двух человек, которые почти понимали меня. О чем еще я могу просить?»

«Вы познали славу, — сказал я. — Ваши труды повлияли на литературу всех стран. Благодаря вам, люди по-иному глядят на себя и на жизнь. А недавно, на ваш семидесятилетний юбилей, весь мир объединился, чтобы чествовать вас, за исключением вашего университета!».

«Признав меня, Венский университет только привел бы меня в замешательство. Они вовсе не должны принимать меня или мою теорию лишь потому, что мне семьдесят лет. Я вообще не придаю неуместного значения круглым датам.

Слава приходит к нам лишь после смерти, и, откровенно говоря, меня не заботит то, что будет потом. Я не стремлюсь к посмертной славе. В моей скромности нет добродетели».

«Разве для вас ничего не значит то, что ваше имя будет жить после вас?»

«Ничего, даже если оно и будет жить, что, кстати, совершенно не гарантировано. Меня гораздо больше интересует судьба моих детей. Я надеюсь, их жизнь будет не такой трудной. Я не могу особенно облегчить их жизнь. Война практически уничтожила мое скромное состояние, сбережения, которые я копил всю жизнь. К счастью, возраст — не слишком тяжелое бремя. Я еще держусь! Работа по-прежнему доставляет мне удовольствие».

Мы прогуливались вверх-вниз по небольшой наклонной дорожке в саду рядом с домом. Фрейд ласково погладил цветущий куст своими чувствительными пальцами.

«Меня гораздо больше интересуют эти цветы, — сказал он, — чем то, что может случиться со мной после смерти».

«Следовательно, вы, по сути, глубокий пессимист?»

«Нет. Я не позволяю философским размышлениям портить мне радость от простых вещей этой жизни».

«Верите ли вы в то, что личность продолжает существовать после смерти в какой бы то ни было форме?»

«Я не думаю об этом. Все живое погибает. Почему я должен выжить?»

«Не хотели бы вы вернуться в каком-либо виде, быть возрожденным из праха? Другими словами, не желали бы вы бессмертия?»

«Откровенно говоря, нет. Если признавать эгоистические мотивы, которые лежат в основе поведения человека, то нет ни малейшего желания возвращаться. Жизнь, описав круг, будет той же самой.

Более того, даже если бы вечный круговорот вещей, используя выражение Ницше, вновь облекал нас в наше плотское одеяние, то какой прок был бы от всего этого без памяти? Отсутствовала бы связь между прошлым и будущим.

Таким образом, что касается меня, я вполне удовлетворен осознанием того, что с докучным существованием будет, в конце концов, покончено. Наша жизнь, неизбежно, является цепью компромиссов, нескончаемой борьбой между эго и тем, что его окружает. Стремление чрезмерно продлить жизнь кажется мне абсурдным».

«Вы не одобряете попытки вашего коллеги Штейнаха[89] продлить цикл человеческого существования?»

«Штейнах не пытается продлить жизнь. Он всего лишь борется со старостью. Используя резервы нашего собственного организма, он помогает тканям сопротивляться болезни. Операции Штейнаха иногда позволяют приостановить неблагоприятные биологические отклонения, вроде рака, на начальной стадии. Это облегчает жизнь, но не делает заслуживающей того, чтобы ее продлевать.

Нет никакой причины, по которой мы должны стремиться жить дольше. Однако мы, несомненно, должны стремиться жить, испытывая как можно меньше дискомфорта.

Я относительно счастлив, поскольку благодарен за то, что не испытываю боли, за небольшие жизненные удовольствия, за моих детей и за мои цветы!»

«Бернард Шоу утверждает, что наша жизнь слишком коротка. Он считает, что человек может продлить срок своей жизни, если пожелает, используя силу воли для воздействия на силы эволюции. Человечество, полагает он, способно вернуться к продолжительности жизни ветхозаветных патриархов».

«Возможно, смерть сама по себе не является биологической необходимостью, — ответил Фрейд. — Возможно, мы умираем, потому что хотим умереть. Подобно тому, как в нас могут одновременно присутствовать любовь и ненависть к одному и тому же человеку, так и вся жизнь сочетает стремление поддерживать себя с амбивалентным желанием собственного уничтожения.

Как натянутая резиновая лента стремится принять первоначальную форму, так и все живое, сознательно или бессознательно, стремится к полной и абсолютной инерции неорганического существования. Стремление к смерти и стремление к жизни параллельно существуют внутри нас.

Смерть — это подруга Любви. Вместе они правят миром. Именно об этом моя книга «По ту сторону принципа удовольствия».

Вначале психоанализ исходил из того, что Любовь имеет первостепенное значение. Сегодня мы знаем, что равное значение имеет Смерть.

Биологически каждое живое существо, как бы в нем ни бурлила жизнь, страстно стремится к Нирване, стремится к прекращению «лихорадки под названием жизнь», стремится прильнуть к груди Авраама. Это стремление может быть замаскировано всевозможными иносказаниями. Тем не менее, конечная цель жизни — ее прекращение!»

«Но это, — воскликнул я, — философия саморазрушения. Она оправдывает самоубийство. Она логически приводит к всемирному самоубийству, которое предвидел Эдуард фон Гартман[90]».

«Человечество не выбирает самоубийство, потому что закон его существования не приемлет прямой путь к цели. Жизнь должна завершить цикл существования. В любом нормальном существе стремление к жизни достаточно сильно, чтобы уравновесить стремление к смерти, хотя в конце стремление к смерти оказывается сильнее.

Мы можем развлекать себя причудливыми предположениями, что Смерть приходит к нам по нашему собственному желанию. Возможно, мы могли бы победить смерть, если бы не ее союзник в нашей груди.

В этом смысле, — добавил Фрейд с улыбкой, — будет вполне оправданно сказать, что любая Смерть — замаскированное самоубийство».

В саду стало прохладно. Мы продолжили беседу в кабинете.

Я увидел на столе стопку рукописей, исписанных аккуратным почерком самого Фрейда.

«Над чем вы работаете?» — спросил я.

«Я пишу в защиту анализа для непрофессионалов, то есть психоанализа, практикуемого непрофессионалами. Доктора хотят, чтобы любой анализ был вне закона, за исключением того, что практикуют лицензированные врачи. История, старый плагиатор, повторяется после каждого открытия. Вначале доктора встречают каждую новую истину в штыки. Потом они пытаются ее монополизировать».

«Непрофессионалы вас активно поддерживают?»

«Некоторые из моих лучших учеников — непрофессионалы».

«А сами вы много практикуете?»

«Конечно. В настоящее время я работаю над тяжелым случаем, распутываю психические конфликты нового интересного пациента.

Моя дочь, как вы видите, тоже психоаналитик…»

В этот момент появилась Анна Фрейд с пациентом, подростком лет одиннадцати, явно англосаксонской внешности. Ребенок казался вполне счастливым, полностью осознающим конфликт или противоречие в своей личности.

«А вы когда-нибудь анализировали себя?» — спросил я Фрейда.

«Разумеется. Психоаналитик должен постоянно анализировать себя. Ведь анализируя себя, мы можем лучше анализировать других.

Психоаналитик — это как козел отпущения у евреев. Другие возлагают на него свои грехи. Он должен отточить мастерство до совершенства, чтобы избавляться от бремени, которое на него возлагают».

«Мне всегда казалось, — заметил я, — что психоанализ неизбежно воспитывает у всех, кто его практикует, дух христианского милосердия. Нет ничего в человеческой жизни, чего психоанализ не мог бы нам объяснить. «Tout comprendre c'est tout pardonner.» — «Всё понять — означает всё простить».

«Напротив, — решительно заявил Фрейд, и на его лице появилось суровое выражение, словно у древнееврейского пророка. — Всё понять — не значит всё простить. Психоанализ учит нас не только тому, что мы должны стойко переносить, но и тому, чего мы должны избегать. Он говорит нам, что должно быть уничтожено. Терпимое отношение к злу ни в коем случае не является следствием знания».

Я внезапно понял, почему Фрейд так жестоко ссорился с теми из последователей, кто покинул его; почему он не мог простить отступление от прямого пути ортодоксального психоанализа. Его чувство справедливости унаследовано от предков. Это наследие, которым он гордится, как гордится своим народом.

«Мой язык, — объяснил он мне, — немецкий. Моя культура, мои знания — немецкие. В интеллектуальном плане я считал себя немцем, пока не заметил роста антисемитских предрассудков в Германии и в немецкой Австрии. С того времени я больше не считаю себя немцем. Я предпочитаю называть себя евреем».

Я был несколько разочарован этим высказыванием. Мне казалось, что дух Фрейда должен парить в вышине, над любыми расовыми предрассудками, что его не должна затронуть личная вражда. Однако это негодование, этот искренний гнев сделали его еще более человечным.

Ахилл был бы непереносим, если бы не его пята.

«Рад, — заметил я, — что у вас, господин профессор, также есть комплексы, что вы тоже проявляете свою смертную природу».

«Наши комплексы, — ответил Фрейд, — являются источником нашей слабости; они же, зачастую, источник нашей силы».

«Интересно, — сказал я, — какие комплексы у меня».

«Серьезный анализ, — ответил Фрейд, — занимает по крайней мере год. Могут даже потребоваться два или три года. Вы посвятили многие годы «охоте на львов». Год за годом вы стремились к общению с выдающимися людьми своего времени, неизменно с мужчинами старше вас. Среди них Рузвельт, кайзер, Гинденбург, Бриан; Фош, Жоффр, Георг Брандес, Герхард Гауптман, Джордж Бернард Шоу…»

«Это часть моей работы…»

«Но это также ваш выбор. Выдающийся человек — это символ. Ваши поиски — это поиски вашего сердца. Вы ищете выдающегося человека. Мужчину, чтобы он занял место отца. Это часть вашего отцовского комплекса».

Я страстно опроверг утверждение Фрейда. Однако, по некотором размышлении, мне показалось, что, возможно, неожиданно для меня самого, в этом предположении есть доля истины. Возможно, тот же самый импульс привел меня к нему.

«В вашем «Вечном жиде», — добавил он, — вы распространяет свои поиски на прошлое. Вы всегда ловец человеков».

«Жаль, что я не могу задержаться здесь достаточно долго, чтобы заглянуть себе в сердце вашими глазами, — заметил я некоторое время спустя. — Может, подобно Медузе-Горгоне, я умер бы от страха, увидев собственный образ. Однако, полагаю, я слишком сведущ в психоанализе. Я смогу постоянно предвидеть или пытаться предвидеть ваши намерения».

«Интеллект пациента не является препятствием, — ответил Фрейд. — Напротив, иногда это облегчает задачу».

В этом отношении основатель психоанализа расходится со многими своими приверженцами, которые считают недопустимым любое самоутверждение пациентов.

Большинство психоаналитиков используют фрейдовский метод «свободных ассоциаций». Они поощряют пациента говорить всё, что придет ему в голову, каким бы глупым, неприличным, неподходящим, неуместным это ни выглядело. Кажущиеся несущественными тонкие ниточки помогают проследить драконов психики, терзающих его, до самого логова. Психоаналитики не приветствуют стремление пациента к активному сотрудничеству; они опасаются, что тому может стать ясным направление расследования; он может неосознанно начать сопротивляться, стараясь сохранить свои секреты, и это собьет «охотника» за психикой со следа.

Фрейд тоже признает подобную опасность.

«Иногда я думаю, — сказал я, — не были бы мы более счастливы, если бы меньше знали о процессах, формирующих наши мысли и эмоции? Психоанализ отнимает у жизни последнее очарование, когда прослеживает каждое чувство до его изначальных комплексов. Нас вовсе не радует, когда мы обнаруживаем, что в наших сердцах таится дикарь, преступник, зверь».

«Что вы имеете против зверей? — ответил Фрейд. — Я, безусловно, предпочитаю общество животных человеческому обществу».

«Почему?»

«Потому что они гораздо проще. Они не страдают от раздвоения личности, от расщепления эго, что возникает из-за попыток человека приспособиться к стандартам цивилизации, которые слишком высоки для его умственного и психического механизма.

Дикарь, как и зверь, жесток, но в нем нет подлости цивилизованного человека. Подлость — это месть человека обществу за ограничения, которые оно на него накладывает. Эта мстительность пробуждает к активности профессиональных реформаторов и вообще всех, кто любит вмешиваться в чужие дела. Дикарь может отрубить вам голову, он может съесть вас, он может пытать вас, но он не доставит вам множества мелких неприятностей, которые порой делают жизнь в цивилизованном обществе почти невыносимой.

Наиболее неприятные привычки и особенности характера человека, его лживость, малодушие, невежливость, порождены неполной адаптацией к сложной цивилизации. Это результат конфликта между нашими инстинктами и нашей культурой.

Насколько симпатичнее простые, откровенные, насыщенные эмоции собаки, которая виляет хвостом, когда радуется, или лает, когда злится. Эмоции собаки, — задумчиво добавил Фрейд, — наводят меня на мысль о героях античности. Возможно, поэтому мы, зачастую бессознательно, награждаем наших собак именами античных героев, например, Ахилла или Гектора».

«Мою собаку, — вставил я, — добермана-пинчера, зовут Аякс».

Фрейд улыбнулся.

«Я рад, — добавил я, — что он не умеет читать. Он, безусловно, не был бы столь любимым членом семьи, если бы мог высказывать свое мнение о психических травмах и Эдиповом комплексе. Даже вы, профессор, находите существование слишком сложным. Однако мне кажется, что вы сами частично ответственны за эту сложность современной цивилизации. Пока вы не изобрели психоанализ, мы не знали, что над нашей личностью доминирует множество враждебных, противоречивых комплексов. Психоанализ превратил жизнь в запутанную головоломку».

«Психоанализ, — ответил Фрейд, — несомненно, делает жизнь проще. После анализа мы достигаем нового синтеза. Психоанализ позволяет разобраться в лабиринте случайных импульсов и пытается определить место каждого из них. Или, иными словами, дает нить, которая выводит человека из лабиринта его собственного бессознательного».

«Однако на первый взгляд кажется, что человеческая жизнь никогда не была более сложной. И каждый день какая-нибудь новая идея, выдвинутая вами или вашими учениками, делает проблему человеческого поведения еще более загадочной и противоречивой».

«По крайней мере, психоанализ никогда не захлопывает дверь перед новой истиной».

«Некоторые из ваших учеников, более правоверные, чем вы, жадно ловят каждое ваше слово».

«Жизнь меняется. Психоанализ также меняется, — заметил Фрейд. — Мы лишь в начале развития новой науки».

«Мне кажется, вы создали очень изощренную научную структуру. Ее основы — теория «замещения», теория «инфантильной сексуальности», теория «символов сновидения» — выглядят весьма основательно».

«Тем не менее, повторяю, мы лишь в начале пути. Я только первопроходец. Мне удалось откопать захороненные памятники в подземных слоях сознания. Но там, где я нашел лишь несколько храмов, другие могут обнаружить целый континент».

«Вы по-прежнему уделяете основное внимание проблемам секса?»

«Я отвечу словами вашего поэта Уолта Уитмена: «Ничего бы не было, если бы не было секса». Однако я уже объяснял вам, что сегодня считаю почти столь же важным то, что лежит «по ту сторону» удовольствия — смерть, отрицание жизни. Это стремление объясняет, почему некоторые люди любят боль — как шаг к уничтожению. Это объясняет, почему все люди стремятся к покою, почему поэты выражают благодарность —

«Шоу, как и вы, не хотел бы жить вечно, — заметил я, — однако, в отличие от вас, он считает секс неинтересным».

«Шоу, — с улыбкой ответил Фрейд, — не понимает секса. У него нет даже отдаленной концепции любви. Ни в одной из его пьес нет реальной любовной истории. Он превращает в фарс любовь Цезаря — возможно, величайшую страсть в истории. Намеренно, чтобы не сказать злонамеренно, он лишает Клеопатру ее великолепия, низводя ее до ничтожной пустышки.

Причина странного отношения Шоу к любви и отрицания им основной движущей силы всех человеческих деяний — что, кстати, лишает его пьесы универсального значения, несмотря на мощный интеллект автора, — коренится в его философии. Сам Шоу подчеркивает аскетическую сторону своего темперамента.

Я, возможно, совершил много ошибок, но уверен, что не ошибся, когда сделал акцент на первичной роли сексуального инстинкта. Поскольку сексуальный инстинкт чрезвычайно силен, он часто вступает в противоречие с условностями и охранительными устоями цивилизации. Человечество, в целях самозащиты, стремится отрицать его первостепенное значение.

Как говорит пословица, поскреби русского и найдешь татарина. Проанализируйте любую человеческую эмоцию, как бы далека она ни была от сферы секса, и вы, непременно, обнаружите где-нибудь первичный импульс, которому жизнь обязана своим сохранением».

«Вы, несомненно, преуспели в том, чтобы обеспечить популярность этой точки зрения среди всех современных писателей. Психоанализ придал литературе новую энергию».

«Он так же многое получил от литературы и философии. Ницше был одним из первых психоаналитиков. Удивительно, насколько его догадки предварили наши открытия. Никто другой не понимал так глубоко двойственность мотивов человеческого поведения, а также значение принципа удовольствия.

Его Заратустра говорит, что человек обращается к Скорби:

Психоанализ, вероятно, меньше обсуждают в Австрии и Германии, чем в Соединенных Штатах, однако его влияние на литературу огромно.

Томас Манн и Гуго фон Гофмансталь[92] многое взяли у нас. Шницлер[93] в значительной степени повторяет мое собственное развитие. Он выражает в поэзии то, что я пытаюсь выразить языком науки. Но тогда доктор Шницлер не только поэт, но и ученый».

«Вы сами, — заметил я, — не только ученый, но и поэт. Американская литература с головой погрузилась в психоанализ. Руперт Хьюз[94] , Харви О'Хиггинс[95] и другие стали проводниками и истолкователями ваших идей. Сегодня вряд ли можно открыть новый роман и не найти в нем ссылки на психоанализ. Юджин О'Нил[96] и Сидней Ховард[97] многим обязаны вам. Например, «Серебряная нить» — всего лишь инсценировка на тему Эдипова комплекса.

«Знаю, — сказал Фрейд. — Я ценю ваш комплимент, но опасаюсь собственной популярности в Соединенных Штатах. Интерес американцев к психоанализу не слишком глубок. Широкая популяризация приводит к поверхностному восприятию без серьезных исследований. Люди попросту повторяют фразы, услышанные в театре или вычитанные в прессе. Им кажется, что они понимают психоанализ, лишь потому, что могут, как попугаи, повторять чужие слова. Я предпочитаю более серьезные исследования психоанализа в европейских центрах.

Америка стала первой страной, которая меня официально признала. Университет Кларка присвоил мне почетную степень, когда я подвергался остракизму в Европе. Тем не менее, Америка внесла весьма скромный вклад в изучение психоанализа.

Американцы хорошо умеют обобщать, но редко мыслят творчески. Более того, врачебное сообщество в Соединенных Штатах, как и в Австрии, пытается монополизировать данную область. Для развития психоанализа было бы крайне опасно оставить его исключительно в руках докторов. Медицинское образование для психоаналитика зачастую является не только преимуществом, но и помехой. Если определенные научные положения слишком глубоко укореняются в сознании ученого, это мешает ему».

Фрейд должен говорить правду, невзирая ни на что. Он не позволит себе льстить Америке, где у него больше всего почитателей. Даже в 70 лет он не может принудить себя пойти на мировую с медицинским сообществом, которое и сегодня косо смотрит на него.

Несмотря на бескомпромиссную прямоту, Фрейд являет собой образец вежливости. Он терпеливо выслушивает любое предложение, никогда не пытаясь подавить собеседника своим авторитетом. Редкий гость уходит от него без какого-нибудь подарка, свидетельства его гостеприимства.

Стемнело.

Мне пора было на поезд, чтобы вернуться в город, когда-то знавший имперское великолепие Габсбургов.

Фрейд, вместе с женой и дочерью, поднялся по ступенькам, ведущим из его горного убежища на улицу, чтобы проводить меня.

«Не пытайтесь представить меня пессимистом, — сказал он, пожимая мне руку на прощание. — Я вовсе не презираю мир. Просто выражать удовлетворение этим миром — значит льстить ему, чтобы получить овации и одобрение публики.

Нет, я не пессимист, по крайней мере, до тех пор, пока у меня есть мои дети, жена и мои цветы!

К счастью, — добавил он с улыбкой, — у цветов нет ни личности, ни комплексов. Я люблю свои цветы. И отнюдь не являюсь несчастливым человеком, по крайней мере, не более, чем другие».

Свисток поезда разрезал ночь. Машина уносила меня на станцию. Слегка сгорбленная фигура и седая голова Зигмунда Фрейда растворились в темноте.

Подобно Эдипу, Фрейд слишком глубоко заглянул в глаза Сфинкса. Чудовище предлагало свою загадку всем путникам, проходившим мимо. Тех, кто не мог ответить, оно хватало и бросало на скалы. Однако, возможно, чудовище оказалось милосерднее к тем, кого убивало, чем к тому, кто разгадал его загадку.

Приложение Джордж Сильвестр Вирек. Семеро против человека (фрагмент)

Путеводные звезды гасли одна за другой, пока небо не стало темным. Безумные мудрецы ликовали, загасив небесные светильники. Но одна звезда еще сияла — звезда любви. Ее свет давал человеку не только биологическое тепло, но поэзию и романтику. Тогда Зигмунд Фрейд раскрыл перед нами ужасные глубины бессознательного, показал таинственные течения и противотоки внутри нас. Это было великое интеллектуальное упражнение. Но вместе с ним на свет вышла наводящая Ужас толпа комплексов, осквернившая смрадным Дыханием красоту всех человеческих отношений. Материнская привязанность, любовь мужчины к женщине, уитменовская любовь к товарищам, Любовь небесная и Любовь земная — все стали басками полиморфной извращенности ребенка. Если христианство, по выражению Ницше, добавило каплю яда в чашу Эроса, то Фрейд опустошил этот сосуд и наполнил его полынью и падалью. Психоанализ превратил девять муз в сублимированные неврозы, и на обломках наших мечтаний Эдип танцует жуткий венский вальс с Нарциссом.

1940

Доктор Магнус Хиршфельд, руководитель Института сексуальных наук в Берлине, отстаивает теорию сексуальной относительности. Он не первый, кто сформулировал эту доктрину, однако он доводит ее до логического завершения. Хиршфельд рассматривает гомосексуальность и другие отклонения от стандартов не как патологическое явление, но как варианты сексуального инстинкта.

Сторонник евгеники, Хиршфельд пытается найти научное обоснование любви. Его эксперименты так же революционны, как и его выводы.

I

«Счастливые браки совершаются не на небесах, но в лаборатории, — говорит доктор Хиршфельд. — Не понимаю, как здравомыслящая молодая пара может отважиться на такое рискованное предприятие, как брак, который подразумевает серьезную ответственность по отношению друг к другу, к потомству и к обществу, не пройдя химические, биологические и психоаналитические исследования.

Большинство людей уделяет выбору партнеров для жизни меньше внимания, чем выбору партнеров по бизнесу. Они менее разборчивы в выборе супружеской половины, чем в выборе кухарки. Они проявляют меньше осторожности при выборе мужа или жены, чем когда покупают машину или корову.

Ложная гордость и страх показаться слишком разборчивым объясняют нежелание обычных представителей рода человеческого подвергнуть свои матримониальные характеристики лабораторному исследованию. Ложная сентиментальность, страх кого-то обидеть, удерживают человека от того, чтобы подвергнуть выбранного им партнера тщательному научному анализу.

Существует и другой аспект. Поэты называют его «любовь». Фрейд говорит о «переоценке сексуального объекта». Под влиянием любовных чувств объект любви приобретает непропорционально большое значение относительно реальности. Его или ее достоинства преувеличиваются, а недостатки выпадают из поля зрения.

К сожалению, путь человеческой страсти и путь брака усыпан слишком многими обломками, чтобы можно было оправдать веру человека в интуицию любви. На самом деле, если наши чувства подлинны, мы не должны пускаться в путь по морю супружеской жизни, ведомые лишь Купидоном и не получив необходимые медицинские документы.

В некоторых странах, включая, по-моему, ваши западные штаты, требуется свидетельство о состоянии здоровья, прежде чем вам выдадут разрешение на заключение брака. Некоторые родители требуют медицинского обследования молодого человека, ухаживающего за их дочерью, прежде чем дать согласие на брак. Обычное медицинское обследование важно для выявления очевидных проблем со здоровьем и заболеваний. Но его совершенно недостаточно для определения готовности кандидата к браку.

И мужчина, и женщина должны пройти тщательное обследование не только на предмет их здоровья и пригодности к браку, но и в плане того, подходят ли они друг другу как потенциальные супруги.

То, что для одного человека является пищей, для другого может оказаться отравой. Джил, которая может сделать Джека счастливейшим из смертных, способна превратить в ад жизнь Тома. Ганс, чье присутствие — бальзам на сердце Гретхен, может сделать Эринну глубоко несчастной.

Если Ганс женится на Гретхен, они могут стать счастливой семьей с семерыми детьми. Вступив в брак с кем-либо другим, они могут вообще остаться без детей. Делия может воображать, что влюблена в Рассела, молодого коренастого блондина, в то время как на самом деле все ее существо стремится к Уильяму, смуглому длинноногому парню.

Прежде чем сделать окончательный выбор, современные возлюбленные обращаются за консультацией к науке о сексе. Как и любые другие науки, она не отличается непогрешимостью, однако она может предотвратить некоторые очевидные ошибки и исправить другие».

Высказывания Хиршфельда основаны на уникальной практике, продолжающейся несколько десятилетий. Институт сексуальных наук, основанный в июле 1919 г., накопил огромный практический материал. В первый год существования в его списке значились 18 000 консультаций, половина из которых — бесплатные.

Две трети из тех, кто хотел получить от науки совет в делах сердечных, составляли мужчины, одну треть — женщины. Однако Хиршфельд не принимает обычную классификацию по половому признаку. Он говорит, что примерно 30% обратившихся в Институт принадлежали к «третьему полу» или «промежуточному полу». Число людей, которые, опасаясь кораблекрушения в океане любви, стараются направлять судно по компасу науки, увеличивается год от года.

Институт сексуальных наук никак не связан с государством, но к доктору Хиршфельду и его пяти коллегам часто обращаются за консультациями суды и полиция. Среди тех, кто посещал Институт, Хиршфельд называет премьер-министра Пруссии, полдюжины министров и госсекретарей и многих видных парламентариев, которые хотели получить информацию перед введением законодательных мер, касающихся проблем пола. Ежегодно в Институте бывают более 1100 представителей медицины.

Вряд ли со времени громкого скандала Эйленбурга[99] был хоть один серьезный судебный процесс, касавшийся проблем секса или сексуальных отклонений, в котором бы не упоминался Магнус Хиршфельд как один из главных экспертов. Мантия профессора Крафт-Эбинга[100] из Вены теперь легла на его плечи. Он считается одним из величайших авторитетов в области секса, особенно его патологических аспектов, в Центральной Европе.

В отличие от Крафт-Эбинга, Хиршфельд не ограничился теорией. Он возглавляет Научно-гуманитарный комитет, группу выдающихся мужчин и женщин, которые стремятся удалить устаревшие сексуальные предрассудки из германского уголовного кодекса. Они смогли повлиять на общественное мнение, но не избежали жесткого противодействия. Толпа не раз обрушивалась на самого Хиршфельда. Несколько лет назад его едва не убили в Мюнхене студенты-антисемиты.

По словам главы Бюро социальной гигиены доктора Кэтрин Дэвис[101], секс — это страна, еще не исследованная учеными за исключением ее патологической стороны. Хиршфельд, возможно, был неправ, отдавая слишком много энергии патологическим или исключительным аспектам секса.

После основания Института сексуальных наук он смог выйти на более широкий простор. Этот Институт был мечтой его жизни. Революция в Германии позволила ему осуществить свою мечту.

Здание, в котором разместился Институт, когда-то принадлежало великому скрипачу Иоахиму[102]. Впоследствии оно служило дворцом князю фон Хатцфельду[103], у которого Хиршфельд приобрел его в то время, когда воздух столицы стал вреден для князей[104].

На воротах Института по указанию Хиршфельда выбита латинская надпись: «Amori et dolori sacrum» — «Посвящается Любви и Скорби». Задачами Института, поясняет он, являются, во-первых, научное изучение половой и любовной жизни человека и всех других живых существ, а во-вторых, применение полученных знаний в интересах человечества.

«Наш Институт, — рассказывал Хиршфельд мне и группе представителей советского правительства, присланных в Берлин для изучения возможности создания аналогичного учреждения в Москве, — выполняет четыре функции: исследование, обучение, лечение и предоставление убежища тем, кто временно остался бездомным из-за того, что семья или общество предвзято относятся к их природе.

Мы стремимся служить государству и обеспечивать прогресс науки, а также стараемся излечить человека от физических заболеваний и избавить его от психических страданий и социальных препятствий в сфере секса, одной из важнейших в жизни».

В Чехословакии, сообщил мне Хиршфельд, уже создан государственный институт по изучению секса по аналогичным направлениям. Ученые и студенты со всего мира, включая Китай и Японию, стекаются к Хиршфельду. Не бывает и дня, чтобы какой-нибудь комитет не посетил Институт.

Когда я второй раз побывал в Институте, группа молодых учителей, открыв рот, слушала Хиршфельда и его помощников. Они рассматривали схемы с различными математическими символами и кривыми, показывающими всевозможные сексуальные проявления и реакции. Они с восхищением смотрели на графическое воплощение научной истины, которая казалась им революционной.

Лестница и залы Института украшены фотографиями с автографами выдающихся исследователей в области секса, включая таких видных немецких ученых, как Роледер[105], Бёльше[106], Хелен Стёкер[107], Грете Мейссель-Хесс[108], барон Шренк-Нотцинг[109] и Лёвенфельд[110]. Австрию представляют Ойген Штейнах, Зигмунд Фрейд, Пауль Каммерер[111] и Вильгельм Штекель[112], Англию — Хэвлок Эллис и Эдвард Карпентер[113], Швейцарию — Форель[114] и Блёйлер[115]. Горжусь, что доктор Хиршфельд нашел мою фотографию достойной занять место в Храме Любви и Печали. Еще там находятся портреты выдающихся ученых из Швеции, Дании, Голландии и Эстонии.

Учение этих людей можно сформулировать одной фразой: «Понять всё — означает простить всё». «Мы, ученые, — настаивает Хиршфельд, — не рассматриваем вопрос о первородном грехе. Мы ищем первоначальные изъяны в организме. Мы не спрашиваем, Кто виноват, мы спрашиваем, Что виновато? Именно с этой точки зрения мы изучаем любовную жизнь человека и ее патологические рефлексы.

Наш специалист-эндокринолог, — продолжал он, — возглавляет специальный отдел по изучению внутренних секреций в их взаимосвязи с полом. Мы также специализируемся в изучении и применении психоанализа. Я стою где-то между Штейнахом и Фрейдом. Я исследую физиологическую основу любой человеческой деятельности, не оставляя без внимания психологический аспект.

Нас интересует сексуальный инстинкт во всех его проявлениях и вариантах, как нормальных, так и ненормальных. Отдел матери и ребенка пытается развивать практическую евгенику. Другой отдел занимается исключительно теми, кто собирается вступить в брак. Мы консультируем семейных людей, которые приходят к нам со своими проблемами. Мы просвещает родителей и опекунов, тревожащихся по поводу различных проявлений в развитии их детей, которые они не могут себе объяснить.

У нас есть лекционный зал, названный в честь моего выдающегося учителя Эрнста Геккеля[116], в котором мы выступаем как перед обычными слушателями, так и перед профессионалами, и где мы иногда демонстрируем фильмы и диапозитивы, иллюстрирующие конкретные аспекты секса и современной цивилизации.

У нас много необычных коллекций, включая сто слайдов, показывающих жизнь человека до его рождения. Некоторые лекции иллюстрируются фильмами, объясняющими значение внутренних секреций для человеческого организма, историю любви, сексуальную жизнь в природе, учение Геккеля, а также причины, природу и предотвращение социальных болезней».

Клинические демонстрации и лекции доктора Хиршфельда и его коллег являются частью повседневной деятельности Института. Выдающиеся ученые из других учреждений и сотрудники Хиршфельда читают лекции по таким темам, как теории Фрейда и Штейнаха, сексуальная дифференциация, секс и общество, культурное значение анормального, последние достижения в области рентгена, секс и образование, сексуальная жизнь и духовная жизнь, сексуальная жизнь животных и растений.

«Наконец, — продолжал Хиршфельд, — у нас есть юридический отдел, помогающий людям, у которых возникли проблемы с законом; как правило, такая помощь оказывается бесплатно. Просвещая судей, мои помощники и я спасли многих несчастных от тюремных сроков, которые в сумме составили бы тысячи лет. Мы часто вызволяем людей из сетей шантажа. Это, однако, лишь дополнение к нашей научной работе.

Наш путь был бы гораздо более гладким, если бы мы посвятили себя исключительно науке. Однако мы не можем смотреть на человеческие страдания, не пытаясь облегчить их с помощью практических мер. Я, как и Гёте, считаю, что тот, кто знает правду, но не говорит ее, является плохим представителем рода человеческого.

Половая конституция человека, — утверждает Хиршфельд, — в значительной степени определяется его внутренней секрецией. Нарушения в ее развитии являются основной причиной большинства заболеваний. Нестабильность в половом метаболизме, иными словами, нарушения в работе желез, регулирующих пол, приводят к неврастении, истерии и другим патологическим проявлениям. Лечение не может быть исключительно физическим. Мы должны сочетать хирургию и применение лекарств с психотерапией.

Даже если мы способны вылечить болезнь, мы не можем изменить половую конституцию мужчины и женщины. Вот почему так важно изучить ее до вступления в брак. Нас часто просят проверить пригодность человека к браку. К нам обращаются за помощью при возникновении семейных проблем, особенно в случаях бездетности или когда один из партнеров не может адекватно ответить на страсть другого (фригидность). Нас вызывают в качестве экспертов на бракоразводные процессы. Беспристрастный врач может определить границы субъективной «вины» и объективное состояние тела и души, за которое человек не может нести ответственность.

Иногда нам удается перекинуть мост через психологическую пропасть, которая разверзлась между двумя неудовлетворенными супругами. Чаще приходится рекомендовать расторжение брака. Мы всегда советуем развестись, если от сохранения брака не ожидается ничего хорошего ни для одной из сторон, ни для их потомства.

Мы способны определить, является ли разлад в семье всего лишь ссорой между любящими людьми, которую можно уладить, проявив терпение, или же причина заключается в фундаментальных психических и физических различиях, настолько глубоких, что даже не стоит пытаться достичь примирения.

До последнего времени наука не могла объяснить, почему супружеская пара остается бездетной, несмотря на то, что оба супруга вполне здоровы. Недавние исследования показали, что отсутствие детей в этом случае объясняется тем, что женский организм вырабатывает определенные кислоты, отвергающие сперматозоиды мужа. Причем эти кислоты воздействуют лишь на конкретного мужчину. Любой другой мужчина, с иным биохимическим балансом, вероятно, может сделать эту женщину счастливой матерью. Аналогичным образом, другая женщина, с несколько иными химическими реакциями, способна принести мужчине наследников. По какому-то непостижимому закону природы два человека, как бы они ни любили друг друга, нейтрализуют взаимные попытки выполнить свою биологическую миссию.

Когда мы обнаруживаем подобную ситуацию У супружеской пары, мы разъясняем им проблему. Сегодня наука не способна предложить исцеление для таких случаев. К счастью, их возможно диагностировать до брака с помощью химических анализов в лаборатории. Это один из аспектов, которому мы уделяем особое внимание.

Порой некоторые дефекты препятствуют выполнению задач природы. Тем не менее, иногда можно обеспечить нормальное материнство, если мы не боимся применить к человеку некоторые механические методы, хорошо известные тем, кто занимается разведением животных. Это важно в тех случаях, когда условия завещания требуют наследника. В Институте такой метод применяется под руководством выдающегося гинеколога доктора Гельмбольдта.

Разумеется, механическое оплодотворение применяется относительно редко. Чаще возникают сомнения относительно отцовства, особенно в связи с судебными процессами о разводе или назначении алиментов. Недавно были отклонены три иска о назначении алиментов и удовлетворены два иска о разводе, потому что мы доказали с помощью химического анализа, что предполагаемые отцы в принципе не могли быть отцами.

Наш эксперт, обследующий предполагаемых кандидатов для вступления в брак, может без труда выявить бесплодие как мужчины, так и женщины. После этого молодые люди должны сами решить, будут ли они счастливы в браке без детей.

Разумеется, в нашем распоряжении имеются всевозможные приборы для микроскопических исследований и анализов крови, а также электроаппаратура и другие устройства для исследования различных сывороток. Все это относительно просто. Однако обычного медицинского обследования недостаточно. Мы настаиваем на исследовании психологии мужчины и женщины, прежде чем рекомендуем им заключить брачный союз.

Мы подготовили тщательно составленную биосексуальную анкету с вопросами, отвечая на которые, оба могут поведать свои сокровенные секреты, свои самые интимные пристрастия и особенности характера. В письменном виде они рассказывают о вещах, о которых не сказали бы друг другу, которые в устной форме не доверили бы врачу, за исключением длительного курса психоанализа, тайны, в которых они, во многих случаях, не решились бы признаться даже самим себе.

Заполненную анкету внимательно изучает врач, и больше никто. Мы не раскрываем секреты одного другому. Профессиональная этика накладывает печать на наши уста. Тем не менее, имея на руках собственноручные признания о самых сокровенных желаниях и особенностях, мы можем сравнить ответы и определить, насколько, по нашему мнению, данный союз желателен с точки зрения интересов конкретных людей и их потомства».

Доктор Хиршфельд дал мне такую анкету, содержавшую более ста пунктов. Списки вопросов, которые в Средние века сочиняли церковные власти для наставления молодых священников, выслушивающих исповедь, оставляли мало места для воображения. Вопросы, содержащиеся в научно составленной анкете Хиршфельда, предусматривают все мыслимые возможности. Они обобщают опыт многих десятилетий исследований в данной области. Человек, который постарается честно ответить на вопросы, раскроет свою душу, свое прошлое и настоящее, причем в результате его самого, зачастую, ожидают сюрпризы.

Институт сексуальных наук собрал более 8 000 анкет, которые доступны для научного изучения, прежде чем было создано отделение евгеники. Он обладает, вероятно, самой большой в мире коллекцией интимных признаний. Ни один ученый не может похвастаться таким объемным и разнообразным материалом для работы.

Доктор Хиршфельд и его коллеги знают, как следует изучать такие документы, как делать из них выводы.

«Эти выводы, — продолжает Хиршфельд, — основываются не только на том, что написал пациент, но также на исследовании его организма и психики. Вместе с результатами обследований анкета показывает, стоит ли двум кандидатам заключать брачный союз. Заглянув в глубину их души, изучив их самые изощренные желания и наклонности, ученый может сказать, созданы ли эти двое друг для друга, или же они являются жертвами ложной страсти, некоего блуждающего огонька, который ведет их к пропасти.

Они могут верить, что любят друг друга, в то время как их темперамент требует партнера совсем другого склада. Их желание заключить брак может объясняться какими-то жизненными обстоятельствами или предыдущими разочарованиями. Возможно, они смотрят на брак как на возможность спастись от других, более реальных, хотя и менее опасных страстей.

Мы рекомендуем не заключать брак, если сексуальная конституция двух людей не дополняет друг друга; если каждый, насколько мы можем судить на основании несовершенного человеческого знания, не сможет сделать другого счастливым. Мы не требуем недостижимого совершенства. Однако мы, по крайней мере, стараемся указывать на непреодолимые препятствия.

Порой нам удается, с помощью рекомендаций или медицинского лечения, преодолеть психологические и физические препятствия. Порой мы можем рассеять сомнения влюбленных, без колебаний советуя им жениться. Но если мы уверены, что человек не подходит для брака с другим конкретным человеком, если отсутствует физиологическая основа для семейного счастья, мы также без колебаний сообщаем им свое суждение.

Иногда мы консультируем людей, которые хотят вступить в брак с родственниками: обычно речь идет о двоюродных братьях или сестрах. В таких случаях проводится тщательное обследование данных людей, изучается история семьи на протяжении длительного времени. Мы делаем анализ крови, исследуем физическое и психическое состояние обоих кандидатов.

Брак между кровными родственниками, особенно если они выросли в одной и той же среде, если они относятся к одному типу, может выявить как сильные, так и слабые стороны, свойственные данной семье. В одних случаях у нас нет возражений. В других мы выступаем против такого союза не мерее решительно, чем церковь. Однако в наших возражениях нет религиозных мотивов — они основаны на евгенике.

Бывает, что мы обнаруживаем странные разновидности и отклонения сексуального инстинкта, необычные черты характера. Если мы видим, что партнер благоприятно воспринимает данные отклонения или, по крайней мере, не проявляет негативного отношения к таким особенностям характера, мы не возражаем против брака.

В иных случаях тщательное обследование раскрывает сильную внутреннюю антипатию одного человека к основным инстинктам и желаниям другого. Тогда мы стараемся предотвратить брак. Разумеется, мы не можем помешать людям жениться вопреки нашему совету. Однако мы их предупреждаем.

Наука может предотвратить многие несчастья молодых людей и их потомства, если они прислушаются к ее рекомендациям. Мы даже можем восстановить семейное счастье в тех случаях, когда супруги не очень подходят друг другу, путем благожелательной интерпретации их затруднений в свете наших исследований.

Мы собираемся создать отделение хирургии, которое будет специализироваться на женских болезнях и заболеваниях уха, горла и носа, тесно связанных с сексуальными нарушениями.

Мы экспериментируем с воздействием рентгеновского излучения на внутренние ткани и вторичные сексуальные характеристики. Мы изучаем новые методы борьбы с социальными заболеваниями.

Мы также осуществляем в экспериментальном порядке различные сексуальные и межполовые изменения. Наши опыты с шелковичными червями оказались особенно успешными».

II

Освященное веками разделение людей на два пола выглядит устаревшим в свете новейших научных исследований. Сегодня говорить про два пола «ненаучно». Мы не можем классифицировать людей лишь как «мужчин» и «женщин». Природа создала бесконечное число полов. Ни один мужчина, каким бы мужественным он ни был, не является 100-процентным мужчиной. Ни одна женщина, какой бы женственной она ни была, не является 100-процентной женщиной. Разнообразие сексуальной конституции человека не поддается четкому определению.

Тем не менее, мы можем условно разделить человечество на три основные группы: мужской пол, женский пол и «промежуточный» пол. «Промежуточный» пол представляет собой четко определенный тип. Его процент, согласно научным исследованиям во многих странах, достаточно стабилен. Этой необычной гипотезе доктор Хиршфельд, крупнейший немецкий авторитет по данному вопросу, посвятил более 30 лет своей жизни.

«Определенные гормоны или химические вещества, переносимые кровью, — говорит он, — характерны для основных половых различий. Мы называем вещество, преобладающее у мужчин, «андрин» от греческого слова, означающего «мужчина». Вещество, преобладающее у женщин, мы называем «гинекин» от греческого слова, означающего «женщина».

Судя по всему, эти гормоны никогда не присутствуют в чистом, несмешанном виде. Они сочетаются в различных пропорциях. Состояние нашей психики зависит от наших внутренних секреций, химии жизни, химической основы любви. Химия, а не анатомия, определяет пол.

Ничто в природе не является однозначным. Мужчина не является полностью «мужчиной». Он более или менее мужчина. Женщина не является полностью «женщиной». Она более или менее женщина в соответствии с пропорциями «андрина» и «гинекина» в ее организме.

Никто не является полностью «хорошим» или «плохим». Люди могут быть лучше или хуже. Никто не может быть абсолютно «сильным» или абсолютно «слабым». Люди бывают сильнее или слабее. Не существует однозначных стандартов.

Многое, что высоко ценилось в античные времена, сегодня не вызывает уважения. Многие поступки, одобряющиеся на войне, в мирное время считаются преступлениями. Даже патриотизм может иногда рассматриваться как национальный эгоизм. Абсолютные стандарты неприменимы ни в сфере этики, ни в сфере пола. Даже математика отказалась от понятия абсолютного.

Рационально мыслящие люди должны признать, что пол не является абсолютным феноменом, поскольку мы знаем, что Штейнах может превращать мужские особи морских свинок в женские. Недавно профессор Вальтер Финк из Института биологии в Вене полностью изменил сексуальное поведение водяного жука, пересадив, с удивительным хирургическим мастерством, голову мужской особи на тело женской.

Он не изменял их органы. Он всего лишь пересадил голову. Эксперименты такого рода с человеческими существами теоретически возможны, но в настоящее время технически неосуществимы. Я рассказываю об этом только для иллюстрации того факта, что пол не определяется исключительно внешними характеристиками».

Видные ученые не раз выдвигали различные фантастические гипотезы, зачастую противоречащие здравому смыслу. Доктор Хиршфельд возглавляет знаменитый Институт сексуальных наук в Берлине. Не только ученые и врачи, но и официальные комиссии из разных стран приезжают сюда за тысячи миль, чтобы получить совет. Его клинический материал гораздо обширнее любого, что имеется у других современных исследователей в области секса.

Хиршфельда вызывают для участия в судебных процессах в качестве эксперта. Власти принимают его заключения. На основании его заявлений они изменили сотни записей о половой принадлежности людей, переведя мужчин в разряд женщин и наоборот.

Хотя власти не ввели понятие «промежуточного пола», полицейское управление Берлина неоднократно выдавало мужчинам, в которых психически преобладает женское начало, разрешение носить женскую одежду. Аналогичным образом людям, которые на основании прежних, более примитивных методов идентифицировались как женщины, после получения соответствующей справки от Хиршфельда разрешается появляться в общественных местах в мужской одежде. В одежде противоположного пола они привлекают меньше внимания, чем в своей собственной.

И центральным, и муниципальным властям известна теория Хиршфельда о «промежуточном поле». Они отказываются признавать браки «интерсексуального» типа, но допускают, что существует определенный процент людей, которых нельзя классифицировать по физическим или психическим параметрам как «мужчин» или «женщин».

Чиновники, ответственные за эти вопросы, разрешают людям, чей пол представляется сомнительным, брать нейтральные имена, применимые к обоим полам. Так, Антон превращается в Тони, Александр или Александра получают имя Алекс, Гертруда — Герт.

Хиршфельд должен был привести очень весомые аргументы, чтобы преодолеть рутину немецкой бюрократии. Следует помнить, что власти довоенной Германии ревностно относились к обязанности мужчин нести военную службу. Каждый Антон, превратившийся в Тони, оказывался потерянным для армии, в то время как Александра, сохранившая лишь два первых слога своего имени, не становилась из-за этого пушечным мясом.

Во многих случаях, рассказывает Хиршфельд, принадлежащие к «промежуточному» полу берут закон в свои руки. Они «подправляют» свидетельства о рождении, паспорта и личные документы, добавляя или опуская тот или иной слог в имени, данном при крещении. Молодому человеку, которого его эндокринная система заставляет носить женскую одежду и выбирать женскую профессию, трудно устроиться на работу в качестве прислуги, если его зовут Шарль. Поэтому одним росчерком пера он меняет имя на Шарлотту. Девушке, которая оказалась в аналогичной ситуации и предпочитает носить брюки, будет легче получить работу механика, если Джорджина превратится в Джорджа.

Можно возразить, что людям всегда было известно об определенных психических отклонениях. Нам также знакомы некоторые случаи эксцентричного поведения, которое рассматривается как «ненормальное». Общество приписывает эти явления порочности человека или болезни.

Новаторский подход Хиршфельда, который признан такими авторитетами, как профессор Крафт-Эбинг, Хэвлок Эллис, многие выдающиеся авторы в Соединенных Штатах, заключается в том, что он рассматривает этих людей как вариант нормы, созданный природой с ее бесконечной способностью экспериментировать. Они, по его мнению, не являются ни преступниками, ни дегенератами, но всего лишь представляют собой «промежуточный пол».

«Природа, — сказал он мне, — не делает неожиданных скачков. Она действует шаг за шагом. Если она создала мужской пол и женский, крайние противоположности, то с ее стороны было бы неестественно не создать переходный или промежуточный тип.

Эксперименты Штейнаха, анализ Фрейда четко раскрывают бисексуальный элемент, существующий в той или иной форме, сублимированный или нет, сознательный или бессознательный, в каждом человеческом существе.

«Мы отмечаем, что некоторые мужчины, какими бы мужественными они ни выглядели, тем не менее, имеют внутренние секреции женщины. Женский элемент может даже преобладать в их биохимической системе. В некоторых женщинах доминирует мужской элемент. У других людей два этих элемента присутствуют в равной степени.

Порой мы сталкиваемся с эндокринной нестабильностью, в силу которой более активно действуют то мужские, то женские железы. Человек при абсолютно мужской внешности может иметь душу женщины. И наоборот, юноша может выглядеть женоподобным, однако при этом его сексуальная конституция является совершенно «нормальной».

Если вы изучали математические законы перестановки и комбинаторики, то знаете, что восемь человек могут сидеть за столом в тысячах разных вариантах. А теперь представьте себе невероятную сложность человеческого организма. При всей нашей изобретательности невозможно учесть все элементы, присутствующие в структуре человека.

Наука учит, что в царстве природы не существует двух совершенно одинаковых листьев. Они могут быть похожими, но, тем не менее, всемогущая природа наградила их разным рисунком.

Несведущий человек, который смотрит на стадо овец, не может отличить одно животное от другого. Он не отличит друг от друга двух муравьев из одного муравейника. Однако ученый, изучающий природу, объяснит ему, что каждая овца и каждое насекомое имеют присущие только ему индивидуальные особенности.

Отпечатка человеческого пальца достаточно для того, чтобы выделить его среди других людей. Достаточно уха, носа, кисти руки, любой части тела, чтобы отличить конкретного человека от его собратьев.

Сексуальная конституция человека столь же разнообразна, как и возможное число перестановок и комбинаций клеток, из которых он состоит. К естественному разнообразию добавляются другие факторы. Образование, заболевания, происшествия, резкие перемены — всё это делает бесконечность еще более бесконечной.

Некоторые случаи просто бросаются в глаза. Среди тех, кто обращался за советом в наш Институт, был начальник полиции одного центрально-европейского города. Он женат, имеет детей и нормален во всех прочих отношениях, но чувствует себя несчастным, если не может носить женскую одежду. Обычно он проводит отпуск в Берлине, переодетый женщиной.

Столь своеобразные черты присущи немалому количеству людей. В Берлине (как и в Нью-Йорке), да и во всех больших городах проводятся подпольные вечеринки, где такие люди развлекаются в кругу себе подобных.

Одной из моих пациенток была бородатая женщина, которая выступала в дешевых аттракционах. Несмотря на свою внешность, она была нежной и самоотверженной матерью. Я помню, когда она рожала четвертого ребенка, вызванная акушерка по ошибке приняла ее за отца!

В первом случае отклонение от общепринятого стандарта имело психический характер, во втором — физиологический. Оба случая являются исключительными. Однако оба пациента жили вполне нормальной жизнью. Начальник полиции был, без сомнения, «мужчиной» в общепринятом смысле. Бородатая дама была, несомненно, «женщиной». Однако подавляющее большинство случаев не столь очевидно».

Я поинтересовался: «А большинство людей являются нормальными?»

«Каждый человек «нормален», — ответил Хиршфельд, — поскольку никто не может обмануть свою природу. Человек становится «ненормальным» лишь в том случае, когда болезнь, происшествие или давление общества заставляют его действовать вопреки закону его существования».

«Доктор, — сказал я, — позвольте рассказать вам историю, которую я недавно прочитал в одном американском медицинском журнале. Она вполне уместна в данном случае. Француз и ирландец поспорили, сколько всего в мире существует напитков, алкогольных и прочих. Француз говорил, что 82, ирландец настаивал, что 83.

Они заключили пари, и ирландец начал по памяти перечислять напитки. «Во-первых, — сказал он, — вода». «О! — воскликнул француз. — Ты выиграл. Я совсем забыл про нее».

«Исследователи, — заметил автор этой статьи в «American Medicine», — уделяют столько внимания патологическим явлениям и прочим отклонениям от нормы, но забыли, что большинство людей все-таки здоровы и нормальны, если использовать эти слова в их общепринятом смысле».

«Вы совершенно правы, — ответил Хиршфельд. — На самом деле, наиболее приятный результат всех моих исследований заключается в доказательстве того, что в подавляющем большинстве людей преобладает либо «мужское», либо «женское» начало.

Однако процент тех, кто явно принадлежит к «промежуточному» полу, судя по всему, является постоянным во всех странах и в любом климате. Несколько лет назад мы с группой ученых провели исследование с целью определить точный процент людей, чья половая конституция противоречит их анатомическому строению.

Мы подготовили анкету, которую разослали тысячам людей, занятых в различных сферах деятельности. Мы исключили лишь два класса: аристократию и людей искусства — поскольку считаем, что в этих группах процент будет исключительно высоким. Мы предпочли людей, занимающихся тяжелым физическим трудом: кузнецов, механиков, рабочих всевозможных специальностей.

Результаты наших исследований показали, что 2% явно и осознанно относятся к «промежуточному» типу. У этих людей не было причин разыгрывать нас или скрывать правду. Наша цель была серьезной и научной. Анкетирование проходило анонимно. Личности респондентов нам неизвестны.

Последующие исследования среди других групп и в других странах выявили тот же процент. Мои собственные исследования в последние годы убедили меня в том, что к этим двум процентам следует добавить, по крайней мере, один процент тех, у кого половая конституция нестабильна или двойственна. Аналогичный показатель верен и для женщин.

Это означает, что 97% людей — те, кого принято называть «нормальными». Это также означает, что примерно 3% людей явно, открыто и осознанно относятся к неопределенному или «промежуточному» полу».

«Вы признаете, — спросил я, — что уделяете слишком много времени и сил этим трем процентам?»

«Нет, — ответил Хиршфельд. — Исключительное учит нас понимать обычное. «Ненормальное», используя ваше выражение, помогает понимать то, что вы называете «нормальным», подобно тому, как исследование болезней помогает нам сохранять здоровье.

Более того, в качественном плане в эти три процента входят многие выдающиеся люди: видные государственные деятели, великие поэты, военачальники, изобретатели, промышленники. Несмотря на это, «промежуточный» пол подвергается особенно жесткому давлению и вынужден страдать. В Средние века людей такого типа сжигали на кострах. Гонения продолжаются и поныне. Самое безобидное отношение со стороны общества, на которое они могут рассчитывать, это остракизм.

Если выявленный процент верен, то 1 миллион 800 тысяч жителей Германии относятся к той категории, чья жизнь не вписывается в общепринятый стандарт. В Соединенных Штатах, согласно тем же расчетам, число людей, которых следует отнести к «промежуточному» полу, достигает внушительной цифры 3 300 000.

Золя пожертвовал своей карьерой, чтобы защитить того, кто пострадал от людской несправедливости. Стоит ли обвинять меня в том, что я посвятил свою жизнь освобождению миллионов людей от проклятия, наложенного на них невежеством и традицией?»

«Не могли бы вы назвать выдающихся исторических деятелей и представителей искусства, которые, в соответствии с вашей теорией, принадлежали к «промежуточному» полу?»

«Александр Великий, Юлий Цезарь, Людвиг II Баварский, Платон, Сократ, Сафо, Шекспир, Уолт Уитмен, Микеланджело, Оскар Уайльд, Шопен, Роза Бонёр[117]… Имя им легион, их разнообразие бесконечно.

Хочу повторить, что даже те, кого относят к «нормальным», не могут избежать влияния изначальной бисексуальности человека на их душу и тело. Некоторые современные исследователи приводят в подтверждение бисексуальной теории библейский стих: «Мужчину и женщину сотворил их». (Бытие 1:27). Они подчеркивают соединительный союз «и». «Был бы Адам упомянут таким образом, если бы Ева была создана из его бедра?» — задается вопросом Эдвард Карпентер.

Платон в своем знаменитом «Пире» выдвигает теорию о том, что первоначально человеческие существа были разделены на детей Солнца — мужчин, детей Земли — женщин, детей Луны, которые были наполовину мужчинами, наполовину женщинами. Все люди имели два набора органов, два лица, четыре руки и т. д. Зевс, раздраженный их силой и дерзостью, разрубил их надвое. С тех пор каждая половинка ищет вторую…

Дети Луны должны были быть наиболее многочисленными, поскольку сегодня они составляют около 97% всех людей. Дети Солнца и Дети Земли сегодня являются «промежуточным» полом.

Библейская история и греческий миф примитивнее реальных фактов. Вейнингер утверждал, Штейнах доказал, Фрейд подтвердил тезис, изучению которого в значительной степени посвящены мои собственные исследования, а именно: сексуальная конституция людей настолько разнообразна, что делить их по половому принципу на две и даже на три группы более невозможно. Это все равно, что измерять микроскопические величины линейкой.

Цивилизация будущего должна будет учитывать эти научные открытия. Цивилизация должна обеспечить максимально возможное благо для максимально возможного числа и максимально возможного разнообразия человеческих существ…

Французская революция, да и ваша собственная, вдохновлялась лозунгом, что все люди созданы «равными». Это ложное представление. Все люди должны иметь равные права и возможности, однако они никоим образом не «равны». Именно их разнообразие — бесконечные оттенки природы — придает жизни ее неизменное очарование.

Однако стремление к счастью является общей чертой всех людей. Мы все хотим получать удовольствие. Мы избегаем всего неприятного. В каждом человеческом существе закон инерции борется с законом действия, подавление с самовыражением.

Силы инерции встречаются чаще сил, побуждающих к действию. Люди действия легко доминируют над пассивным большинством. Они накладывают на жизнь свой отпечаток. Иногда человечеству требуются столетия, чтобы освободиться от влияния, оказанного волевым, активным человеком. Поэтому борьба за свободу, независимость, самовыражение длится вечно. Такая борьба самая трудная.

Американский «плавильный котел» показывает, что не только одежда, обычаи и язык, но даже внешность иммигрантов меняется через одно поколение. В каждом государстве, в каждой общине индивидуальность приносится в жертву массовому инстинкту, «коллективной душе» группы.

Все живые существа подчиняются закону мимикрии, сформулированному Дарвином. Они принимают цвет окружающей среды. Они не стремятся привлекать к себе внимание. Они скрывают свои характерные черты, чтобы избежать преследования.

Обычный человек впитывает свои взгляды и свою религию вместе с воздухом, которым дышит. Он роялист при монархии, республиканец при республике. Он приходит в возбуждение или раздражение лишь в том случае, когда непосредственно затронута его личная жизнь.

Если, как замечает Форель, гений настолько раздражает толпу, что она — частично из покорности, частично для того, чтобы его утихомирить, — меняет свое мнение, то это новое мнение немедленно становится стандартом, изменить который способна лишь новая революция.

Помимо закона мимикрии существует закон «психической инфекции», эффект массового внушения. Наш мозг работает не сам по себе, но в унисон с другими. Возбуждение, смех, скука, горе, осуждение являются заразными.

Мы стали поклоняться суевериям, мы превратились в рабов фразы. Этим путем человек никогда не придет ни к политической, ни к сексуальной свободе. Идеальным государством является такое, где каждый может свободно и безнаказанно проявлять свою индивидуальность, не причиняя при этом вреда другим.

Цивилизация будущего, признавая разнообразие индивидуальных свойств человеческих существ, будет также признавать неотъемлемое единство человечества. Гражданин будущего будет гражданином мира. Берлин и Лондон, Лондон и Париж, Париж и Нью-Йорк, Нью-Йорк и Сан-Франциско сегодня ближе друг к другу, чем когда-то Спарта и Афины, два великих греческих города античности. Пространство больше не разделяет людей.

Я не признаю даже «цветной барьер»[118]. Различия между отдельными людьми гораздо глубже, чем между расами.

Дикарь носит кольцо в носу. Наши женщины носят два кольца в ушах. Дикарь выплачивает компенсацию отцу своей невесты. Современные европейские мужчины получают от родителей невесты приданое. Дикарь называет себя Могучим Львом или Свирепым Волком. Мы отбросили прилагательные, но сохранили имена «Лео» и «Вольф».

Дикарь украшает свои волосы перьями птиц. Мы делаем то же самое, правда, используем еще и прокладку из фетра или соломы. Некоторые из нас едят мясо любых убитых животных. Некоторые отказываются от свинины, но едят остальное мясо. Некоторые вдыхают табачный дым. Некоторые стимулируют себя с помощью других растений.

Дикарь убивает своего врага камнем. Мы убиваем шрапнелью. Различия между нациями и расами, между нами и дикарем не столь велики, чтобы оправдать чье-то тщеславие и самомнение.

На земле, как справедливо заметил Барбюс, существует лишь один вид человеческих существ. Поэтому мы не должны проводить различия между группами. Существуют лишь отдельная личность и мир, Человек и Человечество.

Возможно, я утопист. Утопия, как сказал Ламартин[119], часто оказывается предвидением истины.

Давайте не будем тратить столько сил на подавление индивидуальности других или на попытки навязать миру свои собственные моральные, сексуальные или политические представления.

Давайте использовать те силы, которые сегодня тратятся на бессмысленные конфликты, — на благо общества, на движение от нынешнего примитивного уровня к более высоким ступеням эволюции.

Вместо того чтобы пытаться низвести всё до среднего уровня, давайте признаем право каждого на гармоничное развитие личности, основываясь не на оскорблениях и принуждении, но на бесконечном разнообразии сексуальной конституции и природы человека».