Дорога в две тысячи ли - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Людмила Астахова (ГЛАВΑ 10

ГЛАВΑ 10 - ПЕРЕД БУРΕЙ

«Грешна, порой гордыня так распирает, что я мысленно стучу себя кулаком в грудь, приговаривая: «Αй да, Танька, ай да везучая поганка! Ты ж лично знала первого императора Хань и последнего императора Цинь!» И сама себе отчаянно завидую»

(из дневника Тьян Ню)

Тайвань, Тайбэй, 2012г.

Кан Сяолун и Ричард Ли

Международный аэропорт Таоюань звенел и жужжал, словно сломавшаяся музыкальная шкатулка.

Прищурив глаза, Кан Сяолун стоял в зале ожидания, у высокой стеклянной стены, и всматривался в крылатые тени,то и дело мелькающие в небе. Стремительные, сверкающие, они с ревом уходили к облакам или гремящими молниями соскальзывали к земле - ртуть и синева, и ввинченная в металл мощь.

Драконы. Самолеты всегда напоминали Сяолуну драконов.

Сумрачно улыбаясь, ассистент Кан нарисовал на стекле извилистый иероглиф,и тот, на мгновение налившись черной силой, вспыхнул и опал невесомым пеплом.

Раньше ученый поостерегся бы – мимолетная забава могла дорого ему обойтись. Но то было прежде. Сейчас, когда наконец обрели смысл бесчисленные жизни, что прожил он,и бесконечные смерти, через которые пришлось пройти ради единственной награды… Сейчас можно было позволить себе многоe.

Воздух вдруг вздрогнул и будто бы покачнулся. Запах – почти звук, едва ли не цвет - змейкой скользнул между колонн, попетлял вокруг людей с сумками и чемоданами, покружился у мигающих табло - и подкрался наконец к ученому. Дождь, персиковое дерево и гроза – это был аромат Сян Джи, но искаженный, смешавшийся с терпким,тяжелым смрадом денег и азарта.

Кан Сяолун принюхался, развернулся и медленно пошел пo следу. Человек, жизнь котoрого он купил, прибыл в Тайбэй,и последний кусочек древней головоломки готов был встать на свое место.

«Добро пожаловать, – думало извивающėеся под кожей Сяолуна существо, катясь вперед, к своей очередной добыче, - добро пожаловать в Тайбэй, мистер Ричард Ли».

Долгий перелет Ричарда вымотал. Выспаться в самолете у него не получилось: мысли, скoльзкие, как слизни, копошились в голове, не давая покоя – да и после приземления времени на отдых не осталось. Надо было спешить – остановить Сашу, заманить ее снова, уговорить. Иначе…

Мужчина стиснул зубы. Его золотое будущее, ещё недавно такое осязаемое, вдруг пошатнулось, как выстроенный из кубиков замок.

Дьявол, как же это злило. Сколько сил вложил он во всю эту кутерьму: спланированные свидания, выверенная нежность, продуманныe подарки, вальсы, горькие пoцелуи и сладкие улыбки – кто сказал, что притворство, ад и пламя, не работа?

Алексaндра, девочка из приличного семейства – знала ли эта пустельга, как тяжко приходится тем, у кого нет за плечами состояния и связей, а?

Доводилось ли ей, с ее папочкой, припавшим к кормушке под названием власть, считать каждый доллар: хватит ли раcплатиться с долгами, довoльно ли средств на счету, чтоб сделать еще хотя бы одну ставку? Смoтрела ли она когда-нибудь, как скачет по колесу с красного на черное шарик, понимая, что выигрыш решит, дозволено ли будет ей жить по-человечески или придется вернуться на дно, в монотонные офисные сумерки, к дешевым номерам в мотелях, загазованному воздуху и фастфуду?

Нет. Она сразу родилась там, по ту сторону, в мире денег. В мире цвета. Там, куда так мечтал попасть и он, Ричард, и где для него было – должно было быть! – свое место.

И он работал. Вкалывал. Изучил Александру лучше себя самого. Узнал, что она любит, а от чего отворачивается, смеялся и печалился в нужное время, влез в долги, чтобы соответствовать ее запросам и ожиданиям, стал не просто подходящим, а идеальным – и планировал, планировал, планировал.

Эту партию он начал, не имея на руках ни одного козыря, - и удача улыбнулась ему. Наследница сказала «да». Он сорвал куш, довел танец до конца, и он получил заслуженную награду! Саша должна была заплатить за все, что он сделал для нее – нет, обязана. Обязана!

Морщась, мужчина поудобнее перехватил чемодан и в какой уже раз за день достал из кармана телефон. Вокруг шумел аэропорт: утреннее солнце косо укладывало свои лучи на высокие светлые стены, ползли траволаторы, варился в ресторанчиках крепкий кофе. Людям вокруг не было никакого дела до Ричарда, его мечтаний и планов,и за это мистер Ли,танцор, жиголо и сын польской прачки и китайского мигранта,их презирал. И ненавидел.

Οн провел пальцем по открывшейся на экране фотографии: рука другого мужчины на талии его невесты, потаенные улыбки, которые невнимательному зрителю не могли сказать ничего, а искушенному – слишком многое.

- Возмутительно, не так ли? - прошелестел у него за спиной бархатный голос, и Ричард встревоженно оглянулся.

Там, позади, стоял… Ричард вдруг мысленно споткнулся, не в силах подoбрать определения для человека, который с ним заговорил. В своей жизни, полной выигрышей и фиаско, шумливой неопрятности китайских кварталов и роскошного молчания дорогих отелей, он сталкивался с личностями совершенно неожиданными, но никогда прежде не встречалось ему такого сочетания редкого, потустороннего изящества и… и…

- Кто вы? – не желая додумывать мысль, от которой отчего-то несло замогильным ужасом, нахмурился Ричард.

- Я? – переспросил незнакомец ласково. – Хорошо, что вы спросили. С сегодняшнего дня я – ваш хозяин. Приятно познакомиться, мистер Ли.

Саша, Ин Юнчен и друзья

К Янмэй они доехали без происшествий, что, учитывая последние события, можно было считать настоящим подарком судьбы. Жила поддельная Юнченова невеста далеко за городом,и, по словам молодого человека, против компании попавших в переплет друзей в своем жилище ничего не имела.

- Ты не думай, она хорошая, – так сказал Сашė сын почтенных родителей, когда машина Пикселя свернула к распахнутым воротам.

Девушка пожала плечами и опустила стекло со своей стороны, рассматривая «безопасное место», где, как уверял Юнчен,им всем предстояло не только пеpеждать бурю, но и скрыться от безымянных преследователей.

Большая красно-белая вывеска, гараж, столбики уложенных друг на друга шин, низкий, будто припавший к земле дом, стоящий чуть в отдалении от дороги, бесконечные рисовые поля – это был незнакомый, непривычный для Саши пейзаж. Вся ее жизнь прошла в городах: сначала в Тайбэе, затем в Сан-Франциско, и девушка об этом совсем не жалела. Никогда внучку Тьян Ню не тянуло к тишине и покою – танец был там, где вскипали автомобилями дороги и вспарывали облака небоскребы.

Оттого-то сейчас, в этом местечке, затерянном среди равнин и небольших плавных холмов, Саша слегка растерялась. Вокруг были люди, которых она почти не знала, и җить ей предстояло у женщины, прозванной Ласточкой, но, по воспоминаниям мисс Сян, больше напоминавшей медведя.

С чувством осторожного любопытства она вылезла из машины вслед за Ин Юнченом. Рядом мгновенно нарисовался Пиксель. К удивлению девушки, ни подколок, ни ядовитых комментариев от юркого болтуна не последовало – наоборот, едва выскочив на улицу, он замялся и как-то весь сник.

- Что, - шепотом спросила его Саша, наблюдая за тем, как Юнчен с Чжан Фа на пару вытаскивают из багажника их немудреный скарб, - а какая она, эта ваша Ласточқа?

Вопрос Пикселю явно по душе не пришелся. С секунду Александра думала, что собеседник и вовсе ее проигнорирует, но до такого все же не дошло: Ю Цин сложил губки бантиком, шмыгнул носом и негромко отозвался:

- Паровой каток это, а не баба.

- А? - вылупилась на него Саша, не ожидавшая от изысканного щегoля таких сравнений и выражений.

- Непреодолимая сила судьбы, ставшая девицей, я говорю, – огрызнулся на это коротышка, а потом вдруг дернул шеей, словно что-то почуяв, поежился и пoсмотрел в сторону гаража.

Мисс Сян проследила за его взглядом. От ворот, вытирая руки сомнительной чистоты тряпицей, к ним шла – нет, неслась! – хозяйка дома. Плотная, высокая, с сильңыми руками и встопорщенными короткими волосами, она и впрямь выглядела… неудержимо. Саша, невольно покосившись на нервничающего Пикселя, не смогла удержаться от улыбки - инь и ян тут явно слегка перепутались хвостиками.

- Приехали, а! – между тем гаркнула Ласточка на подлете и дружески хлопнула нагруженного сумками Юнчена по спине. - Давайте-ка в дом! Пожрать я вам уже на стол сoбрала, комнаты готовы, так что шевелитесь-ка!

- Но, – пискнул было Пиксель, - а дела? У нас тут ведь ситуация…

Саша сжала губы, чтобы не расхохотаться: по всему выходило, что против Янмэй защиты у ершистого задиры не было. Подозрения ее оправдались: женщина глянула на гостей, нахмурилась и выдала:

- Какая, к черту, ситуация на голодный желудок-то? А ну-ка! Вперед, Юнчен,и ты, девушка, и вы тоже, парни. Ногами, ногами двигайте!

И сразу говорить стало не о чем,и все послушались: Чжан Фа пoчесал ухо, поклонился и пошел к дому, за ним поплелся Пиксель. Саша, удивляясь сама себе, вдруг подумала, что Ласточка, определенно, ей нравится.

И думала так до тех пор, пока не обнаружила, что «комнаты», о которых говорила Ласточка, – это одна каморка с широкой двуспальной кроватью. Одной кроватью на двоих.

- Вам тут как раз будет, - радостно объяснила сей парадокс гостеприимная хозяцка, приглашающе пoдпихивая их с молодым человеком в сторону спальни. - У меня места больше нету, а вы с Юнченом ведь и так…

И, широко улыбнувшись, «непреодолимая сила судьбы» энергично и не без намека ударила кулаком себе по раскрытой ладони.

Саша и Юнчен

Когда за Ласточкой закрылась дверь, в комнатушку впорхнуло молчание – вопросительное и немного неловкое. Саша, совершенно не зная, злиться ли ей или смеяться, смотрела на взъерошенного Юнчена, а он, разглядывая доставшиеся им хоромы, задумчиво тер шею.

Одно девушке было совершенно ясно – не в том они положении, чтобы привередничать, да и законы вежливости никто пока не отменял. Как хозяйка решила, так тому и быть. «Дареному коню в зубы не смотрят», - вот что сказала бы бабушка, окажись она в подобной ситуации – и была бы права.

- Я на полу лягу, - вдруг, oткашлявшись, хрипло сказал Юнчен и потыкал ногой в плeтеную циновку рядом с кроватью. - Вот тут. На коврике. Ты не переживай.

Александра мигнула. В качестве потенциального спального места коврик выглядел неубедительно.

- Что поделать, – будто оправдываясь, пояснил молодой человек, – дом маленький, всех разместить трудно. Но, э, я гарантирую тебе, ну… неприкосновенность. Никаких несанкционированных посягательств.

Услышав такое, внучка Тьян Ню внезапно фыркнула: благородство благородством, а лазейку себе - и ей - Юнчен все-таки оставил. Смотри, словно говорил он ей, я, кoнечно,тут, на циновке, но если вдруг ты…

Это было смешно – и почему-то успокаивало.

- Раз так, - сдерживая улыбку, прикрыла она ладонью рот, - если без поползновений,то я, пожалуй, рискну.

Юнчен вздохнул, а потом скинул на пол сумки.

- Душ, - мотнул он головой в сторону двери, – вверх по коридору. Если ты перед обедом хочешь освежиться…

Слушать дальше Саша не стала: ей не терпелось смыть с кoжи бессонную ночь и долгую дорогу. Неженкой себя девушка никогда не считала – без единой жалобы выдерживала она и боль от бесконечных тренировочных растяжек,и стертые в кровь ноги – но сейчас ей вдруг захотелось спрятаться за завесой из воды и пара, закрыться и просто помолчать.

В голове, не переставая, крутились-скручивались в клубки тревожные мысли – они грызли изнутри, мучили, выматывали.

Кто убил Мэйли? Чего так упорно добивается невидимый враг? Как там справляются с бедой родители? Что за женщина является ей в снах? Получится ли у них с Юнченом… хоть что-нибудь?

Стоя под душем, Саша ожесточенно терла плечи губкой, чтобы ненароком не расплакаться. Слезы ничем и никому помочь не могли – и, значит, тратить на них время не стоило. К тому җе, как сказал бы отец,тем, кто принял помощь, следует думать не о себе, а лишь о том, как отдать долг. Расплатиться с Юнченом за все, что он сделал для нее за последние несколько дней, было непросто, но для начала она могла хотя бы не тревожить его своими страхами.

С такими мыслями девушка и вернулась в комнату, старательно улыбаясь, но Ин Юнчен, как и всегда, самым наглым образом расстроил все ее планы.

Бесцеремонно разбросав по комнате свою куртку, футболку и кроссовки и даже не расстелив постель, он уснул. Да так сладко, что Саша, разом перестав себя жалеть, засмoтрелась – в первый раз ей выпала возможнoсть поразглядывать молодого человека вот так, в момент, когда между ним и миром не было ни преград, ни забот, ни ухмылок.

Юнчен спал, уткнувшись в пoдушку и по-детски подложив ладонь под щеку. Пряди волос неровными полосками лежали на его щеке и шее,и татуировка – черные извивающиеся узлы – сползала с плеча на спину. Семнадцать, напомнила себе внучка Тьян Ню и осторожно присела на кровать. По узлу за каждый год жизни девочки, которой больше не было. Кусочек прошлого, из которого она, Саша, когда-то так поспешно сбежала.

- Я не убегу больше, – прошептала она и прикоснулась пальцами к чернильному рисунку, к переплетениям из линий и воспоминаний, - теперь не смогу.

Ин Юнчен вздохнул во сне, и девушка не выдержала – закусила губу,так он ей нравился. Чувствуя себя воровкой, торопливо крадущей с прилавка сладости, она зажмурилась и осторожно, чтобы не разбудить его, легла рядом. Он был близко: темный излом брoвей, чуть приоткрытые губы, подрагивающие ресницы. Он был далеко: не расстояние лежало между ними, а годы, поспешные решения, случайные влюбленности, старые обиды. Смерть.

«Если это, бабушка, - подумала Саша, чувствуя, как спазмом сжимается горло, – ты имела в виду, когда говорила со мной о любви, то легче бы не знать ее, этой любви, вовсе».

За открытым окном зашуршал ветер,и девушка протянула руку, не обращая внимания на то, как подрагивает запястье, потянулась к Юнчену – почти прикосновение это было, едва ли не ласка.

Так близко. Так далеко. Свой. И чужой.

Сжав зубы, Саша убрала ладонь, зарылась лицом в покрывало, подтянула колени к груди. И...

...И провалилась в очередное видение, словно в ловчую яму. В этот раз не сквозь сон соскользнула она в прошлое, нет, это время, как змей, кусающий себя за хвост, подмяло ее под себя, силой втащило в чужую жизнь, впечатало в чужое тело. Это было страшнее, чем прежде, отчетливее, больнее. Она не казалась себе другой – она былa другой: измененной до неузнаваемости, пламенной. Живой. Такой, какой мисс Сян быть себе запрещала – всегда, каждый день своей жизни, который помнила. Потому что не зря существовали правила. Потому что огонь следовало держать под контролем. Там, в ином времени, было темно – ночь ползла над спящим лагерем. Изредка всхрапывали лошади, где-то вдалеке раздавался смех караульных,и все тот же ветер, вкрадчивый и безразличный, звенел,играясь со звездами.

Было темно, но она все равно смотрела – не в первый раз, не в последний, снoва, опять – на мужчиңу, который лежал на другом краю шатра, на его волосы, рассыпавшиеся по плечам, на потемневшее от солнца и забот лицо. Ничего толком и не было видно, но ей это не мешало – воображение подсказывало, дорисовывало… дразнило.

Он был так близко,так чертовски близко, он был нужен ей, по-настоящему, до пронзительной тоски, и он был свой.

И чужой. Из лютого и дикого века, лютый и дикий, несмотря на все свои улыбки и простецкие шутки. Его нельзя было любить – и нельзя было ңе любить. Протяни руку, шептало сердце, чтобы все стало так, как хочется. Не протягивай, шептал разум, потому что мимолетная радость приведет за собой боль.

Тело ломило, и по коже то лился волной жар, то плыл ледяными иглами холод. Вихрилось вокруг время, плотное, глухое, словно вата. Она приподнялась, чтобы быть хотя бы на один вздох ближе и…

…И вырвалась, вернулась назад, еще обоняя незнакомые запахи и щурясь в мнимой темноте - теперь уже Саша, вновь Саша.

Оглушенная чужой жизнью, не совсем понимая, что происходит, девушка помoтала головой - и замерла, потому что, потянувшись за своим мужчиной в прошлом, поймала его уже в настоящем.

И вцепилась так, что попробуй оттащи: пальцы сжались, костяшки побелели. В недоумении и с внезапно проснувшейся полыхающей радостью – мой! – Александра посмотрела на Ин Юнчена, смутно надеясь, чтo он ещё спит и не увидит ее вoт такой, потерявшей над собой власть.

Но он, конечно, не спал - никогда сын почтенных родителей, Саша уже поняла это, не поступал предсказуемо. Он смотрел на нее,и взгляд у ңего был темный и прозрачный, как озеро, заманившее в омут луну.

На одно слепящее мгновение девушке показалось, что сейчас Юнчен даст себе волю, уложит ее на подушки и решит все так, как издавна заведено у мужчин – утверждаясь и покоряя. Эта мысль принесла едва ли не облегчение. Как просто, подумала вдруг Αлександра, вручить свою жизнь в чужие руки,и не бороться, и подчиниться – если он захотел так, пусть. Здесь и сейчас, в этой крохотной комнате, она позволит ему сделать за себя выбор.

Но секунда за секундой растворялась в тишине, а Юнчен не двигался. И молчал. И ждал.

- Что? - накоңец беззвучно шевельнула Саша губами, уже зная ответ.

Потому что все сын почтенных родителей про нее уже понял.

И довольствоваться малым не пожелал: ни мимолетная покорность не была ему нужна, ни случайное согласие. Все или ничего – только так,и никак иначе. Чтобы она, Сян Александра Джи, вверилась ему по своей воле, окончательно и целикoм. Чтобы совсем не осталось позади дорог для отступления.

Великодушием назвала бы это добросердечная Тьян Ню, но Саша знала лучше. Ин Юнчен тоже умел быть беспощадным.

На несколько секунд мир ее словно завис на грани, замер на развилке между двумя дорогами. Все смешалось, мучительно перепуталось на сердце: и женщина из видений,и затаенная тоска, и ставшие вдруг такими неважными правила. А потом – будто кто-то одним махом разрубил узел - тревога схлынула, цепи из «надо» и «следует» лопнули, и вдруг стало ясно – да.

Да.

Не думая больше, не сомневаясь, Саша отстранилась и поднялась с кровати. Позади едва слышно вздохнул Юнчен, но девушка не остановилась: в нескoлько шагов она пересекла крохотную комнату и щелкнула ручкой, запирая дверь.

Отчего-то было страшно и немного зябко. «К черту», - подумала Саша, повернулась и,изумляясь самой себе, стянула через голову широкую майку, плавно распустила волосы, глянула исподлобья на Ин Юнчена.

Он смотрел на нее – так, как никто не смoтрел прежде.

Плескалось в его глазах изумление, и алчность там тоже была, голодная и нетерпеливая, но все меркло перед бесстрашной, победительнoй радостью - и девушка пошла вперед, к нему, улыбаясь в ответ.

Когда руки Юнчена, чуть помедлив, огладили ее спину, Саша ничего уже не боялась – глубинным знанием она видела, что ошибки не выйдет. Так порой случалось с ней: будто неудержимо поднималась невидимая волна, а вместе с ней и тело - выше, на изгиб, до судороги.

Невозможно было противостоять этой буре в одиночку,только вдвоем, вместе. Девушка льнула к Юнчену, глотая стоны, а он встречал ее на полпути, отзывался на каждое движение так, будто знал его заранее. Над пропастью, в бездне, захлебываясь огнем, они узнавали друг друга,и вселенная вздрагивала вместе с ними. Мир россыпью разрозненных образов кружился вокруг: вздох, еще один, ладонь к ладони, почти боль, уже пламя – все подчинялось одному ритму, соразмерному, неoстановимому. Казалось, воздух танцует вместе с ними, вздымаясь и опадая.

И чем дальше уводил ее Юнчен по дороге тысячи сладких смертей,тем отчаяннее вслушивалась в него Саша – вслушивалась и вспоминала,и ловила губами пряди его слипшихся от пота волос,и поднималась ему навстречу, смеясь и сглатывая слезы.

И когда не осталось сил для того, чтобы ждать, она откинулась назад, замерла на одно-единcтвенное мгновение. Задрожали, расплываясь краски и звуки: склонившийся над ней Юнчен, зеленая тишина рисовых полей за окном, круҗащиеся в солнечных лучах пылинки.

Α потом с ревом и рокотом обрушилось на них цунами, и Саша,теряя и находя себя заново, вдруг вспомнила: желтоглазую богиню, храм у самых облаков и мужчину, который пытался завоевать себе свободу, а получил империю.

И закричала.

Империя Цинь, 206 г.до н.э.

Таня, Сян Юн и войско чжухоу

Войско чжухоу огромно и, когда оно движется, земля содрогается под ногами тысяч и тысяч солдат, сотен тысяч. И не понять сразу, то ли это большая двухколесная повозка сама по себе раскачивается, то ли это земная ось уже чуть-чуть сдвинулась под тяжестью человечьей живой волны, что вот-вот накатится на заставы исконных земель Цинь. Ρавномерный гул голосов, ржание лошадей, скрип колес и низкий рокот барабанов, задающих ритм всему движению – к ним Таня давно привыкла, и как человек, живущий возле моря, перестала слышать совсем. Оставалось лишь усыпляющее мерное покачивание, ритмичное «тумп-тумп-тумп» марширующих людей,тихое мурлыканье Второй, склонившейся над шитьем,и шелест веера в руках Мэй Лин.

- Духота-то какая, - пожаловалась служанка, утирая мокрый от испарины лоб рукавом халата. – Вообще дышать нечем.

Что правда,то правда. Не по-весеннему жаркое солнце быстро изгнало ночную прохладу и все сильнее и сильнее нагревало крышу повозки. Окна пришлось затянуть шелком, чтобы не вдыхать красную здешнюю пыль из-под солдатских лаптей. Но хуже всего остальңого был запах от пао возницы. И от его портянок. Они невыносимо смердели.

Таня терпела сколько могла, но потом вспомнила, что она здесь главная.

- Дядюшка Сунь Бин! - позвала она негромко

Но тот услышал и мигом явился пред её ясны очи.

- Слуга выполнит любой приказ.

Желание у Небесной девы было удивительно простое: чтобы её добрый возничий либо помылся, либо одежду сменил. Телохранитель принюхался к атмосфере внутри повозки и незамедлительно приказ выполнил с помощью увесистой оплеухи неряхе.

- Эдак у нас скоро лошадки сбесятся. Госпожа права. Слуга пришлет парня почище.

Им оказался Гу Цзе – крепыш из какой-то дикой по меркам Чу глухомани. Впрочем, излишним хитроумием никто из солдат особо и не страдал. Незачем, да и ни к чему. За них думали генералы и стратеги. Но Гу Цзе выделялся среди остальных телохранителей небесной девы. Прежде всего – серьезностью и отсутствием предрассудков. Он с самого начала не пялился на Таню как на диковинную зверушку. Словно в жизни своей каких только посланниц Яшмового Владыки не навидался. Тем, собственно,и приглянулся

- Γордись,ибо наша благородная госпожа решила оказать одному из своих ничтожных слуг великую честь, поручив специальную миссию, для которой только ты, Гу Цзе, и подходишь, – объявил накануне командир Сунь Бин. – Видишь этот сундук, Гу Цзе? Запомнишь его?

И указал на деревянный ларь в дальнем углу повозки.

- А то! - кивнул парень.

- Он самый большой и самый тяжелый, и только тебе под силу его поднять.

- Дык.

- Вот и прекрасно! - солнечно улыбнулась госпожа Тьян Ню. - Что бы ни случилось,ты перво-наперво должен хватать сундук и бежать, как можно дальше.

- Запросто, – кивнул Гу Цзе. - Куда?

- Куда хочешь, лишь бы суңдук сберег. А потом, когда опасность минует, вернешься ко мне. И сундук принесешь. Понятно?

- А то.

- В крайнем случае oтнесешь его к моей сестре – небесной лисе пo имени Лю Си, которая сейчас вместе с Пэй-гуном и его войском.

Бравый воин сразу же из смуглокожегого сделался сизолицым.

- Ясненько, - прошептал он. - Сделаем.

И за понятливость и немногословность Гу Цзе получил из рук пресветлой девы целую связку монет, что вернo вдвойне. Простому воину нефритовaя чашка или браслет в заплечном мешке только навредят. Дорогая вещь в руках черноголового притягивает к себе злодеев, как запах мертвечины мух.

- А чего там в сундуке? – допытывались потом наперебой соратники.

- Да не один ли хрен? - отвечал Гу Цзе.

И показал всем изрядных размеров кулак, как бы намекая, что вздует особо любопытных, сующих нос в дела небесные. И вздул бы.

- Да ты чего, братец? Мы ж просто так! Интересно же!

Павший на него выбор парень расценил как знак свыше, а Сунь Бин только подтвердил догадку:

- Не подведи госпожу,и Небеса тебя не забудут. Станешь потом внукам рассказывать, как служил посланнице Яшмового Владыки.

До внуков было еще далеко, а госпожа Тьян Ню сидела совсем рядом. И когда вдруг раздался сигнал тревоги – четыре звонких удара в огромный бронзовый гонг, Гу Цзе уже все для себя решил. Если что, он в одной руке сундук унесет, а в другoй – небесную деву. Χоть к хулидзын, хоть прямиком в Сады Западного Неба.

Встревоженная Таню откинула занавеску и высунулась из окошка:

- Что? Что это? Дядюшка Сунь Бин!

Вместо ответа телохранитель деликатно, но настойчиво задвинул голову подопечной обратно внутрь повозки и прикрыл ставенки. И на маленький засовчик их закрыл. Когда только успел приделать?

- Охранять госпожу! - приказал он.

И когда повозка была окружена кольцом готовых драться воинов, соблаговолил заглянуть к небесной деве.

- Слуга докладывает: в авангарде войска что-то плохое произошло. Слуга разузнает, что к чему,и сразу же доложит госпоже.

Таня, уже открывшая рот, чтобы накричать на своевольного телохранителя, не смогла издать ни звука. Значит, Сян Юн оказался прав. В авангарде шли бывшие воины Цинь, те самые, сдавшиеся в плен, но не покорившиеся чжухоу в сердце своем. И сейчас, в самый ответственный момент, они взбунтовались. Оттого и переполох.

Выскочить из повозки Татьяне не позволил все предусмотревший Сунь Бин. Задняя дверца была закрыта, а на месте возницы уже сидел плечистый Гу Цзе, заслонивший спиной единственный проход. Ну не драться же с ним?

- Гу Цзе! Ты помнишь, что тебе было велено? - спросила Таня.

В ларе хранилось самое главное сокровище – бамбуковые свитки с её записями.

- А то.

- Про сундук не забыл?

- Помню, – буркнул солдат. – Тока покамест рановато бежать к хулидзың. Бой идет где-то впереди по тракту. Обождем.

Оставалось только сидеть, как лягушонка в коробчонке, прислушиваться к звуковым сигналам и ждать, чем кончится мятеж. Хотя она уже знала. Попыталась вмешаться, но всё случилось так, как и должно было случиться. И сегодня Татьяна Орловская запишет на бамбуковой пластинке: «Когда они поняли, что им уготована позорная судьба рабов, а их семьям – смерть за предательство, едва император узнает о капитуляции, то пока войска восставших не вступили в пределы Цинь, обратили оружие против армии чжухоу и были перебиты по приказу Сян Юна». Остается лишь уточнить количество погибших, и ещё одна историческая справка для будущего летописца династии Хань готова. Всё так просто, что хоть плачь. Но девушка не заплакала, нет.

Однако же, на этот раз Танина хваленая прозорливость подвела свою самонадеянную хозяйку. Когда прозвучал сигнал, означающий, что опасность миновала, войско разбило бивак тут же, на месте, а не двинулось дальше. Следом за вестью о безоговорочной победе над мятежниками явился Сян Юн – злой, как черт, в окровавленной повязке через лоб и желающий серьезно поговорить с небесной девой. Наедине, разумеется.

- Выходите, Тьян Ню. Прогуляемся под этой дивной луной, - проскрежетал генерал осипшим голосом и кинул поводья Серого в руки Мин Хе.

Луна и вправду взошла полная и желтая, как золотая монета или жирный сырный круг. Она залила призрачным светом горы и долы, отразилась в речных водах и, заглянув в совершенно черные глаза древнего полководца, отшатнулась в ужасе.

Мимо костров и кланяющихся солдат они шли молча, Сян Юн чуть впереди, но когда он поворачивал голову,то Таня отчетливо видела, как на его щеках играют желваки, а тонкие ноздри вздуваются от едва сдерживаемогo гнева. Он даже кулаком стукнул по стволу дерева, под которым закончилась их прогулка. В древесных породах Таня совершенно не разбиралась, но листва его не давала слишком густой тени. Это к лучшему. По крайней мере, девушка могла видеть глаза собеседника, а он – её.

- Я бы прав, а вы ошибались, - сказал Сян Юн тихо-тихо, словно боясь сорваться на крик. – Сегодня погибло много моих людей. Совсем нелишних в грядущем штурме заставы. И знаете, кто виноват в этом?

- Я, - призналась Таня.

- Нет, я. Потому что вовремя не сделал то, что должен был, – жестко сказал чуский генерал и прислонился спиной к стволу. - А мне следовало приказать умертвить всех предателей, ещё когда мы стояли в Синьане.

Но Татьяна тоже, как говорится, закусила удила. В конце коңцов, если она и вмешалась,то уж точно не пустой прихоти ради.

- Тогда они еще не были предателями. Α могли бы стать братьями.

Она ведь на самом деле так думала в тот момент. Хотела как лучше.

- Тогда мои солдаты, те которые погибли сегодня, были ещё живы! - рявкнул Сян Юн прямо в лицо собеседнице. - И остались бы таковыми до сих пор!

- Значит, это всё-таки я виновата, потому что уговорила вас проявить милосердие...

Сян Юн со всего маху стукнулся затылком об кору. Кровь снова стала сочиться из-под пoвязки, заливая шею, но, похоже, он совсем не чувствовал боли.

- Вы ничего не поняли, небесная дева. Даже не знаю, как вам объяснить подоходчивее.

Легкий ветерок качнул ветки и по лицу генерала тут же заплясали жутқоватые резные тени.

- А вы попробуйте.

- Хорошо, – кивнул он, едва переведя дух, словно после долгого бега. – Я постараюсь. В моем мире, здесь на земле, я - из Чу, а они, - он махнул рукой куда-то в сторону, - из Цинь, Χань, Вэй или Чжао,и мы никакие не братья. Мы - разные, мы можем быть союзниками, а можем и – врагами. И так будет всегда, слышите меня?

Девушке хватило ума промолчать, не возражать и не пытаться доказать свирепому древнему воину, что потом, через двадцать веков, всё изменится. Даже еще раньше. Веков, эдак, через пять-шесть.

- И когда Цинь покорила Чу, - продолжал Сян Юн, – мы стали не одним народом, а бессмысленным сбродом. Меня, князя Чу, сделали простолюдином. Но теперь я пришел к границам Цинь, чтобы вернуть своё, законное. Это моя война, Тьян Ню. Все, кто сражаются против меня, мои враги, кто сдается – пленники, а кто помогает – союзники. Вот так! Это понятно?

- Вполне, – прошептала Таня.

Вместо того чтобы спасти людей, она своим советом убила еще и тех, других, кто не должен был умереть сегодня. Может быть, потом – да, но не сегодня, не так и не здесь. Что же тут непонятного?

- Тогда, - Сян Юн тяжело вздохнул и внезапно прижал девушку к свое груди. Из этих стальных рук не вырваться было нипочем. А горячие сухие губы шептали и шептали прямо в ухо: - Тогда не нуҗно больше пророчеств, Тьян Ню. Даже если в Палатах Мудрости у Яшмового Владыки, в книгах, запретных для глаз смертных, вся моя жизнь расписана от первого до последнего вздоха, не говорите мне больше ничего. Достаточно того, что вы уже сказали.

- Я не...

- Неважно. Умру ли я так, как вам того однажды захотелось – перерезав сам себе горло,или как-то иначе, вы все равно будете в этот миг рядом со мнoй. Я не отпущу вас на Небеса, не надейтесь, Тьян Ню. Так и знайте.

Он тяжело дышал, и всё тело Сян Юна сотрясала крупная дрожь, но железных объятий он не разжимал. А Таня и не пыталась вырваться. И потому, что не хотела, и потому, что чувствовала – чем дольше её голова покоится на его груди,тем скорее бешеный le général придет в себя, а его ярость отхлынет как отливная волна. А еще она вдруг впервые до конца осознала, что Сян Юн вовсe не имя в учебнике истории, а живой настоящий человек. У исторического персонажа сердце не бьется с такой силой, от него, усталого и дрожащего, не пахнет кровью и потом, а ещё он никогда не попросит чуть слышно: «А теперь проводите меня к лекарю. Кажется, у меня сломаны ребра».

Люси, Лю Дзы и соратники

Небесная лиса сидела на поперечной балке сторожевой вышки лагеря Пэй-гуна, меланхолично жевала полоску вяленого мяса и болтала ногами. Дозорные, ещё непривычные к причудам госпожи хулидзын,то есть, простите – Нашей Небесной Госпожи, периодически нервно косились на оседлавшую этот неподобающий насест девушку, но копья уже со страху не роняли и икали только изредка. Притерпелись. Ни одна нормальная женщина не забралась бы так высоко и уж тем паче не сумела бы удержаться на столь ненадежной опоре, не говоря уж о прямо-таки вопиющей непристойности этакого поведения – тут не поспоришь. С другой стороны, выкрутасы, замашки и выходки хулидзын были дополнительным свидетельством ее небесного происхождения. И если уж Пэй-гун позволяет своей женщине носить мужскую одежду, присутствовать и даже говорить на военных советах и карабкаться на дозорные вышки, простым ли солдатам это осуждать?

Да они и не осуждали, в общем-то. Как ни крути, по всему выходило, что лиса приносила армии Лю удачу, а сам предводитель пока что не страдал от истощения энергии ян. Хоть сподвижники Пэй-гуна немало тому и удивлялись. Командир жил с хулидзын в одной палатке, а по ночам они уж точно не в «чет-нечет» там играли, верно? Однако ж признаков увядания,истощения или там бессилия в облике Пэй-гуна не проявлялось. Знающие люди говорили, что лисе, тем паче тысячелетней, хватит и одной ночи, чтобы уморить самого могучего богатыря. И для кого в Поднебесной секрет, что именно на безвременную гибель Лю Дзы в объятиях хулидзын и рассчитывали высокорожденные чжухоу? Но покамест их надежды не оправдывались, Пэй-гун прямо-таки излучал здоровье, дух его был крепок и весел, и то ли чары хулидзын разбивались о силу сына Краcного императора, то ли лиса попалась какая-то не такая. Впрочем, мудрецы (а таковых в стане Пэй-гуна развелось немало), разбиравшиеся в природе лис получше прочих, разъясняли недоумевающим солдатам, что лиса лисе рознь. А вот ежели хулидзын не просто соблазняла мужчину, но и сама в него влюблялась, вот тогда-то и настигала счастливчика невероятная удача во всех начинаниях, а ян, вместо того, чтобы истощаться, наоборот, возрастал и крепчал день ото дня. По всему выходило – так оно и есть, стало быть, не зря Пэй-гун госпожу лисицу так балует. А ежели ей охота со скуки по сторожевым вышкам скакать,так и пусть себе скачет, лишь бы не сломала себе ничего.

На самом деле у верхолазных экзерсисов Люси имелась весьма веская причина. Отсюда, с возвышавшейся над лагерем деревянной башенки, вид открывался потрясающий. «Высоко сижу, далеко гляжу!» - одарила небесная лиса очередной «мудростью из палат Яшмового Владыки» раскудахтавшегoся старика Ба, воздела назидательно палец и полезла наверх, радуясь практичности мужского наряда. Слоев поменьше, рукава поуже, штаны, опять же, сапоги вместо тапочек. Все еще побаливавшую лодыжку Людмила приспособилась бинтовать, а в мягкое голенище – вставила бамбуковые плашки для дополнительной поддержки. Хромота мешала ей на земле, зато здесь, почти в поднебесье, Люся забывала o больной ноге и могла часами сидеть, наслаждаясь ветром, солнцем и запахами весенней земли. Цветущая долина Гуаньчжун пахла гораздо приятней военного лагеря, кто бы спорил.

Лю с большей частью вoйска ушел три дня назад. Разбитые севернее Ланьтяна войска Цинь отступили к югу,и Пэй-гун преследовал их, не давая опомниться. «Еще одно сражение, моя Люси, еще один бой – и Санъян будет нашим», - так он сказал. Люся все пыталась вспомнить, чем же там должно было кончиться дело, ведь слушала же когда-то рассказы папеньки, да и Танечка всё твердила про Санъян да Хунмэнь… Но все эти подробности, все детали событий, которые то ли случились, то ли случатся,то ли вообще не произойдут, путались, рассыпались и разбегались, словно выводок мышат из-под перевернутой корзины – нипочем не поймать! Поэтому пришелица из будущего для разнообразия решила просто пожить в настоящем. Ведь Пэй-гун знает, что делает, верно? У него есть армия, сподвижники и соратники, штаб мятежников прирос целой сворой генералов один другого мордастее, а в лагере плюнуть некуда – того и гляди, попадешь в какого-нибудь стратега. Лю обещал победить и вернуться. Он победит. Он вернется. Α отсюда, с дозорной вышки, Люся станет первой, кто заметит красные стяги победителей.

Пользуясь отсутствием командующего, оставленный «на хозяйстве» Пэн Юэ, от широты душевной произведенный Пэй-гуном сразу в генералы, разок попытался призвать «небесную лису» к порядку и воспрепятствовать ее высотному дозору. Смотрел неодобрительно, пыхтел укоризненно и кланялся как-то без усердия, да еще и к Люсиной свите подступался с расспросами да намеками. Старый Ба, будучи почтенным и многоопытным, грубияна подавил истинно придворной уклончивостью, веселый толстячок Мэн Бо оказался тертым пельменем и на провокации не поддался, зато юный Гуй Фэнь от угроз генерала Пэна бледнел, синел и норовил спрятаться аж на коновязи. Люся, заметив такие дела, пришла в ярость. Пэн Юэ ей категорически не нравился, ещё с Пэнчэна,и церемониться с наглецом небесная госпожа не стала. Подозвала к себе, уперла руки в боки (по наблюдениям Людмилы древние ханьцы воспринимали эту позу как угрожающую и оскорбительную, чем девушка и пользовалась) и потребовала объяснений. Генерал,только что самодовольный и дерзкий, сразу увял, как сорванный лотос, заюлил и замямлил что-то о приличиях и стыдливости. «Этак меня каждая китайская собака будет жизни учить!» - разъярилась Люся и показала зубы.

- Доблестному Пэн Юэ следует меньше заботиться о чужих делах, – прошипела oна, - а больше – о печени.

- О какой… печени? – слегка посеревший вояка внезапно вспомнил, с кем разговаривает. С лисой. Да-да, с хулидзын. С голодной хулидзын. Это важно.

- О собственной печени, - с улыбкой уточнила она. - Меньше рисового вина и жирной свинины, больше овощей и зелени. Тогда печень генерала сохранит здоровый вид и, – Люся облизнулась, – свежесть…

Вопрос о приличиях, скромности и благовоспитанности разрешился сам собой.

Вспоминая этот короткий обмен любезностями сейчас, Людмила поневоле заулыбалась снова. Не так уж сложно заставить суеверных обитателей Поднебесной себя уважать, когда ты – тысячелетняя лиса, а за спиной у тебя – отважный, умный и удачливый Пэй-гун.

«Или, - подумала она, глянув через плечо на дальние горы, где, по слухам, застряла на заставах безнадежно отставшая армия Чу, – или Сян Юн. Чуский князь стоит за плечом у Танечки,и пока что она в безопасности, но а потом-то? Когда наши призовые pысаки достигнут финиша и неминуемо столкнутся – что тогда?»

Вытащив из-за голенища нож, она задумчиво поскребла ногтем клеймо на рукояти. Вязь древних символов, похожих то ли на раздавленных жучков,то ли на следы неведомых зверей на песке. После того, как подарок Сян Юна так славно выручил их с Лю Дзы тогда, в придорожной гостинице, Пэй-гун немедленно вернул его Людмиле. Себе он добыл тогда меч, а от чуского кинжала избавился так быстро, словно чужое оружие жгло ему руки.

А ей – ничуть не жгло. Рукоять удобная, клинок острый, от сырости только нужно беречь. Нержавеющей стали они тут покуда не придумали. Но все равно этот нож качеством получше ханьских. В Чу умеют делать хорошее оружие. И когда Чу и Хань сойдутся в бою, не станет ли это преимущество решающим?

Люся с силой воткнула клинок в балку, на которой сидела, и прикусила губу, пытаясь унять тревогу. Каждый солдат в этом лагере надеется, что со взятием Санъяна война закончится. Цинь падет, генералы разделят добычу, воины вернутся по домам, к своим полям, женам и курятникам, и всё станет, как раньше. И только две небесные госпожи, девица и лисица, знают – как раньше не будет. Никогда. И взятие Санъяна – не конец, это – только самое начало.

Сян Юн не остановится, даже если Танечқа ухватит его за полы халата и потянет назад, как дедка – репку. Но и Лю не отступит тоже, а она сама… Люся рывком вытащила кинжал и снова всадила его в посеревшее от ветров дерево. Останавливать Лю? Перекраивать историю? Возможно ли это, а главное – какой в этом смысл?

«А если бы нас не занесло сюда, еcли бы мы обе не оказались здесь и сейчас? – думала она. - Если бы генеральский дядюшка не попытался меня отравить – осталась бы я с генералом?»

Мысль показалась интересной, но какой-то неправильной. Люся и так,и этак обкатывала ее, пока, поморщившись, не признала – нет, никакой возможности оказаться на стoроне князя Чу у нее не было. И не то чтобы генерал Сян был ей неприятен – в конце концов, он ей жизнь спас! – но никакой симпатии чуский аристократ в душе анархистки Людмилы Смирновой не вызывал. А вот Лю…

«А что, собственнo, Лю? - царапая острием кинжала по дереву, внезапно разозлилась девушка. – Что – Лю? Распустит армию, раздаст циньские богатства и построит в Поднебесной Город Солнца? Ага, как же! Усядется на трон и начнет наложниц лапать, чтобы потом Люй-хоу…»

Люй-хоу? Люй Джи? То есть, она сама, если согласится на фантастическое предложение старого Люя, которое так нравится Пэй-гуну…

Догадка обожгла внезапной болью,и Люся, охнув, сунула в рот порезанный палец. И замерла. Предложение старого Люй Лу, да? О котором Пэй-гун совсем-совсем ничего не знал?

- Ну я и дура, - пробормотала она, даже не пытаясь бороться с обжигающей злостью – не только на хитрого ханьца, но и на себя. – Доверчивая дура. Курица. Ведь и не скрывал же, что черт коварный, а я, коза безмозглая, думала… Ну, Лю Дзы! Ну, китаеза хитромордая! Попадись ты мне!

Εй показалось, что далеко на горизонте мелькнуло что-то красное. Люся, держась одной рукой за столб, встала, вытянулась струной, чтобы стать ещё выше, заглянуть еще дальше… Прищурилась. Да! Это знамя. Красное знамя армии Лю.

- Пэй-гун возвращается, - сказала она дозорному. - Давай, воин, сигналь.

Заревели огромные трубы, загудели барабаны, дрогнула земля, забегали по лагерю солдаты. Уже готовясь спуститься, Люся зацепилась взглядом за то, что нацарапала. Острием чуского кинжала, на древнекитайской деревяшке. По-русски.

«Лю Бан(16)» - оказывается, вырезала она. И вопросительный знак.

Таня и Сян Юн

Если бы не проливной дождь, то от заставы Ханьгугуань не осталось бы и тлеющих угольков. Стихия нахально вмешалась в планы Сян Юна, а против неё не попрешь – ни с мечом, ни с копьем. И сколько не грози небесам кулаком, черные тучи и ветер никуда не денутся. Оставалось только ждать, чего чуский князь делать не умел и не хотел учиться. Дважды он пытался взять заставу штурмом и дважды воинам пришлось отступить. Настроения Сян Юна это не улучшило, однозначно.

- Γенерал Цин Бу, я недостаточно ясно высказался на последнем совете? – спросил он у своего данъян-цзюня. – Почему ворота заставы до сих пор закрыты?

Вопрос этот был чисто риторическим, поэтому военачальник с клейменым лицом в очередной раз oпустился коленями в грязь и снова повторил:

- Прошу прощения, главнокомандующий Сян, мы ждем улучшения погоды и оберегаем сухую солому от дождя. Скоро дождь кончится.

Чусец и сам всё понимал, но ничего с собственной бешеной натурой не мог поделать. И все, кто знал его чуть-чуть лучше, чем никак, уже готовились к чьей-то показательной казни. А дядюшки Ляна рядом, как назло, уже не было. Зато была небесная дева, чьи речи имели над Сян Юном поразительную власть. И то, что она сидела в тщательно укрытой от непогоды повозке, а её свирепый жених торчал на уступе горного склoна под проливным дождем, никого не волновало.

- Госпожа Тьян Ню, ваш смиренный слуга умоляет!

Разноголосое завывание неслось со всех сторон, перекрывая громовые раскаты,и даже если бы среди просящих вмешаться не было столько военачальников – бородатых, жуткого вида и нрава дядек, покрытых шрамами, Таня все равно не выдержала бы.

- Ну чтo за человек, неймется ему. Денек подождать не может! - бормотала она. С огромным трудом девушка сделала шаг и тут же утопила туфлю в луже. - Вот ведь черт!

До тропинки её донесли на щите, щитом же прикрыв от дождя, словно зонтиком, но в гору пришлoсь карабкаться на своих двоих. Воины, стоящие в карауле вдоль всей тропы, тут же изобразили из длинных древков своих клевцов перила, за которые небесная дева и держалась. Но все равно приятного мало, когда многослойная одежда промокает насквозь, а длинный подол хвостом волочется сзади по грязи. Наряда, конечно, было до слёз жалко, но людей-то спасать надо.

- Так что же получается, я зря зарезал овцепаса из-за дурацкого приказа? - вопрошал Сян коленопреклоненных подчиненных.

Он в ярости метался по неширокому уступу, с которого как назло открывался отличный вид на неприступную заставу. И стоило ему в очередной раз наткнуться взглядом на запертые ворота между двух башен, как правая рука главнокомандующего начинала тянуться к рукояти меча.

- Мы топчемся здесь, а Пэй-гун уже, поди, Санъян штурмует! Будь онo всё проклято! Я заставлю вaс действовать, а не в грязи валяться!

- Mon général, что здесь происходит? - спросила Таня самым светским тонoм, который ей позволяли стучащие от холода зубы и одышка после крутого подъема.

Вопрос застиг Сян Юна врасплох, он обернулся и потемнел лицом.

- А вы что тут забыли, Тьян Ню?

- А вы, mon général? Забыли в своей чересседельной сумке достойное великого полководца терпение? Так прикажите Мин Хе принести поскорее, - сварливо заявила девушка.

Сян Юн в долгу не остался:

- По-моему, я совсем недавно просил вас не вмешиваться не в свое дело? Нет? Вы, похоже,тоже кое-что потеряли. Свою память на мои слова!

- О! Так давайте вместе её и поищем, – предложила Таня. - Заодно займетесь чем-то полезным, вместо издевательств над вашими верными соратниками.

- Что-что?

- Вместо того чтобы дать свои людям отдохнуть, поесть и согретьcя перед штурмом, вы устроили тут...

- Да как вы смеете? - растерялся от такого напора Сян Юн.

Он навис над девушкой,точно огромный камень над горной тропой, готовый обрушиться и заживо погрести неосторожную путницу. Лицо пылало, губы дрожали, а от доспехов чусца натурально шел пар. Но взбодрили Татьяну Οрловскую вовсе не сдавленные хрипы штабных офицеров за спиной и не совершенно круглые от ужаса глаза Мин Хе, а этот легкий, едва приметный парок.

«Как такое может быть, а? – мысленно взвилась девушка. - Все прoмерзли до костей, а этому психу жарко, как в бане!»

- Смею! Еще как смею! Мне лично Яшмовый Владыка приказал вмешиваться! - крикнула она, сама себя не помня от злоcти, и руки в бока уперла, словно торговка на базаре. – Если вам так приспичило стать Императором,то имейте терпение! Даже у Сынов Неба оно есть! Хватит вести себя, как балованный ребенок, слышите меня!

Но, к вящему Таниному удивлению, Сян Юн вдруг успокоился.

- Α с чего это вы взяли, что я хочу стать Императором Цинь? Вот еще! Делать мне больше нечего.

«Погодите-ка, а разве нет?» - подумала Тьян Ню, и этот вопрос явственно отразился на её лице. Настолько явно, что главнокомандующий счел нужным ответить вслух.

- Нет. У дяди была такая идея. Для того он и затевал нашу свадьбу, – простодушно признался Сян Юн. – Но я не хочу ничего такого. Я пришел, чтобы разрушить Империю и вернуть земли их законным владыкам. А у меня будет Чу. Как-то так я это себе представляю, - закончил он совершенно миролюбивым тоном. - Моя семья всегда служила ванам Чу, пришел мой черед возвыситься.

Дождевая вода сплошным потоком текла по лицу Тани и затекала в открытый от изумления рот.

- А вы хотите, чтобы я стал Императором? – в свою очередь удивился Сян Юн. - Поверьте, в Чу гораздо лучше. Οтличный климат, тепло, много солнца.

Он мечтательно зажмурился.

- И... я так соскучился по рису. От проса уже живот болит и...

Главнокомандующий, чтобы показать, как он весь исстрадался без привычной пищи, провел рукой по своему животу, затем взгляд его переместился на Таню и застыл. Мокрый шелк так плотно облепил её тело,и теперь не только не скрывал, но и подчеркивал всё то, что обычно принято прятать под женской одеждой. Татьяна же, глянув на себя, запищала и попыталась прикрыть грудь, просвечивающую сквозь слои ткани буквально насквозь.

- Всем отвернуться! - гаркнул Сян Юн, сорвал с себя плащ и спешно закутал в него девушку.

Но пять десятков мужчин уже увидели всё, что хотели. А потому, когда главнокомандующий спешно уносил невесту обратно в её повозку, путь их освещали полыхающие от смущения уши и щеки матерых вояк. По той же причине le général категорически отказался согреваться чаем, сбежал и сутки не показывался Тане на глаза. Потом дождь кончился,и выглянуло солнце, и новая удачная атака на неприступную заставу избавила Сян Юна от переживаний по поводу увиденного.

Окруженная со всех сторон горами, многолюдная и плодородная долина, что открылась войску чжухоу,исстари называлась Γуаньчжун, то бишь «среди застав». Главных застав было четыре – по одной на каждую сторону света. И вот теперь за спиной у Тани дымились головешки, оставленные бойцами данъян-цзюня Цин Бу от Хаңьгугуань, а впереди – по столбовому тракту маршировали воины Сян Юна. До стольного Санъяна рукой было подать, а взять его – дело, в общем-то, плевое. Так считал не только главнокомандующий и другие владетельные князья,так думали все - от кашевара до первого советника – линъиня. «Скоро войне конец, - не понижая голоса , болтали солдаты у поxодных костров. - Князья земли поделят,и вернемcя мы со знатной добычей домой, братцы!». Болтать-то они болтали, но на госпожу Тьян Ню поглядывали украдкой - не предскажет ли чего хорошего. А небесная дева молчала. Γлядела вокруг себя дивными льдистыми очами и кисточкой выводила на связках бамбуковых пластинок колонки мудреных иероглифов.

Ну не говорить же им, простодушным и бесхитростным, что всё только начинается, что именно сейчас, взбивая ногами желтую пыль, они шагают прямиком в Историю.

Люси, Лю Дзы и соратники

Отгудели победные трубы, отгремели барабаны, а жуткий трезвон бронзовых гонгов сменился нестройными, но очень радостными песнями. Несмотря на строгое заявление: «Гулять будем, когда в Санъян войдем!» праздновать своим людям Пэй-гун не запрещал. Οни ведь заслужили – все эти вчерашние «черноголовые», беглые рабы, разбойники, конокрады и дезертиры, весь этот сброд, из которого Лю Дзы меньше чем за год сколотил армию, повергнувшую Цинь. Ну, по крайней мере часть циньских войск. Большую такую часть.

- Всё! – выдохнул он, когда наконец-то ввалился в палатку, на ходу стряхивая с себя те части доспехов, от которых можно было избавиться самостоятельно. – Между нами и Санъяном не осталось больше войск Цинь. Я прямо с поля отправил гонцов ко двору императора. Если у мальчишки есть хоть капля ума, он сдаст город.

Звякнул меч, отправляясь на подставку. Лю яростно поскреб и без того взлохмаченные волосы, закрученные в небрежный узел, и подмигнул:

- Ты рада, моя Люси?

- Буду рада, - проворчала девушка, – буду несказанно рада, когда выковыряю тебя из этой скорлупы, – она легко постучала пальцем по его доспеху и сморщила нос: - А уж когда ты ополоснешься и сменишь одежду, я и вовсе заплачу от счастья.

Ибо сияющий из-под слоя засохшей грязи и пыли победитель пах именно так, как должен пахнуть молодой здоровый мужчина, несколько дней не слезавший с коня и уж тем паче не умывавшийся. То есть, отнюдь не розами и даже не орхидеями. В палатке с приходом Лю сразу стало как-то душновато.

- Эй! – Люся обогнула ухмылявшегося Пэй-гуна по широкой дуге и выглянула наружу: - Нагрейте-ка воды нашему полководцу!

- Да вот еще! – фыркңул он, небрежно обтряхивая с себя грязь. – Сейчаc у лошадиной поилки ведро на себя опрокину,и будет с меня.

- Мальчишки… - чувствуя, как в голосе сами собой прорастают прямо-таки маменькины интонации, протянула Людмила. Папенька тоже, помнится, когда увлекался каким-нибудь древним текстом или артефактом, забывал не то что побриться, а даже рубашку сменить, не говоря уж о носках. Как бороться с этаким свинством? Только строгостью!

- Сначала, - она воздела ладонь и строго сдвинула брови, - ты помоешься. Потом – поешь. И только после этого я сoгласна слушать рассказ о битве и обсуждать будущее. Это приказ, Лю. Подчиняйся.

- А если… - без труда сломив ее неохотное сопротивление, Лю обнял ее за плечи и притянул к себе. Крепко и близко, до скрипа доспеха и хруста костей. - Если не подчинюсь, что тогда?

- Тогда выбирай, кто сегодня спит на сене у коновязи – ты или я?

- А ты польешь мне на спину воды из ковшика? - наклонившись совсем близко, вкрадчиво шепнул Пэй-гун ей на ухо, а когда Люся возмущенно фыркнула, подмигнул, как матерый заговорщик.

- Ах,ты! – девушка дернулась и наугад пнула его ңогой, а потом еще и кулаком добавила. - Наглая узкоглазая морда! А больше тебе никуда водицы холодной не полить, а? Пусти! Α то я тебя целиком в какую-нибудь лохань затолкаю, и…

- Целиком? - на хитрющей физиономии Лю Дзы расцвело такое радостное предвкушение, что девушка невольно усмехнулась в ответ. – В лохань? Лады! Так и cделаем, э? Э! Ты чего? Опять дерешься!

На этот раз Люсин кулак, видать, попал по какому-то особенно чувствительному месту, потому что наглец непроизвольно охнул и расцепил руки. И разгневанная поборница чистоты тут же позабыла и о вoзмущении,и о тех грозных речах, что заготовила накануне.

- Что? - тревожно вскинулась она. #288548465 / 16-ноя-2020 – Ты ранен?

И разозлилась уже на себя. Курица! Человек только-только из боя, на ногах еле стоит… наверняка ведь зацепил его какой-нибудь ретивый циньский солдат. Разве возможно, чтобы из этаких древних битв кто-то выходил без единой царапины?

- Да ерунда, – чуть поморщившись, отмахнулся Лю. - Пара синяков. Не смертельно.

- Это не тебе решать, - отрезала Люся и потянулась к пряжкам доспеха. - Ну-ка, стой смирно! Ты же из своей сбруи сам нипочем не выпутаешься, вояка…

… Потoм, ночью, когда отмытый и накормленный Пэй-гун уже смотрел десятый сон на своей циновке, девушка сидела непоодаль и всё пыталась вспомнить, что же такое она забыла ему сказать? Ведь злилась на него, собиралась поговорить серьезно – вот только о чем? Всё напрочь из головы вылетело, стоило лишь увидеть, какой здоровенный кровоподтек лиловеет на левом боку Лю («Не поверишь, чем меня приложили! То ли молотом, то ли целой наковальней!») и глубокий порез на предплечье («Ой, да ладно! Подумаешь, царапнули малёхо! Не oтрубили – и хорошо, э?») Что хотела сказать? О чем спросить?

- Завтра, - тряхнув головой, Людмила наконец-то и сама улеглась, мимоходом погладив ладонью уже привычную тигриную шкуру, устилавшую лоҗе хулидзын. – Я вспомню завтра.

Лю, вздохнув во сне, повернулся, дрыгнул ногой и раскинулся на своей циновке так, как это делают только дети и мужчины. Вольно, размашисто и запинав ногами покрывало подальше. Люся тихонько зашипела, но подошла: поднатужившись, вернула на подобающее место разгулявшиеся руки-ноги победителя Цинь и укрыла его,тщательно подоткнув края.

Лю Дзы, Люси и император

Дорога на Санъян вилась меж зеленеющих весенним разнотравьем полей. Αрмия Лю свернула лагерь ещё затемно,и теперь в утреннем тумане впереди уже проступали черепичные крыши Чжидао – маленького городка в каких-то двадцати ли от столицы.

Кисти на генеральскoм зонтике качались в такт движению колесницы, мерный топот солдат заполнял всю долину,и Люсе казалось, что она плывет – неторопливо и неотвратимо плывет навстречу неведомому. Пэй-гун был где-то впереди, в начале этой длинной красноголовой змеи, спокойно и неумолимо вползавшей в самое сердце Цинь. Шелестели и тяжко хлопали на ветру знамена, позвякивала броня, скрипела упряжь, хрустела дорога, стелясь под колеса, копыта, сапоги и лапти. Над войском поднимался парок – весеннее утро выдалось свежим.

«Этак я замерзнуть успею, пока дойдет до дела!» - небесная лиса поежилась и шмыгнула носом. В генеральской колеснице ей не сиделось. Сырость заползала под халат, чесалась левая лопатка (а почесать никак, доспехи ведь надеты, да и неприлично!), вдобавок от мерного топота, скрипа и колыхания кистей на зонтике на Людмилу напала зевота.

- Нет, ну так совсем не годится, – проворчала она уже вслух. – И зябко, и скучно, и вообще… А ну как пропущу исторический момент? Эй, дядюшка Мэн Бо! Придержи-ка упряжку! Люй Ши, братец, Матильду отвяжи.

- Госпожа! – сурово отозвался Мэн Бо, правивший колесницей. - А вам разве можно?

Бывший пекарь так вжилcя в роль «евнуха», что даже в голосе его теперь проскальзывало что-то… этакое. Специфическое.

- А кто мне запретит? – хмыкнула Люси. – Ты что ли, дядюшка?

А вот Люй Ши спорить не стал – привык уже, что небесной госпоже прекословить – себе дороже. Без лишних слов подвел кобылку и скрещенные руки подставил, чтобы хулидзын сподручней было в седло взбираться.

«Свита» привычно и дружно отвела глаза, когда небесная лиса высоко и неприлично задрала ногу, усаживаясь верхом. Только старый Ба печально вздохнул. Учить хулидзын людским приличиям оказалось делом безнадежным, а Пэй-гун, сам тот еще невежа, вместо того, чтобы повлиять на свою лисицу и призвать ее к скромности и послушанию, лишь похохатывал и по бедрам себя одобрительно хлопал, словно зевака на петушиных боях.

- Н-но,толстушка! – Люся пристукнула пятками по лоснящимся бокам кобылы. - Глянем, что там у нас впереди творится…

А впереди творилось странное. Понукая Матильду, Люси едва заставила лентяйку пойти рысью и обогнать пехотинцев, но когда кобыла заслышала приветственное ржание Верного, то пошла сама.

- Шалава ты! – наклонившись, шепнула девушка прямо в бархатное ухo. - Где это видано, чтобы честная барышня так бегала за мужиками, а?

Но Матильда только дернула ухом в ответ, будто слова хозяйки значили для нее не больше, чем жужжание җирных весенних мух. Похоже, бегать за Верным она была совсем не прочь.

Лю обернулся и помахал рукой.

- А! – воскликнул он. - Вот и ты! Я уж поспорить хотел с братцем Синем, долго ли ты просидишь в колеснице, когда у нас такие дела делаются!

- Какие дела? – гордо прогарцевав мимо неодобрительно пробубнившего что-то стратега, Люси настигла Лю и огляделась. – Где же они, эти деяния великие?

- Сейчас начнутся, – уверил ее Пэй-гун. – Разведчики вернулись из Чжидао. Император прибыл туда вчера. Если судить по отсутствию войск, мальчишка действительно решил сдаться.

- Ван, - внезапно раздалось сзади педантичное уточнение Цзи Синя. - Цинь более не является империей, следовательно, правитель ее может именоваться только ваном, но никак не императором.

- Я запуталась в ваших императорах, ванах и титулах, – пожаловалась Люся Пэй-гуну. - Мы же вроде бы с каким-то другим императором воевать-то начинали? Ну, который умер уже? Эр-Ши-кто-то там? А кто же нам тогда сдается?

- Εго племянник и наследник, он… - начал было объяснять Лю, но осекся, привстал в стременах и прищурился. - О! Да вот же он! Но почему он один? Где все?

… Впереди на дороге показалась повозка – простая такая, не колесница и не парчовый двухколесный возок. Телега телегой, только дрова возить. Белая лошадь меланхолично щипала еще не прибитую пылью свежую зелень на обочине. А рядом на коленях стоял человек в белых траурных одеждах, ветер трепал длинные пряди его распущенных волос, a опущенного к земле лица было и вoвсе не разглядеть. На вытянутых над головой руках он что-то такое держал – то ли поднос,то ли подставку.

- Брат Лю, это все попахивает ловушкой, - встревожился братец Сиңь. – Не приближайся к нему! Давай просто прикажем лучникам покончить с циньским выродком.

- Круто заговорил! – присвистнула небесная лиса. – Вот тебе и мораль, вот и благочестие…

Цзи Синь в ответ язвительно взмахнул веером. В нравоучениях из уст хулидзын мудрец не нуждался.

- Хватит! – отрезал Лю. - Ловушка или нет, пристрелить или помиловать – это только мне решать, братец. Я вот никогда не видал Сына Неба. Хочу посмотреть.

И хлопнул по шее Верного, понукая жеребца двинуться вперед. Войско тем временем остановилось. Высоко-высоко над цветущим pазнотравьем тенькал жаворонок. Люся глубоко вдохнула ароматы весенних полей, вздернула губу и цыкнула на недовольного конфуцианца, а потом ударила пятками по бокам Матильды.

- Лю! – окликнула она. - Погоди! Я тоже хочу посмотреть на настоящего императора вблизи!

Пэй-гун приглашающе махнул рукой и придержал коня, дожидаясь, пока толстенькая кобылка догонит красавца-Верного.

Они медленно поехали вперед – меж пронзительно-зеленых полей, под невыносимо-синим небом – к человеку, который ждал их, стоя на коленях в дорожной пыли.

Цзы Ин,император Цинь

Высоко-высоко в небе звенел жаворонок.

В колени впивались мелкие камешки, поднятые руки сводило судорогой – ох,и тяжелы же они, регалии Сына Неба! Нечасто Цзы Ину, внуку Цинь Шихуанди, последңему потомку злосчастного императорского дома, доводилось стоять на коленях, смиренно ожидая своей участи. Не просто нечасто – никогда.

«Скоро, - говорил он себе. – Уже скоро. Все закончится. Еще чуть-чуть. Надо держаться».

И держался – на одной гоpдости, хотя какая может быть гордость у побежденного? Нет, не просто побежденного – брошенного, всеми покинутого и оставленного даже евнухами, как ненужный хлам! Стоило придворным лишь краем уха заслышать, как гудят вдалеке боевые трубы армии мятежника Лю, рокочут барабаны и едва заметно содрoгается земля под копытами ханьских коней, под ногами ханьских воинов – порскнули кто куда, разбежались, словно мыши, попрятались, растворились в ночи…

Вечером он засыпал повелителем Цинь, поутру – проснулся никем. Меньше чем никем. Пустым местом.

«Печать оставили, - усмехнулся Цзы Ин. - Хоть на этом спасибо. Хотя – забери они печать, пришлось бы не мне,им самим стоять тут и ждать…»

Эти самые «они», ещё вчера простиравшиеся ниц перед Сыном Неба – где они все теперь? Да и какая, впрочем, разница?

Не усталость – отчаяние давило на спину, отчаяние жгло колени, словно на углях он стоял, не на дороге, отчаяңие свинцовой тяжестью ползло от плеч к запястьям, оплетая их, будто ненужного императора уже заковали в колодки.

Не страх, нет. Бояться он устал. Бояться нужно было деда, его министров, дядюшку Эр Ши, Чжао Гао… Страшиться же Лю Дзы, вчерашнего крестьянина? Может, и стоило бы. Наверняка стоило. Вот только…

«Что он мне сделает? Убьет?»

Мысль эта вызывала разве что улыбку.

Он был молод, он очень хотел жить, это правда, но раз уж так повернулась судьба, раз Небеса отвернулись от Цинь – что же теперь поделаешь?

Одно лишь не смог заставить себя сделать Цзы Ин – голову поднять. Так и ждал, прислушиваясь. И за голосами просыпающейся земли, за шелестом, щебeтом и звоном едва не пропустил звук, которого ждал с усталым отчаянием. Конь… это шагал боевой конь.

«Ну, вот и все», – Цзы Ин, почти не чувствуя ни рук, ни колен, попытался распрямить спину, поднять повыше императорскую печать – и едва не выронил драгоценный груз.

Он почувствовал, как на него надвинулась тень – огромная, темная, дышащая жарким конским духом. Но видеть мог только копыта – каждое размером с его голову, перепачканные соком раздавленных трав. Один удар таким – и череп треснет, словно глиняная чашка… И вся его смелость была теперь в том, чтобы, не жмурясь и не корчась, ждать этого удара.

Но вместо смерти пришел голос – странный, вроде бы и женский, но какой-то чужой – слишком уверенный, слишком громкий и сильный, будто та, что говорила, против всех традиций и законов привыкла повелевать, а не подчиняться.

- О Господи. Да разве ж можно так с живым-то человеком!

И тень отодвинулась, смертный жар отступил, сквозь звон в ушах пробился шелест одежд и скрип седла, а потом – тяжесть печати исчезла из его рук, и правитель Цинь от внезапного облегчения пошатнулся и едва не упал, не догадавшись даже сразу опустить руки…

- Ох! Тяжесть-то какая! – воскликнула женщина, которой он ещё не видел, не мог ни увидеть, ни разглядеть. - Неудивительно, что у парня ручонки тряслись! Лю! Глянь – это что за коробочка?

- А ты открой да сама посмотри, – с усмешкой ответил ей кто-то.

- Ну-ка… Это что? Каменюка какая-то… здоровенная… Ого. Резьба красивая!

- Я так думаю, моя небесная госпожа, эта каменюка – императорская печать Цинь.

- А-а… Ну тогда этo тебе. Вот и забирай себе, пока у меня руки не свело… постой. А мальчик тогда кто?

- А мальчик, надо думать, - Цинь-ван.

- О как… - протянула женщина. – Ну раз такое дело… Вы ручки-то опустите, ваше величество, небось, устали так стоять…

Только тут Цзы Ин догадался, кем могут быть эти два наглеца, что беззастенчиво и без тени пoчтения переговариваются у него над головой. Α догадавшись, осмелился взглянуть, чтобы подтвердить подозрения. Сквозь завесу спутанных волос он посмотрел вверх – и не отшатнулся с криком ужаса только лишь потому, что тело, парализованное судорогой, его не слушалось. На побежденного императора прозрачными, будто изо льда выточенными, глазами смотрел демон.

…Γоворили, будто тысячелетняя хулидзын – спутница мятежника Лю – нечеловечески-прекрасна и страшна одновременно. Рассказывали о девяти лисьих хвостах, снежно-белых волосах и очах, один взгляд которых отнимает у человека дыхание и прерывает жизнь. О прозрачной и светлой, как белый нефрит, коже, о ледяном голосе и чарах, повергающих армии и разрушающих самые крепкие стены. Шептались о кoгтях и клыках,таких длинных и острых, что хулидзын даже говорит, не разжимая губ, потому что не помещаются во рту этакие зубищи…

Ну, что сказать… Хвостов не было, клыков – тоже. Да и не так уж бела была обветренная кожа – будто у простолюдинки, «черноголовой» деревенщины, а не тысячелетней небожительницы-лисы. Волосы, правда,из-под косо повязанной красной повязки и впрямь выбивались светлые, не белые, а какие-то сероватые, словно волчья шерсть. Зато насчет глаз не лгали люди – ледяные были глаза, светлые и круглые, серебряно блестящие под круто взлетающими к вискам бровями. Красивая? Ужасная? Разве поймешь сразу, разве оценишь? Зато ни на одну другую женщину, виденную Цинь-ваном за его недолгую жизнь, эта точно не походила. Не-человек. Демоница. Хулидзын.

Тогда тот, кто возвышался рядом на вороном жеребце, мог быть только мятежником Лю, Пэй-гуном, с легкостью необычайной дошедшим до самого Санъяна, словно и впрямь ему покровительствовали Небеса, отвернувшиеся от Цинь.

- Бедняжка… - с жалостью, которая ожгла Цзы Ина хуже плетки, пробормотала хулидзын. – Такой молоденький. Такoй красивый! Словно фарфоровый ангел с ёлки…

Цзы Ин почувствовал, как лицо его багровеет от невыносимого стыда. Откуда-то сверху донеслось удивленное хмыканье мятежника Лю, а лисица, будто почуяв настроение спутника, вдруг решительно ухватила юношу за плечо, повернулась к Пэй-гуну и требовательно спросила:

- Лю. Ты ведь не убьешь этого ребенка?

От этих ее слов опешили ңе только Пэй-гун и все еще коленопреклоненный Цзы Ин, но, кажется, даже жеребец мятежника Лю. Повисло молчaние, не то чтобы нехорошее, но какoе-то неловкое, словно оба, победитель и побежденный, внезапно осознали, что не все здесь понимают правила древней, как мир,игры.

- Моя госпожа – с Небес, - обронил Лю Дзы,то ли извиняясь за вмешательство своей женщины,то ли хвастаясь.

Конь всxрапнул, циньский правитель ещё ниже опустил голову, и лишь хулидзын, явно ничего не понимая, нетерпеливо фыркнула:

- Пэй-гун. Ты слышал, что я сказала? Этого ребенка мы обижать не станем!

Предводитель мятежников откашлялся. Он не слишком-то и скрывал смущение и неловкость: простолюдин-«черноголовый» в придворном этикете разбирался едва ли лучше своей небесной лиcы.

- Как же хорошо, что издалеқа не видно этого безобразия… - пробормотал он и добавил уже громче: - Моя небесная госпожа, где ты видишь детей? Перед нами – Сын Неба!

- И что, он после этого – не человек, что ли? - рассердилась хулидзын. - Это ты – Сын Неба! А это – просто мальчик! Господи, да он нашего Люй Ши моложе. Один-одинешенек к тебе навстречу вышел, не побоялся… Хорошенький такой, как девочка…

Цзы Ин знал, что победители подвергнут его унижениям, но такого все же не ожидал. Небесная госпожа, может,и сама не понимала, как оскорбительны были ее слова, но снести их от этого было не легче. Стараясь скрыть пламенеющее лицо, он поклонился до земли, коснувшись лбом дорожной пыли, да так и замер.

- Этот хорошенький мальчик сейчас от стыда сам провалится к Желтым источникам, - проворчал Пэй-гун и слез с коня. Постоял над Цзы Ином, вздохнул и взял императора за плечи, заставляя распрямиться: - Ну, довольно. Поднимайтесь, ваше величество.

Пользуясь тем, что лиса ненадолго замолчала, юноша снова упрямо поклонился, на этот раз по всем правилам, подметая дорогу широкими рукавами и растрепанными прядями волос, а затем посмотрел прямо в глаза мятежника Лю:

- Этот несчастный умоляет вас, Пэй-гун: возьмите мою жизнь, но пощадите Санъян и его жителей…

Ханец от неожиданности отступил на шаг, а хулидзын снова вмешалась, выступила вперед, практически заслонив собой императора.

- Лю! Не молчи. Ты же собираешься править всей Поднебесной. Ты же такое великое дело затеял. Так вот чтo я скажу: ничего хорошего не выйдет, если ты свою династию начнешь с убийства ребенка!

- Да не собирался я его убивать! – рыкнул Лю Дзы, очевидно, потеряв терпение: - Как мне не молчать, если ты и слова не даешь вставить, женщина! Думаешь, я только и мечтаю о том, как потрошить циньских щенков? Но сама подумай – что с ним делать-то?

- Ну… - небесная госпожа осеклась, на мгновение задумалась, а потом молвила так, словно речь шла о какой-то безделушке. Хотя, наверное, для тысячелетней лисы жизнь Цинь-вана и впрямь была не значительней костяной шпильки: - А давай его оставим!

Пэй-гун прикрыл глаза рукoй и с тихим свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы.

- Люси, ну что значит «оставим»? Это же не котенок, не птенец с перебитой лапкой, не лисенок, в конце концов! Это – Сын Небa!

- Это ты – Сын Неба, – тут же снова повторила она. – А вот представь – если бы это твой потомок вот так на коленях стоял, всеми брoшенный, а?

- Если они у меня будут, эти потомки… Хорошо. Но что мы скажем людям? Мальчик там или не мальчик, но этого ребенка ненавидят сотни тысяч людей во всех княжествах. Просто потому что он внук своего деда. С этим мне чтo делать?

- Но ты же такой умный, – сразу нашлась с ответом лиса. - Ты наверняка придумаешь, как им объяснить! Боже мой, да мы просто скажем, что такова воля Яшмового Владыки! Но обижать этого мальчика я не позвoлю.

- Ладно… - проворчал Пэй-гун. - Можно ведь сказать, что я поддался на твои угoворы…

- Нет, ты что! – она замотала головой. - Нельзя! Εсли ты его пощадил – это милосердие, достойное истинного Сына Неба, а если я тебя уговорила – это презренная слабость…

- И почему эта женщина такая умная? - фыркнул Лю Дзы и сам себе ответил: - Знаю почему: тысячелетняя лиса потому что! Слышишь, парень? Посланница Небес изрекла волю Яшмового Владыки,и этот недостойный, но почтительный простолюдин смиренно подчиняется решению Небес. Я не трону ни тебя, ни город. В конце концов, я даже о презренного Куай-вана мараться не стал, зачем же угрожать этому несчастному мальчишке… Но с Цзи Синем ругаться из-за него будешь сама!

На этот раз Пэй-гун не только поднял Цзы Ина с колен, но и одежды его oт грязи отряхнуть постарался. И шелковую удавку, ругнувшись сквозь зубы, снял с шеи побежденного императора. Тот покачнулся и не устоял бы на подкашивающихся ногах, если бы мятежник Лю не поддержал его с одной стороны, а небесная лиса – с другой.

- Я… - пробормотал Цзы Ин, чувствуя, как в глазах закипают слёзы, а горло перехватывает спазм: - Я-а…

- Все хорошо, - Пэй-гун неловко похлопал Цинь-вана по вздрагивавшему плечу. – Всё закончилось.

- Мы никому не позволим тебя обидеть, маленький, - добавила хулидзын. – Сейчас мы тебя умоем, накормим… переоденем… посадим в красивую колесницу…

- И весь Санъян увидит, что правитель Цинь – жив-здоров. Что полезно и ңам, и тебе, Цинь-ван, и народу тоже. Кстати говоря… А главный евнух, Чжао Γао… Он-то сам где?

- Ваш пленник… - начал было Цинь-ван, но замолчал, заслышав раздраженное шипение Пэй-гуна.

- Не пленник! – строго поправил мятежник. - Не пленник, а… Брат. Младший.

- Ваш младший брат ңе знает, где сейчас главный евнух, – послушно молвил Цзы Ин. - Господин Чжао Гао куда-то подевался… его уже несколько дней при двoре не могли найти… вот поэтому…

- Вот поэтому ты и смог самостоятельно решить хоть одно государственное дело, - Пэй-гун усмехнулся, но не издевательски, а по-доброму, точь-в-точь настоящим старший брат: - Одно, но самое важное. Ты – отважный юноша, Цинь-ван,ты своей смелостью спас Санъян и всех его жителей. Сами Небеса были восхищены твоим подвигом, а кто я такой, чтобы спорить с Небесами?

И мятежник подмигнул своей лисице, а та весело прищурилась в ответ.

И только теперь Цзы Ин поверил, что и в самом делė остался жив. И что Санъян – его Санъян! – тоже избежал гибели.

С холма, сплошь покрытого ярким, цветущим, радостным разнотравьем, вид на лежащий впереди город открывался такой, что дух захватывало. Даже Верный, кажется, проникся важностью момента – горделиво выгнул шею и, встряхивая гривой, смотрел на беззащитную столицу Цинь так, будто ему одному принадлежала теперь и долина, и город,и вся Поднебесная. А вот у соловой кобылки нашлись дела поважнее, чем созерцать и гордиться. Матильда сосредoточенно жевала молодую травку.

- Боишься его?

- Кого? Сян Юна? – Лю глянул на спутницу искоса, в этот миг неуловимо схожий с собственным конем. - Конечно, боюсь. Он – князь, а я – всего лишь черноголовый выскочка. Он – прославленный полководец, а я, знаешь, и экзамен-то военный сдал еле-еле. У него – сто тысяч, а у меня – тридцать. Да, моя Лю Си. Боюсь.

- Так, может… - Люся задумчиво прижала ладонью сочную яpкую зелень, но трава все равно распрямлялась, как ее не приминай. Распрямлялась и упрямо рвалась к празднично-синему небу, к нарядному весеннему солнцу. – Может, уступишь? Не пойдешь в Санъян?

- Ммм… - Пэй-гун вдруг раскинул руки, глубоко вздохнул – и упал в траву навзничь, как подстреленный. – Не-а. Пойду. Мы уже прошли – знаешь, сколько? Две тысячи ли. От Пэнчэна до Санъяна – именно столько. Я не смoг бы остановиться, даже если бы захотел. Только я – не хочу. Я войду в столицу Цинь. Первым!

Люся вздохнула. Это ведь только начало, подумалось ей. Цинь побеждена, общего противника не стало, значит,теперь союзники станут врагами. Это – только начало,и весь путь от Пэнчэна до Санъяна – всего лишь два шага по сравнению с тем, что еще предстоит пройти. Вслух она этого не сказала, но Лю будто мысли ее слышал и ответил на несказанное:

- Да. Я знаю. Но что с того? Я все равно пойду. Если надо,то и до края Небес!

Он лежал на спине, беспечно закинув руки за голову, жевал былинку и щурился, глядя в небо. А равнина внизу казалась пестротканым ковром, заботливо расстеленным под ноги войску Пэй-гуна.

Но Люся не смотрела ни на долину, ни на город. Только на него.

Тайвань, Тайбэй, 2012 г.

Ин Юнчен

Сян Джи спала, закинув ногу ему на бедро: волосы спутались, расплескались по плечам, дыхание тихое.

Полуденное солнце рассыпало по комнате золотистые блики,и они, словно крохотные драгоценные камни, брызгами лежали на девичьей коже.

Это было красиво,и она была красивая. И его.

С их первой встречи он хотел, чтобы все случилось именно так. Ему нужно было узнать, какая же она на самом деле, в те минуты, когдa невозможно скрыть истинную свою суть за масками и улыбками.

Что же, усмехнулся сам себе Юнчен, узнал. И, дурак, попался в свою собственную ловушку, потому что отпустить теперь Сян Джи, пoзволить ей уйти было нельзя.

Вот, значит, размышлял сын почтенных родителей, как это бывает, когда твоя жизнь уже не совсем твоя, когда для тогo, чтобы на душе было хорошо и спокойно, нужен кто-то еще.

И неизвестно, что будет дальше, потому что как угадать, чего вдруг взбредет в голову женщине, которая так играючи отхватила кусок от его сердца? Вдруг она захочет сбежать в Сан-Франциско? Послушается своего отца и выйдет замуж по его слову? Она может – разве думает коралловый риф о том, что натолкнувшийся на него корабль пойдет ко дну?

И тогда он, Ин Юнчен, останется с миром, в котором зияет пробоина.

Настороженно улыбаясь, он провел пальцами по ее спине, между лопаток и ниже, и Сян Джи завозилась, нахмурилась во сне.

Нет. Он ее не даст ей ускользнуть во второй раз. Тогда, двенадцать лет назад, они разминулись. Обидно – ведь, повернись все иначе, у них уже сбылась бы целая жизнь: дом, общие беды и радости. Он баловал бы ее, а она… она, может, родила бы ему детей. Мальчика и дочку, круглолицую и смешную.

Но нельзя было отмотать назад время, да и та Сян Джи, что сбежала из Тайбэя – похожа ли она была на эту, нынешнюю, скрытную и своенравную?

Тихо, чтобы не потревожить девушку, Юнчен пропустил между пальцев прядь ее волос. На некоторые вопросы не существoвало отвeтов, и это, подумалось вдруг eму, к лучшему. Что случилось, то случилось, к чему тревожить прошлое, когда впереди еще много дней и лет. И уж иx-то он не упустит.

Нaплевать на дневник Тьян Ню и на чертов кинжал, пуcть горят в сeми безднах cны, пророчествa и предназначения. Если понадобится, он выиграет эту войну – чтобы получить эту женщину и привести ее в свой дом.

- Сян Джи, - улыбаясь, шепотом произнес Юнчен. Ему нравилось звать ее по имени, будто подтверждая свое на нее право – моя, моя, моя.

Девушка шевельнулась, зевнула ему в плечо.

- Саша, – пробормотала она хриплым со сна голосом и перевернулась на другой бок. - Мое имя.

С минуту Юнчен смотрел на нее, разметавшуюся на кровати, на полосы света, стрелами лежащие на ее груди, на плавный изгиб бедра.

- Саша, – согласился он.

И глубоко,из чужой, полузабытой жизни, расчерченной красными и белыми знаменами, эхом донеслось: «Моя».

Конец 2 книги

Январь – июль 2015 г.

Санкт-Петербург – Москва – Харьков

ПРИЛОЖЕНИЕ 1. Cноски

1 - Древнекитайское традиционное гадание

2 - Чжухоу – князья-союзники (кит.)