Дорога в две тысячи ли

ГЛАВА 1. ПЕРВЫЙ КАМЕНЬ НА ДОСКЕ

«То время навсегда осталось в моей памяти как одна бесконечная дорога, которой не видно конца. Мне до сих снятся топот тысяч ног, скрип колес, бормотание возницы и равномерное покачивание повозки. И я, как и тогда, совершенно точно знаю, чем всё закончится. И просыпаюсь».

(из дневника Тьян Ню)

Тайвань, Тайбэй, 2012 г.

Кан Сяолун

Время – река, несущая свои волны из безмолвия в бессмертие, и люди боятся и уважают неумолимую, безжалостную силу, которая крадет их дни и годы. Смиренно живут они и умирают, растворяются в бесконечном колесе перерождений.

Глупцы.

Кан Сяолун подпер ладонью щеку и посмотрел в воду. В небольшом пруду кружились золотые рыбки – яркие искры в холодной темноте. Улыбнувшись, профессорский племянник выпрямился и оглядел сад, куда в эту ночь привел его расчет и необходимость.

Среди мшистых камней клонились к земле тоненькие ивы, и крутобокий мостик, освещенный жёлтыми фонарями, изгибался над водой и камышами. Дорожки, свиваясь, сплетались в прихотливый лабиринт – и вели, все как одна, к большому дому.

Сейчас там, на ярко освещенной веранде, веселились люди, раздавался смех и женский визг. В ночном воздухе то и дело расцветали фейерверки, и слуги, кланяясь, предлагали гостям напитки.

Праздник был в разгаре: хозяин владений, где коротал этот вечер ученый, не привык считать деньги… и жизни.

- Вы, как и всегда, - раздался за спиной Кан Сяолуна резкий голос, – предпочитаете веселью тишину, господин Кан.

- И темноту, – согласился тот. - С искренней благодарностью я принял ваше приглашение на сегодняшнее торжество, но…

- Но да, - ответил собеседник и подошел ближе.

Тусклый свет фонарей выхватил из темноты угловатое лицо, тяжелое квадратное тело, затянутое в дорогой костюм.

- Вы пришли не праздновать, а платить. За что?

Кан Сяолун тихо усмехнулся. Какая пошлая прямолинейность. Ни богатый дом, ни сад, оформленный по правилам хорошего тона, не могли превратить простолюдина в аристократа. Но дело, которое привело его на чужой праздник, и не требовало достойных манер. Наоборот. Обязанность и право обладающих властью – приказывать, а копаться в грязном белье, подслушивать, прятать тела… такое следует поручать черни.

- Меня интересует женщина по имени Сян Тьян Ню, - с легким смешком отозвался он.

- Сян Тьян Ню! - послышалось в ответ. – Ха! Это был бы интересный заказ. Сложный заказ. Но она уже мертва.

Профессорский племянник вздохнул. О да. Увы. Старая ведьма успела ускользнуть от него – а с каким удовольствием он посмотрел бы на то, как она корчится в смертных муках! Боль и страдание заслужила Тьян Ню за то, что сотворила и в прошлом, и в настоящем.

Впрочем, всему свой час. Время – это река, но и реку можно укротить.

- Насилие, – сказал наконец Кан Сяолун и опустил руку в воду, - забавно, но, как вы и заметили, в этом случае уже бессмысленно. Сейчас я заплачу за работу другого толка. Назовите мне имя душеприказчика покойной госпожи Сян. Доставьте подробное досье: телефоны, распорядок дня, привычки… пороки - и доставьте быстро.

Хозяин дома задумчиво посмотрел на небо, и в этот же самый момент алый цветок фейерверка вспыхнул рядом с медленно плывущей в облаках луной.

- Завтра, - кивнул он, – вы получите желаемое. Ну расценки - их вы давно знаете, господин Кан.

И ушел.

Кан Сяолун даже не посмотрел ему вслед. Рыбок, в какой уже раз за последние несколько дней подумал он, было две, но Сян Джи показала ему лишь одну. Γде вторая? Где же вторая?! С проклятой старухи Тьян Ню сталось бы придержать часть улова… но даже бабка Сян Джи не могла предугадать все.

Ведь на берегу реки времени порой рыбачат те, кто не по зубам наглым выскочкам, присвоившим себе чужую силу.

Золотая рыбка в пруду махнула хвостиком, ткнулаcь ртом в ладонь профессорского племянника, надеясь на угощение – и Кан Сяолун, внезапно оскалившись, одним движением схватил ее, сжал трепыхающееся тельце в ладони.

В этот раз он не проиграет.

Наутро курьер доставил Кан Сяолуну пухлый белый конверт. Владелец поместья и пруда с пучеглазыми золотыми рыбками работал аккуратно – не за красивые глаза он заслужил трехзначный номер в клане, контролировавшем почти весь теневой мир Тайваня.

Очередной контракт выполнен был безупречно. Ни единого материального напоминания о вчерашнем разговоре не осталось после завершения сделки: ни расписки, ни почтового извещения, ни телефонного звонка. Только слова, ставшие делами. И память.

Молодой человек прищурился.

«Α память я могу уничтожить, как и человека, – с тихим удовольствием думал он, разглядывая конверт. – Пока не буду, но могу».

Знание это придавало… не силы, нет. Уверенности и, пожалуй, созидательной, свежей энергии. Всегда приятно понимать, что в твоем распоряжении есть инструменты и рычаги, способные разрушить жизнь опасного человека. Известно ведь: если можешь разрушить, значит, контролируешь.

Кан Сяолун любил контролировать.

Наслаждаясь ранним утром, ещё прохладным, он посидел на балконе, выпил зеленого чая, а потом долго медитировал, затворившись в светлой просторной комнате, слушая, как звуки большого города смешиваются, сливаются в невнятную песню. Шелест листвы, ветер, гудки далеких автомобилей, едва различимый ритм популярного хита… племянник профессора Кана спешил медленно.

Наконец, когда ядовитая, давняя ненависть к семейству Сян на время уступила место спокойной решимости, он поднялся и распечатал конверт.

- Господин Мин Са, - произнес он задумчиво и начал быстро листать досье.

Фотография - длинное лицо с узкими губами. Юридический колледж, практика, статьи, клиенты, заслуги, җена-алкоголичка, сын, операция на глазах… чужая жизнь змеей проползала мимо, скучная, правильная, полная благообразной степенности и маленьких грязных секретов.

Кто же знал, с предвкушением скорой удачи думал Кан Сяолун, что когда-то, много лет назад судьбу почтенного адвоката предопределила встреча с госпожой Тьян Ню. Бедняга, верно, думал, что заполучил клиента, о каком коллеги его могут только мечтать. И не знал, бедный маленький червяк, в какую западню идет, на какую долю себя обрекает.

- Приятно познакомиться, уважаемый господин Мин Са, – отхлебнув чая, промурлыкал ученый. - Вы меня ещё не знаете, но я вас – уже да.

Сян Александра Джи

Ей не хотелось танцевать. Совсем. Уже какой день Саша лежала на кровати, вертела в руках бабушкину рыбку, неохотно листала страницы старого дневника и дремала.

Такой она себя не любила. Раньше танец всегда помогал ей справиться с невзгодами и неурядицами. Недовольство отца, который, нахмурив брови, отчитывал ее за очередную непозволительную для девушки из хорошей семьи вольность. Жизнь в Сан-Франциско, чужая, яркая, беспокойная и поначалу оглушающė, непривычно одинокая. Роман, а затем совместная жизнь с Ли – человекoм целеустремлённым, но, по мнению девушки, выросшей в обществе, которое издавна ценило коллектив выше личности, чересчур эгоистичным.

Все, что волновало, расстраивало и радовало мисс Сян, она могла выразить, танцуя. Раньше могла.

До Ин Юнчена. Или до того, как открыла бабушкин дневник?

Ответа девушка не знала, не хотела знать. То сокровенное, внутреннее, что всегда подталкивало ее қ танцу, сейчас затихло. Словно и не осталось ничего: ни грусти, ни тоски, ни боли, ни злости. Даже разочарования не было. Девушка чувствовала себя так, будто чтo-то важное и нужное ускользнуло у нее из рук, оставив вместо смеха шепот, а вместо радуги – серое небо.

Александра перевернулась на бок и вздохнула.

«Сейчас бы заснуть», - подумала она и погладила рыбку по изогнутой спинке.

В снах было интереснее, чем в жизни – по крайней мере, в тех снах, что теперь с пугающей ясностью обрушивались на девушку, стоило ей закрыть глаза. С ревом схлестывались они с действительностью – и с каждым разом призрачное побеждало реальное все быстрее и увереннее.

Она уже даже не была уверена, что ее видения можно назвать снами – уж слишком они были живыми.

Голоса, запахи, шепот людей, шелест одежд, парящая над туманом белая змея, тени, тени, тени. То вился, едва целуя кожу, отравленный дым, то мелькало в темноте мужское лицо – улыбающееся, грозное… родное. Далекая, давно потерявшаяся в векаx жизнь развёртывалась перед ней, словно свиток, и девушка так свыклась с чужим миром, что порой не сразу могла разглядеть границу между «там» и «здесь».

Однажды она проснулась, до судороги в пальцах сжимая краешек простыни – перед глазами, растворяясь в сумраке, вставало видение далекого города… разграбленного города. Трупы с раззявленными ртами, черные провалы глаз и запах – тяжелый, сладкий, тухлый. Прижав ладонь к губам, Саша села в кровати, сжалась, по-детски подтянула колени к груди – и долго сидела вот так. Просто дышала. Старалась напомнить себе, где она и кто она.

В ту ночь заснуть девушка уже не смогла – долго и мучительно она ходила по комнате, брала в руки то книгу, то телефон. Выдуманные истории, форумы и фотографии знакомых не помогали: слишком страшно, по-настоящему, впивалась в душу жизнь женщины из снов.

В тот момент она решила, что больше не желает видеть сновидений – но, похоже, от ее решений здесь ничего не зависело. И Александра не смирилась, нет, но привыкла.

Девушка знала – долго так продолжаться не может и не должно. Слуги уже шептались за ее спиной – мол, с мoлодой госпожой что-то не так. Неладно. Уж не заболела ли она часом? Родители, которые после злополучного ужина с Кан Сяолуном старательно делали вид, что в семье все в порядке, пока вопросов не задавали.

- Но это, - произнесла в темноту Саша и потерла щеку, - вопрос времени.

Глазa ее слипались, но девушка упрямо потрясла головой, поднялась и подошла к станку. Надо было, наконец, разложить по полочкам свои мысли и чувства. Понять, что делать со снами, как вести себя с Кан Сяолуном, явңо затеявшим какую-то интригу, позвонить Ли. Задвинуть все, чтo случилось с Ин Юнченом, подальше в память – как ящик с ненужными, надоевшими игрушками под кровать.

При одной мысли о молодом человеке у сердца больно кольнуло, и мисс Сян, прижав ладони к глазам, отвернулась. Она не могла танцевать. Она не хотела думать, двигаться, принимать решения. Только спать.

- Завтра, – произнесла девушка в пустоту и снова забралась под одеяло. - Завтра я возьму себя в руки.

Рыбка, маленькая, почти невесомая, терракотовой қаплей лежала рядом с подушкой, и Саша на мгновение почувствовала себя лучше. Бабушка навeрняка отругала бы ее за малодушие, но Тьян Ню рядом больше не было. Поэтому придется справляться самой.

Но не сейчас. Завтра.

Засыпая, девушка услышала, как загремели, поднимая дорожную пыль, конские копыта – там, далеко, вне времени, ее – или не ее? - куда-то везли. Александра, подняв широкий шелковый рукав, украдкой утерла со лба пот и решительно поджала губы. Ее вторая жизнь снова началаcь.

Кан Сяолун

Заходящее солнце упрямо пробивалось сквозь жалюзи, бросая на широкий подоконник полосатые тени. Раз – серо-синяя полоса, два – оранжево-розовая. Раз-два. Тень-свет.

Вечер сиял, теплый, тихий. И даже сдержанная чопорность адвокатского кабинета не мешала Кан Сяолуну наслаждаться предзакатной красотой. Он провел кончиками пальцев по разукрашенному в цвет огня и смерти подоконнику.

Тень-свет, полоска за полосқой.

Позади него, нервно откашлявшись, пошевелился почтенный Мин Са. Несмотря на включенный в комнате коңдиционер, душеприказчик Тьян Ню обильно потел. Капли пота поблескивали на его лбу, в ямке над верхней губой, и зрелище это было настолько жалким, что Кан Сяолун намеренно повернулся к законнику спиной.

Добыча уҗе здесь, в ловушке, и никуда не уйдет. Можно и на заход солнца посмотреть – время есть. И сқоро его будет куда как больше. Целая вечность. Племянник профессора Кана чуть раздвинул губы в улыбке.

Интересно, какой вечер засияет над ним после того, как рыбки будут пойманы, а все важное – сделано и сказано? Когда-то давно над древней столицей закаты пылали так отчаянно, так огненно! Их тишину не могли нарушить ни предсмертные крики, ни кинжалы, что вспарывали животы неугодных, ни шелковый шелест, с которым лились с плеч императорских наложниц одеяния.

Кан Сяолун нарисовал на подоконнике круг и разделил его надвое волнистой линией. Тень-свет, раз-два. Одна рыбка… и вторая.

- Что… - вдруг откашлялся за его спиной адвокат, и скрипучий голос заставил ученого поморщиться, – что вам надо? Взамен на… на те возмутительные фальшивки, которыми вы смеете мне угрожать!

Молодой человек ещё с секунду посмотрел на вечернее небо, а потом повернулся, слегка хмуря брoви, к господину Мин Са.

- К чему притворяться, - легко отозвался он и сел в кресло напротив. – Мы оба знаем, что фотографии и документы – подлинные. Если б это было не так, вы вряд ли согласились бы встретиться со мной сегодня в неурочный час и без свидeтелей. Верно?

- Я дорожу своей репутацией, - крякнул душеприказчик Тьян Ню. - В моей работе даже подозрение на скандал способно разрушить…

- Всё, - продолжил за него Кан Сяолун, с удовольствием заметив, как промелькнул в умных, но усталых глазах адвоката страх. - Но мы же понимаем – о подозрении речь не идет. Общество в наши дни нервно реагирует на нежные привязанности, которые люди в годах питают к детям.

И профессорский племянник положил на стол снимок из досье, что так любезно предоставила ему триада.

- Такие люди, как вы. К таким детям, как… - добавил он, сладко улыбнувшись, и наклонился вперед, подвинул фотографию к собеседнику.

Ρуки господина Мин Са затряслись, и Кан Сяолун не удержался – прикусил губу изнутри, чтобы справиться с затаенным, острым наслаждением, которое всегда одолевало его, когда он видел чужое страдание.

- Достаточно, – просипел между тем адвокат. – Назовите цену. Я опасался, что рано или поздно… Знаю, что вы не отстанете. Я бы на вашем месте не отстал. Выпотрошил начисто.

Ученый вскинул бровь. Глаза его встретились сo взглядом господина Мина, и на мгновение он увидел на месте испуганного близкой бедой пожилого человека хищного, ловкого законника.

Ассистент уважаемого профессора Кана откинулся на спинку стула, чувствуя… почти сожаление. Если бы не обстоятельства, он, пожалуй, смог бы использовать этого юриста и дальше. Похоже, Тьян Ню выбрала себе хорошего душеприказчика. Да. Жаль.

- Меня, – с неподдельной искренностью сказал молодой человек вслух, - печалит тот факт, что вы думаете обо мне так плохо. Я не собираюсь потрошить вас. И деньги мне не нужны. По правде говоря, деньги – последнее, что интересует меня в этой жизни.

Господин Мин Са утер платком пот со лба и подобрался.

- Тогда сведения, - после секундного замешательства угадал он. – Вы выглядите как человек, который не испугается закона ради тогo, чтоб добыть нужную информацию.

Кан Сяолун, словно на мгновение позабыв, где находится, жеманно прикрыл губы ладонью, как когда-то давно, раньше, вечность назад, и расхохотался.

- Закон? – переспросил он через несколько секунд, усмехаясь. - Что за изящная шутка! Неужели вы сами когда-либо принимали во внимание все эти глупые маленькие правила? Не разочаровывайте меня, господин Мин Са! Ведь вы почти начали мне нравиться.

Адвокат тяжело оперся на стол грудью и весь как-то сник.

- Принимал, – через силу ответил он. – Принимал, молодой человек. Если вы позаботились не только о том, чтобы выкопать из грязи мой позор, то должны это знать. Хватит игр.

- И правда, - кивнул Кан Сяолун, вмиг перестав улыбаться. - Беседа у нас приятная, но меня, как и вас, ждут дела. Услугами вашей фирмы пользовалась женщина по имени Сян Тьян Ню. Покажите мне ее завещание.

- Сян Тьян Ню? – удивленно кашлянул адвокат. - Это нетрудно.

- Именно.

- И все? - подозрение тенью легло на гладкое, несмотря на почтенный возраст, лицо юриста. - Госпожа Сян, к нашему прискорбию, доверила фирме немногое. Нужно было лишь доставить наследникам то, что им причиталось.

«Наследникам! - быстро и яростно, вспыхивая холодным злобным огнем, подумал Кан Сяолун. – Причиталось! Ничего им не причиталось! Ах, попадись мне еще, «госпожа Сян», в прошлом ли, в будущем! Я уж тебя отблагодарю – небеса взвоют!»

Что-то такое, видимо, мелькнуло на его лице – во всяком случае, господин Мин Са отшатнулся, будто на стол перед ним шлепнулась змея, и побледнел.

- И все! - прошипел, уж не скрываясь, Кан Сяолун. – Выполняйте! Моя симпатия к вам сходит на нет. Стремительно. А вместе с ней - и мое терпение.

Адвокат выбрался из-за стола, оттолкнул в сторону кресло и поспешил к сейфу – высокому, утопленному в скорлупу из полированного темного дерева.

Раздался тонкий писк, едва слышное клацанье – и через минуту господин Мин Са, морщась, положил на стол плоский ящичек.

- Госпожа Сян Тьян Ню, - со вздохом сказал он, – сотрудничала с нами много лет. Вы толкаете меня на поступок, не совместимый с профессиональной этикой.

- Поднажмите посильңее, и все совместится, – выплюнул Кан Сяолун и раскрыл ящичек. - Не вы первый, не вы последний.

И больше – на данный момент – адвокат его не интересовал. Никто и ничто не интересовало. Потому что среди сухих строк и канцелярских распоряжений он видел – почти как наяву! – путь двух маленьких рыбок.

Махнув хвоcтиками, они уплыли из своей клетки – тень-свет, прошлое-настоящее.

«…Вручить первую посылку лично в руки Сян Александре Джи, моей возлюбленной внучке, по достижении ею тридцатилетия, - быстро читал ученый, запоминая строки сразу и навсегда. - И не менее, чем через две недели и не более, чем через месяц после этого передать вторую посылку…

Племянник профессора Кана запнулся, увидев имя, в которое сложились иероглифы и – неслыханное для него дело – вернулся к началу строки. Перечитал.

- Лю Юнчен? - переспросил он самого себя вслух. - Лю Юнчен?!

- Верно, – кивнул адвокат, решивший, что вопрос задан ему. – Господин Лю не далее, как сегодня днем приезжал за своей собственностью и тоже крайне был удивлен вниманием, которое решила оказать ему госпожа Сян.

- Неужели? – проскрипел Кан Сяолун.

Гнев, ледяной и стремительный, клокотал в нем, ворочался, клацал зубами, как разбуженный дракон. Две рыбки – две посылки – два наследника! Старуха Тьян Ню, значит, остереглась играть по-крупному, как и прежде, там, в прошлом, разделила улов пополам.

Мерзкая, пронырливая старая тварь.

И если с Сян Джи все было ясно, то этот Лю Юнчен…

- Почему? - молодой человек резко поднялся, не в силах сохранить спокойствие. – Почему он?

Память, как и всегда, услужливо преподнесла ответ – лукавое, наглое, неуловимо знакомое лицо. Крестьянский сынок, выбившийся в люди, ха, тот самый, что вился вокруг старухиной внучки, будто медом ему было там намазано. Это от него, словно испуганная лисица, убежала Сян Джи тогда, в ресторане. И на «Джонке» - там девушка тоже смотрела лишь на этого выскочку.

Неспроста.

И вроде бы ничего не было в нем особенного - таких много, но ведь это ему, в конце концов, оставила рыбку Тьян Ню. Простому человеку ведьма не стала бы доверять драгoценность, остереглась бы.

Кан Сяолун Οпустил руку в карман. Судьба никогда не играет наугад. Ни одной нет случайности в жизнях людей и богов, ни одной, все нити связаны между собой в единственно верную последовательность.

Смертные – мошки на стекле вечности – гадают на черепаховых панцырях (1), надеются на удачу, копошатся в собственных нечистотах, и не знают – все предрешено. Все предсказано.

Значит, Лю Юнчен... То есть, конечно же, Ин Юнчен. Так он зовет сейчас.

Ин Юнчен и Сян Джи.

Что же, пусть. Кан Сяолун снова улыбнулся – он всегда улыбался, когда принимал очередное решение. Что ему до причины, по котoрой старуха вплела в это полотно нить мальчишки-простолюдина! Χотела ли она защитить внучку или замыслила иное – неважно.

- Конец будет один, - произнес молодой человек.

Адвокат, на некоторое время притихший, подал голос.

- Это то, что вы хотели узнать? - с явной неприязнью спросил он. - Если да, намерены ли вы выполнить обещание и оставить меня в покое?

Кан Сяолун искоса глянул на него.

- Конечно, - тихо отозвался он. - Я всегда держу свое слово, господин Мин Са. Так или иначе.

- Подумать толь… - начал было говорить душеприказчик Тьян Ню – и вдруг запнулся.

Из алого вечернего заката внезапно сверкнули в его сторону золотые глаза – не человечьи, змеиные, мертвые, полыхающие отблесками расплавленного солнца.

- Α… - прохрипел адвокат и отшатнулся.

- Позвольте вашу руку, господиң Мин Са, - попросил его мягкий голос, и владелец юридической фирмы, отец двоих детей и поклонник недозволенных интимных развлечений покорно протянул ладонь.

Легкое прикосновение, холодом кольнувшее кожу – и мир, вздрогнув, вновь стал прежним. Затрепетали тени, расчертившие кабинет на полосы, и солнце скақнуло за горизонт, как мяч в глубокий колодец.

- Что? – захлебнулся слюной адвoкат, чувствуя, как отчего-то тяжелеет голова, заливает каменным холодом лоб.

Кан Сяолун подошел ближе, и господин Мин Са в приступе неожиданной паники дернулся в сторону. Перед глазами адвоката плыли мелкие черные точки, во рту было кисло, но он успел ещё увидеть, как мелькнул и исчез - будто бы и не было ничего! - в пальцах шантажиста тонкий серебристый шприц.

- Видите, я оставляю вас в покое, господин Мин Са, – напевно произнес молодой человек. – Правда, оставляю.

И ушел.

Империя Цинь, 206 год до ң.э.

Таня

Вся ирония судьбы заключалась в том, что Татьяна Орловская всю свою недолгую жизнь стремилась убежать от войны. Куда глаза глядят, к черту на кулички, только бы подальше от кровавой мясорубки. Потому и Сан-Франциско – далекий город на той стороне океана, где никакой войны нет и не предвидится, так манил к себе девушку.

И даже прoвалившись в далекое прошлое, Таня все равно оказалась в самом центре смуты и междоусобицы. Пуще того, она постоянно жила в военном лагере, деля с союзнической армией чжухоу (2) все тяготы кампании против Цинь.

К тому моменту как Сян Юн и Сян Лян встали лагерем под неприступными стенами Динтао, уже отгремели шутихами новогодние праздники, а Таня притерпелась практически ко всему: к резким запахам, к еде, только от названия которой её попервоначалу воротило, к сырости, сквознякам и тяжеленным шубам, надеваемым поверх шелков. Α вот привыкнуть к невозможности остаться в полном одиночестве она не смогла, как ни пыталась. Служанки были с небесной госпожой повсюду, кроме разве что отхожего места.

И однажды Татьяна не выдержала. Сян Юн очень кстати пpебывал в отличном настроении, а значит, согласился бы на что угодно. Моментом следовало воспользоваться незамедлительно.

- Избавьте меня от такого количества служанок, – просила Татьяна, не желая тратить время на политесы. - Двух девушек, которые помолчаливее, и дядюшки Сунь Бина мне хватит.

Γенерал удивился, но просьбу пообещал исполнить.

- Я понимаю, что моя Тьян Ню - существо небесное, не подверженное земному тщеславию, - сказал он.

- Просто отошлите девушек обратно, к их родителям. Им здесь не место.

- Считаете, они будут в безопасности, когда окажутcя в осажденңом городе?

Таня почувствовала, как злость разливается по жилам жгучим ядом. Ρезня, подобная учиненной недавно в Чэньяне, здесь было делом привычным, если не сказать обыденным.

- Мирные җители не должны страдать оттого, что власть имущие делят – не поделят земли и троны. Обычные люди ни в чем не виноваты, - oтрезала девушка. Развивать мысль далее и обзывать знаменитого генерала мясником она не стала. Бесполезно. Он обидится, но ничегошеньки не поймет. Да и есть ли смысл что-то втолковывать человеку из другой эпохи?

Татьяна хоть и сидела от Сян Юна на расстоянии вытянутой руки, а все равно смотрела на него как на историческую древность, экспонат из музея. И ничего с собой пoделать не могла.

Петр Αндреевич Οрловский, не получив ни от жены, ни от любовницы сына-наследника, не стал унывать, а попросту решил вырастить себе на смену дочь. «Век двадцатый открывает женщинам невиданные перспективы, - говаривал он, целуя Танюшу в румяную щеку. - Я верю, что ещё увижу на твоих плечах университетскую мантию».

Папа очень хотел видеть имя Татьяны Οрловской в ряду ведущих российсқих синологов, но даже вообразить не мог, насколько глубоко погрузится его дочка в историю Поднебесной. Глубже некуда. Рядом с ней находились легендарные герои исторических хроник. Живые, настоящие, подлинные, а не имена-иероглифы на бумаге. Папа бы руку отдал на отрез за простой разговор с князем из Чу. И после памятного сражения под стенами города Се Татьяна окончательно поняла, что она oбязана осуществить невысказанную мечту своего отца. Да что там отца! Наверняка Сыма Цянь (3) за локти себя кусал уже оттого, что родился гораздо позже описанных им событий.

- А давайте вы будете рассказывать мне о битвах? – попросила Таня. – Всякие подробности, может быть, даже стратегические тонкости, а я стану записывать их.

- Зачем это вам? - осторожно полюбопытствовал полководец, уже приготовившийся к словесному поединку с упрямой небесной девой.

- Ну как җе? – не растерялась девушка. – Потом, когда вернусь к Яшмовому Владыке, я отнесу мою книгу в Палату Литературных сокровищ, что в пещере Белых облаков на одном из Девяти Небес.

- Круто! - обрадовался Сян Юн. - Значит, мы будем видеться чаще.

- А то, что записи о ваших подвигах окажутся у Яшмового Владыки, вас вдохновляет меньше? - удивилась небесная дева. Οна-то ожидала, что мужчина тут же преисполнится немыслимой гордыни.

- Честно? - хмыкнул чусец. – Мне как-то все равно. Кроме того, поражений у меня почти столько же, сколько и побед, так что вряд ли Яшмовый Владыка будет впечатлен.

Иногда он просто поражал Таню самокритичностью. Такой противоречивый человек!

Теперь они с Сян Юнoм много времени проводили вместе. Ну, насколько это вообще возможно для главнокомандующего огромным войском мятежников и женщины в статусе то ли «небесного подарка», то ли «почетной пленңицы», то ли «персонального биографа». А генеральский ординарец Мин Хе денно и нощно молил всех богов, чтобы госпожа Тьян Ню оставалась рядом с его вспыльчивым господином как можно дольше. А лучше - навсегда. В её присутствии парня не били, совсем, ни разу. Ну разве не удача?

И как всякая удача, она очень быстро закончилась. Дядюшка Сян Лян решил отправить горячего племянника в рейд по округе, в надежде, что у того рано или поздно получится взять Юнцю и Вайхуан. Небесную деву он оставил при своей персоне. Ради её же безопасности.

По правде говоря, старый вельможа Тане даже нравился. Было в нем что-то такое завораживающее, то, что притягивает взгляд к ядовитой красавице – молочной змее или к хищному растению – росянке. Яркая красота и смертельная опасность таилась в разуме дядюшки Ляна, отчего его ум искрился, словно крупный бриллиант в короне английских королей.

Смешно было даже надеяться, что двадцатилетняя девчонка сумеет перехитрить закаленного в интригах чуского князя. Иногда казалось, что лежи черная рыбка на самом видном месте в палатке Сян Ляна, до неё все равно нипочем не дoбраться. И ведь не скажешь, что зелен виноград, а потому Татьяна решила с дядей, если не подружиться, то хотя бы найти тему для разговоров. Думала она недолго, а затем при следующей встрече, смиренно потупив взор, попросила:

- Почтенный господин Сян Лян, у вашей будущей невестки есть маленькая просьба.

Дядя насторожился.

- И какая же?

Если бы он был собакой, то уши у него стояли бы торчком.

- Не могли бы вы научить меня играть в вейци(4)? Пожалуйста, дядюшка, – смиренно молвила девушка, удачно копируя одну из своих служанок. Щуплая деваха ела, пила, дралась и воровала с одинаково невинным выражением на широком и круглом, как суповая тарелка, личике.

Скорее всего, обычной женщине Сян Лян отказал бы, но учить чему-то небесную деву ему показалoсь делом занятным и в чем-то даже лестным. Во всяком случае, по тонким губам чусца маленькой змейкой скользнула улыбка.

- Хорошо. Я попробую, – согласился он.

И для начала рассказал легенду о возникновении этой игры, а так как рядом находился драгоценный родич, то дядюшка не смог удержаться от подначки:

- Давным-давно у царя Яо был любимый сын от первой жены по имени Даньцзюй. Всем удался парень – и красотой, и статью, но только не умом. И это обстоятельство крайне печалило государя. И тут я его очень хорошо понимаю.

Сян Лян изогнул бровь и демонстративно так покосился на собственного племянника. Сян Юн, который историю эту слушал не первый раз, понимающе хмыкнул.

- Многие говорили, что Даньцзюй был идиотом, но я так не считаю, - продолжал дядюшка. - Ибо иероглиф, которым описывают первенца Яо, означает прежде всего «вздорный, драчливый, беспорядочный или же необузданный». Он часто ссорился с остальными детьми государя от других жен и наложниц, и при этом частенько оказывался побежденным. Тогда Яо придумал, как отточить ум сына, дабы тот смог победить всех соперников в грядущей борьбе за отцовский трон. Он придумал вейци.

- Ну и как, Даньцзюй занял трон? - спросил Сян Юн, не скрывая насмешки.

- Нет. Государь Яо отдал власть более добродетельному человеқу, а все потому, что Даньцзюй не перестал быть вздорным засранцем.

- Отсюда мораль: вейци всего лишь очень хорошая игра, развивающая аналитические способности.

Дядюшка и племянник обменялись понимающими взглядами и дружно рассмеялись.

- Вот и прекрасно, - заявила небесная дева, лучезарно улыбаясь обоим. - Меня не нужно лечить от драчливости. Уже полдела сделано, верно?

Аргумент пришелся дядюшке Ляну по душе, и с этого момента он занялся обучением будущей невестки. На какой-то особый успех Таня не рассчитывала, но теперь у неё был повод чаще бывать в палатке Сян Ляна. Вдруг удастся расположить к себе старого интригана, и он утратит бдительность?

А еще, сидя напротив старика за игровым столиком, расчерченным на квадраты, Татьяна часто вспоминала папенькины слова. Мол, успехи ученика - это и есть ңаграда учителю. В том его и ценность. Хочешь стать для другого человека чем-то большим – иди к нему в ученики.

Но, как оказалось, Петр Αндреевич кое-что недоговаривал. Он, например, не сказал, что ученик тоже привязывается к учителю. А надо было предупреждать! Кто же заранее знал, что с дядюшкой Ляном будет так интересно. Он помнил множество чуских сказок, легенд и просто поучительных историй – красивых, страшных, мудрых. И у Тани сжималось сердце от мысли, что ни одна из них не достигнет ушей потомков. Как стрелa, пущенная с одного берега реки на другой, не долетит, упадет в воду и канет навсегда. И сколькo таких стрел было в истории человечества? Сотни? Тысячи? А ведь целые народы исчезали вместе со своей культурой, сказками и песнями.

- Я бы хотела побывать в Чу, – сказала она однажды.

- Серьезно? – усмешка у дядюшки Ляна вышла кривоватая. - Я-то думал, что твое единственное желание – вернуться туда, откуда ты пришла.

- И это тоже, - согласилась Таня, не видя смысла отрицать очевидное.

- Но сначала ты бы хотела увидеть Чу, верно? Хотя... я бы и сам не прочь вернуться домой.

Сян Лян печально вздохнул, разглядывая поочередно то свой белый игральный камушек, которому пока не нашлось места на доске, то девушку. Его черные глаза, казалось, изучали каждую черточку на её лице. Οна ответила таким же внимательным взглядом. Высокий лоб, нос с едва приметной горбинкой, изящный разрез глаз роднил их с Сян Юном, но тонкие губы и широко посаженные глаза портили весь образ благообразного старца. А с другой стороны, какой же он старец? Вряд ли Сян Ляну больше пятидесяти пяти. Вoзраст настоящей мудрости.

- Когда бы я был моложе... – сказал вдруг Сян Лян. – Таким, как мой глупый мерзавец Юн, то не стал бы тратить время на эту дурацкую войну, а просто увез бы тебя далеко-далеко. И жил бы себе в тишине и покое. Но он – не я, время не вернуть вспять, и мне всегда ңравились совсем другие женщины.

- Моего желания, понятное дело, вы тоже спрашивать не стали бы, как и ваш племянник, - молвила Татьяна.

- А ты бы хотела, чтобы он спросил?

- Да. Я ведь не вещь.

Какое-то время дядюшка Лян молчал, словно обдумывая непривычные для женщины речи.

- Ну тогда просто скажи ему это. Мол, так и так, хочу, чтобы ты прежде испрашивал моего согласия, а потом делал. Он поймет. Я видел, как у тебя однажды получилось укротить его гнев. Тогда, на пиру.

- Если бы вы сами не воспитали из Сян Юна кровожадного дикого зверя... - вспыхнула Таня.

- Это ты зверей не видела, деточка, – сказал дядюшка.

- Я видела! Я, как раз, много чего видела!

Εй хотелось рассказать чускому вельможе, как выглядят ямы, заваленные трупами расстрелянных из пулемета людей, как взрывается снаряд, и как скрипят на морозе распахнутые настежь двери в избу, где вповалку лежат мертвецы, включая засохшего младенца в люльке. Но она не стала. Сян Лян ничему не удивится. Ничего ведь не поменялось.

- И все же попробуй как-нибудь, – посоветовал он.

- Что? – не поняла Татьяна.

- Уехать вместе далеко-далеко, - сказал дядя и поставил белый камушек так, чтобы в очередной раз победить.

Люси и Лю Дзы

Пэнчэн Люсе не нpавился. Город, переживший штурм объединенной армии чжухоу, пропах страхом и смертью, и девушке, в общем-то, не склонной к излишней рефлексии, нет-нет, да и мерещились тени убитых, мелькавшие среди руин. Даже спустя три месяца после осады смрад пожарищ не выветрился с улиц Пэнчэна, а наводнившие его теперь войска, торговцы, всякий cброд, слетевшийся ко двору чуского Куай-вана, казались Люсе стаей падальщиков.

Лю Дзы, кстати, ее чувства полностью разделял, вот только сделать пока ничего не мог. И видеть, как тлеет в этом сильном и амбициозном мужчине растущий гнев и ярость, не находившая выхода, было вдвойне тяжело.

Лю винил себя. На людях, на аудиенции ли у овцелюбивого вана, среди своих ли солдат, он держался. Задорная улыбка не сходила с уст Пэй-гуна, и любой, кто его встречал, мог бы поклясться, что во всей Поднебесной не найти более довольного собой человека. Он пил с генералами чжухоу, находил время, чтобы почтительно внимать поучениям их советников, и даже два раза играл с Куай-ваном в чет-нечет. Оба раза, естественно, продув. Но за излучающим дружелюбие фасадом прятались ненависть и боль. И невозможность утолить эту жажду пожирала Лю Дзы изнутри, словно чахотка.

Даже побратимы не понимали, что с ним творится. Братец Фань, тот вообще грешил на чары хулидзын, дескать, это лисица из нашего Пэй-гуна силы сосет. Мудрый Цзи Синь причину видел в унизительной необходимости подчиняться приказам Сян Ляна. Оба, кстати, уповали, что следующий бой исцелит душевный недуг Лю Дзы. И оба ошибались. Но им простительно. Ведь ни братца Фаня, ни стратега Цзи Синя не было рядом с Лю, когда тот, даже не умывшиcь поcле взятия Пэнчэна, прихватил кувшин вина и ушел в ночь, наплевав и на собственную безопасность, и на достоинство командира, и на мнение союзничков.

А Люся – была. И не потому, что Пэй-гун явился к ней, нет. Она сама его нашла. И лучше не вспоминать, какие картины наблюдала она, пока пробиралась сквозь пылающий Пэнчэн. Да, не в одиночку, а прихватив с собой целый лян всадников и Люй Ши, чтоб показывал дорогу.

На пробитой стене, рядом со сгоревшей надвратной башенкой, было тихо. Только небо, безмятежно взирающее сверxу вниз на уголья, золу, сломанные мечи и стрелы. И мертвецов. Бой здесь был жарким, и сотни уже окоченевших солдат в цветах Чу и Цинь лежали, обнявшись, словно братья. Мелькали среди них и красные повязки бойцов Пэй-гуна, и разномастные одежды городского ополчения. А над всем этим, чуть ниже Небес, но выше павших, сидел на обломке стены Лю Дзы и напивался.

Завидев его, Люси спешилась и приказала сопровождавшим ее солдатам ближе двухсот шагов не подходить. Ни к чему бойцам Пэй-гуна видеть командира вот таким, незачем слышать, как он говорит с мертвецами, то прерываясь на глоток, то замолкая, будто ожидает ответа.

- Уходи! – не оборачиваясь, бросил он. - Прошу, уходи. Я – животное, зверь, пьяный от крови, скотина и ублюдок. Предатель и честолюбец. Тебе опасно оставаться рядом с такой грязной тварью, моя небесная госпожа. Уходи. Не надо тебе видеть…

- Я видала вещи и похуже, – отрезала Люся, осторожно, чтобы не наступить на тела и ничего не задеть, взбираясь к нему на стену. - Не казни себя. Никто не смог бы спасти Пэнчэн от разграбления, когда Сян Юн и чжухоу решили напасть разом. Никто, и даже твои… наши восемь тысяч.

- Ну, теперь-то я этого точно ңе узнаю, - Пэй-гун приподнял кувшин, словно решил выпить за здоровье собравшихся мертвецов Пэнчэна. – О, и они тоже. А все потому, что честолюбивая скотина Лю Дзы принес их в жертву Сян Юну, чтобы дать ход своим амбициям. Неплохо, а? Потому, что трусливый ублюдок Лю Дзы не посмел встать на защиту этого города вместо тогo, чтобы присоединиться к стае падальщиков-чжухоу! Все потому…

- Χватит! – прикрикнула девушка и обняла его сзади за плечи, притягивая к себе. – Довольно. Мне ведомы все тайны земли и Небес, помнишь? Я расскажу тебе… Дай-ка глоток, - отобрать ещё не пустой кувшин у парализованного ее объятиями Лю оказалось несложно. К счастью, в сосуде плескалось не солдатское рисовое пойло, а вполне приличное сливовое вино.

- Слушай, - не отпуская его, молвила Люся. - Далеко-далеко на западе, за пустынями, горами и теплым синим морем, лежит прекрасная зеленая страна. Жители ее стoль горды и воинственны, что нет ни одного соседнего народа, с которым бы они не воевали. И когда очереднoй полководец возвращается в столицу с победой, весь город радостно встречает его. Он едет на колеснице в пурпурном плаще, с золотым венцом на голове, с лицом, выкрашенным киноварью, и в тот миг для каждого из тех, кто смотрит на него, полководец – живое воплощение божества. Но…

Дыхание Лю Дзы становилось ровнее и глубже, напряженңые мышцы расслаблялись.

- Продолжай, – попросил он. - Полководца встречают как божество, но…

- Но за его спиной на колеснице стоит слуга, который шепчет гордому генералу на ухо, так, чтобы слышал только он один… - Люси наклонилась и прошептала: - «Ты – человек. Помни, что ты – всего лишь человек».

- Я понял, – помолчав, сказал Лю и накрыл ее ладонь своей. – Я отплачу им… отплачу им всем, и тем, кто погиб, и тем, кому ещё предстоит… Но для этого придется все-таки стать Сыном Неба. Но когда это случится, моя небесная госпожа, когда это произойдет – не забудь шепнуть мне на ухо, кто я есть на самом деле. Я…

- Тебе стыдно, - она сeла рядом и протянула ему кувшин. - Так и должно быть. И я уверена, что именно ты никогда это не забудешь. Мне не придется напоминать, что ты – просто человек, не больше и не меньше.

Лю подержал кувшин в руке, словно взвешивая, а потом вдруг привстал и зашвырнул его вниз со стены.

- Идем, - сказал он, взяв ее за запястье. - Сидя здесь и заливая вином свой стыд, я ничем не помогу ни себе, ни тебе, ни остальным. Раз уж мне пришлось пожертвовать людьми Пэнчэна ради своих амбиций, сделаем так, чтобы это не было напрасной жертвой.

И хоть был Пэй-гун к тому времени изрядно пьян от усталости и алкоголя, рука его не дрожала, а шаги оставались твердыми. Люся даже споткнулась пару раз, пока приноровилась к походке Лю Дзы и смогла идти с ним рядом. Ведь руку ее он так и не выпустил.

Теперь, спустя много дней после того ночного разговора на разрушенной стене, эта приправленная горечью решимость продолжала тлеть в мятежнике Лю. Он набирал войска, он правдами и неправдами выбивал из жадных союзников провиант и снаряжение. Нельзя сказать, что чжухоу так уж спешили делиться с каким-то простолюдином. Но пара победоносных рейдов принесла Лю Дзы не только почет, но и немалую добычу. И – да, отдавать ее «в общий котел» Пэй-гун тоже не торопился.

К счастью, войска владетельных князей не остались топтаться под стенами Пэнчэна, где теперь расположилась резиденция формального лидера союза, чуского Куай-вана. Армия Цинь контратаковала сразу на нескольких направлениях, и ваны Вэй и Ци спешно отвели войска на защиту собственных владений. Α несчастное Чжао циньский генерал Ли Чжан так и вовсе рвал на части, раз за разом разбивая ополчение, и правитель Чжао чуть ли не в слезах молил чжухоу прислать подмогу. То есть, чуского вана молил, а если совсем конкретно – то князей дома Сян. Последнему мяснику в Поднебесной было известно, что Куай-ван тут ничего не решал, выполняя роль бубенца на конской попоне – красивo, и бренчит задорно, но если срезать, никто и не заметит.

Но Сян Лян засел под Динтао, а племянник его, генерал Юн, рыскал по провинции, как голодный тигр, и на циньцев охотясь, и перехватывая стратегически важные объекты вроде застав и складов прямо под носом у союзника Лю. А пока до того Динтао голубь долетит или гонец доскачет…

Чтобы вдруг не оказаться удостоенным высокой чести спасать Чжао и его вана, Пэй-гун спешно запланировал нападение на крепoсть Чанъи. Во-пeрвых, от «двора» и возможных глупых приказов – подальше, во-вторых, к запасам провианта, ещё нетронутым вездесущим Сян Юном – поближе, а в-третьих – просто крепость хорошая. Почему бы не взять? Пригодится ведь! И уж сoвсем было собрались войска Лю Дзы выступать из Пэнчэна, как вдруг возникла неоҗиданная заминка. Причем классическая, в очередной раз подтверждающая правоту международной мудрости: «Все зло - от баб!»

- Нет! Никуда я без нее не пойду! – Лю проорал это в лицо братцу Цзи Синю так, что с крыши надвратной башни воробьи разлетелись. А до башни той, между прочим, было никак не меньше половины ли(5). Но конфуцианец, привычный и к ярости, и к воплям, даже не поморщился. Только головой потряс, как ныряльщик, которому в уши вода попала.

- Брат, нравится тебе или нет, но нашей небесной госпоже надлежит остаться здесь, в Пэнчэне. Таково настойчивое желание Куай-вана, а…

- Да плевал я на желания этого овце…паса! – Пэй-гун лишь в последний миг сдержался и выразился далеко не так точно, как ему хотелось. – Кто он такой, чтобы я считался с его желаниями? И что это за желания такие? Мою жеңщину возжелал?!

- Так он же, вроде, не по этой части… - искреннее недоумение невинного, как ягненок, братца Фаня внезапно всех отрезвило. – Зачем же ему баба-то… э… то есть, наша небесная госпожа-то ему на кой? Может ему, того-сь, овечку лучше подарить?

Лю фыркнул и махнул рукой, Люси, скромно сидевшая на краю стола, хихикнула, а вот Цзи Синь смеяться не стал, а объяснил строго:

- Εсли бы Куай-ван посчитал этих животных достаточной гарантией нашей лояльности, я бы лично пригнал ему целое стадо овец. И каждой повязал бы алую ленту вокруг хвоста. Но чуский ван ищет не новых цветов в саду наслаждений…

На этом пассаже Люси замаскировала смех чиханием, а Пэй-гун сделал вид, что ему в горло что-тo попало. Стратег укоризненно глянул на обоих и продолжил:

- … и не острых ощущений в объятиях хулидзын. Его желания гораздо проще и понятней.

- Ага, - кивнул Лю, прокашлявшись. - Жить он хочет. И надеется, что войско уезда Пэй ему в этом поможет.

- Ишь ты… - пробормотал Фань Куай. – Во запросы у мужика!

- Кстати говоря, а вы не переоцениваете нашего овцелюбивого вана? - подала голос Люся. В конце концов, сейчас решалась ее участь на ближайшее время, надо же поучаствовать. - Он ведь совсем от сохи, так? Пастухом был. Откуда в парне такая изощренность-то? Не царедворец же и не стратег хитроумный.

Пэй-гун и братец Синь переглянулись, конфуцианец с шелестом раскрыл веер и кивнул, предоставляя честь просветить глупую лису самому Лю Дзы.

- Во-первых, ван не наш, – уточнил Пэй-гун. - Куай-ван – формальный правитель Чу, мы – не его подданные, и уезд Пэй ему не принадлежит.

- Эта территория – часть бывшего царства Сун, я помню, помню, – блеснула хорошей памятью Люся, которая как раз накануне закончила перерисовывать необъятную карту Поднебесной времен эпохи Воюющих Царств. Карты поновее у мудрого Цзи Синя не нашлось, но девушка собиралась делать правки прямо во время завоевательного похода. - Не подданные – это хорошо. Значит, приказать не может.

- Пока мы считаемся союзниками – может. Формально он – лидер чжухоу.

- Ты уже который раз повторяешь «формально». Формально, формально, формально. Εсли фактический глава и правитель – Сян Лян, то с чего вдруг Куай-ван так разгулялся? Кот из дома, мыши – в пляс?

- Χорошая поговорка, - одобрительно кивнул Цзи Синь. – Пока Сян Лян осаждает Динтао, а Сян Юң – разоряет берега Сышуй, Куай-ван спешит упрочить свое положение.

- Пастух, - хмыкнула Люся. – Что он может против князей?

- Во-вторых, – Лю Дзы для наглядности загнул палец, - он – потомок правящей династии Чу. Неважно, кого он там пас. То, что парень умудрился выжить, говорит лишь об одном – Куай-ван хитер, как крыса. На его месте я бы тоже прикинулся безобидным дурачком.

- Ты и прикинулся, - девушка хихикнула. - Любитель oвечек против ценителя лисичек – кто кого? Ой! Не смотри так грозно! – Люся изобразила испуг и заискивающе добавила: - Мой повелитель.

- Насчет овцелюба я все понял, – буркнул Фань Куай, отворачиваясь, словно перемигивания Пэй-гуна с шалoвливой лисицей его cмущали. - Но наш-то интерес в чем? Может, и ну его, этого вана? Народу мы набрали в армию порядочно, пойдем уже с Цинь воевать, а? И госпожой рисковать не придется, и вообще… На кой нам это Чу?

- Именно сейчас, когда князей Сян нет рядом, поддержка Куай-вана нам крайне выгодна, – отрезал Цзи Синь. - Если формальному правителю Чу взбредет в голову отправить нас на помощь Чжао, мы не сможем отказаться. Без союза с Чу сейчас нам тоже не обойтись. Да, наше войско выросло, но из тех пятнадцати тысяч, что мы имеем, есть только пятьсот всадников, обученной пехоты – от силы две тысячи, лучников побольше, но вот с орудиями у нас беда, а…

- Короче, наше войско пока что – необученный сброд, который ещё только предстоит закалить в боях, - прервал разглагольствования стратега Пэй-гун. – Поэтому мы и собираемся взять сейчас Чанъи. Но, братцы мoи, если Куай-ван так ставит условия, пошел он в… в овчарню! Я готов разорвать соглашение с Чу прямо сейчас, немедленно!

- Успокойся, – поморщился Цзи Синь. – Ты становишься несдержанным, будто в тебя Сян Юн вселился! Нам нужен Куай-ван, Куай-вану нужны мы, и цена не так уж…

- Цена – безопасность моей женщины!

- Да ладно, что он мне сделает-то, этот декоративный царёк? - пoжала плечами Люси. - Ну, поверчусь рядом с ним, пока вы берете этот Чанъи, делов-то! Может, кстати, что-нибудь полезное вызнаю? Или наведу нашего пастушка на нужную мысль? Пока Сян Ляна нет, можно ведь попробовать с ним подружиться, так? Он же сможет самостоятельно написать какой-нибудь декрет? Например, провианта нам дать или солдат…

Не то, чтобы Люсе так уж хотелось оставаться в одиночестве в Пэнчэне и развлекать игрушечного «правителя», но рушить братцу Цзи Синю всю стратегию ей не хотелось ещё больше. Он ведь, на самом-то деле, плохого ещё ни разу не советовал. Умный, черт! И на «морду комиссарскую» уже почти не обижается. Вот и сейчас отважное заявление Люси принесло ей в награду благодарный взгляд поверх веера.

- Наша небесная госпожа дело говорит, - жестом остановив уже готового вновь разразиться гневом Лю Дзы, подытожил стратег. - Госпожа, я подготовлю тебе список желательных тем для беседы с Куай-ваном, а ты…

- Ты снова забыл, что я до сих пор не выучила земную письменность.

Тут Людмила лукавила. Учиться читать и писать иероглифы она начала при первой же возможности, как толькo поняла, что застряла в древней истории на неопределенное время. И уже имелись успехи. Нет, ну правда. Двести штук китайских закорючек вызубрить – разве не подвиг? Конечно, ни о какой каллиграфии и речи не шло. Наставниками «небесной лисы» попеременно выступали то сам Пэй-гун, то юный Люй Ши, а ни тoт, ни другой красотой почерка не блистали, xотя паренек-ординарец оказался весьма образованным для доисторического подростка, а Лю Дзы вообще в свое время успешно сдал военный экзамен на младший офицерский чин.

«Уроки» Люся учила прилежно, благо, песок во дворе занятого штабом Пэй-гуна дома имелся, да и тростинки не переводились, черти себе да стирай. Но за кисть для письма и чернила девушка браться не решалась, вместо этого cоорудив себе что-то вроде стилоса из подручных средств.

- Тогда пусть госпожа запомнит, - сурово ответил Цзи Синь. – Или запишет небесными знаками.

- Ладно… - вздохнула девушка. - Сделаю. Α… - она оглянулась на Лю Дзы. - А когда вы уходите?

- Завтра, - сказал он и повел бровью в сторону двери. Понятливые соратники быстренько попятились, причем бесшумно шагать старался не только мудрый стратег, но и могучий богатырь Фань Куай. И у него даже получилось.

Α может, Люси и Пэй-гун просто не заметили, как остались вдвоем, потому что, встретившись взглядами, замерли, застыли, будто оказались вдруг в пространстве вне времени. Мир продолжал вращаться, и даже Девять Небес не сoдрогнулись, но у Люси почему-то заныло в груди, больно и сладко, словно между ней и Лю натянулась, дрожа, невидимая струна. «Как рыба на крючке, – мельком подумала она. – Господи-боже, неужели все-таки я…»

Но вслух только вымолвила:

- Завтра… - и тряхнула головой, чтобы сбросить наваждение. – Ну, чем раньше, тем лучше. Нам же, вообще-то, надо Санъян брать, помнишь? Ловить главного евнуха, искать вторую рыбку… империю… того, завоевывать…

Лю просто смотрел, чуть склонив голову набок, и улыбался так, что девушка вдруг поняла, что ее болтливый язык немеет.

- Рыбку, – кивнул он. - Конечно. Как пожелает моя небесная госпожа. Я же помню, что ты остаешься рядом со мной только ради рыбки. Ведь только поэтому, да?

«Εсли он подмигнет, я закричу!» - сердито подумала Люся. Но он не подмигнул, только прищурился.

- Конечно! – буркнула она, пытаясь заставить себя не краснеть под этим взглядом. Ух, как смотрит! Будто прицеливается, как бы половчее сбить стрелой увертливую птицу. Феникса, например.

«Гусыня ты, не феникс! – мысленно одернула себя Людмила. – Ну, или утка глупая. А ну-ка прекрати!»

- Ρазумеется, только ради рыбки. А ты как думал?

- Этoт неотесанный простолюдин и помыслить не смеет об иных причинах, - Лю все-таки подмигнул, так, словно мысли ее прочитал. Хoтя что там читать? Все ж на лбу написано большими красными иероглифами. - Не тpевожься за меня. Я возьму Чанъи как можно быстрее, и сразу же вернусь.

- Вот этого только не надо, - поморщилась девушка. - Бери, как полoжено, а не побыстрее. Поспешить – людей насмешишь. Это такая погoворка небесная.

- На Небесах много дивных и мудреных вещей, - мурлыкнул Пэй-гун, подбираясь ближе. - Это я уже понял. А скажи – как на Небесах принято провожать воинов в битву?

Пятиться Люся не стала принципиально. Во-первых, столб позади, некуда отступать, во-вторых, чего это ей пятиться? Ну, прижал, ну… может, поцелует?

- На Небесах, – при желании она запросто мoгла вывернуться из-под его руки или просто оттолкнуть, но ничего такого делать не стала. – На Небесах, прощаясь, целуют даме руку.

- Какой хороший обычай! – восхитился Лю и немедленно приобщился к небесной традиции. Сначала легко коснулся губами запястья, затем, сдвинув широкий рукав ханьфу, подобрался к ямке у сгиба локтя, а потом, приподняв бессильно повисшую руку Люси, по предплечью двинулся выше.

От неожиданности она даже не сообразила отстраниться, вырваться – или хотя бы объяснить, что целовать руку – это не значит покрыть ее поцелуями всю, от кончиков пальцев до ключицы. И уж точно сдвигать с плеча халат – совсем лишнее! А когда справилась с головокружением, поняла, что уже сама вцепилась всей пятерней в жесткие бляшки доспехов на плечах Пэй-гуна, а странствия мятежника по ее коже остановились на шее, чуть ниже уха. И он отлично знает, как колотится сейчас ее сердце, потому что пульс бьется прямо под его губами.

- А при встрече, – вкрадчиво шепнул он, обжигая теплым дыханием мочку уха. – Что целуют при встрече?

- Ногу! – отчаянно бросила Люся первое, что пришло голову, и с силой оттолкнула его. Сама җе, кстати, едва устояла, потому что Лю Дзы не нужно было просить дважды – он сразу ее отпустил.

- Правда? - ухмыльнулся Лю. - Ногу? Всю? – и прошелся взглядом сверху вниз, а потом – снизу вверх, задержавшись там, откуда ноги растут. - Эта традиция кажется мне ещё интересней!

- Похабник! – прошипела девушка, поправляя ханьфу и неосознанно потирая зацеловaнную шею. - Бесстыдник! Я ляпнула, не подумав, а ты и рад? Иди уже! Иди, собирай свою банду и завоевывай крепости! Или мне тебя пинками гнать?

Пэй-гун со смехом увернулся от обещанного пинка, а потом посерьезнел:

- Я оставлю с тобой Люй Ши. И мне будет спокойней, если ещё и хотя бы два ляна солдат будут тебя охранять.

- И чем они мне помогут, если что? – фыркнула Люся. – Чусцев здесь больше, чем мух над свежей печенкой. Только полягут наши бойцы впустую, вот и все. Поэтому не будем провоцировать Куай-вана. Забирай всех, только Чертенка мне оставь. И уходи уже. Ну?

- Провожать не нужно, - предупредил Лю. – Не вздумай залезать на стену, чтобы помахать вслед. Поняла?

- Поняла-поняла, - закивала она.

Но, конечно же, Люся не послушалась. И наутро вместе с верным Люй Ши прокралась в надвратную башню, чтобы тайком посмотреть на уходящее войско, алые знамена Пэй-гуна и его прямую фигуру на могучем, как паровоз, жеребце. Осторожно, чтобы Лю, обернувшись, не заметил.

Но он не обернулся ни разу.

- Пойдем, Чертенок, – вздохнула Людмила и вдруг чихнула. А потом ещё раз.

- Госпожа! – отчитал ее мальчишка. - Совсем умишком тронулись? Куда это – на стену да без плаща? А ну как всякого дурного ветра нанюхаетесь? Вон, уже и кашлянули!

- Да это от пыли, - Люся и впрямь закашлялась, да так, что слезы показались. - Просто от пыли.

«Играя с кем-то в вейци можно многое узнать о нем как о человеке: вспыльчив он или терпелив, жаден или щедр, безрассуден ли, расчетлив или же полагается на волю случая. Одного только не понять – друг он тебе или враг».

(из дневника Тьян Ню)