Дорога в никуда (СИ)

ГЛАВА 1

К вечеру сильно подморозило и на бледном, стылом небе высыпали колючие, такие же стылые звезды. Резкий скрип снега под ногами редких прохожих и опять тишина. Кажется, что везде так — морозно, тихо, только тянется к небу дым из труб, стараясь дотянуться до звезд, только где ему.

— Девчонки, у меня скоро нос отвалится!! — прошепелявила одна из трех молодых девчонок, из-под варежки, прикрывая пол лица от щиплющего мороза.

— И правда, Лен, пошли уже домой, какие гадания в такой холод?

— Пошли! — опечалилась третья.

А из проулка показался быстро идущий мужчина.

— О, девчонки, похоже нам повезло?

Мужчина шустро поравнялся с девчонками, и самая смелая из них — Ленка Махнева тут же спросила:

— Скажите, как Вас зовут?

— Что? — не понял мужчина, а потом засмеялся. — Святки же, Николай меня зовут! — И торопливо зашагал дальше.

Девчонки ещё похихикали и разбежались. Галинка в этой троице была самая миролюбивая, спокойная, вежливая, вдумчивая. Пухленькая такая, с обаятельной улыбкой, от которой появлялись ямочки на щеках, но больше всего привлекали внимание в её внешности — волосы, длиной до попы. Русые, с пепельным оттенком, немного вьющиеся, они были просто богатством! Лена, самая светленькая, самая высокая, была более резкой и нетерпимой — может быть, это объяснялось тем что с десяти лет они с сестрой воспитывались с мачехой. Оля-Лёлёка одна из них была шатенкой, всегда и везде поддерживала девчонок, им и попадало, бывало, вместе за проделки и шалости. Но девчонки были умные, учились хорошо, проблем с ними родители не знали. У Галинки был старший братик — Валерка, который первый год как учился в Рязанском военном автодорожном училище. Лёлёка была одна у родителей. Вот так и дружили. После школы Галинка и Лёлёка поступили в медучилище — ну не было поблизости больше никаких подходящих техникумов, разве только педучилище, но туда поступать девчонки не захотели. Ленка пошла работать на местный механический завод — отец к тому времени был на инвалидности, а мачеха… она оказалась настоящей мачехой. Через пять лет шустрая Махнева оглушительно, безоглядно влюбилась и стала ночевать у своего Колюшки Галанова. Лёлёка дружила с Лешкой, Галинка с Женей. Ленка отучилась на крановщицу и лихо ездила по своему большому цеху, Ольга и Галинка учились в местном медучилище, никаких Коль на горизонте как бы больше не наблюдалось. Как вышло, что Галинка будучи с Женей на свадьбе друга Сашки, их в доме жило аж шесть ребят примерно одного возраста — ушла с Колей, она так и не могла внятно пояснить. Пришли туда с ещё одной девчонкой — Иринкой, её познакомили с Колей, а как все перевернулось, непонятно, вот и Галинка нашла своего Колю. Через полгода сыграли свадьбу. Лёлёка, бывшая свидетельницей шутливо отмахивалась от намеков девчонок, что её Коля где-то да ходит.

— Нет, нет, у меня Лешенька имеется!! Это у вас так просто совпало!

Совпало не совпало, а через семь лет развелась Лёлёка со своим Лешенькой и быстро так вышла второй раз замуж за Колю.

Девятнадцатилетняя Галинка — речь все же больше о ней, привыкала быть замужней, привыкала к нелегкому характеру свекрови — Анны Викторовны, ох и противная оказалась тетка.

Когда ещё дружили с Колей была — чисто патока: «Галинка, Галинка», оказалось — баба-яга в натуре.

Дом, в котором жили Носовы в народе звался муравейником — длинный трехэтажный восьмиподъездный — раньше были три отдельных дома, но кому-то в сороковые годы пришло в голову соединить их, все квартиры за редким исключением были коммуналками. Вот и у Носовых было две комнаты в трешке — в большой восемнадцатиметровке жила свекровь со своим, не важно, каким по счету мужем, а девятиметровке и начали жить молодые, да плюс, как говорил Коля, отслужиаший в армии в ГДР — «Майн либен фройлян» — его старая бабуля — Маша, восьмидесяти восьми лет от роду.

Поставили молодые ширму для неё и стали обживаться. Коля бабулю сильно любил, она фактически их с братом и воспитывала — маман все как-то недосуг было, то работа, то мужья… А сыновья, особенно Коля так и вырос с бабулей неплохим поначалу, рукастым, умел и прикрутить-приколотить, умел и щи-борщи вкусные сварить, устроился после армии на завод токарем, да так и отработал до самой пенсии на станке. Бабуля-божий одуванчик, тихо как мышка сидела в своем уголке, или уходила гулять в серенькой старой шубке — мерзла она постоянно. Галиинка, окончив медуху, начала работать в аптеке, вскоре забеременела и весной восьмидесятого родила дочку, которую так хотела, и назвали девочку — Маринкой, Маришечкой.

Свекровь, особо не заморачиваясь, оформила документы на свою мать, бабу Марусю, и отвезла её в дом престарелых. Коля орал, ругался, но маман была непреклонна.

— Ты, мать, почему бабушку к себе не взяла, ведь у тебя комната намного больше?

— Тебя не спросила. Мне пятьдесят два — я только жить начала!

Коля ездил, навещал бабулю, когда мог, а Галинка крутилась одна — мама с отцом жили в деревне неподалеку, мать работала всю жизнь в столовой, а папаня потихоньку спивался. Вот и росла Маринка, как говорится — на одних руках.

Галинка сдружилась с Лидой, женой Сашки Костарева, той самой, у кого на свадьбе она Колю и нашла. Лида, родив первого сына, через год родила второго мальчишку.

— Отстреляюсь сразу и баста.

Свекровь её, Зоя Степановна была мировой теткой — стирка была полностью на ней, и когда она вывешивала по четыре пять веревок белья, многие из женщин пенсионного возраста — на этой стороне дома за столом они играли в лото — вечно были недовольны и ворчали.

Из-за белья обзор был затруднен, надо же было знать: кто, куда, с кем, как одет, и потом тщательно все это обсудить.

Было дело, даже обрезали веревки, хорошо, подгузники марлевые уже высохли. Зоя на всю улицу материлась и пообещала конкретно сжечь стол и лавки, если ещё раз отрежут.

Как раз случился участковый поблизости — сто лет уже бывший на этом участке и знавший всех и вся.

— Палыч, потом хоть дело заводи, но сожгу!! Маленькие дети страдать из-за их сплетен и любопытства не должны!!

Палыч сделал внушение, бабки оправдывались, но больше никто не трогал веревки. Лиду бабы дружно не любили, она платила им тем же, только здоровалась и никогда не распространялась, что и как в их жизни.

Распределившаяся после мукомольного техникума, она год отрабатывала на мукомольном заводе, в соседней — Ярославской области, они с Сашкой постоянно ездили друг к другу, когда она уже в декретном отпуске приехала жить насовсем — вот было тема для разговоров — все были дружно заинтересованы, от кого ребенок.

Но Андрюшка, а потом и второй, Алешка — были точной копией папы. Зоя обожала своих внучков, помогала во всем. Лида с Сашкой и на танцульки иногда бегали, не говоря уже о кино.

Галинкина же свекровь днями гуляла, постоянно ходили со своим мужем то в кино — в городе открылся второй кинотеатр, то просто на природу, а Галинка крутилась. Лида ничего не говорила ей, чего уж наступать на больную мозоль, но по возможности старалась, гуляя со своими малышами, приглядывать и за Маринкой. Пока та спала на улице, Галинка успевала и постирать, и в комнате убраться, вроде все неплохо, но Коля оказался как витаминка-драже: сначала сладкая, затем кисленькая, потом совсем не пойми чего. Нет, он готовил, помогал, но характер проявлялся мамин, даже в мелочах — нетерпимость к любому, даже малейшему замечанию, постоянные обиды не из-за чего. Галя до поры до времени и в силу своего неконфликтного характера все равно пыталась идеализировать мужа.

На майские праздники Лида не то чтобы удивилась — дико удивилась, увидев гуляющую с Маришкой свекровь, это было из разряда «очевидное-невероятное». Оказалось, у Галинки умерла мама — пошла на речку полоскать белье — кровизлияние и все — пятьдесят лет всего и было.

Галюня приехала умученная, зареванная, поникшая.

— Галь, у тебя Маришка маленькая, болеть и скулить с нашими мужьями — себе дороже!!

Лида уже не раз говорила, что в их муравейнике все шесть молодых «вьюношей» сделаны как под копирку, все не особо заморачивались помощью женам, предпочитая забивать козла, вести мужские разговоры, выпивать понемногу, а помогать женам и гулять с детьми — не мужское это дело.

Лида первое время со скандалом заставляла Сашку вытаскивать на улицу тяжелые тазы с бельем.

— Что про меня мужики скажут — у бабы под каблуком? — выступал он, но тазы выносил, быстро смываясь.

После годика Маришку стали водить в ясли, Галя вышла на работу — постоянный, привычный круговорот работа-дом, все как у всех…

Аптека находилась в непосредственной близости от железнодорожного вокзала, проходимость была высокой, к концу смены Галя еле передвигала ноги, да ещё посетители приходили всякие, иной раз негатива выливали — кучу, делиться всем этим с мужем было бесполезно, у него стали четко проявляться черты Анны Викторовны, нетерпимость к Галюниным замечаниям зашкаливала.

Она, поняв это, перестала что-то говорить — не было смысла. Так вот и жили, вроде семья довольно приличная, а что в душе у Галинки… да кому это интересно?

Иногда пересекаясь с Лидой, та тоже пошла работать, понемногу утешали друг друга, там в квартире у Лиды ко всему прочему была ещё идиотка-соседка: пьющая, скандальная, пакостная мать-одиночка.

Зоя Степановна как-то отлупила её утятницей: Лида была на работе, Зоя пошла с мелкими гулять, предупредив соседку, чтобы не закрывала общую дверь, та спьяну подзабыла — закрылась изнутри на щеколду.

Было дело — до замужества Лиды в их квартиру, вернее, на большую общую кухню постоянно забегали местные алкаши, кто за стаканом, кто за куском хлеба, кто и распить в тепле-закусить. Лида быстро отвадила всех, выталкивая в шею, иногда и шваброй по хребту получали.

— Ох, Сашка, где ты такую мегеру взял-то? — возмущались пьянчужки.

Зоя, нагулявшись, долго и бесполезно стучала и в дверь, и в окно, потом попросила у ближайшей соседки стул. Маленькая, грузная, едва залезла в приоткрытое на кухне окно — благо первый этаж, и пошла устраивать разборки, прихватив утятницу. Сколько раз пьяной идиотке от неё попадало, а у той был просто бзик — поорать под дверью, пооскорблять Лиду, типа:

— Сашка красавец — женился на страшной! — и т. д. — Я секретарь-машинисткой работала!! — надрывалась соседка, — а эта страшная…

«Страшная» работала на мукомольном заводе технологом, но куда ей до должности соседки??

Так вот и жили. Девчонки крутились, занимались с детками, работали, все как у всех.

Галюньку приметил зачастивший в аптеку милиционер из линейного отдела — работал на Казанском вокзале, симпатичный такой, неунывающий Толик Федосов. Так красиво и внимательно стал ухаживать за ней, и потянулась девчонка к теплу — двадцать один год всего, сама ещё фактически ребенок, мамы нет, посоветоваться, поплакаться и то кроме замотанной Костаревой не с кем. На работе коллектив был неплохой, но могли запросто обидеть, мимоходом.

А Толик? Он искренне обожал Галинку, предлагал ей разойтись, тем более, с жильем проблемы должны были решиться вскоре. У него от родителей осталось половина старенького дома, но улицу должны были в ближайшие год-два снести, и квартиру в новостройке получил бы точно.

— Толик, но у тебя же есть жена?

— Галь, я же тебе говорил…

Федосов после армии женился по залету, на женщине старше его на десять лет. Никакой любви не было, просто переспали, ребенок так и не родился, вроде случился выкидыш, хотя мать Толика тогда говорила, что поймали дурака на благородстве.

Жена старалась удержать его, детей так и не случилось больше, а Толик привык, что дома все приготовлено, чисто, спокойно — устраивала его такая жизнь до поры до времени. Случайно забежав после смены в аптеку — промочил ноги и дико драло в горле — попросил симпатичную пухленькую девушку дать чего-нибудь из лекарств, и обалдел, когда она повернулась к нему спиной, доставая из высокого шкафчика таблетки.

— Вот это да! Какие волосы! — восхитился он, ощущая дикое желание распустить эту косищу и зарыться в такое богатство лицом.

И пропал Федосов, ленивого сытого кота, каким он был последние годы — не стало. Как он ухаживал за Гпалюней, ему просто необходимо было увидеть её, хотя бы несколько минут, услышать её смех, рассказать что-то смешное, если она была опечалена, в общем — пропал он полностью.

— Галюнь, может, надумаешь ко мне уйти, знаешь же, что люблю, Маришка мне дочкой будет??

А Галюня думала, прикидывала, останавливало больше всего привычное в те годы: «А что люди скажут?»

Так вот и жили… в городе усиленно застраивался новый микрорайон и впервые в жизни, наверное, повезло Зое Степановне, отработавшей на своем заводе сорок лет и двадцать из них стоявшей в очереди на жилье. Когда старшему внуку исполнилось шесть лет, им выделили трехкомнатную квартиру в девятиэтажке.

Лида, уже умотавшаяся с алкоголической соседкой — за эти годы она из непробиваемой стала довольно-таки вспыльчивой — постоянно пьяное и орущее днем и ночью соседство… оно кого хочешь достанет, даже и не поняла поначалу, что наконец-то можно жить спокойно, без каких бы то ни было соседей — голубая мечта исполнилась.

Костаревы быстро собрали свои вещи и переехали, а Галинку стала постоянно обрабатывать свекровь, зная, что у неё остались кой какие деньги от матери, начала зудеть про кооператив. У Коли на заводе многие стали вносить деньги на кооперативное жилье, да и достала уже эта коммунальная жизнь — вечно недовольная свекровь, тем более, в доме не было горячей воды, Маришка подрастала, удобства в маленькой детской ванне уже не устраивали.

Решилась Галя, внесли огромные по тем временам деньги — три тысячи, и стали ждать ключи. Маринку по вечерам, если Галя задерживалась на работе — Коля все чаще пропадал с друзьями — забирала почти всегда соседская девчонка-подросток, Наташка. Бабушке было некогда — она категорически отвергла предложение сына — забирать иногда по вечерам внучку.

— Ваш ребенок, вот и решайте, кто и когда будет её забирать.

Надо сказать, детский сад был в соседнем доме, но… Галинка, спокойная и умеющая сглаживать острые углы, не могла дождаться, когда же случится переезд. Надо ли говорить, как радовался ребенок, когда появилась возможность каждый день бултыхаться в ванной с теплой водой, пеной и игрушками. Дочка все больше походила на свою бабу Анну и внешне и внутри, Галинка с грустью говорила Лидуне:

— Гены пальцем не раздавишь.

Она крутилась как могла. Помогало и выручало то, что многие из лекарств были дефицитными, и у Гали появилось множество нужных знакомых. В те годы популярным было слово «Достать» — достала люстру, стенку и т. д.

Галя, занятая обустройством квартиры, уроками с дочкой — все больше разочаровывалась в муже. Единственное — столярные-малярные работы были на нем. Выложил ванную и туалет облицовочной плиткой, утеплил и обшил рейками лоджию, электрика, краны — все мог починить, но постоянно с каким-то ворчанием, руганью, недовольством.

Федосов перестал звать замуж, нет, он никуда не делся — все так же обожал свою Галюню, но понимал, что не решится она на такой шаг.

С Лидой встречаться получалось не часто — там тоже были проблемы с мужем, попивать стал прилично. Лида, перестав взывать к совести мужа, потихоньку обложила стены ванной плиткой, поменяла в зале раздражающие глаза обои ядовито-оранжевого цвета — в то время квартиры сдавали уже с полностью пригодными для жилья комнатами — завози обстановку и живи, меняла прокладки в кране, успевала посадить, прополоть, подокучить посадки — имелся участок в четыре сотки. Зоя Степановна с ними не поехала в новую квартиру — у неё с давних пор имелся в том доме поклонник, вот она и осталась у него жить, наведываясь к внукам.

Через год Сашка по пьяни влетел на статью, поскольку был хорошим монтажником и ни в чем не замечен доблестной милицией — получил два с половиной года «химии». Отбывал в Ярославле, Лида моталась туда то одна, то с детишками — со всеми этими проблемами стала совсем худущей, и посмеиваясь, встречаясь с Галей, говорила:

— Контраст у нас тобой-смотримся на фоне друг друга.

Галина же, наоборот, пополнела, стала уже приличного веса. Коля постоянно обзывал своих жену и дочку — «жирные коровы», хотя сам тоже недалеко ушел от них по габаритам. Маришка полностью скопировала внешность бабки, Галюня расстраивалась.

— Ну хоть бы волосы передались мои, нет же, прямые, непослушные…

— Кто садился, тот и родился! — постоянно говорила ей Лида. — Мои, вон, тоже-папа. Характер, правда, у Андрюшки — мой, не отнять.

Маришка была самой полной в классе. Вечно кто-то её обижал. Или она обижалась. Галя постоянно учила её не быть такой нетерпимой, но бесполезно… Братик Галин служил на Урале, папаня же совсем спился. В доме постоянно околачивались подозрительные, спившиеся личности, и в шестьдесят семь лет он загремел в тюрьму на три года. После очередной попойки один из собутыльников был найден мертвым, а поскольку во время пьянки Галинкин папашка затеял с ним ссору и драку, он и получил три года.

Как переживала и дергалась Галинка, опять же, «что подумают люди??»

— Галь, ты что, рядом с ним сидишь, когда они в деревне пьянствуют, или наливала ему? Пора уже не обращать внимания на что скажут, пусть говорят!

Время летело быстро, у подруги Ленки, первой нашедшей Колю, жизнь не сложилась, родила ему сына и дочку, он же постоянно зависал с девочками, в конце концов безумная любовь Ленкина сошла на нет, развелись. Лена тянула лямку одна, муж отделывался алиментами — не было у него желания пообщаться с детьми, в поиске мужик был.

Одна Лёлёка, уехавшая со своим Колей, на севера, из них троих вытащила счастливый билет по имени Коля. Потом уже, по прошествии лет, Галя с удивлением спрашивала Лиду:

— Лид, скажи, где у нас мозги и глаза были, мы вроде не дебилки, а жили с этими уродами?

— Не знаю, сама удивляюсь, воспитаны, наверное, так были, или хотелось быть за мужем. У тебя хоть орет и обзывается, но по хозяйству шуршит, а у меня… теперешний ум бы да тогда — седьмой дорогой такое «счастье» оббежала бы.

Мальчишки у неё росли разные — старший, серьезный такой парнишка, после школы поступил в военное училище, а младший рос хулиганистым, непослушным. Лиду, правда, ценил и уважал, а вот отца не воспринимал совсем.

Сашка после химии как-то резко начал спиваться, не помогало ни лечение, ни кодирование, ни болезнь матери. Зоя Степановна, перенесшая, пока он служил в армии, онкологическую операцию, семнадцать лет после неё прожила, потом резко случилось обострение. Лида ругалась с ней по поводу походов к врачам, та уперто говорила:

— Лидк, нук пройдет??

Не прошло, сгорела за три месяца. Вот тут-то и понесся сыночек её, Сашка, семимильными шагами к своей гибели.

Лида устала вытаскивать его из дерьма, да и не до того стало — развалился Союз нерушимый, надо было тянуть детей, с работой стало совсем напряженно, мельница работала кое как. Организовывались общества, кооперативы, всякие другие ОАО, ЗАО. Ушел старый директор, а новый, из тех, с кем Лида постоянно спорила и резала правду-матку, мгновенно с ней распрощался.

Вот и моталась она в столицу, таская, как говорится, на пупке, тяжеленные тележки с овощами-фруктами, распродавая их у станции метро.

Естественно, виделись с Галинкой от случая к случаю. Маришка заканчивала десятый, и Галинка суетилась — надо было, чтобы дочка поступила учиться, конечно же, в медучилище, с зимы занимаясь на подготовительных курсах.

— Марин, ты у нас в энститут готовишься! — посмеивалсь Лида. — То ли дело мы — сдали документы, два экзамена и вуаля, никаких подготовительных — выкачки денег и не было.

— Теть Лид, вы же учились при царе-Горохе.