Дорога в никуда (СИ)

ГЛАВА 14

Лида после Камчатки изумленно и неверяще привыкала к роли жены.

— Да, по сравнению с той женой, эта выиграла Джек-пот!! — говорила ей Светка. — Костарева, может там, на его северах ещё один такой вот Монахов затерялся и не дойдёть до меня никак?

Марк договаривался доработать ещё с год, на так называемом — удалении. Долго уговаривали, не хотели отпускать такого специалиста, он столько лет был там одним из лучших, дело разрешилось к обоюдному согласию сторон, но руководство выговорило условие — при случаях, требующих его немедленного присутствия, Марк будет прилетать и работать сколько понадобится.

Марк ворчал, Лида успокаивала его, что все быстро проходит, она никуда не денется.

— Было б нам с тобой, вон, как сыну, тридцатник — я бы не заморачивался. А поезд наш к станции имени шестидесятилетия подкатывает. Хочу как можно больше просыпаться рядом с тобой, обнимать тебя, ворчать иногда, сидеть с тобой и Васькой под неярким светом на кухне вечерами, говорить, да и просто тепло молчать.

— Маркуша, я тоже этому несказанно радуюсь, раньше-то все больше сукой была.

Марк закрывал ей рот рукой или поцелуем.

— «Все давно прошло, на душе светло и печали все позади!» — напевал он Добрынинскую песню «Синий туман».

Андрей с Катюшкой улетели, а через месяц знали родители, что зародилась у них новая Костаревская жизнь. Как радовались они оба и почему-то, не сговариваясь, ждали девочку, особенно Марк.

В августе понадобилось Марково присутствие на северах, Лида ахала — там уже ночами подмораживало, короткое лето безропотно уступало свое место долгой суровой зиме.

— Монахов, ты теплее одевайся там!

Марк смеялся:

— Знаешь, я столько лет не слышал таких слов, ну, север и север, а тут заботушка… приятно!

! Вроде вот все неплохо пошло, но болело сердце уже даже не так за Лешку — надеялись они с Андреем, что суждено им увидеть «блудного попугая», а вот за эту идиотку-Маринку, вернее, за избалованного, неприспособленного пацана.

Ходили они с Натальей и вместе, и поврозь в церковь и каждый раз просили за ребенка.

Коля осунулся, похудел, постарел, бросил пить, вернее, когда по прошествии двух недель стало ясно, что эта… не вернется, он стал смотреть на спиртное с отвращением. Казнил и материл себя постоянно. И все больше сникал, сказав как-то Лиде по телефону:

— Я Лидк, долго не протяну — тоска съедает. Жаль, все может достаться этим чурбанам, она ж сучка, женой этого считается.

— Коль, там сколько-то лет должно пройти, прежде чем их станут официально считать… — Лида запнулась, всхлипнула. — Ох, Маринка, сама, как говорится, шут с ней, а вот ребенок…

Постоянно звонил Марк, в середине сентября прилетел. Обветренный, обожженный ранними морозами, с ходу предложил:

— Летим, погреемся, куда-нибудь??

— Но, Марк, у нас внук родится, молодым надо помочь, а мы будет раскатываться, пузо греть?

— Экономная ты моя, я ж не на последние тебя зову. Премию хорошую получили за досрочный ввод, да и пенсия моя северная, сколько лет нетронутая копится. И, моя славная женушка, завязывай со своим мелькомбинатом, пенсию заработала — хорош, отдышись хотя бы. Марк Викторович желают видеть свою любимую женщину в полном здравии и постоянно возле себя — не ждать её умученную или раздраконенную с работы!

— Марк Викторович, мы подумаем!

Осень пока стояла сухая, теплая, красивая, они много ездили с Марком по лесам — пошли грибы, привозили полные корзины опят, свинарей, польских белых.

— Жадность обуяла, Свет, — отдавая очередную корзину грибов соседке, говорила Лида. — Грибы собирать-это такой азарт, а ещё закон подлости, как выходить из леса — так в последний момент набредаешь на такое место… А дома глянешь на полную ванну грибов, и слезы… Хорошо, Марк помогает, грибов года на три поди хватит. Вот и раздаем всем по корзинке.

Начали сходить грибы — просто ездили полюбоваться на красивую природу: безветренные дни, необыкновенной синевы какое-то бездонное небо, паутинки, летящие в лицо, редкий пересвист одинокой птицы, расслабляющая тишина вокруг.

— Маркуша, у нас ничем не хуже релакс.

— Согласен, очень люблю родные места, но хочу в море-окияне побултыхаться, нутро погреть.

С утра в этот день проспали — вечером долго сидели со Светкой, проболтали аж до двух ночи, вот и заспались.

Марк ухмыльнулся, притягивая жену поближе:

— Лодырем становлюсь. Не было такого, чтобы проспал, годов этак сорок, расслабляюще действует на меня женитьба!!

День выдался пасмурный, и они неспешно занимались каким-то делами, Лида затеяла чебуреки, Марк делал фарш, пока нажарили, пока поели, и тут зазвонил телефон:

— Да? Да? Говорите?? — лениво сказала Лида и вдруг изменилась в лице. — Петь, Петенька, это ты?

Марк сразу врубился, что внук Коли Носова появился, а потом завертелось: Лида рыдала, когда пацаны уснули в тот первый день, а Марку хотелось перестрелять всех, виновных в этих печальных, стариковских взглядах Петьки и Валика, нелюдей.

Потом была поистине, «битва за ребят», не случись озарения у Коли — обратиться на передачу, Валика бы точно отправили в детдом, и получился бы озлобленный с изуродованной ещё больше психикой, человек. А сейчас эти два попугая-неразлучника постоянно были вместе. И Петька под влиянием Валика стал совсем другим — занятия спортом, постоянное, так сказать, чувство защищенности от братика, тепло, что им обоим дарила их баба Шура… пацаны оттаивали, и все реже вспоминали то ужасное время.

Коля тоже старался быть обоим необходимым, ворчать ворчал, бухтел, но чтобы заорать или дать подзатыльник… это все ушло.

— Девки, — признавался он Лиде с Наташей. — Я до трясучки боюсь их обидеть или напугать! Когда забудусь, голос повышу чуть, а Петька в комок сжимается — ругаю себя, старая сволочь, мне, оказывается, без них жизнь не в жизнь. Маринка, да жалею непутнюю, но ей-то не десять, рвалась она туда, если жива, не прибил никто за стервозность, ох, и хлебает, поди…

В ноябре уже слетали Марк и Лида в Эмираты. Лиду интересовал океан, красоты природы, а Марк притворно вздыхал:

— Неправильная ты у меня жена какая-то, здесь вон целый квартал золотых изделий, другая бы замучила шопингом, а ты все купаться да побродить где.

— Марк, ну куда мне это золото, если только в нос кольцо повесить, потяжелее?? На кухне посуду в нем мыть?

— Ну выйти в люди например? — любовался серьезной Лидуней Марк.

— Смолоду не было, а теперь и не особо нужно, я все с Галинкиным хрусталем сравниваю, она по молодости целый сервант сплошь забила, и чего? Стоит, пылится?

— Золото, оно всегда в цене.

— Вот родят девочку, прикуплю для неё. А мне — твое кольцо самое лучшее золото! Не, я лучше ещё раз на Камчатку хочу!!

— Вот, я и говорю — неправильная жена, и искал я её всю жизнь, неправильную, но такую нужную!

Маринка потеряла счет времени, она совсем не осознавала, какой месяц, число, да и не интересовало это её — все проходило мимо. Пару раз приезжал Саид, осматривал её, хмурился, она ничего не спрашивала, он тоже не спешил что-то говорить. Маринка механически делала все, что ей говорила Муха, а как-то днем появились Саид, два бородача и смутно знакомый мужик с каким-то пренеприятным, ледяным взглядом. Очень пристально и внимательно рассматривал её, в той, далекой жизни, она бы испугалась, а сейчас ей было до лампочки, ну, прибьют, ну и что?

Она равнодушно отвечала ему, все те же «Да-Нет.» Абсолютно спокойно отреагировала на его неожиданный рывок, он внезапно резко дернул её к себе на колени, но едва она вдохнула запах травки — тут же началась рвота, этот едва успел столкнуть её с коленей. Её рвало долго, все поспешили отойти подальше.

— Да, ты прав, толку совсем не будет, такое ощущение, что вместо горячей бабенки — механический робот. — Зверь поразмышлял. — Пусть живет, только после передачи надо её подальше увезти, мало ли, пацаны скажут название кишлака? Хотя таких названий много.

— Может её того..? — предложил один из бородачей, до этого смотревший на неё с жадным таким интересом.

— Все бы тебе — того. Отвезешь её к Садыку, там никого вокруг, может, ещё и отойдет, тогда и в дело пустим, если совсем ку-ку, то есть у меня одна задумка… но пока об этом рано говорить. Посмотрим!

— Муха! — гаркнул он, та торопливо выскочила из домика. — Соберешь её, завтра Лутфулло её к Садыку переправит, тряпки все её положи, там по ночам холодно, у него даже ватника лишнего нет.

— Поняла, поняла! — чуть ли не в ноги кланялась эта Муха.

Маринка, после рвоты совсем обессилев, так и сидела возле стенки, не могла подняться, да и не хотела. Слышно было как ворчит, разговаривая, эта Муха, Маринка не вслушивалась, хотя та явно для неё и говорила, если бы был собеседник, то разговаривали на местном языке. А тут…

— …Возятся… с этим дурным женщ, да какой женщ, наркоманк, савсем дурной. Пиридач етот бил, ети шшенок убижал, сматыри, дабижял до дед радной! Пиридач сыделал, про мамка ни слов… в тиливизор захател, весь Расия узнал и пирибит нильзя. Милиц наблюдаит. Праблем для Зверь, да какой праблем, Садык пилетка научит. А то, сыматри, каралев, ничиго ни делайит.

Маринка вслушалась, какая-то передача по телевизору зацепила эту Муху. Садык этот будет её Маринку плеткой бить? Зачем?

Что-то крутилось в голове у Маринки, она никак не могла сосредоточится — мешал этот занудный бубунеж Мухи.

Потом с улицы послышался зов, кто-то позвал Муху. Она плюнув, бросила собирать барахлишко и шустро посеменила к соседям, тиливизор сматрет. Маринка привыкла, что вечерами они все зависают у телевизора, смотрят все подряд, чего-то там орут, обсуждают, потом пьют-едят.

Пошла в домик, увидела собранный узел, развернула посмотреть, что бабка туда натолкала — пара лифчиков и трусов — страшно похудевшей Маринке они стали прилично велики, две футболки, бриджи, какие-то бабкины тряпки, а в небрежно свернутой темной тунике — специально купленной для мужа, «чтобы походила на замужнюю женщину у которой муж мусульманин» — говорил этот… почему-то оказалась Петькина маечка. Маринка задохнулась, стало нечем дышать, осторожно завернула назад в тунику и поползла на улицу, продышаться.

Стемнело, послышались голоса расходившихся соседей, и кто-то, громко, путая слова, спросил у Мухи:

— Ти зачем ни сказал, шыто рибенок иё живая?

И минуты через три до Маринки дошло…

— Вот о чем бурчала эта карга… Вот о каком шшенок, — её обдало горячей волной. — Добежал до дед радной… значит..??? Значит, сыночек живой???

Заломило в висках, заболело страшно сердце, Маринка сжалась, замычав от нестерпимой боли.

Муха, увидев её скрюченную, помогла ей добрести до лежака, сама, повозившись, вскоре начала похрапывать, а Маринка, впервые за все время, прошедшее с того страшного дня, когда её Дильшот, ласковый и внимательный там, дома, и жуткий здесь — пинал и орал, убивал её — зарыдала, затыкая рот подвернувшейся тряпкой, чтобы не разбудить эту каргу, и становилось ей чуть-чуть легче, сын жив и у отца, а она… ну, что будет.

И решилась Маринка — едва только небо начало сереть, она на цыпочках, взяв узел с пожитками и несколько лепёшек, вышла на задворки и, пригибаясь, пошла, куда глаза глядят, по какой-то узкой тропинке, понимая, что куда-то да приведет она её.

== Шла до полного изнеможения, тропинка то забирала круто вверх, то сбегала вниз — сначала Маринка заспешила, побаивалась — кто-то да увидит её, потом же, поняв, что в этих спусках-подъемах, среди кустарника и деревьев её вряд ли можно заметить, тем более, в такой вот темной одежде — поутру было прхладно, она накинула тунику, и какую-то бабкину кофту сверху, пошла не спеша.

Сколько шла, не запомнила, просто внезапно подломились ноги, и она еле успела ухватиться за тоненький стволик какого-то деревца, свалилась кулем на небольшой клочок пожухлой травки, мимолетно подумав, что, скорее всего, осень наступила. Нехотя пожевала сухую лепешку, запила водой из пластиковой бутылки — вспомнила про воду в последний момент, пришлось крадучись вернуться за ней… и, подставив лицо солнышку, просто расслабилась. Впервые задумалась:

— Какой же сейчас месяц? Судя по природе — сентябрь, середина? — а потом, нахмурив лоб, прикинула. — Сколько валялась первый раз, сколько второй, нет, скорее всего, октябрь. Ну и ладно. Так, Марина, поднимайся, мало ли, эти зверолюди искать начнут, какой-то Садык, скорее всего, такой же идиот, зачем ей к нему?

И опять шла Маринка, не осознавая, что все дальше углубляется в предгорья, и жилья впереди не предвидится, а и не нужен ей был никто, не о чем было с кем-либо разговаривать.

Ночью она подзамерзла, натянула на себя все имеющиеся в узле тряпки, но все равно спала плохо, ворочаясь, сворачиваясь в клубок, часто проспалась, разминала затекшие руки, растирала мерзнущие ступни.

Утром долго не могла настроиться на дальнейший путь, мыслишка никуда не ходить дальше, а остаться здесь и просто тупо лежать — все больше завладевала сознанием, но взлетевшая с громким криком и шумом почти над головой какая-то птица напугала до ужаса.

Маринка подскочила, испуганно озираясь, в кустах кто-то шумно ломился, и подхватившись, торопливо пошла вперед, часто останавливаясь и прислушиваясь, не послышится ли тот шум, так напугавший её, но все было тихо.

Солнышко так хорошо пригревало, вот она и шла, теперь уже не спеша, примечая то, что вчера совсем не заметила. Так в одной низинке увидела небольшой пятачок мягкого мха — вспомнилось откуда-то, что он впитывает влагу, надрала его полную котомку, для этого связав рукава туники. Тропинка все так же причудливо извивалась, Маринка стала чаще отдыхать, присаживаясь на нагретые солнцем небольшие камни, и как-то прояснялось у неё в голове, стали появляться связные мысли.

Первым появилось осознание, что надо не тупо переться вперед, а пытаться приглядывать место для ночлега, так, чтобы хоть малость был затишок, недосып начал сказываться, да и ослабленный организм требовал отдыха.

Как по заказу, впереди в камнях была небольшая такая выемка, места хватит как раз для неё, и ветер не достанет — камни закроют её, застелила все слоем мха, порадовавшись, что хватило ума его набрать, и враз отрубилась. На её счастье, ночь прошла спокойно, было зябко, но не так, как в первую ночь. Опять пожевала лепешку, попила водички, понимая, что вот без воды-то ей совсем станет худо, да только где в этой горной местности может быть вода?

Опять шла, куда глаза глядят, а в неглубокой лощинке почувствовала — под ногами сыро. Опять появилась здравая мысль — раз сыро, может быть, и вода поблизости. Решила идти не по тропинке, которая упорно карабкалась вверх, а вот по этой сырой ложбинке, может, ещё раз повезет? Теперь идти пришлось намного медленнее, надо было внимательно смотреть, куда ставить ногу. Даже под её не очень большим теперь весом нога стала проваливаться, ну, как в болото, а она все шла как в сказке — долго ли, коротко ли, и выбрела-таки.

Мокрая трава сменилась небольшим, капельным ручейком, Маринка пошла по мелким камушкам рядом с тоненькой струйкой воды и вышла-таки на открытую местность, запнулась и огляделась — впереди на расстоянии нескольких метров, была вода. И не тонкая струйка, а явно небольшая речушка. Так и оказалось, среди как бы специально наваленных приличных камней бежал шустрый такой поток, только вот подойти к самой воде было проблемно, камни как бы охраняли водичку.

Вздохнув, Маринка пошла параллельно потоку, понимая, что где-нибудь, да сможет подойти к воде — напиться и набрать воды, звери-то по-любому к воде где-то должны подходить!

Так и вышло, уже ближе к вечеру заметила утоптанный спуск к воде, осторожно подошла по мелким, шумно осыпающимся в речушку камням, напилась холоднющей воды, набрала в свою пластиковую бутылку воды, решив поискать неподалеку удобное местечко, повернулась и как-то неловко подскользнулась, камешки под ногами опали, и нога левая попала в какой-то зазор между двумя, обнажившимися под мелкими, крупными камнями.

Охнув, Маринка села на камни, и так и сяк пыталась она вытащить ногу, ничего не получалось, нога распухала, и вытащить её из этого каменного капкана без чьей-то помощи было нереально. Вспомнила фильм «Чародеи» и горько усмехнулась:

— Тоже что ли покричать «Люди, ау?» Только нет здесь никаких людей, капец тебе, Маринка Носова, и лежать тебе здесь, пока не сдохнешь!!

Кое как прислонилась к камню за спиной и приготовилась ждать конца… Несколько раз задремывала, но дергающая боль в ноге мешала.

— Скоро стемнеет, от воды совсем замерзну, ещё и воспаление схвачу! — уныло подумала Маринка.

Хотелось-то ей сразу и быстро, не мучаясь, помереть, а вот и тут вышел облом.

— Да уж, как бабка Нюра, живущая в том доме, где они раньше жили, всегда говорила:

— Жил грешно и помирал смешно!

Одно только немного радовало её — уверилась она, что сынок её живой и дома, значит, мамке можно с чистой совестью в глаза поглядеть, если на самом деле увидеть придется её.

Она опять прикрыла глаза, не обращая внимания на шорох возле неё. Шорох повторился, она нехотя открыла еле открывающиеся глаза и издала слабый хрип, вместо крика — возле неё сидел огромный… кто?

Волк наверное… и внимательно смотрел ей в глаза. А она даже кричать не в силах. Маринка обреченно и беспомощно смотрела на волка, ожидая, что вот сейчас… а волк вдруг рыкнул и пропал из виду.

— За своим побежал! — уплывая в какую-то полуявь подумалось Маринке.

Потом был полный абсурд:

— Откуда-то опять появился уже знакомый волк…. почему-то-лизал её в щеку — почудится же такое… потом какое-то пыхтение, ворчание… резкая, дикая боль, прострелившая ногу, и последнее, что увиделось ей прежде, чем провалиться куда-то… худое мужское лицо, заросшее седой бородой до самых глаз, а глаза почему-то голубые..

Были какие-то дурацкие сны: Маринка куда-то сначала шла спокойно, потом заторопилась, потом долго — долго убегала от кого-то или чего-то страшного, почему-то махала руками, отбиваясь что ли, услышала обиженный собачий скулеж, чей-то голос:

— Мик, опять получил? Не лезь к ней, успеешь!..

Она опять бежала, гнались за ней страшные бородатые рожи, рвалась из чьих-то удерживающих её рук, кричала:

— Петь, Петька, беги, беги!

А руки все удерживали её, и мужской голос что-то говорил, совсем обессилев, она затихла, краем сознания услышала:

— Все, все, успокойся, поспи мы с тобой всех спасем, непременно!

И было в этом мужском голосе такое надежное обещание, что Маринка поверила, проваливаясь в сон. Проснулась как-то враз, от солнца, что через окно любопытно заглядывало ей в лицо. Первое, на что упал взгляд — нарисованное на светлой бревенчатой стене, улыбающееся солнышко, этакий увеличенный смайлик.

— Дети здесь живут, наверное?

Возле руки, кто-то громко задышал, Маринка перевела взгляд вниз — сидело рядом большое… что-то, Маринка не успела испугаться, как это что-то радостно по-собачьи взвизгнув, лизнуло шершавым языком её руку.

— Собака? Странная какая-то?? — подумала Маринка, собака опять лизнула руку, она погладила пса по морде, где-то хлопнула дверь, и мужской голос, сказал на так давно не слышанном, чистом русском, без всяких акцентов, языке.

— Мик, бродяга, ты опять?

Мик негромко гавкнул.

— Ты хочешь сказать..? — шаги стали ближе, и Маринка увидела мужчину средних лет. Высокий, худой, весь заросший седой бородой, он весело улыбнулся ей:

— Очнулась, Микова находка? Заставила нас подергаться-попотеть, да, Мик?

Пес радостно гавкнул, подтверждая.

— Давай-ка я тебя попою!

Мужчина ловко приподнял Маринку, подсунул ей за спину какой-то валик, и она полусидя-полулежа, слабыми руками пыталась удержать небольшую пиалку сама.

— Успеешь, обольешься вся сама-то.

Он ловко отобрал у неё пиалу, долил воды, поднес к её губам, Маринка жадно выпив её прохрипела:

— Ещё!!

И только выпив три пиалушки, смогла сказать:

— Спасибо!

Мужчина кивнул и спросил:

— И зачем ты, Микова находка, шла в Афганистан? Там дяди очень плохие водятся, замучили бы тебя.

— Ккуда? — удивилась Маринка. — Я просто…

— Убегала от кого-то? Дай угадаю: любимый мужчина привез познакомить с красотами своей страны, а здесь, оказалось, есть жена и восемь-десять ребятишек? И ты как бы лишняя и ненужная, а документы и деньги, увы, пропали?

Маринка кивнула:

— Примерно так!

Это та, прежняя Маринка тут же бы начала вываливать свои страдания и жалобы, эта же стала осторожной.

— «Да, мужик русский, но тоже бородач, может, он один из этих…» — её передернуло.

— Что, ногу дергает? Сейчас поменяем тебе повязку. Я свежие листья девясила принес, он, конечно, не так называется — кто скажет как, но помогает. Вон, твоя ступня, как бревно была, опухшая, сейчас совсем немного опухоли осталось, чудо-растение, я бы сказал.

Приговаривая так, он ловко размотал бинт у неё на ступне, протер ногу чем-то спиртовым, показал широкий листок.

— Вот, видишь, какой! — ловко примотал его, накрыл ногу и улыбнулся:

— Всё, надеюсь, через пару дней сможешь вставать.

— Мик! Ну, ты совсем!

Мик же уютно устроив свою морду у неё возле живота, только ухом дернул.

— Хороший пес, славный!

Маринка могла поклясться, что пес улыбается.

Мужчина хохотнул:

— В какой-то из жизней пес был мужчиной-ловеласом страшенным, очень уж он женщин любит, взял я его раз с собой, когда «в народ» ходил, он ни одной женщины не пропустил, всем хвостом вилял. Так, находка Микова, скажи как звать-то тебя?

— Марина!

— Ну, вот и хорошо, познакомились. Я Демид, а пёсик — Мик. Нашел тебя у той речушки Мик, далековато от нашего жилища, но сумели мы тебя дотащить, неделю ты с кем-то все воевала, плоховата была, тревожились мы оба, но знать, твоя миссия на земле ещё не закончена.

И видя, как помрачнела Марина, добавил:

— Давай-ка бульончику!

Налил в пиалу побольше ароматного бульона и, придерживая её, помогал Маринке выпить.

— Ну если не уснешь, то поговорим??

Маринка кивнула, а потом с удивлением поняла, что засыпает.

Проснулась уже, видимо, ранним утром, ещё небо было мутновато-серым, полежала, прислушиваясь к мерному мужскому дыханию, слышавшемуся неподалеку, пес пришлепал к ней и опять положил морду ей под руку. Она начала его гладить и опять уснула, проснулась теперь уже днем.

Повертела головой, разглядывая это необычное жилье, чисто деревенская горница, вспомнился ей фильм- сказка, что смотрела в далеком детстве. Веселые ситцевые занавески на окнах, светлые бревна, покрытые каким-то лаком, в углу большая настоящая русская печка добавляла ощущения нахождения в сказке, чисто, просторно. — «Если бы не боль и быль, — усмехнулась Маринка, — поверила бы, что так и есть!»

Но дышалось здесь легко. Она повертела замотанной ногой, вроде не болит. Осторожно попыталась сесть, получилось, держась за табуретку, стоящую у её лавки-топчана? — потихоньку встала, голова слегка закружилась, переждала.

Потом, держась за стену, побрела к выходу. Массивная, тяжелая на вид дверь открылась легко, и обессилевшая Маринка присела на неширокое крылечко из трех ступенек.

Огляделась. Огороженный каким-то плетнем из прутьев и веток, небольшой дворик был аккуратно прибран, нигде ничего не валялось, сбоку к дому был пристроен небольшой навес, там стоял стол с какими-то ящиками и сложенные в поленницу дрова.

Маринка прислонилась спиной к столбику перилец и бездумно смотрела вокруг, наверное впервые за все время, прошедшее с прилета сюда, ей было безмятежно спокойно, на удивление.

Почему-то теплилась в ней надежда, что русский мужик не может быть таким вот зверем, но, может, это погожий день на неё так повлиял? Нежаркое солнышко, чистый горный воздух уморили её, она опять уснула, привалившись к столбику. Встрепенулась, когда возле лица услышала шумное сопение и горячее дыхание опалило щеку.

— Ой, извините, я задремала!

Демид, стоящий неподалеку, с жалостью рассматривал эту замученную, худую, бледно-зеленую бабенку, понимая, что случилось в её жизни что-то жуткое, но кто он такой, чтобы лезть ей в душу?

— Молодец, находка, смогла выбраться, это уже точно на поправку пошла. Есть хочешь? Маринка покачала головой, а потом, прислушавшись к себе, неожиданно призналась:

— Наверное хочу.

— Тогда пообнимайтесь, вон, с ловеласом, а я пока похлебку вытащу из печки.

Маринка только сейчас полностью разглядела довольного пса: явно помесь каких-то пород, двортерьер местного разлива — странного темно рыже-коричневого окраса, с черными лапами, как в чулках, мощный, с немного великоватой для такого туловища башкой, он смотрелся… ну, там, дома, смотрелся бы странно, здесь же как бы под стать дикой природе.

— Мик, хороший пес, иди поглажу.

Она гладила его, сильно про себя удивляясь — не было у неё в той жизни никогда любви к собакам, да и у них она никакой любви никогда не вызывала.

. -Ты все, дура, больше по двуногим псам обмирала! — горько упрекнула она сама себя.

— Ну что, пошли, поедим? — выглянул Демид.

Никогда в жизни не ела Маринка такого вкусного супа, в чем и призналась Демиду. Он улыбнулся.

— Это, извини, с голодухи ты так думаешь, ничего особенного, ну, разве что, в русской печке все приготовленное намного вкуснее получается. Наши пращуры, они, несмотря на примитивные орудия труда, все делали качественно и продуманно. Я, знаешь ли, здесь именно этим и занимаюсь, все делаю дедовскими методами, и получаю большое удовольствие! Ну, об этом ещё будет время поговорить. Иди-ка, находка, в постель, а мы с Миком баньку сгондобим, помыться в удовольствие-это ж как заново родиться!!

Маринка радостно кивнула, у неё враз зачесалось всё от макушки до пяток, сто лет ведь не мылась нормально!

— Только, Демид, у тебя найдется что-нибудь, ножницы или ножик острый, волосы мои обрезать?

— Поищем, — улыбнулся он, — меняем жизнь?

— Не поняла?

— Ну, когда-то давно, в другой жизни, жена… бывшая, говорила, придя из парикмахерской с новой прической: «Меняю стиль-меняю жизнь, к лучшему.»

— Хотелось бы! — горько вздохнула Маринка, — что получится, но волосы надо отрезать!! — она помрачнела, явно вспомнив что-то неприятное.

Демид поспешил отвлечь от мрачных воспоминаний:

— Есть у меня ножницы, они, правда, немного не для этого, но отрежем, не переживай! Ложись, а мы пошли по хозяйству!!

Как долго намывалась Маринка в этой маленькой баньке. Она терла себя до изнеможения, раз пять намыливала ставшую совсем легкой после стрижки голову… и смывала с неё вода ой, как много.

Вечером, уже перед сном, осоловевшая, отмывшая себя до скрипа, Маринка не спеша прихлебывала витаминный чай — Демид все долгое лето собирал и сушил по своей методе разные плоды и травки.

— Чтобы вот так, вечерами наслаждаться изысканным букетом лета.

— Я керосинку в жизни в глаза не видела, а тут при её свете чаи гоняю! — улыбнулась Маринка.

Демид подавил ненужную жалость: отмытая, бабенка смотрелась… странно. Явно бывшая немалых габаритов когда-то, она сейчас напоминала — собаку-бульдога… с отвисшими щеками, лишней растянутой кожей везде, бледная, с непонятного цвета волосами, коротко стриженная с тонкой цыплячьей шеей…

— Да побила-поколотила жизнь тебя, находка! — с грустью подумал Демид, но жалеть её и дать ей киснуть совсем не собирался.

— Цвет волос у тебя чудной, ты так красилась, полосками?

— Ннет, я всегда была темно русая.

— Ну, значит, сейчас зебра или зёбра — полосатая. — Он вгляделся повнимательнее и присвистнул. — Извини, я при керосинке не разглядел, это ж седина у тебя.

— Много?

— Хватает, завтра в зеркале сама разглядишь. А что? Так же модно — разноцветные волосы?? — Мелирование называется! — вздохнула Маринка. — Когда-то давно, в той жизни, — она запнулась, — одна из маминых хороших подруг постоянно мне говорила поменять прическу, а я все упиралась, привыкла к длинным волосам и хвосту.

— Она права — совершенно серьезно, тебе со стрижкой намного лучше! Когда мы тебя нашли, я честно подумал — бабка старая.

— Ну, спасибо!

— Да не за что! — пожал плечами Демид. — Ну что, по топчанам? Спокойной ночи!